Текст книги "Принцесса из рода Борджиа"

Автор книги: Мишель Зевако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)

Глава 25
БАБЬЕ ЛЕТО

Карл и Пардальян тайком проникли в старый флигель, оставив двух лакеев, Пикуика и Кроасса, снаружи на часах. Первый расположился возле лаза, второй – у входа в само здание.

Кроасс, против воли ставший воином, сначала окинул все вокруг угрожающим взглядом, а затем вытащил из ножен кинжал и, дабы укрепить свой воинственный дух, издал звучное «хм!».

Это глухое хмыканье, а также горящий взгляд и выставленный напоказ кинжал должны были внушить почтение многочисленным недругам, засевшим, как ему казалось, в монастыре и наверняка державшим на него зло из-за истории с часовней Сен-Рок. Впрочем, Кроасс, рассказывая об этой ужасной (правда, мнимой) битве, лгал абсолютно бессознательно, и противники, которых он якобы уложил ударами табурета, действительно существовали – в его воображении, так что заведомого обмана тут не было. Он храбро сражался, убивая дюжинами врагов, порожденных его собственным страхом. (Право, сколько исторических описаний возникло точно таким же образом!)

Итак, Кроасс искренне верил, что герцог Гиз поклялся погубить его и послал по его следу банды убийц. Однако придя к заключению, что вряд ли ветки кустов и огородная зелень представляют такую уж опасность, он сказал себе, что час новой битвы, очевидно, еще не настал. Его огненный взор погас, и он осторожно вложил кинжал в ножны со словами:

– Ну, увидим, когда они появятся.

А пока из простой предосторожности, чтобы не подвергать себя бессмысленному риску, он потихоньку покинул пункт наблюдения и направился к сарайчику, где хранились садовые принадлежности… Убежище, конечно, ненадежное, но все же убежище. Едва он успел юркнуть туда, как на пороге появилась чья-то тень. Вздрогнув, Кроасс воскликнул:

– Вот и они!

Но это был не враг, а всего лишь сестра Филомена.

– Остановитесь, во имя Господа! – вскричала она, увидев, что Кроасс выхватил из-за пояса пистолет.

Кроасс, заметив, что перед ним всего лишь пожилая женщина, да к тому же перепуганная, вернул пистолет на прежнее место. Страх, который внушил этой женщине его жест, очень польстил самолюбию Кроасса, хотя в глубине души он устыдился своей поспешности.

Филомена же, с восхищением прижала руки к груди:

– Как вы, должно быть, храбры! – сказала она.

«Вот несчастье, – подумал Кроасс. – Значит, и другие это замечают?!.»

– Что вам угодно, почтеннейшая? – добавил он вслух.

Вопрос был произнесен так громогласно, что Кроасс даже сам вздрогнул от неожиданности.

– О! Какой прекрасный голос! – воскликнула Филомена с еще большим восторгом.

– Я был певчим, – скромно ответил Кроасс.

– Певчим! Значит, вы – священнослужитель? – пролепетала Филомена.

– Я им был, вернее, почти был. Теперь я на военной службе.

– Певчий! – повторила Филомена. – Всю жизнь я мечтала познакомиться с певчим. Посмотреть на него вблизи, коснуться рукой… Но, признаться, я никогда не ожидала встретить певчего столь величественной наружности.

– Мой рост более шести футов, – все так же скромно ответил Кроасс.

– И к тому же обладающего поразительным голосом! – продолжала Филомена.

– В церкви мне без труда удавались самые низкие ноты.

– О! – вздохнула Филомена. – Вы, без сомнения, были восхитительны на клиросе! И, вероятно, немало сердец покорили тогда!.. Где же вы пели?

– В Сен-Маглуар.

– О, это красивая церковь, и ее очень любят молодые привлекательные дамы…

Кроасс закрутил усы, пытаясь придать им изгиб, подходящий для покорителя сердец.

– Это верно, – сказал он, – в то время я слыл большим сердцеедом. Даже служанка церковного сторожа как-то со всей прямотой сказала мне: «Господин Кроасс, кабы не ваши ноги, как у цапли, руки-жерди, нос да голова, какие только в страшном сне увидишь, были бы вы красавец-мужчина!»

– Значит, вас зовут господин Кроасс?

