Текст книги "Последние стражи Аарона (СИ)"
Автор книги: Мирослава Драгович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Глава 19. Пленник белой пустоши
Белая мгла
Он все не мог припомнить, как оказался здесь, на ледяной пустоши, под которой была погребена вся земля до самого горизонта. Густые серые сумерки и промозглый ветер навалились на него тревогой – ночь, темная и холодная, была уже близка. Он все оглядывался по сторонам, силясь разглядеть в белом крошеве снега дом или, на худой конец, лес, в котором можно было укрыться. Руки озябли, он поднес их ко рту, чтобы согреть дыханием. Только теперь он увидел алые рукава своего одеяния, в котором он впервые взошел на Храмовый холм. Только теперь он осознал, что стоит посреди белой пугающей пустоты в сверкающей рубинами короне Дагмера. На его поясе в ножнах хранился Зовущий Ярость, и пальцы сами потянулись к его рукояти, внушающей невесть отчего спокойствие, захваченное из иного мира.
– Все вокруг ложь, – слова, брошенные резко и уверенно, загудели нестерпимо громким эхом, сотрясая леденящий воздух вокруг. – Сон.
Звук будто сжимал обступившую Ивэна со всех сторон белую мглу, отчего он решил сохранять тишину.
«Я сплю, – продолжил он мысленно. – Я в своей роскошной кровати в замке Дагмера, такой теплой и мягкой, какой я не знал никогда прежде».
Однако же холод пронизывал до самых костей, окутывая тягучим отчаянием. Прежде ему уже приходилось видеть столь же явственный сон, но тогда он не принадлежал себе и едва не лишился жизни.
«Я не поддамся», – пообещал себе Ивэн, не зная, кто завладел им в ту ночь, наградившую его чернеющем на шее шрамом. Он поплелся вперед лишь бы ощутить, что его тело все еще принадлежит ему.
«И сон, и белая мгла имеют свой конец», – неустанно повторял он про себя, угрюмо переставляя озябшие ноги. Они вязли в хрустящем снегу, но в этой борьбе Ивэн нашел утешение – сейчас его тело принадлежало лишь ему безраздельно.
Край кроваво-красного плаща он перебросил через плечо, решив сохранить ускользающее тепло. Ивэн продолжал идти вперед, прищурившись заслонил глаза от колючего снега, когда заметил, что навстречу ему шел человек.
Когда-то в прежней жизни он любил страшные сны. Они пробуждали в нем любопытство, ведь были куда интереснее, чем жизнь, исполненная постоянством и условностями монастыря. Тот Ивэн, который представлялся невообразимо далеким, не раздумывая встретился бы с путником. Прежний Ивэн был в безопасности, безошибочно разделяя сны и реальность. Но теперь все стало иначе – он остановился и долго вглядывался в мужчину, примечая, что тот очень осторожно выбирает свой путь.
– Ивэн! – путник вдруг выкрикнул его имя. Зычный звонкий голос тут же исказился, больно ударив по ушам, смешиваясь с другим звуком, несущим в себе чистый, неиспорченный иными чувствами, иступляющий страх.
Ивэн машинально обернулся – его напугал вовсе не голос мужчины, а яростное шипение змей. Полуденницы, преподнесенные ему братом в день коронации, скользили по снежному насту у него за спиной черной, разрушающей его белизну, паутиной.
Ядовитые, как сам грех.
Память услужливо оживила слова Эрло. Он и Стейн Локхарт уничтожили гадов огнем и мечом. Ивэн не захотел придумывать ничего иного.
Медленно отступая, он вынул из ножен свой меч. Огонь же все еще слабо подчинялся ему, но медленно, сквозь сковывающую кости боль, Ивэн заставил его явиться. Змеи струились по снегу черными лентами, подбираясь уже со всех сторон. От первого же удара меча в воздух взметнулся снежный вихрь, но стоило ему осесть, как кругом рассыпались огненные искры. Их было недостаточно, и Мириам посмеялась бы над этой его неловкой попыткой. Ивэн пятился, рассекая воздух мечом, змей не становилось меньше.
– Сдохни! – выкрикнул он в запале, заливая снег змеиной кровью.
