Текст книги "Сборщик клубники"

Автор книги: Моника Фет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Машина завелась с третьей попытки. Зажигание, наверное, барахлит. Либо это симптом более серьезных неполадок. Его машина с самого начала доставляла им много хлопот, ремонт обходился в целое состояние.

По пути Берт морально готовился к встрече с шефом. Тот, конечно, станет размахивать газетой, стучать ею по столу с покрасневшим от ярости лицом – еще один потенциальный инфарктник. Берт готов был поспорить, что давление у шефа зашкаливает.

Хорошо, что у него запланирована встреча с родителями Каро, так что долго выслушивать истерику шефа ему не придется. Они предпочли сами приехать в полицию, и он их хорошо понимал, ибо со второй попытки ему удалось проникнуть к ним в квартиру.

Маленькая кухня была завалена грязной посудой. Обои и шторы пожелтели от табачного дыма. Синие клубы дыма поднимались с кофейного столика в гостиной. Берт насчитал там шесть разномастных кошек. Мать Каро, пышная растрепанная женщина, без остановки курила, поглаживая черного кота, развалившегося рядом на диване. Ее муж шагал туда-сюда по комнате.

– Я знала, что-то случится, – твердила она как заведенная.

Поскольку ничего другого Берт не смог от нее добиться, он предложил встретиться еще раз.

– Только не здесь, – сказала ее мать и погрузилась в молчание.

Берт оценил достижение Каро, вырвавшейся из этой кошмарной обстановки. Сильная девушка. Он мог только догадываться, каково ей приходилось в детстве.

И теперь он думал об этом, медленно продвигаясь в потоке машин на шоссе. Что ж, жизнь за городом – это роскошь, а за роскошь надо платить. Он включил радио. Играла какая-то новая поп-группа из тех, что быстро появляются и еще быстрее исчезают. Они все на одно лицо. Интересно, любила ли Каро такую музыку? Посещала ли она ночные клубы? Он решил снова навестить ее подруг и осмотреть ее комнату.

Как ни прискорбно, на все требовалось время. А маньяк между тем мог в любую минуту совершить новое преступление.

«– Позвольте кое-что вам рассказать», – пел мягкий мужской голос.

Порой реальность распадалась на несколько уровней. Это был один из тех моментов. Убийство и музыка. Что может быть более противно друг другу?

Она ему снилась – живая и невероятно юная. Она смеялась. Смеялась, запрокинув голову. Он особенно любил ее смех. И ее хорошее настроение. Оно пузырилось, как шампанское. Так она и жила. С ней он вспомнил, что такое счастье. С ней выдавались поистине счастливые мгновения. «Нанижи на нить мгновения счастья и повесь себе на шею, – подумалось ему во сне, – чтобы запомнить ее навсегда». И это ему почти удалось. Но тут он проснулся, и по щекам у него текли слезы.

Он тосковал по ней. Страшно тосковал.

Глава 9

Он не был похож на сыщика. По крайней мере, я не так их себе представляла. Хотя у него был очень внимательный взгляд умных глаз, от которых ничего не укрывалось.

Мерли предложила ему кофе. Пока она готовила эспрессо, он стоял рядом, с интересом наблюдая за работой нашей кофеварки. Мерли заметно смущалась. Будучи активисткой общества защиты животных, она привыкла опасаться полицейских. Тем не менее она комментировала для него все свои действия. Правда, не своим голосом и тщательно подбирая слова, что выдавало ее настороженность.

– Чудо техники, – восхитился он, беря у Мерли первую чашку и ставя ее на стол передо мной. Сам он сел на стул слева от меня.

Мерли не только говорила, но и двигалась по-другому. Она суетилась и дергалась, так что кофе у нее выплеснулся через край. Схватив губку, чтобы вытереть лужу, она выронила ее из рук на пол. Наш гость не мог этого не заметить, однако, я полагаю, отнес на счет шока.

Не тратя времени на светские разговоры, спросил:

– Как вы тут справляетесь?

Мерли лишь дернула плечом, а я промолчала – за неимением слов, могущих описать наше состояние.

– Представляю, каково вам сейчас, – продолжил он.

– А вам приходилось терять друзей? – Мерли взглянула на него в упор.