– Да, Кроасс…

– Но голос! Что за голос! – сказала Филомена. – И какое звучное имя! Слово Филомены!

– А-а, так вы – Филомена?.. Однако, – проговорил, внезапно посуровев, Кроасс, – к чему все эти расспросы? Чего вы от меня хотите?

Филомена осеклась на полуслове. Она не предвидела этого простого вопроса. А в самом деле, чего она хотела? Что ей было нужно от Кроасса? Едва ли она сама это знала, а вернее всего будет сказать, что она этого совсем не знала!

Филомена – сестра Филомена – с тринадцати лет жила в этом монастыре; теперь ей было сорок пять, а выглядела она лет на десять старше. Она была слишком некрасива, чтобы совершить грех – предмет ее ежедневных стенаний и проклятий, – и мысль об этом, конечно, не давала ей покоя.

При этом Филомена не была нескромной: и вольный разговор, который она вела с Кроассом, и все это ее чрезвычайно наивное кокетство проистекали из полнейшей невинности. К тому же сейчас Филомена была очень взволнована.

Услышав голос осторожного Кроасса, внезапно заподозрившего в ней недруга, Филомена потупила глаза, вздохнула и принялась теребить край фартука, словно маленькая девочка, которой в первый раз сказали, что она красива. Это выглядело жалко и комично, но очень по-человечески и глубоко искренне: Филомена, сестра Филомена была сражена! И завоевателем этого немолодого, но оставшегося таким юным сердца стал бесстрашный Кроасс!

– Право же, – проговорил Кроасс своим звучным голосом, так восхитившим Филомену, – я полагаю, что вы пришли сюда не только ради удовольствия посмотреть на меня?

Филомена взмахнула ресницами и с отвагой невинности ответила:

– Именно для этого! Вы так прекрасны!

«О! – подумал Кроасс. – А что если я, сам того не зная, и вправду нравлюсь женщинам?»

На несколько мгновений Кроасс погрузился в раздумья об этой новой, до сих пор потаенной грани своей натуры. А что если его призвание – не только война, но и любовь? И он уже более благожелательно посмотрел на трепещущую Филомену, и она показалась ему уже не такой уродливой и старой, какой была на самом деле.

Заметив, как подействовали ее слова на Кроасса, Филомена набралась духу и прошептала:

– Я пришла пригласить вас осмотреть вместе со мной наш сад. Цветы, плодовые деревья…

Получив это приглашение, Кроасс понял, что должен ответить галантностью, как приличествует сердцееду и доблестному воину. И он проревел:

– Ох, Филомена! Дерзну ли я сорвать цветы вашей скромности и плоды вашей добродетели?

Это заявление даже сам Кроасс посчитал очень смелым, а Филомена – так просто роковым! Оба на мгновение замерли в растерянности: Филомена – дрожащая, смущенная сознанием того, что она падает наконец в пучину греха, а Кроасс – напыщенно-самодовольный. Стоило ему только появиться – и битва была выиграна. Они обменялись взглядами и поняли, что достойны друг друга: молодые, красивые, галантные. Кроасс, которого уже переполняло нетерпение, почувствовав себя неотразимым, схватил руку Филомены. И так, рука об руку, склонив друг к другу головы, они двинулись вперед.

Филомена очень ловко направила Кроасса в один пустынный уголок, казалось, предназначенный самим Богом для любовных признаний, куда к тому же вот уже несколько дней монашкам было строго запрещено ходить. Из посещения этого места, где находился небольшой домик, окруженный заборчиком, Филомена, которая была по ее собственному выражению, любопытна, как сорока, а сейчас вдобавок изнывала от любовного томления, надеялась извлечь двойную пользу: во-первых, узнать причину наложенного аббатисой запрета, а во-вторых, продолжить беседу с Кроассом, не опасаясь нескромных ушей. Благодаря искусным маневрам Филомене удалось достичь заветного места так, что их никто не заметил. В этом она была уверена. Когда наконец они приблизились к изгороди, сердце ее готово было выпрыгнуть из груди.

– Остается только войти за ограду, – прошептала она слабеющим голосом.

– А зачем нам туда входить? – спросил Кроасс.

