Текст книги "Большой Кыш"

Автор книги: Мила Блинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Оно нас слышит

Перемены к лучшему.

Что скворчало в яйце?

Самый-самый, как Хрум-Хрум!

Где взять молоко?

С появлением в кривой хижинке яйца Слюня с Хлюпой неузнаваемо изменились. Как по волшебству они вылечились от всех дурных привычек. Братья-близнецы стали трудолюбивыми, аккуратными и старательными. Они не только поддерживали чистоту в доме, но делали это с удовольствием. Вставая на заре, кыши бросали жребий: кому достанется веник, а кому репьевая щетка для мытья посуды. Кастрюли на кухонной полке сияли чистотой, пол едва успевал высыхать между влажными уборками, на улице сушились свежевыстиранные жилетки и носки. И сам дом преобразился, когда Слюня с Хлюпой подсунули под его осевшую стенку большой камень. Дом выровнялся и приосанился. К его крыльцу теперь вела окаймленная незабудками песчаная дорожка. Глаза-окошки гордо глядели на мир. Ставни и двери Хлюпа покрасил темно-зеленой краской – получилось очень нарядно. Свежевыбеленный очаг был дочиста выскоблен изнутри. В нем не осталось ничуточки жирной сажи.

Видя такое рвение в благоустройстве дома, Ась попросил паука Пруха связать на окна ажурные занавески-паутинки. Конечно, старик сразу разгадал секрет близнецов. И помогал им чем мог.

Как-то вечером близнецы сидели за столом на чисто прибранной кухне, пили чай и, глядя на розовое яйцо в корзинке, вели задушевную беседу.

– Хлюпочка, – интересовался Слюня, – а как ты думаешь, ТО, что в яйце, – это уже кышонок или ОНО им станет потом? Я никогда не видел, какими рождаются кыши.

– Думаю, кышонку в яйце никак не поместиться, в нем хватит места разве что маленькой личинке.

– А! Значит, там глупая личинка, – разочарованно протянул Слюня. – А я-то думал, ОНО меня слышит и понимает: шепталки ему нашептывал, песенки пел. И мне казалось, что ОНО что-то скворчало в ответ.

– Точно. Скворчало. Я тоже слышал. И возилось, как мышь в норе. – Хлюпа помолчал и добавил: – Какая разница, какое ОНО там внутри. Раз ОНО – живое.

– А тебе не показалось, что Ась обо всем догадался, когда мы брали у него Амулет? Он такой хитрый и умный, – поежился от плохих предчувствий Слюня.

– Умный! Умный, но очень рассеянный. Не тот стал Ась.

– Тот не тот, – возразил Слюня, – а когда он на меня смотрит, у меня мурашки по животу шныряют. Вдруг догадывается?

– Мурашки? Что еще за мурашки? – забеспокоился Хлюпа. – Ведь Ась тебя продезинсекцировал!

– Мурашки не блохи. Это как пупырчатая щекотка, – рассмеялся Слюня. – Кстати, а как мы узнаем, что кышонок уже готов вылупиться? Он что, изнутри постучится? Тихонечко так, тук-тук, да?

– Тихонечко? – хохотнул Хлюпа. – Это ты про кого спрашиваешь? Про комара или лесного клопа? Да наш кышонок, когда решит вылупиться, одним взмахом хвоста разнесет всю эту яичную скорлупу вдребезги! Явится на свет, как герой Хрум-Хрум! – И Хлюпа встал в монументальную позу героя.

Тут что-то хрустнуло. Братья вздрогнули и вопросительно посмотрели друг на друга.

– Гости? – неуверенно пробормотал Хлюпа.

– Гости скребутся за дверью. А это кто-то в домике хрумчит, – испуганно ответил Слюня.

– Может, крот или мышь, – предположил Хлюпа.

– Я полагаю, что наш кышонок… Хвостом орудует… Как Хрум-Хрум… – прерывающимся от волнения голосом прошептал Слюня.

