Текст книги "Повседневная жизнь Египта во времена Клеопатры"

Автор книги: Мишель Шово

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

В 106 году Дионисий перешел от статуса «потомка персов» к статусу «македонца», призванного в армию под командованием некоего Деметрия. Спустя год он был включен в полк пехотинцев, названный гегемония, под начальством гегемона(командующего) Артемидора. Несколькими годами раньше его старший брат Паисий поступил в кавалерийский полк в качестве «ливийца», что было продвижением вверх по служебной лестнице, так как обычно египтяне не допускались выше, чем в пехоту. Мы не знаем, что произошло с двумя братьями. Кажется, у Дионисия не было детей, которые бы его пережили. Потрясающе, что длинные списки займов пшеницы резко прерываются в 103 году в тот самый момент, когда многие военнослужащие были мобилизованы для войны, которую вела Клеопатра III в Сирии против своего сына Птолемея IX Сотера. Вероятно, что Дионисий исчез где-то рядом с горой Кармель или у Дамаска, с большим опозданием и сожалением вспоминая о горе Акорис, о своих священных крокодилах и ибисах.

Военная колония на юге Египта: Пафирис

Чуть раньше 150 года царь Птолемей VI Филометор решил усилить военные поселения на юге от Фив. Он боялся быть застигнутым врасплох возможным вооруженным восстанием в старой столице Верхнего Египта, тогда как смерть наследного принца Эвпатора ставила под угрозу будущее династии. Ситуация осложнялась еще и непростыми отношениями с Сирией, в которой правили Селевкиды. Лагиды рассматривали возможность введения войск с целью возвращения потерянных полвека назад территорий. Сооружая преграды вокруг Фив, Лагиды надеялись таким образом избежать повторения серьезных возмущений, которые в конце царствования деда Птолемея VI привели к отделению юга страны. Для такого перераспределения сил были выбраны два места, расположенных на левом берегу реки в 30 километрах к югу от храмов бога Амона и его фанатичных последователей. Эти стратегические военные объекты находились: один на севере – Крокодиополь, который, как это можно предположить, покровительствовал храму бога-крокодила Собека, другой – на 14 километров южнее – Пафирис (название, обозначающее «жилище Хатхор») располагался на месте современной деревни Джебелейн («Две Горы»), Эти города, которые, несмотря на свое великое прошлое, теперь выглядят жалко, тогда переживали расцвет и административное покровительство, поскольку Пафирис был столицей специально созданного нома. Если Крокодиополь, в котором находилась самая большая часть военного населения, оставил после себя только незначительные руины, дома Пафириса в конечном счете сохранили даже после официальных и тайных обысков большое количество документов в виде папирусов, деревянных табличек, относящихся к пяти различным семьям, жившим там между 150 и 88 годами. ^{214}

Критянин в Египте: всадник Дритон ^{215}

Один из самых замечательных персонажей, о котором рассказывают различные архивы, – Дритон, сын Памфила. Будучи гражданином единственного греческого города в Верхнем Египте – Птолемаиды, приписанной к дему Филотис, – Дритон обладал привилегированным статусом, которому завидовало большинство греков, обосновавшихся в Египте, имевших право причислить себя только к их родному городу или народу. Однако Дритон не забывал и своих глубоких корней, потому что в архивах он значится как критянин. Можно и проигнорировать подобное определение. «Житель Крита, Беотии, Македонии» или других не египетских стран – такое название употреблялось в большинстве случаев для административного удобства, поскольку позволяло в птолемеевском Египте включить того или иного жителя в военные списки. Но в данном случае Дритон, как и его сын Эсфлад, носил типично критянское имя, и у нас не возникает сомнений в его происхождении. Следуя эндогамной греческой традиции, в первый раз он женился на женщине по имени Сарапия, также жительнице Птолемаиды, и, судя по имени ее отца, она тоже была критянкой. В этом браке был рожден один ребенок, который дожил, по крайней мере, до совершеннолетия. Названный Эсфладом, так же как и его дед по материнской линии, он родился в 158 году, когда Дритону было уже около сорока лет. К этому моменту за спиной Дритона была долгая военная карьера, начало которой приходится примерно на 170 год, когда он уже достиг зрелости. Завербованный в кавалерию, Дритон служил сначала в гарнизоне своего города – Птолемаиде, иногда приезжая в Фивы. Мы точно не знаем, принимал ли он участие в шестой сирийской войне между 170–168 годами, после которой последовали жестокие репрессии на повстанцев. В любом случае, он стал офицером и был направлен в самое сердце Диосполя Парвы, находившемся на полпути между Птолемаидой и Фивами, в 117 километрах севернее последних. К 150 году царь направил его на новую военную территорию Крокодиополя – Пафириса вместе со смешанной группой кавалеристов и пехотинцев под командованием некоего Диодота. К тому времени его жена Сарапия уже умерла и он обосновался вместе с сыном сначала в столице соседнего нома – Латонполе (Эсне), в 20 километрах южнее Пафириса, так как сам Пафирис представлял огромную стройку.

