Текст книги "Токио"

Автор книги: Мо Хайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

21

Нанкин, 13 декабря 1937, ночь

Они здесь. Они здесь. И это реальность.

Я вышел из дома в полдень, на улицах тихо. Не видел ни души, только закрытые ставнями окна, заколоченные досками магазины, к некоторым дверям приклеены записки с сельскими адресами, по которым можно найти владельцев. Свернул направо, на улицу Чжонцзян, прошел по ней до железной дороги, а там срезал путь по переулку, выведшему меня к улице Чжонгшан. Увидел троих мужчин, мчавшихся в мою сторону. Они были одеты, как крестьяне, и черные с ног до головы, словно в результате взрыва. Я посмотрел наверх – в отдалении, над домами в районе ворот Шуикси, в небо поднимался серый дым. Люди продолжали бежать туда, откуда я вышел. Бежали молча, только шлепали по мостовой соломенные башмаки. Я остановился, смотрел им вслед, прислушивался к городу. Теперь я слышал отдаленные звуки автомобильных клаксонов, смешивавшиеся с человеческими криками. Сердце упало. Я снова пошел в южном направлении, ожидая худшего. Шел крадучись, прижимаясь к домам, готовясь в любой момент упасть на землю и закричать: «DongyangXiansheng! Восточные господа!»

На улице неподалеку от центра беженцев один или два торговца, набравшись храбрости, открыли свои заведения. Владельцы магазинов стояли на пороге и беспокойно смотрели в сторону восточных ворот.

Я пробежал между зданиями, пригибаясь к земле, петлял, как заяц, по знакомым улицам, сердце сильно стучало. Я слышал впереди гул толпы и наконец вышел к переулку, ведущему к улице Чжонгшан. В ее начале стояла огромная толпа наседавших друг на друга людей. Они устремились к водным воротам – оттуда можно попасть на Янцзы. Лица у людей были мрачные. Они толкали перед собой тележки, нагруженные пожитками. Один или два человека с любопытством взглянули на меня: должно быть, им было странно видеть чудака, не делавшего попытки бежать. Остальные не обращали на меня внимания, а шли вперед. Сидевшие на узлах дети молча смотрели на меня сверху. Они были одеты в стеганые куртки, руки засунуты в шерстяные рукавички. Вокруг бегала беспризорная собака, подпрыгивала, стараясь украсть еду.

– Они уже в городе? – спросил я у женщины, выбравшейся из толпы в переулок. Я остановил ее, положил ей на плечи руки. – Японцы взяли крепостные стены?

– Бегите! – Глаза у нее были дикими от страха. По измазанному углем лицу текли слезы. – Бегите!

Она высвободилась из моих рук и побежала, громко что-то выкрикивая. Толпа за моей спиной тоже закричала на разные голоса, послышался топот ног: люди неслись по переулкам. Затем топот затих, толпа рассеялась. Я пробрался вперед, осторожно выглянул на главную улицу. Слева, на западе, увидел хвост очереди: к реке торопились двое больных стариков. Улица опустела, снег под сотнями пар ног превратился в грязь.

Я чувствовал, как колотится в горле сердце. Развернулся, пошел обратно. Вокруг – полная тишина. Возле дворца Мин, где вчера я беседовал с профессором истории, прогрохотали танки националистов, разбрасывая по сторонам грязь. Солдаты кричали и делали знаки, чтобы я покинул улицу. И снова тишина, я в полном одиночестве шел по мостовой Чжонгшан.

Остановился. Вокруг меня ничто не шевелилось. Даже птицы примолкли на ветках. Подстриженные деревья, высаженные по обеим сторонам дороги, уводили взгляд на полмили вперед. Мертвая тишина и пустота, зимнее солнце освещает арки ворот. Я встал посередине дороги, глубоко вдохнул и медленно развел руки, поднял к небу ладони. Сердце громко стучало, казалось, оно бьется в моей голове.

Земля подо мной задрожала, неужто землетрясение? Я посмотрел под ноги, и в тот же миг у ворот грянул взрыв. Он разорвал тишину, клены согнулись, как при сильном ветре, птицы в панике поднялись в воздух. Вспыхнули языки пламени, а над воротами поднялось облако дыма и пыли. Я присел, закрыл голову руками, и тут новый взрыв потряс землю. Затем послышался звук, напоминавший шум дождя, шум этот становился все громче, пока не перешел в рев. Небо вдруг потемнело, на меня посыпались пыль и штукатурка. Я заметил, как на темном горизонте появилось более десятка танков, их свирепые морды смотрели в сторону улицы Чжонгшан, над башнями трепетали японские флаги.

