Текст книги "Магистр Ян"

Автор книги: Милош Кратохвил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Милош Вацлав Кратохвил
Магистр Ян

Г. Шубин. Роман «Магистр Ян»

Его уничтожили, но не победили!

Эразм Роттердамский

Великий подвиг национального героя чешского народа магистра Яна Гуса на протяжении пяти с половиной веков вызывает восхищение всех честных людей.

Интерес русских к личности Яна Гуса возник очень давно. Бесстрашный враг самодержавия и крепостного права А.Н. Радищев отмечал сходство своей судьбы с судьбой чешского мыслителя. Позже имя Гуса стало еще более популярным. Буржуазные либералы видели в нем церковного реформатора, а революционные демократы – борца за народное счастье. В.Г. Белинский, А.И. Герцен, Н.Г. Чернышевский и Н.А. Добролюбов желали «стране таборитов, родине Гуса и Иеронима Пражского» как можно скорее избавиться от социального, иноземного и церковного гнета.

Передовые русские люди, горячо сочувствовавшие борьбе чешского народа, пользовались взаимным уважением своих друзей. В знак признательности за дружественное отношение многие чехи посылали русским братьям сочинения и портреты магистра. В рукописном отделе Ленинградской государственной Публичной библиотеки имени М.Е. Салтыкова-Щедрина до сих пор хранится дар чешских ученых русским ученым – сборник проповедей, прочитанных магистром Яном Гусом за четыре года до его трагической гибели.

Личностью Гуса глубоко интересовались основоположники научного коммунизма – К. Маркс и Ф. Энгельс. Молодой Энгельс собирался изобразить Гуса как борца, жертвующего жизнью за человечество. В образе героя своей новеллы он хотел Фауста «соединить с Яном Гусом». [1]1
  Ф. Энгельс – В. Греберу (1839) в книге: К. Маркс и Ф. Энгельс. «Из ранних произведений». М., Госполитиздат, 1956, стр. 326.


[Закрыть]

К. Маркс и Ф. Энгельс показали классовую природу, движущие силы, основные политические течения, характер идеологии и значение гуситства в освободительном движении чехов.

В начале XV века Чешское королевство, одно из сильнейших государств в Европе, раздиралось острыми социальными, политическими, национальными и церковными противоречиями. Помещики, духовенство и городские патриции (как правило – немцы-колонисты) жестоко угнетали чешский народ. Трудящиеся – крестьяне и ремесленники – страдали от поборов короля, папы, помещиков и попов. Католическое духовенство, владевшее одной третью всех земель, безжалостно эксплуатировало чешский народ, тормозило развитие образования, наук и искусств.

С протестом против гнета католической церкви и с требованием ее реформы выступил профессор Пражского университета магистр Ян Гус (1369–1415). Гус резко осудил алчность и стяжательство духовенства. Утверждение папы о своей непогрешимости магистр объявил богохульством, продажный папский Рим – царством антихриста, а патрициев и купцов – подручными дьявола. Хотя магистр признавал обязанность крестьян работать на господ, однако требовал от последних справедливого вознаграждения. Гусова критика феодализма не выходила за рамки этого строя, но в ней слышатся отголоски борьбы трудящихся со своими угнетателями. «Как защитник национальных и народных прав, – писал К. Маркс, – Гус становился тем популярнее… чем яростнее нападали на него немецкие остолопы (Knoten)». [2]2
  Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. VI, стр. 214.


[Закрыть]

Констанцский собор объявил учение Гуса еретическим и приговорил магистра к сожжению на костре.

После смерти Гуса в Чехии разразилось плебейско-крестьянское движение (1419–1437). Войско последователей Гуса – таборитов, возглавлявшееся Яном Жижкой и Прокопом Великим, отразило пять крестовых походов, организованных папой и императором.