Я хорошо знала этот провокационный прием, предвещающий скандал.

– Нет, – он без смущения встретил ее взгляд, – но мне часто приходится встречать людей в вашем положении.

Мерли дрожащей рукой поднесла чашку к губам.

– У меня к вам несколько вопросов. А еще я хотел бы осмотреть комнату Каро, – объявил комиссар.

Опять? Его подчиненные уже там побывали и перевернули все вверх дном – отодвигали мебель, заглянули в каждую книгу. Он лично рассматривал фотоальбом Каро.

С фотографий смотрела живая и знакомая Каро. Как будто дверь сейчас откроется, она войдет и крикнет: «Угадайте, кого я сейчас встретила!»

– Вы знаете, где ее комнате, – сказал я. Ни мне, ни Мерли не улыбалось идти туда с ним.

– Наглость, – пробормотала Мерли, когда он вышел. – Они даже дневник ее забрали. Разве у них есть на это право?

– Понятия не имею. Но если это поможет… Ты ведь хочешь, чтобы его поймали, не так ли?

– Я бы пристрелила его собственными руками! – исступленно прошипела Мерли.

– Предоставьте это нам.

Мы не заметили, как комиссар вернулся. Он сел за стол.

– Значит, вы планируете пристрелить убийцу Каро? – спросила Мерли, не оставлявшая попыток поскандалить.

– Нет. Но будьте уверены, он получит по заслугам.

– Как же! Пятнадцать лет в уютной камере, с книгами, телевизором, медицинским обслуживанием и всем, что его душа пожелает? Или, может быть, три года лечения в психушке на том основании, что он сумасшедший и не отвечает за свои действия?

– В тюрьме совсем не так сладко, как вы говорите, – возразил комиссар, – некоторым хватает одного вида закрытой двери и зарешеченных окон, чтобы повредиться в уме.

– А когда выйдет, он станет писать мемуары, так, что ли? Может, его даже будут приглашать на телевидение в ток-шоу? – Мерли вскочила, с грохотом отодвигая стул. – Сказала бы я вам, что делать с вашим наказанием! – И с этими словами она вылетела из кухни.

Я растерялась, не зная, что же мне делать: бежать за ней или остаться?

– Ей нужно время, – заметил комиссар.

– Обычно она не такая, – стала я оправдывать Мерли, – она против смертной казни, она ненавидит насилие. Не знаю, что на нее нашло. – Сказав так, я поймала себя на лжи. Нет же, Мерли не чуралась насилия, если это было насилие во имя благой цели. Например, когда требовалось освободить лабораторных животных. Я была уверена, что они с друзьями без лишней щепетильности расправились бы с кем угодно. Но сказать это полицейскому я, конечно, не могла. – Буду рада ответить на ваши вопросы. А если вам понадобится Мерли, так я ее приведу.

На том мы и порешили. Его интересовало буквально все. Как Каро относилась к своей семье? Кто были ее друзья в школе? Подрабатывала ли она в свободное время? Был ли у нее постоянный бойфренд? Не замечали ли мы каких-нибудь странностей в ее поведении последнее время?

– Она чувствовала себя несчастной, – сказала я, – хотя недавно влюбилась. Там были проблемы.

И я рассказала ему об экстравагантном приятеле Каро. О том, как она боялась, что он гей, как, не зная его имени, она придумывала ему все время разные имена и что он просил ее подождать.

– Подождать? Чего?

– Ну… он… он не трогал ее, – промычала я, смущаясь необходимости рассказывать о таких вещах незнакомому человеку.

– А, понятно, – отвел глаза комиссар. – Когда они познакомились – Каро и ее приятель?

– Точно не знаю. Несколько недель, наверное. Даже не знаю, молод ли он. – На самом деле я горько сожалела, что не расспросила Каро о нем подробнее.

– И как часто они встречались?

Я пожала плечами.

– Раньше она никогда так не скрытничала. Мы с Мерли ни разу его не видели.

– То есть он никогда сюда не приходил?

– Нет, он провел здесь одну ночь, но на глаза нам не попался. А еще он запрещал ей рассказывать нам о нем.

– Но почему?

– Каро говорила, что он хочет сначала убедиться в том, что они любят друг друга.

