Текст книги "Магистр Ян"

В ЮЖНОЙ ЧЕХИИ

Лучи августовского солнца падали на квадры архиепископского дворца. Его белые толстые каменные стены с узкими окнами не пропускали летнего зноя, и во дворе сохранялась приятная прохлада.

На полу архиепископского кабинета послеполуденное солнце начертило контуры окон – два четко обрисованных прямоугольника. Их рисунка ничто не нарушало, – камин, мебель и пюпитр для книг стояли у стен. Сгорбив плечи, архиепископ ходил по комнате беспокойными старческими шажками. Вначале он шел по освещенной части пола, потом возвращался по теневой стороне прямоугольника. Казалось, для архиепископа было важнее всего не сбиться с дорожки, нарисованной светом и тенью. Он ходил по кабинету со склоненной головой и осторожно вымеривал каждый шаг, ни разу не взглянув на кресло, – от него падала тень сегодняшнего гостя архиепископа. В кресле сидел легат кардинал Бранкаччи. Он говорил, не обращая внимания на беспокойное хождение хозяина. Бранкаччи заметил, что после каждого его слова у архиепископа, как у испуганного филина, нервно вздрагивали плечи, а голова беспокойно вертелась и всё больше и больше втягивалась в них.

– Святой отец недоволен вами, – резко и сурово сказал легат, словно хлестнув его бичом. Пальцы старого священника нервно забегали по цепи из золотых монеток.

Архиепископ отлично знал, чтó последует за словами легата. Он догадывался о намерениях кардинала и… боялся. Жесткие концы цепи врезались в крепко сжатые ладони архиепископа. Да, сейчас всё поставлено на карту: и эта цепь, и архиепископство, и спокойная старость… Жаль, что он, как обычно, не уехал на лето в Роудницу. Там он заперся бы на замок, отклонив обвинения папы или свалив всё на свою болезнь.

Архиепископ неожиданно почувствовал слабость во всем теле и тяжело опустился в кресло.

Они сидели друг против друга. Вояка-кардинал, здоровяк с громким голосом, снова поигрывал своим проклятым кинжалом. Архиепископу казалось, что легатский кинжал – не обычное драгоценное украшение, по воле судьбы принявшее форму оружия, а, наоборот, нож убийцы, случайно принявший форму украшения.

Архиепископ очнулся в тот момент, когда прозвучал голос легата:

– Гус всё еще на свободе и больше года бродит по южной Чехии. Он цел и невредим. Его приютили у себя чешские паны и земаны. Об интердикте там даже собака не пролаяла.

Наконец-то! Что ответить?.. Отвечать придется во что бы то ни стало, даже если этот головорез сочтет его слова за отговорку.

– Мы сделали всё, что могли, – начал дрожащим голосом архиепископ. – Мы добились большего, чем предполагали год тому назад. Нам удалось выгнать его из Праги – лишить кафедры в университете и кафедры в Вифлееме! Мы удалили его от двора и разлучили с влиятельными друзьями. Теперь все покинут его. Он – одинок!..

Что еще сказать? За половину этого король Вацлав выгнал архиепископа Збынека из страны, когда тот восстал против Гуса. Король даже отобрал имущество у Збынека, а до этого он, его преемник, боже упаси, не хочет дожить!..

Неожиданно приоткрылась дверь, и в комнату робко проскользнул тощий клирик в темной рясе. Заметив важного гостя, он учтиво поклонился.

Архиепископ выпрямился и оказался лицом к лицу с клириком. В глазах архиепископа вспыхнула искра надежды – не сообщит ли тот что-нибудь. Это помогло бы прервать противную и мучительную беседу. Однако для виду он набросился на клирика:

– Я велел не беспокоить меня!

Оторопевший молодой священник смутился, но, преодолев страх, протянул руку.

– Послание… от Парижского университета… – еле слышно прошептал он.

Архиепископ нахмурился. Сначала тревожился Рим, теперь – Париж… Это не сулит ничего хорошего.

Низко поклонившись, клирик положил письмо на столик и удалился.

