Текст книги "Ян Гус"

Автор книги: Милош Кратохвил

Ясно, что церковь, всеми признаваемая за верховного владыку и духовного наставника, высасывала деньги из всех слоев тогдашнего общества – от богатейшего феодала до деревенского бедняка.

Так росло напряжение и раздоры, строго говоря, между церковью и всеми остальными сословиями. И это напряжение носило не только экономический, но и политический характер. Сосредоточив все свои интересы прежде всего на увеличении доходов, на накоплении денег и земельной собственности, папа стремился тогда и к расширению светского папского государства [11]11
  Светское папское государство – государство в средней Италии во главе с неограниченным светским государем– папой римским. Возникло в VIII веке и прекратило свое существование в 1870 году.


[Закрыть]– церковь начала пренебрегать всеми другими своими функциями и обязанностями. Она перестала заботиться об отправлении церковных обрядов, разлагалась морально, а во времена Гуса дело дошло даже до ее раскола: появились одновременно три папы (два в Италии и один во Франции, из которых каждый провозглашал себя единственна, настоящим, и все трое предавали друг друга анафеме, причем каждый объявлял других дьявольскими антихристами).

Так при взгляде на общество того времени выясняется, что, собственно, все его элементы находились в состоянии взаимного соперничества и в борьбе всех против всех, а это означало, что существовавший общественный строй не мог уже удерживать общество как единое целое, не отвечал больше его потребностям и близился к распаду, ибо он базировался на отживавшей уже феодальной основе. Феодальная основа, некогда удовлетворявшая людей, занимавшихся сельским хозяйством и живших доходами с земли, не удовлетворяла и не могла удовлетворять общество, которое чем дальше, тем все больше опиралось на ремесленное производство, торговлю и денежное хозяйство.

Издавна известно, что если два человека производят товар и торгуют, то тот, кто располагает большими средствами, быстро богатеет и входит в силу, в то время как другой остается позади и часто разоряется окончательно.

То же самое происходило и в обществе, во всех его частях в начале XV столетия. И постепенно каждое сословие стало делиться внутри себя на преуспевающих и разоряющихся.

Дворянство дифференцировалось: с одной стороны – собственники владений, так называемые паны; им принадлежали огромные земельные угодья, которые они непрерывно увеличивали, округляли, получая с них возраставшие доходы (например, в южной Чехии – род Рожмберков); с другой стороны – низшее дворянство, рыцари и земаны, которые, наоборот, беднели. Почему? Потому, что мелкие хозяйства не могли выдержать конкуренции с крупными поместьями панов и к тому же не могли увеличиваться, так как у владельцев их не было денег на покупку новой земли, да и паны не стали бы продавать ее земану, так как сами стремились скупать новые наделы. Если же у такого небогатого дворянина были сыновья, ему оставалось только разделить между ними свое имущество; сыновья, в свою очередь, делили его между внуками, и такдо тех пор, пока родовой надел не становился до того мал, что уже не мог прокормить хотя и «высокородного», но обедневшего владельца. В конце концов рыцарь или земан покидал родное гнездо и отправлялся на поиски пропитания на чьей-нибудь «службе» – большей частью на военной службе у короля или у какого-нибудь могущественного пана. Такова, например, была судьба и Яна Жижки из Троцнова.

То же самое происходило и в церкви. С одной стороны – богатые прелаты и приходские священники, которым принадлежало по нескольку приходов и «кормов», с другой – большое число бедных священников, которые зарабатывали, собственно, наемной духовной работой.

Такая же дифференциация существовала и в сословии бюргеров, о чем наглядно свидетельствует пример пражских городов.

Но прежде нужно сказать о самой многочисленной части чешского общества в XV столетии – о сельских крепостных и о городских трудящихся и бедноте. Народ не оказывал тогда ни малейшего влияния на формирование общественной жизни, он был политически бесправен, юридически неправомочен, а экономически – угнетен и эксплуатируем. Один немецкий рисунок изображает крестьянина, на спине которого сидит пан, бюргер, король и выше всего – папа. Это символическое изображение целиком соответствует действительности: трудящийся народ нес на своих плечах всю тяжесть труда, создавая богатство тогдашнего общества; народ трудился, а те, кто стоял над ним, пожинали плоды. На народ смотрели только как на источник доходов, столь же несомненный, как, например, пахотные земли, которым надлежит приносить золотые колосья. Но в нужде и страдании народном, естественно, накапливался могучий взрыв, вылившийся впоследствии в революционное движение, потрясшее основы разваливающегося общественного порядка.