Я подскочил и побежал к дому. Прерывистое дыхание и шум шагов заглушали грохот танков и визгливые свистки. Я бежал и бежал, легкие горели, пульс превысил все мыслимые пределы. Добежал до улицы Чжонцзян, нырнул в соседнюю улицу, миновал дом Лю и выскочил в переулок. Пыльного облака здесь пока не было. В доме тихо. Я колотил в дверь, пока замки не открылись. Шуджин стояла на пороге, смотрела на меня, словно на привидение.

– Они здесь, – сказала она, увидев мое лицо и заметив, что я еле дышу. – Они здесь?

Я не ответил. Вошел, запер за собой дверь на все замки и засовы. Затем, когда дыхание пришло в норму, поднялся наверх, сел на диван, нашел место среди японских словарей и набросил на ноги стеганую накидку.

Итак, что я могу написать? Только то, что случилось. Морозный полдень мог бы быть прекрасным, не возьми японцы Нанкин так же буднично, как ребенок ловит сачком стрекозу. Боюсь выглянуть в окно – японские флаги, должно быть, развеваются над городом.

Нанкин, 14 декабря 1937, утро (по лунному календарю двенадцатый день одиннадцатого месяца)

Ночью шел снег. Пурпурная гора за крепостными стенами уже не белая, а красная от огня. Пламя, охватившее ее со всех сторон, цвета крови. Оно отбрасывает в небо страшный ореол. Шуджин долго стояла у открытой двери, в дом вливался холодный воздух, и вскоре я уже видел собственное дыхание.

– Видишь? – повернулась она ко мне. Волосы распущены по спине, в глазах торжествующий красный огонь. – Горит Цзыцзинь. Все, как я говорила.

– Шуджин, – взмолился я, – не стой у двери. Это опасно.

Она повиновалась, но не сразу. Закрыла дверь, пришла и молча села в углу, прижала к животу два старинных заклинания, которые привезла из Поянху. Ее щеки раскраснелись на морозе.

Почти все утро я просидел за столом рядом с чайником. Чай в чашке стыл. Прошлой ночью мы спали несколько минут, полностью одетые, в обуви, на случай, если придется бежать. Время от времени кто-то из нас садился, смотрел на закрытые окна. Говорили мало. Вот и сейчас, несмотря на солнечный день, в комнатах темно – ставни плотно закрыты. Каждые полчаса включаем радио. Новости противоречивые – невероятная смесь пропаганды и дезинформации. Кто знает, где правда? Мы можем только догадываться о том, что происходит. Время от времени слышу грохот – по Чжонгшан идут танки. Иногда доносится стрельба, но происходит это вдали, и перерывы между взрывами довольно долгие. В моей голове все смешалось, иногда я забываю, что нас оккупировали.

Примерно в одиннадцать часов мы услышали шум, похожий на минометный огонь. Переглянулись. Затем начались отдаленные взрывы – один, два, три, четыре – через короткие промежутки, и снова все стихло. Прошло десять минут, и в нашем переулке начался страшный шум. Я подошел к торцовой стене, заглянул в щель между ставнями и увидел, что чья-то коза отвязалась от привязи и бегает в панике, спотыкаясь, наталкиваясь на деревья и ржавую металлическую ограду. Она раздавила копытами сгнившие летние гранаты, и снег окрасился в цвет крови. Никто не вышел из дома, чтобы поймать козу. Должно быть, хозяева уже уехали из города. Только двадцать минут спустя коза сумела выбраться на улицу, и снова наш переулок погрузился в молчание.

22

После той ночи Джейсон начал на меня смотреть. У него вошло в привычку смотреть на меня, когда мы возвращались домой из клуба, когда я готовила еду или когда все мы сидели в гостиной перед телевизором. Когда я подносила клиенту зажигалку, Джейсон стоял в нескольких футах от меня и смотрел так, словно его забавляло все, что я делаю. Такое внимание было ужасно и в то же время волнующе – раньше никто на меня так не смотрел, и я не представляла, что сделаю, если он подойдет ко мне. Я все время подыскивала предлоги, чтобы не попадаться ему на пути.

Пришла осень. Изнурительная жара, раскаленный металл, запахи жареной еды и канализации уступили место более прохладной погоде. Небеса очистились от мглы, клены засыпали город рыжей листвой, в воздухе пахло дымом. Казалось, мы вернулись в послевоенную Японию и ходили между кострами, на которых готовили пищу. Стоя на галерее, я могла дотянуться до ветки и сорвать зрелую хурму. Комары покинули сад, и это расстроило Светлану – она сказала, что после их отлета мы все обречены.