Молодая чешская буржуазия, боровшаяся за свое господство, увидела в Гусе вождя и стала под его знамя. Но уже в конце XIX века она отказалась от гусизма. На дискуссии Земского сейма (1889 г.) об установлении мемориальной доски с именем магистра в Национальном музее представитель крупных помещиков и капиталистов князь К. Шварценберг заявил: «Мы – потомки той католической шляхты, которая разгромила таборитов у Липан и гуситские чешские отряды на Белой Горе. Мы, Шварценберги, видим в гуситах не славных богатырей, а банду разбойников и поджигателей, коммунистов XV века, и будем бороться против вас, новоявленных гуситов, так же решительно, как паны Рожмберки против старых гуситов».

Подлинными носителями и продолжателями прогрессивных гуситских традиций оказались рабочие и крестьяне. Сватомаркетский съезд рабочих демократов (1878 г.), на котором была основана Чехословацкая социал-демократическая партия, в своем решении заявил о поддержке гуситской традиции.

После основания Чехословацкой республики (1918 г.) буржуазии снова понадобился Гус, – она захотела быть «гуситской» и изобразила его предтечей «отца нации», президента республики Т. Масарика. Чехословацкие коммунисты показали, что «отец нации» и его клика вовсе не гуситы, а прислужники капиталистов. Всемирно известный писатель Ярослав Гашек, один из первых чешских коммунистов, с оружием в руках защищавший молодую Советскую Россию, видел сходство своих соратников, чехословацких и русских красноармейцев, с гуситами XV века. Он гордо заявлял: «Мы – потомки таборитов, первых в Европе социалистов-коммунистов!»

В годы второй мировой войны советские и чехословацкие воины, как пелось в марше Чехословацкого корпуса, – «потомки славных русских богатырей и внуки гуситов», плечом к плечу боролись за освобождение Чехословакии от немецко-фашистских оккупантов. Немало советских и чехословацких бойцов полегло на улицах и площадях Праги, в том числе и на Староместской площади, прямо у памятника магистру Яну.

Чехи и словаки высоко чтят память своего национального героя и учителя. Юные граждане Чехословацкой Социалистической Республики изучают жизнь Гуса и пишут о нем сочинения. Более сорока лет тому назад сочинение о Гусе под названием «Не отрекусь!» написал гимназист Юлиус Фучик. Защищая коммунизм, Фучик совершил такой же мужественный подвиг, как и Ян Гус. Трудящиеся Чехословакии, построив общество без эксплуатации человека человеком, осуществили многие заветные мечты своего великого предка. В 1952 году они восстановили национальную святыню – Вифлеемскую часовню, с кафедры которой Гус проповедовал свои идеи. В настоящее время Чехословацкая Академия наук издает тщательно подготовленное полное собрание его сочинений. Ежегодно 6 июля в память о Гусе по всей Чехии зажигаются костры. Крупнейшие манифестации, связанные с успехами социалистического строительства, ныне происходят у памятника магистру на Староместской площади. В 1957 году там же состоялся массовый митинг, посвященный советско-чехословацкой дружбе, – на нем выступил с речью Н.С. Хрущев.

Создать роман о героическом подвиге Яна Гуса не удалось ни либералам, ни демократам.

Известный историк-либерал Ф. Палацкий просил своего друга писателя К. Гавличека-Боровского написать роман о Гусе. Осуществить этот замысел Гавличек не смог. На основе исторической концепции Палацкого. Й. Тыл и А. Ирасек создали пьесы о магистре. В сороковые годы XIX века поэт-демократ К. Сабина написал роман «Гуситы». Шесть раз он переделывал роман, и шесть раз цензура возвращала его автору. Тогда Сабина разбил свое сочинение на отдельные главы и некоторые из них опубликовал.

Благоприятные условия для успешного развития чешской литературы появились только после победы чехословацких трудящихся над буржуазией. За создание романа о Яне Гусе взялся известный современный писатель М. Кратохвил, который к этому времени прошел сложный путь идейно-творческих исканий.

Милош Вацлав Кратохвил родился 6 января 1904 года в семье историка-архивариуса. Уже в гимназические годы он решил идти по стопам своего отца. С этой целью он окончил историческое отделение Карлова университета, ректором которого более пяти веков назад был герой его романа, и специальную архивную школу. Проработав в Пражском столичном архиве пятнадцать лет, Кратохвил глубоко изучил историю гуситского движения и опубликовал ряд исследований.

