Текст книги "Большой Кыш"

Автор книги: Мила Блинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

ГЛАВА ПЯТАЯ
Обустройство

Пробуждение природы.

Чьи хижинки уцелели?

Не хватает лишь Гнуса и Ася.

День прибывал. Солнышко день ото дня светило у все ярче, и снег на холме Лошадиная Голова быстро таял. В роще Маленькая Тень терпко и вязко пахло соком деревьев и набухшими почками. В норах возились зверушки, щебетали птицы, там и сям шмыгали насекомые.

На земле, среди сухой травы и прелых листьев, суетились маленькие, размером не больше мышонка, пушистые розовые кыши. Они были заняты делом: обустраивали и приводили в порядок свои хижинки. Кыши совсем недавно вытаяли из снега и сосулек, где проспали всю зиму до первого тепла. И, едва обсохнув, сразу побежали проверить, не заняты ли их хижинки какой-нибудь настырной ящеркой, мышью или кротом. Хорошо, если нет. А что, если да? Пусть каждый решает сам за себя. Но кыш, уверяю вас, в таком случае поступит определенно по Закону.

Все кышьи хижинки перезимовали в общем неплохо.

Слюне и Хлюпе повезло: дождливой осенью их дом у болота затопило. Зимой приморозило. И он превратился в ледышку. Желающих занять его было много, но пробраться внутрь никто не сумел. Дверь не смогли открыть и сами хозяева. Ее перекосило и заклинило. Домик стоял в низине наполовину в воде. Надо было дождаться, когда вода сойдет, а комнатки проветрятся и подсохнут. Братья торопили время и поочередно дежурили у крыльца, шугая мелких зверюшек-захватчиков, претендующих на кышью жилплощадь.

Вытаявший на холме Дысь решил не возвращаться в Большую Тень и отстроился у подножия старого каштана, под чьими корнями талая вода вымыла уютную пещеру – удобное место для хижинки. Кыш по прозванию Белая Жилетка строил свой домик очень старательно. Получилось просторное, удобное жилище с подсобными помещениями и потайным выходом.

Тука помог Хнусю выстроить дом с другой стороны своего Дуба, так как старый дом Хнуся под черемухой был уже занят старым слепым ужом. Не выгонять же старика.

На противоположных берегах Шалуна, под двумя высокими деревьями, расположились жилища двух закадычных друзей: Сяпы и Бибо. Бибо обосновался под стройным ясенем, а Сяпа устроился под кряжистой липой. Этой весной друзья получили свои домики назад в целости. Сработала Сяпина изобретательность. Всем известно, что чернокорень – лучшее средство от непрошеных грызунов и мелких хищников. Осенью Сяпа насушил стеблей и семян чернокорня, а перед зимовкой разложил их в хижинках.

Вот только мост через ручей снесло снежным оползнем. Пришлось друзьям строить мост заново. Кыши прикатили из рощи бревно, перекинули через ручей и укрепили камнями. Да еще приделали палку-хваталку специально для Сяпы, который плохо держал равновесие, страдал скользкобоязнью, неустойчивостью и не умел плавать.

Больше всех не повезло кышу-одиночке Бяке, по прозвищу Большой.

В прошлом году Бяка построил себе просторный светлый дом на северном склоне холма. Его хижинка, ловко встроенная в корни кривой сосны, была так хороша, что Бяка придумал ей ласковое имя «Моя Радость». Большой Кыш страшно гордился своим домиком: его аккуратными слюдяными окошками и большим парадным входом. Кыш был молод и не знал, что излишества и роскошь часто приводят к беде. В дом через большой вход может пролезть большой зверь. Так и случилось. Зимой, когда Бяка спал в снежном сугробе, его опустевший дом приглянулся лохматому молодому Еноту. Недолго думая, бездомный зверь протиснулся внутрь, слегка подправил кышью архитектуру по своему вкусу и накрепко прижился в Бякиной хижинке.

Только-только вытаяв весной из снега, Большой Кыш сразу отправился домой, в «Мою Радость», и, естественно, обнаружил там Енота. Кыш так рассердился и так обиделся, что стал крушить все на своем пути. Первым ему подвернулся домик Туки. И Бяка разнес его по камешку. Увы. Увы. Увы. Нет, что ни говорите, нельзя потакать своим обидам. Злость и обида – плохие советчики. Это знают все, даже кышата.