Фуйюки так и не посетил клуб. Ши Чонгминг продолжал упорствовать, иногда я думала, что мои шансы увидеть фильм равны нулю. Однажды, не выдержав, я села на поезд до Акасаки и в уличном автомате набрала номер телефона с карточки Фуйюки. Медсестра – я была уверена, что это медсестра, подошла к телефону и сказала: «Моси-моси»[52]52
  Сокращение от мосимасу-мосимасу, что означает «говорю, говорю».


[Закрыть]. Я замерла с трубкой у уха, вся моя отвага немедленно испарилась. «Моси-моси», – повторила она, но я уже отказалась от своего намерения – бросила трубку на рычаг и пошла прочь от будки так быстро, как только могла, не оглядываясь. Возможно, Ши Чонгминг был прав, когда говорил, что нельзя получить шелк из листа шелковицы.

В Кинокунии, большом книжном магазине в Синдзю-ку, я скупала книги по альтернативной медицине. Купила и несколько китайско-японских словарей и сборники очерков о якудзе. В следующие дни, в ожидании визита Фуйюки, запиралась в своей комнате на долгие часы и читала о китайской медицине, пока не узнала все о прижигании[53]53
  Метод рефлексотерапии – медленное окуривание рефлексогенных точек путем сжигания пучка полыни.


[Закрыть], об акупунктуре каменными иглами, о ранних операциях Хуа То[54]54
  Древнекитайский врачеватель (145-208), живший в последние годы династии Хань.


[Закрыть] и экспериментах с анестезией. Вскоре до меня дошел смысл упражнений «Игры пяти зверей»[55]55
  Комплекс оздоровительных упражнений, имитирующих движения и позы животных: тигра, медведя, оленя, обезьяны и тигра.


[Закрыть]. Ознакомившись с работой Шен Нонга «Materia Medica»[56]56
  Область химии, связанная с приготовлением лекарств, их дозировкой и способами применения.


[Закрыть], я могла теперь рассказать о систематике растений. Я читала о костях тигра, о желе из черепахи, о желчном пузыре медведя. Ходила в магазины университетского городка, достала образцы жира угря и медвежьей желчи. Я искала средство, которое могло бы перевернуть принципы ре – и дегенерации. Ключ к бессмертию. Этот поиск в той или иной форме продолжается со времен появления человека. Даже скромный тофу[57]57
  Соевый творог.


[Закрыть], как говорят, был создан китайским императором в попытке раскрыть тайну бессмертия.

Но Ши Чонгминг говорил о чем-то таком, с чем ранее никто не встречался, о том, что хранилось в тайне.

Однажды я взяла все свои краски и написала картину. На ней был изображен человек в городе во время войны. Лицо как у актера из театра Кабуки, гавайская рубашка, позади фигуры – американский автомобиль. В такой машине мог бы разъезжать гангстер. Возле ног человека валялись медицинские флаконы, перегонный куб, дистиллятор. Нечто драгоценное – нелегальное? – то, о чем никто не осмеливался говорить.

– Как красиво, – сказал Ши Чонгминг. – Правда?

Я посмотрела из окна его кабинета на деревья, покрывшиеся красной и золотой листвой. Мох на земле принял пурпурно-зеленую окраску, словно перезревшая слива. Время от времени в открытые двери входила призрачная фигура в кимоно и маске кэндо[58]58
  Маска фехтовальщика.


[Закрыть]. Раздавались крики из додзё[59]59
  Зал для занятий боевыми искусствами.


[Закрыть], и тучи ворон, хлопая крыльями, снимались с деревьев. Действительно, красиво. Я не понимала, почему не могу отделить красоту от контекста. Я не могла не думать, что современный город охочей до власти Японии поймал красоту в свою ловушку.

– Стало быть, вы из тех, кто не может простить? – Я повернулась и посмотрела ему в глаза.

– Простить?

– Японию. За то, что она сделала в Китае.

В голову мне пришли слова китайского американца, историка. Я училась у него в университете: «Жестокость японцев превышала воображение. Жестокость они подняли до уровня искусства. Если последует официальное извинение, будет ли этого достаточно, чтобы мы простили?»

– А вы что же, простили? – спросила я. Он кивнул.

– Как вы могли?

Ши Чонгминг закрыл глаза, на его лице играла улыбка. Он долго молчал, обдумывая ответ. Могло показаться, что он уснул, если бы не его руки – они двигались и трепетали, как умирающие птицы.