Книги, написанные Кратохвилом накануне и в годы второй мировой войны, начиная со сборника новелл «Ложный путь» (1938) и кончая романом «Король надевает рубаху» (1945), несут на себе отпечаток духовного кризиса, который переживало чешское общество. В эти годы писатель еще далек от традиции прогрессивной исторической прозы. Романы «Одинокий забияка» (1941) и «Король надевает рубаху» – наиболее характерные книги этого периода. В образах главных героев этих романов – кондотьера-забияки Русворма и короля Вацлава IV – писатель дает поэтические портреты индивидуумов, неспособных обрести веру ни в жизнь, ни в самих себя. Успехи и неудачи героя показаны автором в трагическом аспекте жизни, не позволяющем герою найти путь к народу.

Демонический нигилизм и обреченность героя не что иное, как выражение пессимизма самого автора. От этих недугов он избавился только после освобождения страны от господства фашизма, когда активно включился в строительство новой, социалистической культуры. Кратохвил принял энергичное участие в критической переоценке истории прошлого и его искусства. Героическая борьба чешского народа за социальное и национальное освобождение в прошлом и строительство социалистического общества после второй мировой войны явились источником оптимизма и творческого пафоса самого писателя. Кратохвил прочно встал на передовые позиции как в науке, так и в литературе.

Писатель обратил особое внимание на две важнейшие эпохи чешской истории – эпоху национального пробуждения и эпоху гуситского революционного движения.

Эпохе гуситского революционного движения Кратохвил посвятил ряд рассказов, сценариев и романов. Рассказы о народном трибуне – гуситском проповеднике Яне Желивском «Капеллан из Желива» и «Кровавый священник» (1946) – первое свидетельство об отказе писателя от старых художественных критериев и об овладении новыми. В духе нового миропонимания написаны Кратохвилом биографии Яна Гуса и его великих последователей – Яна Жижки и Яна Желивского.

Вместе с режиссером О. Ваврой писатель создал по мотивам произведений А. Ирасека ряд сценариев известных советскому зрителю фильмов. «Ян Гус», «Ян Жижка», «Старинные чешские сказания», «Против всех» и другие.

Для детей Кратохвил написал «Гуситскую хронику». Это – книга рассказов о Яне Гусе и его последователях.

В романе «Магистр Ян» автор изображает начальный период гуситского революционного движения; роман состоит из двух книг – «Магистр Ян» (1951) и «Факел» (1950). В них повествуется о мужественном подвиге великого борца и мыслителя. В первой книге показана деятельность Гуса на фоне классовой борьбы в Чехии, во второй описывается церковный суд над героем в Констанце. Процесс Гуса длился четыре дня, а заседания собора – четыре года. Влияние их на последующие события оказалось обратно пропорциональным: осуждение и смерть Гуса послужили началом чешской драмы, потрясшей всю Европу, а заседания собора оказали на развитие европейских дел незначительное влияние.

В художественном воспроизведении Кратохвила Ян Гус – титан по силе мысли, страсти и учености. Многогранность интересов и сильный характер свойственны цельной, волевой и жизнедеятельной натуре великого гуманиста. Гус – ученый, преподаватель, богослов, писатель, проповедник и народный трибун. Он – автор многих трактатов, песен и проповедей. Мы видим Гуса среди студентов, которым он диктует свой антипапский памфлет, слышим речь против индульгенций на совете профессоров университета, искреннюю беседу со своими коллегами в мензе, задушевный разговор с пражскими ремесленниками, проповеди в Вифлеемской часовне и под липой, среди баварских крестьян и констанцских ремесленников, его мужественные ответы прелатам-инквизиторам. Перед кем бы поборник правды ни выступал, везде он отстаивал интересы народа. Гус, как многие великие люди средневековья, был искренне верующим, набожным человеком. Однако это не помешало ему выступить против церковных порядков. Отстаивая догмы «Священного писания», он одновременно защищал свой народ от поборов помещиков, попов и Ватикана. Во время господства религиозной формы идеологии Гус использовал «Священное писание» как оружие против угнетателей своего народа. Это поняли и его враги: кардинал Забарелла упрекает магистра в «буквальном» понимании им библейских заповедей.