Жуликоватый кыш Люля умудрился отнять у застенчивого Сурка его нору, когда тот вышел погреться на весеннем солнышке. Вообще-то мошенничество кыши осуждали. Оправдывая свой не слишком хороший поступок, Люля заявил, что он-де гадал на «заячьих орешках» и такая у него судьба – обманом выгнать Сурка. Удивительно, но суеверные кыши отчего-то сразу ему поверили. Один Сяпа засомневался. Никому ничего не сказав, он соорудил несчастному Сурку новый дом под кустом бузины, а тот не поленился завершить подземное строительство. И все остались довольны.

Не было известий о Гнусе – ленивом кыше-нытике. Как потом выяснилось, Гнус вытаял, как и Тука, за каменной грядой, но не стал возвращаться на холм, а решил начать новую жизнь там, в Большой Тени, где никто не знал о его проделках.

Всех волновала судьба Ася – главного из кышей Маленькой Тени. Его очень любили, хоть он был малообщительным, застенчивым и очень старым. Трудолюбивый Ась снабжал своих собратьев вязаными носками и жилетками. Именно он три года назад связал Сяпе большую панаму, которую тот не снимал никогда. Ась был самым старшим и самым мудрым на холме, он знал всё про всё. Кыши ждали Ася со дня на день и ежедневно осматривали северные склоны холма, болото и лощину, где еще лежал снег.

Ась вытаял последним. На болоте вместе со сладкой клюквой. Всю зиму он спал крепким сном в кустиках дурман-травы и багульника. Солнце не спешило растапливать льдинку, приютившую старика. Но когда срок пришел, лед растаял. И Ась чуть было не захлебнулся талой водой. Потом его едва не вынесло половодьем на камни, но молодчина Ась уцелел. Он подсох, отдышался и добрался до своего домика у родника. Домик пережил уже пятую зиму и преданно ждал Ася.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Почему дерутся феномены?

Другу надо верить всегда и сразу.

Близнецы Слюня и Хлюпа. С законом не поспоришь.

Про кышесинкразию и передник с карманами.

Не ходи туда, – посоветовал Хнусь, – ты же знаешь, там живут близнецы Хлюпа и Слюня.

– Пусть, – сердито отозвался Тука. – Я пойду туда. Я всегда иду, куда иду.

– Как хочешь, но лучше не надо, – нахмурился Хнусь.

– Нет, пойду, пойду, – упорствовал Тука. – Мои лапы сами топают в сторону этого домика. Мне так хочется побывать у этих спорщиков в гостях, аж пятки чешутся.

– Ну тебя! – устало сдался Хнусь. – Давай! Иди туда, куда идут твои лапы. Только знай, что, увидев Слюню и Хлюпу, ты захочешь убежать прочь, но солнце вот-вот спрячется за холм, и тебе придется остаться у них на всю ночь. А ни один нормальный кыш не может выносить их ссор так долго. Все обходят дом близнецов стороной. Даже шалый Бяка не ходит к ним в гости.

– Я никого не боюсь, – неуверенно ответил Тука и опасливо огляделся.

Упоминание Бяки насторожило его. Разум говорил: «Стой, не ходи!» А неуемное любопытство нашептывало: «Иди, иди…»

Так или иначе, но доводы осторожного Хнуся все же подействовали – решительность Туки постепенно стала ослабевать, а вскоре и совсем улетучилась. И полсловечка хватило бы, чтобы он повернул назад, но Хнусь, видно, отчаялся. Он перестал отговаривать друга и молчал. Тука оглянулся. Рядом никого не оказалось. Хнусь пропал. Только кончики кустов чуть шевелились, потревоженные вечерним суетливым ветерком.

Другу надо верить всегда и сразу. Иначе может наступить минута, когда некому будет уберечь тебя от беды. Тука поежился, почесал лапой хвост и нерешительно пошел вперед, туда, где виднелся маленький дом и безобидно светилось круглое оконце.

Хижинка притулилась в корнях плакучей ивы, уже проснувшейся от зимнего сна: почки ивы вздулись, напряглись, готовые вот-вот вспыхнуть тысячами ярко-зеленых огней. Вот в основании этого удивительного дерева, в его напряженных корнях и была сложена кривенькая хижинка Слюни и Хлюпы.