Этому трудящемуся люду города и деревни, этой бедноте нечего было терять, положение ее уже не могло быть хуже, а потому все свои силы она отдала борьбе против старых порядков, давивших ее. Народ стал главнейшей ударной силой гуситского революционного движения.

Но возвратимся теперь к городу, дыхание и дух которого ежедневно, много лет подряд окружали Гуса, – возвратимся к Праге.

ГЛАВА 3
ПРАГА В ЭПОХУ ГУСА

Когда Гус приехал в Прагу, она была но тому времени большим городом, насчитывая более тридцати тысяч жителей. Ни один город Германской империи не мог сравняться с ней размерами, и только старые торговые города в северной Италии и Фландрии превосходили Прагу. Нельзя забывать, что в период правления Карла IV Прага в течение тридцати лет была столицей Римско-Германской империи [12]12
  Римско-Германская империя – точное название: Священная Римская империя германской нации. Провозглашена Оттоном I в X веке. В ее состав входили не только германские государства, но и Италия, Чехия, Бургундия и т. д. В XIV веке начинается распад империи. Окончательно прекратила свое существование в 1806 году.


[Закрыть], ее центром и резиденцией императора. Сюда, ко двору Карла, устремлялись купцы из разных стран, сюда приезжали посольства и послы с многочисленной свитой, здесь сосредоточивались материальные и культурные ценности, чтобы служить прихотям сильных мира сего.

Каков же был состав пражского населения?

Если оставить в стороне двор и дворянство, которые жили своей особой жизнью привилегированного феодального класса, то остальное, и основное, население делилось на несколько групп.

Прежде всего так называемый городской патрициат. Патриции были самые богатые горожане, старожилы, большей частью потомки старых бюргерских родов, которые некогда участвовали в строительстве и расширении города.

Так как Новое Место было заложено позже, во времена Карла IV, патрициат сосредоточился главным образом в Старом Месте. Здешние патриции – богатейшие коммерсанты, купцы и финансисты – благодаря своей экономической мощи удерживали в руках всю экономическую и политическую власть над городом, хотя численно представляли собой несравненное меньшинство… Они сами, члены их семей и родственники сменяли друг друга на коншельских креслах в ратуше и как подлинные хозяева города получали большую часть доходов с городского хозяйства, с торговых и судебных поборов, с принадлежавших городу угодий. И, разумеется, они прилагали все силы, чтобы ни с кем не делить этих доходов.

Остальная часть населения подчинялась не только политически, но и экономически городской управе, которую патриции держали в своих руках. Делали они это и другими способами при помощи займов. Большей частью это происходило так: если какой-нибудь небогатый пришелец или ремесленник хотел построить себе дом или мастерскую в городе, то обычно ему не хватало собственных средств и он был вынужден занимать. У кого? У того, кто имел свободные деньги: у какого-нибудь патриция. Но за это он должен был обязаться платить с этого дома своему кредитору так называемую вечную плату – своего рода проценты с долга. Как правило, этот процент составлял одну десятую часть одолженной суммы. Однако такое обязательство, весьма обычное в средние века, имело одну неприятную особенность: выплата не прекращалась и по истечении десяти лет, когда погашался весь долг, а оставалась вечной. Отсюда и ее название. Это была своего рода постоянная ипотека, которую выплачивал сначала владелец дома, затем его сын, внук и сын внука, короче, каждый последующий наследник и даже лицо, купившее дом. Вносить такую вечную плату было железной обязанностью, и промедление могло привести к потере дома.

В Праге не было почти ни одного непатрицианского дома, который не был бы обложен вечной платой, а многие патриции получали эти нетрудовые доходы с пятидесяти и даже со ста домов менее состоятельных горожан. Из этого ясно, каким тяжким бременем ложилось на большинство населения господство горстки всемогущего патрициата.