Образ магистра подается в сравнении с целой галереей портретов светских и духовных лиц. В этой галерее есть беглые характеристики его духовных предшественников и яркие, запоминающиеся образы его друзей и противников.

Писатель показывает целый ряд светских лиц – слабовольного, усталого и больного короля Вацлава IV, сначала поддерживавшего Гуса, а потом отказавшегося от него, королеву Софию, королевских советников – Яна из Хлума, Вацлава из Дубе, Индржиха Лефля из Лажан и земана Ондржея из Козьего Градека – почитателей и защитников магистра; брата Вацлава IV, властолюбивого, вероломного негодяя и интригана, мечтавшего стать во главе светской и духовной власти, римского короля Сигизмунда, [3]3
  После смерти императора Карла IV между его сыновьями Вацлавом и Сигизмундом шла борьба за власть в империи. Номинально императором был Вацлав, а фактически – Сигизмунд, «римский король».


[Закрыть]выдавшего Гуса собору; грубого и беспринципного военачальника папы – тирольского герцога Фридриха и «деловых людей» – негоцианта Рунтингера, банкира Виндэкке, менялу Аммеризи, которые требовали скорейшей расправы со «смутьяном».

Особенно хорошо удались Кратохвилу портреты духовных лиц. Убедительны образы заклятого врага чешского народа, папы-разбойника Иоанна XXIII, уставшего от борьбы со своими соперниками-антипапами; властных, хищных, фанатичных, мечтавших о папской тиаре кардиналов-мракобесов дʼАйи и Жерсона, интригана Забареллы, потерпевшего моральное поражение в беседах с Гусом; беспощадного папского посла-вояки Бранкаччи, пражского архиепископа, попа-доносчика Противы и отца Войтеха. Все они, как могли, приложили руку к черному делу – казни Гуса.

К другой группе относятся престарелый учитель Гуса, затравленный инквизицией Станислав из Знойма, и бывший друг магистра трусливый Штепан Палеч, перешедший на службу церкви и предавший Гуса.

В романе изображены друзья и единомышленники Гуса – Иероним Пражский, Якоубек из Стршибра и Ян Кардинал, которые остаются верными магистру до конца.

С большой теплотой рисует Кратохвил пражских подмастерьев Яна, Йиру, Мартина и его возлюбленную Йоганку. Но эти герои эпизодичны, – они служат автору лишь для раскрытия характера демократизма Гуса. К сожалению, недостаточно убедительно изображена борьба между крестьянами и шляхтичами, – из числа последних показаны только сторонники и покровители Гуса.

Роман «Магистр Ян» – документально достоверное и художественно правдивое произведение.

«Современному читателю, – пишет автор в послесловии к чешскому изданию, – может показаться, что некоторые понятия и взгляды Гуса, изложенные в этом романе, иногда слишком созвучны нашим понятиям. Таков, например, взгляд Гуса на свободу человека, его понимание зависимости церковной политики от ее материальной базы и т. п. Я обращаю особое внимание читателя на то, что любой взгляд, любая точка зрения, девиз и тезис Гуса, выраженные его словами, идеями и проявляющиеся в его поступках, всегда строго опираются на источники – сочинения, письма, проповеди, университетские выступления, диспуты и протоколы констанцского суда».

Благодаря своей исторической документальности и художественной правдивости роман имеет большое познавательное и воспитательное значение.

Попы-католики всячески чернили образ Гуса и стремились вытравить его из памяти народа пропагандой культов «национальных святых»: короля Вацлава I и викария Яна Непомуцкого, которые служили примером смирения, покорности и непротивления злу насилием. В отличие от них Гус в изображении католического духовенства – еретик и революционер, не отрицавший применения насилия ко всем угнетателям народа. В Гусе Кратохвила мы видим не святого великомученика, а настоящего национального героя.

