355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Микаел Рамадан » Тень Саддама Хусейна » Текст книги (страница 17)
Тень Саддама Хусейна
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 11:06

Текст книги "Тень Саддама Хусейна"


Автор книги: Микаел Рамадан


Жанр:

   

Прочая проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Какими бы ни были их мотивы, братья с женами и детьми действительно вернулись в Ирак в конце этого дня, хотя, как я узнал потом, они в целях предосторожности оставили деньги в Иордании, чем весьма обесценили свое возвращение.

Их встречал Удай в Требиле на ирако-иорданской границе. Удай отправил сестер и детей на вертолете прямо в Багдад, а братьям предоставил добираться самим.

На следующий день они вернулись в Багдад и попросили аудиенции у Саддама. В тот же вечер он вызвал их к себе во дворец.

Когда они прибыли, у Саддама уже сидел судья. Саддам велел братьям тут же развестись со своими женами. Они отказались, считая, что статус зятей президента поможет им. Саддам прогнал их, и они вернулись в дом отца.

На следующий день Саддам дал прямое указание Али-Хасану:

– Принеси мне головы братьев Мажидов!

Участие Али в том, что произошло в дальнейшем, характеризует его как нельзя лучше. Он тоже Мажид. Они приходятся ему племянниками, а их отец, Камиль Хасан аль-Мажид, – его собственный брат. И все же он выполнил приказ Саддама с каким-то извращенным усердием.

Он окружил имение брата своими людьми. В доме находились его племянники, их отец, сестра и двое малолетних детей. Всем им было запрещено выходить из дома. К вечеру все жители этого района были эвакуированы, а позднее сюда прибыли Удай и Кусай, чтобы лично проследить за ходом событий. С наступлением темноты люди Али атаковали дом.

Братья отчаянно сопротивлялись, но не могли защитить ни дом, ни семью. Когда люди Али ворвались в помещение, началась стрельба. Хуссейн Камиль и двое из нападавших тут же были убиты. Погиб отец Хуссейна и его сестра, а также двое детей – двенадцатилетний мальчик и восьмилетняя девочка. Саддама Камиля, раненного в ногу, вытащили во двор, где его тело было разорвано в клочья противотанковой ракетой. От младшего брата не осталось ничего, чтобы принести Саддаму. Али снова вернулся в развалины дома и отрезал голову своему старшему племяннику. Через час она была принесена в дар Саддаму. Он и его сыновья, Удай и Кусай, отрицали какое-либо свое участие в убийствах, но присутствие Удая на похоронах одного из убийц, состоявшихся на следующий день, не прошло незамеченным.

Когда утром следующего дня я узнал эту новость, я был потрясен, хотя иного и не ожидал. Официально сообщалось, что оба брата вернулись в Ирак, терзаемые сознанием вины и позора за совершенное преступление. Возвратив президентскую семью в родной дом, оба в порыве горького раскаяния покончили жизнь самоубийством.

Распространялась и другая весьма популярная версия: их семьи, почувствовав себя опозоренными таким предательством, рассорились и перестреляли друг друга. Все это, разумеется, сущая ложь, но Саддам, как положено, выразил свое искреннее соболезнование по поводу смерти двух своих зятьев.

Рахд и Рана были убиты горем, особенно Рана, которая очень любила своего мужа. Их поселили во дворце в Такрите, где они жили с детьми. Они наотрез отказывались видеться с отцом и Удаем, убежденные, что именно те виновны в убийствах. Рана была на грани полного психического срыва, а Рахд стала относиться столь враждебно к отцу, что не скрывала этого даже при детях. Впоследствии Саддам забрал у неё детей.

Спустя семь месяцев Рана родила девочку, которую в укор всем родственникам назвала Дикра, по-арабски "Память". Она была в состоянии полной прострации и равнодушия, и все опасались, что она из него никогда не выйдет. Что бы ни говорили этим женщинам о гибели их мужей, они были убеждены, что их предал родной отец.

В мое следующее свидание с Луисом я рассказал ему все об этой трагедии, хотя узнал об этом с чужих слов. Но он оказался информированным не хуже меня. От него я узнал, что ЦРУ предупреждало братьев аль-Мажид о том, что их убьют, если они вернутся в Ирак.

– У меня для вас важная новость, Микаелеф, – сказал мне Луис, когда мы закончили обсуждать трагедию семьи аль-Мажидов. – Софи вернулась в Кувейт.

Я тут же почувствовал страх.

– Как это могло случиться? Она сейчас работает медицинским инструктром в одной из американских нефтяных компаний. Зачем вы позволили ей уехать из США?

– Вы должны сами понимать. Она американка и свободна в своем выборе. Мы не можем навязывать ей наш образ действий. Она была непоколебима в своем решении, ибо очень скучает без вас. Вам должно льстить, что она все ещё стремится к вам. Она думает, что, находясь в Кувейте, так близко отсюда, она меньше будет скучать о вас. Это называется женской логикой.

