Текст книги "Библейские вольнодумцы"

Автор книги: Моисей Рижский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

______________ * Диоген Лаэртский. X. 139. 180

Как уже было отмечено, ни Эпикур, ни стоики не строили себе иллюзий на счет возможности посмертного блаженства. Цель и смысл человека приблизиться к блаженству в земной жизни. Но обе философские школы в полном согласии учили, что даже приблизиться к такому идеальному состоянию доступно только мудрецу, который обладает особенной мудростью, который (по Эпикуру) познал независимость человека от высших небесных сил и рассчитывает только на свой разум и свои силы; или (по учению Стой) познал закономерности бога-природы, живет сообразно с разумом – своим частным и общим для всей природы – божественным. Для страдающего "человека толпы", не-мудреца, у философии не нашлось ни утешения, ни надежды на лучшее. А он был слишком привязан к жизни с ее пусть маленькими и временными радостями, чтобы добровольно уйти из жизни. Сохранив в себе веру в своих традиционных богов, богов его предков, он время от времени обращался к ним с просьбами о помощи или с благодарностью при какой-нибудь жизненной удаче, больше, впрочем, рассчитывая на свои силы, чем на божественное вмешательство.

Ни Эпикур, ни основатели стоической школы не скрывали, что их учение не для толпы – для немногих. Уже у некоторых непосредственных последователей Эпикура учение их учителя было искажено настолько, что превратилось в призыв к наслаждению в самых грубых формах, в гедонизм. А с другой стороны, стоическое учение многих приводило к аскетизму, к выводу о бессмысленности жизни и к самоубийству.

В сущности, оба эти направления в философии были глубоко индивидуалистичны и пессимистичны, это были рефлексии свободного ума на вопрос о цели и смысле жизни, в условиях, когда человеческая личность оказывалась в кризисном состоянии. И всегда в этих условиях находились люди, склонные к подобным рефлексиям.

Одной из таких личностей был некий иудей, живший, по всей вероятности, в те же века, что и Зенон-стоик и Эпикур, но не оставивший нам ни своего настоящего имени, ни своей биографии. Этот человек написал сочинение, которое нами воспринимается как настоящий философский трактат о смысле жизни, хотя оно, это сочинение, дошло до нас в составе канона Библии под названием Книга Екклезиаста и считается одним из Священных писаний двух религий – иудаизма и христианства. Теперь мы перейдем к рассмотрению этой книги.

КНИГА ЕККЛЕЗИАСТА И ЕЕ АВТОР.

ВРЕМЯ И МЕСТО НАПИСАНИЯ. ОБСТАНОВКА. СТРУКТУРА КНИГИ

Библейская Книга Екклезиаста в русском переводе начинается так: "Слова Екклезиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме". В оригинальном древнееврейском тексте вместо "Екклезиаст" стоит слово "кохелет", которое в данном контексте воспринимается как имя автора "слов". Но из Библии известно, что, хотя у царя Давида, правившего в Иерусалиме в X веке до н. э., было несколько сыновей, единственный, кто стал после него царем, был Соломон. В стихе 1:12 Книги Екклезиаста написано: "Я, Кохелет, был царем в Иерусалиме". Получается, что сам царь Соломон называет себя почему-то другим именем, выступает, так сказать, под псевдонимом, который сам же и выбрал. Между тем слово "кохелет" нигде больше не встречается в Библии в качестве имени человека, и значение его не вполне ясно. Оно, очевидно, имеет отношение к слову "кахал" – "собрание" (народа) и к глагольному корню "qhl" – "собирать" и, следовательно, "кохелет" может иметь значение "обращающийся к собравшемуся народу", "проповедующий" или "собирающий народ". Соответственно в Септуагинте слово "кохелет" и было переведено греческим выражением "экклесиастес", от "экклесиа" – "собрание" (у Платона слова "экклесиастес" в одном месте (Горгий 452 Е) употреблено именно в значении "выступающий перед собравшимися людьми"). И Иероним в своем переводе Библии на латинский язык последовал примеру переводчиков Септуагинты и перевел "кохелет" латинским "contionnator" от слова "contio"-"собрание" и "речь на собрании". В дальнейшем слово "экклесиаст" стало употребляться и как название книги, и как имя лица, от которого идет изложение написанного в ней*.