«Магистр Ян» – яркое антиклерикальное произведение, разоблачающее кровавые преступления предков современных отцов Ватикана, убедительно показывающее паразитизм католической церкви, многовекового врага и эксплуататора чешского народа.

Автор романа осуждает реакционную роль немецких феодалов-колонистов, которые вместе с Римом веками угнетали, грабили и разоряли чешских трудящихся, разоблачает человеконенавистнические феодальные порядки. Он показывает историческую беспочвенность и бесперспективность стремлений отдельных властителей, грезивших о мировой империи во главе с папой или императором в то время, когда в центре Европы уже складывались сильные национальные государства.

Ян Гус и его последователи глубоко верили в счастливое будущее своего народа. Их борьба не пропала даром: чехословацкий народ построил социалистическое общество и осуществил самые заветные мечты своих мужественных предков.

Советским людям небезынтересно узнать, что уже в XV веке сподвижник Яна Гуса Иероним Пражский посетил Русь с миссией дружбы и что нерушимая дружба между чехословацким и советским народами имеет глубокие исторические корни.

Закрыв последнюю страницу романа, читатель преисполнится еще большей любовью к чешскому национальному герою и с гордостью повторит слова, сказанные о нем Н.С. Хрущевым: «…образ великого борца и мыслителя Яна Гуса зовет народ к неустанной борьбе за идеи правды и справедливости, за которые он без колебаний пошел на костер».

Георгий Шубин

Магистр Ян
Книга первая

В ПРАГЕ

Вороньё

– Грешники! Взгляните на эти цепи! В них закуют вас дьяволы и станут мучить. Отверзьте слух ваш и трепещите! Перед вами – человек, только что вернувшийся из преисподней! – хрипло, надорванным голосом кричал высокий костлявый монах со ступеней бокового портала Тынского храма, подняв высоко над головой толстую цепь, он перебирал пальцами ее звенья. Резкое звяканье железа и крик монаха привлекали внимание людей, столпившихся на маленькой площади перед храмом. Изжелта-бледное лицо монаха напоминало лошадиный череп. Его оживляли только темные колючие глаза. Монах беспокойно следил за слушателями, желая увидеть на их лицах смятение и страх. Потом, опутав себя цепью, он забегал по паперти, размахивая руками и извиваясь всем телом. Монах походил на ярмарочного торгаша, – он так же расхваливал свой товар и выискивал холодными хитрыми глазами покупателя, чтобы надуть его.

– Милосердый господь послал мне в ночи ангела, – продолжал монах с лошадиной головой, – а тот повел меня в ад, дабы я собственными глазами увидел невообразимые муки, уготованные вам, несчастные грешники! Я до сих пор не могу прийти в себя от страха, который мне пришлось пережить там! О ужас, ужас! На моих глазах черти варили грешников в кипящей смоле, кололи их раскаленными вилами, вспарывали животы и вытаскивали внутренности. Вот как они терзают грешников – без устали, вечно, вечно! – И цепь снова зазвенела над головой монаха. – Кто не верит, пусть взглянет на эту цепь! Когда ангел-хранитель выводил меня на божий свет, я вырвал ее из лап дьявола и взял с собой, как доказательство того, что я сам побывал в преисподней. Посмотрите на царапины – следы дьявольских когтей!

Монах наклонился к слушателям и протянул им цепь. Они невольно попятились. У самой паперти собралась большая толпа. Маленькая площадь между храмом, Унгельтскими воротами и домами горожан непрерывно наполнялась людьми, стекавшимися по узкой улочке со Староместской площади через ворота Старого Унгельта.

