Текст книги "Страх и его слуга"

Автор книги: Мирьяна Новакович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава пятая
Конец рассказа

1.

Я слышал стук собственного сердца. Его мог слышать и он. Неужели это действительно последняя ночь? Неужели завтра утренняя заря возвестит день мести? Михаил, архангел, слуга. Самый смиренный слуга. Я не видел его эпохами. Эпохами. В последний раз, перед тем туманом вокруг Белграда, я видел его в начале существования мира. И теперь вижу его снова, в конце. Я в отчаянии. В отчаянии. Сколько невнимательности, сколько ошибок, сколько глупости. Мой путь в ад вымощен моей глупостью. Я закрыл лицо руками. Мои ладони стали мокрыми. Я опустил руки. Посмотрел. Его больше не было. Дервиша, Михаила… Кто бы он ни был, но он исчез. Я пополз к входной двери. Выглянул наружу. Стояла темнота, но она была пустой, я никого не увидел. Потом я заглянул внутрь и увидел Новака и рыжеволосого. Я не понимал. Кто это был? И был ли он вообще? Может быть, у меня нервы… сдали? Может быть, я сошел с ума? Я снова огляделся. Все было реальным, обычным. Нужно подумать. Очень напряженно подумать. Из этого положения мне могла помочь выбраться только чистая, надежная и настоящая мысль. Но ничего не приходило мне в голову. Моя голова никогда еще не была такой пустой. Я сидел на земле и дрожал. Даже не знаю, что бы было дальше с моим разумом, если бы не проснулся Новак.

– Хозяин, вы почему не спите?

– Новак, единственный мой Новак, расскажи мне что-нибудь, расскажи мне что угодно.

– Что рассказать, хозяин?

– Расскажи мне… ты помнишь, что я тебе рассказывал, когда договорился с Марией Магдалиной встретиться в воскресенье утром возле колодца в Гефсиманском саду?

– Но вы мне это так никогда и не рассказали. Вы добрались только до той корчмы, где договорились встретиться в воскресенье.

– Я не рассказывал тебе о воскресении?

– Нет.

– Хорошо, тогда давай выйдем отсюда. Не хочу, чтобы кто-то другой это слышал.

Мы вышли. Новак сразу заметил Исаковича и блондина. А я сразу вспомнил, что мне тоже следует удивиться.

– На вампиров это не похоже, – сказал он, – мне кажется, что они убили друг друга. Или их убил кто-то третий. Причем, конечно, человек, а не вампир. Уж не вы ли, хозяин?

– Мне-то зачем? Что они мне сделали? И имей в виду, мне неприятно слышать от тебя такие обвинения.

– Может, это дело рук крестьян. Понятно, почему они могли убить Исаковича. Он их кровь пил. Был в сто раз хуже австрийцев. А блондина пришлось убить, потому что он был вместе с Исаковичем.

– И что теперь с ними делать? – спросил я. Люди любят, когда с ними советуются, это вызывает у них ощущение силы.

Новак посмотрел на меня изумленно.

– Ничего. Оставим их так. Исакович это точно заслужил. Завтра, когда герцогиня проснется, пусть она и решает, что делать.

Мы закурили мой вирджинский табак и решили, что самая надежная тактика дежурства это двигаться по кругу, вокруг лачуги, но на достаточно большом расстоянии, чтобы те, кто внутри, нас не услышали.

Первый круг мы сделали молча. Мне показалось, что второй круг был немного уже, немного ближе к лачуге. Мы и дальше шагали молча и курили. Третий круг, готов поклясться, был еще уже. Наша траектория напоминала спираль, которая, сужаясь, заканчивалась в лачуге. Не знаю, может быть, Новак умышленно двигался именно так.

– Расскажете? – спросил он в начале четвертого круга.

2.