______________ * В научной литературе одни авторы употребляют еврейское имя героя книги "Qohelet", другие – греческое "Экклесиаст", а некоторые – возможный русский перевод этого слова: "Проповедник" или "Проповедующий" (так, И. М. Дьяконов в своем переводе Книги Екклезиаста). Мы предпочли "Екклезиаст".

И "проповедующий" и "собирающий народ",– оба эти значения как будто подходят для Соломона. В Третьей книге Царств (гл. 8) сообщается, что царь Соломон, построив великолепный храм Яхве в Иерусалиме, "созвал... старейшин Израилевых и всех начальников колен, глав поколений сынов Израилевых" и обратился к ним с длинной речью, восхваляющей бога (3 Цар. 8:1, 12– 61), и что Соломон был "мудрее всех людей " (3 Цар. 4:31-32).

Однако в действительности Соломон никак не мог быть автором Книги Екклезиаста, слишком многое в ней противоречит этому. Исторический и социальный фон, вырисовывающийся в этом произведении, значительно более поздний, так же как религиозные и философские идеи, обсуждаемые в нем, а тем более язык книги*. Еще в древности также обратили внимание, например, на то место в книге, где царю приписываются слова: "Я, Экклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме" (Еккл. 1:12). Почему слово "был" стоит в прошедшем времени? Древние экзегеты пытались объяснить это по-разному: одни – тем, что Соломон в то время, когда писал книгу, был злым духом Асмодеем отстранен от власти, другие – что он в пророческом вдохновении перенесся в будущее, когда построенный им храм был разрушен и Израиль уведен в плен; оттуда, из этого "будущего", он и написал свою книгу, в которой объявил, что все в мире "суета сует".

______________ * Driver S. R. An Introduction to the Litteratur of the Old Testament. P. 465-478; Lods A. Histoire de la litterature hebraique et juive depui les origines jusq'a la mine de 1'etate juif (135 apres J. C.). P. 697-702.

В XVII в. голландский ученый Гуго Гроций, решительно оспаривая авторство Соломона, указывал, что язык этой книги несет на себе явные следы влияния арамейского, персидского и греческого языков, в нем есть слова, которые встречаются только в самых поздних книгах Ветхого завета послепленного происхождения: Ездры, Неемии, Даниила, в арамейских переводах – таргумах и в языке Мишны, древнейшей части Талмуда (IV в. до н. э.– V в. н. э.). Гроций считал, что Книга Екклезиаста была составлена в Иудее в конце V в. до н. э., когда эта страна находилась под персидским владычеством.

Позже, в Новое время, библейская критика почти единодушно отказалась признавать в Книге Екклезиаста сочинение древнего царя Соломона, не придя, однако, к единому мнению относительно времени ее возникновения. Все же теперь некоторые временные рамки можно считать установленными. Книга появилась скорее всего после похода Александра Македонского (334-332 г. до н. э.), когда Иудея вошла в состав его державы, а после его смерти оказалась под властью эллинистических монархов, сперва Птолемеев египетских, потом династии Селевкидов. Ближний Восток испытал в эти столетия сильное влияние греческой культуры и греческого языка, и Иудея в этом отношении не была исключением. На языке и содержании Книги Екклезиаста это также отразилось.

