Текст книги "Дочь Клеопатры "
Автор книги: Мишель Моран
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Нет у меня никаких денег!
– Конечно есть! – огрызнулся он. – Я сам их туда относил. В отличие от многих из нас, захваченных в плен, твоему величеству не придется марать руки для того, чтобы выжить в Риме. Даже Октавия желает тебе добра. Пойми наконец, улыбки Фортуны не длятся вечно. Поэтому если вдруг я услышу, что твое имя связывают с побегом или каким-нибудь мятежом… В следующий раз выпутывайся сама.
Он отпустил мою руку. Я отшатнулась и с горечью произнесла:
– Надо же, сколько преданности Октавиану!
Несмотря на презрение, прозвучавшее в этих словах, Юба лишь улыбнулся.
– Правильно. Все мы – под властью Цезаря.
– Но не я!
– Ты тоже, царевна.
Мимо прошли мужчины, одетые фараонами, но ни один из них даже не посмотрел в мою сторону. Опасливо покосившись на моего спутника, все торопились отойти подальше. Юба взял мою руку, и мы опять зашагали по направлению к Палатину.
– Куда ты меня ведешь?
– Возвращаю на место, – отрезал он.
В вестибуле навстречу нам раздался чей-то быстрый топот, и у меня внутри похолодело.
– Селена! – Октавия приложила руку к груди. За ее спиной появились Марцелл с Александром. – Мы повсюду тебя искали! Думали даже, что… – Тут она с подозрением посмотрела на Юбу. – Ты ведь не собиралась бежать?
– Нет, она хотела принести жертву Юпитеру, – отвечал мой спутник. – Мы повстречались у храма.
Октавия ласково заглянула в мои глаза – и не проронила ни слова упрека, хотя прекрасно поняла, как было на самом деле.
Когда все ушли, Александр уставился на меня.
– Ты ведь правда не…
Я отвернулась и нетвердым шагом пошла в нашу комнату.
– Мне передали послание из Египта.
Брат быстро захлопнул дверь.
– Как это?
– В храме Юпитера к нам подходил верховный жрец Исиды и Сераписа, он дал мне записку.
При свете лампы лицо Александра казалось бледным, словно у призрака.
– И ты собиралась отправиться через весь Рим, чтобы с ним поболтать? И даже не рассказала!
– Ты бы меня отговаривал.
– Еще бы! Боже, Селена. Как можно быть такой глупой? Птолемеи больше не правят в Египте. Все кончено.
– Ничего не кончено, – возразила я, стягивая парик; от усталости не хотелось даже возиться с туникой и смывать краску. – Покуда мы живы…
За дверью послышался шорох, а потом негромкий стук. Александр беспокойно взглянул на меня и сказал:
– Войдите.
Мы тут же бросились по кушеткам и спрятались под одеялами.
На пороге возникла Октавия – должно быть, решила все-таки пожурить меня за проступок. Она поставила свою лампу на столик со стороны Александра и опустилась на край его кушетки, так чтобы видеть нас обоих. Я затаила дыхание.
– Завтра начнется учеба, – мягко проговорила сестра Цезаря. – Галлия отведет вас на Форум, к святилищу Венеры Родительницы, и познакомит с учителем Веррием. Ближайшие несколько лет он будет вашим наставником. – Не дождавшись ответа, она продолжила: – Там будут и Марцелл, и Тиберий, и Юлия.
Мы по-прежнему не знали, что на это сказать, и тогда Октавия застенчиво проговорила:
– А пир вам понравился?
Александр из вежливости кивнул.
– У Цезаря очень красивая вилла.
Я точно знала: он лжет. Любой из домиков для гостей нашей мамы смотрелся куда величественнее, и всех здешних фонарей не хватило бы, чтобы осветить самый маленький из дворцовых садов Александрии.
Однако хозяйка была польщена.
– Мой брат превращает город, выстроенный из глины, в сказку из белого мрамора. У них с Агриппой большие замыслы.
Она ласково положила руку на лоб Александра, и тот чуть заметно поморщился.
– Спокойной ночи.
Сестра Цезаря встала и на прощание посмотрела на меня так, как умела только Хармион.
– Valete[16].
За порогом Октавию ждал худой лысеющий человек. Он обнял ее за талию и повел в спальню. Как только дверь захлопнулась, я села и вопросительно посмотрела на Александра.
