Текст книги "Токио"

Автор книги: Мо Хайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

29

Нанкин, 18 декабря 1937, восемь часов (шестнадцатыйдень одиннадцатого месяца)

Наконец я могу писать. Наконец я немного успокоился. Много часов меня не было дома. Когда вечером я решился выйти на улицу, ничто не могло меня остановить. Прицепил к одежде карточку беженца и вышел из дома. С тринадцатого числа впервые появился на улице в светлое время суток. Было холодно, снег слежался. Я шел по переулкам, сокращая путь, добрался до дома Лю. Входная дверь была открыта, и он сидел сразу за ней, словно не двинулся с тех пор, как я его оставил. Лю курил трубку, взгляд его был рассеянным.

– Лю Рунде, – сказал я, войдя в переднюю, – вы чувствуете запах? Чувствуете запах жареного мяса?

Он наклонился вперед, высунул нос, понюхал холодный воздух, склонив набок голову и задумчиво глядя на небо.

– Возможно, это еда, которую у нас украли, – сказал я. – И эти наглецы ее готовят.

– Может быть.

– Я намерен их найти. Шуджин требуется еда.

– Вы уверены? А как же японцы?

Я не ответил. Мне вспомнилось, как он уверял, что мы будем в безопасности. Подумал о примере, который мы должны подать остальным. После долгой паузы похлопал по пришпиленной к груди карточке.

– У вас есть такая карточка, старина?

Он пожал плечами, поднялся, положил трубку.

– Подождите здесь, – сказал он, – пойду возьму. Слышно было, как он шепотом переговаривается с женой. Они стояли в слабо освещенной комнате в задней половине дома. Отсюда был виден выцветший голубой шелк ее рукава, она то и дело поднимала руку, стараясь, по-видимому, убедить в чем-то мужа. Вскоре он вышел ко мне, осторожно закрыл за собой дверь и осмотрел переулок. К его одежде была пришпилена карточка беженца. Лицо Лю было озабоченным и усталым.

– Никогда не думал, что дойдет до этого, – прошептал он и поднял воротник, спасаясь от холода. – Не мог себе такого представить. Иногда думаю, кто из нас с женой глупее…

Мы прокрались по переулку и выглянули на улицу. Она была пуста – ни звука, ни движения. Не было даже собак. Только ряды заколоченных домов, черных от сажи, возле дома – тележка, поставленная на попа. Вдоль дороги горели небольшие костры, и небо над рекой было красным от зарева. Я понюхал воздух. Соблазнительный мучительный запах словно бы усилился. Казалось, в любой момент мы услышим шипение и потрескивание капель жира на сковороде.

Мы шли по дороге, словно пара голодных котов, прятались в тени, перебегали от одной двери к другой, двигались в северном направлении, в сторону ворот Чжонц-зян, – ведь именно туда убежали воры. Время от времени наталкивались на узлы с пожитками. Так как владельцев не было видно, оттаскивали узлы в сторону, рылись в них, надеясь найти еду. Прижимали нос к каждой двери, шептали в щель: «Кто готовит? Кто готовит?» Голод сжимал желудок так сильно, что я не мог распрямить спину. По лицу Лю видел, что он испытывает такие же муки. «Выходите, – шипели мы в двери. – Покажите, что вы готовите».

Зимой на востоке Китая быстро темнеет, вскоре солнце ушло, и мы чуть ли не ощупью пробирались по улицам; порою костры помогали найти дорогу. Мы изнемогали. Казалось, мы преодолели несколько ли, а на самом деле, даже не подошли к крепостной стене. Единственным живым существом, встретившимся нам по дороге, была тощая и голодная собака. Она одичала, облезла, покрылась ужасными язвами, в некоторых местах был виден хребет. Какое-то время она следовала за нами. Хотя животное было больным, мы сделали попытку подманить его. Собака была довольно крупной, хватило бы накормить обе семьи. Когда мы к ней приблизились, она занервничала и громко залаяла. Звук разнесся по безмолвным улицам. Из опасения обнаружить себя мы прекратили погоню.

– Поздно, – сказал я, остановившись неподалеку от ворот. – Я уже не голоден, старина.

Запах жареного мяса исчез, сменившись вонью канализации. Мы погрустнели. Я посмотрел на ветхие дома, стоявшие вдоль улицы.