– Уже? – испугался Хлюпа.

Тут в яйце что-то щелкнуло, и скорлупа развалилась на три лепестка. В центре этого трехлистника сидел несколько ошалевший, вполне сформировавшийся белоснежный кыш, только очень маленький. На его влажном носу и ушах лежали скорлупки. Глаза кышонка были закрыты.

Хлюпа и Слюня одновременно вскочили и вытянулись в струнку. Несколько минут они удивленно смотрели на продолжателя кышьего рода. Продолжатель спал. Его влажная шкурка обсыхала на глазах и вскоре превратилась в пушистый одуванчик.

– Какие же мы молодцы! – восторженно выдохнул Хлюпа, любовно разглядывая малыша. – Я этого вислоухого уже люблю.

Хлюпа потрогал пальчиком спящего кышонка. Кышонок почмокал губами, пискнул и сделал лужицу.

– За дело, Слюня! – встрепенулся Хлюпа. – Ты с малышом, а я к Бяке. У него есть плетеная подвесная постелька. Возьму на время. – И он скрылся за дверью.

Вскоре Хлюпа вернулся. Он еле протиснулся в дверь, потому что прижимал к животу целую охапку различных предметов. Отдуваясь, кыш с грохотом вывалил все на пол.

– Ш-ш-ш! – запричитал в ужасе Слюня. – Не фырчи, как лошадь, не топай лапами, как Бяка: кышонка разбудишь.

Хлюпа отмахнулся:

– Все мы немного лошади, и каждый из нас по-своему Бяка. И это вполне нормально. Это жизнь. И нечего шептать. Нашего пушистика ни гром, ни молния не разбудят. Давай принимай механизацию. Вот гамачок. Это такое укачивальное устройство. В нем кышонок будет спать. Вот птичья поилка. Из нее будет кышонок есть. Вот почти готовая гремелка от ворон. Тут доделать – всего ничего. Вот еще одеяло и две подушки. Их пришлось взять в долг.

– А остальное ты тоже в долг взял, Хлюпонька?

– В общем… да. Правда, хозяева пока еще об этом не знают.

За один день двум братьям кышам пришлось проделать огромную работу по обустройству малыша. Карапуз оказался настойчивым, требовательным и даже капризным. Сидя в яйце, он набрался столько сил, что, не успев вылупиться, буквально загонял приемных папаш, которые уже на второй день валились с ног от усталости. Но труднее всего было накормить новорожденного. Он настойчиво требовал есть, а питаются маленькие кышата только молоком. Молоко братья решили брать от ондатры.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Как Сяпу чуть не сьели

Кышье чревоугодие.

Когда нарушаешь Закон…

Дысь идет на помощь!

Просто кошмар!

Странные близнецы.

Сяпа и Бибо обедали. Как обилен и вкусен летний обед кыша! Салат из примулы и подорожниковый супчик надо есть не торопясь, смакуя, поглаживая живот, произнося разные соответствующие словечки вроде «эх, хорошо естся» или «не оторваться, ложка за ложку цепляется», а потом тщательно облизать лапы.

После обеда Бибо принялся мыть посуду, а Сяпа отправился к болоту кормить послеобеденными крошками молодых головастиков.

Сытый Сяпа лениво брел по лесной тропинке, прижимая к животу берестяное ведро. До болота было недалеко, но объевшийся кыш едва переставлял лапы.

Сразу после хвощового лужка перед ним открылась многоцветная россыпь голубо-розовых незабудок, золотистой калужницы и белых цветов упругого стрелолиста. Лапам стало холодно и мокро – вся земля была пропитана влагой. Тропинка бежала вдоль берега, открывая перед Сяпой одно за другим необыкновенно красивые места. Тень манила ковром влаголюбивых трав, в чьей изумрудной зелени таинственно вспыхивали и гасли розовые свечи плакун-травы.