Толпа, собравшаяся на маленькой площади, привлекала прохожих. Они двигались не спеша. Многие пялились на необычное зрелище у входа в храм. Зеваки, стоявшие в задних рядах, приподнялись на цыпочки и вытянули шеи. Люди следили за судорожными движениями монаха и, когда его крик и жесты надоели им, начали показывать друг другу на большой окованный сундук, стоявший позади оратора, и на второго монаха, сидевшего за столиком у сундука. В отличие от костлявого крикуна его собрат был тучен, вял и равнодушен. Он словно утопал в собственном жиру. Толстяк еле-еле удерживал свои оплывшие веки полуоткрытыми. Возле монахов стояло несколько наемных солдат – таких же равнодушных и неподвижных, как толстяк у столика. Опершись на алебарды, они прислонились спинами к стене храма. В душе стражники проклинали на чем свет стоит свою проклятую службу, которая обязывала их торчать рядом с крикливым монахом и бессчетное количество раз быть свидетелями надоевшей им ярмарочной комедии.

Стражники раздраженно поглядывали на толпу. Бог знает, чтó забавного нашли эти люди в карканье монаха! Куда интереснее ловкий акробат, которого они видели позади толпы. Напротив собора какой-то комедиант расстелил тряпье на мостовой и, запрокинув свое гибкое тело назад, изогнул его дугой. Голова у него оказалась между согнутыми коленями и повернулась лицом к зрителям. Он охватил колени руками и судорожно застыл в таком положении. От натуги лицо акробата побагровело. Он держал зубами ветхий конусообразный колпак, ожидая, не бросит ли кто-нибудь на его донышко жалкий грошик. Но пражанам уже надоели эти ярмарочные комедианты, – никто не хотел тратить денег попусту, особенно теперь, когда возле акробата появился монах, его необычный горластый соперник.

Человек-змея с досадой разжал зубы. Колпак упал на землю. Бедняга расправил затекшие руки. Измученный, он еле стоял на ногах и, чтобы не упасть, прислонился к порталу. Столько народу прошло мимо, но никто не бросил ему ни гроша!

Накануне Троицына дня все готовились к празднику. Хозяйки убирали в домах, а их дочери вешали над окнами и над дверями гирлянды зеленых веток. Улицы Праги кишмя кишели приезжими. Чтобы положить в свои вечно пустые кошельки хоть немного денег, крестьяне несли на ярмарку козлят, ягнят, гусей, кур и даже немного яиц. Расположившись у стен и ворот, они робко предлагали свой товар прохожим. Бродячие торговцы шныряли в толпе, крикливо расхваливая гусей, булочки, пряности, стеклянные и медные безделушки.

По улицам бродили не столько бюргеры и ремесленники, торговцы и покупатели, сколько обездоленные – поденщики, батраки и безработные подмастерья. Эти люди не могли ни покупать, ни продавать. Занятые не более двух-трех дней в неделю, они постоянно голодали. Бедняки зарабатывали только на кусок хлеба, – слишком маленький, чтобы жить, и слишком большой, чтобы умереть. Так почему бы им не послоняться в субботу по улицам Праги, если у них мало работы и много времени? Сколько десятков несчастных приходилось на одного занятого ремесленника и сколько сотен – на одного купца и на одного бюргера! Прага – город бедняков, но ни один камешек ее стен, ни один глоток из винных бочек трактиров и богатых домов не принадлежит им. Церковь не поскупилась на праздники, – они у нее каждую неделю. Но для чего бедняку Троица и другие праздники? Они придуманы только для того, чтобы меньше трудиться и еще меньше зарабатывать. Свежий воздух щекотал ноздри и легкие. Ощущение голода в пустом желудке становилось острее. Но с приближением весны еще бодрее сокращались мышцы. Человеку хотелось охватить весь мир и так тряхнуть им, чтобы из него выпала хотя бы маленькая частичка счастья на долю бедняка.

Глянь-ка, там работают! Даже сегодня! Небольшая толпа людей, двигавшаяся со Староместской площади к маленькой площадке Тынского храма, точно по команде остановилась перед башней, еще стоявшей в лесах. По их доскам ходили люди и… работали. Да, работали!