– От Жерсона… – произнес Бранкаччи подчеркнуто равнодушным голосом.

Архиепископ изумился. Откуда легат знает это? Старик схватил письмо, – печать не сломана! Он быстро развернул письмо и посмотрел на подпись. Да, письмо от Жерсона.

Побледневший архиепископ, ничего не понимая, повернулся к Бранкаччи. Еле заметная улыбка скользнула по лицу легата.

– Читай вслух!.. – довольным голосом сказал Бранкаччи. Письмо, которого он добивался в Париже, пришло вовремя. Легат спокойно облокотился на кресло, прищурился и стал слушать.

Архиепископ машинально выполнил приказ;

– «Я, Жан Жерсон, канцлер Парижского университета, посылаю пражскому архиепископу мои поздравления.

Мы с огорчением следим за тем, что ересь Гуса до сих пор отравляет воздух вашего королевства, и хотели бы знать, сознаёте ли вы истинное значение этой страшной опасности. Гус греховно истолковывает Священное писание, подстрекая людей против божественного и человеческого строя, держащего владык у власти, а подданных – в послушании. Этот смутьян покушается на наше имущество и стремится подорвать авторитет церкви.

Посему мы особенно подчеркиваем, что Гус – не просто обличитель нравов, а опаснейший еретик-смутьян. Вам следует как можно скорее закрыть ему рот, стереть Гуса с лица земли. Пусть ни одно слово этого антихриста, ни малейшее воспоминание о нем не останется на этом свете».

Легат заметил:

– Надеюсь, тебе известно, что к советам Жерсона с вниманием прислушивается сам святой отец.

Неожиданно придвинувшись к архиепископу, Бранкаччи пристально взглянул ему в глаза и, не давал уклониться от своего взгляда, сурово отчеканил:

– Святая церковь зиждется на силе и авторитете. Сила – наши имения, деньги, власть. Авторитет – слепое и безоговорочное выполнение наших приказов. Ты прочел письмо Жерсона и теперь знаешь: Гус осмелился поколебать и подорвать оба эти принципа. Более адского оружия не выдумал бы сам дьявол! А вы… вы не сумели выбить его из Гусовых рук. Неужели ты думаешь, что мы будем терпеть это? Ради сохранения порядка этого еретика следовало бы давно сжечь на костре.

Легат откинулся в кресле, и золотой крест звякнул о латы. Молча насладившись страхом архиепископа, легат язвительно сказал:

– Тебе повезло, что здесь я. Если бы ты пробормотал всё это святому отцу, тебе досталось бы на орехи. Не забывай о миланских банкирах. Ты думаешь, им по душе, что ересь подрывает европейскую торговлю? Да и Сигизмунд заинтересован в спокойствии Европы.

Легат поднес кинжал к глазам архиепископа:

– Взгляни – прекрасная османская работа. Хотя на кинжале вычеканен стих из Корана, однако кинжал отлично служит христианину. Венецианский чеканщик прикрепил к рукоятке распятие. Кинжал остался кинжалом, золото – золотом и с Кораном и с крестом. Понял?

Архиепископ беспомощно посмотрел на легата:

– Я понимаю. Теперь мне всё понятно. Но что делать?.. Что делать?..

Легат встал и сухо ответил:

– Выполнить приказ его святейшества. Выгнать Гуса вон из страны и отправить его в Констанц, на суд собора.

– А король?.. Гус изгнан в южную Чехию с его согласия…

Легат еле заметно улыбнулся:

– Папа научит послушанию и королей. Об этом я позабочусь сам.

Он подал знак архиепископу опуститься на колени и, благословив его небрежным жестом, направился к выходу.

* * *

В дворцовый зал Пражского Града, предназначенный для небольших приемов, проникали бледные лучи заката. В их свете постепенно сливались черты лиц, тускнели краски платьев, а предметы становились темными силуэтами. В зал вошли слуги, – они расставили свечи в подсвечники и на железном круге, подвешенном цепями к потолку.