Наконец-то кыш подошел к открытому берегу с низкими мшистыми кочками, под которыми угадывались большие плоские камни. На один из них Сяпа забрался. Болото было затянуто ряской, а там, где ее не было, темнела ржаво-черная вода. Изредка то там, то тут мелькали головастики.

– Привет, хвостоголовые! – поздоровался с ними Сяпа и принялся разбрасывать крошки. – Сейчас вы похожи на нас, такие же юркие и головастые. А скоро монотонная жизнь стоячего болота возьмет свое и вы превратитесь в ленивых лягух.

Сяпа очень старался, чтобы всем головастикам, даже самым застенчивым, хватило угощения. Справедливая дележка требует большой сосредоточенности и предельного внимания. Вскоре это занятие так утомило Сяпу, что ему захотелось отдохнуть. Гостеприимная кочка тут же подставила кышу мягкий, чуть влажный бок. Лапы малыша подогнулись, Сяпа прилег и незаметно для себя задремал.

Во сне он слышал какие-то странные звуки: плеск воды и громкое кваканье, но послеобеденная дрема затуманила его сознание.

Беда подкралась незаметно. Когда Сяпа, разомлев на солнце, раскинулся на влажному мху вверх животом, что-то громко щелкнуло прямо над его ухом и рвануло вверх за жилетку. Сяпа сразу понял: дело плохо. Он увидел под собой длинные ноги цапли, а наверху большой клюв, который крепко держал его за край одежки. От испуга кыш чуть не лишился чувств. Как он мог так неосмотрительно вести себя и заснуть на открытом месте?!

– Глупая птица, – взвизгнул Сяпа, – выплюнь меня сейчас же! Я не лягушонок! Я не скользкий и зеленый, я – розовый и меховой!

Но, похоже, цапле было все равно. Она удивленно косила на Сяпу глазом, но клюв не разжимала.

К счастью, Сяпа заметил идущего по тропинке Дыся. Тот тоже увидел его, мигом оценил обстановку и кинулся на помощь товарищу. Взлетев на камень, Дысь скомандовал:

– Сяпа, не поддавайся! Держи оборону и выбирайся из жилетки!

Он с разгону прыгнул на ногу цапле и впился в нее зубами. В это время изивающийся Сяпа выскользнул из жилетки и шлепнулся в воду. Гонимый страхом, он сразу вспомнил уроки тритона и вмиг доплыл до зарослей водяной лилии. Прыгая с листа на лист, малыш через минуту уже выбрался на берег. Сердце Сяпы рвалось наружу. Он тяжело дышал. Лапы дрожали.

Но отдыхать было некогда. Теперь в помощи нуждался Дысь. Рассерженная птица, сообразив, что один «лягушонок» от нее сбежал, с усиленным рвением принялась за Дыся. Дысь крутился вокруг ее ноги, из последних сил уворачиваясь от страшных ударов огромного клюва.

Необходимо было найти оружие для атаки. Сяпа огляделся и заметил, что на мху рядом с берестяным ведерком валяется длинный кушак от истерзанной цаплей жилетки. Сяпа схватил его, повертел в лапах, что-то прикидывая, и быстро привязал к концам кушака по камешку. Взяв кушак посредине и сильно раскрутив над головой, маленький кыш изо всей силы метнул его в сторону длинноногой птицы. Пояс зацепился за клюв цапли, а вращавшиеся в противоположные стороны камешки, привязанные к концам кушака, плотно стянули его. У Дыся было несколько секунд для побега, и он, конечно же, воспользовался ими.

Пока удивленная цапля соображала, что произошло, кыши задали стрекача. Единым духом долетев до хвощового лужка, Сяпа и Дысь, задыхаясь, упали на землю.

– Просто кошмар – вот что это такое, – прошептал Дысь. – Да как ты мог? Как ты мог не заметить цаплю? Что за разгильдяйство? Я так на тебя зол, что мог бы нагрубить сейчас своей любимой бабушке.