– Видите вон тот домик? Это очаровательное укрытие, где нас никто не увидит и не сможет подслушать…

Филомена уцепилась своей высохшей рукой за Кроасса и, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, потащила его к калитке. Калитка оказалась запертой.

– Какое несчастье! – воскликнула Филомена.

– Погодите, – сказал Кроасс, пылавший отвагой, – я перелезу через изгородь и изнутри с легкостью вам открою.

– Ах! Вы настоящий герой!

Кроасс без колебаний ринулся на штурм, который, благодаря его росту, прошел успешно; несколькими секундами позже он спрыгнул с другой стороны изгороди и, не теряя времени, приготовился открыть калитку. В это мгновение он услышал позади себя легкий шум торопливых шагов. Он обернулся, и у него вырвался возглас изумления: к нему спешила девушка, волосы ее были растрепаны, руки прижаты к груди, взгляд полон мольбы: дитя, объятое страхом, но и в страхе восхитительно прекрасное!

– О, сударь, – произнесла она просительно, – кем бы вы ни были, спасите меня! Уведите меня отсюда!..

– Маленькая певица!.. Виолетта!.. – воскликнул Кроасс.

При звуке его голоса девушка, казалось, узнала того, к кому обращалась, и запнулась.

– Ах! – вздохнула она. – Это не мой спаситель, это подручный Бельгодера!..

И две слезы покатились по ее бледным щекам.

– Виолетта! Здесь! – повторил Кроасс. – Но каким образом?..

Кроасс не договорил; в эту минуту на пороге домика появился человек, которого он знал слишком хорошо: Бельгодер!

Бельгодер всегда являлся перед Кроассом не иначе как с дубинкой в руках. Вот и на этот раз, верный традиции, цыган наступал, поигрывая внушительных размеров кизиловой палкой. Кроасс побледнел и жалобно заскулил, его длинные ноги задрожали…

Бельгодер грубо схватил Виолетту за руку и прорычал:

– Ступай в дом! В другой раз это тебе даром не пройдет.

Бедняжка опустила голову и медленно направилась к домику, в котором и исчезла. Бельгодер проводил ее до дверей, а затем обернулся к Кроассу… Тот, пользуясь моментом, когда, казалось, его грозный хозяин отвлекся, бросился назад к ограде. Но Бельгодер краем глаза следил за слугой: грубо ухватив Кроасса за икру, он стащил его на землю. Кроасс рухнул на колени. Бельгодер взял его за воротник камзола и поставил на ноги.

– Так, – процедил он сквозь зубы, – и что же ты здесь делаешь?

– Хозяин, – пробормотал Кроасс. – Я… я искал вас!..

– Что ж, ты меня нашел! Марш вперед, не то отведаешь дубинки!

И несколько секунд спустя бледный от ужаса Kpoacc, тоже вошел в дом. Ему чудилось, что он спускается в собственную могилу. Филомена же сквозь щель в изгороди наблюдала эту сцену и все слышала. Она видела Виолетту, видела Бельгодера; она видела, как Кроасс упал на колени перед этим человеком. Тогда, охваченная страхом, она поспешила скрыться.

Она уносила с собой горькое сожаление – но и глубокое удовлетворение. Сожалела Филомена о единственном в своей жизни приключении – впрочем, так и не состоявшемся, а удовлетворение чувствовала от того, что проникла в некую тайну.

Однако еще большей радостью для Филомены было поделиться своим открытием. Не прошло и десяти минут, как, уединившись в своей келье, две сестры – Филомена и Марьянж – приготовились одна рассказывать, а другая – внимательно слушать.

– Ах, сестра Марьянж, какая новость! Но вначале обещайте мне: никому ни слова!

– Бог свидетель! – вскричала Марьянж, которая уже перебирала в уме тех, кому она раззвонит об услышанном.

– В монастыре мужчина!..

– Они и раньше появлялись здесь, так что если ваша новость только в этом…

– Да, но этот мужчина обитает в маленьком домике… вернее, их там уже двое… и еще одна пленница!

И сестра Филомена очень точно и в деталях поведала о том, чему она только что стала свидетельницей. Когда рассказ ее был окончен, сестра Марьянж погрузилась в глубокие раздумья. Выражение лица сразу выдавало в ней пронырливую особу, которая все хватала на лету и, что самое главное, умела извлекать выгоду из добытых сведений. Поразмыслив, она не только решила не разглашать поведанного ей секрета, но и сказала сестре Филомене:

– Послушайте, сестра, все, что вы мне рассказали, – это очень серьезно.