– Всю субботу я проспал. Я действительно был очень усталым. Правда, часто просыпался. Но потом снова засыпал. Потом окончательно проснулся после полуночи, не знаю, в котором часу. Уже было воскресенье. Я знал, что до рассвета еще далеко и попытался снова заснуть, но ничего не вышло. Разумеется, я думал об обещании Беззубого на третий день восстать из гроба. Я нисколько не сомневался, что Мария Магдалина была уверена в его воскресении и хотела взять меня с собой, чтобы и я при этом присутствовал. Нет, я ни на миг не захотел отказаться от ее предложения. И я не колебался. В воскресение я не верил и поверить не мог. Я знал, что там нас будет ждать гроб с телом. И хотел, чтобы Мария тоже это увидела. Потому что, когда она поймет, что все россказни Беззубого это пустая болтовня, что его больше нет и никогда не будет, а я здесь и всегда буду здесь, она ко мне вернется…

– Разве вы ее не бросили?

– Я? Я – ее? Она ушла от меня. Это правда. Но теперь не важно, кто от кого ушел, понимаешь?

Я терпел эту раннюю зарю как мог, мучился в раздумьях, ворочался, пил воду. Наконец встал. Раньше времени. Походил по комнате. Выйти на улицу и таскаться в такое время по Иерусалиму я не мог. Пьяным я, совершенно очевидно, не был, а в такие часы у римских патрульных не вызывали подозрения только пьяные и шлюхи. Мне кажется, что эти утренние часы длились дольше, чем все годы христианства после них. Что такое попы и церковь по сравнению с неизвестностью?

– Разве вы не сказали, что были уверены в невозможности воскресения?

– Замолчи, глупый слуга. Раннее утро, я вообще не помню, что сказал. Разумеется, я был уверен. Я всегда уверен. Вот, перебил меня. На чем я остановился?

Первый луч солнца проник в мою комнату. Я подождал еще немного, чтобы не оказаться на городских улицах первым. И наконец вышел из дома. Никогда еще я не был в городе так рано. Никогда не встречал людей, которых встретил в то утро. Это были несчастные, которых нужда заставляла спать меньше других. Худые, низкорослые женщины шли за водой, прибывшие издалека посыльные с почтой въезжали в городские ворота, рабы жестоких хозяев выбрасывали мусор и отходы, словно первым же делом, которым приветствуют день, должно быть разделение добра и зла, нищие, которые бросались на эти отходы в надежде найти во зле добро, солдаты первого дневного караула… Я видел людей. Я спрашивал себя, а видел ли это хоть кто-нибудь, кроме меня?

У источника была очередь. В основном женщины. Они дрожали, было холодно, по утрам в Иерусалиме всегда холодно, за исключением середины лета. Иерусалим в горах, на высоте. Люди наполняли кувшины и мехи, вода текла быстро, но очередь росла. Марию Магдалину я не увидел. У нее было обыкновение опаздывать.

Я топтался на месте, мне тоже было холодно, хотя по сравнению с остальными я был одет гораздо теплее и лучше. Женщины на меня не обращали внимания, скромно ждали своей очереди, к источнику подходили спокойно, наливали воду и уходили. Я подумал, а вдруг она не придет вовсе. Ей так будет легче – не прийти вообще, чем прийти, повести меня туда и разочароваться. Это было бы так по-человечески, отказаться посмотреть правде в глаза. Я бы ее прекрасно понял. Синедрион распорядился положить на гроб такой камень, что и полкогорты не сдвинет его, а куда уж горстке его учеников, которые, завися от добросердечия людей, постоянно голодали. Кроме того, Мария Магдалина была не такой женщиной, которая согласилась бы на обман. Если бы апостолам все-таки удалось отвалить камень и выкрасть тело, она отреклась бы первой.

«Пошли!» Это был ее голос. Значит, пришла все-таки. С ней были еще две женщины. Они несли какие-то посудины и узелки. Я принюхался. Миро. Значит, собирались обмыть и миропомазать тело. Значит, и они не верили в воскресение. Мы пошли все вместе. Мария шла первой, за ней те две женщины, потом я. Время от времени я оглядывался, подозревал, что Петр и остальные могли за нами следить. Однако у нас за спиной никого не было.