С другой стороны, Книга Екклезиаста не содержит никаких намеков на преследование религии Яхве, на гражданские войны и смуты – события, связанные с религиозной реформой Антиоха IV Епифана (168 г. до н. э.), Маккавейским восстанием и позже, правлением иудейской династии Хасмонеев. Стало быть, книга была написана до 168 г. Этот "terminus ante quern" получил в нашем веке полное подтверждение. В одной из пещер вблизи Мертвого моря были обнаружены фрагменты кожаного свитка с текстом из Книги Екклезиаста (5:13-17; 6:3-8; 7:7-9; 7:1-2; 7:3-6; 7:19-20). По результатам палеографического анализа этот манускрипт относят к середине II в. до н.э.* Следовательно, к этому времени книга была уже в стадии фактической канонизации. Она должна была появиться значительно ранее. Наиболее вероятной датой ее создания можно считать III в. до н. э.

______________ * Mullenbourg 1. A Qohelet scroll from Qumran//The Bulletin of the American Schools of Oriental Research. 1954. N 135. P. 20-28.

Книга была написана, видимо, в Палестине, а не в Александрии. Автор неоднократно упоминает о дожде (например, 11:3; 12:2), от которого зависит плодородие почвы (11:4), в Египте дожди были большой редкостью, и урожайность зависела не от них. Но автор, может быть, и сам побывал в Египте, посетил Александрию Египетскую, где, как мы знаем, была процветающая эллинизированная, говорившая на греческом языке еврейская колония. В одном месте своей книги он вместо слова "могила" употребил выражение "вечный дом" (12:5) -это египетское выражение.

Итак, время и место написания Книги Екклезиаста скорее всего – III в. до н. э., Иудея, в эпоху эллинизма.

Захват Иудеи Александром Македонским почти никак не отразился в библейских книгах, скорее всего потому, что переход власти от персов к македонянам не связан был ни с какими крупными переменами во внутренней жизни Иудеи. Века под господством Птолемеев протекали для Палестины в общем мирно, управление Иудеей сохранилось таким же, как при персах, в форме иерократии. Первосвященник Иерусалимского храма сохранил за собой светскую власть, отвечая перед македонскими правителями за поставку податей. Иерусалимское духовенство было вместе с тем светской аристократией и чиновной знатью.

Характеризуя обстановку в Иудее в III в. н. э., Б. А. Тураев пишет: "Сравнительно спокойное состояние и естественное проникновение иноземной культуры в III в. значительно ослабило исключительность иудеев. Мы меньше слышим о мессианистических чаяниях и находим в Иерусалиме целую партию, готовую идти навстречу эллинизму"*. Прежде всего, потянулись к эллинизму высшие иудейские круги во главе с первосвященниками. Обычным в этих кругах стала замена еврейского имени греческим. Первосвященник Иошуа переименовал себя в Язона, он же выстроил в Иерусалиме большое здание для гимнастических упражнений, другой первосвященник стал именоваться Менелаем. Ряд городов Палестины были переименованы на греческий лад: Раббат-Аммон стал называться Филадельфией, Ар-Моав – Птолемаидой и т. п. В них поселилось множество греков. Знание греческого языка было широко распространено среди высших кругов иудейского населения Палестины. Эллинизированные иерусалимские законоучители не только одобрили факт перевода Священного писания на греческий язык (Септуагинта) (Мегилла 96), .но даже объявили греческий язык единственно достойным для перевода Торы. Иудейские "книжники" и "мудрецы" встретились с греческой философией и попытались выступить перед ней достойным образом. Еврейский философ Аристобул (III или II в. до н. э.) был знаком с произведениями Аристотеля и Платона и, ссылаясь на Септуагинту, доказывал, что Платон многое позаимствовал у Моисея. Другой иудейский ученый, Антигон из Сохо (первая половина III в. до н. э.), вполне в духе стоической философии учил: "Не будьте подобны рабам, прислуживающим своему господину с целью получить вознаграждение, но будьте подобны тем, которые прислуживают своему господину бескорыстно, и да будет страх Божий на вас" (Абот. 1:3). Идея, что добро должно быть самоцелью и проводиться в жизнь во имя его самого, по существу, противоречила религиозному учению иудаизма, как оно в это время было, например, представлено в Книге Малахии (3:10): "Несите десятину в храм, и Яхве изольет для вас дождь и запретит саранче истреблять у вас плоды земные".