– Вы устали. Всего лишь устали.

Я хотел ответить, но глянул через плечо Лю и схватил его за руку.

– Тихо, – прошипел я. – Молчите.

Он обернулся. В конце улицы появился японский солдат с винтовкой через плечо. Его лицо освещал маленький фонарь, установленный на бочке с водой. Всего пять минут назад мы стояли точно на этом месте.

Мы метнулись в ближайший дверной проем, тяжело дыша, переглянулись.

– Минуту назад его там не было, – прошептал Лю. – Вы его видели?

– Нет.

– Как же теперь добраться домой?

Мы долго стояли, глядя друг на друга, наши сердца громко бились. Оба надеялись, что другой придумает, как поступить. Я знал, что эта улица идет прямо и между домами нет промежутков. Придется на виду у солдата преодолеть длинный участок, ведь только тогда доберемся до улицы, в которую можно свернуть. Я сделал глубокий вдох, натянул на глаза шапку и рискнул высунуть голову наружу. Всего на секунду. За это мгновение можно оценить обстановку. Тут же втянул голову назад и прижался к стене, тяжело дыша.

– Что? – прошептал Лю. – Что там?

– Он чего-то ждет.

– Ждет? Ждет…

Прежде чем он успел закончить вопрос, явился и ответ: издалека покатился знакомый зловещий звук, тихий гром. Окружавшие нас дома задрожали. Мы оба знали, что это такое. Танки.

Инстинктивно навалились на деревянную дверь в надежде, что шум заглушит наши усилия. В случае необходимости мы готовы были вскарабкаться на крышу. Дверь громко затрещала, а грохот приближавшихся танков усилился: должно быть, повернули за угол на улицу. Дверь упала внутрь помещения, на нас пахнуло спертым воздухом. Напуганные и потные, мы повалились в темноту вместе с дверью.

В доме было бы совсем темно, если бы не слабый свет луны, заглядывающей в дыру в крыше.

– Лю? – Мой голос звучал приглушенно и слабо. – Старина, вы здесь?

– Да, да, я здесь.

Вместе мы подняли остатки двери, закрыли проем, как смогли, затем ощупью, по стенке, пошли по комнате, держа курс на отверстие в потолке. Удивительно, что люди приносят в город сельские привычки. В доме вместе с хозяевами жили домашние животные. Возможно, для того чтобы ночью было теплее. Мы с Лю наступили на теплую подстилку и навоз. Рев танков становился все громче, маленький дом содрогался – вот-вот развалится.

– Сюда, – прошептал Лю.

Он остановился, и я увидел, что он держится за перила лестницы, уходящей в дыру. Я подошел и посмотрел наверх. Ночное небо над нами было светлым, звезды – холодными и яркими.

– Пойдем.

Он вскарабкался по лестнице с ловкостью, которой я не ожидал от пожилого человека. Остановился наверху, протянул мне руку. Я ухватился за нее и поспешно поднялся. Лю втащил меня через отверстие. Там я выпрямился и оглянулся. Мы стояли на открытом воздухе: здание было развалюхой. Крыша давно прохудилась, остались лишь гнилая солома и известковый раствор.

Я сделал знак Лю, и мы поползли к краю, осторожно глянули через разбитую стену. Оказывается, успели вовремя. Внизу по улице медленно шла танковая колонна. Грохот стоял оглушительный. Он распространялся по улице и поднимался, словно тепловая волна, казалось, что он сдвинет луну. На башнях танков раскачивались лампы. Они отбрасывали странные тени на стены домов. По обе стороны от колонны шагали солдаты с мечами и карабинами. Лица их были бесстрастны. Должно быть, они шли по разным кварталам, потому что за танками двигались другие машины: разведывательные автомобили, водоочистительный автофургон; грузовик тащил два понтонных моста.

Я заметил собаку, возможно, ту, за которой мы охотились. Она появилась внезапно и, преисполнившись надежды, увязалась за солдатами. Очень скоро мы услышали визг: один из солдат пнул ее под ребра с такой силой, что она упала перед идущими танками, где пропала из виду. Двое солдат в танке заметили это, с любопытством перегнулись и засмеялись, глядя, как несчастное искалеченное животное, вытянув заднюю ногу, единственную часть тела, которая не была раздавлена, свалилось на обочину, продолжая дергаться. Я не любитель собак, и все же довольный смех солдат пронзил мое сердце.