Комиссар задумался. Поблизости завыла сирена – мимо промчалась полицейская машина либо «скорая помощь». Поздно. Никто уже не поможет Каро.

– У нее всегда были такие трудности?

– Ей никто не нравился, и потому она быстро бросала своих парней. Все искала настоящую любовь. И ей казалось, с новым бойфрендом она наконец нашла, что искала.

– Значит, онне нашел?

– Да, – кивнула я. – Она говорила, что ему, мол, тяжко приходилось в жизни и потому он такой робкий и осторожный.

– Где можно найти этого человека?

Хороший вопрос. Ах, если бы только знать!

– Понятия не имею, – ответила я, – о чем весьма сожалею.

Вопросы комиссара на этом не закончились. Далее он спрашивал, когда я в последний раз видела Каро, когда Мерли видела ее в последний раз, звонили ли мы ее родным, были ли необычные телефонные звонки в последние недели. А также не замечали ли мы чего-нибудь странного у нашего дома. Я отвечала как могла, пока у меня не начали дрожать руки от утомления. Заметив это, он распрощался и ушел. Деревянные ступени заскрипели под его шагами.

Я постучала в дверь Мерли. Она лежала на кровати, обняв подушку, и слушала музыку.

– Он ушел? – спросила она голосом полным слез.

– Да, только что.

– Хорошо. Извини, что я бросила тебя одну, Ютта.

– Да ладно, все в порядке.

– Узнала что-нибудь новенькое?

Да, узнала. Примерное время смерти Каро – от полуночи до трех часов утра. И еще кое-что. Что похороны в понедельник. Все это я сообщила Мерли шепотом, не имея духу произнести в полный голос.

Мерли ткнулась лицом в подушку и расплакалась, а я легла рядом и обняла ее. Так мы и лежали некоторое время.

– Знаешь, что сказала мне Каро в последний раз, когда мы виделись? – спросила Мерли. – Она обозвала меня форменной дурой. – Мерли рассмеялась сквозь всхлипы. – Из-за Клаудио. Совсем не в духе Каро, верно?

– Да уж… что-то не припомню, чтобы она любила читать мораль.

– А тебе? Что она сказала тебе в последний раз?

– Она… она сказала – спасибо, мол, ты настоящий ДРУГ.

– Но, Ютта! – Мерли вытаращила глаза. – Ведь она с тобой прощалась!

– Ну нет уж, это совпадение. Она просто рассказывала мне об этом своем бойфренде, как она любит его и будет любить до гроба.

– Что?

– Ну знаешь: пока смерть не разлучит нас. Прямо так и выразилась.

Мерли снова зарыдала.

– Думаешь, у нее было предчувствие?

Нет, я так не думала. Хотя, возможно, ее подсознание увидело что-то такое, чего не замечали глаза.

– Слушай, Мерли, – сказала я, – мы должны найти его.

– По-твоему, это он? – прошептала она, цепенея от ужаса.

При этих словах меня, наконец, прорвало – слезы так и хлынули из глаз. Мерли обняла меня за плечи.

– Надеюсь, что нет, – всхлипнула я, – но он может пролить свет во тьму.

Ага, пролить свет во тьму. Меня можно было поздравить: я заговорила, как героини в детективах у моей матери.

Когда он ехал обратно, шоссе было закрыто из-за аварии, и весь транспорт двигался по объездным проселочным дорогам, не приспособленным для этого. У Берта разболелась голова, засосало под ложечкой. Он догадался выключить радио, и тогда напряжение немного спало. Порой ему хотелось сменить работу – чтобы не нужно было общаться ни с единой живой душой. В горле драло после всех этих разговоров, глаза щипало. Нервы болели от усилий, когда он пытался сосредоточиться и понять, что ему говорят. Дочь фрау Тальхайм была, пожалуй, приятной собеседницей, а вот ее подруга Мерли – та еще штучка. Ее поведение заставляло заподозрить, что совесть у нее нечиста. Хотя, может быть, безо всякой связи с убийством Каро. Но так или иначе, за ней стоило присматривать.