Именно в Латонполе он женился во второй раз четвертого марта 150 года на дочери одного из солдат, чья семья давно обосновалась в Пафирисе, из той же армии. Его новая супруга, которая была младше своего мужа на тридцать лет, носила сразу два имени: греческое – Аполлония и египетское – Сенмонфисия («дочь бога Монту»), Все родственники Аполлонии: ее отец, дед, прадед, так же как и три ее сестры – все они имели по два имени, что свидетельствует об их принадлежности к эллинизированной египетской семье. Однако Аполлония фигурирует как «киреника», то есть в теории жительница известного города Кирены в Ливии, которым управлял младший брат царя Птолемей Фискон. Невозможно решить, был ли кто-нибудь из предков Аполлонии действительно жителем Кирены, иммигрировавшим в Египет, или же это название обозначало только принадлежность ее отца и ее деда к корпусу «киренцев». Как бы то ни было, Дритон, женившись на ней, вошел в семью, которая была ниже его по социальному статусу. Его тесть был простым пехотинцем, принадлежавшим к египетской культуре, о чем свидетельствует огромное количество папирусов на демотическом языке в оставшихся архивах. Таким образом, Дритон доставил своей жене и новой семье повышение по социальной лестнице и привнес существенное материальное благосостояние, которое было перечислено в его завещании, написанном по случаю женитьбы (необходимая предосторожность для избежания конфликтов между сыном от первого брака, своей молодой супругой и будущими детьми). Несмотря на разницу социального происхождения, этот брак был счастливым и длился более двадцати пяти лет вплоть до смерти Дритона. В новом браке было рождено пять дочерей, все они носили двойные греко-египетские имена, что свидетельствует о постепенной египтинизации самого Дритона под влиянием семьи своей супруги. По крайней мере, трое из его дочерей вышли замуж за солдат, один из которых, носивший египетское имя Хериенупис, был всадником. Две из вышедших замуж дочерей впоследствии развелись. Внучка Дритона, рожденная старшей дочерью, развелась в 99 году до нашей эры. Все эти акты замужеств и разводов записаны на демотическом языке, так как предписания в этой области были более благоприятны для женщин в египетском законодательстве, нежели в греческом. Если его дочери и не нашли свое счастье в семейной жизни, то отношения их с сыном Дритона от первого брака – Эсфладом – были великолепными, о чем свидетельствует интересное письмо последнего, отправленное в Пафирис пятнадцатого января 130 года.

Двадцатисемилетний Эсфлад – всадник, как его отец, – находился в тот момент где-то на севере страны. Египет в то время был раздираем гражданскими войнами между сторонниками Клеопатры II, которую поддерживали греки и евреи Александрии, а также местное население большинства центральных египетских городов, и сторонниками Птолемея VIII и Клеопатры III, за которых выступала провинциальная администрация и греки, живущие в различных номах страны. Эсфлад писал: «Вашим матери и отцу – привет и доброго здоровья! Как я вам уже писал, храните ваши чувства на замке и больше заботьтесь о себе. Все уладится. Я еще раз вас умоляю поддержать доверие наших людей, так как ходят слухи, что Паос (новый эпистратег, назначенный Птолемеем VIII для умиротворения Фебаиды) поднимется по Нилу с большой армией к месяцу Тиби, чтобы подчинить себе чернь Гермонтиса и сподвигнуть ее на восстание. Да будут благополучны мои сестры […] год 40, 23 хойяка». ^{216}