Тука приблизился к домику братьев-кышей, чуть не увязнув в глинистой жиже. Подобравшись к дверце, за которой кто-то надрывно вопил, Тука трижды ударил в дверь колотушкой, подвешенной к дверной притолоке. Рыдания и вопли смолкли. За дверью послышалась возня. Потом сердитый голос грубо осведомился:

– Кто это там?

– Это я, Тука, – неуверенно ответил кыш.

– Нечего всяким Тукам ходить в гости, куда их никто не звал, – грубо ответили из-за двери.

– Почему? – удивился тот.

– Таков Закон, – важно ответили из домика.

– Разве есть такой Закон?

За дверью довольно долго размышляли, сопя и хлюпая носом. Потом дверь открылась, и перед Тукой предстал сердитый лохматый кыш, укутанный в теплый оранжевый шарф. Кыш свирепо топнул задней лапой:

– Ты – глупый кыш, который не знает про Закон! Ты – гадкий нахальный кыш, который ходит в гости без приглашения! Ты – кислый, как незрелый кизил, и вонючий, как старый носок, ты…

– А ты – негостеприимный хозяин, – прервал его Тука, – и больше ничего!

– Это неправда! Я – не ничего, я гораздо больше, я – кыш Хлюпа! – опять топнул лапой сердитый кыш.

– Ну тогда пригласи меня войти в дом и погреться у очага, как принято в нашем племени. Ведь мы очень гостеприимные и добрые существа.

– Кто это сказал? Это сказал Закон? – заинтересовался хозяин хижины.

– Я не знаю, что сказал Закон, но, думаю, с этим он не стал бы спорить.

– «Не стал бы»! Он-то, может, и поспорил бы, а вот ты с ним – нет, – вздохнул лохматый кыш и, немного помедлив, все же впустил Туку в дом.

Гость огляделся: второго брата нигде не было видно. Еще Тука заметил, что хижинка была сложена кое-как. А это всегда считалось у кышей дурным тоном. Кыши были аккуратными и чистоплотными существами. Они не выносили разгильдяйства в работе. От беспорядка у них начинал болеть живот и чесались уши. Они просто терпеть не могли лежалой, грязной посуды или нестираных жилеток. Но братцы Слюня с Хлюпой, видно, были исключением.

Увидев вокруг себя страшный беспорядок, Тука пожалел, что ослушался Хнуся. Увы, он попал в дом к неряхам. Скорее всего, об этом на холме знали все, кроме него. Ведь даже Бяка обходил этот дом стороной. С трудом преодолевая неловкость и брезгливость, Тука попытался завязать разговор:

– Хлюпа, а где же Слюня, у вас ведь один домик на двоих?

– Да кто он такой, этот Слюня? – ядовито осведомился Хлюпа. – Знать не знаю никакого Слюни.

– Как это «кто такой»? Слюня – твой брат, такой же пачкуля, как и ты. Да в придачу еще и соня, если до сих пор валяется в постели.

– Что-что? Кто это соня? – ревниво заступился за брата Хлюпа. (За стеной кто-то завозился и всхлипнул.) – Не смей дразнить Слюню! И вот что я тебе скажу, вредный, незваный гость: ты – вонючий…

– Знаю-знаю, – перебил его Тука, – я – вонючий, грязный носок. У тебя, Хлюпа, совсем не развито воображение, толком не можешь отвести душу. Ты за время спячки перезабыл все кышьи традиции. Забыл, что на Празднике Розового Кыша на Поле Брани любой из нас может без устали в течение получаса ласкать слух присутствующих утонченными выразительными, адресованными кому угодно рифмованными ругательствами? Ну например, рассердившись на брата, ты читаешь ему такие стихи:

 
Отшлепал Хлюпа Слюню скалкой.
Отбился бедный Слюня палкой.
В домишке сразу стало жарко,
Трещит несчастная хибарка.
Распухший нос, заплывший глаз!
Разборка! Драка! Бой! Атас!
Но Слюня, подустав пинаться,
Вдруг пожалел родного братца,
А Хлюпе стало жалко Слюни…
И братья распустили нюни.
Вот плачут, обнявшись, навзрыд —
Всё! Бой закончен.
И забыт.
 

– Понимаешь, – продолжал рассуждать Тука, – когда к кому-то испытываешь плохие чувства, надо непременно выплеснуть их. Но только в стихах – такова наша традиция. Тогда низменная злость проходит и приходит благопристойное раздумье – следует ли ссориться из-за ерунды. Вот попробуй отругай меня как следует, но только складно.

