Текст книги "Из сказок, еще не рассказанных на ночь...(сборник) (СИ)"

Автор книги: Мира Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Он нагнулся и поднял слегка слинявший красками снимок.

– Хорошо там было. Вода, свежий воздух, тишина и никого вокруг с пивом. Пойдешь со мной? Погуляем?

*

*

*

«– Ищешь кого?

– Тишины.

– Ну, тогда ты на месте. Я тебе не помеха. Давай помолчим. – Сказал Один и протянул Сене железную кружку, пахнущую летом, мёдом и счастьем. Парень принял и поднёс её к носу, продолжая принюхиваться и удивляясь подтверждению дикой мысли – пахнет счастьем. Разве счастье пахнет? И вдохнул посильней. От напитка пахнуло одновременно молодой листвой и хвоей, свежим сеном, чётко прослеживались ноты мяты, клубники, апельсина и шоколада. Сеня сделал глоток и отнес кружку чуть в сторону и тут же нестерпимо повеяло сиренью и душу, как судорогой скрутило нежностью и желанием оберегать.

– Что за… чай?

– Чай? – забытый бог заглянул в свою кружку, словно сверяясь с составом и пожал плечами. – Отвар. Дары земли. Цветы сушенные, травы, листья, плоды. Всё настоящее, как жизнь. Не понравилось?

– Не сказал бы. Необычно.

– А жизнь обычной не бывает. Она всегда другая. Каждый день не похож на предыдущий.

– А кажется…

– На то и слово такое «кажется». Вводное слово означающее неуверенное предположение. А надо не предполагать. Нужно проживать.

– Вы кто?

– Я? Не узнал? Бог я. Забытый, правда. Но бог.

Сеня присвистнул и неожиданно для себя перешёл на «ты» и уличный сленг.

– Да ты гонишь, дядя.

– Я то? Иногда. Вот смотри, парень. Сейчас сюда придет твоя судьба. Вязальщица уже связала полотно вашей судьбы. И вот, что прикольно. Вязальщица и есть твоя судьба. Её зовут Агата. И мы будем спасать мир.

– О как! А зачем придет? Знакомиться? – хмыкнул Сеня, все больше веселея. Ему явно нравилось происходящее. Не то, чтобы он верит бродяге, но и неверия не было. Так фифти-фифти. Середина-на-половину.

– И это тоже. Но с начала. Она– вязальщица. Ты– пророк. Я – бог. А все эти «узнай меня, милый» мы оставим богиням и тем, кто ими прикидывается. А мы сделаем так…»

*

*

*

– А мы сделаем так. – Незнакомец встал. С начала его тело покинула вполне себе современная одежда, но нагим он не оставался. Место одежды тут же занимала татуировка – нескончаемая вязь: рун, растущих деревьев, летящих птиц, скалящихся волков и медведей. На его левом плече вставало солнце, а на правом оно уже тонуло в морских водах. Незнакомец становился выше и шире в плечах, его волосы достигли поясницы и стали седеть. Тело накрыли одежды из кожи, а на плечи упал старый рваный плащ. Глазница истекла кровью и её накрыла грязная тряпица. Карканье воронов, спикировавших на плечи богу, поставили точку.

Семён поверил, но ему всё же хотелось окунуть голову в холодную воду. Раз пять. Или десять. Он оглянулся на мутную воду реки и вздохнул:

– Мне хотелось умереть в море, но и река сойдёт. – и повернулся к ней.

– Мужчина! Мужчина! Стойте! Молодой человек! Погодите!

– Барышня, я сейчас, – не оглядываясь крикнул Семён и шагнул вперед, – вы пока чайку попейте… с Одином.

– С кем?

– Бог там на берегу вас дожидается. А я сейчас подойду. – Он поднял руки вверх и несколько раз взмахнул ими, словно в такт звучащей в нем музыке. – Я уже осознал, что всё серьезно. Мне просто нужно охолонуть. Перегрелся от избытка инфы.

Семён шагнул вперед, ещё и ещё, пока вода не дошла ему по грудь, зачерпнул пригоршню и сунул в неё лицо. Повторил. Потом присел, полностью скрывшись под водой. Вынырнул, встряхнул головой и только тогда повернул к берегу. Тонкая, какая-то странно-неуклюжая, бледная, с распахнутыми миру глазами девчонка стояла у самой кромки воды, зажимая себе рот рукой. Пахнуло сиренью и нежностью. И мокрый пророк пошёл к ней, не отрываясь от её взгляда свой, понимая и принимая то, что сейчас и только сейчас он сможет войти в её душу и остаться там навсегда. И надо успеть, пока она не сморгнула.