Ему претила мысль о бегстве, но бессмысленность борьбы давила на него. Он развернулся слишком стремительно, тем самым лишая корону возможности удержаться на его голове. Та же, сверкая рубиновой россыпью, покатилась вниз по снежному склону. Ивэн побежал вслед за ней – этот кусок серебра вдруг показал ему свою недооцененную важность. Корона стала частью его судьбы. Она была всего лишь символом, но он, внезапно для себя, ощутил тревогу, представив, что может потерять ее даже во сне.
– Нет! – голос встречного путника тотчас пророкотал над белой пустошью. Ивэн успел заметить, как тот приближается к нему, но было уже слишком поздно – под ногами нового короля неимоверно громко начал трескаться лед. Ивэн рванулся назад, а усыпанная рубинами корона с легкостью скользнула прямо в темную пучину озера.
«Слишком тяжела она для моей головы», – он вспомнил собственные слова, брошенные в гневе Моргану. В тот день он мечтал избавиться от короны, теперь же она влекла его за собой. Он оступился и страх сковал его. Один край огромной льдины проваливался под воду, другой же поднимался ввысь, готовый запереть Ивэна под собой. Потеряв опору, он не успел даже закричать и ушел под воду с головой, погрузившись во мрак.
Оказавшись по ту сторону, он видел в разломах серое небо и рвался назад, тщетно выталкивая разломанные льдины. Так было до тех пор, пока он, почти лишившись воздуха в легких, не почувствовал, как чья-то цепкая рука ухватила его за ворот и потянула вверх. Ивэн истинктивно силился вырваться из воды, сбежать из оков дурного сна, как обнаружил себя стоящим на коленях. Упираясь руками в колючий снег, он отплевывался от ледяной воды, срываясь на стон. Незнакомец стоял рядом, и Ивэн под тяжестью промокшей одежды не сразу почувствовал его руку на своем плече.
– Если умрешь здесь, то никогда не вернешься назад, так что одолей этот сон раньше, чем он уничтожит тебя, – голос, спокойный, но звонкий, больше не причинял боли как каждый звук в этом враждебном мире. Эхо исчезло, как и змеи, загнавшие Ивэна на кромку льда.
Он медленно оторвал взгляд от снежного наста. Кругом на много миль снова не было ничего, кроме путника, выудившего его словно барахтающуюся рыбу из озера. Одежда мужчины была серой, почти черной и порядком изношенной.
– Я хочу посмотреть на тебя, прежде чем ты уйдешь, – заявил незнаконец и заставил Ивэна подняться на ноги, крепко схватив за плечи.
Лишь посмотрев на путника, Ивэн оцепенел и затаил едва вернувшееся дыхание. Ему уже приходилось видеть этого мужчину раньше – тогда у него не было длинных спутанных волос и бороды, и он не был так похож на обыкновенного бродягу, но даже теперь сходство между ними было поразительным.
– Шире меня в плечах и через пару зим станешь выше, – гордо обронил путник, жадно разглядывая юношу. В этот раз Ивэн расслышал в его голосе что-то похожее на восхищение. Он закусил губу в попытке сохранить самообладание и спонтанно обнял отца.
– Это я убил тебя? Прости меня, – зарычал он, крепко зажмуривая глаза.
Внутри Ивэна все чувства обратились в иступленную надежду на прощение и возможность искупления. Он нес за собой тяжкий груз вины, и от нее невозможно было очиститься ни одной молитвой.
– Ты – наследник Дагмера, – Аарон отстранился, желая видеть лицо сына. – Ты прольешь немало крови, как всякий король. Но ты не отнимал мою жизнь, сын.
Ивэн чувствовал как пальцы отца больно смыкаются на его плечах. В его призрачном голосе грохотала сталь и приказ, которого нельзя было ослушаться. Ивэн не знал, сколько им был отведено на встречу, но понял, что отец боится не успеть – время сочилось сквозь хлипкую завесу окружающего их сна, и он ощущал это.