______________ * Тураев Б. А. История Древнего Востока. Т. 2. С. 276.

Автор Екклезиаста мог слушать греческих философов в самой Палестине. Знаменитый своим религиозным свободомыслием философ-киник Менипп (III в. до н. э.) был родом из поселения Гадары, немного южнее Генисаретского озера, по ту сторону Иордана. Дух эллинистической мудрости должен был веять и над Иерусалимом. Социальная и политическая обстановка в Иудее была подготовлена для восприятия новых идей и критического пересмотра старых и привычных прежде всего представителями верхних слоев общества, из светской и духовной аристократии, а также, наверное, деловыми кругами и конечно же определенной частью иудейской интеллигенции, теми, кого в Израиле издавна называли "мудрецами" и "книжниками".

Приписав свое сочинение царю X в. до н. э. Соломону, настоящий автор применил довольно обычный в древности литературный прием – укрылся под сенью древнего авторитета. Так поступили до него и создатели сборника псалмов, объявив их автором еще более древнего царя Давида, которому древняя традиция приписала, между прочим, склонность к поэзии и пению. Сочинение философской направленности уместно было приписать царю Соломону, который в народной памяти сохранился как царь-мудрец; бог дал ему "...мудрость и весьма великий разум, и обширный ум, как песок на берегу моря. И была мудрость Соломона выше мудрости всех сынов востока и всей мудрости Египтян" (3 Цар. 4:29-32). Но следует думать, что автор Книги Екклезиаста руководствовался еще одним соображением. Ему, автору, нужно было предоставить слово человеку не только мудрому, но и тому, общественное положение, слава и богатство которого позволили испытать на себе, на собственном опыте, все, что "общественное мнение" считает счастьем для человека, и во всем этом разочароваться. Древний комментатор рабби Елеазар остроумно заметил по этому поводу, что в отношении к Соломону никто не мог бы с насмешкой сказать: "Вот человек, который никогда в жизни не имел двух грошей в кармане, а с презрением отзывается о всех богатствах мира".

Похоже на то, что автор, выдавая себя за древнего, прославленного своим богатством и мудростью царя Соломона, и сам был знатен и богат и знаком с роскошной жизнью,– он удручен тем, что глупец может унаследовать его имущество (2:18-23). Сам же он в ряде мест своей книги относит себя к "мудрым". В конце книги содержатся несколько стихов, которые, по почти единодушному мнению исследователей, являются позднейшей добавкой "издателя" книги: "Кроме того, что Екклезиаст был мудр, он учил еще народ знанию. Он все испытывал, исследовал и составил много притч. Старался Екклезиаст приискивать изящные изречения, и слова истины написаны им верно. Слова мудрых – как иглы и как вбитые гвозди, и составители их – от единого пастыря" (12:9-11). Эти стихи заслуживают особого замечания: в них содержится похвала не одному только мудрецу – Екклезиасту, но определенной категории людей, которые называются "мудрецами" (евр. "хакамим", в ед. ч."хакам"), а поучения их-"речениями мудрецов".

Литературный жанр "речений мудрецов" был широко распространен по всему Древнему Востоку. В произведениях этого жанра изложение идет обычно от лица мудреца, обращающегося к своим слушателям или читателям с поучениями или советами, чаще всего из сферы житейской мудрости: как человек должен вести себя среди людей, чтобы ему было хорошо; но нередко в "речениях мудрецов" затрагивались и более глубокие философские и религиозные проблемы – о тайнах мироздания и творения мира, о творце мира и как должен человек относиться к богу, о смысле существования и посмертной участи человека и т. п.