Самой неприятной частью дня была беседа с родителями Каро. Холодные, как собачий нос, бесчувственные люди. Едва они вошли, в его кабинете сразу завоняло сигаретным дымом, как у них дома. Отец Каро опять принялся бегать туда-сюда, заложив руки за спину. Они оба изъяснялись обрывочными агрессивными фразами, обвиняли всех и вся, а том числе и свою убитую дочь.

– Мы никому не нужны, – заявила фрау Штайгер.

Как оказалось, Каро еще при жизни подвела их, уклонилась от своих обязанностей, пошла на поводу у этой богачки, дочери популярной писательницы – как бишь ее зовут?

– …Она нас стыдилась, вот что.

Их дочь задирала нос, считала себя особенной, и от этого у всех были неприятности.

– …и Калле против нас настроила.

Брат ее куда-то подевался. Жулик малолетний. Социальным службам, конечно, дела до него не было и нет. Хоть по телевизору его разыскивай. Они подали заявку на участие в чат-шоу.

Какие отношения были у Каро с мужчинами?

– Обыкновенные, – хмыкнул герр Штайгер, – она с двенадцати лет шлюха.

В первый момент Берт подумал, что ослышался, но потом понял, что нет. Ему захотелось ударить этого типа, но профессиональная выдержка не подвела. Он еще в детстве уяснил, что сдержанность помогает выжить. Он даже улыбнулся – механический жест, но подкупающий – способный расположить и разговорить собеседника. Они повелись на это, как он и рассчитывал.

Оставалось только внимательно слушать. Штайгеры расписывали свою дочь как исчадие ада, и неудивительно – ведь они не любили ее. Дома она видела от них лишь недоверие, побои и оскорбления. С тех пор их отношение в общем не переменилось. Каро рано сбежала из дома, и Берт понимал ее. Он даже позавидовал ей, ведь в свое время не смог этого сделать. Он не смог оставить мать одну на милость тирана-отца, воспринимающего сына и жену как свою собственность. Даже теперь, много лет спустя, Берт не мог забыть унижений своего детства и юности.

Берт вспомнил шрамы на руках Каро и спросил:

– Когда она начала резать вены?

Фрау Штайгер подняла на него обиженный взгляд.

– Актриса она была, вот что.

– Ну и что же? – Берт еле сдерживался. – Она получала помощь?

– Этого еще не хватало, – хмыкнул Штайгер.

В кабинете вдруг стало нестерпимо душно, и не только из-за дыма сигарет. Берт открыл окно. Терпение кончалось. Пора было заканчивать разговор.

Он выставил их, распахнув перед ними дверь. На прощание лишь сухо кивнул. Пожать им руки он не мог бы ни за что на свете.

«Это работа, – сказал он себе, – нечего принимать близко к сердцу».

Но легче сказать, чем сделать. Признаться, держать эмоции под контролем ему удавалось лишь в хорошем настроении. А это случалось нечасто.

Лишь с Каро он забывал обо всем, потому что она была выдумщица и брала его в свой воображаемый мир. Только теперь он это оценил. Это был мир, свободный от насилия, от войн, от голода. Мир совершенной гармонии. Вначале он заподозрил, что Каро наркоманка. Но нет, она была сумасшедшей от природы, и это обезоруживало и привлекало. Он находил это очаровательным. Его матери не понравилась бы Каро, потому что она любила тихих, скромных, неприметных девушек и сама хотела быть такой, хотя и безуспешно. Сквозь ее блеклый фасад то и дело проглядывала та самая сумасбродная девица, которая однажды по уши влюбилась и всю жизнь расхлебывала последствия.

Для Натаниела Каро была как откровение. В ней сочеталось все, что он искал в девушке – молодость, красота, непосредственность, невинность. Было что-то удивительно трогательное в том, что она сохранила веру в доброту, вопреки своему безрадостному детству.

– С тобой, – говорила она, уютно прижимаясь к нему, – я смогу все. Может быть, даже помириться с родителями.

Он любил слушать ее, любил звук ее голоса, не по возрасту зрелый. Любил, когда она была молчалива и задумчива. С ней легко было молчать.

Клубника. Бесконечные идеальные прямые ряды клубники. Руки, спины, головы, солнце, жара, пот, болтовня, смех. И над всем этим одуряющий аромат спелых ягод.

Натаниел работал молча. Теперь ему не с кем было делить свое молчание, так что он молчал в одиночку.