Вражда между патрициатом и остальным населением в Праге усиливалась еще и тем, что старые патрицианские роды были большей частью немецкими, в то время как беднейшие слои населения, ремесленники и позднейшие пришельцы, заселившие, например, все Новое Место, были чешскими. Так к социальным противоречиям добавлялись национальные.

Гораздо многочисленнее патрициата были менее состоятельные мелкие бюргеры, занимавшиеся по большей части ремеслом. И так как цеховой устав [13]13
  Ремесленные цехи – в средние века объединения городских ремесленников определенной профессии для защиты от посягательств феодалов и сохранения монопольного положения в производстве и сбыте товаров.


[Закрыть]удерживал производство в застывших рамках, представители этого слоя не могли надеяться быстро разбогатеть, как крупные купцы из патрициев, и подняться до высшего класса.

Полноправными горожанами считались все домовладельцы вместе с их семьями. Во всех пражских городах насчитывалось тогда до трех тысяч домов, из этого числа нужно, однако, вычесть дома дворян и патрициев, чтобы установить количество остальных «оседлых» горожан.

Но на этом еще не кончалось расслоение пражского населения. Гораздо более многочисленную группу составляли те, у кого не было ни собственных домов, ни мастерских, у кого были только руки, чтобы заработать на жизнь.

Этот довольно разнородный слой населения и составлял городскую бедноту. К ней принадлежали по денщики и, как мы сказали бы сегодня, неквалифицированные, подсобные рабочие, ремесленные подмастерья, которые из-за недостатка денег или по другим причинам не могли стать самостоятельными мастерами; обедневшие ремесленники, лишившиеся мастерской, и так далее – вплоть до безработных и просто нищих. Те же из них, кто имел работу, не мог надеяться на постоянный заработок. Их нанимали временно для выполнения определенной работы, и для них периоды занятости часто сменялись вынужденным бездельем, а следовательно, и голодом.

Оплата труда была очень низкой. Подмастерья, обученные какому-нибудь ремеслу, зарабатывали в среднем два гроша в день, неквалифицированные рабочие, поденщики – один грош. Питание же одного человека в день стоило примерно два гроша. Поэтому поденщики большей частью питались одним хлебом. Где же им было взять денег на одежду? О расходах на жилье уже нечего было и говорить. И к этому еще по большей части прибавлялась необходимость кормить семью, детей. При таких обстоятельствах было исключено, чтобы кто-либо трудом мог улучшить свое положение. Ухудшить же его было очень просто – стоило в течение некоторого времени пробыть без работы или лишиться, к примеру, своего рабочего инструмента. Если, допустим, плотник лишался своего топора, стоившего два с половиной гроша, ему никогда уже на него не заработать, так как без топора он мог исполнять только поденную работу, платы за которую едва хватало на самое жалкое существование.

Так постоянно возрастало число бедняков, в особенности когда в Прагу потянулась деревенская беднота в напрасной надежде, что в городе все же легче прокормиться. Толпы безработных бродили по пражским улицам от одной стройки к другой, жадно подстерегая даже самый малый и самый недолговременный заработок. Большой избыток дешевой рабочей силы позволял работодателям всячески эксплуатировать труд людей, причем одним из главных эксплуататоров, чье корыстолюбие не останавливалось даже перед страшной нищетой бедняков, была опять-таки церковь. Плата за крещение, похороны, исповедь имела твердые границы, во всяком случае нижние, и такса за эти «христианские обряды» колебалась от трех до шести грошей. Никто, однако, не решался экономить на этих расходах, ибо для верующих ужасной казалась мысль о том, что их покойник будет погребен без последнего помазания и окропления святой водой и, следовательно, попадет в ад.

Правовое состояние бедняка ставило его в очень невыгодное положение. О каком-либо равенстве перед законом не могло быть и речи. Совершенно различные наказания были для богатых, которые большей частью могли откупиться денежным штрафом хотя бы и за убийство, и для бедняков, которым даже за воровство, совершенное с голоду, грозило отсечение руки или другое жестокое телесное наказание. Процессуальные правила предписывали также, что свидетели, приглашенные в городской суд для защиты обвиняемого, должны владеть имуществом стоимостью не менее двадцати коп грошей [14]14
  Копа – древняя единица счета, равная шести десяткам.