– Ты чего так испугалась? Я же сказал, что перегрелся и мне нужно охладиться.

– Ты сказал «охолонуть». Красиво. Но и охолонуть в конце марта, в реке… странно. Ты же замёрзнешь, Сеня.

– Есть! – рявкнул забытый бог. – Её сердце узнало тебя, пророк. Дальше парень без меня. Прости, но написать, что дальше у Сени и Агаты, ей помешали мои стражи – как-то не ловко мужику потом отыгрывать сексуальные «познания» девственницы. Так что дальше вы сами. Не забывай женщина может думать, что она центр вселенной, но подарить ей эту мысль должен мужчина и всегда поддерживать в ней эту мысль. – Один пока говорил вновь обрёл обычный вид, только таянье татуировок на теле остановил. – Пусть будут. Сейчас это в тренде. – И без всякого перехода продолжил. – Сень, ты не волнуйся. Агата меня не видела. Не помнит. Не слышит. Я Хроноса попросил. Он времечко притормозил на время. Каламбур, однако. Ты иди. Я сейчас персонал построю, а потом мы с Хроносом и Сириусом посидим на троих. Усидим пару-тройку…а может и больше. Иди, иди! Спасай мир. Я , Один Альфёрд Игг Хар Вератюр Вёльверк, благословляю ваш союз Пророк и Вязальщица. Ваш союз принят мной в присутствии стражей мира.

Сеня стоял и смотрел, как вокруг стопки поддонов, на которой восседал забытый бог, одна за другой материализовались кошки. Белая, прогнувшись изначально в нижайшем поклоне, вскинула голову и прыгнула к богу на левое колено. Черная, сделала шаг в сторону Сени и поклонилась ему, а потом уселась по правую руку от Одина, обвила хвостом свои лапы, спрятав его вздрагивающий кончик между ними и опустила морду прощаясь. Трехцветная с кокетливым бантиком явилась бок о бок с белым и каким-то узким псом. Пара шла величественно, ступая по грязному песку прибрежной полосы, как по отполированному до блеска паркету. Они сели по левой стороне от уже совсем обычного сорокалетнего бомжа-хиппи. Кошка задержала взгляд, на стоящей в неподвижности Агате. Сене послышалось придушенное воспитанием грустное мя… и бантик на шее кошки сменило алмазное колье. Два ворона глухо каркнули и сели на плечи… все-таки бога.

Рядом вздохнула Агата, и Сеня перевел свой взгляд на неё. Где-то на периферии сознания прозвучало:

– Итак, дранные кошки…

*

*

*

Агата спала, смешно прижав к животу подушку и поглаживая её время от времени. Сеня, приподнялся на локте, рассматривая её. Захотелось похулиганить и просунуть под эту ладонь свою, но он вовремя вспомнил, что его разбудило и поэтому очень осторожно приподнялся, и встал с кровати. Выйдя из туалета, заглянул в комнату, улыбнулся спящей Агате и совершенно неожиданно понял, что это навсегда. Что рядом с Агатой не будет предательств и измен. Будет тихое спокойное счастье с утренним какао или горячим шоколадом, пирогами с вишней и яйцами пашот, сваренными не в целлофановых пакетах. Разговоры по душам и такое же прозрачное молчание… по душам, когда тишина не тягость, а просто часть счастья, живущего в доме. Семён сделал пару шагов назад и ушел в кухню. Заглянул в холодильник и достал молоко. Ополоснул ковшик, стоящий на плите холодной водой и налил в него молока, совершенно не сомневаясь в наличии какао или шоколада в доме. Нашёл и повторил весь ритуал варки горячего шоколада. Открыл шкаф и достал белую чашку. Подмигнул человеческому лицу на ней: «Давай ты будешь моей», – и тонкой струйкой влил в неё шоколад. Прихватив из вазочки сушку, парень вышел. Открытый ноутбук на столе дремал, мерцая зеленой кнопкой ожидания. Сеня сел в кресло и шевельнул мышь.

