Текст книги "Мир Авиации 2000 02"

Автор книги: Мир Авиации Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Летом в наше училище прибыл Я. И. Алкснис для проверки техники пилотирования инструкторов на Р-1. Когда я с ним взлетел, он дал задание: полет по кругу, высота 300 метров, над посадочным «Т» выключение мотора, разворот на «Т» и посадка. Спрашивает:

– Знаете французский метод захода на посадку?

– Знаю, «змейка».

– Выполняйте!

Метод «змейка» довольно сложен, применялся в основном для посадки на ограниченную по размерам площадку, когда по каким-либо причинам нельзя от нее удаляться. Самолет при этом снижается, выписывая «восьмерки», и для нормальной посадки требуется очень точный расчет. Это упражнение тогда не удалось выполнить никому кроме меня, за что в награду от Алксниса я получил летные «рихтхофенские» очки. По результатам проверки наше звено оказалось лучшим в училище.

Летная группа у самолета Р-1. Энгельсская школа летчиков

Летная группа инструктора Д.Никишина у самолета У-2 №28. Школа летчиков, г. Энгельс

Однажды в школу прибыл командующий ВВС округа Астахов. В это время по какой-то причине в финчасти школы совсем не оказалось денег. Астахов обещал по возвращении в Куйбышев необходимую сумму найти и тут же переслать в Энгельс. Везти командующего на У-2 поручили мне. Погода была хорошая, мы прошли уже половину маршрута, как вдруг перед Вольском попали в страшную грозу со шквальным ветром. Молнии били вертикально, дождь лил стеной. Меня еще немного прикрывала верхняя плоскость, а командующего поливало как из ведра. Мы продолжали полет, пока еще внизу просматривалась грунтовая дорога вдоль левого берега Волги, но когда и она стала пропадать из вида, решил садиться. Убрал газ, сел почти вслепую и выключил мотор. Когда самолет остановился, стало видно, что прямо перед ним глубокая канава, а за канавой сельское кладбище с громадными деревьями. До них оставалось всего несколько метров. Выскочили мы из самолета, дождь хлещет, но деревья от ветра прикрывают. Нашли кладбищенскую сторожку, в ней жил дед-сторож. Он растопил для нас буржуйку, поставил чайник. Я вернулся к самолету, нарубил кольев и укрепил ими машину, чтобы ее не перевернуло ветром. Ночью дождь прекратился, но мы все-таки решили дождаться рассвета. Командующего уложили на топчан, укрыли тулупом, а сами вдвоем со сторожем просидели до утра, по очереди выходили проверить, все ли в порядке с самолетом.

На другой день мы благополучно прибыли в Куйбышев. В мешок сложили деньги, загрузили его ко мне в самолет, и я улетел обратно в Энгельс. И надо же, что история с гро– • зой и ливнем повторилась на обратном пути в точности, и, заглушив после вынужденной посадки мотор, я обнаружил за пеленой дождя уже знакомое кладбище и ту же сторожку. Шел третий день моего отсутствия в школе, там уже началась паника. «Особисты» замучили Меера, все ходили к нему с вопросом: «Что делать?» Они подозревали, что я сбежал с деньгами, и успокоились только, когда я вернулся.

Работа инструктора давала мне возможность много летать, и все же желание стать боевым летчиком было огромным. Я несколько раз подавал рапорта с просьбой о переводе в строевую часть. В конце концов добился своего, и был назначен командиром звена в 7-й корпусной авиаотряд на Украину.

Комзвена Майоров после воздушного парада. г.Энгельс. На заднем плане – самолет У-1 со снятым крылом. 1933 г.

Командир звена 2-ой эскадрильи Энгельсской школы Д. Т. Никишин в 1934 г.

1934 год. Командир звена 7-го корпусного авиаотряда. Павлоград

В Днепропетровске тогда стоял стрелковый корпус Рогалева. Ему был придан авиаотряд самолетов Р-1, выполнявший в интересах корпуса задачи разведки, связи и авиационной поддержки. В нем было 17 самолетов, столько же экипажей, техсостав, аэродромная рота.