Глава 10

Неудачный это был день для похорон. Светило солнце, оглушительно распевали птички под небом такой синевы, какую редко доводится увидеть. Пахло летом. Даже старая кладбищенская стена, поросшая мхом, казалось, источает аромат. Было немного позже десяти, но асфальт успел раскалиться чуть ли не до шипения.

Мы с Мерли пошли пешком, решив, что так нужно. Мы хотели быть как можно ближе к Каро, провожая ее в последний путь. В последний путь. Я никогда не могла взять в толк, что это такое. И уж тем более по отношению к Каро. Утром, лежа без сна, я плакала оттого, что мне в голову пришли эти слова.

Мерли уверяла, что для мертвецов важно внимание живых. Что мертвые, мол, в первые несколько часов после смерти все видят и слышат, и потому не надо было оставлять ее одну в морге.

– Перестань, Мерли, – сказала я, – не сходи с ума. Мы всегда будем помнить Каро. Ничего другого не можем для нее сделать.

Мы обе с трудом сдерживались, чтобы не разрыдаться. Остаток пути прошли молча.

Мы думали, что придем первыми, но ошибались. На стоянке у часовни было полно машин, блестящих под солнцем. Группы людей, одетых в основном в черное, стояли у часовни. Лишь изредка мелькало что-нибудь белое, пестрели яркие пятна цветов.

Весь наш поток собрался тут. И Малленбёк, наш завуч.

– И этот приперся, – зашипела Мерли, – неужели ему все мало?

Малленбёк преподавал у нас физику. То есть если до нее доходило дело. Когда кто-то из нас являлся неготовым к уроку или забывал тетрадь с домашним заданием, он ничего нам не преподавал, а весь урок издевался над провинившимся. Каро он и вовсе считал существом второго сорта, а она ненавидела его.

Мы прошли в часовню мимо него, будто не узнав, и сели на скамью во втором ряду.

Гроб стоял среди моря цветов и венков. Дубовый гроб с блестящими металлическими петлями был суров и мрачен, и гирлянда из белых розочек на крышке не помогала сгладить это впечатление. Свет в часовне был притушен, и в полумраке мерцали зажженные свечи. Как бы Каро ни любила свечи, здесь ей не понравилось бы, это точно.

– Я этого не вынесу, – шепнула мне Мерли.

– Выдержишь, – приказным тоном ответила я – нарочно, чтобы она встряхнулась.

Скамьи заполнялись народом. Странное зрелище, если знать Каро. По иронии судьбы ей, которая чувствовала себя неуверенно среди толпы, суждено было стать причиной этого сборища.

На первой скамье долго никого не было. Потом появились родители Каро и ее брат Калле и заняли ее. Каменные бледные лица. Калле, оглянувшись, неуверенно улыбнулся нам. Видно было, что он плакал. Немного погодя появились еще какие-то родственники и тоже уселись в первом ряду. Они без смущения смотрели по сторонам, возились, перешептывались.

Пастор занял свое место за аналоем, пролистал Евангелие, лежавшее перед ним. Мы с Мерли предупредили его, что нам хотелось бы выступить в конце. Теперь у меня дрожали колени от мысли о том, что мне придется встать, выйти вперед у всех на глазах и держать речь. Мерли явно чувствовала то же. Ее рука в моей руке была горячая и мокрая.

Слова. Молитвы. Музыка. Каро любила госпелы. [1]1
  Госпел– жанр сольной евангелической песни северных афроамериканцев, получивший распространение в США в первой трети двадцатого столетия. (Примеч. ред.)


[Закрыть]У нас была местная госпел-группа, и они сами предложили прийти и спеть для Каро. Я надеялась, что Каро слышит их чудесные голоса, где бы она ни была.

Затем пастор кивнул нам, и мы вышли вперед.

– Давай, – шепнула Мерли, сунув мне в руку шпаргалку, приготовленную накануне.

Колени заходили ходуном. Лица передо мной расплывались, как в тумане. Я страшно боялась расплакаться.

И вдруг я успокоилась. Поняла, что буду говорить, и скомкала ненужную шпаргалку.

– Каро, – начала я, прислушиваясь к собственному голосу, – я не знаю, видишь ли ты меня, слышишь ли… Надеюсь, что да. Потому что я хочу тебе кое-что сказать.