«– Луна сегодня блудная…

– Хоть бы раз от тебя услышать, что-то другое. Это просто пятно, похожее на пустое, к тому же…

…положим, тех немногих, что полнолуние провели с пользой для человечества, не этот осколок мироздания вдохновлял, а наша компания. А вот все остальные тупо улучшали демографию планеты. Надеюсь, и сейчас работают на этим.»

Где-то на середине страницы Сеня отхлебнул из чашки и хмыкнул:

– Интересно. Загадочная концептуальность… Впрочем, я – за! – и углубился в чтение.

«….

– Итак, дранные кошки…

– Кхх. Кхх.

– Простите бог, – Сириус галантно склонил голову в поклоне Одину и продолжил:

– Итак, стражи, мы вступаем в новую игру. Повторяем правила. Хором. Вслух.

Три кошки, вытянувшись в струнку, как кобель на выставке, в один голос торжественно провозгласили:

Правила игры:

Пророк должен быть счастлив.

Несчастный пророк не должен произнести пророчество.

Записанное пророчество не должно быть прочитано.

Только любовь исправит сказанное. Пророк должен быть влюблён. – Сеня вычеркнул последнюю фразу и вписал. – Пророк должен быть любим лучшей женщиной мира и непостижимо самозабвенно любить эту женщину, и тогда ему будет не до глупостей… а мир пусть живёт себе с миром»

–

Ивисская борзая[1]-Поденко ибиценко (podenco ibicenco), или ибицкая (ивисская) борзая, поденгу ибисенгу, ибизан, ибицкая гончая, – порода примитивных, аборигенных охотничьих собак, по всем признакам причисляемая к классу борзых.

читать «стихи проституткам»[2] – С. Есенин «Да! Теперь решено. Без возврата»

пока «с бандюгами жарит спирт»[3] – С. Есенин «Да! Теперь решено. Без возврата»

Флёр-де-Сель[4] – одна из самых ценных солей в мире, настоящий солевой деликатес.

…[5] – С. Есенин «Анна Снегина»

Наши следы всё ещё где-то есть

1. Значит будет новая сказка

– А вот сейчас будет фокус. – бармен кивнул в сторону столика, от которого только что вернулась официантка и даже, привлекая её внимание, указал на сидящую у окна пару пальцем. – Смотри внимательно...

– Ну. Смотрю.

Девушка повернула в сторону клиентов голову и тут же сорвалась с места, увидев, как блондинка подтолкнула в её сторону пустой стакан из-под только что принесённого виски. Девчонка уже протянула руку, чтобы поймать посуду, но стакан остановился ровно на краю стола.

– Повтори. Два по сто. – Произнесла клиентка, не поворачивая головы.

Официанта кивнула и устремилась к бару.

– Ты это имел ввиду? Фокус в том, чтобы стакан остановился на краю и не упал?

– Не-а. В стакан загляни. – Парень выставил на стойку пару чистых хайболов и уверенным движением разлил напиток.

– На что там смотреть? Пустой стакан. Один лёд на дне.

– Лёд на дне. А я его туда не клал. – Бармен развел руками и покачал головой. – И сейчас не кладу. Со льдом не заказывали...

*

– Тебе нравится издеваться над бедным мальчиком? – мужчина, сидящий за обсуждаемым столиком, удивленно хмыкнул.

– Нет. Просто не люблю излишне разбавленный виски. А этот, – девушка, не оглядываясь, качнула головой в сторону бармена, – единственный, обративший внимание на такую мелкую деталь, как лёд в стакане... из-под виски.

Она протянула руку и опустила палец в свой напиток, словно чайную ложку, и слегка помешала. Хлопья замерзшей воды, облепили стекло и начали медленно опускаться на дно, собираясь в прозрачные кусочки.

– Ты грустна.

– Кай. Болен. И кажется не выздоровеет.

Она залпом выпила и отвернулась к окну. Её спутник покрутил свой стакан, принюхался и подтолкнул к женщине.

– Сделай «со льдом». Он человек. Ты всегда знала, что жизнь человеческая – миг.

Она, не глядя, повторила процедуру, продолжая смотреть сквозь витраж. За уличным столиком сидели двое: парень и девушка. Они ели мороженное. Смеялись. При этом мороженное они воровали друг у друга, всячески отвлекая внимание, а может быть просто, делая вид, что не замечают. Лукавая улыбка блуждала с одного лица на другое, уступая место то нежности взгляда, то прищуру глаз, то соблазну языка, слизывающему десерт с ложки...