Мы не шли прямо к Голгофе, а кружили вокруг нее. Мне показалось, что Мария Магдалина хочет запутать следы. Круги медленно, но верно сужались. Это меня нервировало. Никто за нами не шпионил, я был в этом уверен, подстерегать нас могли только наверху. А раз засада ждала у гроба, то все эти передвижения вокруг да около не имели смысла. Спираль сужалась, мы поднимались все выше и выше. Утро набирало силу, становилось все теплее. В какой-то момент я увидел гроб и камень, закрывающий вход в него. Он действительно был огромным. Мы делали очередной виток, Мария шла так быстро, что время от времени мне приходилось переходить на бег.

На следующем витке, когда мы снова увидели гроб, Мария, видно, решила отказаться от подъема по спирали и устремилась вверх на гору по прямой к гробу. Я никого не видел. Мы были одни, вчетвером. На самом верху белели три пустых креста. Гроб был неподалеку от них, может, в сотне шагов.

Мироносицы вдруг остановились. И я остановился, сам не знаю почему. Я хотел спросить у Марии, но голос отказал мне. Тут я увидел его.

Он был в белом, одно его крыло касалось земли, другое было устремлено вверх, словно он собирался взлететь. В правой руке держал посох. Левой указывал направо. На гроб.

Только теперь я заметил: камень отодвинут. Ненамного, но достаточно для того, чтобы можно было вынести тело. Мария вошла туда не раздумывая. За ней, немного поколебавшись, и две другие женщины. Я остался там, где стоял. Я смотрел на ангела. Он тоже смотрел на меня. Потом засмеялся, спрыгнул с камня, на котором сидел, и просто-напросто ушел. Я следил за ним взглядом, покуда мог, а, когда его поднятое крыло исчезло за каменной глыбой, подошел к камню.

Мария выглянула. Поманила меня пальцем. Я покачал головой. Она вышла и подошла ко мне.

«Он воскрес», – сказала она.

«Его украли», – ответил я.

«А ангел?»

«Какой ангел? Нет никакого ангела. Это один из апостолов, переодетый. Его обклеили перьями погуще. Я видел, как он ушел. Почему не улетел, раз он ангел, раз у него есть крылья?»

Ты понимаешь, Новак? Воскресение было просто обычным трюком, обманом. И все его участники тоже. Маскарад для легковерных. Беззубый носил маску божьего сына. Апостол – маску ангела, Мария – маску женщины, которая меня любила… Теперь понимаешь?

Мы делали уже седьмой круг вокруг лачуги, которая была сейчас всего в тридцати шагах от нас.

– Что, может, пойдем спать? Как считаете? – сказал Новак.

– Пойдем. Я закончил рассказ. Больше мне сказать тебе нечего. Это конец.

3.

Мы вошли в лачугу. Я лег и тут же заснул. Вероятно, свежий воздух меня одурманил. И прогулка. Спал я до самого утра, пока меня не разбудили сообщением, что блондин и Исакович мертвы. Мы быстро собрались, никто не стал никому ничего объяснять. По-видимому, все чувствовали, что с них хватит.

Пора было возвращаться в Белград, в белый город и мрачное место, где все могло закончиться. Я не жаждал развязки. И не мечтал о том, чего не произошло. Был я и были они, точнее говоря, был он. Слишком много действующих лиц, много масок, и все слились в одно целое. И все решения пришли к общему знаменателю: я или они, я или он. Чарльз Кинбот сказал, что различия от дьявола, а совпадения от Бога.

Новак оседлал коней, и мы пустились в обратный путь. Никто ни о чем не спрашивал, никто ничего не говорил. Рыжеволосого все считали рыжеволосым, возможно, даже и он сам.

Мы скакали уже более часа. Я не уверен, что мы двигались по нужной нам дороге, казалось, что мы часто объезжаем какие-то неизвестные нам препятствия или спрямляем путь, который не ведет нас в город.

Несколько раз я усомнился в том, что мы вообще сможем вернуться и въехать в спасительные городские ворота. Вообще-то мне они не были нужны, я хотел махнуть через Саву и Дунай и убраться подальше.