Пусть я не готовила свою речь, но не боялась запнуться.

– Ты не просто умерла, тебя убили.

По рядам пронесся шелестящий шепот. Люди насторожились. Но я не собиралась останавливаться.

– Жаль, что я не знаю, как Бог объясняет это, Он не разговаривает с людьми. И будучи Богом, Он не должен объяснять причин происходящего с нами.

Краем глаза я увидела, как пастор в отчаянии закрывает рукой лицо – беспомощный жест, показывающий, что он не в силах заткнуть мне рот при всем честном народе.

– Ты столько не успела сделать в жизни. Главное, ты не успела побыть счастливой.

Мерли взяла меня за руку. Не глядя на нее, я почувствовала, что она плачет.

– Твоего убийцу пока не нашли. Может быть, он думает, что его никогда и не найдут. Я не готова его простить. Я ненавижу и презираю его. Он причинил тебе боль, он лишил тебя жизни.

Мерли вытерла глаза. Я встретила встревоженный взгляд моей матери, пристально смотревшей на меня. Но я пока не закончила. Люди шептались. Но меня это не волновало.

– Я не успокоюсь, пока его не арестуют и он не заплатит за твою смерть. Я обещаю, Каро, а ты знаешь, что мы всегда выполняли обещания, данные друг другу. Я найду этого человека. – При этих словах самообладание изменило мне, и я задрожала как осиновый лист.

«ПРОЩАНИЕ С КАРОЛОЙ – УДИВИТЕЛЬНЫЙ ЭПИЗОД

Вчера состоялись похороны Каролы Штайгер, самой младшей жертвы маньяка по прозвищу Похититель цепочек. Часовня, где проходило прощание, не смогла вместить всех желающих попрощаться с девушкой, ставшей жертвой жестокого преступления, и многим пришлось остаться снаружи.

Среди присутствующих была Имке Тальхайм, популярная писательница. Ее дочь, Ютта Вайнгартнер, близкая подруга погибшей, выступила с трогательным и сенсационным прощальным словом, пригрозив убийце отыскать его и предать суду.

Затем пастор Фридхельм Оффтермат заявил, что он осуждает идеи мести и расплаты. Он призвал присутствующих молиться за Каролу и за преступника – человека, „сбившегося с пути истинного“. При этом, под шум собравшихся, Ютта и ее подруга встали и покинули часовню. Многие последовали их примеру и ждали снаружи, пока вынесут гроб, чтобы сопроводить его на Лесное кладбище».

Берт столько раз перечитывал сообщение, что казалось, знает его наизусть. Впервые этот Хайо Гиртс ничего не преувеличил и не переврал. Прямо удивительно.

Слова «сенсация» и «шум» мало подходили для описания того переполоха, который поднялся после заключительных слов пастора.

– Прошу вас! – кричал пастор. – Успокойтесь! Это ведь похороны!

– Вот именно! – отвечал ему какой-то мужчина сзади. – Похороны! Не забывайте об этом, ладно?

Берт надеялся, что Каро похоронят пристойным, должным образом. Однако, как ни жаль ему было испорченной службы, он все-таки понимал, что выплеснувшиеся эмоции не были так уж неуместны. Убили девушку, почти ребенка. Чудовищное злодеяние. Это требовало более значительного ответа, чем пара евангельских цитат.

Берт подозревал, что сдержанность журналиста как-то связана с Юттой. Ее речь произвела впечатление: ее чистый голос ясно заполнил все помещение часовни, а горячность слов затронула, наверное, каждое сердце. И сердце Берта в том числе. Он восхищался ее смелостью. А также стойкостью Мерли, которая хоть и рыдала в три ручья, но не отходила от подруги.

И все же, несмотря на свое уважение, их поведение не могло не вызывать у него досады. Ютта недвусмысленно угрожала убийце, а ему, Берту, это было совсем некстати. Не хватало еще, чтобы под ногами путались два ангела-мстителя, которые, помимо всего прочего, подвергают себя нешуточной опасности.