– Эй-ей. Сестричка, ты увлеклась. Вода закончилась. Сейчас стекло лопнет.

– Что? Ах, да. Сейчас всё исправлю. – Она погладила стакан и изморозь сменила апрельская капель, собираясь в ручеек и стекая со стола. До пола капли не долетали, испаряясь где-то по пути. – Вот и всё.

– Посмотри на меня. Фрейя, посмотри на меня.

Женщина медленно повернула голову, до последнего не отрывая взгляд от смеющейся пары на улице.

– Что? – Она наклонила голову к плечу, и растянула губы в улыбке. – Что? Всё хорошо.

– Мне не ври. «Кай болен. Кай не выздоровеет.» Это ты сказала? Ты? Та, что может исцелить взглядом? Та, что может внушить любовь, сидя к мужчине спиной? Та, что может влюбить зайца в белку и создать новый вид?

Лицо женщины менялось. Неведомая рука художника стирала с него искусственность улыбки, прорисовывая резкими рубленными штрихами другие черты, прекрасные, но лишенные чувств. Даже голос стал звонче и громче.

– Могу. Но не для себя. Больной должен хотеть исцеления. Я должна это чувствовать. А я не чувству...

Вдруг зазвенела посуда и бармен поймал падающую с верхней полки бутылку.

– Что за...

И мужчина накрыл руку сестры своей.

– Тшш... милая, тшшш. Что сделаешь с мужским идиотизмом? Ревновать к самому себе и наказывать за это любимую женщину... Верх идиотизма. Напомни, где он сейчас?

Фрейя выпрямилась, прикрыла глаза и ни с того ни с сего рассмеялась.

– Не поверишь – бомжует где-то в России. Спит под мостом в каком-то городишке. Забытый бог.

– Ну вот видишь, как у них там говорят: «Награда нашла героя». – Фрейр отсмеялся и задал, наконец, интересующий вопрос. – Ты здесь из-за турнира? Или решила сыграть в другую игру?

– В какую? – уже снова прежним спокойным и безмятежным голосом спросила Фрейя брата. Потом повернула голову, следуя хитрой улыбочке, блуждающей на его лице и его подмигиваниям и кивкам. – А... эти? Красивая пара, но я давно не играю сердцами. Я просто наблюдаю. Эти двое и так любят друг друга, и совершенно без моего вмешательства. Это так необычно... на таком близком расстоянии. Они просто любят, совершенно не замечая, ни меня, ни моего влияния. Более того, они отталкивают вмешательство. Моя сила стекает по полусфере, будто они сидят под куполом.

Фрейр откинулся на спинку стула и рассмеялся.

– Так ты просто удивлялась и проверяла связи? А я уже начал беспокоиться, что ты решила ещё раз рискнуть. А ещё... остерегался того, что ты скажешь, что сила стала уходить.

Фрейя закатила глаза и притворно вздохнула:

– Кто бы спрашивал? Ты бы почувствовал первым. Мир бы стал тускнеть и умолкать. Но ты же слышишь всё? И сила при нас. Ты просто давно не пользовался своей. Посмотри по сторонам: бармен и официантка – уже заняты друг другом и до нас им нет никакого дела. Ещё... девушка за столом в уголке. Да, та, что стучит по клавиатуре, не открывая глаз от монитора.

– С опечатками, – усмехнулся мужчина, чуть сощурив глаза, но не оборачиваясь назад.

– Ну да. Она же не смотрит в клавиатуру, да и её собеседник тоже. Но им не важно. Они неожиданно почувствовали себя в толпе и не могут отдать свои слова случайным людям. Вот просто смотрят в глаза друг друга и пишут. Ошеломлены оба. Еще утром они были просто приятелями, а теперь это навсегда. У них родятся трое детей, а потом внуки и даже до правнуков они доживут, продолжая разговаривать друг с другом, не произнося ни слова вслух. Они скоро научатся этому в совершенстве.

– Ты...

– Не нужно, дорогой. Если бы ты не был столь ленив, то и ты мог бы рассыпать любовь горстями.

В кафе повисла полная тишина. Лишь электронное табло часов издавало странные звуки, подражая механическим часам. Пальцы Фрейра крутили стакан, в котором уже не было виски и только кусочки льда, то начинающие таять, то снова собирающиеся в кубики с ровными гранями. Он не выдержал зачарованного чужой любовью молчания и вздохнул:

– Если бы я мог снять проклятие Одина и одарить тебя любовью.