– Я не мертв, – тихим голосом выпалил Аарон и спутанные светлые волосы, послушные ветру, спадали на его бледное лицо. – Я лишь заключен здесь, и мне некуда больше вернуться в вашем мире. В ту ночь ты едва не погиб сам. Ты не ведал, что ведет тебя. Твой брат так долго служил злу, что стал им.
– Что ты хочешь этим сказать? Что я могу сделать, отец?
Слова вновь стали тонуть, отражаться, тянуться в широкую неизвестность. Ивэн погружался в плотный кокон злости – нутром он ощутил, что сон мог разорваться в любой миг, и именно когда он меньше всего желал этого. Он никогда не видел отца, не помнил его, и вот, когда Аарон так много мог ему поведать, все вокруг стало противиться их встрече.
– Запомни, Ивэн! Ты не должен умереть здесь, – Аарон говорил спокойно, но каждое слово отдавалось громким вяжущим эхом, пока отец, заключив в ладони лицо сына, продолжил: – Не здесь. И не сейчас. А теперь верни ее. Проснись.
Ивэн неотрываясь смотрел на отца, но успел заметить краем глаза, что снег вокруг снова становился черным, а эхо начал перебивать нарастающий шепот приближающихся змей. Он хотел предупредить об этом Аарона, но тот вдруг кивнул и тяжело толкнул его в грудь. Ивэн судорожно силился ухватиться за руку отца, но тот сделал шаг назад, наблюдая за тем, как лед уходит из-под ног сына.
– Проснись.
Эти слова стали последними, что были услышаны, прежде чем юношу поглотили темные воды озера. Барахтаясь в сковывающих ледяных водах сна, он понял, что отец говорил о короне, что теперь, должно быть, покоилась на самом дне. Как бы Ивэн не желал заполучить ее обратно, оставалось лишь смириться с тем, что она останется там навсегда. Холодная вода заполняла его легкие и неотвратимо губила разум. А затем образы сна разорвались на части и вышвырнули его как волны рыбу на берег.
Пробуждение от собственного крика нельзя было назвать приятным. Ивэну только и оставалось, что судорожно хватать ртом воздух. Он колебался. Мир, в который он вернулся, выглядел теперь еще более странным, пусть и отдаленно казался привычным. Находясь в полузабытии, он с криком сел на кровати и теперь, окончательно проснувшись, понял, что его крепко держала в своих объятиях девушка, обдавая шею горячим сбившимся дыханием.
Ее волосы и меховая накидка были мокрыми от последнего снега подступающей весны, а сама она дрожала, поддавшись холоду и волнению – из-под края ночной рубашки выглядывали голые щиколотки. От нее еле слышно пахло лавандой, и этот запах не оставлял Ивэну никаких сомнений – на краю его кровати, судорожно сжимая его до хруста ребер, сидела Мириам.
– Все хорошо, – тараторила она, пытаясь отдышаться. – Все хорошо. Все хорошо.
Мириам неслась в его покои быстрее ветра, но Ивэн никак не мог понять почему. Он напрягся, противясь окутавшему его чужому теплу после леденящих объятий такого реального сна. Он не помнил, чтобы его обнимала мать, в объятия девушки он никогда не попадал прежде, и для себя заметил, что ощущать кого-то рядом оказалось приятно.
– В этой кровати прежде не было девушек в ночных рубашках, – тихо обронил Ивэн.
Смех в ее обществе выступал чудесной броней от неловкости и смятения. Он надеялся, что Мириам с легкостью заглотит предложенную наживку и подарит ему один из всегда заготовленных смешков, тех, с которыми он был знаком по зловредным огонькам в ее глазах. Но она отпрянула и толкнула его в грудь совсем так, как по ту сторону сна сделал Аарон.
– Ты. Напугал меня. До смерти, – зашипела на него девушка, чеканя обиду в словах.
От выказанного ею беспокойства и сочувствия не осталось и следа. Она изменилась так резко, что Ивэн лишний раз упрекнулся себя – он знал ее, казалось, уже сотню лет, но все не мог свыкнуться с тем, как легко она вспыхивает от гнева. Огонь от огня. Он потупил взгляд, все больше погружаясь в недоумение, но вдруг испугался, что шея его не была спрятана под привычным платком и Мириам могла узнать о нем больше, чем хотела бы сама. Он мог просто приказать ей уйти, но никак не мог позволить себе растерять в этом приказе человечность. Она бежала к нему испуганная и потерянная не меньше, чем он сам, и вовсе не заслужила дурного обращения.