Авиаотряд непременно участвовал во всех корпусных учениях. Как– то раз мы даже отработали на кременчугском кавалерийском полку деморализующий авианалет – внезапно выскочили на него всем отрядом на бреющем. Что тут началось! Смотрю вниз: лошади бросились врассыпную, орудия переворачивают, всадников сбрасывают… «Все, – думаю, – отдадут меня под суд». Но обошлось. На разборе учений Рогалев даже отметил меня за активность действий.

В январе 1936 года меня временно назначили командиром авиаотряда, хотя я все еще носил звание лейтенанта (спустя почти пять лет после окончания летной школы), а в марте присвоили очередное – «старший лейтенант». Летом Нарком обороны К. Е. Ворошилов наградил меня за первое место по всем показателям в ВВС, занятое моим авиаотрядом, карманными часами «Лонжино» и семейной путевкой в сочинский военный санаторий имени Ворошилова. В санаторий я поехал один, так как жена с дочерью остались дома с гостившими у нас родственниками, а с «Лонжино» вышла небольшая история. Поскольку я карманными часами никогда не пользовался, то отдал их отцу. Он тогда работал бригадиром на вагоноремонтном заводе в Лианозово. Как-то раз отец пошел на обед, а пиджак с часами составил в конторе на стуле. Вернулся – часов нет. Собрал бригаду, рассказал, что это за часы, и на следующий день их также незаметно вернули в пиджак. А еще через неделю эти часы опять пропали, на этот раз – окончательно.

В один из погожих весенних дней отряд отрабатывал бомбометание на полигоне, располагавшемся совсем рядом с аэродромом. Я руководил полетами, все шло по плану, самолеты взлетали, выходили на полигон и, сбросив бомбы, садились с левым кругом. На поле выложены все необходимые знаки. Вдруг с правым кругом на аэродром заходит какой-то Р-1 и лезет прямо под бомбы. Меня даже в жар бросило, и, немедленно прекратив полеты, я побежал к севшему самолету. Вскочив на плоскость, ухватился за край передней кабины и закричал на сидевшего в ней летчика– инспектора ВВС округа Мороненко: «Ты что вытворяешь!?», и еще добавил что-то покрепче. Насупившийся Мироненко, не оборачиваясь, показал мне на заднюю кабину, я глянул, в глаза бросились два ромба на лацкане черного кожаного пальто, и чуть не сорвался с плоскости – комдив!

Как оказалось, Мироненко прилетел с только что назначенным заместителем командующего Харьковского ВО по авиации А. Д. Локтионова *

[Закрыть]. Тот знакомился с частями округа и при подлете к нашему аэродрому захотел поближе посмотреть, как летчики бомбят. Да чуть сам под бомбу не угодил. Он не был авиатором, к моменту нашего знакомства считался уже пожилым человеком – ему было 43 года, назначили его на должность из пехоты «для наведения порядка».

Впоследствии мы с Александром Дмитриевичем подружились, раз даже он брал меня с собой на охоту. Поддерживали мы хорошие отношения и после его назначения Начальником ВВС РККА в 1937 году. Его сменил И. П. Антошин, прибывший в Харьков с должности командующего ВВС Приволжского ВО.

На том же полигоне проводились испытания авиабомб мгновенного и замедленного действия харьковского завода № 50. На каком-то этапе к испытаниям бомб мгновенного действия привлекли Вячеслава Федоровича Латенко – командира эскадрильи. Он носил в петлице ромб – звание соответствовало полковнику, наверное, поэтому и был излишне самоуверен. Я изложил ему программу и методику испытаний, но он решил по-своему – бросать с бреющего полета. Сбросил с Р-1 и, конечно, подорвался, погиб. Поднялась суматоха, приехала комиссия из Харькова, пришлось подробно докладывать, как было дело.

*Локтионов А. Д. (1893-1941 гг., начальник ВВС РККА в 1937-39 гг., ген-полк-к в 1940 г.

Р-5 из 7-го отдельного корпусного авиаотряда. Командир – Д.Никишин. Павлоград, 1936 г.

1937 год. Командир 31-й скоростной бомбардировочной авиаэскадрильи. Лебедин

В январе 1937 года состоялось мое назначение в 31-ю сбаэ на должность инструктора-летчика, а уже в ноябре я стал ее командиром. В феврале следующего года присвоено звание «капитан».