Дритон и его семья, как и другие греки из Пафириса и Крокодиополя, остались верны царю, рискуя подвергнуться атаке со стороны жителей Фив и очень близко к нему расположенного Гермонтиса, присоединившихся к противоположному лагерю. Эсфлад волновался за судьбу своего отца, но не забывал о мачехе и своих сводных сестрах. Можно только удивляться, что, несмотря на изолированность жителей Пафириса, которые поддерживали Клеопатру II в войне против Птолемея VIII, такое письмо, содержащее важную военную информацию, могло быть беспрепятственно передано адресату.

Несколько лет спустя, двадцать девятого июня 126 года Дритон почувствовал приближение смерти и написал с помощью греческого нотариуса из Пафириса последнее завещание, принимая во внимание увеличение своего имущества и родственников, так как пятеро его дочерей были рождены после его предыдущего завещания 150 года. Он завещал своему сыну Эсфладу свою боевую лошадь и все военное обмундирование, повозку с дышлом, а также виноградник с водоемом и голубятню. Оставшееся имущество – движимое и недвижимое – было разделено пополам между Эсфладом и его пятью сводными сестрами. Домашняя прислуга Дритона состояла из четырех рабынь, что было очень характерно для его социального статуса. Две из них по завещанию переходили на службу к сыну, а другие две – к дочерям. Дети должны были выплачивать содержание – часть деньгами, часть продуктами – вдове Дритона, сохранявшей за собой свое собственное имущество. Заметим, что старший сын, в соответствии более с греческими законами, нежели с египетскими, получил большую часть имущества в ущерб остальным детям. Однако, спустя некоторое время после смерти отца, Эсфлад еще раз доказал свою заботу о сестрах, уступив им половину виноградника, который достался ему целиком. Об этом свидетельствует текст одной из жалоб, адресованной эпистратегу Фоммусу (между 115–110 годами), написанной дочерьми Дритона против некоего грека Фив, который незаконно захватил часть их виноградника. Эсфлад (упоминания о нем можно найти в различных источниках до 103 года) не появляется в этой жалобе, и неизвестно, мог ли он прийти на помощь своим сестрам в этой ситуации.

Семейные архивы Дритона прерываются сразу после переломного момента этого века. Мы не знаем, что стало с его родственниками, за исключением двух его внучек. Процесс египтинизации продолжался, так как, несмотря на большое количество греческих войск в Пафирисе, египетский язык постепенно брал верх. Один из фактов очень показателен: двадцать девятого июня 126 года, пытаясь найти пять свидетелей, чтобы подписать последнее завещание Дритона, греческий нотариус сумел отыскать только одного человека, способного расписываться на греческом, некоего всадника по имени Аммониос. Нотариус вынужден был прибегнуть к помощи четырех египтян, которые умели расписываться на демотическом языке: трех жрецов богини Афродиты-Хатхор (богиня Пафириса) и бога Собека (покровителя Крокодиополя), а также одного пехотинца. Под их именами нотариус написал: «Эти четверо (свидетелей) подписываются на египетском языке, потому что нигде на месте невозможно найти такое же количество греков». ^{217} Даже если предположить, что нехватка греков была вызвана их призывом на военные операции, вызванные постоянно идущей гражданской войной, все же коренного египетского населения – частично или вовсе не эллинизированного – было намного больше. Такая ситуация должна была отдалить греков от их истинных традиций, несмотря на их слабую попытку жить в автократии как материальной, так и культурной.