– Архитектор Витрувий, – пояснил он.
– Автор «De Architectura»?[17] – Это был единственный римский зодчий, которого изучали в Муcейоне. – Думаешь, они…
– Любовники? Да, наверное. Он пришел посмотреть на твои рисунки, но ты куда-то запропастилась. Скажи спасибо, что Цезарь в неведении. Вместо этого его сестра приходит сюда пожелать нам спокойной ночи. Если б ты только знала, как нам повезло…
– В чем? Потерять царство? Лишиться братьев, мамы, отца, даже Ирады и Хармион – в чем тут везение?
– В том, что мы живы!
Александр сел на кушетке. Я услышала, как в соседней комнате открылось окно: должно быть, Марцеллу хотелось глотнуть свежего воздуха. У меня запылали щеки. А брат продолжал:
– Нас могли заточить в тюрьму или сделать рабами, как Галлию. Радуйся, что тебя нашел Юба, а не кто-то другой.
С этими словами он погасил светильник, но и во тьме передо мной горели глаза нумидийца, полные гнева и возмущения.
Галлия разбудила нас на рассвете. Водрузила на стол кувшин с водой, а другие рабыни поставили рядом чаши, наполненные сыром и оливками, и свежевыпеченный хлеб. Впрочем, даже самые дразнящие запахи не соблазнили нас вылезти из постелей.
– Солнце встало! – громко подбодрила Галлия. – Госпожа, тебя ждут в атрии, да и утренний салютарий начался. Живо сбрасывайте свои туники и надевайте тоги!
Приоткрыв один глаз, я увидела, как брат натянул подушку на голову, и простонала:
– Салютарий – это что?
Галлия резко хлопнула в ладоши, так что Александр даже вздрогнул.
– Это время, когда клиенты приходят на виллу просить положенные им деньги, а чаще всего – выклянчивать помощь. Любой горожанин, у кого завалялась хоть пара денариев, устраивает по утрам салютарий. А как иначе пекарю или портному получить заслуженную плату?
Присев на кушетке, брат подозрительно покосился на еду.
– Оливки с сыром?
– И хлеб. Давай собираться, – сонно сказала я. – Марцелл уже поет в коридоре.
Очевидно, что-нибудь непристойное, к примеру о жрицах Бахуса.
– Да что с вами? – воскликнула Галлия. – Вставайте, вставайте!
Мы вскочили с кушеток и переглянулись.
– Наш первый учебный день, – насмешливо протянула я. – Интересно, кто больше обрадуется – Юлия или Тиберий?
– Ты ведь знаешь, почему она тебя недолюбливает.
– Кто сказал, что Юлия меня недолюбливает? – переспросила я, шагая вслед за ним в купальню.
– Она уже дважды была помолвлена, – проговорил Александр, ополаскивая лицо лавандовой водичкой из чаши. – Сначала Антилл, потом Котизон, дакийский царь… А после Октавиан передумал выдавать ее за иноземца, ведь теперь ему нужен наследник. В общем, Цезарь надеется поженить их с Марцеллом, а ты в последнее время крутишься рядом. Вот Юлия и ревнует.
– Откуда ты знаешь?
Брат сверкнул глазами.
– Она сама рассказала вчера вечером. Пока тебя зачем-то носило к подножию Палатина.
– Это правда, они помолвлены? – обратилась я к Галлии.
– Да, – осторожно сказала она, и мне пришлось наклониться над умывальной чашей, чтобы скрыть разочарование.
– Впрочем, помолвки в Риме недорого стоят, – прибавила Галлия, протягивая мне квадратный кусок льняной материи.
– Почему?
– Так уж получается. Большинство женщин выходят замуж по четыре-пять раз кряду.
Я даже замерла, приняв у нее кувшинчик с пастой для зубов.
– Разве можно любить стольких мужчин?
– Ну, твоя мама любила многих, – возразила рабыня.
– Двоих, – отрезала я. – Юлия Цезаря и Марка Антония. И все.
Галлия недоверчиво покачала головой, так что мой брат вмешался.
– Это правда. Римляне могут судачить сколько угодно, но у нее было только два мужа. И она хранила верность папе до самой смерти.
– Как univira, – благоговейно пробормотала рабыня.