Интенсивно шла боевая подготовка, служба отнимала почти все время, и я, как строевой летчик, почти не замечал, что именно в эти годы шло масштабное уничтожение командных кадров Красной Армии, хотя иногда беда проходила совсем рядом.

Ежегодно в мае у нас проверяли планы мобилизационного развертывания. Приходили шифровки в штаб, требовалось немедленно подтвердить получение и дальше действовать в соответствии с планом. Мы с женой и дочерью снимали в городе на улице Дарвина часть дома. Как-то раз часа в три ночи раздался с улицы стук в низкое окно. Открыл я раму. Во тьме стоит кто-то в форме, говорит:

– Вам шифровка, надо срочно вручить.

Спросонья я соображал, что делать, ведь работать с секретными документами вне части категорически запрещалось. Наконец, ответил:

– Передайте шифровку дежурному по штабу, на квартире я никаких документов не принимаю! – и в этот момент боковым зрением заметил, что за углом мелькнула какая-то тень. Закрыв окно, пробрался к входной двери, притаился. Слышу тихий разговор:

– Вот сволочь, ничего не вышло, – ругнулся один.

– Да, сорвалось, – с досадой сказал второй.

С тем они и убрались.

Наутро в штабе выяснилось, что никаких шифровок не поступало. Все происшедшее было провокацией местного НКВД. Но этой же ночью в павлоградском гарнизоне были арестованы комкор Рогалев и его зам, командир авиаполка, командир эскадрильи и летчик, командир, начальник штаба и комиссар кавалерийского полка. Это только те, о ком мне стало известно.

Раз я остался после ночных полетов вместе с Сосновским в штабе. Группа летчиков, и среди них Азиатцев, Васютин, Гробовюк вместе расходились по домам. Кто-то из них посетовал, что после ночных полетов никогда не может заснуть, на что Азиатов пошутил: «А ты работы Ленина почитай и через пять минут уснешь». На третий день Азиатцева на утреннем построении уже не было. Я отправил посыльного к нему домой, а там жена плачет: ночью забрали. Вскоре из НКВД пришло распоряжение, чтобы всем отрядом явились в Харьков на суд над Азиатцевым. Несмотря на отличную характеристику, которую я составил, его все-таки осудили «за антисоветскую деятельность» и отправили в заключение. Только в 1956 году уже в Новосибирске ко мне обратились из КГБ с просьбой подтвердить ту характеристику для посмертной реабилитации Азиатцева.

В предвоенные годы широко практиковалось привлечение к испытаниям новой техники летчиков строевых частей. Летом 1937 года я прибыл в НИИ ВВС (с 1932 года он базировался на Щелковском аэродроме, потом переименованном в Чкаловский). Здесь царила особая атмосфера – каждый день на глазах создавалось будущее нашей авиации. С платформы электрички пешком пришел на проходную аэродрома и здесь буквально столкнулся с Валерием Чкаловым. Он мимо молодого летчика пройти не мог: остановился, расспросил обстоятельно, кто я, откуда. Чуть дальше встретил Гризодубову. Она собиралась фотографироваться, была в платье, держала букет цветов.

Мне пришлось здесь испытывать кислородную фибровую полумаску, ходил на высоту. После испытаний сильно болели десны.

Видел, как готовили к рекордному перелету самолет ДБА экипажа Леваневского. Машина стояла у комендатуры, в кабину загружали мешки с продуктами, меха. Вместе с другими я наблюдал 18 июня и старт рекордного полета экипажа В. Чкалова по маршруту Москва-Портленд.

1938 год. Командир 1-й эскадрильи 60-го скоростного бомбардировочного авиаполка. Лебедин

В 1938 году пришло время менять наши Р-1 на современную технику. В Белорусском и Киевском округах бомбардировочные части уже получали скоростные бомбардировщики СБ, при этом происходило формирование полков. По распоряжению Локтионова первой в Харьковском округе перевооружалась наша бригада. Командиром нового полка был назначен С. И. Руденко, к тому времени он уже был награжден орденом Ленина.