Десятки желтоватых огоньков дрожали на концах свечей, разгоняя сумрак. Сразу же заблестели золотой крест мужчины, развалившегося в кресле, и оружие трех шляхтичей.

Пурпурное облачение легата Бранкаччи отливало густым кровавым багрянцем, и от этого лицо легата казалось более худым и суровым.

Когда последний слуга вышел из комнаты, пан Индржих Лефль из Лажан – он сидел между двумя другими шляхтичами – сказал:

– Я прошу тебя, отец легат, не тревожить его величество. Мы непременно передадим ему твое послание. Я – одни из доверенных членов королевского коронного совета, а пан Вацлав из Дубе и пан Ян из Хлума – любимые советники короля. Говори нам всё, как королю.

– Я не вижу здесь ни одного церковного члена королевского совета, – надменно возразил легат. – Впрочем, для меня не имеет никакого значения даже весь совет; мне велено вручить послание самому королю и не возвращаться от него без ответа. Этот ответ мне может дать только король.

– Я понимаю тебя, отец легат, но войди в наше положение и ты: его величество тяжело болен, и многие важные дела ныне решаются коронным советом.

– Господа! Я прибыл к вам с личным поручением святейшего отца. Наместник Христа, пославший меня, не привык выслушивать своих светских подданных, когда им самим заблагорассудится говорить!

Это походило на пощечину. Пан Лефль из Лажан сдержанно ответил:

– Отец, тебе нетрудно подавить волю человека, но тело самого благочестивого христианина может быть приковано к ложу по воле всевышнего, а перед его лицом ведь и ты безвластен.

– Тогда я требую, чтобы вы провели меня к ложу больного. Священник имеет право войти даже к умирающему, – сказал, поднимаясь, легат.

Возмущенные шляхтичи вскочили со своих мест.

– Неважно, – вспыхнул Ян из Хлума, – когда ты посетишь короля – сейчас или позже. Мы обещаем тебе аудиенцию завтра.

Каменно-неподвижное лицо легата оживилось усмешкой:

– Уже завтра? Вы, должно быть, отличный врач, если к утру можете вылечить короля. – Он слегка пожал плечами. – Впрочем, и болезнь его величества, видимо, тоже особая. Мы кое-что слышали о ней в Риме.

Последние слова больно укололи шляхтичей:

– На что намекаешь?..

– Как ты смеешь?..

– Не забывайся, отец легат!

В зале поднялся шум. Глаза мужчин сверкали злобой. Они не заметили, как в зал вошел человек. Только взгляд легата, внезапно устремленный на что-то находившееся за спинами шляхтичей, привлек внимание друзей короля. Они повернулись и застыли:

– Королева…

София стояла в дверях. Простое, без каких-либо украшений, темное платье королевы опускалось до самого пола, строгую печаль подчеркивала мертвенная бледность окаменевшего лица. Мужчины умолкли и низко поклонились.

– Отец легат, – заговорила королева глухим, надтреснутым голосом, – действительно ли неотложно твое требование? Я не знаю, будет ли полезной для тебя аудиенция у короля, даже если ты ее сегодня добьешься.

Легат ни на секунду не спускал глаз с королевы, ловя малейшее изменение в выражении ее лица, взвешивая каждое ее слово. Казалось, он разгадал тайный смысл слов королевы и причину ее глубокой печали.

Легат Бранкаччи не мог ждать. Ему было выгодно воспользоваться нынешним состоянием короля, о недуге которого он хорошо знал.

– Я искренне сожалею, ваше величество, что мне приходится настаивать на своей просьбе, – обратился легат к королеве. – Не высокомерие, не упрямство руководят мной. Речь идет о важном деле – быть или не быть Чешскому королевству.

Глаза королевы широко раскрылись. В зале наступила тишина, – слышалось только дыхание присутствующих. София медленно направилась к легату – складки платья скрывали движение ее ног. Казалось, по залу скользила призрачная статуя, которую притягивала к себе красная фигура легата. Очутившись в трех шагах от Бранкаччи, королева остановилась и посмотрела на него.