– Взгляните, – пробормотал я. – Вы только взгляните на это, старина Лю. – Теперь я понял, как был глуп: думал, что японцы хоть немного похожи на нас. Считал, что с ними мы можем считать себя в безопасности. Нет, эти люди были совсем другими. Я лег за маленький парапет и схватился руками за голову. – Какую ужасную ошибку мы совершили. Какую ужасную ошибку.

Лю сел рядом, ласково положил мне на спину свою большую руку. Я был рад, что он со мной не заговорил, потому что если бы ответил ему, то, возможно, сказал бы такие слова: «Может быть, не сейчас, может быть, не сегодня, но скоро придет конец. Поверьте мне, старина Лю, наши жены были правы. Скоро мы все умрем».

30

В такси по дороге домой мы с Джейсоном молчали. Ирина и Светлана хихикали, курили, то и дело переходили на русский язык, но я не слышала ни слова. Я ощущала каждый миллиметр своей кожи, она зудела, как у животного, которого гладят против шерсти. Я ерзала на сидении, пока Ирина не возмутилась и не толкнула меня.

– Перестань, прекрати крутиться, как уж на сковородке. Ты что, взбесилась?

С другой стороны от нее, рядом с окном, я видела профиль Джейсона. Он с довольным видом покачал головой, приставил палец к кончику носа и кивнул, словно кто-то невидимый прошептал ему на ухо вопрос.

По приезде двойняшки сразу отправились спать, а я сняла жакет, повесила его на крючок рядом с сумкой Джейсона на лестничной площадке и без слов пошла по коридору в свою комнату. Он последовал за мной. Когда вошел в комнату, увидел, что я нервничаю.

– Я знаю, ты боишься.

– Нет. – Я потерла ладонями предплечья. – Нет, не боюсь.

Он, должно быть, не понимал, отчего я так беспокоюсь. Может, предполагал, что я боюсь изнасилования. Я так сильно дрожала, что каждый раз глубоко вздыхала, когда он меня касался. Старалась взять себя в руки и представить под своими ребрами что-нибудь спокойное, темное и тяжелое, поэтому и не упала духом. Джейсон, кажется, ничего не замечал – он припер меня к туалетному столику и встал между моими раздвинутыми ногами, вздернув платье выше талии. Взглянул на мои покрасневшие бедра, словно загипнотизированный местом, в котором мы должны были соединиться. При соприкосновении наших бедер я чувствовала, как в больших сосудах паха бьется его сердце. Он взялся за мои панталоны.

– Сними их.

– Нет. – Я отчаянно за них схватилась. – Пожалуйста.

– Ага, – сказал он, тихо и с любопытством заглянул мне в лицо. – Вот оно что! Я нашел. – Он снова сунул пальцы в пояс панталон. – Уже не это ли ты скрываешь?

– Нет! – я подалась назад, флаконы со столика полетели на пол и разбились. – Пожалуйста, не надо. Пожалуйста!

– О господи! – воскликнул он и выдохнул, словно я его ударила. – Спокойно, спокойно.

Удивившись, сделал несколько шагов в сторону, положил руки на туалетный столик, чтобы тот не свалился.

– Спокойно, чудачка.

Я сдвинула ноги, закрыла глаза руками.

– Извини, – пробормотала я. – Извини. Только, пожалуйста, не снимай их.

Он не ответил, повисло продолжительное недоуменное молчание. Я слышала, как стучит мое сердце. Как бы мне хотелось сказать ему! Как бы мне хотелось, чтобы все было по-другому. Наконец он приблизился, прижал губы к моей шее и легонько на нее подышал. Я замерла, опасаясь того, что он скажет.

– Знаешь что, чудачка? Ты не можешь даже представить, как мы похожи – ты и я. Я точно знаю, о чем ты сейчас думаешь.

– Пожалуйста, не снимай их.

– И не собираюсь. Пока. Но позволь мне сказать, что произойдет. Однажды, скоро, ты скажешь мне, в чем дело. И знаешь что?

Я опустила руки и взглянула на него. – Что?

– Ничего страшного не произойдет. Потому что… – Он посмотрел на фреску с изображением Токио, на приколотые к стене изображения Нанкина. Его глаза блестели в приглушенном свете. – Потому что мы с тобой одинаковые. Ты это знала?