Поучения мудрецов излагались обычно в форме афоризмов, иногда объединенных по смыслу в целые блоки, часто в форме притч и аллегорий. Типичным произведением этого жанра в Ветхом завете является книга Притчи, которая также была приписана, и тоже без всяких достаточных оснований, царю Соломону и в которой представлены все эти формы. Далеко не всегда поучения мудрецов совпадали с официальной религиозной ортодоксией. Еще пророк Исайя от имени Яхве гневно осуждал "мудрость мудрецов", которые "мудры в своих глазах и разумны пред самим собою", которые "зло называют добром, и добро злом, тьму почитают светом, и свет – тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое – горьким!" (Ис. 5:21, 20). Позже "мудрецов" этого рода осудил Иеремия: "Как вы говорите: "мы мудры, и Учение Яхве у нас"? А вот, лживая трость книжников и его превращает в ложь" (Иер. 8:8). Автора Книги Екклезиаста Исайя и Иеремия скорее всего отнесли бы именно к этой категории мудрецов, обращающих учение Яхве в ложь. И ортодоксы III в. до н. э., современники автора Книги Екклезиаста, должны были так же подозрительно и отрицательно отнестись к тому, что было написано в этом небольшом, недавно появившемся свитке. Тем более что, прочитав его, они могли убедиться в том, что написавший его аноним, видимо, изучил Священные писания не хуже их самих.

Екклезиаст в ряде мест цитирует или пересказывает Тору (Еккл. 5:3 ср.: Втор. 23:22; Еккл. 5:5 ср.: Чис. 15:25; Лев. 27:8 и в др. местах), знает Притчи и Книгу пророка Малахии. Но что особенно должно было насторожить ортодоксальных читателей Книги Екклезиаста – почти дословное совпадение ряда высказываний в этом новом сочинении 1 с Книгой Иова (например, Еккл. 5:14 и Иов. 1:21; Еккл. 6:3-5 и Иов. 3:13; Еккл. 7:14 и Иов. 2:10; Еккл. 7:23-24 и Иов. 28:12 и др.). Надо полагать, что автор Книги Екклезиаста не только был знаком с поэмой древнего вольнодумца, но и испытал на себе ее влияние. Но, судя по их сочинениям, эти два автора были людьми разного склада ума и разного характера, и это отразилось на их сочинениях.

Структура Книги Екклезиаста производит странное впечатление: по форме она менее всего похожа на ученый трактат, в котором излагается некое философское учение. Глубокие размышления о тайнах мироздания, о жизни человеческого общества, о смысле человеческой жизни в ней перемешаны с тривиальными сентенциями на житейские темы, старыми известными формулами житейской мудрости и житейского опыта, подчас типа поговорок, вроде: "Двоим лучше, чем одному... ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего... и нитка, втрое скрученная, нескоро порвется" (4:9-12), или: "Кто копает яму, тот упадет в нее" (10:8); "Утром сей семя твое, и вечером не давай отдыха руке твоей, потому что ты не знаешь, то или другое будет удачнее, или то и другое равно хорошо будет" (11:6); "Даже в мыслях твоих не проклинай царя и в спальной комнате своей не брани богатого; потому что птица небесная может перенести слово, и крылатая– пересказать речь твою" (10:20); "От лености обвалится потолок, и если опустить руки, то обвалится дом" (10:18); "...горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее силки, руки ее – оковы" (7:26). Сентенции и афоризмы местами следуют без всякой видимой связи и логической последовательности. Часто одна и та же мысль повторяется дословно несколько раз (2:24; 3:12, 22; 5:17; 8:15; 9:7-10). Некоторые места в книге, может быть, содержат намеки на реальные события, например: "Вот еще какую мудрость видел я под солнцем, что показалось мне важным: город маленький, и людей в нем немного; к нему подступил великий царь, и осадил его, и произвел вокруг него большие осадные укрепления; но нашелся в нем человек мудрый бедняк, и он спас своей мудростью город; но никто не вспомнил об этом бедном человеке" (9:13-15).