[Закрыть], что составляло цену хорошего пражского дома. Где же мог бедняк взять такого свидетеля? К тому же судебное дело было заранее проиграно, если одна из сторон не могла нанять адвоката, который следил бы за точным исполнением всех весьма сложных процессуальных формальностей и порядков судопроизводства. Достаточно было, к примеру, неправильно поднять пальцы во время присяги или ошибиться при произнесении – какой-либо положенной формулы, чтобы проиграть процесс, Адвокат же стоил очень дорого и, следовательно, был недоступен для бедняка, который подавал в суд или привлекался к суду.

С горькой иронией рисует народная песня того времени положение пражской бедноты:

 
В лачуги к нам грозят ворваться, стучатся в ставни холода.
Проснитесь, братья-оборванцы, ведь одежонка-то худа!
Гуляет ветер по карманам, сзистит в проулках и дворах.
Нам из отменного тумана похлебку варят повара.
Из ночи жарят нам дичину, окорока коптят во сне…
О братья, значит, есть причина считать, что мир хорош вполне.
Пооблиняли наши шубы, не греют нос воротники…
О бедняки, вам не до шуток, что будем делать, бедняки?.. [15]15
  Перевод стихов в книге Станислава Рассадина.


[Закрыть]
 

В Праге из тридцати тысяч жителей дворяне, патриции и домовладельцы с их семьями составляли только немногочисленную верхнюю прослойку. Все остальное население – это беднота всех ступеней и оттенков. Число ее не только в Праге, но и в других имперских городах приближалось к половине всего городского населения.

Из всего сказанного становится ясным, сколько было в Праге противоречий, сколько здесь скрещивалось интересов, как постоянно нарастало напряжение между отдельными слоями общества, напряжение прежде всего экономическое и социальное, усиливавшееся к тому же национальными противоречиями.

А в годы пребывания Гуса в Праге все эти конфликты стали особенно острыми, так как уже в течение нескольких лет длился непрерывно углублявшийся экономический и политический кризис.

Он начался вскоре после смерти Карла IV (1378 г.). Когда над королевским гробом красноречивый университетский профессор Войтех Ранькув произносил надгробную речь, то он помимо прочего сказал: «Все должны скорбеть о смерти императора, нам же, в королевстве Чешском, тем труднее перенести ее, чем больше боимся мы, что среди бурлящих волн и грохота угрожающих нам войн ладья наша, то есть Чехия, вероятнее всего, станет игралищем в руках врагов, коль скоро лишились мы столь великого гребца и таким кормщиком покинуты».

Бури и опасности вообще грозили со всех сторон чехам и в самой Чехии и в империи. Сын же и преемник Карла – Вацлав IV был несравненно более слабым и неопытным «кормщиком», чем его отец. Он не мог подчинить себе свое дворянство, не умел разобраться в сложных отношениях, создавшихся в империи, и дело дошло до того, что в 1400 году он лишился императорской короны и трона.

Для Чехии и Праги это имело не только важные политические, но главным образом и экономические последствия. Некогда богатейшая страна Европы начала беднеть. Прага перестала быть императорской резиденцией, сюда уже не приезжали посольства и послы из разных стран, не находили спроса дорогие товары, заглохла здесь и международная торговля. Новые торговые центры начали возникать и развиваться в других местах. В сравнении с предшествующей эпохой уменьшилось и строительство, зато увеличились дороговизна и безработица.

Только церковь изо всех сил стремилась удержать свои былые позиции; в эпоху Карла IV ее богатства неизмеримо росли, и она никоим образом не желала их терять, по-прежнему неустанно стремясь к их умножению. Чем дальше, тем больше пренебрегала церковь своими духовными обязанностями, сосредоточивая все свои заботы на материальных интересах.

ГЛАВА 4
ПРЕДШЕСТВЕННИКИ И УЧИТЕЛЯ ГУСА

Мы попытались представить взору читателя картину чешского и пражского общества начала XV века, познакомились с его составными частями, определили их интересы и экономическую силу; и перед нами раскрылись противоречия и несоответствия, двигавшие и сотрясавшие это общество.