Я покачала головой, вытерла лицо руками и убрала с глаз волосы.

– Извини, – сказала я сдавленным голосом. – Мне очень жаль.

– Не расстраивайся. – Он поцеловал меня в шею, провел по ней языком, подождал, пока я успокоюсь. – Не надо расстраиваться. Единственная проблема – это…

– Мммм?

– Если не снимешь трусики, как же я тебя трахну?

Я глубоко вдохнула. Слегка его оттолкнула, подняла юбку, подсунула указательный палец под планку панталон и сдвинула ее в сторону. Ему хватило мгновения, чтобы понять секрет трусиков.

А потом было прекрасно – казалось, все во мне распрямилось, освободилось, закрутилось среди звезд и планет. После я едва могла говорить. Джейсон натянул джинсы, взял у меня сигарету, сунул в рот и зажег, сложил на груди руки и искоса, сквозь дым, посмотрел на цветы на моих панталонах, словно подозревал, что я над ним подшутила.

– Что? – нервно спросила я, оправляя трусики на животе, опасаясь, что он что-то заметил. – Что?

Он вынул сигарету и рассмеялся.

– Ничего.

Сбросил пепел широким жестом, словно фокусник. Затем вышел вон, не сказав ни слова. Я услыхала его шаги в конце коридора. Слышно было, как он достал ключи, надел туфли и пошел вниз по лестнице. В доме стало тихо. А я сидела одна на туалетном столике, обнаженная, если не считать волшебных трусиков.

Я соскочила со стола и подошла к окну. В переулке никого не было, и Джейсона не видно. Он ушел. Я повернула лицо к неоновому Микки Рурку, посмотрела ему в глаза. Он улыбался как ни в чем не бывало. Из бухты Токио дул легкий бриз, мне показалось, я учуяла запах жареных креветок на южных островах. Единственный звук – шелест бамбука и отдаленный шум транспорта.

Что все это значит? Он ушел от меня, как те подростки из микроавтобуса. Я что-то сделала не так? Я села на пол и стала водить руками по животу. Сердце тяжко стучало. Я не должна была так далеко заходить, мне следовало оставить все, как было. Я смотрела на презерватив, который он оставил в мусорном ведре. Сейчас я испытывала пустоту, как и в тот раз, когда смотрела на удалявшиеся фары микроавтобуса. Неужели ты так и не выучила свой урок?

Я натянула платье, подошла к ведру, подобрала презерватив и пошла с ним по темному коридору. Опустила его в унитаз, несколько мгновений смотрела на него, после чего спустила воду. Серебристая в свете луны вода покрутила резинку и увлекла за собой.

Внизу хлопнула входная дверь, я услышала шаги на лестнице.

– Грей?

Он вернулся. Я оторвалась от стены, вышла в коридор. Джейсон был обвешан мешками с продуктами, которые купил в круглосуточном магазине. Сейчас это кажется глупым, но тогда, увидев его, я подумала, что он похож на ангела. Я заметила бутылки с саке и огромный пакет с сушеной каракатицей, выглядывающий из мешка.

– Нам требуется горючее. – Он вытащил пакет с креветками и показал мне. – Необходима энергия, чтобы проделать это еще раз.

Я закрыла глаза и уронила руки.

– Что такое?

– Ничего. – На моем лице расползлась невольная глупая улыбка. – Ничего.

31

Нанкин, 18 декабря 1937

После оглушительного рева бронетехники и мигания огней пришли солдаты. Они мчались по улицам, как те дьяволы из Сучжоу, о которых рассказывал Лю. Каждый раз, когда на дороге на некоторое время устанавливалась тишина, мы надеялись, что сможем выйти из укрытия, но слышали зловещее звяканье байонетного замка, шлепанье ботинок из свиной кожи, и на улице появлялось трое или четверо солдат японской армии с ружьями наготове. Патрульный в начале улицы нашел упаковочный ящик, уселся на него и курил сигареты, помахивая товарищам. Мы с Лю, усталые и замерзшие, прижались друг к другу, чтобы согреться. Лю, словно старший брат, обнимал меня за плечи.

Серебряный диск луны сиял необычайной чистотой, на его поверхности заметны были углубления и холмы. На крыше мы просидели более двух часов, луна за это время переместилась еще на один градус, неожиданно высветив на горизонте черное пятно с покатыми краями. Мы молча на него смотрели.