В ряде мест автор высказывает совершенно противоположные мнения. То он восхваляет мудрость в духе Притч, заверяя, что "мудрость лучше, чем богатое наследство", потому что "она дает жизнь владеющим ею" (7:11 -12; 8:1-2 и в др. местах), то издевается над мудростью, которая ведь не может принести счастья, ибо "во многой мудрости много печали; и умножающий мудрость умножает скорбь" (1:18). То автор как будто превозносит благочестие: "бойся Бога и храни заповеди его... ибо всякое дело Бог приведет на суд" (12:13-14), "соблюдающий заповедь не знает беды" (8:5), то высмеивает чрезмерную праведность: "Не будь очень праведным* и не слишком мудрствуй, зачем тебе разрушать себя?" (7:16). В ряде мест автор как будто завидует мертвым: "И почел я мертвых, что уже умерли, счастливее живых, которые еще живут" (4:2); "И возненавидел я жизнь..." (2:17). Но вслед за этим, сам себе противореча, автор восславляетжизнь, заявляя, что "...и псу живому лучше, чем мертвому льву" (9:4).

______________ * В СП "Не будь слишком строг"– неправильно.

МИРОВОЗЗРЕНИЕ ЕККЛЕЗИАСТА И АВТОРА КНИГИ. ЧЕЛОВЕК, БОГ И ПРОБЛЕМА СМЫСЛА

ЖИЗНИ

Автор Книги Екклезиаста, по выражению Ренана, как бы жонглирует словами и мыслями и предстает перед читателем то в роли ни во что не верящего пессимиста и скептика, то в роли искренне верующего, ведущего трагическую борьбу со своими сомнениями.

О различных попытках объяснить эти странные особенности в Книге Екклезиаста будет сказано ниже. А пока отметим: через все сочинение проходит, многократно повторяясь, одна и та же мысль, которая автору показалась, видимо, настолько важной, что он с нее и начал свое изложение и тем самым как бы озаглавил его: "Суета сует и все суета".

Здесь следует сделать небольшое отступление. Славянским словом "суета" в русском синодальном переводе передано стоящее в оригинальном еврейском тексте слово "хёбел" (hebel), и передано неудачно. Потому что в современном русском языке "суета" неизбежно ассоциируется в сознании с суетливостью, бестолковым и суматошным быстрым передвижением туда-сюда. Между тем "хебел" означает нечто иное. В ветхозаветных частях Библии в оригинальном тексте это слово в разных контекстах имеет значения: "нечто ничтожное", "нестоящее", "пустое", "бессмысленное", "тщетное", "напрасное" (Пс. 62:10; Иов. 7:16), нечто почти неосязаемое, как веяние воздуха (Ис. 57:13). "Суета сует" типичное в древнееврейском языке выражение – для усиления значения слова оно повторяется во множ. числе (ср. "Песнь песней"). В нескольких местах Книги Екклезиаста к "хебел" добавлены еще два слова, которые в синодальном переводе переданы "томление духа": "суета сует и томление духа" (1:14; 2:11; 2:17, 26; 4:4, 6; 6:9). Но правильный перевод этих двух слов – "погоня за ветром" или "ловля ветра". Мы сочли целесообразным, ссылаясь на эти выражения, переводить их не одними и теми же словами, а подбирая более подходящее по смыслу, исходя из контекста, значение, причем в скобках оставляя слово "hebel" оригинала.

Таким образом, выражение "суета сует" будет иметь смысл: "все тщетно, напрасно, бессмысленно; ни в чем нет смысла", так же как погоня за ветром. Эти слова, которыми автор Книги Екклезиаста начал свое произведение, в сущности, были предварительным ответом на основной вопрос, поставленный в ней: в чем смысл человеческой жизни? Есть ли такая цель, которая могла бы оправдать существование человека, цель, достойная того, чтобы он всю жизнь стремился к ней? Если этой целью является счастье, то есть ли что-то такое, что моглобы принести в жизнь человека подлинное счастье?