Мы поднялись на очередной, кто знает какой по счету, холм, выехали на открытое место, и я увидел город. Это, несомненно, был Белград, другого столь большого города в Сербии нет. Под шапкой дыма из печных труб и облаков пыли с немощеных улиц он тонул в темноте среди бела дня. Со стороны его узнать нетрудно. Изнутри же он выглядел как и всякий восточный городишко, и лишь по поверхности был смазан лаком Европы. Его невозможно отличить от множества подобных. Этот город по своему виду, естественно, не мог походить на Париж или Лондон и уж тем более на новые города Америки с улицами, проложенными наподобие решетки. Но он мог обмануть меня и предстать похожим на Иерусалим. Лежащий на холмах, на скрещении многих дорог, этот город императоров и беженцев со всех концов света, походящий на все города, которые в других краях населяют те, кто похуже и кто не нашел себе лучшего места, протянулся в двух географических направлениях, самых слабых: на восток и на юг (ведь реки его не делят, и кто бы им ни владел, обязательно окажется в проигрыше).

Мы пришпорили коней, хотя в тот момент они осторожно спускались по склону последнего холма. Но стоило им почувствовать под копытами равнину, как они полетели в сторону города. Я оглянулся. У нас за спиной не было ни одной живой души. Только холм.

Городские ворота, приближаясь, увеличивались в размере. Несколько стражников спокойно смотрели на нас со стены. Как только они узнали Марию Августу, торопливо спустились открыть створки ворот.

Проем ворот зиял, и я на полном скаку влетел внутрь. За мной проскакали герцогиня, Новак и рыжий. Не останавливаясь, мы устремились к линии принца Евгения. Я снова обернулся. Солдаты гарнизона ловко и быстро запирали ворота.

За нами по-прежнему не было никакой погони, и действия солдат были просто результатом выучки, а не необходимостью обороны.

Я то и дело погонял коня, при моем приближении грязные прохожие бросались врассыпную. Я поминутно оглядывался назад. Нелегко тому, кто знает четыре вещи: что внизу, что наверху, что позади и что впереди. Далеко впереди, да. Но совсем близко впереди были внешние Варадинские ворота. Ров с водой стал глубже. Похоже, с того времени как мы покинули город, подступы дополнительно укрепили. До линии принца Евгения оставалось всего несколько десятков аршин. Несколько десятков аршин до черты, которую вампиры перейти не могут. Герцогиня поступила мудро, заранее замахав рукой. И часовые действительно ее заметили и узнали.

В нескольких аршинах от копыт наших коней медленно опускался деревянный мост. Со скрипом. Не дожидаясь, когда он коснется земли, я заставил своего коня прыгнуть на мост. Мы прогрохотали по нему и вихрем пронеслись через окованные ворота, створки которых даже не были еще полностью открыты. Я обернулся. Мост уже поднимался на толстых цепях, как мне показалось, быстрее, чем его только что опускали. Внутренние ворота толкали по два стражника с каждой стороны. Я резко пришпорил коня. И спустя мгновение услышал, как мост коснулся крепостной стены.

Я понял, что спасен.

И ты думаешь, что я хорошо себя чувствую, заканчивая рассказ? Ха! Я чувствую себя так, как старик с глазами разного цвета чувствовал себя в воскресенье. Потому что я создал этот мир. Это говорит и Иоанн Дамаскин, вот видишь, я и на попов ссылаюсь. Весь этот мир мой. Моя ложь. Вне меня он не существует. Я прекрасный рассказчик, который выдумал и описал и этого коня, и уздечку, и руку, которая ее держит. И крепостные стены за спиной, и город впереди. И герцогиню, и ее принца, и даже лягушку, если бы это потребовалось…

Я снова оглянулся.

Сразу же за мной ворота закрылись.

Глава шестая
Сотворение мира

1.