– Вы так считаете, сестра Марьянж?

– Я в этом уверена. Я думаю, что госпожа де Бовилье очень строго накажет нас, если ей станет известно, что мы знаем о новых обитателях монастыря…

– Господи! Вы меня пугаете!

– Полагаю, вам придется сделать над собой усилие и попридержать язычок…

– Да вы меня оскорбляете, милочка!

(Им зачастую случалось забывать, что они сестры, столь непрочны были их «родственные» чувства!)

– Я отлично знаю, – холодно продолжала Марьянж, – что сама мысль о необходимости помолчать хоть минуту оскорбительна для вас. Но на сей раз вам придется пойти на это.

– А что я за это получу? – воскликнула Филомена.

– Может быть, целое состояние! Обеспеченную жизнь! Подумайте-ка об этом, сестра Филомена.

– Но каким же образом?..

– А это уже мой секрет. И поскольку мне не хотелось бы, чтобы о нем узнал весь монастырь, я его оставлю при себе.

– И все же я хотела бы знать!.. Я любопытна, это мой единственный недостаток.

– Вы узнаете позже. А пока, если хотите получить золото, много золота, которое даст вам возможность роскошно одеться и даже завоевать сердце того рыцаря, о котором вы мне рассказывали, – молчите!

Филомена, равнодушная к чарам золота, задрожала при мысли, что могла бы вернуть и окончательно пленить красавца Кроасса. Она поклялась молчать… Ее собеседница поспешила уйти, причем для верности заперла Филомену в келье.

Марьянж без промедления направилась к старому флигелю, который сама указала Пардальяну и Карлу Ангулемскому. Но спешила она напрасно. Флигель оказался пустым. Монахиня бросилась к пролому, вскарабкалась на разрушенную стену и долго обозревала окрестности, однако вокруг не было ни души.

Глава 26
ЗА ОГРАДОЙ МОНАСТЫРЯ

Когда несчастный Кроасс, дрожа с ног до головы, вошел в домик, Бельгодер, который следовал за ним, сжимая в руках свою ужасную дубинку, тщательно запер дверь и обратился к нашему великану, который от страха пошатывался, как пьяный:

– Так говоришь, ты искал меня? Что ж, вот он я. Чего тебе надо? Что ты хотел мне сказать?

– Хозяин… я хотел… вы нас покинули… и я…

Кроасс жалобно косился на грозную дубинку и отчаянно заикался, не зная, каким святым молиться, и не находя себе, несмотря на все усилия, достойного оправдания.

– Тысяча чертей! – взревел Бельгодер, который не отличался долготерпением. – Ты что, онемел? Блеешь, вместо того, чтобы отвечать! Но я развяжу тебе язык!

И цыган уже замахнулся своей дубинкой… это и называлось «развязать язык». Но не успела еще палка коснуться Кроасса, как тот со стоном повалился на землю. Покорно подставив спину, бывший певчий завыл:

– Господи! Я погиб! О, не бейте! Я вам все скажу…

А про себя подумал: «Ах, Филомена, Филомена! Куда ты привела меня, несчастная?»

– Надоело мне твое нытье. То ты блеешь, то мычишь, как теленок. Объяснись, висельник проклятый, и думай, что говоришь, а не то я тебя так отделаю, что своих не узнаешь!

– Ох! – простонал Кроасс. – Зачем вам так утруждаться?.. Впрочем, я привык – ведь что бы я ни сказал и что бы ни сделал, меня все равно вздуют… Бедный я, горемычный…

– Может, если ты станешь говорить правду, – отвечал цыган, – я на этот раз и прощу тебя.

Бельгодер дал сие туманное обещание вовсе не по доброте душевной и не потому, что его тронули громкие жалобы великана. Просто этому негодяю необходимо было узнать, зачем и почему его бывший слуга внезапно появился здесь, за тысячу лье от того места, где он, казалось бы, должен был находиться.

Но так или иначе слова злодея придали некоторую силу и смелость несчастному Кроассу – а он, заметим, в этом очень нуждался.

– Значит, если я скажу вам всю правду, вы не станете бить меня? – тревожно спросил бывший певчий.