Поденщики завистливо следили за движениями плотников. Пальцы напрасно сжимались сами собой. Поденщикам казалось, что они тоже взялись за топорища. Эх, если бы это было на самом деле! Они целый день размахивали бы топором, ударяли по смолистому бревну и обтесывали его. Работали бы! Весь день работали бы, а вечером получили бы деньги.

Внизу, у основания башни, вращалось большое колесо. На его вал наматывался канат, которым поднимали на леса тяжелые балки. Колесо приводилось в движение ногами. Какой-то бедняга шагал со спицы на спицу, перенося тяжесть всего тела то на одну, то на другую ногу. Его руки качались как маятники, а глаза с тупым безразличием смотрели на доски, беспрестанно двигавшиеся под его ногами.

Ну, этому не позавидует ни один человек, имевший дело с топором, молотом, долотом. Тот, кто делает вещи, не позавидует тому, кто делает только шаги, даже если он нашагает за весь день несколько грошей. Казалось, уже никакая сила не остановит этого человека: он будет шагать днем и ночью, до самой смерти, и даже не заметит, когда она наступит.

Поденщики хотели было идти дальше, но человек в колесе неожиданно пошатнулся и потерял опору. Его тело наклонилось и опустилось на мостки. Колесо резко затормозилось, дрогнуло и начало вращаться в обратном направлении. Балка полетела вниз, раскачиваясь и ударяя по лесам. А на земле стремительно вращалось колесо, подкидывая жалкое и бессильное тело. Когда балка коснулась земли, колесо остановилось. Пыль, поднявшаяся при падении балки, мало-помалу оседала.

Оглушительные удары никого не заинтересовали, – шума и стука на стройке хоть отбавляй. О несчастье знали только поденщики, стоявшие у колеса, да плотники, работавшие неподалеку, на лесах. Не успели двое плотников подбежать к колесу и вытащить из него безжизненное тело, как возле них очутился мастер. Его не интересовала ни работа плотников, ни судьба этого бедняги – умер он или только потерял сознание. Взгляд мастера сначала устремился на неподвижное колесо, а потом на кучку убогих, изможденных поденщиков. Работа должна продолжаться, колесо должно вертеться!

– Нужен один человек! – крикнул мастер.

Никто не завидовал бедняге, пока он шагал в колесе. Но когда он разбился, колесо оказалось свободным и ждало нового человека! Куда девалась гордость плотника и каменщика! Голодные поденщики обступили мастера. Каждый старался пробраться поближе и попасться ему на глаза.

Мастер взглянул на поденщиков, выбрал двоих и, быстро оглядев их с головы до пят, ловким движением ощупал мускулы рук и ног.

– Валяй! – сказал мастер одному из поденщиков. Когда второй ушел, опустив голову, первый быстро вскочил на колесо и всей своей тяжестью заставил его вращаться. На лесах снова заскрипели доски.

Монах всё еще продолжал хрипло взывать к толпе, собравшейся перед порталом Тынского храма.

– Я и сейчас еще содрогаюсь от ужаса за вас, несчастные грешники, думая о том, какие страдания придется испытать там в пекле! – говорил монах, алчно всматриваясь в лица старух и крестьян, до полусмерти напуганных адскими муками. – Но вы не отчаивайтесь! К счастью, еще не всё потеряно! На свете есть святая церковь. Она несет вам спасение! Святейший отец Иоанн XXIII [4]4
  Под именем Иоанна XXIII папский престол во время церковного раскола занимал кардинал Бальтазар Косса.


[Закрыть]соблаговолил дать разрешение на продажу всемогущих индульгенций – они спасут вас от пекла и его мук. Эти индульгенции – изумляйтесь и ликуйте! – может купить каждый прямо здесь, у нас! За копу [5]5
  Копа – мера в шестьдесят единиц; здесь – шестьдесят грошей.


[Закрыть]грошей господь избавит вас от ста дней адских мучений. Заплатите меньше – получите отпущение грехов на месяц или на неделю. Искупление грехов даже на один день – благо. На таком листке, – монах взял одну из индульгенций, лежавших на столике, за которым сидел второй монах, и стал размахивать ею перед глазами слушателей, – смотря по тому, сколько вы заплатите, мы запишем вам дни адских мук, которые простит вам господь своею милостью.