– Ладно! – Идея высказаться в адрес Туки очень понравилась Хлюпе. Он покрепче уперся задними лапами в пол, втянул голову в плечи и, сдвинув брови, открыл было рот… но почему-то поэтический слог к нему не пришел. – Ну нет, я так не могу! – Он расстроенно дрыгнул задней лапой. – Я же тебя в этом году второй раз вижу, у меня и злости-то к тебе еще не накопилось. Как я смогу тебя как следует отругать?

– Во-о-от! – торжествующе заключил Тука. – Сначала нужно что-то узнать друг про друга, чайку вместе попить. Тогда, может быть, чего плохое и подметишь. У тебя чай есть?

– Да. Из молодой крапивы. И еще найдется немного желудевых пряников, – примирительно пробурчал Хлюпа. – Слюню звать будем?

– А как же, – отозвался Тука, – это ведь он подвывает за стенкой?

– Конечно он – я его связал. Мы поссорились. Он мне проиграл в «шишки-камешки» и, стало быть, должен был мыть посуду. А он сказал, что не может, потому что у него важное дело: он идет качаться на качелях. Но это вранье! Его на качелях укачивает и тошнит. Значит, этот предатель просто-напросто собирался сбежать от грязной посуды!

– Подходяще! – обрадовался Тука. – Определенно, ты на Слюню очень сердит. Из тебя злость так и сочится, значит… Значит, ты можешь прочитать ему свои ругательные стихи! Обида пройдет, и вы помиритесь. Благодаря такой замечательной традиции кыши надолго не ссорятся. Давай выскажи брату все, что ты о нем думаешь.

– Ну, Слюнька, держись, – прошипел Хлюпа и начал:

 
Хотел бы Слюньку я поджарить,
Крапивой хвост ему ошпарить,
И чтобы завершить игру —
С медведкой запереть в нору!
Но чем заняться мне без Слюни?
Сидеть в тоске, глотая слюни?
Вскипает чай, готов обед,
А Слюнечки все нет и нет…
 

Хлюпа всхлипнул и замолк. И тут раздалось из-за стенки:

 
Родню себе не выбираешь,
Что из того, что ты мой брат?
Когда прикышно унижают,
Обидчику ответить рад!
Я не хотел с тобою драться,
Ведь ты – не кот, а я – не мышь,
Но если примешься кусаться,
То зуб – за зуб,
За кыша – кыш!
 

Тука подумал, что сейчас братья опять подерутся, но Хлюпа вдруг ударил кулаком по столу и рассмеялся:

– Какой высокий слог! Молодец, Слюня! Поэт! – И, гордо поправив шарф, решительно отправился к брату. Вернулись они вместе. Обнявшись.

Чай быстро организовался сам собой, и все расселись за столом. Кыши бросили жребий: Хлюпе досталась оранжевая чашка, Слюне – голубая, а Туке – белая с зеленым ободком.

– Хоть ты и гость, но я сейчас отниму у тебя белую чашку, – ни с того ни с сего сказал Хлюпа Туке.

– Почему? – удивился Тука.

– Потому что я сильнее, – гордо выпятил живот Хлюпа.

– Да я тебе ее и так отдам. Что, разонравился оранжевый цвет? Бывает. Я слышал, есть такая болезнь – кышья идиосинкразия. Это когда кышу кто-то или что-то очень не нравится.

Говорят: «У меня на что-то там идиосинкразия». Ничего не поделаешь: болезнь. Главное, вовремя распознать, что тебе не нравится, тогда…

– Тогда можно забрать и поделить все Хлюпкины оранжевые жилетки и носки, – с энтузиазмом закончил Слюня.

– Нет-нет, я совсем не это хотел сказать, – возразил Тука. – Я хотел сказать, что тогда сразу станет интересно, что же ты любишь.

– Я люблю передники с карманами, – пробурчал Хлюпа, – про них рассказывал Ась.

– А что такое «передник»? – заинтересовался Тука.

– Глупый вопрос! Ты бы лучше спросил, что такое «карманы». Это гораздо интереснее.

– Что же это?

– Это то, куда можно складывать все, что захочешь.

– И?..

– И носить с собой.