Я не могла думать о рыжеволосом. Просто не могла. Я должна была идти вперед, должна была вернуться в город. А город был на расстоянии всего лишь нескольких правильных решений. Что ж, мы знали хотя бы один из ошибочных поворотов. Я предполагала, что снаружи уже ночь, но нам, во всяком случае, мне, это было безразлично, внутри все равно ничего не было видно. Свод снова стал ниже. Я ползла, руки болели. Пальцы стали липкими от крови. Глазам было больно от того, что я всматривалась в полную темноту. Лучше бы было держать их закрытыми, но с закрытыми глазами я не смогла бы на коленях пробираться дальше. Боялась заснуть. Да и неправильно это – идти с закрытыми глазами, пусть даже в полной темноте.

Все мы молчали, были слишком истощены, чтобы еще и говорить. Ах, как я тогда ненавидела воду! Мы натыкались на разветвления, ощупывали их, и я без обсуждения говорила только «налево» или «направо», а иногда, если было три возможности выбора, «вперед». Но такое случалось очень редко. Я думала о том, что будет, если мы заблудимся. Один ошибочный поворот, я знала это, и мы снова окажемся в ответвлении, ведущем в никуда. Мы могли провести в водопроводе всю жизнь, молча ползая по нему и каждый раз делая всего лишь одну ошибку. Но где-то в глубине я чувствовала, точнее, предчувствовала, что так не будет. Разве не сам ангел указал нам на эту дорогу? Разве ангел послал бы нас в лабиринт, из которого мы никогда не сможем выбраться? Это было бы так же, как если бы наш добрый Бог создал нас для того, чтобы мы всю жизнь блуждали, страдали и лгали.

Что вы говорите?

Вы ведь знаете, я плохо слышу, говорите громче, родственник.

Не знаю, как долго мы шли. Вероятно часы, часы и часы. Не было никаких событий, по которым мы смогли бы определить время. А потом Новак сказал, что больше не может и что нам всем нужно отдохнуть. Я была благодарна ему за то, что он заявил об этом. Теперь моя совесть могла оставаться спокойной, а тело немного отдохнуть. Я села, прислонилась к стене, ноги перекинула через трубу. Мне не удалось вытянуться в полный рост, хотя ногам этого очень хотелось. Лечь вдоль стены никак не получалось, мешала труба. Но, несмотря на все неудобство моего положения, я почти сразу уснула. Уверена, что и Новак, и фон Хаусбург тоже.

Я спала тяжелым, мертвым сном. Не просыпалась, они меня тоже не будили. Мне ничего не снилось. Не могу даже предположить, сколько времени я спала. Думаю, долго.

Проснулась я от головной боли. От сырости, духоты, напряжения, от всего, что со мной происходило в предыдущие дни. Каждая моя косточка, каждая мышца давали о себе знать. Некоторое время я не могла шевельнуться и даже испугалась, что никогда больше не смогу ходить.

Разумеется, я не знала, стоит ли еще ночь или уже наступило воскресное утро. Да, это я помню прекрасно, было воскресенье. Думаю, и вы это помните. Потому что ранним утром того дня вы прибыли в Белград из Вены. Удивительно, сколько людей в тот день стеклось в город. И сколько произошло событий.

Мне было нелегко разбудить Новака и фон Хаусбурга, они спали как убитые. Нет, нет, вы не правы. Новак тогда был еще жив. Хотя мне стоило большого труда вернуть его к яви. У фон Хаусбурга сон был не таким тяжелым, как у его слуги. Перед тем как ползти дальше, мы основательно размялись.

Потом долго шли по одному тоннелю. Ответвлений не было. Не нужно было принимать решений. Все снова было просто. Новак сказал, что, по его мнению, мы находимся на главном направлении и идем прямо в крепость. Я поверила. И расслабилась. Попыталась выбросить из головы все. И только мне, в первый раз с тех пор, как мы вошли в водопровод, удалось подумать о чем-то хорошем, я нащупала развилку. Мне захотелось крикнуть. Но я лишь сказала:

– Развилка.

Новак протиснулся мимо меня вперед, сказав, что хочет что-то проверить.