Слова монаха, подобно морским волнам, доносились до толпы, но она, как скала, была безмолвна и безучастна. Монах бросал взгляды то на одного, то на другого, но повсюду видел насупленные лица, нахмуренные брови и недоверчиво кривившиеся губы.

В задних рядах раздались насмешливые голоса:

– Ишь, как складно! Богачи попадут на небо, а мы, с дырявыми карманами, – прямехонько в ад!..

– Мы и здесь, на земле, живем как в аду!

Монах вытянул жилистую шею и, как коршун, стал высматривать добычу. Но напрасно он искал среди своих слушателей дерзких крикунов, – они примолкли.

– Каждый должен подумать о своем спасении! – завопил монах после тщетных поисков. – Кто больше пожертвует, тому и воздастся больше. Но это еще не всё, благочестивые христиане: тот, кто купит святую индульгенцию, спасет не только свою душу, но и самого господа Иисуса Христа, чью церковь раздирают ныне алчные волки. Двое антипап оспаривают звание папы и престол у Иоанна XXIII – Бенедикт во Франции и проклятый Григорий в Италии. Антихрист Григорий привлек на свою сторону неаполитанского короля Владислава и, собирается выгнать нашего святого отца из Рима. Ныне наместнику Христову даже негде приклонить свою голову… Я знаю, что всё это возмущает вас, вы готовы взяться за оружие и ринуться на врагов святого отца. Я вижу улыбки на ваших лицах – вы, конечно, радуетесь при одной мысли о том, как станете колотить неприятеля.

Кое-кто ухмылялся. Глаза монаха метали искры, но он не подавал виду, что понимает подлинный смысл улыбок.

– Если вы не можете сражаться за наместника Христова с оружием в руках, поддержите святую войну деньгами. Помогите прогнать врагов Христа и вернуть власть над христианством единственному законному папе – Иоанну XXIII.

Охрипший от натуги голос монаха то и дело срывался. После долгой подготовки монах решил обрушиться на кого-нибудь, чтобы не потерять усилий даром. Ведь наступила пора собирать плоды. Осторожный взгляд монаха скользнул по первым рядам тесно столпившихся слушателей и задержался на бедном старом крестьянине, ошеломленном как устрашающими угрозами, так и многочисленными обещаниями. Морщинистый старик держал под мышкой тощего ягненка со спутанными ногами. В выпученных глазах животного и хозяина отражался одинаковый страх.

– Иди сюда, дедушка! – сказал монах, мгновенно очутившись возле крестьянина. – Сам господь бог направил твои стопы к нам. Ты чувствуешь, что дни твоей жизни сочтены, и спешишь искупить грехи. Взгляните на этого христианина: он принес нам то, что у него есть, – и монах выхватил ягненка из рук бедняка.

Растерявшийся старик опомнился только тогда, когда лишился животного. В отчаянии он протянул руки к ягненку, который уже лежал под столам с индульгенциями. Услыхав жалобное блеяние, крестьянин не выдержал и сказал дрожащим голосом:

– Я… я собирался его продать…

Но монах с лошадиной головой не обратил на эти слова никакого внимания.

– Выпиши ему отпущение грехов на пять дней! – крикнул он монаху, сидевшему за столом, и снова повернулся к толпе: – Этот благочестивый дедушка понял, что деньги – суета сует. Он не возьмет их с собой в могилу, а индульгенции помогут ему на том свете!

Глаза крестьянина, неожиданно лишившегося ягненка, заблестели от слёз. Кто-то сунул ему в руку листок. Люди, пробиравшиеся поближе к паперти, оттеснили его от столика, – так река уносит щепку по течению.

– Ну и ловкачи!.. – заметил один из батраков, кивнув в сторону торговцев индульгенциями. – И как это господь не поразит их громом с ясного неба?

Назад к карточке книги "Магистр Ян"