На столе у кровати догорали три свечи, явно зажженные заклинанием Мириам. Ивэн подумал встать и переместиться в более мрачную часть своих покоев, но попытка подняться была довольно резкой, и он, запутавшись в собственных простынях, рухнул обратно, теряя опору и широко раскинув руки.
Мириам беззвучно и быстро соскочила с края кровати, в два прыжка оказавшись у камина, и поленья, недогоревшие с вечера, вспыхнули алым. Она была так зла, что заставила бы гореть даже сам пепел.
– Я видела твой проклятый шрам, – тихо произнесла она. – Видела еще в хижине Гудрун, пока ты был без чувств. Видела, когда обрекла себя быть привязанной к тебе. Мой огонь… тот, что я тебе подарила, знает, что ты был в беде. Я знаю, что не смогла заставить тебя вернуться. Но ты лежал здесь, совсем как твой отец, и я боялась, что ты останешься там, как и он… И тогда…
Губы девушки затряслись, и она поспешила спрятать свое лицо в ладонях.
– Самое время объясниться, мой король, – сказала Мириам отреченно, в миг вытравив из голоса любое волнение.
Ивэн наконец поднялся, на ходу придумывая с чего начать свою историю, сорвал с кровати одно из одеял и молча протянул девушке. Ее накидка, взмокшая от снега, не располагала к долгому разговору.
– Отвернись, – грубо скомандовала Мириам, и Ивэн хмыкнул – командовать у нее получалось лучше, чем скрывать свою привязанность к Моргану.
Вспомнив о припрятанном штофе пряного вина, оказавшегося у него незадолго до ночи, он решил, что самое время разделить его с девушкой.
– Я видел отца, Мириам, белую мглу и множество змей, – тихо признался он, наполняя серебряные кубки на столе.
Обернувшись на девушку через плечо, он увидел, что та, укутавшись в поданое им одеяло, устроилась у камина, подобрав под себя ноги. Лицо ее все еще было строгим и напряженым, будто она была готова спалить в безумном порыве все вокруг.
– Там я потерял корону. Она ушла на дно озера, чем отец, как мне представилось, был несказанно недоволен. А еще он сказал, что я не виноват в его смерти.
Мириам сморщила нос, принимая кубок из рук Ивэна – то, о чем он говорил, только больше запутывало ее.
– В чем здесь твоя вина? Ты был в ту пору за много миль от дворца и носил монашескую рясу, не нося с гордостью своего собственного имени.
– Я видел, как умер отец. Тогда я еще не знал, что это он, понимаешь? – Ивэн сел напротив девушки и сделал большой глоток из кубка, силясь заглушить горечь сна. – Я подумал тогда, что это я сам, только старше. Мать ненавидела меня, видя во мне его отражение, но я не мыслил, что она была настолько права. А теперь я ее понимаю, – Ивэн замолчал, переводя дыхание и ухмыльнувшись воспоминанию о безумной схожести с отцом, а затем перевел взгляд на Мириам, смотревшую все это время за танцем огня в камине.
– Я помню ту ночь. Вообрази, что кто-то выкрал твой разум, но ты видишь, чувствуешь, понимаешь, что делает твое тело, не принадлежащее тебе, – сбивчиво продолжил он.
– Похоже, на сказки о Блуждающих-во-снах, что мне приходилось слышать в детстве. Дети пересказывали их друг другу, а потом лишались сна в страхе, что кому-то по силам выкрасть их душу, когда они закрывают глаза, – девушка поежилась, вспоминая, как однажды глупые детские шутки напугали ее.