Он встал и подошел к большой наборной доске, занимавшей почти всю стену между окном и дверью. Берт использовал эту доску для упорядочивания идей, приходящих ему в голову. Чего там только не было: фотографии тел погибших и мест, где их обнаружили; вырезки из газет; клочки бумаги с мыслями; рисунки цепочек, которые носили жертвы; карта местности, где крестами были помечены места обнаружения тел; такая же карта с севера.

Объекты на этой доске беспрерывно перемещались по мере того, как каждое дело обретало новые формы. Коллега Берта, бывшая на похоронах, сделала снимки присутствующих. Несколько снимков Берт распечатал и повесил на доску.

Конечно, убийца вряд ли пришел бы на похороны. Однако такие случаи были известны. Берт понимал, что и преступнику иногда интересно взглянуть на плоды своих «трудов». Ему нетрудно бывало влезть в шкуру преступника, постичь его мотивы, образ мыслей. Потому, наверное, что все люди – потенциальные преступники, только не все хотят это признать.

Он рассматривал фотографии похорон. Благопристойные, серьезные лица. Их столько, что ни одного нельзя выделить. А что, если преступник и сам оплакивал Каро? Что, если он любил ее? Может быть, слишком сильно любил. Он сел за стол и придвинул к себе дневник Каро. Он уже успел привыкнуть к ее почерку – торопливым каракулям с наклоном влево, будто буквы собирались завалиться на спину. Типичные дневниковые записи, простые и откровенные. Каро, конечно, писала для себя, будучи уверенной, что никто и никогда не прочтет ее тайные мысли. Каро не была добра к себе. Она себе не нравилась и не ожидала, что жизнь будет к ней благосклонна.

Пока не встретила этого человека. Пока ее чувства не расцвели.

2 июля

Мои мысли полны им. Я не хожу, я летаю на крыльях, как бабочка. Мне кажется, что я знала его всегда, и все-таки он мне незнаком. Так, наверное, всегда бывает, когда любишь. Все другие парни, что у меня были, с ним не сравнятся. И что я в них находила? А ему только стоит взглянуть… Я на все готова ради него, на все.

3 июля

Он вечно занят. Я очень скучаю и жду встречи. Я люблю звук его голоса, запах его кожи, люблю касаться его, хотя он редко разрешает. Он только смотрит на меня. Мне от этого не по себе. Смотрит и смотрит, пока я не засмеюсь, как дура.

4 июля

Снова мы не встретились. День насмарку. Все черно без него. Где ты, любимый? Не знаю, как тебя зовут.

5 июля

Он поцеловал меня! Наконец-то! Его поцелуй пахнет солнцем и летом!

«Любовь делает людей поэтами, – думал Берт, переворачивая страницу. – Столько жизни в ее записях, надежд, счастья… Хотя постепенно ее одолевают сомнения».

6 июля

Почему я не должна ничего им рассказывать? Я не привыкла врать Ютте и Мерли. Но он не хочет. Говорит, что у него был печальный опыт. Издевается он, что ли? Да вся моя жизнь – это один печальный опыт.

7 июля

У меня ощущение, что мы играем в любовь по чужому сценарию. Для невидимой публики. Что бы я ни говорила, он не слушает. Твердит, что пока рано. И так все время. Он умеет быть нежным, но иногда – холодный и резкий. Тогда он так смотрит на меня, что мне становится страшно. Я пока не знаю, отчего у него так внезапно меняется настроение. Что-то его заводит.

8 июля

Я люблю его! Люблю! Люблю!

9 июля

Он не любит, когда я крашусь или ярко одеваюсь. Он понятия не имеет, что сейчас носят. Он старомодный, как папа римский. Но мне и это в нем нравится. Он терпеть не может, когда я громко разговариваю или смеюсь. Это, мол, вульгарно. Не знаю, есть ли сейчас мужчины, которые помнят такие слова. Иногда он смахивает на героя какого-нибудь романа Розамунды Пилчер. На самом деле ему многое не нравится, но я рада, что он всегда предупреждает меня об этом. Так что я стараюсь его не раздражать.

10 июля

Думаю, он разозлился бы, если бы узнал, что я веду дневник. Но я ему никогда не скажу. Я не могу без дневника, он столько раз помогал мне выжить.