– Если бы... Если бы проклятие было в этом. Это слишком просто для мужчины, оскорбленного ревностью к самому себе и ослеплённого любовью к женщине. – Фрейя вздохнула, замерев взглядом на паре за окном. Втянула воздух ноздрями и продолжила. – Я могу любить. Более того, я люблю...

– Кая...

Женщина щелкнула пальцами, привлекая внимание бармена и провела тыльной стороной ладони по лицу, стирая усталость и обреченность. Молодея. Возвращая себе наивность и простоту. Закончила и улыбнулась брату.

– Я пойду. Прогуляюсь. Прости, с собой не зову.

На стол легла купюра. Брат укоризненно покачал головой, но Фрейя уже шла к выходу.

– Эйя, ты что решила? Турнир или...

– Я не решила.

– Так может быть тогда турнир, если ты не уверена?

Она остановилась и повернула голову в сторону брата, но взгляд снова зацепил пару на улице и остановился. Двое увлеченно целовались, на этот раз прикрыв себя от взглядов прохожих раскрытым зонтом и совершенно не беря в расчет посетителей кафе. Парень держал лицо девушки в своих ладонях и: то осыпал её губы легкими, невесомыми касаниями, то приникал к ним, как к источнику, измученный жаждой путник. Фрейя сбросила оцепенение. Отвернулась и зашагала к выходу, уже в дверях бросив через плечо.

– Я не решила.

Брат кивнул в ответ и проинспектировал выставленные бутылки позади бармена, совершенно не обращающего на посетителей внимания. Удовлетворенно кивнул, выбрал одну и стукнул пальцем по столешнице. И стакан наполнился виски. Мужчина поднял его и посмотрел на просвет.

– Да, милая. Я не могу тебя одарить тем, что составляет твою суть. Ты права.

Он выпил всё одним глотком. Добавил к купюре Фрейи сверху от себя «на свадьбу» и вышел из заведения, так и не замеченный смеющейся у барной стойки парой.

Уже отойдя от кафе с десяток метров мужчина резко развернулся и зашагал обратно, к целующимся под зонтом. Вежливо покашлял, а потом постучал по нему, как по двери:

– Простите ребята, как вас зовут?

– А вам зачем? – насторожился парень.

– Жена только что родила. Мальчик и девочка. Сказала, чтобы я на улице спросил имена у первых встречных.

Лицо Фрейра расплылось в растерянной улыбке нежданной радости, и парень с девушкой одновременно сказали:

– Кай.

– Герда.

– Ух, ты! Значит будет новая сказка... Спасибо.

2. Одиночество – привилегия богинь

Снежно-белый Cadillac Eldorado шестьдесят второй серии приближался с неспешно-молниеносной грацией к главному входу сияющего огнями отеля.

– Ой-йё-оо, – восторженно простонал мальчишка-парковщик, и швейцар тут же повернул голову, удивленный возгласом и подтвердил восторг уже своим.

– Не может быть... Леди в белом. Давно не была. Лет пятьдесят. Решила поговорить с судьбой.

Машина остановилась, и парень сделал шаг к двери, но рука в белой перчатке легла ему на плечо и прозвучал тихий уверенный голос:

– Я сам. Особая гостья.

Мужчина вышел вперед и, согнув левую руку в локте, завёл её за спину, склонился в полупоклоне и открыл водительскую дверь. Белый шёлк юбки взметнулся крылом, и такая же белая туфля коснулась ковра. Ладонь оперлась на протянутую руку и из машины вышла девушка.

– Рада видеть тебя, Ивер. Игра началась?

– Как можно, Фрейя? Ждут. Все. До последнего.

– Ай, какая я не хорошая. Заставила себя ждать, – рассмеялась Фрейя, качая головой, и вошла в холл.

Её руку тут же подхватил брат и уложил на сгиб своей. Наклонился к уху и, почти касаясь губами, шепнул:

– Я.. испугался, что ты решила всё же сыграть в сказку.

– Что-то ты излишне пуглив последнее время. А сказки... одной хватило. Неужели Кай и Герда? – Фрейр молча кивнул, а Фрейя прищурилась, словно обдумывая что-то и качнула головой. – Нет. И ты сам видел – они любят друг друга. У меня нет ни одного шанса. И я не посмею уничтожить любовь, чтобы взрастить иллюзию.