Ранней весной я с командирами двух отрядов и четырех звеньев был откомандирован в Москву для получения на свою эскадрилью пятнадцати СБ. Сначала мы прибыли на аэродром Чкаловский, где располагался НИИ ВВС, за несколько дней изучили СБ и выполнили на них самостоятельные полеты. Машин с двойным управлением не было, инструктор занимал кабину штурмана и вмешаться в управление не мог.

После этого отправились за техникой на филевский авиазавод № 18. Познакомился с директором завода В. Окуловым и попросил помочь с наглядными пособиями для обучения личного состава полка, поскольку у нас абсолютно ничего не было. Окулов решил надо мной подшутить:

– Если сам донесешь из цеха на стоянку стенд с препарированной стойкой шасси, дам все что захочешь.

На следующий день я пришел к цеху, откуда вытащили стенд полтора на полтора метра, к нему стойка огромная прикручена. Но отступать я не стал. С помощью летчиков заводской летной испытательной станции мне стенд взвалили на спину, прикрутили веревками, чтобы не сползал, и я пошел. Со всех сторон народ собрался смотреть на это представление, и я еле дотащил его до самолета – еще шагов десять, и эта тяжесть меня бы раздавила. Директор завода свое слово сдержал, и мы для учебной базы получили все необходимое. Впрочем, с помощью командующего ВВС Локтионова я и так все получил бы.

Филевский авиазавод имел грунтовую полосу, вытянутую по низкому правому берегу реки Москвы. Цеха стояли чуть выше, на пригорке. Хотя река еще находилась подо льдом, из– за оттепели вода поднялась, залила полосу и стоянки самолетов, закрывала шасси до половины. К тому же все СБ стояли на лыжах. Заводской аэродром был под завязку забит новыми машинами, поэтому нас торопили с вылетом, чтобы освободить место. Взлетать надо было с курсом на высокие шлюзовые сооружения, расположенные неподалеку.

Я пошел на летно-испытательную станцию к ее начальнику М. Громову с вопросом:

– Может, покажете, как в таких условиях взлетать?

Но Громов от меня отмахнулся, мол, это его не касается, сам разбирайся. Зато помочь перегонять самолеты вызвался другой испытатель – 1еоргий Байдуков. Дело в том, что заводским летчикам за перегонку платили неплохие деньги. Все перелеты военных самолетов из Москвы осуществлялись только с Центрального аэродрома или с Чкаловской. Чтобы ускорить дело, мы решили сначала перегнать машины на Центральный аэродром, до него от филевского завода по прямой было всего-то 4 или 5 километров. Трактором вытащили первый СБ почти на речной лед, я запустил моторы, по бокам поднялись водяные вихри, из кабины впереди чуть видно было только контуры шлюза. Самолет с трудом оторвался, с левым разворотом я набрал высоту, вышел на Белорусский вокзал, тут же снизился и сел на Центральный аэродром. Весь полет занял 12 минут, еще через пятнадцать я на У-2 вернулся в Фили. Мои летчики с Байдуковым наблюдали за полетом от ангаров. 1еоргий решил, что времени на каждый самолет уходит многовато, и попытался сэкономить. Он стартовал вслед за мной, после взлета убрал шасси, с правым разворотом тут же зашел на Центральный аэродром и сел. Полет, однако, был настолько коротким, что выпустить он шасси забыл – сел на брюхо, сломал винты и сильно помял фюзеляж. Тут и я снижаюсь, смотрю: что такое? Лежит на полосе поломанный СБ, на крыле летчик стоит. Зарулил на стоянку и пошел к нему выяснять, что случилось.

– Дуракам закон не писан, хотел подзаработать, так вот что вышло, – горевал Георгий.

Все остальные самолеты я перегонял сам. Комиссия расследовала аварию и подсчитала ущерб, подлежавший возмещению Байдуковым. Сумма получилась огромная, и тот был просто убит горем. Но он знал, что я знаком с Локтионовым, и дня три ходил за мной по пятам:

– Дима, поговори с Окуловым…

Наконец, я позвонил А. Локтионову, а он уже был в курсе, поэтому сразу спросил:

– Ты, наверное, насчет ремонта? – и пригласил к себе.