– Как? – переспросил он и поднял голову. – И в самом деле, как? Кажется, что это невозможно, верно? Но я многие годы размышлял об этом – годы, в которые я не мог выехать из собственной страны, годы, в которые не выходил за пределы собственного дома. Пока меня не вышвырнули на улицу, пока не прогнали по городу с табличкой… – Большим и указательным пальцем он ткнул себя в грудь, и я немедленно подумала о фотографиях, сделанных в период Культурной революции. – Красные отряды сгоняли в толпу людей и вешали им на шею таблички типа «Ученый – ренегат» и «Антипартийный элемент». Пока вы этого не испытали, вам не дано познать человеческую натуру. Прошло много времени, но я постиг одну простую вещь: я понял, что такое невежество. Чем больше я его изучал, тем больше становилось ясно, что их поведение было вызвано невежественностью. Да, в Нанкине была горстка солдат, и в самом деле злобных по натуре. Этого я оспаривать не стану. Ну а другие? Самым большим грехом была их невежественность. Вот так все просто.

Невежественность. Я подумала, что об этом мне многое известно.

– То, что они делали в вашем фильме. Вы это имели в виду? Это и есть невежественность?

Ши Чонгминг не ответил. Его лицо закрылось, и он сделал вид, что занят бумагами. Упоминание о фильме каждый раз заставляло его замолчать.

– Вы это имели в виду, профессор Ши?

Он отодвинул бумаги, убрал все со стола, готовясь перейти к делу.

– Хватит, – сказал он, – не будем об этом говорить. Садитесь и скажите, почему вы сегодня ко мне пришли.

– Я хочу знать, что вы имели в виду. Вы хотели сказать, то, что они сделали…

– Прошу вас! Ведь вы сегодня не зря ко мне пришли. У вас появились какие-то мысли, я вижу по вашему лицу. Садитесь.

Я неохотно подошла к столу, села напротив, положила руки на колени.

– Ну? – сказал он. – И что же это?

– Я читала, – вздохнула я. – О китайской медицине.

– Это хорошо.

– Есть миф. История о божестве, божественном земледельце, который упорядочил все растения. Верно?

– По вкусу, температуре и качеству. Да. Вы говорите о Шен Нонге.

– Стало быть, я должна решить, к какому из этих разрядов следует отнести средство Фуйюки?

Ши Чонгминг смотрел мне в глаза.

– Что? – спросила я. – Что я такого сказала?

Он вздохнул, откинулся на спинку стула, соединив руки, легонько постукивал пальцами.

– Думаю, пришло время рассказать вам чуть больше о себе.

– Да?

– Не хочу, чтобы вы впустую тратили время. Вы должны знать: у меня очень большие подозрения относительно того, что мы ищем.

– Тогда я вам не нужна…

Он улыбнулся.

– Нет, нужны.

– Почему?

– Потому что я не хочу слышать то, что хочу услышать. Не хочу, чтобы вы, как попугай, приходили ко мне, бесцеремонно и раболепно, и говорили: «Да, сэр, да, сэр, вы совершенно правы, мудрейший». Нет, мне нужна правда. – Он вытащил из-под стопки книг потертую папку. – Я слишком долго работал над этим, чтобы не делать ошибок. Я расскажу вам все, что следует знать. Но не скажу в точности, что именно подозреваю.

Из папки он вынул пожелтевшие бумаги, перевязанные грязной черной лентой. Вместе с бумагами высыпались скрепки и карандашная стружка.

– На поиски Фуйюки у меня ушло много времени, долгие годы. Я узнал о нем очень многое. Все это здесь.

Он толкнул ко мне через стол связку бумаг. Я смотрела на большую неаккуратную пачку. Она едва не свалилась с края стола. Бумаги были официальные, китайские и японские. Тут были ксерокопии газет, правительственный меморандум. Я узнала иероглифы Комитета обороны.

– Что это?

– Это плоды многолетней работы. Большую часть документов я собрал, прежде чем мне разрешили ехать в Японию. Письма, статьи из газет и – самое рискованное, что я сделал, – приобрел отчеты тайных агентов. Не думаю, что вы их поймете, но вам следует знать, как опасен Фуйюки.

– Вы об этом уже говорили.

Он задумчиво улыбнулся.

– Да, понимаю ваш скептицизм. С виду он очень стар. Может даже показаться добрым человеком. Милосердным.

– Нельзя ничего сказать, пока не поговоришь с человеком.

– Интересно, правда? Самая могущественная акула Токио, крупнейший производитель и нелегальный импортер метамфетамина[60]60
  Фармакологический препарат с большим стимулирующим эффектом, чем амфетамин.