– Левый тоннель ведет вниз. Правый поднимается, – сказал он.

– Что это значит? – спросила я.

– Откуда ему знать, – ответил фон Хаусбург.

Новак продолжил:

– Я думаю, это последнее разветвление. Нижний путь ведет в…

– …ад, – перебил его фон Хаусбург.

– Нижний, – снова начал Новак, – снабжает водой цистерну. Если мы пойдем по нему, то попадем в помещение, которое находится ниже уровня поверхности воды, в конце винтовой лестницы, на дне цистерны. И тогда, чтобы попасть к выходу, нам придется подниматься по лестнице. Лучше нам пойти… Вы слышите? – сказал Новак прислушиваясь.

– Что? – в один голос спросили мы с фон Хаусбургом.

– Тише. Тише. Теперь слышите?

Я прислушалась, но не услышала никаких звуков, кроме журчания воды в трубах и нашего дыхания.

– Я ничего не слышу, – прошептал, фон Хаусбург.

А я как раз в этот момент услышала. Очень слабо. Голоса. Звуки напоминали легкий шелест. Но голосов было множество. И они становились все громче.

– Вампиры! – крикнул Новак.

– Может быть… – голос фон Хаусбурга дрожал от страха, – может быть, и нет. Может это… беженцы из Ниша. Точно. Слышите, сколько их. Не может быть, чтобы было столько вампиров. Это наверняка беженцы. Да и Шметау говорил, что они подойдут как раз сегодня.

– Не знаю, – сказала я, – но нам надо двигаться дальше. Пойдем направо.

Голосов становилось все больше и больше. И они приближались. Новак теперь был впереди и, судя по звукам, продвигался очень быстро. Я попыталась поднять руку вверх и с облегчением обнаружила, что тоннель достаточно высок, чтобы не ползти, а идти. Пусть согнувшись, но все-таки не на коленях. И я могла не только идти, но даже бежать. И я побежала, пригнувшись так, что, казалось, позвоночник треснет. Я бежала. То ли от шума собственного бега, то ли от того, Что я удалялась, голоса я слышала все слабее.

Вдруг я увидела свет. Он был слабым и далеким, но это был свет. Свет дня, как я надеялась. Мы были недалеко от выхода. Остановились. Прислушались. Никаких звуков. Снова побежали. И услышали, что фон Хаусбург упал. Мы с Новаком вернулись ему помочь. Он рассек ладонь, защищая лицо от острого края трубы.

– Ну, хозяин, нашли где спотыкаться, на свету.

– Болван! – крикнул фон Хаусбург нервно, – на свету все становятся невнимательны. И ломают ноги на обледеневшем крыльце перед входом в дом.

Ведь правда, не так ли, родственник?

После падения фон Хаусбурга мы больше не бежали. Мы шли сгорбившись, но быстро, как люди, которые знают, куда им нужно попасть. И действительно, свет становился все ярче. Он был мощным и чистым. Дневным. Мы оказались перед дверью-решеткой. Новак одним сильным рывком выломал ее вместе с заржавевшими петлями.

Я вышла наружу первой. Глазам на свету стало так больно, что пришлось зажмуриться.

2.

Открыв глаза, я сразу увидела Александра. Он стоял всего в паре шагов от меня. Изумленный.

– Мария Августа! – вскрикнул он.

Я рванулась к нему. Он крепко сжал меня в объятьях:

– Ты вампир? – шепнул он мне на ухо. Я заметила, что он сказал мне «ты». Но ничего ему не ответила. Я знала, что у меня несколько кровоточащих ран, много синяков и царапин, и мне было удивительно, что он вообще узнал меня, такую грязную и оборванную. Но он узнал.

И тут он заметил Новака и фон Хаусбурга. Все еще обнимая меня, крикнул:

– Этих двоих связать!

Вокруг было, я только теперь это заметила, множество солдат. Со всех сторон. Но никто из них не выполнил приказа Александра. Они остались стоять, мрачные, угрожающие, с ружьями наперевес. Фон Хаусбург сказал:

– Стойте! Мы не вампиры. Мы люди. Посмотрите на нас. Разве мы похожи на вампиров?