– Носить с собой? – засомневался Слюня. – Допустим, у меня есть енот. Ну зачем мне его класть в карман и носить с собой, если он может возить меня на спине?

– Енот большой и как пример не годится, а я говорю про разные там малюсенькие разности, – не сдавался Хлюпа. – Ма-а-алюсенькие такие, но которых очень много. Положил все это в карманы и пошел, а?

– Ужас! – сказал Слюня. – Положил «много» в карманы и пошел! Далеко ты с этим «много» уйдешь? Да и зачем с собой таскать столько-то? Ты это «много» положи в большую салатницу и крышкой накрой. А если не поместится, то и в чайник. И никто не тронет это «много», потому что не найдет. А не найдет, потому что не догадается, что ОНО в чайнике.

Хлюпа сдвинул брови и сжал кулаки:

– Все, Слюнька! Все! Сейчас я тебя точно отлуплю!

У Слюни задрожал подбородок, но он промолчал.

– Слова нельзя сказать этому Слюне, все ему не так, – раздраженно пояснил Туке Хлюпа. Потом он обернулся к брату и долго сверлил его гневным взглядом. – За твою вредность, Слюня, я тебе непременно наподдам. Да так, что ты улетишь вверх и размажешься по потолку! – Вдруг Хлюпина мордочка скуксилась, и он схватился за живот. – Ой! Ой! У меня на Слюньку уже начинается кышесинкразия.

Слюня тоже стал раздуваться от злости. Его уши покраснели. Он угрожающе набычился, но в это время Тука тронул его за лапу:

– Слюня, дружище, передай, пожалуйста, чайник. Чай у вас замечательный. Выпью-ка я еще чашечку.

Все опять расселись. Пять минут пили чай молча. Потом Тука сказал:

– Слюня, конечно, слабее тебя, Хлюпа. Но не легче! И если ты размажешь его по потолку, то когда-нибудь он непременно отклеится и упадет вниз. И обязательно треснет собой тебя по голове. Пребольно. Так что лучше оставь эту затею.

Они опять немного помолчали, и опять Тука заговорил первым:

– Кыши, вот вы знаете, что такое «близнецы»?

Слюня и Хлюпа непонимающе переглянулись.

– Это такое удивительное явление природы! Феномен! Два кыша вылупляются из одного яйца. Яйцо – чудо, а два кыша в одном яйце – это два чуда сразу! А потом эти феномены дерутся друг с другом, не моют посуду и не стирают носки! Обидно, кыши! Ну да ладно, за окном уже темно. Давайте спать ложиться. Чья эта оранжевая кроватка? Твоя, Хлюпа? Я, пожалуй, на ней и лягу. Тебе ведь разонравился оранжевый цвет, так чего зря мучиться? А мне все равно. Вот помою уши – и на боковую.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Птичка Сяпа

Кто сглазил Сяпу?

Что Сяпа за птица?

Кыш – не кукушка.

Ась умный, он разберется.

Самым красивым деревом на холме был Дуб. Он рос на его вершине, чуть в стороне от лиственной рощи под названием Маленькая Тень. В хижинке кыша Туки, притаившейся под Дубом, было уютно и сухо. Кыш и Дуб были давними друзьями. Дуб укрывал малыша от непогоды, подкармливал желудями и терпеливо выслушивал кышьи новости. Тука ставил вокруг Дуба обереги от молний и ласково называл его «Мое Дерево».

Однажды ранним апрельским утром Туку разбудил громкий гомон синичек, галок и грачей. «Эй, лежебоки, просыпайтесь! Выбирайтесь из нор, порадуйтесь теплу, погрейтесь на солнышке!» – кричали птицы. Тука сытно позавтракал болтушкой из первоцветов, надел жилетку, шарф и вышел на улицу.

– Привет, Мое Дерево! – крикнул он Дубу.

Дуб в ответ помахал кышу крепкими ветками. Тука огляделся. Мимо пролетело желтое облачко ольховой пыльцы. Мелькнула и пропала бабочка-крапивница. Глубоко вдохнув горьковатый запах набухших дубовых почек, кыш смачно потянулся. «Ах, весна, сколько у тебя припрятано сюрпризов! Каждый день – что-то новенькое. То склон зазолотится мать-и-мачехой, то меж камней распустятся разноцветные крокусы. А сегодня вот роща забелела ветреницами, будто снег выпал. Красота!» – подумалось кышу. У Туки было прекрасное настроение. Ну как не разделить его с друзьями!