– Никто никогда не рассказывал мне страшных сказок, Мириам, – Ивэн возразил ей, уставившись на собственные босые ноги. – Я не знаю, что это была за магия. Быть может, древняя как сам мир. Но я оказался в этом замке, подошел к спящему мужчине, так похожему на меня, взял в руки подушку с искусной вышивкой и задушил его. Мой разум, та его часть, что принадлежала мне, вопил от ужаса, но это сделал я. Я без конца повторял себе, что это не правда, а затем очнулся в собственной келье. Рвал простыни, вязал узлы. Тогда все было реально, но кто-то вел меня как куклу на ярмарке, подергивая то тут, то там. Петля сжалась на моей шее и я, должно быть, в самом деле, умер тогда. Хоть на мгновение, но я был мертв, Мириам. Должно быть, веревка оказалась не так крепка.
Уж если так случилось, то хочется верить, что я еще на что-то годен Создателю… Отец в том сне, что видел я сегодня, говорил о моем брате. Он говорил о том, что тот стал злом. Ты веришь мне, Мириам?
Девушка недоверчиво косилась на него, нахмурив брови, но потом вдруг положила свою ладонь на руку Ивэна.
– Магия крови. Нет никаких сомнений. Но я не знаю о ней ничего, кроме детских сказок, а это значит, она и вправду очень стара, – девушка попыталась сложить губы в подобие улыбки. – Я спрошу о ней у того, кто способен хранить тайны. А ты должен пообещать, что избавишься от этого проклятого шрама.
– Думаешь, я не пытался? – ухмыльнулся Ивэн. – Лучшие эликсиры Красного Роллэна уже были опробованы на нем.
– Он сам заговорит твой шрам и справится лучше всяких эликсиров, – с жаром возразила девушка. – И не опасайся, что он выдаст тебя. Он королевский лекарь, лучший чародей и твой друг, а значит, будет держать язык за зубами до самой могилы!
– Кому же ты расскажешь о правителе Дагмера, чью душу выкрали Блуждающие-во-снах для убийства старого короля? – театрально заговорщицки прошептал Ивэн. – Думается, дядюшка будет не прочь убить меня, узнав о правде.
– Кто знает, что за маги собрались в Дагмерском лесу под заботой твоего брата? Кто скажет, что ты не умрешь также как Аарон? Если есть сила, значит и то, что может противостоять ей. Пусть ответы на наши вопросы явятся из-за Великого моря, где они непременно найдутся.
– Райс? Так значит ты расскажешь великую тайну своего короля этому разноглазому пирату?
– Не смей его так называть, – буркнула Мириам. – Только не ты. Он скорее умрет, чем предаст меня.
– Какая злая несправедливость, – напыщенным жестом Ивэн опрокинул в себя остатки пряного вина, понимая, что его тон может задеть девушку, но она больше не разозлится на него.
Неловкость исчезла, словно той и не было. Они просто говорили друг с другом, сидя у большого камина, хотя оба понимали, что присутствие Мириам в покоях глубокой ночью могло плохо закончиться для нее. Избавление от удушающих тайн было тем малым удовольствием, которое молодой король еще мог позволить себе.
– Я не всегда буду рядом, – проговорила Мириам, укутываясь крепче. – Тебе нужна королева, способная справиться с омутом твоих снов. Ведь они вернутся, да?
Глава 20. В свете полной луны
Леса Дагмерской гряды
В этом союзе не было ничего необычного – он был предопределен отцами задолго до их появления на свет. Толдманны были связанны с Брандами общей кровью, Локхарты – верностью. Все трое в этой ночи были едины терпким вином, раскрывающим сладость жизни, весельем и молодостью, чем, как и полагается, было приятнее упиваться под покровами темноты.
То было время начала лета, когда Дагмер, где нашли себе дом маги со всех королевств Договора, становился частью северных земель так очевидно, что немыслимо было закрыть на это глаза. Эрло, знавший множество традиций, видевший немало земель, уверял, что во всех Изведанных землях не найти в эти дни воздуха слаще. Дагмер ходил ходуном и гудел, и тому не было конца. Каждый северянин, почувствовав первое летнее тепло, вспоминал о своих языческих корнях, и казалось, что сам Создатель не видел в этом ничего дурного. Как и многочисленные выходцы из Руаля, Тирона и Корсии, когда-то в прошлом обласканные солнцем. Семь ночей подряд каждый житель Дагмера становился истинным северянином, отдавая дань старым традициям.