Луис назвал мне имя человека, который был членом подпольной организации в Багдаде, и сказал, что я буду связан с ним. Его звали Надим.

Хотя США не хотели устранения Саддама, они вполне допускали, что такое может произойти вопреки их желаниям.

– Если Саддам будет убит, очень важно, чтобы Удай не взял власть в свои руки, – пояснил Луис. – Вы выразили желание убрать Удая. Может быть, возможность у вас появится.

Я встретился с Надимом. Ему двадцать с чем-то, он мусульманин-суннит и член организации "Возрождение". Это группа молодых решительных людей, поклявшихся избавить Ирак от "такритской мрази". Они были разочарованы неудачными попытками оппозиционных партий создать какую-то единую коалицию против Саддама. В "Возрождении" отказались от политических разногласий. В него входят мусульманские сунниты и шииты, курды, есть среди них и офицеры армии.

Я рассказал Надиму о плане Латифа использовать меня как двойника Саддама после его убийства. Надим улыбнулся. Он все знал обо мне.

– Латиф один из нас, – сказал он. – Хотя он единственный коммунист в "Возрождении". Создание нашей организации – это в значительной степени его заслуга. Он провел значительное время среди курдов, и ему удалось убедить Мохамеда в том, что надо создать отборную специальную группу, чьей единственной задачей будет сбросить правящий режим любыми средствами и способами.

Было видно, что Надим высоко ценил Латифа. Он говорил о нем с большой теплотой.

– Появление Латифа сейчас в Багдаде невозможно. Его обвиняют в измене родине. Он, кстати, просит вас доверять мне так, как вы доверяли ему.

Моя инстинктивная осторожность заставила все же спросить:

– Откуда мне знать, что вы говорите правду?

Надим зацокал языком.

– Латиф предупреждал меня, что вы недоверчивы. Он сказал мне о кодовом имени, которое вы придумали: "Кактус".

– Вам это имя назвал Луис. Он об этом знает.

Надим на мгновение задумался.

– Он сказал мне, что вы хороший человек и никому не причините зла. Правда, однажды ночью вам пришлось это сделать. Чтобы подтвердить, что я связан с Латифом, я должен напомнить вам одно имя: Калид Фахер аль-Такрити. Вы знаете, что Латиф мог сказать об этом только тому человеку, которому готов вручить свою жизнь.

Действительно, Латиф не открыл этой информации никому, даже под пытками.

Я кивнул.

– Этого доказательства мне достаточно.

– Будет совершено покушение на Удая, – сказал мне далее Надим. – В то время, когда он будет раздавать дипломы с отличием в университете. Это произойдет через два дня.

– Я помню одно покушение в университете, – сказал я. – Это было, по-моему, в 1980-м.

– Оно оказалось удачным?

– Нет. Тогда покушались на Тарика Азиза.

Прежде чем распрощаться с Надимом, я рассказал ему, откуда появился пароль "Кактус", а потом мы договорились, что я дам ему знать, когда заменю Саддама. Поскольку Удай пригрозил, что меня не будут предупреждать заранее, когда мне придется дублировать президента, пароль "Кактус" тут не сработает.

– Когда мой наставник Мухаммед готовил меня к роли двойника, он заметил, что, когда я нервничаю, начинаю чесать правое ухо. Так что если ты увидишь, что Саддам чешет правое ухо, то знай – ты смотришь на меня.

Надим сомневался, что это удачный способ. А если у Саддама в самый неподходящий момент действительно зачешется правое ухо? Но в конце концов, мы все же договорились на этом.

В последнюю минуту мне вдруг было приказано сопровождать Удая в университет, но я должен был замаскироваться. Саддам и Удай редко появлялись вдвоем на таких официальных собраниях. К счастью, мы ехали в университет в разных машинах. Выходя из машины, я просто скреб свое правое ухо. Церемония вручения дипломов должна была происходить в зале главного здания университета. Как только мы вошли, я тут же бросился на пол.

Стрельба длилась всего секунд тридцать. Когда все закончилось, двое стрелявших скрылись, но трое были убиты. Удай, к моему огорчению, остался жив. Я беспокоился, нет ли среди убитых Надима. А тем временем Удай бушевал, ругал охрану, что не захватила убийц живыми. Теперь ему не поиздеваться над ними, учинив допрос с пытками, хотя и эти тела будут переданы родным изуродованными. Удай должен же на ком-то выместить свою досаду.

Два дня спустя я встретился с Надимом. Он действительно был участником этой группы и, когда заметил человека, чешущего ухо, начал призывать их отказаться от нападения, словно вся его жизнь от этого зависела. Но его никто не послушал. Сам он вовремя скрылся, но поплатился дорогой ценой. Одним из убитых был его младший брат, и теперь Надим ужасно корил себя.

Удай каким-то чутьем уловил, случайно или проследив за мной, что, когда я рядом, его жизни ничто не угрожает. Он договорился с отцом, что будет почаще брать меня с собой, когда ему надо появляться на публике. С тех пор рядом с Удаем стали часто видеть обросшего буйной бородой человека.