Солидарность египетского клана

Внучка Дритона, носившая египетское имя Тбокануписия («прислуживающая богу Анубису»), сестра той, которая развелась в 99 году, вышла замуж в 95 году за некоего Фагониса. Этот Фагонис принадлежал к семье, о которой осталось большое количество документов, найденных в Пафирисе. Его генеалогическое древо включает в себя пять поколений, где центральным персонажем выступает некий Петехарсемфеус, старший брат Фагониса. ^{218} Все члены этой семьи без исключения носили чисто египетские имена, хотя некоторые из них значились в документах как «греки, рожденные в Египте». Их военный статус был невысок, так как всего один человек в каждом поколении, похоже, служил в армии. Сам Фагонис никогда не значился как солдат, и среди трех его братьев только Петезух участвовал в военных действиях. Их отец Панобхунис, который родился в 163 году, был солдатом, записанным в соседний военный лагерь Крокодиополя, по крайней мере, в период между 125 и 123 годами во время гражданской войны. Наконец, дядя последнего Хор в 145 году служил в том же военном лагере, что и критянин Дритон, но в качестве пехотинца, получавшего военное жалованье. Хотя название «перс», которое мы уже видели в документах Дионисия, сына Кефала, было наследственным в этом клане, основные занятия связывались с мирной жизнью.

Эта деятельность раскрывает необыкновенную солидарность внутри одной семьи. Достаточно часто приобретение земли или ее заем делался от имени нескольких братьев. Документ, датированный 145 годом, рассказывает о Тотоесе, который был дедом Фагониса, купившим землю совместно со своим братом, солдатом Хором. ^{219} Сам Фагонис несколько раз брал взаймы деньги и пшеницу вместе со своими братьями. Эта солидарность передавалась из поколения в поколение, о чем свидетельствует необычное дело о займе денег прадедом Фагониса, неким Патусом, двадцать шестого декабря 136 года. Долг был возвращен зятю кредитора (так как сам кредитор к тому времени уже умер) только спустя тридцать лет внуками Патуса. ^{220} Часть суммы была возвращена в 107 году Панобхунисом, отцом Фагониса, который взял на себя долг своей тети Сеннесисы. В 104 году его сводный брат выплатил еще не возвращенный остаток и, помимо этого, компенсацию за задержку, обычно фиксированную в районе 50 % от суммы. Вот прекрасный пример чувства коллективной ответственности и чести, доказательством чему является этот египетский клан, столь гордившийся своей принадлежностью к местной элите.

Можно наблюдать более сложные отношения в семье в других неожиданных областях, например в брачных узах. Так Тотоес, один из главных персонажей этого клана, в первый раз женился в восемнадцатилетнем возрасте на Тареэсии, дочери бедняка Патуса, которой было тогда около пятнадцати лет. В этом браке в 163 году родился Панобхунис. Пятнадцать лет спустя Тотоес развелся со своей женой для того, чтобы жениться на младшей сестре Тареэсии – Такмеисе, родившейся в 164 году и бывшей к моменту свадьбы еще совсем ребенком. Однако Тареэсия недолго переживала и вскоре вышла замуж за брата собственного мужа, солдата Хора, от которого родила сына. В таких супружеских перемещениях был свой резон, даже если отдать должное любовной страсти, которую молодость Такмеисы родила в душе Тотоеса. К тому времени ему – толстому и лысому человеку – было уже под сорок лет! Две семьи – Патуса и Тотоеса – имели взаимные интересы остаться в родственных отношениях. Невозможно было позволить Тареэсии забрать свое собственное добро в качестве приданого и унести в другой клан. Принятое решение расчищало не только путь для удовлетворения сексуальных аппетитов Тотоеса, но и прекращало холостую жизнь его младшего брата, а также устанавливало самую что ни на есть тесную связь между наследствами двух семей. Они не были такими уж незначительными, если судить по коммерческим сделкам, которые совершались вплоть до 88 года. Недвижимое имущество состояло из домов, виноградников и наделов земли, на которых выращивали пшеницу и масличные культуры для выработки касторового масла. Некоторые земли сдавались в аренду мелким землевладельцам. Площади проданных или купленных, иногда даже взятых в аренду наделов были достаточно скромными – от 0,25 арур (менее 700 квадратных метров) до 3,5 арур (менее одного гектара). Однако в общем уровень жизни Фагониса и его братьев казался, в местном масштабе, довольно высоким. Можно интерпретировать большое количество займов не как знак постоянного безденежья, а, скорее, как признак спокойной и хорошо отлаженной спекулятивной деятельности.