Я съездил в штаб, поговорили, и, в конце концов, Александр Дмитриевич дал Окулову распоряжение отремонтировать самолет за счет ВВС. С тех пор я у Байдукова стал лучшим другом на всю жизнь.

И-2бис Борисоглебской школы летчиков. 1931 г

У-2 Энгельсской школы летчиков. Июль 1932 г.

Р-1 из школы летчиков в г. Энгельс. 1932 г.

Р-5 7-го отдельного корпусного авиаотряда. Командир – Д. Никишин. Павловград, 1936 г.

Окончание следует.

НОВЫЕ ИЗДАНИЯ

Марковский В. ЖАРКОЕ НЕБО АФГАНИСТАНА.

Издательский Дом «Техника – молодежи», М., 2000. 200x280, 100 с., 155

ч/б и цв. фото, 10 схем, 35 цв. рис. самолетов и вертолетов, мягкая обложка.

Предчувствия не обманули, ожидания оправдались. Не стал Марковский утрудняться созданием единого и неделимого труда, а собрал воедино под одной обложкой журнальные статьи, уже видевшие свет. Ну что ж – и это уже неплохо. При отсутствии хоть какой связки между кусками (кроме общей темы) не мог не получиться альманах. И он получился – альманах одного автора. Видимо, Марковский так и задумывал. Ну и альманах с ним.

В книге даны описания действий и некоторый анализ оных для истребительной, истребительно-бомбардировочной и штурмовой авиации, а также вертолетов Ми-8 и Ми-24 в розницу. Обойдены вниманием (если не сказать – обижены невниманием) оказались транспортники (как самолетчики, так и вертолетчики), вертолеты ПСС, бомберы, разного рода разведчики (МиГ-25 и пр.), Як-28, Як-38 и т. д., гражданская авиация, наконец, тоже немало там рисковавшая…

Ну вот, опять мы за свое. А название книги и не обещало, что будет полная картина действий авиации. Автор, может, и не тщился рассказать про все, а благоразумно ограничился застолбить местечко на тему, пока другие…

Ну это он зря. На его авторитет никто и не покушался. Лучше все равно пока никто ничего не делает. На афганскую тему. Ладно, будем надеяться, что вот свой колышек на пустыре он уже вбил, планировочку разметил и в следующий раз выдаст всеобъемлющий том своих неповторимых писаний. Потому как речь его грамотна и профессиональна. Написано ядрено и борзо. Читается легко и задорно. Будто боевик голливудский смотришь, которому минор по определению не положен.

Хоть и не принято на Руси на мажорный лад петь, а надо ж попробовать. И Марковскому, как первопроходцу, за это – честь и уважение. И то сказать – сколь уж пеплу на головы высыпано!

После всего выше нашкрябанного надо бы о недостатках. Да слава богу, они в книге напрочь отсутствуют. В одном месте только заклинило. «Прозвище «Грач», – пишет автор, – Су-25 полностью оправдывал,… самим видом напоминая эту трудолюбивую птицу».

Почему именно грач, а не курица, к примеру, является трудолюбивой птицей? И что это такое вообще – трудолюбивая птица? Только согласитесь – долгое раздумье над этими вопросами – скорее проблема нашей подвинувшейся крыши, но не В. Марковского – «автора более 50 статей и монографий…»

ИМЕНА АВИАЦИИ

Штурмовик с Дальнего Востока

Владислав МАРТИАНОВ Краснодар

Сержант Н. П. Саатчиян – летчик 938 ПАП ПВО. Чита, 1943 г.

Так уж сложилось в истории советских ВВС, что главные подвиги в 40-х годах довелось совершить участникам боев на советско-германском фронте, а советско-японская война 1945 года как бы осталась за пределами интереса любителей нашей авиации. Дескать, что в ней интересного – сопротивление было символическим, японцы в плен чуть ли не дивизиями сдавались. Верно, бывало и так. Но означает ли это, что наша авиация в той войне абсолютно никак себя не проявила ? Были и там свои проблемы, своя специфика театра боевых действий, состоявшая прежде всего в практически полном отсутствии сопротивления в воздухе. Из этого следует, что наибольший интерес в изучении той войны представляют собой воспоминания летчиков не истребительной, а ударной авиации, летавших на бомбардировщиках и штурмовиках. Данная публикация является попыткой осветить эту малоизученную тему.