– Что это? – тихо спросил Лю.

– Тигровая гора?

Говорят, только из немногих районов Нанкина можно отчетливо разглядеть в очертаниях этой горы голову тигра. Надо лишь правильно выбрать место наблюдения. С нашей стороны ее и за гору принять было невозможно – совершенно другая форма, ктому же гора была странно маленькой, словно ее разрушил противник.

– Это может быть только Тигровая гора.

– Я и не представлял, что она так близко.

– Знаю, – прошептал я. – Это означает, что мы сейчас ближе к крепостной стене, чем я предполагал.

На луну набежало облачко – серебряные и красные кружевные полоски, – и тени на нашей крыше задвигались и затрепетали. Я закрыл глаза и теснее прижался к Лю. На улице за нашими спинами все еще слышно было передвижение японских войск. Неожиданно на меня навалилась усталость. Я знал, что нам придется ночевать здесь, на крыше. Лю плотно завернулся в куртку и тихо заговорил. Он рассказал мне о дне рождения сына. Он родился в Шанхае, в престижном районе. Когда ребенку исполнился месяц, пришли все родственники, принесли ребенку монеты в конвертах, играли с ним, а он смеялся и дрыгал ножками, так что на щиколотках и запястьях звенели маленькие золотые колокольчики. Лю не мог поверить в то, что сейчас он живет в одноэтажной лачуге в бедном переулке и бегает за больной собакой, чтобы добыть еду.

Он говорил, а я заправил рукава в перчатки и запахнулся в куртку, стараясь максимально прикрыть тело. Слова Лю текли надо мной, и мое сознание отключилось, перемахнуло через Тигровую гору, поплыло над Янцзы, ушло из Нанкина. Я видел аллювиальные равнины, тянувшиеся на восток, к Шанхаю, мили сельскохозяйственной земли, на обочинах – засыпанные пеплом святилища; по соседству с железнодорожными путями – выкопанные могилы; услышал кряканье уток, увозимых на рынок; увидел дома, выдолбленные в желтом камне, невероятно жаркие летом и защищенные от зимних холодов. Я думал обо всех честных китайских семьях, терпеливо ждущих под тиковыми деревьями, о маленьких хозяйствах, где ничто не пропадает зря – солому и траву сжигают в качестве топлива, а из мочевого пузыря свиньи делают детям мячики. Я старался отключиться от японских танков, грохочущих по улицам. Старался не думать, что под их броней корчится земля, а на башнях колышутся флаги с восходящим солнцем.

Вскоре мои веки отяжелели, и рассказ Лю, слившись с моими мыслями, растаял в ночи. Я уснул.

Нанкин, 19 декабря 1937 (семнадцатый день одиннадцатого месяца)

– Проснитесь.

Я открыл глаза. Первое, что увидел, было склонившееся надо мной лицо Лю Рунде, мокрое и красное. Его ресницы были запорошены снегом.

– Проснитесь и посмотрите.

Было раннее утро, Лю тревожно указывал куда-то рукой. Я вздрогнул. Спросонья я совсем позабыл, где нахожусь. Крыша была покрыта снегом, рассвет окрашивал все в неестественный бледно-розовый цвет.

– Посмотрите, – настаивал он. – Посмотрите.

Я торопливо стряхнул снег, нападавший на меня за ночь, и попытался подняться. К этому времени я так замерз, что кости затрещали. Лю вынужден был схватить меня за плечи и помочь усесться. Затем он развернул меня в западном направлении и заставил посмотреть на гору.

– Тигровая гора, видите? – В его голосе слышался суеверный страх, что делало его очень молодым и неуверенным. Он стоял возле меня, стряхивал снег с перчаток. – Скажите мне, Ши Чонгминг, это та самая Тигровая гора, которую вы знаете?

Я заморгал, потому что не вполне проснулся и был растерян. Горизонт был объят пламенем. Казалось, что мы в аду, кровавое зарево доставало до ужасной горы. И тут я увидел, что он имеет в виду. Нет. На Тигровую гору это было совершенно не похоже. Я смотрел на нечто другое. Казалось, земля выхаркнула из себя что-то ядовитое, слишком страшное, чтобы держать его в своих недрах.

– Не может быть, – прошептал я, вставая на ноги. – Отец небесный, не грежу ли я?