Конечно, с такой наглядностью картина эта рисуется нам теперь, много веков спустя, человек же, живший в ту эпоху, ее современник, не представлял да и не мог представить себе все это с такой ясностью. Но хотя современники Гуса и не могли составить представление обо всех движущих силах и явлениях своего времени, однако и они чувствовали и более или менее осознавали основные недостатки и трудности той общественной жизни, с которой ежедневно сталкивались. Противоречия эпохи они ощущали как ее современники. Более всего донимала людей церковь, которая упорно и систематически выкачивала деньги из сундуков и кошельков богатых и бедных. Средневековый человек чувствовал, что что-то неладно в общественном устройстве: всюду недовольство, войны, борьба, неопределенность, и чем дальше, тем больше несправедливых обид и ударов, а так как был тот человек верующим и набожным, то и ожидал помощи прежде всего от бога и от тех, через кого он общался с богом, – от священников, от церкви. Но именно церковь и ее представители горше всех обманули его надежды. Он искал у них утешения и помощи, а вместо того слышал лишь кое-как прочитанные проповеди и небрежные богослужения; зато к верующим тянулись алчные руки служителей церкви, и все они. требовали одного: «Плати нам, заплати нам! До твоей души нам дела нет, но деньги твои нужны нам!» Вместе с тем верующие видели пышную роскошь монастырей и храмов, видели, что при капитулах больших пражских соборов сотни церковников жили беззаботно и праздно, алтари и ризы сверкали золотом, а жизнь высоких духовных сановников и богатых приходских священников являла образец распущенности и падения нравственности. Чего уж боле, если о некоторых пражских священниках было известно, что они содержали… публичные дома, извлекая прибыль из этих предприятий.

Дом, в котором родился Ян Гус, в Гусинце (до пожара). Прага «Стобашенная».

Собор св. Витта в Праге.

Недовольство и возмущение практикой церкви давно уже росли в городах и деревнях. И всегда напрашивалось сравнение между тем, что слово божье – библия – требовало от христиан, и тем, как эти священные заветы исполнялись священниками, то есть теми самыми людьми, которые должны были быть руководителями и наставниками верующих. Так вновь и вновь сопоставлялся образ первоначальной, неиспорченной христианской общины с действительностью.

Люди, так жестоко обманутые церковью и разочарованные в ней, делились своими мнениями, и постепенно стали группироваться вокруг тех, кто умел найти словесное выражение их недовольству. Так прежде всего в глухой провинции, вдали от городов, начали возникать самые разнообразные народные секты со своими глашатаями справедливости, проповедниками и народными вождями. Какбы ни отличались друг от друга все эти сектантские учения, их объединяло одно: требование очистить церковь от всего наносного, мирского и возвратить ей раннехристианский характер. Это было типичным не только для чешских сект, но и для всех религиозных движений в Европе того времени.

Интересно, что в Чехии народное сектантское движение более всего распространилось на юге, в той местности, откуда родом был Гус.

В больших городах, – если говорить о Чехии, то в Праге, – всеобщее недовольство церковью проявлялось иначе. С церковных и университетских кафедр начали раздаваться голоса выдающихся одиночек, которые критиковали церковь и указывали путь к исправлению. Причем заслуга этих одиночек состоит только в том, что они в меру своего разума и мужества умели выразить в словах общее стремление людей своего времени.

Из предшественников Гуса следует прежде всего назвать троих.

Первый, поднявший свой голос еще в шестидесятых годах XIV века, был немецкий монах Конрад Вальдгаузер, священник в Тынском костеле. Резко осуждая роскошь церкви и светских господ, Вальдгаузер уповал на то, что они исправятся сами. Но самое важное заключалось в том, что свои взгляды Конрад Вальдгаузер провозглашал публично, перед простыми слушателями. Он был первым в плеяде проповедников, которые сеяли свои мысли" в массах, обращаясь к общественности. И хотя Вальдгаузер был по происхождению немец, к его мнениям начало присоединяться все больше чехов.