Я нахмурилась, и она пояснила:
– Жена единственного супруга. Что ж, в Риме таких почти не осталось. Даже после пятнадцати лет замужества, если отец невесты найдет ей более выгодную партию… – Галлия щелкнула пальцами, показывая, что брак будет расторгнут за считаные дни. – Да и после смерти супруга полагается сразу брать себе нового, даже если вдове уже пятьдесят лет от роду.
– Кто это выдумал? – с отвращением бросила я и принялась натирать зубы.
Галлия развела руками.
– Римляне. Мужчины. Такие вопросы решают отцы и братья. Хозяйка Октавия просто счастливица: ей больше не придется выходить замуж. Цезарь выдал сестре особое разрешение – вести свой собственный дом в одиночку.
После этого мы вернулись в комнату и натянули свежевыстиранную одежду. У меня из головы не выходили гневные обвинения Юбы. Значит, не придется пачкать руки, чтобы здесь выжить? А как насчет замужества с нелюбимым – и новых браков в угоду Цезарю? И еще неизвестно, что ждет Александра, если его вообще оставят в живых по достижении пятнадцатилетия. Может статься, нас разбросают по разным странам, точно пару игральных костей, да еще не раз и не два?
Галлия аккуратно затягивала мой пояс, и я тихо спросила:
– Значит, женщины в Риме так мало ценятся?
– Когда рождается девочка, – отвечала она, – семья впадает в уныние. Дочь – это invisa, ничтожная, нежеланная. Она имеет право лишь на то, что получит от отца.
– В Галлии было точно так же?
– Нет. Но теперь я хуже, чем invisa. Хуже низкой воровки. Мой отец был царем. После победы над ним Цезарь заполонил невольничий рынок нашими соотечественниками, так что обычный раб стал цениться в каких-то пятьсот денариев. Теперь даже булочник может позволить себе держать в хозяйстве девушку для телесных утех.
Я поморщилась, а она продолжала печально:
– Станьте нужными Цезарю. Не дайте ему заподозрить вас даже в мыслях о побеге. Тем более что бежать все равно некуда. Найдите в себе талант. – Галлия повернулась к Александру, одетому в столь безупречную тогу, что можно было принять его за настоящего римлянина, если бы не диадема. – Дайте Октавиану понять, что вы полезны Риму.
– Для чего? – возразила я с горечью. – Чтобы однажды я стала женой сенатора, а моего брата женили на пятидесятилетней матроне?
– Нет. Чтобы однажды вернуться в Египет, – твердо сказала Галлия и перешла на шепот: – Зачем, по-вашему, Юба ни на шаг не отходит от Цезаря? Надеется стать префектом царства, когда-то принадлежавшего его предкам.
– И что же, Октавиан пойдет на это? – вмешался Александр.
– Не знаю. Юба и тот не знает. Мое царство стерто с лица земли… – Ее взор затуманился, будто бы вновь наблюдая давно забытые ужасные картины. – Но ваше – нет. Достаточно проявить повиновение…
Ее оборвал громкий стук в дверь.
– Готовы? – ворвался к нам улыбающийся Марцелл.
Галлия уперлась руками в бока.
– К чему стучаться, хозяин, если ты все равно не ждешь ответа?
Он виновато посмотрел на нас с братом.
– Просто я услышал ваши голоса… И вообще, разве долго надеть тунику? Пусть даже очень красивую, – прибавил племянник Цезаря, глядя на голубой шелк, выбранный для меня, несомненно, самой Октавией.
Мои щеки словно обдало жаром.
– Идем на Форум, – позвал Марцелл, предложив мне руку. – Правда, не представляю, какое занятие предложит сегодня учитель Веррий. В городе можно оглохнуть от шума, так что мы просто не докричимся друг до друга. Но мама велела…
– Разве она не хочет, чтобы вы приняли участие в торжествах? – поинтересовался Александр.
– И пропустили занятия? – насмешливо уточнил Марцелл. – Ни в коем случае. Да и дядя считает, что одного дня более чем достаточно. Не хочет, чтобы мы пресытились впечатлениями.
К этому времени в атрии виллы уже не осталось свободного места, которое не заняли бы клиенты Октавии.
– Похоже, салютарий продлится весь день, – заметила я, шагая вслед за Галлией.
Марцелл покачал головой.
– Пару часов, не больше. Маме надо еще успеть в Субуру, на благотворительную работу. Будь у нее достаточно хлеба, на римских улицах не осталось бы ни одного голодного человека.