Доход младшего брата-солдата должен был казаться достаточно скромным, если учесть все будущие неудобства и опасности военной жизни, о чем свидетельствуют три письма Петезуха, отосланные с разницей в неделю своим братьям во время операции по наведению порядка, скорее всего, в районе Эсны в 95 году. Двадцать первого мая он и его товарищи были живы, но он добавлял: «Не сожалейте о тех, кто погиб, они заранее готовились к смерти. Что касается нас, то он (без сомнения, стратег, который упоминается в других письмах) не сделал нам ничего плохого и, наоборот, принимал в нашей судьбе всяческое участие». ^{221}

Тридцатого июня он писал: «Я здоров так же, как и все призывники. <…> Стратег Птолион заботится о нас, и мы все ему за это очень признательны». ^{222} Эти два письма написаны на греческом языке, но Петезух умел писать и на демотическом, о чем свидетельствует письмо, которое относится, скорее всего, к тому же 95 году, хотя дата утеряна вместе с окончанием этого послания: «Петезух приветствует своего старшего брата Петехарсемфевса и Фагониса. Стратег Птолион даровал золотую корону и царское платье ( хитон) Хору…» ^{223} Письмо обрывается на этом интереснейшем моменте… Мы так никогда и не узнаем, за какой героический поступок или важные заслуги простой египетский офицер Хорос удостоился такой чести! В тоне письма Петезуха едва улавливается гордость служить под знаменами такого военачальника, а также желание эпатировать корреспондента фактом проявления великодушия и щедрости к младшим товарищам главой полка.

Неожиданное исчезновение гарнизона

Странным образом вся документация о Пафирисе и Крокодиополе неожиданно обрывается в 88 году. В это время серьезные волнения не раз угрожали спокойствию в Египте. Царь Птолемей X Александр недавно был изгнан из Александрии взбунтовавшимся военным гарнизоном столицы, который посадил на трон его брата Птолемея IX Сотера II. Положение было крайне нестабильным, так как Птолемей X, у которого всегда было достаточно сторонников, решил вернуть себе власть силой. Первого июня 88 года некий Платон, выполняющий обязанности эпистратега в Фиваиде, обратился к жителям Пафириса: «Великий бог и царь Сотер прибывает в Мемфис. Хиеракс был назначен, чтобы подчинить Фиваиду значительными военными силами. Мы решили оповестить вас об этом заранее, дабы поддержать ваше доверие». ^{224}

Далекие от того, чтобы демонстрировать свою преданность низложенному царю, жители Фиваид воспользовались ситуацией безвременья и подняли бунт, угрожая царским подданным, проживающим тогда в Пафирисе. Это письмо, к сожалению, является последним из всего архива. Остается лишь надеяться на благоприятный исход, хотя можно опасаться и самого худшего развития событий. Павсаний между прочим упоминает, что восстание в Фивах было подавлено в 85 году. Удалось ли повстанцам захватить к тому времени два охраняемых города, убив или изгнав всех жителей? Или верховный главнокомандующий царской армией Хиеракс решил переместить все население в безопасное место? Единственное, что известно наверняка: Пафирис и Крокодиополь сошли с исторической арены и вскоре перестали существовать вовсе. Городские храмы были разрушены, а из их обломков построили большие храмы в бывших по соседству Гермонтисе и Тоде. Пафирийский ном был уничтожен и слит с гермонтским номом. ^{225}