Тора, "Учение Моисеево", давала на это вполне определенный положительный ответ: счастье, или "благо", для человека*– это когда у него житницы полны зерна, а точила – вина и масла, когда у него много скота и рабов, много золота и серебра, "благо" для человека включает в себя долголетие, здоровье, много детей, продолжающих род,– во всем этом человек должен усматривать благословение божье за свои заслуги перед Яхве. Так благословил Яхве Авраама за его послушание богу и благочестие (Быт. 24:35), Иова пролога – за его непорочность и праведность (Иов. 1:9-10). Такого же мнения была и традиционная "мудрость": "Надейся на Яхве всем сердцем твоим... и обретешь милость и благоволение в очах Бога и людей... это будет здравием для тела твоего и питанием для костей твоих. Чти Яхве от имения твоего и от начатков всех прибытков твоих, и наполнятся житницы твои до избытка, и точила твои будут переливаться новым вином" (Притч. 3:1 -10). Восхваляли древние мудрецы и мудрость как самое верное средство обрести счастье: "Блажен человек, который снискал мудрость... потому что приобретение ее лучше приобретения серебра, и прибыли от нее больше, нежели от золота: она дороже драгоценных камней" (Притч. 3:13-15). При этом "мудрецы" не забывали напомнить, что и сама мудрость – это также путь к богатству, славе и долголетию: "Долгоденствие – в правой руке ее, а в левой у нее – богатство и слава" (Притч. 3:16), что мудрость – это дар божий (Притч. 2:6), а "начало мудрости – страх перед Яхве" (Притч. 1:7).

______________ * Библейская критика давно уже отметила характерную для древнееврейского языка в Ветхом завете бедность для выражения общих и отвлеченных понятий. И. М. Дьяконов в книге "Мифология Древнего мира" (М., 1977. С. 24) по этому поводу писал: "В Книге Экклесиаста", например, различаются только прилагательные tob и га там, где мы различали бы, с одной стороны, такие понятия, как "хороший", "добрый", "благой", "счастливый", "приятный", "удачный", и много других; а с другой стороны, такие понятия, как "дурной", "злой", "больной", "неприятный", "тяжкий", "злобный", "несчастливый" и т. д.". Однако вряд ли имеет смысл в переводах на современный язык во всех случаях, где встречается хотя бы то же tob, передавать его одним и тем же словом (например, русским "благо") независимо от контекста.

Все эти советы и наставления были, несомненно, хорошо известны автору Книги Екклезиаста. Он и сам повторяет их, как бы цитируя древних мудрецов. И вместе с тем автор как бы решил показать, чего стоят эти советы в действительности. И он, в сущности, применил тот же прием, что и его предшественник, автор поэмы о Иове, поэмы, которую он, вполне вероятно, читал; как уже было отмечено, некоторые места в Книге Екклезиаста почти дословно повторяют соответствующие высказывания из Книги Иова. Автор Книги Иова описал совершенного праведника и, заставив его пройти через горнило страданий, открыл ему глаза на то, что творится в мире людей и как несправедливо распределены между ними счастье и несчастье. Автор Книги Екклезиаста тоже решил произвести подобный эксперимент: на материале действительности проверить справедливость древней мудрости: могут ли богатства, слава или сама мудрость доставить человеку подлинное счастье. В поисках литературного героя он остановил свой выбор на древнем царе Соломоне,– понятно почему: этот достиг всего, что считалось условиями для счастья,– власти, мудрости, богатства; достиг, по свидетельству Священных писаний, в превосходной степени. Могло ли все это принести человеку счастье, подлинное счастье? Устами своего литературного героя автор Книги Екклезиаста дал ответ на этот вопрос. Этот ответ и составляет основное содержание книги, но в поисках его автор неизбежно должен был задаться другим вопросом, не менее важным и тесно связанным с первым: о роли бога в жизни человека.