– Мы тоже отправимся с ней? – полюбопытствовал Александр, и племянник Цезаря рассмеялся.
– Боже, конечно нет. После школы наведаемся в Большой цирк. Я захватил деньжат, будем делать ставки.
В портике перед нами возникли Тиберий и Юлия. Я поспешила отнять ладонь у Марцелла.
– Можешь не волноваться, – хохотнул Тиберий, заметив мой жест. – Юлия уже видела вас вдвоем и теперь с ума сходит от ревности.
– Не обращай на него внимания. – Девушка сладко улыбнулась Марцеллу и даже демонстративно взяла меня за руку. – Я и Селена станем добрыми подругами.
– Наверное, твой отец пришлет нам солдат для сопровождения? – спросила я.
– Солдаты! – фыркнула Юлия. – С нами женщина-воительница своего племени.
Я посмотрела на Галлию. Волосы цвета пшеницы, гордый профиль… Настоящая царица, да и только. Тут солнце пробилось через ее тунику, и у бедра проступили очертания кожаных ножен. К тому же она открыто носила на поясе нож. Я изумленно взмахнула ресницами.
– Ты воевала?
– Что еще делать, когда все мужчины в рабстве или убиты? Но если толпа озвереет, я не управлюсь. На этот случай есть они.
Галлия указала на группу мужчин, которых легко можно было принять за сенаторов или богатых патрициев, если бы не короткие мечи по бокам и кольчуги под тогами.
– Они все это время шли за нами? – удивилась я.
Дочь Цезаря громко вздохнула.
– И так каждый день. Стоит лишь выйти за порог виллы.
Мы продолжили путь. Не выдержав повисшей между нами тяжелой паузы, я тихо сказала Юлии:
– Послушай, напрасно ты ревнуешь. Марцелл обращается со мной как брат.
Девушка напряженно всматривалась в него, идущего впереди с Александром. Юноши шли приобнявшись и громко смеялись – должно быть, беседовали о ставках. В нескольких шагах позади рассеянно брел Тиберий, уткнув длинный нос в какой-то свиток.
– Может, и так, – протянула Юлия. – Но ты ему не сестра, верно? Мало кто устоит перед столь заразительным смехом.
– Этого я не знаю.
– Скажи, ты ведь не мечтаешь о нем? – осведомилась она.
– Я мечтаю вернуться в Египет, на родину.
Юлия ослабила хватку и наконец улыбнулась по-настоящему.
– Знаешь, мы с ним помолвлены.
– Тебе всего лишь одиннадцать.
– Скоро будет двенадцать, самое время, – возразила она. – Я уже девять лет подряд чья-нибудь невеста. Когда мы поженимся, Рим точно узнает, кто будет наследником Цезаря. Отправим Тиберия в армию, с глаз долой, и перестанем прикидываться, будто он здесь кому-то нужен.
– Тиберий хочет податься в военные?
– А кого интересуют его желания? – Юлия зло покосилась на молодого человека. – Разве что его мать. Между прочим, – дочь Цезаря заговорщически понизила голос, – у нее на Палатине две тысячи рабов. Да-да, – кивнула она, услышав мой изумленный вздох, и поправила темный локон, выбившийся из-под золотой ленты на голове. – Их поселили на западном склоне холма.
– Я никого не видела.
– Само собой. Для этого выстроены подземные коридоры. Не хватало еще натыкаться на эту братию на каждом шагу. Но если послушать, как она жалуется на недостаток рабов, можно подумать, бедняжка одна занимается всей работой. А еще она терпеть не может беременных и сразу кому-нибудь их перепродает.
– Потому что сама не может родить Октавиану наследника? – догадалась я.
Собеседница изогнула брови.
– Отец говорил, что ты очень сообразительная… – Она впилась в меня темными очами, словно решая, нравится ей это или нет. – Верно. Девушек отправляют возделывать поля, на самую тяжелую работу, которая их сломает. Подальше от мужчины, который… Ну а если она дознается, кто это был…
Юлия покачала головой.
– И твой отец ее любит? – спросила я, помолчав.
– Сомневаюсь. Но в Риме не заключают браков по любви. Разве что у меня это получится, – довольно прибавила она. – А когда Марцелл станет Цезарем, законы переменятся.
– Что будет с Агриппой?
– Пусть себе остается полководцем.