Дверь Туке открыл друг Сяпы Бибо. Он был бледен, суров и немногословен:

– Сяпа заболел.

– Шутишь? – рассмеялся Тука. – Чтобы кыш, да заболел! – Но, заметив тревогу в глазах соседа, прикусил себе язык. – Что с ним, Бибо?

– Не знаю, – ответил тот, – сидит и молчит. Только кукукает. Ку-ку да ку-ку.

– Страшное дело! – всерьез испугался Тука. – Может, его кто-то сглазил? Вот, скажем, недавно Сяпа усыновил одинокого Сурка. Тот теперь ходит за Сяпой хвостиком, глаз с него не сводит.

– Что ты, Сурок добрый, а сглазить может только злой. Скорее всего Сяпа объелся. Он ведь любит поесть. Может, сбегать к старому Асю? Пусть выкопает Книгу Мудрости, дело-то серьезное. В книге написано про всё-всё-всё. Даже про то, как лечить Сяпин живот, – сказал Бибо и горько вздохнул.

– Послушай, – прошептал Тука, – а вдруг Сяпу куснул ядовитый паук или клещ? Сяпа часто играет с разными насекомыми. Да еще любит спать на солнечной лужайке у большого муравейника. Какой-нибудь бродячий муравей запросто мог заползти в его ухо и заблудиться там внутри.

– Вряд ли. Тогда бы Сяпе нездоровилось уже вечером. А вечером с ним было все хорошо. Мы допоздна играли в шишки– камешки, смеялись, ели желудевые лепешки. Сяпа съел пять, я – три. Хнусь зашел – тоже угостился. Очень вкусные были лепешки. А после чая мы разбежались по хижинкам спать.

– А корни наперстянки не грызли?

– И ядовитые корешки не грызли, и в холодном ручье не купались, и ворон не дразнили. А Сяпа все равно заболел. И вдобавок я так глупо пошутил сегодня… – Бибо виновато потупился.

– А ну выйдем. – Тука подтолкнул приятеля к выходу. И уже на крыльце, плотно прикрыв за собой дверь, потребовал: – Ну рассказывай, Бибо, рассказывай!

– Понимаешь, проснулся я рано, умылся, сделал зарядку, позавтракал и побежал сюда, на этот берег Шалуна, разбудить Сяпу-лежебоку. Только вошел в дом, сразу понял: что-то с Сяпой не так. Обычно на рассвете его даже вороний ор не разбудит: у Сяпы утром самый сладкий сон. А сегодня наоборот. Прихожу, а он бегает по своей кухне, лапами машет и кукукает. Присядет, на минутку задумается и опять давай бегать. Я тут возьми и ляпни: «Ты что, Сяпа, птичка?» А он мне: «Как ты догадался?» Я решил – шутит кыш. Говорю смеясь: «Если ты птичка, то я – бабочка. Значит, ты с завтраком, а я в дураках». Он, как это услышал, так вздрогнул и затих. Вот так с тех пор и сидит.

Тука оглянулся. Действительно, Сяпа сидел у окна и задумчиво смотрел в небо.

– Что будем делать? – спросил Тука. – Может, умоем его родниковой водичкой, выльем ее под ореховый куст и скажем: «Брошу под орехов куст, чтоб у Сяпы не болело, чтоб у Сяпы не щемило»?

– Это, конечно, не помешает. Но сначала надо докопаться до причины, почему он кукукает. Только как? Со мной он разговаривать не станет – обиделся. – Бибо почесал макушку. – У меня есть план: я сейчас навру, что иду за шишками для очага или к Асю за носками, а ты попробуй его выспросить, не болит ли у него живот.

Тука кивнул:

– Попробую.

Кыши вернулись в дом. Там Бибо взял корзину для шишек и, все перепутав от волнения, ласково сказал Сяпе:

– Сяпонька, я скоро вернусь. У тебя тут носки для очага кончились, так я к Асю за шишками схожу. – И ушел.

Тука медленно обогнул кухню, поправил на столе скатерть, передвинул с места на место чашки. Приблизившись к Сяпе, он дружески похлопал его по плечу:

– Привет, Сяпа. Это я, Тука. Воздух сегодня вкусный, хоть пей!

Сяпа вздохнул и жалобно кукукнул в ответ. Не дождавшись другого ответа, Тука заложил новый круг по кухне.