Без сомнений, Роллэн представлял себя чужим в самом сердце праздника без своих трав, порошков и книг, но Ивэн, вооруженный поддержкой старшего товарища, посчитал своим долгом выманить юношу из его лекарского логова.
– Мы живем лишь один раз, Роллэн! Лишь один! Став сморщенным полубезумным старцем, ты станешь вспоминать о корешках полыни, так удачно засушенных на заре лета? – говорил Птицелов, сметая его сомнения.
Роллэн в самом деле избавил Ивэна от той постыдной метки на шее. Он бился с уродливым темным шрамом с завидными упорством и отвагой, о которых случайный человек, взглянув на молодого лекаря, не стал бы и подозревать. Много ночей он выскальзывал из окна своего дома, охраняя тайну молодого короля. Пока он вел свое нескончаемое сражение, Ивэну удалось научиться различать на его, казалось бы, недвижимом лице любопытство, удивление, злость, радость – все эмоции, что тот пытался скрывать по известной лишь ему одному причине.
– Смотри, что я отыскал! – вскрикивал Роллэн, протягивая Ивэну очередную мазь, отвар, заговор на незнакомом языке на полуистлевшей бумаге – тот сбился со счета слишком быстро, и даже успел потерять надежду. Но ему нравилось видеть друга воодушевленным, вопреки всем неудачам. Наблюдая за ним ночь за ночью, он видел, что тот нипочем не отступится.
И вот однажды Роллэн победил, и они оба хохотали как безумцы. Ивэн ощупывал горло, чувствуя ровную, горячую, избавленную от грубых отметин кожу, глядел на чародея, прижавшего ко лбу свиток, выведенный на старо-тиронском языке, и вдруг подумал об отце. Ему вспомнились люди, что остались в камне охранять сердце горы, нависшей над его городом. При жизни они служили королю Аарону, были верны ему до самой смерти – мужчины и женщины, без которых путь Дагмера стал бы совсем иным.
Ивэн думал о них, но видел перед собой красноволосого юношу без меча и крепких кулаков, и вдруг понял, что вот он, его первый страж. Молодой лекарь успел принести городу хорошую славу в Изведанных землях. Повсюду, где знали его имя, признавали, что магия может нести в себе не только опасность, разрушения и скорую смерть. Его имя давало надежду на жизнь, в то время как он, болезненно скромный, похожий на неокрепшего запуганного зверька, не мог представить границ своего могущества – они оставались для него неясными.
За время своей борьбы Роллэн научился смотреть Ивэну прямо в глаза, но эта способность стоила немалых усилий. Он имел дурную привычку отводить взгляд – тот неизменно обрушивался куда-то под ноги или в сторону, отчего юноша почти всегда имел крайне рассеянный и смущенный вид. Однако он был небезнадежен – приспосабливался, привыкал, становился смелее, но только если сам желал выбраться из своего возведенного укрытия. Имей он хоть малую часть той образцовой самоуверенности, что была свойственна Эрлоису, его мир смог бы перевернуться с ног на голову. У Ивэна перехватывало дух, стоило только подумать об этом. Роллэн был свободен и одарен. Он мог избрать тысячи путей, но топтался на перепутье в своем коконе, свитом из ложной скромности и осторожности. Ивэн не смел осуждать его за это, но питал надежды, что Эрло собственным примером сможет показать юноше какова жизнь на вкус. Словоохотливый и вычурно беззаботный, он как нельзя лучше подходил на эту роль.
– Не говори, что вздумал остаться там до скончания времен, – Ивэну представлялось безмерно несправедливым то, что Роллэн по собственной воле лишает себя чудесного зрелища, ради которого затевался весь непростой путь из замка в эту глушь.
Они оказались высоко на ладони горы. Рэйя, взявшая исток с ледников Дагмерской гряды, в этом месте извивалась и замедляла свой бег. Водная гладь серебрилась в свете полной луны, представая обманчиво спокойной. На пологом берегу реки горели костры, смеялись, пели и гадали прекрасные девушки, и на них не было ничего, кроме светлых длинных рубах, украшенных вышивкой из красных нитей. Играла музыка, чем больше песен будет спето под полной луной, тем больше удачи и богатства достанется их семьям. Звуки флейты, чарующие голоса и блики огня окутали берег реки тайной, хранимой в старых северных сказах.