– Это будет зависеть от того, что именно ты скажешь. Начинай, я слушаю.

Кроасс прекрасно понимал, что ему придется удовлетвориться таким ответом, сколь бы мало ободряющим он ни был, и что большего от своего палача, яростно проклинаемого им в глубине души, он не добьется. Вид внушительной дубинки в крепких руках цыгана настолько парализовал разум парня, что при первом же нетерпеливом движении Бельгодера он попросту решил выложить всю правду без утайки, нимало не беспокоясь о том, как это аукнется его новым господам – шевалье Пардальяну и герцогу Ангулемскому. Сейчас Кроасс думал о них едва ли не с нежностью: они-то уж, по крайней мере, не разговаривали с ним с палкой в руках. Итак, бедняга приступил к своему рассказу:

– Так вот, хозяин… После вашего внезапного исчезновения… не в упрек вам будь сказано, вы покинули нас так неожиданно, не предупредив…

– Об этом потом, – грубо перебил его цыган. – Я что, отчитываться перед вами должен?

– Нет, конечно, – поспешно произнес Кроасс, – я вовсе не это имел в виду… Вы вольны были отправиться, куда и когда угодно… Я просто хотел сказать, что ваш внезапный отъезд поставил Пикуика и меня в несколько затруднительное положение… хозяин гостиницы «Надежда» выбросил нас на улицу, и мы не знали, что делать!

– А эта скотина не так уж глуп, – бормотал Бельгодер.

Здесь надобно заметить, что Кроасс нахально лгал, поскольку, как мы помним, они с Пикуиком использовали отсутствие цыгана для того, чтобы слоняться по улицам в поисках другого хозяина, который бы расплачивался с ними не только ударами дубинки. И такого хозяина они нашли в лице господина Пардальяна. Но, несмотря на свою недогадливость, бывший певчий вполне здраво рассудил, что, знай его прежний хозяин об этом дезертирстве, он отлупил бы неверного слугу, даже не потрудившись выслушать. Кроасс понял, что Бельгодеру ничего неизвестно. Итак, убедившись, что цыган не опровергает его слова привычными увесистыми аргументами, Кроасс вздохнул свободнее и продолжал уже с большей уверенностью:

– Мы пробродили несколько дней вокруг гостиницы и, увидев, что вы не возвращаетесь, решили, что по причинам… наверняка очень важным… вы нас покинули… Мы остались без места и принялись поэтому искать нового хозяина, чтобы служить ему… за кров и пропитание…

– Короче, – отрезал Бельгодер, – вы меня бросили. Ну, и нашли вы себе нового хозяина?

– Нам неслыханно повезло…

– А! – насмешливо бросил цыган. – Значит, верно, что удача благосклонна к негодяям, вроде тебя. Ну, так как же зовут того нового хозяина, которого вам посчастливилось встретить?

С уст Кроасса чуть было не сорвалось имя Пардальяна, однако вполне понятное желание блеснуть своим новым местом заставило его отдать предпочтение герцогу, чей титул был более весомым и внушительным, чем скромное наименование – «шевалье». Поэтому, выпятив грудь, он гордо ответил:

– Мой господин – герцог Ангулемский!

Бельгодер вздрогнул и, не веря своим ушам, воскликнул:

– Что-что? Повтори-ка!

– Я сказал, что мой господин – герцог Ангулемский, – с готовностью повторил Кроасс, решив, что поразил собеседника.

– Проклятье! – пробормотал цыган после некоторого размышления. – Поздравляю! Для меня большая честь, что меня сменил герцог, да вдобавок сын короля. Мои поздравления, господин Кроасс!

Кроасс, который не заметил злых ноток в голосе Бельгодера, вздохнул свободнее и почти позабыл о дубинке, все еще находившейся, однако, в руках цыгана.

Последний продолжал с прежней иронией:

– Но все это никак не объясняет того, как и зачем вы столь внезапно оказались здесь, господин Кроасс.

– Ах да, – сказал Кроасс, который, приняв за чистую монету внезапно оказанное ему уважение, все сильнее и сильнее раздувался от гордости, вовсе уже не думая о вероятной взбучке, – так вот… дело в том, что мой молодой хозяин вроде бы влюблен, насколько мне удалось понять из обрывков его разговоров с разными людьми.