Конец армии Лагидов

Агония пафирийского гарнизона 88 года в некотором роде предвосхитила постепенную деградацию самой царской армии, окончательное разложение которой произошло шестьдесят лет спустя. Та часть, которая составляла резерв царской военной системы, включала в себя клерухов и катойков, чья социальная роль давно затмила любую военную деятельность. С другой стороны, династические войны и репрессии, направленные на подавление внутренних беспорядков, опустошали и изнуряли тот остаток армии, которым правители еще могли располагать. Но политическая международная ситуация, диктуемая Римом, не позволяла больше использовать и эти незначительные силы во внешней политике Египта. В 55 году в военной истории страны состоялось одно из важнейших событий: царь Птолемей XII, изгнанный из Александрии менее трех лет назад и укрывшийся в Риме, сумел убедить Авла Габиния, правителя римской провинции в Сирии, использовать подчиненные ему римские войска, чтобы вновь завладеть египетским троном. В первый раз римские легионы переступили границы Египта, с легкостью разбивая на ходу сформированные местные войска. После вторжения в страну фараонов значительная часть римского войска осталась в Египте в качестве подчиненной царю армии и быстро расселилась по предместьям Александрии. Именно эти римские солдаты чуть позже выступят на стороне египетских войск Ахилла против своих же земляков из легионов Юлия Цезаря. Победив, Цезарь оставил в Египте три легиона, от которых после смерти диктатора Клеопатра очень быстро избавилась.

Следы римских вторжений 55–43 годов можно до сих пор обнаружить на территории, включающей в себя даже Верхний Египет. Это – рисунки и надписи, оставленные солдатами в Абидосе, на могилах фараонов в Фивах и даже на стенах храма богини Исиды в Филе. ^{226} Завоевания, естественно, тоже сыграли не последнюю роль в реорганизации греко-египетской армии Лагидов. В папирусах этой эпохи встречаются военные термины римского происхождения, как, например, спейра, обозначающая «когорту». ^{227} Несмотря на быструю мобилизацию страны в 43 году, греко-египетские солдаты (после их поражения в бою при Александрии 47 года против Цезаря) играли теперь только второстепенную роль. Так, некий Селевк, один из последних офицеров династии Лагидов, оставил свое имя в истории, сдав Октавиану в 30 году крепость Пелузий, может быть, даже с согласия Клеопатры. ^{228}

Теперь было абсолютно ясно, что остатки армии Лагидов не могли помериться силами с римскими легионами. Единственное, что еще оставалось у Египта, – это морской флот. ^{229} Его лучшее время было в III веке, когда Птолемей II господствовал в Средиземном и Красном морях со своими тремястами тридцатью шестью боевыми кораблями, которые представляли самый внушительный флот той эпохи. Командование и высший офицерский состав на этих кораблях были греческими, но многочисленные экипажи и низшие чины набирались из египтян. Однако наследники Птолемея II считали содержание таких кораблей слишком дорогим удовольствием, и вскоре родосский флот превзошел морскую армию Птолемеев, несмотря на заинтересованность Птолемея IV в кораблестроительстве. В результате был построен огромный помпезный и бесполезный корабль-монстр длиной более 140 метров и высотой 24 метра. Теоретически он приводился в движение 4000 гребцов, был способен вместить в себя 400 человек экипажа и 2850 солдат. ^{230} Во II веке запустение некоторых средиземноморских баз ограничило поле деятельности флота Лагидов до путей из Египта в Кирену и из Египта на Кипр. Во время правления Птолемея VIII стратег Кипра совмещал свою должность с функциями главного адмирала. С другой стороны, потеря сирийских владений сократила поставки корабельной древесины и, в конце концов, уступки, сделанные Птолемеем V, а именно: прекращение набора гребцов с храмовых земель, – спровоцировали кризис рекрутского набора. Но несмотря ни на что мощь египетского флота оставалась все еще весомой и продолжала вызывать зависть противников. Египетский флот становился желанной добычей во время войны между сторонниками Цезаря и республиканцами в 44–42 годах. Но именно в последней битве проявилась (правда, в негативной форме) вся значительность боевого флота Лагидов. В битве при Акции Антоний ввел в бой только четверть кораблей. Чтобы облегчить маневры, он поджег большую часть из них, но и уцелевшие шестьдесят кораблей (самые красивые и самые большие!) смогли составить резерв, способный к боевым действиям. Их неожиданное бегство по приказу царицы подписало смертный приговор армии Лагидов, тогда как, по словам Плутарха, «исход этой битвы вовсе не был предрешен». ^{231}