Солдаты смотрели на них, но большого смысла в этом не было, потому что вампиров они никогда раньше не видели. Я сказала это. Александр рассмеялся, а потом сразу стал серьезным:

– Они внизу!

– Где? – спросила я.

– В цистерне.

– Они вошли в город?! – проговорил фон Хаусбург, делая паузы между словами. – Через линию принца Евгения?

– Через все линии, – сказал мой муж и пальцем указал на Новака и фон Хаусбурга: – Вы двое!

Если вы не сдались вампирам до сих пор, не сдадитесь и сейчас. Пойдете вниз. Вампиры пришли за вами. Они вас ищут. Мы вас к ним и отправим.

– Но, – сказала я, – как ты можешь быть уверен, что они ищут не меня? – я тоже обратилась к нему не на «вы».

– Знаю. Они ищут фон Хаусбурга. Кого другого им искать? А в придачу я дам и слугу.

Солдаты плотной шеренгой стали приближаться к фон Хаусбургу и Новаку. До этого все стояли у самого выхода из водопровода. Справа, под северной стеной Верхнего города, был источник визиря. Отсюда до цистерны (точнее крыши цистерны) было всего несколько десятков шагов. Фон Хаусбург и Новак шли медленно, солдаты теснили их с совсем близкого расстояния, за ними шли мы с Александром. В какой-то момент фон Хаусбург остановился и обернулся назад. Он посмотрел мне прямо в глаза. Это длилось всего мгновение, потом солдаты снова вынудили их двигаться в сторону цистерны. Я видела небольшой пистолет на поясе фон Хаусбурга, но и он, и я знали, что порох подмок. Когда ему было заряжать его заново? Вопрос был только в том, предпочитает ли он погибнуть здесь, на месте, на солнце, на устье Савы в Дунай, или же встретиться внизу с вампирами.

Они стояли уже у самой двери, ведущей в цистерну. Солдаты быстро открыли ее, но фон Хаусбург и Новак упирались. Их начали толкать прикладами. Я вырвалась из объятий Александра:

– Я пойду с ними!

– Нет, – крикнул мой муж. – Нет!

– С ними, – повторила я. – Мы вместе пришли, и вместе спустимся вниз. Ангел… ангел показал нам дорогу. Значит, ничего плохого случиться не может.

– Ангел?! Ты… сама не понимаешь, что делаешь. Какой ангел? Ангелы никогда никого не спасли от смерти. Сейчас не время для веры.

– Ты не понимаешь. Если я сейчас не пойду вниз, я буду презирать себя до самой смерти. Это мой шанс, я знаю это. Мой шанс. Ангелы являются не каждый день. А вампира я уже видела. Он был… был… его лицо было как лицо любого человека. Лицо…

Александр смотрел на меня в замешательстве, солдаты кричали, что нужно скорее закрыть дверь, ведущую в цистерну. В конце концов я оттолкнула его и рванулась за фон Хаусбургом и Новаком. Дверь за мной с грохотом закрылась.

Внутри горели факелы. Мы сразу услышали их. Голоса. Тысячи голосов. Все громче и громче. Мы переглянулись. Фон Хаусбург вытащил пистолет.

– Порох подмок, – сказала я, но он только бросил на меня быстрый взгляд и сжал рукоятку.

Новак схватил меня за руку:

– Герцогиня, я пойду вниз. Вы оставайтесь здесь. Вниз пойду я. Может быть, меня им будет достаточно.

– Ты слышишь их? Их там тысячи. Тысячи. Им одного тебя не хватит. Я пошла с вами, чтобы спуститься. Пойти вниз. Не ждать, а посмотреть им в глаза.

– Хозяин не спустится, – сказал Новак.

– Разумеется, я никогда не спускаюсь. Идите вдвоем. Я не обижусь.

– Вы чувствуете запах серы? – спросила я, подумав, что снизу несет смрадом ада.

– Не беспокойтесь насчет серы, – сказал Новак, – в цистерне и без того воняет.