– Его это устраивает?
– Если отец прикажет служить Марцеллу – он все исполнит. Они очень давние друзья, ведь папа держит при себе только самых надежных людей.
Мы как раз проходили то место, где накануне Юба убил человека, напавшего на меня. Тела нигде не было видно. Я передернулась от внезапного озноба.
– Значит, вот почему он до сих пор вместе с Ливией?
Юлия посмотрела на меня, очевидно пораженная этой мыслью.
– Да. Пожалуй. Уж точно не ради детей.
– Но ведь она родила Тиберия и Друза.
– От первого мужа, – процедила моя спутница. – Впрочем, и у отца от прошлого брака осталась я. Вывод ясен, не так ли?
На моем лбу появилась морщина.
– Их прокляли! Октавиан бросил маму в день моего рождения ради Ливии, в то время уже беременной и замужней. Оставленного супруга сделали посаженным отцом невесты на свадьбе, представляешь? – возмущенно прошипела Юлия, словно вела речь не о родном человеке. – А впрочем, понятно, что его к ней привлекло. Марк Антоний часто высмеивал моего отца в Сенате, называл безродным и внуком плебея.
Представив, как папа произносит подобные слова, я мысленно насладилась гневом Октавиана и даже исполнилась гордости.
– Отцу, несмотря на всю его власть, не хватало происхождения, ну а Ливия происходит из старинного рода Клавдиев. Только знаешь ли, чем ознаменовался первый же год их совместной жизни?
Я мотнула головой. Лучи рассвета окутали храм Юпитера нежно-розовой дымкой, окрасив кожу моей собеседницы нежным румянцем. Наверное, это самая красивая девушка в Риме, подумалось мне, и тут она злобно сощурила глаза.
– Хижина Ромула сгорела дотла. Статуя Виртуса[18] пала ниц. Потом Ливия принесла мертворожденного, и больше детей у них не было.
Мертворожденный после двух совершенно здоровых сыновей? И впрямь подозрительно.
– А Терентилла?
– Они никогда не поженятся, – отрезала Юлия. – Ливия обо всем позаботилась. Она сама ткет ему тоги и варит бодрящие напитки.
– Разве для этого не держат рабов?
Девушка улыбнулась.
– Конечно держат. Но ни одному рабу на свете отец не доверится так же, как Ливии. А что такое Терентилла? – прибавила она с грубой прямотой. – Смазливая актриса, у которой один театр на уме.
Перед нами открылась деревянная дверь на Форуме, и Галлия провела нас в маленькую комнатку.
– Это здесь? – с беспокойством спросила я.
– Школа, – вздохнула Юлия.
Когда глаза привыкли к полумраку, я разглядела сидящего за письменным столом человека в аккуратно задрапированной тоге, с такими же светлыми, как у Марцелла, волосами, но более темным оттенком глаз. Мне представлялось, что мужчина окажется намного старше Галлии, но ему едва исполнилось тридцать. При виде нашей провожатой он встал.
– Учитель Веррий, – улыбнулась она.
Тот подошел и, любезно взяв рабыню за руку, обменялся с ней чуть более долгим, нежели полагалось, поцелуем.
– Доброе утро, Галлия, – произнес он по-гречески. – А это, должно быть, египетские царевич и царевна.
– Да, господин Александр и госпожа Селена, – ответила та, к моему изумлению, на эллинском наречии. – Они обучались в Мусейоне. Госпожа Октавия говорит, что царевна одарена в искусстве.
Учитель Веррий посмотрел на меня.
– В каком же?
– Интересуюсь архитектурой, – ответила я. – Зданиями, городами.
– Ну а царевич?
Я замялась, а Марцелл рассмеялся и пояснил по-гречески:
– Александр играет на скачках и потрясающе режется в кости.
Между бровями учителя появилась морщинка. Юлия хихикнула.
– Что смешного в том, чтобы праздно растрачивать время? – едко вставил Тиберий.
– Ничего. Как и в зазнайстве, – парировала она, и шея молодого человека побагровела, потом запунцовели щеки.
Не обращая внимания на их привычную перепалку, учитель Веррий заговорил со мной:
– Надеюсь, в Муcейоне ты изучала Вергилия?
– А еще Овидия, и Гомера, и афинских трагиков.
Он просто расцвел от удовольствия.
– Тогда с радостью говорю тебе: добро пожаловать в школу.