Я увидел сотню – нет, тысячу трупов. Они были аккуратно сложены один на другой, бесконечные ряды скрюченных тел, головы неестественно вывернуты, с безжизненных ног свисает обувь. Оказывается, мы с Лю смотрели ночью на гору трупов. Я не могу описать здесь все, что видел – если напишу правду, она сожжет бумагу – отцы, сыновья, братья, бесконечное горе. До нас доносились какие-то звуки, гора трупов тихо бормотала. Теперь понимаю, что это длилось уже долгое время, войдя в мои сны.

Лю поднялся на ноги и пошел по крыше, вытянув вперед руки в перчатках. Я неуклюже последовал за ним: замерзшие ноги онемели. Панорама разворачивалась передо мной с каждым шагом – впереди, как на ладони, виден был весь западный Нанкин. Справа серым блеском отливала Янцзы с узким островом Багачжоу, слева – коричневые трубы фабрики Сянган. В центре, доминируя над всем пространством, возвышалась жуткая гора трупов.

Мы вцепились в дряхлую стену и очень медленно, едва дыша, осмелились высунуть головы наружу. На пустыре между домом и горой не было ни улиц, ни домов. Сейчас там кишел народ. Люди двигались единым потоком, некоторые несли пожитки – постельное белье, посуду, маленькие мешки с рисом, – словно ожидали, что уйдут из дома всего на несколько дней. Некоторые поддерживали ослабевших родственников. Среди толпы были заметны горчичные фуражки японских офицеров, их головы качались взад и вперед, словно хорошо смазанные механизмы. Японцы вели пленных. Восходящее солнце освещало затылки, и, хотя лиц мы не видели, знали, что происходит, по тихому гулу, возраставшему по мере приближения толпы к горе трупов. Голоса были преисполнены страха.

Эти люди не были солдатами. Я видел, что у многих седые волосы.

– Это же простые горожане, – шепнул я Лю. – Видите?

Он положил мне на руку ладонь.

– Дорогой Ши Чонгминг, – сказал он горько. – У меня нет слов. В Шанхае я такого не видел.

Люди в первых рядах, должно быть, поняли, что их ведут на смерть: началась паника. Послышались крики, толпа заволновалась, стала упираться, протестуя против такой участи. Люди в отчаянии пытались повернуть назад, в результате сталкивались с шедшими позади. Началась свалка, все бросились кто куда. Заметив хаос, японские офицеры, действуя в мистическом молчаливом единении, окружили пленников, подняли винтовки и встали по периметру толпы, образовав нечто вроде подковы. Люди увидели направленное на них оружие и стали защищаться: подняли – кто шапку, кто жестяную кружку, кто ботинок. Над головами грянул первый выстрел.

Эффект оказался поразительным. Казалось, мы наблюдаем живой поток – воду или что-то более тягучее, движущееся как единый организм. В мощной волне прижатых друг к другу тел раненые и умирающие сохраняли вертикальное положение. В центре образовалась складка: под напором тех, что шли сзади, люди вынуждены были карабкаться друг на друга. Прозвучали новые выстрелы. Несмотря на шум, я слышал металлический лязг перезаряжаемых ружей. Небольшое возвышение в центре толпы начало расти: спасаясь от выстрелов, люди все лезли и лезли друг на друга, и я увидел ужасную человеческую пирамиду, она поднималась вверх, словно подрагивающий палец.

Крики усилились. Лю закрыл лицо руками и затрясся. Я не стал его успокаивать, а все смотрел на дрожащий палец. Человеческий дух так силен, думал я, возможно, он поднимется к небу без всякой опоры. Но после нескольких минут, когда пирамида стала немыслимо высока – может быть, футов двадцать – что-то в ее структуре разладилось, и она развалилась, круша всех, кто под ней оказался. Прошло несколько секунд, и такая же пирамида начала формироваться в другой стороне. Казалось, из моря поднимается волна, растет и растет, возносится к небу и бросает ему обвинение: «Почему ты допускаешь это?»

Вдруг неподалеку от дома, где мы скрывались, началась суматоха – кто-то вырвался из толпы и помчался в нашу сторону. Его преследовала другая фигура. Я схватил Лю за руку.

– Смотрите!