По стопам Вальдгаузера, только гораздо энергичнее, пошел и другой проповедник, моравец Ян Милич из Кромержижа. Его выступления получили несравненно больший резонанс: он обращался к более многочисленной чешской аудитории и не только увлекал людей словами, но и примерным соблюдением собственных принципов в личной жизни: Милич отрекся от всех церковных и светских должностей (он был нотариусом королевской канцелярии и пражским каноником), одевался и питался крайне скромно, вел строго нравственный образ жизни. Того же требовал Милич и от окружающих; известно, как резко он выступил против самого Карла IV, которого публично назвал антихристом; известно, что он организовал прибежище для публичных женщин, которые под его влиянием отказались от своего ремесла и где им помогали перейти к честному труду.

Так как Милич видел спасение мира единственно в точном следовании закону божьему, то ему неминуемо пришлось столкнуться с многочисленными принятыми в то время общественными институтами и порядками. Так, прежде всего он столкнулся со светской властью вообще, ибо провозгласил принцип: «Все владыки духовные или светские, которые правят несправедливо, – не владыки, а грабители!» Он восставал также против торговли, осуждая продажу вещей по более дорогой цене, чем та, за которую они были получены, а в особенности ополчался против купчих сделок с вечной платой, что находило исключительно горячий отклик у пражских слушателей. В других своих проповедях Милич страстно боролся против чрезмерного возвышения священников над простыми верующими во время обряда причастия.

Правда, выступления Милича не были еще систематическими, касались лишь отдельных вопросов и по большей части не выходили из границ критики, но в сопоставлении с существовавшим тогда строем они являли образец бесстрашия и революционности и нередко затрагивали самые основы общественного порядка.

Последним из славной троицы проповедников-реформистов до Гуса был таборский уроженец Матей из Янова, впоследствии проповедник в староместском соборе св. Микулаша. Это был исключительно образованный человек. Учился он в Париже на факультете теологии и свободных искусств (так тогда именовали философию) и получил там звание магистра (профессора). Много ценных познаний приобрел он затем в Италии, в Риме. По возвращении в Чехию Матей с большой энергией отдался ученой литературной деятельности и проповедническим трудам.

В речах Матея из Янова с небывалой откровенностью и воинственностью прозвучали уже некоторые основные принципы будущей программы реформ. Матей из Янова резко восставал против внешней пышности церкви и требовал, чтобы она отвернулась от всего показного, поверхностного и обратилась к сущности своего послания.

Он отвергал чрезмерное почитание святых, икон и мощей: «Любая виселица в городе полезнее, чем самая почитаемая икона или скульптура в храме. Ибо виселица есть средство справедливости Божьей и уменьшает зло людское… в то время как от икон и почитания их пошло все языческое поклонение идолам». Гораздо последовательнее развил Матей из Янова протест Милича против возвышения священников при причастии: «Священники, служащие мессу, пользуются правом причаститься телу и крови Христовой. Почему же не дают они этого права и остальным мирянам? [16]16
  Миряне – светские люди, не имеющие священнического сана.


[Закрыть]Если ответят они, что сие им было дано, то это чистая ложь, ибо Господь дал себя всем. Если же говорят: достойны мы, но не миряне, или – мы достойны больше мирян, то сие есть гордыня, а от нее – зависть и неспособность, ибо не должность делает человека достойным причастия, но вера и любовь и добродетельная жизнь». С небывалой остротой рисовал он перед своими читателями и слушателями образ чистой ранней церкви и сравнивал ее с современной церковью, которая служит мамоне [17]17
  Мамона – божество (сирийское), олицетворяющее богатство, сребролюбие, алчность.


[Закрыть], погрязла в мирских заботах и подвластна уже не Христу, а антихристу. Ибо именно антихрист пользуется внешней пышностью для обмана людей, превращает слуг господних в рабов золота, и «чем более высокое место занимает кто в церкви, тем больший есть он у антихриста; если же на самом высоком месте во главе всех находится, гот и есть высший антихрист». Образец же, по которому следовало изменить церковь и весь мир, христианин мог найти в одной только библии.

Слова любимых проповедников падали на особенно плодородную почву в Праге, в большом городе, где жили сотни студентов, где в недавно созданном университете усердно занимались научными трудами и, главное, где в сознании населения острее всего отражалось бремя раздоров и напряжения.

В эту-то атмосферу, в гущу страстных университетских дискуссий, полемик и споров, которые велись и словом и пером, и попал Гус.