– Видишь ли, я думал о том, что, сидя в болоте, любой непременно превращается в толстую ленивую жабу. Думал, думал и незаметно уснул. Мне стыдно, Белая Жилетка, – повинился Сяпа.

– Ладно уж, – вздохнул Дысь и потер живот. – От страха у меня всегда просыпается зверский аппетит и хрюкает в животе. Где-то здесь рядом есть земляничная поляна. Пойдем?

– Пойдем, – согласился Сяпа.

Кыши юркнули в траву и вскоре добрались до благоухающих земляничных зарослей. Обычный кыш съедает за обедом одну крупную земляничину. Обжора может съесть две или три. Пережив глубокое нервное потрясение, Сяпа и Дысь обтрясли с десяток земляничных кустиков. На двоих, конечно. Кыши повеселели. Настроение их улучшилось. Им захотелось похвастать своими подвигами. Ближе всего находился домик Хлюпы и Слюни. Хоть эта парочка братьев-близнецов и не была самой лучшей компанией, Дысь и Сяпа решили не привередничать. Весело хихикая, они подошли к домику и постучались. Дверь тихонько отворилась, и в щелке показался Слюнин глаз.

– Чего вам, кыши? – шепотом спросил хозяин.

– Здравствуй, Слюня, – сказал Сяпа. – Извини за беспокойство, но нам обязательно нужно кому-нибудь рассказать про наше приключение.

– Говорите тише, а то разбудите… А то Хлюпу разбудите. Он сегодня такой сердитый, что даже кусается.

– За что же нас кусать? Мы в гости пришли.

– Об этом не может быть и речи, – прошептал Слюня, и дверь захлопнулась.

– Ну? Что ты на это скажешь? – растерялся Дысь. – Хлюпа одичал настолько, что стал кусаться, а запуганный братом Слюня боится кого-либо в дом впустить.

– Чему тут удивляться? – пожал плечами Сяпа. – Они всегда были со странностями.

Кыши развернулись и отправились восвояси. Всю дорогу домой Сяпа насвистывал «Песенку про храброго Хрум-Хрума». а Дысь сосредоточенно думал. Он хмурился и тер лапой лоб.

– Скажи, Сяпа, а ты ничего странного там, у близнецов, не заметил? – вдруг спросил он.

– Вроде ничего, а что?

– Когда мы уходили, я оглянулся и увидел…

– Что?

– Хлюпу. Он смотрел на нас в окошко.

– Ну и что?

– Да ведь Слюня-то сказал, что Хлюпа спит. Он нас поэтому и не впустил.

– Значит, тот уже проснулся.

– И все-таки это странно, – сказал Дысь, – очень странно…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Бяка посинел

Светлое ремесло и оранжевый передник.

От зари до заката.

Бяка посинел? Так ему и надо!

Дырявая маковка Ася.

Что задумал Бяка?

Ась сдержал слово. Закончив дезинсекцию, он явился в «Теплое Местечко» учить Бяку ремеслу, но Большой Кыш успел передумать. Он вообразил, что старый кыш примется учить его вязать носки, а это ремесло было недостойно кыша-одиночки.

Заслышав шаги Ася, Бяка щелкнул засовом и затаился. «Пусть стучит. Постучит и перестанет. Если я не стану отзываться, он подумает, что меня нет дома, и уйдет», – решил он.

– Эй, Бяка! – раздался глухой голос Ася. – Как поживает самый чиштый в Маленькой и Большой Тени Енот?

«Теплое Местечко» ответило ему молчанием.

– Ну, не хочешь говорить про Енота, давай поговорим о тебе. Слышишь? Выходи! Я же знаю, что ты дома. День бежит к вечеру, надо торопиться начать обучение.

В ответ – тишина.

– Я принес тебе новый передник, – улыбаясь, сказал Ась.

Он порылся в старой котомке и достал из нее малиновый вязаный передник с большим карманом посредине. Карман выглядел очень заманчиво. Карманы Бяка любил. Кто же их не любит?