– Что, уже?.. – тихо спросила она.

Легат слегка кивнул.

Взгляд Софии тревожно скользнул с одного лица на другое. Склонив голову, она медленно, еле передвигая ноги, подошла к креслу и, опустившись в него, глубоко задумалась. Сердца чешских панов сжались от боли.

– Приведите короля!.. – сказала она, нарушив гробовое молчание.

Легат снова оживился:

– Мне следовало бы самому пойти к его величеству…

София снова встревожилась:

– Нет, нет, туда нельзя. Я только что пришла от него. Пошлите за ним…

– Врача? – с готовностью подсказал пан Лефль.

– Врача!.. – горькая и жесткая улыбка пробежала по лицу королевы. – Нет, пошлите за ним шута, Мизерере, Пожалуй, только он сумеет привести короля сюда.

Пан Вацлав из Дубе отправился за шутом.

Бранкаччи то и дело поглядывал на своих молчаливых собеседников: мертвенно-бледная королева еле переводила дыхание, а пан Индржих и пан Ян сидели опустив головы и крепко сжав рукоятки своих мечей. Уже ни о чем не думая, Бранкаччи покачивал головой: да, да, вот каковы ваши дела и каков ваш король! Он почувствовал огромное удовлетворение, когда задержал свой взгляд на Софии, Королева знала, какой позор ожидал ее и гордых панов. Они тщетно пытались скрыть порок своего повелителя от глаз чужеземца. Чешские паны долго водили короля за нос и укрывали у себя Гуса. Они защищали проклятого вероотступника от нападок архиепископа, инквизитора и самого папы.

– Так, так… – качал головою легат. – Доигрались…

– Его величество король! – зычно произнес Вацлав из Дубе, раздвигая портьеры перед Вацлавом IV.

Все встали и взглянули в сторону дверей.

На пороге стоял король, держась за плечо горбатого шута Мизерере. Домашняя одежда Вацлава была смята, – очевидно, он валялся в ней на постели. Седые растрепанные волосы ниспадали ему на лоб, а тупые стеклянные глаза на одутловатом лице безразлично глядели по сторонам. Тело короля покачивалось на нетвердых ногах, – шуту пришлось потратить немало усилий, чтобы король стоял прямо и не повалился на пол.

Паны оцепенели в низком поклоне. Казалось, они желали как можно дольше не смотреть на позорное зрелище. София тоже опустила глаза. Только легат не спускал своего взгляда с короля, стоявшего на пороге. Он медленно поднял правою руку и начертал перед собой в воздухе крест великого благословения.

– Benedicat te, domine rex, Pater et Filius et Spiritus sanctus! [40]40
  Да благословят тебя, король, отец, сын и святой дух!


[Закрыть]

Коpoль не пошевелился. Его глаза устремились на притихших гостей. Он потряс шута за плечо и указал на легата. Мизерере понял своего повелителя и с трудом подвел его к легату. Сделав несколько шагов, король споткнулся… маленький горбун тщетно пытался удержать его. Вацлав упал на колени.

София закрыла лицо, а паны поспешили помочь Вацлаву. Король сердито замахал руками, отгоняя панов от себя:

– Не троньте меня! Я не пьян… Я… я пал на колени… перед святым отцом, – ухмыльнулся он. В его глазах появилась насмешливая и злая искорка жизни.

Мизерере, лукаво взглянув на легата, сказал:

– Видишь, как чтит тебя император?!

В это время король грузно сел на пол.

– Что тебе надо от меня? – проворчал он.

– Его святейшество папа Иоанн XXIII послал меня, чтобы я передал твоему королевскому величеству…

– Императорскому величеству!.. – закричал Вацлав IV. – Я пока еще император. Да, я еще император!

Легат равнодушно пожал плечами, но не исправил своей ошибки.

– Мне поручено передать тебе письмо, – продолжал он и, вынув из складок своего облачения свернутый лист со свинцовой папской буллой, направился к королю.

– Вы там, в Риме, больно торопитесь надуть меня, отобрать и продать другому мою императорскую корону. – Мысли короля не переставали вертеться вокруг обращения к нему легата.