Выжить.Берт вышел в коридор за кофе. Опустив в автомат пятьдесят центов, он наблюдал, как тот выкидывает белый стаканчик и направляет в него тонкую струйку кофе, издавая при этом бурлящие звуки, точно внутри сидит кофейный джинн. «Возможно, – думал Берт, на ходу отпивая кофе, – я на неверном пути. Но другого пути у меня нет».

Чутье подсказывало ему, что он должен найти этого человека. Какой-то ненормальный тип. Ненормальные у них были отношения.

Берт вспомнил первые недели с Марго. Когда она наконец согласилась выйти за него замуж, он был вне себя от радости. Он ходил как в тумане и всем надоедал рассказами о своей любви. Для него немыслимым было бы это замалчивать. Да его разорвало бы на куски.

11 июля

Мне хочется писать сонеты. О нем. Обо мне. О нас. И разбрасывать их по городу с самолета, чтобы все читали и знали: вот мужчина, которого я люблю. Но мне нельзя даже говорить о нем. Я спросила насчет Ютты и Мерли, а он попросил подождать еще немного и взглянул на меня так, что сердце забилось, как пташка в клетке. А еще он прибавил: «А потом хоть в газетах печатай, если хочешь». Он обнял меня, и я хотела расстегнуть его рубашку, но он опять не дал, заговорил о посторонних вещах, и настроение пропало.

Берт задумчиво пил кофе, надеясь, что кофеин подстегнет его неповоротливые, сонные мысли. Кофе был на удивление хорош, будто и не из автомата.

Час спустя он закрыл дневник Каро и отодвинул его в сторону. Чтобы оставаться объективным, он не должен принимать эту историю близко к сердцу. Необходим трезвый взгляд на вещи, иначе ему никогда не распутать этого дела.

Он вспомнил худое личико Каро, ее щуплое тело, острые плечи, обкусанные ноги, шрамы на руках… и со вздохом придвинул к себе документы, которых накопилось уже приличное количество. Он был бы рад отвлечься, заняться чем-нибудь еще, но все, лежавшее на столе, вертелось вокруг Каро. Когда в кабинет вошла коллега, чтобы спросить что-то, он рявкнул на нее без причины. Она лишь подняла брови. Они давно работали вместе и знали сильные и слабые стороны друг друга, как знают друг друга супруги, прожившие в браке много лет.

– Извини, – сказал Берт, – это дело тяжело мне дается.

Потому что у них с Каро было много общего и она была ему симпатична. Но это никого не касалось.

Имке Тальхайм очень беспокоилась о дочери. Она пыталась подавить это беспокойство, равно как любое чувство, нарушающее ее душевное равновесие. В этом ей помогала работа. Вернувшись на мельницу после похорон, она накормила кошек, заварила чай – сорт «Зимняя сказка», хотя было лето, – и вышла с чашкой на террасу, надеясь привести себя в рабочее состояние.

Ничего не помогало. Тревога не отпускала ее целый день. Она позвонила своей матери, потом позвонила Тило, который был на конференции в Амстердаме, но и это не принесло ей облегчения. Проведя ночь без сна, она снова вышла на террасу с чашкой чая. Может быть, сегодня удастся написать хоть пару строк.

Лето было в самом разгаре. Солнце с высоты палило на зеленые луга и овец, пасущихся на них. Кошки лениво растянулись в тени под сараем. Птица, усевшись на забор, неподвижно таращилась на нее. Как ни умиротворяющи были эти знакомые виды, а унять тревогу, сжимающую Имке точно клещами, они не могли. Как Ютта могла решиться на такое? Как она могла обращаться напрямую к убийце, угрожать ему? А вдруг он тоже был на похоронах и все слышал? Ведь это смертельно опасно. Может быть, она сошла с ума?

Имке дрожащими руками поставила чашку на стол и стала массировать немеющие пальцы. Нет, при таком настрое не напишешь ни строчки.

В дверь позвонили. Имке встала и пошла открывать. На пороге стоял Тило.

– Соскучился я, – сказал он, обнимая ее.

– А ты почему не в Амстердаме? – спросила Имке и поцеловала его в особо чувствительное место на шее. – Конференция разве закончилась?

– Я уехал на день раньше. – Он отступил и внимательно взглянул ей в лицо. – Ты неплохо выглядишь, бледная только. Устала?