– А что, носки теперь только в передниках вяжут? – наконец не выдержал он.

– При чем здешь ношки? Кто тут хоть одно шлово сказал про ношки? – удивился Ась.

К этому времени Бяка успел сообразить, что его ждет не вязание носков, а что-то достойное передника с карманом. Он приоткрыл дверь своей хижинки и кивнул Асю:

– Ладно, заходи.

Дотемна Ась и Бяка занимались светлым ремеслом. Старый кыш учил Бяку гончарить. Сначала Ась отвел Бяку на северный склон холма и показал правильную яму, место обитания нужной синей глины. Потом они смастерили рабочий стол и поставили его в самую светлую комнату «Теплого Местечка». И только после этого приступили к обучению.

Бяка все схватывал на лету.

– У тебя талантливые лапы и шветлая голова, – сказал ему на прощание Ась. – И полезное для этого ремешла упрямштво. Начинай творить. А я как-нибудь зайду и пошмотрю, что ты тут натворишь. – И ушел.

Весь следующий день Бяка не мог оторваться от работы. Поначалу его смущало, что глина пачкает лапы, и он все время бегал к ручью их мыть. Но потом так увлекся, что совершенно об этом забыл. В конце первого трудового дня, с последним лучом заходящего солнца, Бяка, новоиспеченный гончар, снял передник и заспешил последний раз к ручью. Устал он безмерно, но душа его ликовала.

Из кустов незабудок за ним с удивлением наблюдал Люля. «Что это с Бякой? – думал он. – Какой-то он синий. Может, лесной колдун Фармакок подсунул ему ядовитый корешок и Бяка им отравился? Ну так ему и надо! Не будет задираться и чужие вещи таскать!» (По лесу уже поползли слухи о пропавших вещах, и Люля был уверен, что это Бякиных лап дело.)

«Главное – поселить в своей душе светляка», – часто говорят кыши-родители кышатам. В Бякиной душе только сейчас замерцал слабый огонек. Не узнавая самого себя, кыш работал день за днем от зари до заката. Его пустые полки быстро заполнялись славными, приятными глазу предметами кышьего обихода. Плошки, по форме напоминающие чуть скрученные листья, чашки-колокольчики, кувшины-орхидеи, затейливые чайники. Все это выстроилось на полках длинными рядами. Сделанную посуду оставалось только покрасить разноцветными красками, которые обещал подарить Бяке Ась. Бяка с нетерпением ожидал, когда изделия подсохнут.

И тут случилось неожиданное! Однажды, встав на рассвете, Бяка увидел, что его замечательная посуда вся потрескалась, а ручки и носики чайников отвалились. Бяка бегал от полки к полке, недоумевая, в чем дело. От расстройства у него подозрительно вспотели уши и рассопливился нос. Он почти отчаялся, когда в дом постучали. Это был Ась.

– Так, – сказал Ась, сразу оценив обстановку. Он немного подумал и опять повторил: – Так. Наверное, я что-то напутал. Что же вылетело иж моей штарой, дырявой головы? Про что я забыл?

– Думай скорее, – подгонял его Бяка.

Ась потеребил одно ухо, потом другое. Он прошелся по комнате. Потом помял в лапе глину, попробовал ее на зуб, удовлетворенно хмыкнул:

– Хорошая глина, жирная, – и добавил: – И света много. Прошторный, Бяка, у тебя дом. Все в нем отменно. Вот только печки нет.

– Да она же на кухне, – нетерпеливо отозвался хозяин. – Ты, Ась, не отвлекайся, лучше вспоминай, в чем ошибка.

И тут Ась вспомнил. Он радостно вильнул хвостом и рассмеялся:

– Печ-ка, дорогой мой, печ-ка! Как я мог забыть, что все глиняные ижделия обяжательно надо обжигать? Эх, старошть не радошть! Голова дырявая, как сухая маковка.