– Там моя сестра, – буркнул Роллэн. – И мне не нравится, что вы оба пялитесь на нее.
Демонстрируя негодование, юноша уселся под деревом, отвернувшись в сторону чащи. Появление Анны в эту ночь у костров было неожиданным, но, рано или поздно, это должно было случиться с девушкой, выросшей в северных землях. От Роллэна ускользнул тот день, когда она перестала быть слишком мала для гаданий. И он был прав – Ивэн глядел на нее, угадывая ее очертания среди десятков других девушек.
– Всякий раз, видя Анну, я стыдливо отвожу взгляд, – с мнимой искренностью прошептал Эрло.
– Ха! – сипло отозвался Роллэн, и в его голосе не было и капли веры.
Ивэн, не церемонясь, ткнул Эрлоиса локтем в бок. Тот был отменным задирой, но делал это не со зла – с этим нужно было лишь свыкнуться как с неоспоримой истиной. Где-то недалеко хрустнула ветка. Оба переглянулись, и поняли, что подумали об одном и том же – за девушками на том берегу наблюдали не только они.
Эрло уверял, что каждый второй житель Дагмера видел эти костры на берегу Рэйи, каждый десятый так очаровывался магией этой ночи, что непременно присматривал себе невесту. Именно в этом, считал он, и был упрятан тайный смысл этого обряда. Ивэн и не думал вступать с ним в спор – в Дагмере он не увидел ни одной девушки, обделенной красотой, а здесь, в серебре луны, каждая из них походила на чудесное видение, готовое развеяться подобно дымке над озером.
– Смотри! Смотри! – Эрло, полный восторга, исхитрился взлохматить шевелюру Ивэна, ответив на безобидный тычок молодого короля. – Смотри внимательно!
Ивэн снова приподнялся над высокой травой – оба сидели на небольшом каменном выступе, укрытом зеленым ковром цветов, из-за которого приходилось выглядывать, вытягивая шею. Плавная размеренная песня выводилась воедино хрустальными голосами, мелодиями незамысловатой дудочки и лютни. Ивэн пригляделся и понял, на кого указывал Эрло. Незнакомая ему девушка тянула Анну за руки к воде, затем крикнула что-то, и вот они уже не были вдвоем – от костра отпорхнули, словно светлячки и другие девушки. Ивэн не понимал, что происходит, пока одна из них не сняла с головы свой венок. Уже через мгновение он скользил по водной глади, влекомый обманчиво спокойным течением реки. Не нужно было знать традиции северян, желая понять смысл увиденного, – девушки в эту ночь гадали на любовь.
Ивэн оглянулся на Эрлоиса и удивленно уставился на него. Тот выпрямился во весь рост, размотал свой безвкусный пестрый кушак, швырнул его на камни, следом – кожаный пояс, на котором хранился кинжал, спрятанный в ножны.
– Что ты делаешь? – наконец спросил Ивэн, увидев, что тот не собирается останавливаться.
Эрло уже стянул рубаху, явив лунному свету странные рисунки, разбитые то тут, то там бесчисленными шрамами. Замысловатые узоры спускались от шеи до груди и локтей, покрывая проступавшие под кожей мышцы. Ивэн часто забывал, какую жизнь ведет Птицелов, но его тело красноречиво напомнило об этом. Перед ним стоял сильный и выносливый человек, которому часто приходилось проливать кровь – свою и чужую. И судя по тому, что он выглядел здоровым и неоспоримо живым, шрамы его врагов были куда страшнее.
– Бьюсь об заклад, мой молодой король, – его синие глаза в полутьме стали черными, будто поцелованные самой ночью. – Кто выловит этот венок, тому она и достанется!
– Младенцем тебя уронили в чан с брагой? – в недоумении хохотнул Ивэн. – С тех пор ты такой дурной?
Без тени улыбки Эрло схватил его за руку и рывком поставил на ноги.
– Мне назвать ее имя? – зловещим полушепотом спросил он.
– Ты сам говорил, что ее отец спустит тебя с порога! – с вызовом бросил Ивэн, чувствуя, как в нем пробуждается дух соперничества.