– Не волнуйся, кум Вацлав, – сказал ему Мизерере, – святейший отец загребает деньги везде, где только может…

Король вспыхнул и мгновенно остыл, утратив всякий интерес к легату.

– Дай мне подушку, Мизерере! Сюда, скотина, к ногам! – Король опустился на подушку, делая вид, что не замечает высокой красной фигуры, стоящей перед ним.

– Все вы – мои враги, предатели, тюремщики! – пробормотал он. – Мизерере, дай-ка вина! Оно – мой последний друг.

Шут с готовностью выполнил просьбу короля.

– Ты прав, – добавил Мизерере. – Вино – твой лучший друг. Когда ты выпьешь, мир кажется тебе прекрасным.

Легат наклонился к королю и подал ему папское послание.

Шут взял письмо и развернул его перед глазами своего повелителя.

Вацлав тупо глядел на строчки. Казалось, он не мог следить за стайкой фраз, плясавших перед глазами. Отшвырнув письмо в сторону, король пришел в себя и повернулся к легату:

– Что пишет мне… святой отец?..

– Он напоминает тебе о твоем обязательстве, долге и послании… – выразительно делая паузу после каждого слова, отвечал легат отупевшему королю. – Ты обещал изгнать из своей страны всех еретиков. Он напоминал тебе об этом много раз. Последнее напоминание – наложение интердикта на твою страну. По ней всё еще бродит еретик Гус. Он до сих пор в твоей Чехии, король! Ты даже пальцем не пошевельнул, чтобы как-нибудь наказать Гуса и снять со своего королевства проклятие. Ересь опозорила тебя на весь мир!

Вытянув шею в сторону легата, Вацлав оперся о пол руками и встал на колени. Его лицо налилось кровью, а глаза вылезли из орбит. Неожиданный приступ гнева придал ему силы. Король уже без посторонней помощи встал на ноги и хотел было что-то крикнуть.

Легат прищурился и нанес ему удар в самое больное место:

– А ты еще хочешь быть императором!..

– Моя страна – не еретическая!.. – прохрипел Вацлав, угрожающе подняв руку.

Но легат даже не повел бровью и холодно возразил:

– Еретическая… пока Гус жив и находится в Чехии.

Вацлав подошел к легату:

– Я знаю, почему Гус сидит у вас в печенках. В мирских делах он требует подчинения священников светским властям. Гус хочет, чтобы я стал настоящим королем – хозяином в своей стране и вашим повелителем…

– Это – тоже ересь… – сухо вставил легат, не отказываясь от своих слов, – одна из многочисленных ересей осуждаемого нами Гуса.

– Пока никто еще не уличил Гуса в проповеди какой-нибудь ереси, – спокойно сказала королева. – Он находится под нашим покровительством, как всякий подданный нашего королевства. Его дело до сих пор не закончено.

– Ты… ты лучше помалкивай, когда говорят мужчины! – обернувшись к королеве, сердито закричал Вацлав. – Всюду суешь свой нос – хочешь быть умнее меня и давать мне советы!

София посмотрела на короля с презрением, но оно постепенно уступило чувству глубокого огорчения. Вацлав не выдержал ее кроткого доброжелательного взгляда и опустил голову. Он понял королеву: она жалела его.

Обиженная супругом, королева гордо выпрямилась и покинула зал.

Легат равнодушно ждал окончания интермедии. Когда София оставила их, он не дал королю передохнуть и властным голосом продолжал:

– Папа Иоанн XXIII и император Сигизмунд созывают в Констанце собор всего христианства. Заставь Гуса явиться на суд. Если ты не пошлешь его туда, святейший отец объявит крестовый поход против тебя и твоей страны. Против Чехии поднимется христианство всего мира – оно сотрет ее с лица земли!

Вацлав выпучил глаза и покачнулся, – его словно громом поразило. Чешские паны собрались возле него. Возмущенные заявлением папского посла, они взяли короля под руки.