Бяка зажмурился от радости. Беде конец! Но радоваться было рановато. Не всякая печь годилась для обжига глины. Подходящая, жаркая, с поддувом, печка была лишь у Сяпы. Но как он, кыш-одиночка, мог попросить помощи у этого маленького зануды? Об этом не могло быть и речи.

«Надо пробраться в Сяпин домик ночью и тайно обжечь посуду, – подумал Большой Кыш. – Чтоб мне летом в спячку впасть, если не сумею!»

Но пробраться в Сяпину хижинку было не так просто, ведь там жила Утика.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
БЖ нужен всем

Фуфа – это болезнь.

Что значит БЖ?

Пропажи. Чьих лап это дело?

Бяку надо наказать.

Туке Бяку жалко.

Организм кыша устойчив к вирусам, но подвержен частой смене настроений.

После истории с возвращением равнодушного Фуфы в Большую Тень холмичи поняли, что Фуфа – это болезнь. Теперь, если у кого-нибудь случался приступ эгоизма, про него говорили: «А! Он наверное, фуфой заболел».

У Люли были все симптомы. Он жульничал в играх, подглядывал, подслушивал, натравливал кышей друг на друга и слопал втихаря корзинку гоночных призов. Что, правда, не пошло ему на пользу, так как, став толстым и неповоротливым, обжора чуть было не угодил на обед воронам. Вдобавок ко всему, будучи жутким сплетником, он не жалел никого, врал про всех безоглядно и напропалую.

Вот так, из-за Люлиной болтовни, по всему холму Лошадиная Голова разнеслась весть: «С Тукой что-то не так. Тука впадает в летнюю спячку».

А Тука просто-напросто затосковал. У каждого случается плохое настроение. Туке чего-то недоставало. Он часами сидел без движения под кустом калины, росшим рядом с его домиком, и размышлял о том о сем. Зачем он живет на этом свете? Кому он, кроме Хнуся, нужен? И есть ли у него свое ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ?

Так продолжалось до тех пор, пока слух об этом не долетел до Дыся, кыша по прозванию Белая Жилетка, и тот сразу отправился к Туке.

– Значит, вот как! – еще издали закричал приятелю Дысь. – Вот, значит, каким образом обстоят дела! Умница Тука подцепил фуфу. Обособился до полного кышьего безобразия и решил впасть в летнюю спячку! Не верю! Быть этого не может! Когда кругом кипит жизнь и происходит множество странных событий, этот кыш-боец киснет под кустом калины.

– А разве в нашем лесу что-то происходит? – вяло спросил Тука. – Здесь, в Маленькой Тени, один день похож на другой, как желуди одного дуба. Теперь-то я понимаю, зачем Сяпа изобрел новый прибор под названием «Камешковый календарь».

– Зачем? – холодно осведомился Дысь.

– Чтобы вчера отличить от завтра, – с тихой горечью сказал Тука. – Только кому это нужно? Какая разница, что сейчас – вчера или завтра?

– Ах так! По-твоему, это никому не нужно? Ошибаешься! Ты – единственный, зафуфаренный кыш, кому ЭТО не нужно. Всем другим нужно, а тебе нет. Ловко! Будь сам по себе, как Бяка. Он тоже думает только о себе – и ест для себя, и спит для себя.

– А ты, Дысь? Для кого ешь и спишь ты?

– Прекрати сейчас же эти пустые, фуфочные разговоры! Лучше помоги мне.

Глядя в сторону, Тука равнодушно спросил:

– В чем тебе помочь, Дысь?

– В расследовании, – заговорщически прошептал Дысь, огляделся и многозначительно прищурился: – Когда я жил в Большой Тени, знаешь, кем я был?

– Откуда мне знать, – зевнул Тука.

– Странно! – обиделся Дысь. – Сидите на верхушке холма, ничего не знаете. Так вот, там я был сыщиком! И для секретности меня звали БЖ! Понятно?

– Понятно. А кто такой «сыщик»?