Он опустил руки и поднял боязливый взгляд. Когда бегущий человек приблизился, я увидел, что это молодой японский солдат. Голова его была непокрыта, лицо сурово и решительно. Его преследовали трое людей, судя по всему офицеры, решил я, взглянув на их форму. На боку подскакивали мечи. Офицеры были сильными и высокими, а потому быстро нагнали беглеца. Один из них схватил солдата за рукав и закрутил на месте.

Мы с Лю вжались в дряхлую крышу. Люди были лишь в нескольких ярдах от нас. Мы могли перегнуться и плюнуть на них.

Беглец, спотыкаясь, пробежал несколько шагов, размахивая рукой, и еле удержался на ногах. Согнулся, тяжело дыша, взялся руками за колени. Офицер отпустил его и сделал шаг назад.

– Стоять! – гаркнул он. – Стой прямо, свинья!

Человек неохотно выпрямился. Расправил плечи, встал перед офицерами, грудь поднималась и опускалась. Форма солдата была порвана, я был так близко от него, что видел белые круги на стриженом черепе.

– Ты что себе позволяешь? – крикнул один из офицеров. – Ты нарушил строй.

Солдат попытался что-то ответить, но так дрожал, что не мог говорить. Молча повернулся и посмотрел на адскую сцену, на человеческую пирамиду – люди падали, словно вороны с неба. Когда снова обратился к офицерам, лицо его было преисполнено такой боли, что я почувствовал к нему жалость. На щеках его были слезы, и это, похоже, взбесило офицеров. Он окружили его. Один двигал челюстью, словно скрежетал зубами. Не говоря ни слова, отстегнул меч. Солдатик сделал шаг назад.

– Прекрати выкрутасы, – приказал офицер и пошел на него. – Иди назад.

Солдат снова попятился.

– Вернись назад.

– Что они говорят? – прошипел Лю.

– Он не хочет стрелять в пленников.

– Живо назад.

Солдат покачал головой. Это еще больше разозлило офицера. Он схватил солдата за оба уха и повалил на землю.

– Слушай, что тебе говорят. – Он поставил тяжелый подкованный ботинок солдату на щеку и нажал на нее.

Другие офицеры подошли поближе. – Свинья. – Он сильнее нажал ногой, у солдата непроизвольно потекла слюна. Сейчас у него лопнет кожа, подумал я. – Даю тебе один шанс – ПОВИНУЙСЯ.

– Нет, – промычал солдат. – Нет.

Офицер отступил на шаг, занес над головой меч. Солдат приподнял руку и попытался что-то сказать, но офицер уже шагнул вперед. Меч опустился, по земле метнулась тень, послышался свист, под утренним солнцем сверкнуло лезвие. Солдат покатился по земле, закрыв руками лицо.

– Нет! О боже, нет, – прошептал Лю, прикрыв глаза. – Скажите мне, что вы видите? Он мертв?

– Нет.

Солдат корчился и катался по земле. Офицер стукнул его плоской стороной меча, но удар был силен. Он попытался подняться, но потерял равновесие, ноги забарахтались в снегу. Солдат упал на колени, и другой офицер, воспользовавшись моментом, ударил его кулаком. Солдат свалился на спину, изо рта брызнула кровь. Я сжал зубы. Мне страшно хотелось спрыгнуть с крыши и расправиться с офицером.

Наконец солдат сделал усилие и поднялся. На него было жалко смотреть – он дергался и спотыкался, подбородок был залит кровью. Тихо бормоча, побрел в сторону побоища. Остановился, подобрал винтовку, вскинул ее на плечо и зигзагами, словно пьяный, пошел в толпу, стреляя в воздух. Один или два солдата, стоявших на краю, обратили на него внимание, но видя, что трое офицеров с каменными лицами смотрят ему вслед, поспешно отвернулись и занялись пленниками.

Солнце поднялось над крышей дома, и тени неподвижно стоящих офицеров постепенно уменьшились. У этой троицы ни один мускул не дрогнул, никто из них даже не посмотрел на своих товарищей. И только убедившись, что несчастный солдат не делает попытки повернуть назад, они зашевелились. Один утер рукой лоб, другой вытер меч и вложил его в ножны, третий плюнул в снег, плюнул резко, словно не мог перенести горького вкуса во рту. Потом один за другим они поправили фуражки и поплелись к толпе, каждый сам по себе, их руки болтались, болтались мечи, тени устало волочились по земле.