– А я его уговорю! Ради такой девушки как она, будет не грешно вспомнить свою кровь. А если не выйдет, то украду и скрою все следы. Кто меня остановит? Ты? – Эрло позвал Роллэна, не дожидаясь ответа. – Эй, Красный, разбей наш спор!
Тот оказался ближе, чем предполагал Ивэн – любопытство, несомненно, оказалось сильнее недовольства тягой друзей к удивительным видам. Он подкрался ближе, как только девушки принялись спускать венки на воду. Бездумно и вовсе не заботясь о происходящем, он ударил по рукам, и только после этого Эрло отпустил ладонь Ивэна.
– Без хитростей, маг! – бросил он со всей серьезностью, которую только мог изобразить.
– Не жульничай, ловчий! – ответил Ивэн, едва не оступившись под тяжестью руки друга, которому вздумалось хлопнуть его по плечу.
– Постойте! А о чем вы спорите? – Роллэн наконец-то по-настоящему обратил на них свое внимание.
Ивэн в последний раз бросил взгляд с выступа. Венок Анны он узнал бы из множества других – пышный и замысловатый он выделялся огромными светлыми цветами, вплетенными без всякого порядка. Он не знал, что это были за цветы – само их существование в северном лесу можно было принять за вымысел. Венок уплывал прочь от Анны, кружась и скользя в обманчиво размеренном потоке.
– О той, кто только и достоин спора! – выкрикнул Птицелов, ринувшись к воде.
Ивэн был бос и не имел с собой ножей. От сапог он избавился, едва забравшись на камни – они были гладкие и разогретые за весь день солнцем, и он не отказал себе в удовольствии ощутить их тепло. Рубашку он скинул на ходу, разбегаясь, прежде чем броситься в реку прямо с камней.
Погрузившись в воду с головой, он не знал куда плыть, пока не разглядел яркий диск луны. За пару коротких рывков, он вынырнул на поверхность, и его пальцы тут же запутались в цветах – это был один из венков, но Ивэн не распознал в нем тот, что искал. В несколько быстрых махов он оказался у другого и в этот раз не ошибся.
– Да! Я поймал! – прокричал он, победоносно сотрясая добытый трофей над головой, и только теперь услышал, что девушки пронзительно завизжали и, наверняка, бросились врассыпную.
То тут, то там с диким гоготом в воду ныряли и другие юноши, но громче всех, казалось, заливался Эрлоис. Ивэн обернулся, чтобы увидеть, насколько ему удалось опередить соперника, но тот, стоя у самого берега и опершись на колени, громоподобно хохотал на всю округу, безмерно довольный учиненной кутерьмой. Ивэну всегда нравился этот нахальный смех – его сложно было не разделить, особенно теперь, когда он чувствовал себя ужасно глупым, но невообразимо счастливым. Он не сомневался, что Эрло ринется следом за ним в попытке урвать заветный венок, но тот лишь разыграл превосходную шутку. Едва ли он сам осознавал, насколько она была хороша.
Запрокинув голову к небу, Ивэн тихо посмеивался над собой, над барахтаньем мальчишек в воде, удивляясь тому, каким простым может быть мир, если не прятать его под покровами сомнений. Его сердце податливо промялось под теплым, одурманивающим чувством влюбленности, и у него не осталось ни малейшей возможности убедить себя в том, что это не так.
Собравшись с мыслями, Ивэн поплыл, сжимая венок с таинственными бледно-голубыми цветами. У берега промелькнула черная тень, безжалостно толкнувшая виновника шумного завершения праздника, и тот с криком полетел в реку. Если бы не выпитое вино, Эрло различил бы в общем гаме быстрые шаги Роллэна и успел бы заметить его приближение, но теперь он был таким же мокрым, как и Ивэн, и в этом была великая справедливость.
Окрестности Дагмера
– Поверить не могу, что ты заставил меня нырнуть! – по-доброму возмущался Птицелов. Можно было сказать, что он нес Роллэна на себе, перекинув руку через свою шею. Эрло неплохо справлялся один, так что Ивэн предпочел не мешать.