Возможно, что сам Гус еще слышал Матея из Янова или по крайней мере читал его труды. Но до него доходили голоса и более ранних проповедников. А учеба в университете захлестывала его волнами новых идей и знаний. Факультет свободных искусств давал своим слушателям все то, что было тогда достоянием различных наук, начиная с естествознания, истории и языков и кончая сложнейшими философскими системами. Двадцати двух лет Гус достиг звания бакалавра свободных искусств, в 1396 году стал магистром с правом чтения лекций, в 1400 году записался на богословский факультет и вскоре, уже посвященный в сан священника, получил звание бакалавра богословия.

Как раз во времена учебы Гуса в Пражский университет проникло еще одно реформаторское течение, на этот раз извне, из Англии. Тогда оба двора – лондонский и пражский – сблизились в результате брака сестры короля Вацлава IV с английским королем, и несколько чехов стали студентами Оксфордского университета. Возвратившись домой, они привезли оттуда копии некоторых трактатов английского реформатора Джона Уиклифа. Реформы Уиклифа тоже были направлены против церковных порядков и прежде всего против папы, да и в богословские вопросы учение оксфордского профессора вносило много нового.

Гус и многие его друзья приветствовали учение английского реформатора, видя в нем еще одного союзника в дальнейшей отечественной борьбе за реформу. Гус, переписывая трактаты Уиклифа, часто не мог справиться с волнением и сопровождал переписываемые слова восторженными комментариями на полях: «Золота стоит то, что здесь написано», и в другом месте: «Боже, пошли Уиклифу царствие небесное!»

Рассматривая все источники нового реформатского, критического движения, нельзя забывать еще об одном: не только богословы, университетские магистры и образованные люди, но все христиане вообще были тогда поколеблены в своем доверии к церкви расколом, разделившим само верховное руководство христианства. Ведь церковь столетиями внушала верующим, что их главою является папа, преемник апостола Петра, от которого он принял ключи духовного господства, владыка владык, наместник Христа на земле. Но в 1378 году произошел раскол: римскому папе, поддерживаемому Францией, противостоял антипапа, обосновавшийся в Авиньоне. Это раздвоение – схизма [18]18
  Схизма – раскол. В средние века схизмой называли случаи двойных или тройных выборов в папы.


[Закрыть]– было продолжено в лице преемников обоих пап. Каждый из двух пап провозглашал себя единственно законным и предавал соперника проклятиям и анафеме; оба владыки спорили из-за оброчных владений, следовательно, боролись главным образом за десятину и прочие доходы. К концу первого десятилетия XV века к двум папам прибавился даже третий антипапа. Нужно представить себе доверчивый образ мышления средневекового христианина, привыкшего к почитанию папы и послушанию, чтобы понять, каким страшным смятением и ужасом должно было все это потрясти души верующих. Как внезапно открылись двери для сомнений и недоверия, которые, не будь этого, вряд ли пришли бы на ум христианину.

Вот что окружало Гуса, взывало к его знаниям и совести, обращалось к нему языком ученых трактатов и университетских диспутов. Но сильнее всех предшественников, учителей, писателей и ученых воздействовал на Гуса самый красноречивый, убедительный и властный наставник – сама жизнь, частью которой был и Гус, жизнь, от которой он никогда не отворачивался, чтобы замкнуться в безжизненных стенах ученого кабинета. Сын бедной деревни, с детства познавший нужду, тяжелый труд и заботь бедняков, Гус не переставал видеть то великое, коренное противостояние мира властителей миру угнетенных, с которым он впервые столкнулся в Прахатицах, а затем в Праге. Осознание этих противоположностей, соединенное со способностью видеть век вытекающую отсюда несправедливость и жестокость, становится постоянной основой всего мышления и деятельности Гуса. Так жизнь и страдания притесняемых, эксплуатируемых и униженных направляют и подстегивают Гуса на всем его дальнейшем пути гораздо сильнее, чем любой предшественник-реформатор и любое критическое сочинение.

Гусу мало было занятий университетского профессора, и центр тяжести своей деятельности он перенес на кафедру проповедника. Гус стал подлинно народным проповедником, лучше всех других умевшим понимать свою народную аудиторию.