– Вот как!

– Влюблен в девушку, которая неожиданно исчезла.

– Надо же, какая неприятность! – проговорил Бельгодер, как бы в задумчивости поигрывая палкой. Этот угрожающий жест не ускользнул бы от взгляда Кроасса еще несколько минут назад, но теперь великан считал, что заслужил приязнь своего бывшего хозяина и избежал трепки, поэтому ничего не заметил.

– Все обстоит именно так, как я имел честь вам сказать, – заявил он с чувством собственного достоинства.

– Продолжайте, господин Кроасс. Ваш рассказ представляет для меня большой интерес.

Окрыленный этими похвалами, настолько же лестными, насколько непривычными в устах Бельгодера, который, по мнению Кроасса, был окончательно покорен и очарован, бывший певчий проговорил:

– В этом монастыре есть одна цыганка…

Тут Бельгодер вздрогнул.

– …Цыганка, способная чудесным образом предсказывать будущее… Мой молодой хозяин, господин герцог, приехал сюда, чтобы поговорить с ней. Он полагает, что она, быть может, скажет, что сталось с той девушкой… благородной госпожой, прекрасной, как солнце… в которую он влюблен.

– Так, значит, герцог Ангулемский приехал, чтобы поговорить с цыганкой, которая живет здесь? Это очень интересно!.. А ты? Почему я встретил тебя около этого забора, через который ты столь стремительно перелез?

Кроасс слегка закашлялся, издав при этом звук, напоминающий стук глиняных черепков.

– Я? – переспросил он. – Меня оставили в саду… одного… скоро я заметил каких-то людей, которые показались мне подозрительными, и решил перебраться через забор… чтобы удобнее было наблюдать за ними.

– Да, как видно, вы заделались храбрецом на службе у своего нового хозяина. А я-то всегда считал вас человеком осторожным!

– Хм! Плохо же вы меня знаете! – скромно ответствовал Кроасс.

– Негодяй! – взревел вдруг цыган, схватив изумленного парня за воротник и принявшись молотить его палкой по спине. – Мерзавец, висельник! Ты что, смеешься надо мной? Принимаешь меня за идиота?

Говоря все это, Бельгодер изо всех сил избивал несчастного. Так и не придя в себя от удивления, Кроасс со стонами повалился на пол:

– Ох я несчастный! Так я и думал! Милостивый Боже!.. Я умираю!

Стоны усилились и вскоре сменились воем, который оглашал окрестности всякий раз, как ужасная палка опускалась на плечи Кроасса. Наконец бедолага вскочил и заметался по комнате, спасаясь от своего мучителя, который преследовал его с дубинкой наперевес, не скупясь на удары и не тратя слов понапрасну. Жалобный голос умолял:

– Сжальтесь!.. Пощады!..

В конце концов, решив сдаться на милость победителя, Кроасс распластался на полу и захныкал:

– Это конец!.. Я погиб!..

– Вставай, собака! – крикнул цыган, пиная его ногой. – Вставай и слушай.

Со стонами и слезами Кроасс с трудом выпрямился и взглянул на Бельгодера.

– Ты подослан шпионить за мной! Твой негодяй-хозяин хочет похитить Виолетту! Так слушай же: я сейчас уйду, а ты сиди тихо. Я запру тебя здесь… вместе с Виолеттой. И если, вернувшись, я не найду Виолетты… или если кто-нибудь приблизится к забору, я разорву тебя на мелкие кусочки!

Кроасс почувствовал слабость в ногах и даже позеленел от страха.

Увидев, какое действие оказала его угроза, Бельгодер удовлетворенно хмыкнул, тщательно запер дверь и направился прямо к аббатисе Клодине де Бовилье, которой и рассказал все, о чем только что узнал. Настоятельница взялась лично предупредить принцессу Фаусту, чтобы та приняла необходимые меры. Тем временем Бельгодер поспешил обратно к домику, где нашел все без изменений, с той лишь разницей, что Кроасс, немного придя в себя, клацал зубами от страха, забившись в угол, что не помешало ему при одном только виде ужасного Бельгодера умоляюще сложить руки и со стоном произнести:

– Сжальтесь, хозяин! Я сделаю все, что вы захотите!