С этими словами он покосился на Юлию и Марцелла.
Интересно: если бы не их высокое положение на Палатине, какой прием ожидал бы здесь эту парочку? Галлия ушла, попрощавшись, а мы заняли отдельные столики, на каждом из которых лежала восковая табличка и стиль[19].
– На каком языке нас будут учить? – спросил мой брат.
– Как сказал Цицерон, за добродетелью нужно обращаться к соплеменникам, а вот культуру искать лучше у греков.
Мы с Александром переглянулись, и я заметила в уголках его рта улыбку. Стало быть, все, что от нас здесь потребуется, – это выучить язык собственных предков? То есть почти ничего.
Остаток утра мы провели за чтением афинских пьес. Занятия обещали быть несложными, но интересными. Учитель Веррий устроил состязание между нами: кто быстрее ответит на заданный вопрос. За правильный ответ мы получали особые фишки. Ближе к концу урока состязались уже только я и Тиберий. На столе Александра лежало семь фишек, у Юлии – три, у Марцелла – одна, а у нас двоих набралось по одиннадцать штук. Я не знала, какой будет награда, но твердо вознамерилась не отступать.
И вот учитель Веррий широко улыбнулся.
– Последний вопрос.
Я посмотрела на Тиберия, решительно выпятившего губы.
– Кто еще, кроме Софокла, – начал учитель, – написал пьесу под названием «Антигона»?
– Еврипид! – воскликнула я.
Тиберий откинулся на стуле, признавая поражение, и, глядя на меня со смешанными чувствами уважения и ревности, наконец произнес:
– Вот и появился у нашего учителя еще один достойный ученик.
Учитель подошел к моему столу и торжественно протянул мне свиток.
– Это тебе. «Антигона» Софокла.
Я подняла глаза.
– Насовсем?
– Разумеется. А как же иначе?
Я поблагодарила, мы положили фишки обратно на стол учителя, и тот отпустил нас небрежным движением руки.
– Отправляйтесь на Марсово поле, заниматься.
– Откуда ты столько знаешь? – повернулся ко мне Марцелл.
– Она только и делает, что читает да рисует, – как бы вскользь бросил Александр, но я расслышала в его голосе настоящую гордость.
– Ну, так ты быстро накопишь личную библиотеку, – предсказала Юлия. – Наконец-то нашелся кто-то, кто поставит Тиберия на место.
Тот сердито стиснул зубы, но промолчал. На улице нас уже ожидала Галлия, прикрывшись от нестерпимого зноя кожаным зонтиком.
– Ну как все прошло, госпожа Селена? Господин Александр?
При виде моего свитка она ухмыльнулась.
– Я знала, учитель Веррий будет рад такой ученице! Дай угадаю: ты вырвала награду прямо из рук Тиберия?
Приемыш Цезаря пожал плечами.
– Она достойный противник. Не то что другие пустышки, которые зря занимают чьи-то места. Ладно, посмотрим, что будет, когда дело дойдет до Саллюстия.
Я повернулась к Галлии.
– Кто это?
Тиберий расплылся в довольной улыбке.
– Кто такой Саллюстий? – переспросил он. – Всего лишь величайший из римских военных историков. Ты что, не читала «О югуртинской войне»? Или «О заговоре Катилины»?
– Кому нужны эти нудные сочинения, кроме тебя? – фыркнул Марцелл.
Галлия предупредительно кашлянула, предлагая окончить спор.
– Идемте лучше на Марсово поле.
– Хорошо, если доберемся, – проворчала Юлия. – Вы посмотрите, сколько людей. Они же везде.
Шел второй день триумфа. Мимо Форума только что прошествовал парад, поглазеть на который собрались тысячи зрителей. Ребятишки бегали взапуски между колоннами. Мамаши громко бранились, а отцы хохотали. В отличие от Александрии, по здешним улицам не гулял приморский бриз, поэтому в воздухе висел запах фимиама из храма Венеры Родительницы вперемешку с ароматом ofellae, круглых лепешек с расплавленным сыром. В толпе можно было увидеть людей со всех концов света. Германцы и галлы выделялись среди них высоким ростом и волосами соломенного оттенка. Темнокожие женщины из южных областей Египта, покачивая цветными корзинами на головах, проворно сновали между группами пьяных зевак и ассирийскими лавочниками.