– Вот именно, – проговорил фон Хаусбург и прислонился спиной к запертой двери. Пистолет он прижимал к сердцу.

– Новак, можешь спокойно отправляться вниз. Все, что я мог рассказать тебе, я рассказал. Рассказ закончен. Слушать тебе больше нечего. А вы герцогиня, вы сами приняли решение. Идите.

Больше мы не сказали ни слова. Молча прошли несколько шагов до низкой деревянной двери, за которой был вход на винтовую лестницу. Напротив была точно такая же дверь, которая вела на другую лестницу. Первая лестница служила для спуска, вторая – чтобы подняться наверх, и использовалась только тогда, когда колесо, с помощью которого черпали воду, не работало. Оно было исправно, но воду в тот момент не доставали. Я сказала Новаку, что правильнее будет пойти по разным лестницам, ведь если мы пойдем вместе, то можем разминуться с вампирами. И еще сказала, что я пойду по той, которая предназначена для подъема. Я была уверена, что вампиры полезут наверх именно по ней. И поэтому выбрала ее. Новак не возражал, должно быть, все это даже не пришло ему в голову. Или он не знал назначения каждой из лестниц. Он повернулся, и я слышала его шаги, пока он обходил горловину цистерны, а потом услышала и скрип двери.

Голоса становились все громче. Они сливались в общий говор. В один язык. Я не понимала слов не потому что этот язык, возможно, и не был сербским, а потому что все говорили разное, но в один голос. Как самые лучшие церковные хоры, какие мне доводилось слышать во время православных богослужений по большим праздникам: в общем безукоризненно слаженном пении был различим каждый голос.

Я открыла дверь. Чтобы пройти в нее, пришлось нагнуться. Ступеньки были скользкими от влаги. Запаха серы я больше не чувствовала. Начала медленно спускаться. Было больно. И очень трудно, словно я не спускалась, а поднималась наверх. После нескольких ступенек приходилось останавливаться, чтобы отдохнуть, сделать глубокий вдох и выдох, собраться с силами. К счастью, освещение было хорошим.

Снаружи остался ангел, который своей украшенной перстнями рукой указал на вход в водопровод. Снаружи остался мой муж, который меня обнял. Он обнимал меня и спрашивал, не превратилась ли я в вампира. Он не сбежал. Не сделал вид, что не знает меня. Что меня не видит.

Голоса эхом отдавались у меня в ушах. Мне хотелось запеть, запеть что угодно, только чтобы слышать себя. Чтобы знать, что я здесь и что я сильнее их.

Лестница вилась и вилась бесконечно. Изгиб за изгибом. Спускаться становилось все труднее. Каждый шаг был мучением, болели все мышцы ног. Дыхание прерывалось. Теперь при каждой остановке я хватала воздух ртом так, словно его почти не осталось.

Казалось, я никогда не дойду до дна. Казалось, что прошло уже много часов. Я была мокрой от пота, в ушах гудел хор голосов, доносившихся снизу. Он был таким громким, как будто гремел мне прямо в ухо.

И вдруг оказалось, что очередного изгиба лестницы нет. Нет больше и ступенек. Посмотрев в окошко в стене, я увидела воду. Значит, пришла. Я медленно сделала несколько шагов. Увидела, что передо мной арка, ведущая в какой-то зал. Голоса доносились именно оттуда. И я вошла.

Зал был огромным. Самым большим из всех, где я в жизни бывала. Стены его были так далеко, что их не было видно. И этот зал был переполнен. Людьми. Или вампирами. И все говорили вслух. Среди них я сразу же разглядела Вука Исаковича. А рядом с ним стоял он же, но гораздо старше. И он показался мне знакомым. В нескольких шагах от него я увидела Саву Савановича. Голоса вдруг стали такими громкими, что я перестала их слышать. Воцарилась полная тишина. Один из них сделал шаг вперед, отделившись от них. Его лица я никогда раньше не видела. И позже тоже. С его плеч ниспадал пурпурный плащ.