В жизни главного героя нашего повествования не было ни высоких наград, ни головокружительной карьеры. Было в ней лишь одно – Авиация, которой служил он верой и правдой пятьдесят семь с лишним лет в качестве то механика, то пилота, то снова механика. Это была первая любовь в его жизни, и верен он ей до сегодняшнего дня. «Не впечатляет, ~ скажет иной. – Где же бои, победы?» Может быть. Но надо всегда помнить, что Авиация держалась, да и по сей день держится, не только и даже не столько на Покрышкиных и Кожедубах, сколько на тысячах простых тружеников, рядовых Авиации, которые в конечном счете и вынесли на своих плечах Победу, пусть даже и не пришлось совершить им громких подвигов. Их подвигом стало бескорыстное служение своему Делу.

Никита Павлович Саатчиян родился 10 апреля 1918 года в городе Екатеринодаре. Его появление на свет совпало с начальным этапом Гражданской войны на Кубан – заканчивался знаменитый Ледяной поход генерала Л. Г Корнилова. Именно в этот день белые войска начали осуществлять первую попытку захвата города, а спустя три дня генерал погиб неподалеку от западной окраины Екатеринодара.

Юность Никиты, пожалуй, не отличалась от таковой у его сверстников. Не миновал он и повального в 30-х годах увлечения авиацией – строил в кружке модели самолетов и планеров. Под влиянием этого принял первое в жизни серьезное решение – окончив в 1936 году восьмой класс, бросил школу и 23 августа того же года был принят на работу в краснодарский аэроклуб имени Водопьянова учеником мастера по ремонту самолетов.

Хозяйство аэроклуба было достаточно обширным – почти четыре десятка У-2 и даже один Р-5, а на следующий год прибыли УТ-1 и УТ-2, так что работы хватало. Тем не менее, Никита начал совмещать основную работу с обучением в качестве учлета в том же аэроклубе и летом 1937 года выполнил первый самостоятельный вылет на У-2. Примерно тогда же пережил он и первую в своей жизни предпосылку к аварии.

«Обязательно, когда вылетал молодой пилот, – вспоминал Никита Павлович позднее, – в заднюю кабину У-2 сажали кого-нибудь из курсантов. И вот на взлете этот чудак случайно мне тумблер зажигания выключил. Ну, мотор у меня сразу же захлебнулся и я сел тут же, благо поле еще не кончилось, а дальше условия посадки были уже хуже».

На дворе стоял печально знаменитый 1937 год, и учлетам, конечно, помимо самолетов, приходилось сталкиваться и с другими явлениями жизни. Не избежал этого и Никита.

«Мы на полеты выезжали ~ еще темно было. И вот обязательно каждый раз догоняли грузовик НКВД, доверху груженый трупами. Около нашего летного поля, там еще еврейское кладбище было, выкопано было с севера на юг три или четыре длинных траншеи. Они трупы туда вывалят, землей слегка присыплют, а в следующую ночь еще добавят».

Руководство аэроклуба, изо дня в день наблюдавшее это вместе с учлетами, сделало заявление по соответствующему адресу, сводившееся к просьбе хотя бы прикрывать трупы брезентом, потому что все это видят комсомольцы-курсанты. И «меры» были незамедлительно приняты.

«Вскоре арестовали начлета Покидова, старшего техника Лысяка (мы его Тропочкой называли, он акал по-белорусски), командира звена Стецко (он там ничего не подписал, упорный был хохол, его во время войны освободили, инструктором потом работал). Забрали тогда же начальника штаба аэроклуба Хейфеца. Он когда;то в Германии окончил авиационный институт. Талантливый был инженер, разработал семнадцать проектов планеров, на глаз мог у любого аппарата площадь несущих поверхностей определить. Стецко потом рассказывал, что он в тюрьме и умер, он же интеллигентный был».

Аресты касались, конечно, не только персонала аэроклуба, но затрагивали и городское начальство, в том числе то, что было так или иначе связано с авиацией.