– Даже для того, чтобы снять с себя проклятие? – раздалось насмешливое из-за спины.

Брат с сестрой остановились и, не разжимая рук, синхронно развернулись на голос.

– Прекрасно выглядишь, дорогая. – Один стоял, широко расставив ноги и сложив руки на груди.

Весь в черном он слегка раскачивался с пятки на носок: то приближаясь к Фрейе, то удаляясь от неё. Его облик менялся в такт покачиванию, проявляя поочередно: то образ одноглазого старика в запыленном плаще с рассыпанными по плечам, давно нечёсаными седыми прядями, опирающегося на сучковатую, потемневшую за столетья клюку и с вороном, сидящем на плече и насмешливо глядящим в лица близнецов; то – ощупывающего взглядом лицо женщины, зрелого мужчину, облаченного в дорогой костюм.

Фрейя невозмутимо наблюдала метаморфозы, не выражая никаких эмоций. Её ладонь всё также расслаблено лежала на локте брата, да и сам Фрейр безучастно взирал на аса.

– Ты разлюбила меня, – чуть удивленно поставил диагноз Один.

– Какого из тебя? Ода? Одина? Всеотца? Человека? Забытого бога? Кого, из тебя, я разлюбила?

Один отмахнулся от вопросов, возвращаясь к началу.

– Ты не ответила. Ты не станешь заканчивать сказку, даже если это –единственный способ снять моё проклятие?

Женщина широко улыбнулась и совершенно спокойно, проговорила каждую букву, делая паузы между словами, давая осознать их значение:

– Не стану. Я видела их. Они любят друг друга. И их любовь не дешевле моей. – Фрейя потерлась плечом о плечо брата и сказала. – Пойдём, выиграем мне ещё лет пятьдесят невмешательства в жизни смертных, – она улыбнулась и повернулась к вечному мужу спиной.

Темный изумруд сукна внушал спокойствие. Скользя кончиками пальцев по краю стола, женщина обошла его вокруг. Остановилась, выбрав место. И брат тут же отодвинул кресло. Она села и Фрейр встал за её спиной. Изящные пальцы сжали мел и вписали ставку напротив «Nord – Freyja» – «право невмешательства в жизнь смертных – 50 лет». Улыбнулась, идущей к столу миниатюрной красавице. И та заняла кресло по левую руку. Белая львица легла у её ног, а за спинкой кресла, повторяя движение Фрейра, встал Уту. Мужчины качнули в поклоне головами, а женщины обменялись взглядами, приветствуя друг друга. Фрейя протянула женщине мел, и та вписала под вспыхнувшем именем «East – in-na-an-na» свою ставку. И тут же откинулась на изголовье кресла, кутаясь в меха и бледнея, словно это, последнее действие, отняло у неё остаток сил. Брат положил ей на плечо свою ладонь.

Все игроки были за столом. Инанна вздохнула, и первая карта упала на сукно. И прозвучало первое дабл, чье-то сплит... Фрейя молчала, глядя в лицо крупье. А Один приподнял правую бровь и бесстрастно спросил: «Еще?», дождался лёгкого кивка и сдал карту ей.

Игроки сменяли друг друга: кто-то выигрывал, кто-то проигрывал, только Фрейя продолжала сидеть за столом. Пуш. Сдача за сдачей. Пуш. Пуш. Пуш... Боги: забытые, стёртые из памяти новых поколений, уставшие от своих обязанностей или от собственного бессмертия, наслаждающиеся своим могуществом и нежелающие с ним расставаться, жаждущие простых радостей или вседозволенности – все, собравшиеся на турнир, столпились, окружив игровой стол. Фрейя невозмутимо сидела, наблюдая за падающими на стол картами и слушая голос Одина: «Еще? Себе. Пуш.» Хрустнула разрываемая тишью новой колоды. «Время вышло», – улыбнулась мысленно богиня и подняла глаза на мужа. Он смешивал карты последней колоды для последней сдачи. Закончил.

Забытый бог, отставил руку с лежащей на ладони колодой в сторону. Иннана сдвинула колоду, завершая перемешивание «случайной рукой» и Один сдал себе две карты. Перевернул одну, открывая её достоинство. Вторая осталась лежать рубашкой вверх. Десятка. И тут же метнул две карты Фрейе. Две семёрки.

– Сплит?