– Что ты сказал? – почти шепотом спросил король. – Крестовый поход против моей страны? Так… Так… Далековато вы зашли…

Что дальше? Набросится король на легата? Начнется новый припадок?

Вдруг Вацлав с невероятной силой рванулся всем телом вперед, освободился из рук панов и закричал:

– Слышали? Слышали? Крестовый поход!.. Они хотят изгнать меня… затравить… – Тут король неожиданно набросился на своих близких помощников: – Во всем виноваты вы! Вы! Вы хвастались, что защитите Гуса, с утра до вечера жужжали мне в уши, уговаривая помочь ему. А теперь нате-ка – заварили кашу. Расхлебывайте ее сами. Я не хочу иметь ничего общего с этим делом. Понимаете? Не хочу иметь никакого дела. Никакого, никакого!..

Король попятился к дверям; посреди зала он резко повернулся и, спотыкаясь, побежал к выходу.

За его спиной тотчас опустились портьеры. Король ушел…

Бранкаччи слегка наклонился к покинутому креслу, взял папское послание и изящным жестом подал его пану Индржиху Лефлю:

– Простите, господа, моя миссия окончена.

Легат прошагал мимо чешских панов и направился к дверям.

В этот момент чехи услышали протяжный голос Вацлава:

– Мизерере!

Шут, притулившийся у ножек кресла, не спеша поднялся с пола.

– У меня удивительно удачное имя, господа. Мизерере – «смилуйся надо мной!» – И его горбатая фигурка заковыляла к королю.

Чешские паны долго стояли молча.

Наконец раздался звучный голос Яна из Хлума:

– Бедный король! Как мало унаследовал он от своего отца!.. Что нужды нам в его добром сердце!

Пан Лефль сухо ответил:

– Как знать, лучше ли справлялся бы со своими делами ныне император Карл?

– Я возьму Гуса к себе, – без связи с предшествующим разговором вставил Вацлав из Дубе. – Он будет жить в моем замке. Пусть они только попробуют сунуться ко мне. Я сумею защитить магистра от любого нападения!

– На короля больше нечего надеяться, – заметил пан Лефль. – Я боюсь, что мы не сумеем отговорить Гуса от поездки в Констанц и спасти его. Не забывайте: Чехии угрожает крестовый поход. Нам не остается ничего другого, как обратиться за помощью к королю Сигизмунду.

– К Сигизмунду?.. – изумленно приподнял брови пан Вацлав из Дубе.

С не меньшим удивлением посмотрел на пана Лефля и пан Ян из Хлума:

– Сигизмунд лжет даже во сне.

Пан Индржих Лефль кивнул в знак согласия:

– Конечно! Я не верю Сигизмунду, но могу вполне положиться на его корыстолюбие. К тому же… – он сделал паузу, словно взвешивая правильность своего решения —…Сигизмунд мечтает стать коронованным императором. Теперь, когда он и папа должны председательствовать на констанцском соборе, ему этот титул нужен больше, чем когда-либо прежде. Если нам удастся добиться от Вацлава согласия на коронацию Сигизмунда и доказать ему, что это не означает его отказа от титула императора, то, я полагаю, Сигизмунд заплатит нам за это чем угодно… – и пан Индржих Лефль ухмыльнулся —… только не золотом. Пусть он даст нам ручательство, что никто не тронет Гуса. Я имею в виду не обычную охранную грамоту, а такой документ, который обеспечил бы магистру полную неприкосновенность: право свободного проезда в Констанц и возвращения домой независимо от решения собора. Итак, господа, попытаемся сделать это!..

Когда легат шел по коридору замка, из ниши вынырнул человек, одетый в плащ с капюшоном. Незнакомец откинул край капюшона, и удивленный Бранкаччи увидел перед своим носом лицо архиепископа.

Не воздавая должных почестей его сану и ничего не сказав о себе, архиепископ произнес:

– Ну что… король?

Губы легата искривились в хищной усмешке:

– Наконец-то, отец архиепископ, Гуса покинули все. Сегодня он действительно остался один!..