– Сюда, – позвала Галлия, откинув от лица пряди, выбившиеся из длинной косы.
Солнце вошло в зенит, и раскаленные камни мостовой прожигали нам ноги даже сквозь кожаные сандалии.
– И чем мы будем сейчас заниматься? – обратилась я к Юлии.
Та презрительно фыркнула.
– Не мы, а только мужчины. Пока они скачут на лошадях и машут мечами, нам положено тихо сидеть за прялками вместе с Ливией. С нами еще будут Галлия, Випсания и Октавия с дочками.
– Но я не умею прясть!
– Совсем?
– Совсем!
– Чем же ты занималась, пока упражнялся твой брат?
– Плавала вместе с ним.
– В реке? – воскликнула девушка.
– Нет. В бассейнах. Да и кто станет прясть по доброй воле?
– Никто, – помрачнела она. – Но Ливии кажется, что это занятие прививает нам надлежащую скромность.
– А может, мне лучше порисовать? – пролепетала я, посмотрев на кожаную сумку с альбомом, висевшую на боку, и на свиток учителя Веррия.
– Ну нет, – предостерегла Юлия. – Она тебя выучит прясть, даже если придется руки стереть до кровавых мозолей. – И вздохнула, подняв глаза. – Пришли.
Александр изумленно переглянулся со мной. Сотни построек теснились на горизонте, борясь за пространство за стенами Рима. Мраморные бани лепились к бетонным стенам театров, гигантские арки состязались в заметности с шумными форумами.
– Ты когда-нибудь видела столько зданий? – спросил мой брат.
– Собранных в одном месте – никогда, – неодобрительно проронила я.
Лавки и заведения громоздились вокруг нас самым нелепым образом, совершенно не соответствуя друг другу ни назначением, ни внешним видом. Из душной кирпичной лавки мог высунуться пекарь и зазывать желающих на свиное вымя с крабовым пирогом, а на блестящей мраморной лестнице бани торговали вразнос египетским льном и ароматическими маслами.
Марцелл указал на поле, усеянное обломками колонн и брошенными строительными тачками.
– Вот здесь будет Пантеон Агриппы.
– Святилище? Прямо здесь? – уточнила я, и он рассмеялся.
– Пока не похоже, но знаешь, когда архитекторы моей матери приложат руку…
Между тем я искала глазами храм Исиды, но как его различить среди этого хаоса?
– А как насчет египетских богов? – спросила я.
– Святилище в нескольких улицах отсюда, – с готовностью отозвался Марцелл. – Хочешь посмотреть?
– Ни в коем случае! – сурово вмешалась Галлия, грозно взглянув на меня. – Цезарь будет ждать.
– Но это же по пути, – возразил юноша.
– Лупанарий тоже, – сердито бросила рабыня. – Может, еще и туда наведаться?
– Знаете, я ни разу в жизни не видел храма Исиды, – внезапно вмешался Тиберий, и все обернулись к нему. – Думаю, надо пойти.
– Видишь? – обрадовался Марцелл. – Даже он согласен. Это только на минутку, – пообещал он. – Александр и Селена могли бы разъяснить значение непонятных росписей.
– Да, и еще эти маски, – вставила Юлия. – Разве тебе самой никогда не хотелось заглянуть внутрь?
Нас было пятеро против одной. Галлия покосилась на стражей.
– О них не беспокойся, – заверил Марцелл. – Не расскажут.
– Правда? – спросила я. – Откуда ты знаешь?
Он усмехнулся, глядя мне прямо в глаза.
– Поверь на слово.
Тогда наша спутница вопросительно посмотрела на Тиберия. Если кто и помчался бы жаловаться Октавиану, то это он.
– Мне хочется в храм, – просто сказал юноша. – Никто ничего не узнает. В случае чего свалим все на Селену. Скажем, будто царевна пыталась бежать. Получится очень правдоподобно, – прибавил он с хитрецой.
Заметив мое беспокойство, Марцелл перебил его:
– Идем.
Мы бодро миновали несколько оживленных улиц. Я силилась не выдать нарастающего возбуждения. Пусть Юба злится, пусть Галлия что-то подозревает – у меня непременно получится поговорить с верховным жрецом Исиды и Сераписа.
– Думаешь, это удачная мысль? – тихо спросил мой брат по-парфянски.
– Конечно удачная.
– Если Октавиан дознается, храм вообще могут снести.