– Нет.

– Еще?

– Да.

Карта взлетела вверх, провожаемая десятками глаз, открываясь пристальным взглядам. Возгласы удивления, вздохи облегчения, чей-то зубовный скрежет... Карта легла ровно на своё место и Фрейя медленно опустила свой взгляд на неё. Семёрка. Рука брата легла на её плечо, а Один перевернул свою карту. Туз.

– Блэкджек.

И наступила тишина.

– Ну, что ж. Пора сменить обстановку и вернуться домой. Полвека в тишине подальше от мира смертных – так мило. Одиночество – привилегия богинь.

Фрейя встала, опёрлась на руку брата и не оглядываясь, не спешно покинула зал.

Один не стал утруждать себя пешей прогулкой и просто переместился к выходу, кивнул Иверу и тот щелкнул пальцами, привлекая внимание мальчишки-парковщика. Забытый бог хорошо знал свою жену – она не сбежит, прячась от поражения. Суета – не её стиль. Фрейя будет улыбаться, перемигиваться с братом, остановится поболтать с Иннаной и лишь потом выйдет на свежий воздух, задаст пару вопросов Иверу, потреплет по макушке пацанёнка, сядет в машину и пока на неё будет обращен хоть один взгляд будет дрифтовать на парковке, покрыв её тончайшей коркой льда. Но стоит моргнуть последнему зрителю и от неё не останется даже воспоминания.

Брат с сестрой появились через пару минут. Машина уже стояла у входа. Ивер ждал, любуясь явлением богини, радуясь её приходу и зная, что всех встречных она сейчас одаривает счастьем взаимной любви. Она остановилась, словно услышав его мысли и перезвон её смеха умолк, и она протянула руку для пожатия.

– До встречи, Ивер. Без меня не начинайте.

– Как можно, госпожа. Я буду ждать вас всегда. – В почтении склоняя голову.

Тут же Один сделал шаг вперед, оттесняя и Ивера, и Фрейра.

– Провожу. – Взгляд Фрейи упёрся ему в переносицу, и он даже ощутил давление в этой точке, мысленно аплодируя. Хмыкнул и повторил. – Провожу.

– Ты в своём праве. – Женщина улыбнулась и шагнула к машине, покачав рукой над головой, прощаясь с братом, и продолжая рассыпать улыбки.

Один придержал дверь кадиллака пока Фрейя усаживалась в автомобиль и занял водительское место. Повернул голову и покачал головой.

– Что? – Фрейя подняла брови и невинно улыбнулась.

– Что? – Один рассмеялся. – У тебя привычка сводить меня с ума. Меня. Со всеми остальными мужчинами ты до таких пируэтов не опускаешься.

– Да? А они у меня есть? Кто-нибудь меня любил кроме тебя? Кто-нибудь дошёл до… того, что позволил себе ты?

– Ты – моя вечная победа и поражение.

Вальяжная расслабленность полулежащей в автомобильном кресле красивой женщины, уверенной в своей красоте, знающей, что красота – оружие и умеющей этим оружием убивать, слетела в миг. Женщина села и обернулась, глядя в упор на мужа, презрительно кривя губы.

– И что же было победой? То, что у тебя получилось сыграть со мной в любовь дважды? Или то, что ты заставил меня ненавидеть себя за желание любить двоих одновременно? За то, что я сходила с ума, делая выбор? Что было победой? Ты вообще понимаешь, что должна чувствовать женщина любящая и изменяющая одновременно двоим? Ты можешь представить, какую цену я заплатила за сказанное Оду «да»? А потом… потом ты начал ревновать меня к себе, потому что я – жена Ода, перестала быть любовницей Одина. Я, хранящая вечность мужу. Тебе. Молчишь? Это лучшее, что ты можешь сделать. Как можно ревновать к самому себе? Как можно разбить сердце любимой, сказав, что ты – всё: муж, любовник, а еще наставник, приемный родитель, друг, учитель… Всё и все, кого она когда-нибудь любила.

– Как можно ревновать к самому себе… Бесконечно. Мучительно. Страшно. Вдруг понять, что ты никогда не отдавалась мне, не принимала меня, не растворялась во мне так, с такой безудержной радостью, как Оду. Ты уничтожила меня в тот миг. Ты предпочла человека богу. И не имеет значения, что бог и этот человек едины. Чувство разное.