– Здра-асьте! Приехали! – Дысь негодующе воздел глаза к небу. – Когда один кыш надувает другого, а тот не знает, кто его надул, он зовет кого? Ну?.. Сыщика!

– Никто у нас никого не надувает. Пузыри мыльные – это да! Это Слюня с Хлюпой любят. А надувать кыша – никто и никогда. И никаких БЖ у нас нет.

Белая Жилетка нервно почесал живот:

– Это раньше не было, а теперь есть. Ты абсолютно отупел тут, под кустом.

На Туку Дысевы обидные слова не произвели никакого впечатления. Ему по-прежнему было скучно. Подметив на мордочке приятеля выражение полного равнодушия, БЖ сделал повторную попытку разбудить в Туке интерес к жизни:

– Кругом пропадают вещи. Чьих это лап дело?

– Какие вещи? – равнодушно спросил Тука.

– Сурок, например.

– Сурок не вещь. Он живой.

– Это значения не имеет. Значение имеют только факты. Сурок пропал – это факт. Кто взял Сурка? Для чего? Куда дел? Вдруг он его использует в низменных целях?

– Кто использует?

– Да тот, кто взял.

– А какие цели низменные?

– Рабство, – с отвращением сказал Дысь.

– Тогда это Бяка, – заключил Тука. – Почти все плохие поступки – его.

– Ты так считаешь? – задумчиво протянул Дысь. Он затянул кушак жилетки потуже, сунул голову себе под мышку и замер в этой неестественной позе.

– Что с тобой, Дысь? – В голосе Туки послышался интерес.

– У каждого сыщика свои приемы. Иногда полезно взяться за ум, – с трудом выговорил Дысь. Но вскоре голова у него затекла, и он выпрямился. – Значит, Бяка? Хорошо! А кто тогда украл у Сяпы поилку для Сурка?

– Ну, если Сурка украл Бяка, то и поилку украл он. Чтобы Сурка поить в рабстве.

– Логично, – согласился сыщик, – рассуждаем дальше.

Дысь опустил лапы в карманы жилетки и принялся расхаживать взад и вперед.

– Кто тогда стащил Бякин воспитательный гамачок? – пытливо поинтересовался он.

– Опять он, – твердо ответил Тука.

– Что, сам у себя?

– Я так думаю, – оживился Тука, – гамачок надоел ему своими нравоучениями, вот Бяка взял и закопал его. А потом всем сказал, мол, украли. Ну, чтоб Ась не рассердился.

– Правильно, – согласился Дысь. – Надо же, как все складно выходит.

– Кстати, я вчера у Ася попросил показать Амулет, – вдруг перешел на шепот Тука, – так он мне говорит: «Нет его у меня». У Ася нет Амулета! Куда делся? Бяка умыкнул, комару понятно.

Белая Жилетка довольно потер лапы:

– Да, похоже, все сходится на Бяке. Вот теперь-то даже Ась не станет его защищать, и мы его накажем.

Тука испугался:

– А разве можно одному кышу наказывать другого?

– Можно. Люля сказал, что в Книге Мудрости сказано: «За гадкие поступки надо наказывать!»

– Но ведь у Бяки не все поступки гадкие, а только некоторые. Он исправится.

– Раз в Книге Мудрости написано, надо слушаться.

– Не хочу никого слушаться! Мне Бяку жалко! – всхлипнул Тука. – Не стану я его наказывать. Я поговорю с ним, и он больше никогда не будет делать плохо. А если он и стащил мое одеяльце, так, может, ему холодно спать, и я не в обиде. У меня еще есть. – Голос Туки жалобно задрожал. Он вскочил, укоризненно посмотрел на Дыся и, не прощаясь, убежал.

– Раз так, я тоже не в обиде, – пожал плечами Дысь. – Хоть он и Бяка, но наш Бяка. Пусть у меня пропала подушка. Вдруг Бяке жестко спать? Надо уметь делиться.

Дысь нерешительно потоптался на месте, смущенно вздохнул и отправился домой.