«В то время шефом нашего аэроклуба было объединение «Главмаргарин», и его директор Брасевич тоже у нас летал на У-2 и даже Р-5 освоил. Его забрали, а нам потом объявили, что он – немецкий ас, а летал он, мол, в аэроклубе, чтобы квалификацию не потерять. Тогда же арестовали Жлобу *

[Закрыть]и его заместителя Алексеева (он тожеу нас летал), так им в числе обвинений предъявляли то, что они в Рисотресте болота осушали, чтобы для немцев аэродромы сделать».

Жизнь тем временем шла своим чередом, и летом 1938 г. Никита Саатчиян получил повышение – 1 августа его назначили контрольным мастером самолетосборочного цеха аэроклуба.

Новая перемена в жизни Никиты Павловича произошла зимой 1940-1941 годов. Аэроклубы были включены в систему подготовки кадров для ВВС. 30 января 1941 г. он вместе со своим другом Игорем Черкашиным был зачислен в числе прочих в Краснодарскую военную авиационную школу пилотов (КВАШП) учиться на истребителя.

После освоения теоретического курса эскадрилья, в которую попали Игорь и Никита, отправилась в летние лагеря, расположенные в 35 километрах севернее Краснодара. Там в первые же дни полетов Никита показал, что время обучения в аэроклубе не прошло для него даром – программу обучения на УТ-2, включавшую в себя пятнадцать полетов, он выполнил за один день одним из первых в эскадрилье. Учиться рулению и пробегам на «рулежном» УТ-1 с освобожденными от перкали плоскостями также не пришлось, и началось освоение принципиально нового для него УТИ-4.

Процесс обучения был прерван 22 июня, когда начлет школы майор Арандт, прилетевший из Краснодара, привез весть о начале войны с Германией. Эскадрильи училища немедленно перебазировались на гражданский аэродром в Краснодар, где обучение возобновилось с одновременным несением боевого дежурства инструкторами на училищных И-16.

Ближе к осени в небе стали появляться немецкие самолеты, сбрасывавшие на аэродром бомбы. «Они с бреющего полета подскакивали к аэродрому и «зажигалки» бросали, а наши пока взлетят, они уже уйдут. Тут еще из Армавира нагнали И-15бис, они открыто прямо на краю поля стояли, и немцы все по ним попасть старались. Мы в ангаре жили, так нас заставили землянки копать, а один ангар от бомбы все-таки сгорел».

Весной 1942 г. КВАШП было приказано перебазироваться в город Пугачев Саратовской области. Самолеты, пилотируемые инструкторами, полетели своим ходом, а курсантов погрузили в железнодорожный эшелон. Ехали медленно, пропуская встречные составы, и путь занял больше месяца. Вернуться в родной город Никите было суждено лишь через три с лишним года.

*Д. П. Жлоба – известный красный командир времен Гражданской войны, именно по его войскам в 1920 г. наносили штурмовые удары самолеты В.М.Ткачева (см. МА 1 -96). К 1937 г. – директор Рисотреста. – Прим.авт.

РемонтУ-2 8 краснодарском аэроклубе им. Водопьянова. 12 декабря 1936 г. На переднем плане лежащая на боку носовая часть фюзеляжа с кабинами

Никита Саатчиян (слева) и Константин Миткевич – курсанты краснодарской военной авиационной школы пилотов. Весна 1941 г. (Обратите внимание, что на петлицах не традиционные пропеллеры с крылышками, а маленькие самолетики. В конце 1940 – начале 1941-го в КА было начато изменение знаков различия. Очевидно, эти самолетики – один из признаков так и незавершившейся из-за начавшейся войны реформы.)

На новом месте обучение продолжилось. Теперь начали учить летать на полноценных истребителях, если таковыми можно было назвать совсем уж архаичные И-16 тип 5. В августе 1942 года, в том самом месяце, когда немецкие войска вошли в Краснодар, Никита Саатчиян и Игорь Черкашин в звании сержантов были выпущены из летной школы. Естественно, что молодые пилоты были сразу направлены на дальнейшее обучение в 14-й запасной авиаполк, базировавшийся на одном из аэродромов Московской области и входивший в систему ПВО. В то время в 14 ЗАЛ переучивали на ленд-лизовские самолеты. Летчики приступили к освоению «Харрикейна», Р-39 и Р-40. В наличии имелись Р-40Е и «Харрикейны» Mk.HA.