Уже в древности комментаторы Библии обратили внимание на двусмысленный и порой "еретический" характер ряда высказываний Екклезиаста, относительно которых и ученые-библеисты Нового времени не могут прийти к единому мнению. Причем это относится к ряду мест, особенно важных для понимания мировоззрения автора книги, и прежде всего – его отношения к богу.

Одно из таких мест находится в самом начале сочинения – описание феноменов природы:

"Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки бегут в море, но море не переполняется: к тому месту, куда реки бегут, они продолжают бежать...

Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое", но это было уже в веках, бывших прежде нас" (1:4-10).

Несколько ниже Екклезиаст прямо укажет на творца и управителя мироздания – это бог. Сделанное богом совершенно и неизменно: "Все соделал Он прекрасным в свое время... Познал я, что все, что делает Бог, пребывает вовек; к тому нечего прибавить, и от него нечего убавить, и Бог сделал так, чтобы боялись Его" (3:11 -14). Ничего в том, что бог сотворил, нельзя изменить: "...кто может выпрямить то, что Он сделал кривым?" (7:13).

На первый взгляд кажется, что это место находится в полном согласии с Торой. В описании акта творения (Быт. гл. 1) также не раз повторяется: "И увидел Бог, что это хорошо". У Екклезиаста все, сделанное Творцом, прекрасно; в оригинале стоит слово "йафе", которое так же, как греческое "калос" и русское "прекрасно", может иметь значение превосходства и даже совершенства не только формы, но и физических и духовных качеств. Имеется в виду, очевидно, именно этот смысл – "ни прибавить, ни убавить". Можно думать, что картины природы в первой главе были нарисованы автором именно для того, чтобы обосновать этот постулат о совершенном устройстве мироздания. В космосе все происходит с поразительным постоянством, регулярностью и повторяемостью, в предустановленной последовательности. Но почему столь удручающая монотонность в этом описании круговорота в природе? Все движется по замкнутым кругам, ничто не уходит от старого, ничто не возникает нового? Как справедливо отмечает французский исследователь Книги Екклезиаста Д. Ли (D. Lys), в этом сотворенном богом мире "есть порядок, но нет прогресса, нет цели и нет смысла в том, что происходит в природе"*.

______________ * Lys D. L'Ecclesiaste. Ou que vaut la vie? Lille, 1973. P. 105.

А в мире людей?

К миру людей, очевидно, относится место, которое стало почти хрестоматийным и о котором с древности и до сих пор идут споры между комментаторами (приводим его полностью).

"Всему свое время, и время всякой вещи под небом время рождаться, и время умирать время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий;время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру" (3:1-8).

"Речь здесь идет о чисто человеческих действиях, но какой смысл вложен в это описание?– задается вопросом Ли.– Идет ли здесь речь о детерминизме, или фатализме, или предопределении?". Можно не сомневаться, что речь идет именно о предопределении: человеческая жизнь, так же как жизнь неживой природы, подчинена регулирующему влиянию божества, и слова "все сделал Он прекрасно", несомненно, относятся также и к миру людей. В мире людей автор Книги Екклезиаста описывает то же вечное кружение и повторение, как и в природе, то же движение по замкнутым кругам без цели и без смысла. "Род проходит, и род приходит" (1:4), люди нарождаются и умирают, и вместо них рождаются другие, которые повторяют те же круги; радость сменяется скорбью, скорбь – радостью, мир сменяется войною, война – миром. Но если в природе Екклезиаст увидел, кроме повторения, строгий и нерушимый порядок и последовательность, то в мире людей он обнаружил и описывает много такого, что никак не совместимо с человеческими понятиями о порядке, последовательности и логичности, с представлением о "прекрасном".