– Но мы должны пообщаться с верховным жрецом, Александр. Если уж он не поможет вернуться в Египет, тогда я не знаю, кому это вообще под силу.
– Что? – громко воскликнул брат. – Ты с ума сошла!
Марцелл и Юлия обернулись в нашу сторону, и ему пришлось понизить голос:
– Ничего не выйдет. Даже не думай. Достаточно ты уже натворила.
– Ради тебя!
Он поморщился.
– Хочешь вернуться домой или нет?
– Хочу. Я ведь законный царь Египта.
– Мы оба слышали, что сказал тогда Октавиан. Меня он готов выдать замуж, а тебя оставить в живых до тех пор, пока это будет выглядеть жестом милосердия.
– Он… он еще передумает.
– А вдруг нет? Разве нам помешает запасной план?
До нас уже доносился запах ароматной смолы кифи, наполнявший александрийские храмы.
– Лучше рискнуть жизнью ради побега, – решительно продолжала я, – чем сложа руки ждать, пока тебя не отправят вслед за Антиллом и Цезарионом.
Брат промолчал. Только замедлил шаги, когда мы приблизились к лестнице храма. На ступенях группа военных окружила какую-то молодую пару.
– Хозяин, нас это не касается! – поспешила воскликнуть Галлия.
– Почему? – возразил Марцелл. – Это же просто кучка солдат. Наверное, гонят взашей попрошаек.
Он принялся расталкивать собравшихся зевак, чтобы посмотреть поближе.
– Не лезь! – рявкнул ему вслед Тиберий.
– Хозяин, не вмешивайтесь!
– Что происходит? – властно осведомился Марцелл.
Седой центурион из оцепления внимательно посмотрел на него.
– Кто вы такие?
– Я – сын Цезаря, – гордо провозгласил Тиберий.
Центурион покосился на стражников Октавиана, замерших за нашими спинами.
– Что вам здесь нужно?
– Не ваше дело! – отрезал Тиберий.
– Кто эта женщина? – спросил Марцелл.
Центурион прищурился.
– Рабыня. Заявляет, будто бы их вместе с мужем освободили. – При этих словах он подбросил в руке мешочек из кожи. Внутри зазвенели монеты. – Где-то украли. Это, наверное, из каравана…
– Который на прошлой неделе был ограблен по дороге к храму Сатурна? – закончил вместо него Тиберий.
Центурион ухмыльнулся.
– Вот именно.
– И что же, она напала на караван? – усмехнулся Марцелл.
Несчастная представляла собой поистине жалкое зрелище. Разодранная туника, рваные сандалии… Центурион прокашлялся.
– Не она, значит, он. К тому же есть подозрение, что они как-то связаны с этим мятежником, которого плебс называет Красным Орлом.
– Можно? – сказал Марцелл, протянув руку за кошельком.
– Что ты делаешь? – зашипела Юлия. – Накличешь на всех неприятности!
Помедлив, центурион передал ему золото.
Юноша с притворным вниманием уставился на кожу – и вдруг заявил:
– Она не врет. Это их деньги.
Солдаты начали возмущаться, однако Марцелл повысил голос:
– Кошелек из дома Октавии.
Центурион напрягся:
– Лучше взгляните внимательнее и вы поймете, что ошибаетесь.
– Нет, не ошибаюсь.
– Хотите сказать, – негодующе начал центурион, – что сестра Цезаря просто так раздает свои деньги?
– Она – нет. А я раздаю.
Солдат посмотрел на Галлию, побледневшую как полотно, потом на Тиберия, притихшего из осторожности, и неожиданно махнул рукой.
– Хорошо. Нам же меньше работы. Отпустить их, – объявил он с важным видом.
Мужчина и женщина бросились благодарить своего спасителя, но тот лишь насильно сунул им в руки мешок с деньгами.
– Скорее убирайтесь отсюда.
Солдаты растворились в толпе. Правда, я успела заметить, как перед уходом центурион подозрительно обернулся. Мы вчетвером уставились на Марцелла. Думаю, и стражи за нашими спинами недоуменно переглянулись. Первым нарушил тишину Тиберий:
– Отлично. Может, заглянем в Карцер и выпустим узников?
– Это было ужасно глупо, – скривилась Юлия. – Кому интересно, что станется с парочкой беглых рабов? Они же воры.