«Посадили нас в классы, и мы там изучали все по-английски, все эти футы и галлоны, а потом так и не пригодилось.

«Харрикейны» у нас были совсем старые. Я-то в аэроклубе столько самолетов перевидал, и видно было, что эти «Харрикейны» не один раз собирались и разбирались, болты совсем исцарапанные. Единственное, что хорошо в них было – радиосвязь.

«Киттихауки» – те получше были. Единственное, что было плохо – если без шасси садиться, то весь водорадиатор, вся эта «борода», отлетал разом. Но мне «Киттихаук» чем нравился – даже когда сильный мороз, только кнопку нажал, и у него сразу автоматическое разжижение масла включалось. И «ручкой дружбы» он легко запускался, а им движки не прогревали. Какой там подогрев в 42-м году!»

Пребывание летчиков в 14 ЗАЛ завершилось в декабре 1942 года, но вместо фронта двадцать семь человек было направлено, как тогда казалось, в глубокий тыл – в Читу. В число этих двадцати семи попали и Никита Саатчиян с Игорем Черкашиным. По прибытии на место назначения пути друзей разошлись: Игоря Черкашина перевели в штурмовой авиаполк, где он освоил Ил-2. Осенью 1943-го Черкашин отбыл на Запад. До конца войны он успел выполнить более ста пятидесяти боевых вылетов и даже представлялся к званию Героя Советского Союза. Друзья ненадолго встретились перед его отправкой на фронт, а следующая встреча случилась лишь после войны.

Никита Саатчиян продолжил службу в качестве летчика-истребителя, и 2 февраля 1943 года был зачислен в базировавшийся на читинском аэродроме 938 ИАП (297 ИАД ПВО), которым командовал капитан Грушин. Но вместо Р-40, «Харрикейна» или даже И-16 ему пришлось осваивать И-153. Самолеты полка прибыли сюда еще в период боев на ХалхинТоле. Уже завершилось сражение за Сталинград, был освобожден Краснодар, а здесь, казалось бы, безнадежно устаревшие бипланы продолжали на полном серьезе учитываться в качестве реальной боевой силы. Впрочем, если вспомнить, что по ту сторону границы продолжали временами подниматься в воздух столь же престарелые Ki-27, то боевая ценность И-16 и И-153 вовсе не покажется близкой к нулю. Утешало одно: самолет оказался неожиданно приятен в управлении и обладал к тому же непривычно короткой длиной разбега.

938 ИАП был сформирован еще по старым штатам и имел в своем составе пять эскадрилий. Естественно, что главной задачей полка являлось прикрытие границы, чем летчики в основном и занимались, находясь на боевом дежурстве: днем – И-16 (они также были в полку), а ночью – И-153. Именно тогда Никита Саатчиян получил опыт ночных полетов. Но имелась у 938 ИАП и еще одна, не совсем обычная задача. На языке штабных документов ее можно было бы назвать «имитация активности с целью введения противника в заблуждение».

«Что мы еще делали – днем вдоль границы с Манчжурией прилетали на один аэродром, учебные бои устроим, и – тут же на другой, а тат все подготовлено уже. Мы поужинаем, а с рассвета до середины дня летаем, бомбим, стреляем. И каждая эскадрилья так делала, чтобы не было понятно, что к чему.

А японцы думали, что тут нашей авиации видимо-невидимо. Впрочем, японцев в воздухе и не было, только, говорили, разведчик летал. Я слышал, уже в 44-м году его сбили, так нам говорили, что его экипаж пятьдесят два раза летал на нашу территорию».

В период пребывания в 938 ИАП Никита Павлович получил, наконец, офицерское звание, став младшим лейтенантом. Вскоре летный и технический состав полка отбыл в 24 ЗАП для освоения новой техники – истребителя Як-7Б. За два месяца летчики успели освоить практически всю программу обучения. Осталось лишь пройти боевое применение, но тут пришел приказ передать часть личного состава 938 ИАП на пополнение штурмовых авиаполков 12 ВА. В число откомандированных двенадцати человек попал и Никита Саатчиян.