– Может, сыграем в шишки-камешки? – как бы между прочим спросил он.

Сяпа хлюпнул носом и сказал:

– Теперь я птичка, а птицы не играют в шишки-камешки.

– Понятно, – решил не спорить Тука, – птичка так птичка. Хотелось бы только уточнить, какая ты птичка? Соловей? Жаворонок?

– Ни то ни другое, ведь у меня нет ни слуха, ни голоса. Я думаю, – Сяпа задумчиво почесал лоб и брови, – что я – кукушка. Мне очень нравится говорить «ку-ку». – Сяпа опять немножко покукукал. И Тука покукукал с ним за компанию. – Знаешь, – тихо произнес Сяпа, – кукушки улетают на зиму в теплые края, а я засыпаю на зиму в теплом снегу. Это ведь почти одно и то же. И еще, – он застенчиво улыбнулся, – внешне мы с кукушкой похожи, как близнецы. У меня, как и у нее, пестренький животик. Видишь?

– Вижу, – согласился с Сяпой Тука, – живот похож, но… Но ты определенно не кукушка. Кто угодно, хоть страус, но не она.

– Почему? – широко раскрыл от удивления глаза Сяпа.

– Ну вот скажи, у тебя есть заветное желание?

– Есть.

– Какое?

Сяпа почесал ладошки и застенчиво сказал:

– Я хочу, чтобы у меня в доме появилось яйцо. Я бы за ним ухаживал, разговаривал бы с ним, а потом из него вылупилась бы маленькая кышечка. Моя дочка. Вылитая я. И у нас с дочкой были бы общие секреты. Это, наверное, очень приятно – шушукаться с дочкой о всякой ерунде.

– Вот! Яйцо! А кукушка? – торжествующе спросил Тука.

– Что – «кукушка»? – не понял Сяпа.

– Что «что»?.. Эта, брат, эгоистичная птица откладывает яйца в чужие гнезда! Бросает на произвол судьбы еще не появившихся на свет детенышей! Мало того, эту подлую черту характера она передает им по наследству. Ну так что? Кукушка ты или нет?

Сяпа сжался на табуретке и пригорюнился, наконец усвоив, кем он хотел стать. Ужас, да и только!

– Тука, а кто же я тогда? – робко спросил он.

– Не знаю! Пока не знаю, – вздохнул тот и предложил: – А давай пойдем в рощу. Погуляем, на вас, птиц, посмотрим, покумекаем. Жизнь сама покажет, что ты за птица. Согласен?

– Согласен, – кивнул Сяпа.

И они пошли. Тука энергично шагал по тропинке, ведущей к роще, поддавая ногой прошлогодние ольховые шишки. Он старательно насвистывал бодрый мотивчик и изредка тревожно поглядывал на Сяпу. Сяпа смотрел в небо – там летали ласточки.

– Слушай, а может, ты ласточка? А, Сяпа? – спросил Тука, перехватив взгляд приятеля.

– Нет. – Сяпа отрицательно покачал головой. – Хорошо бы, но ласточки летают очень высоко, а я боюсь высоты. И потом, у них грудки беленькие, а у меня?

– У тебя рябушками, – сказал Тука, и друзья пошли дальше.

– А вон вороны сидят на ореховом кусте. Ты, случайно, не…

– Нет! – отрезал Сяпа.

– Согласен, – сказал Тука.

Сяпа нахмурился и притих. Огибая ежевичные заросли, Тука заметил на одном из кустов брошенное гнездо ремеза. Он остановился, чтобы получше рассмотреть его. Аккуратное птичье сооружение, свешивалось с колючей ветки, слегка покачиваясь.

– Сяпа, смотри, какое удобное, уютное гнездышко. Совсем как ты любишь.

– Хорошее, – похвалил Сяпа, – только маленькое.

– Ну, это мы сейчас проверим. А ну-ка полезай в него, – скомандовал Тука. – Если поместишься, значит, ты ремез.

Сяпа послушно вскарабкался на колючую ветку и после неимоверных усилий все же умудрился попасть внутрь гнезда.

– Ну как? – спросил снизу Тука.

– Очень тесно. Я еле поместился. Для яйца совсем нет места. И меня тут укачивает, – всхлипнул Сяпа.

– Вылезай, – сказал Тука. – Если бы ты был ремезом, то и тебе, и яйцу места бы хватило.