[Закрыть] – интересно, каким безобидным он кажется. Но не обманывайтесь. – Ши Чонгминг выпрямился. – Он безжалостен. Вы не можете вообразить, как много людей умерло по его вине, пока он руководил трафиком распространения амфетамина между Токио и бедными корейскими портами. И, возможно, самое интригующее здесь то, как внимательно он подбирает свое окружение. Он придумал уникальную технологию – в этих документах есть все, если вы знаете, на что обращать внимание. Он искуснейший манипулятор! Он изучает в газетах статьи об уголовных делах, тщательно отбирает заинтересовавшие его случаи, платит адвокатам за защиту тех или иных подозреваемых. Если дело решается в их пользу, они становятся преданными Фуйюки до конца жизни.

– А вы знаете… – Я придвинулась к Чонгмингу и инстинктивно понизила голос. – О медсестре?

Ши Чонгминг с серьезным видом кивнул.

– Да. Это его медсестра и телохранитель. Огава. Те, кто ее боятся, совершенно правы. – Он заговорил так же тихо, как и я, словно нас могли подслушать. – Господин Фуйюки любит садистов. Ему по душе люди, не знающие, что такое добро и зло. Он взял к себе медсестру за блестящий криминальный талант и за абсолютную неспособность к сочувствию. – Чонгминг указал на документы. – Если прочтете это, то обнаружите ссылки на Зверя Сайтамы[61]61
  Префектура в Японии на острове Хонсю.


[Закрыть] в популярных газетах. Ее методы превратили ее в живой японский миф, о ней ходит много слухов.

– И каковы же эти методы?

Чонгминг кивнул и слегка сжал нос, то ли желая избавиться от воспоминания, то ли пытаясь подавить желание чихнуть.

– Естественно, – сказал он, убрав руку и выдохнув, – насилие – необходимая составляющая жизни у якудзы. Возможно, в этом нет ничего удивительного, учитывая ее сексуальную природу, неудивительно и то, что она склонна… – Его глаза уставились в пространство над моей головой. – Склонна украшать свои преступления.

– Украшать?

Он не ответил. Поджал губы и сказал:

– Я ее не видел, но слышал, что она необычайно высокого роста.

– Некоторые девушки в клубе думают, что она мужчина.

– Тем не менее она женщина. Женщина – не знаю, как это сказать по-английски – с какой-то дисфункцией организма. Но хватит об этом. Зачем тратить время на предположения? – Он очень внимательно на меня посмотрел. – Мне необходимо знать. Вы уверены, что хотите продолжить?

Я пожала плечами, по спине пробежал холодок.

– Да, – сказала я, растирая руки, – хорошо, я согласна. Дело в том, что это – самое главное дело моей жизни. Я занималась им девять лет, восемь месяцев и двадцать девять дней и никогда не думала его бросить. Иногда мне кажется, я раздражаю этим людей. – Задумалась на мгновение и взглянула на него. – Да, наверняка раздражаю.

Он рассмеялся и собрал бумаги. Укладывая их в папку, обратил внимание на фотографию, находившуюся в самом низу пачки, и вытащил ее из-под ленты.

– Мне кажется, вас это заинтересует.

Выложив ее на стол, наполовину прикрыл снимок длинными коричневыми пальцами. В верхнем правом углу я заметила штамп с иероглифами, означавшими «Департамент полиции», рассмотрела также, что фотография была черно-белая и на ней запечатлен автомобиль с открытым багажником. В багажнике что-то лежало, но что именно, я не поняла, пока Ши Чонгминг не отпустил пальцы.

– Ох! – тихо воскликнула я, инстинктивно прикрыв рот ладонью.

От головы отлила кровь. На фотографии была рука, человеческая рука с дорогими часами. Она безжизненно свисала из багажника. В университетской библиотеке я видела похожие фотографии с запечатленными на них жертвами, но в данный момент я не могла отвести глаз от того, что лежало под выхлопной трубой автомобиля. Разложено это было почти ритуально, сложено, как боа-констриктор…

– Это… – тихо сказала я, – то, что я думаю? Это от человека?

– Да.

– Вы это имели в виду, когда говорили… об украшательстве?

– Да. Это одно из мест преступления Огавы.

Он толкнул фотографию через стол.

– Говорят, при первом взгляде на тело полиция не поняла, что внутренние органы вынуты. Меня не перестает удивлять уровень изобретательности, на который может подняться человек, совершающий что-то жестокое.

Он забрал снимок и перевязал бумаги черной лентой.

– Кстати, – сказал он, – если бы я был на вашем месте, то не стал бы тратить время на изучение классификации Шен Нонг.

Я заморгала, глядя на него.

– Прошу прощения?

– Я сказал – не тратьте время на классификацию Шен Нонг. Нужно искать не растение.