За окном автомобиля давно уже не было казино, парковки, автострады. Кадиллак нёсся, сквозь метель, но ни один из пассажиров не обращал на это внимания. Тягостное молчание повисло в салоне. Фрейя отвернулась к окну, а Один смотрел в лежащие на коленях ладони, которые он так и не положил на руль.

– Мне понадобились века, чтобы остыть и понять, что я причинил тебе.

– Ты сделал из богини жизни и любви – калеку.

– Да. Теперь понимаю. Но слово бога было сказано. А оно может быть только исполнено. Обратной силы слово бога не имеет. В тот момент, я думал только об одном. Я хотел, чтобы ты никогда не знала уверенности в том, что любима. Как я… в тот момент.

Женщина хмыкнула и снова обернулась лицом к мужу.

– Даже цари земные понимают, что они хозяева своему слову. «Моё слово царское. Хочу дам, хочу назад возьму.» Только ты, Один, сказал, как отрезал.

Фрейя открыла дверь, несущейся в вечности машины и вышла.

3. Я сделаю тебя счастливым, чего бы это мне ни стоило

Форточка в спальне Кая была слегка приоткрыта. Эйя стояла снаружи, прислонившись спиной к стене и слушала его прерывистое дыхание. Он спал. Захотелось, как прежде поправить сползшее одеяло, присесть рядом в кресло и пустить в его сны сказку. Но время сказок прошло и хлопок двери это подтвердил.

– Дорогой, просыпайся. Время завтрака...

Герда не изменилась. «Я сделаю тебя счастливым чего бы мне это не стоило!». И ведь делает. Не спрашивая его о том, хочет он быть счастливым сию минуту или нет. И она вдруг почувствовала, как растёт в ней раздражение. Что за дурацкая манера! Ведь спит же. Спит её любимый человек, а она? Разбудить, чтобы накормить! А если он уснул за полчаса до этого? А если бы он сейчас был в чужой сказке? Но, нет... счастье любой ценой. Её счастье. Она его так представляет. Надоела! И еще сильней прижавшись к стене, Фрейя щелкнула пальцами и на кухне Герды со стены упала медная сковорода. С грохотом. Задев стопку, выдраенных до блеска мисок. Одна из них покатилась по стерильной столешнице и... Фрейя сделала еще движение пальцами, словно отпуская щелбан ребру тарелки и та врезалась в витрину с гердиным фарфором. Упс... и нет фарфора. А теперь женщина повернулась к стене лицом и посмотрела сквозь неё. Ну, никак нельзя пропускать такое действо: Герда, в своём накрахмаленном белоснежном чепце, в застёгнутом на все пуговицы платье, застыла с недонесенной до рта Кая ложкой, по-птичьи повернула голову, прислушиваясь, вернула ложку с тарелку и поджала губы.

– Дорогой, я сейчас вернусь. Пойду посмотрю, что там случилось.

И встала, оправив юбки, а потом вышла, держа голову, как шляпку гвоздя, готового стоять намертво.

Кай повернул голову в сторону стены и посмотрел прямо мне в глаза.

– Фрейя, это же ты? Войди, – он улыбнулся и шумно втянул ноздрями воздух, дыхая, – пожалуйста.

Она прошла внутрь и сделала то, что хотела: подвинула кресло к его изголовью и села. Поправила ему сползшее одеяло и потянулась к подушке.

Кай, вытянул руку, останавливая, и сделал попытку сесть. Его лоб покрыла испарина, нос заострился от усилий, пальцы впились в край кровати, но она не стала оскорблять его своей помощью. Фрейя просто сидела и смотрела сквозь его постаревшее лицо в него самого.

– И как я тебе? – хмыкнул он, справившись, наконец, со своим уставшим телом.

– Всё такой же...

– Ты пришла за частью себя?

Она вскинула голову, ловя его взгляд, нахмурилась и кивнула.

– Как ты догадался?

– Годы, милая, годы. Десятки лет вдали от тебя. Было время подумать. Почему ты не сказала, что это не осколки зеркала? Зачем скрывать от очередного Кая, что он из осколков твоего сердца складывает слово «вечность»? Каждый Кай полюбил тебя, как я?

– А ты полюбил? – вздрогнула она, спрашивая.

Смешок облегчения вдруг качнул высохшую фигуру старика. Он вскинул руку, опираясь лбом в ладонь, а потом взлохматил редкие седые пряди.