Сяпа высунулся и, не удержавшись на краю, камнем полетел вниз.

Тука едва успел соскочить с пушистой моховой кочки, в которую тут же головой воткнулся Сяпа.

– С благополучной посадкой, – переводя дух, сказал Тука. – Ты цел?

Сяпа выбрался из мха, вяло отряхнулся и пожал плечами:

– По-моему, я не ремез, Тука.

– По-моему, тоже, – согласился тот.

Наконец друзья добрались до рощи и сразу заприметили сову, мирно дремавшую на одном из дубов. Тука не стал ничего выспрашивать у Сяпы. Он и так знал – Сяпа не из таких. Сяпа своих не ест. И мышей тоже. Он – вегетерианец. К тому же ночью малыш крепко спит, а совы совсем наоборот.

Кыши довольно долго бродили по роще, потом спустились к болоту.

Глядя на уток, Сяпа вспомнил, что не умеет плавать.

Цапля Сяпе решительно не понравилась: слишком большая и много ест.

Пеночка, наоборот, была так мала, что, похоже, не ела вообще.

Сяпа сильно смахивал на воробья – и размером, и окраской, но они разнились характером: воробей был суетливым говоруном, а Сяпа – задумчивым молчуном.

Даже к концу прогулки друзья так и не поняли, какой птичкой может быть Сяпа. Устав и проголодавшись, кыши повернули к дому. Тут Туку осенило, и он спросил напрямую:

– Сяпа, а почему ты больше не хочешь быть кышем? Отчего ты решил стать птичкой?

Сяпа застенчиво прошептал:

– Понимаешь… сегодня ночью мне приснился сон: будто я летаю высоко-высоко над нашим холмом и вижу сверху рощу, ручей и ваши домики. А своего дома не вижу. Нет его, и все тут. Вопрос: почему? Ответ: потому, что я – птичка. У птиц нет домиков, они живут в гнездах. Конечно, это всего-навсего сон. А если он вещий?

– Никаких «если», – нахмурился Тука. – Это неправильный сон. Отчего такая несправедливость: у всех есть домики, а у тебя нет? Думаю, ты просто плохо смотрел. Вот что! Идем к старику Асю. Он во всем разберется.

Это было правильным решением: Ась был не только самый старый кыш на холме, но и самый умный. И кыши повернули к роднику Плюхи-Плюхи-Бульку, рядом с которым жил старик.

Дом Ася они разыскали быстро, в окружении молодых дубков, которые старик несколько лет назад посадил сам. Деревца были так малы, что не могли укрыть Асев дом от непогоды, но кыш верил: когда-нибудь из этой поросли вырастут огромные деревья и в их крепких корнях, конечно же, найдется место его хижинке. А раз так, то зачем переезжать?

К счастью, Ась оказался дома. Он пил чай со своим соседом, большим пауком Прухом. Увидев в окно приближающихся кышей, Прух деликатно покинул хижинку через чердачный лаз и удалился в заросли сочной молодой сныти. Тука и Сяпа старательно вытерли лапы о половик и постучались.

– Эй, Ась, у нас к тебе срочное дело!

– Для кыша любое дело шрочное. Входите! – шепеляво отозвался старик.

Когда Тука поведал Асю о том, как Сяпа стал птичкой, тот почесал мохнатое ухо и сказал:

– Ох уж эти шны… Во-первых, во шне летает каждый, кто растет. Таков Закон! Во-вторых, шны иногда бывают загадками, иногда – разгадками. Твой шон, Сяпа, – загадка-перепуталка. Пошмотри… Вешной на деревьях почти нет листьев и сверху хижинка отлично видна. Но весь фокус в том, что твой шон летний. Летом у липы, под которой спряталшя твой дом, очень густая крона. Вот почему твоей хижинки не было видно. Не шомневайся, Сяпа, ты не птичка, ты – кыш. И притом очень хороший.

Радостные Тука и Сяпа выскочили на улицу, где вовсю сияло солнце. Дул теплый ветер. Добродушно урчал родник Плюхи– Плюхи– Бульк.

С Асем все становится просто! Хорошо иметь в друзьях мудрого старичка. Старики помнят все Законы. С ними не страшно.

Кыши прислушались к гомону птиц, облегченно вздохнули и поспешили к домику Сяпы, где их давно с нетерпением ждал Бибо.