Я как-то напомнил Удаю, что в университете, несмотря на мое присутствие, в него все же стреляли.

– Да, – согласился он. – Но не осталось незамеченным и то, что стреляли только в меня и ответные выстрелы охраны были из моего автомобиля, а не с твоей стороны. Странно, не так ли?

Я промолчал. Удай был слишком наблюдательным.

– В будущем ты будешь сопровождать меня, как только я тебе скажу, если, конечно, ты не будешь нужен отцу.

Меня очень встревожило то, что Удай заподозрил, будто я в приятельских отношениях со всеми, кто покушается на него. Хашим, когда я рассказал ему об этом, заключил, что это хорошо для меня.

– Если Удай так убежден, что ты враг своей страны, то при нормальных обстоятельствах я бы сказал, что твои дни сочтены. Но, несмотря на свое хвастовство и крикливость, Удай напуган. Сейчас ты ему нужен, и ты должен считать это отсрочкой казни. Используй её. Твое везение не будет бесконечным, Микаелеф.

Надим меня предупредил, что готовится новое покушение на Удая, но, поскольку я теперь при нем всегда, это не остановит заговорщиков.

– Услышишь выстрелы, падай на землю. Почесывание уха тебе не поможет. А я не смогу тебя предупредить.

Последние три дня я жил в постоянном страхе, что Удай вот-вот позовет меня. Наконец он вызвал меня и сообщил, что во вторник вечером он будет в Охотничьем клубе в аль-Мансуре. Это было недалеко от дома, где я жил, впервые приехав в Багдад. Удай хотел, чтобы я был все время рядом с ним, и велел мне замаскироваться.

В клубе мы пробыли недолго, и Удай подал мне знак, что мы уходим. Не меняя охраны, мы покинули клуб и направились к машине Удая. Я сразу понял, что будет дальше. Он станет разъезжать по городу и искать молодых женщин. В Багдаде все об этом знали и большинство женщин делали все возможное, чтобы избежать этой участи, когда видели его машину. Найдя кого-нибудь себе по вкусу (о "ее" вкусах он никогда не спрашивал и в споры не вступал), Удай направлялся в отель "Мансур Милия" или в "Палестинский меридиан".

Еще не было восьми, когда мы на самой высокой скорости мчались по улицам на "порше" Удая. Быстрая езда на машине была любимой забавой старшего сынка Саддама: скрежет тормозов, бешеная скорость и ни единой мысли в голове о последствиях. К тому же, как я догадался, Удай решил нагнать на меня побольше страха, не говоря уже о шарахающихся прохожих и перепуганных автомобилистах. Проехав так с километр, Удай наконец со скрежетом затормозил перед светофором на Мансур-стрит; неподалеку напротив были русское посольство и полицейский участок. Здесь нам предстояло повернуть к центру. Далее шли целых три километра прямой дороги, и здесь Удай обычно выжимал из машины все, на что она способна, одного он только не знал сейчас: он ведет свой "порше" в последний раз.

Удай не успел еще, не снижая скорости, свернуть вправо, как перед нами выскочила машина и, резко затормозив, перегородила нам дорогу. А затем с боковой улицы появилась новехонькая "тойота" и заблокировала нас сзади. Из обеих машин вышли по трое вооруженных мужчин, с лицами закрытыми шарфами. Трое из "тойоты" встали сзади, перекрыв отступление, другая тройка тут же открыла огонь по Удаю.

Удай хотел достать пистолет, с которым никогда не расставался, но не успел. В считанные секунды его прошили пулями. Он, обмякнув, упал на рулевое колесо. Я понял, что сейчас меня прикончат, решив, что я его личный охранник. Но в этот момент на этой кровавой сцене появилась третья машина, в ней сидел один из охранников Саддама. Он сразу же заметил, что Удая нет за рулем и попытался выстрелить, но его опередили. Вооруженная троица открыла огонь по его машине. Зазвенело разбитое ветровое стекло, машину развернуло и снесло с дороги, она перевалилась через низкую ограду и упала набок. Один из стрелявших подошел к машине Удая. Хотя нижняя половина его лица была закрыта, мне показалось, что я узнал Латифа. Подойдя поближе, он выстрелил в неподвижное тело Удая.

– За Салема! – выкрикнул он и выстрелил снова. Пуля попала в плечо Удая. – За Рафика и Абдуллу.

Латиф открыл дверцу машины и кивнул мне. Глаза его яростно сверкали.

– За Надию и Салиха! – снова прокричал он, почти радостно и выстрелил ещё раз в спину Удаю. Тело дернулось от удара пули, но я не понимал, мертв он или без сознания.

– За Амну! – Латиф уже заглянул в машину. Он приставил дуло пистолета к затылку Удая и тихим голосом, почти шепотом, сказал: – И за Ирак.

Он нажал на курок, но пистолет не выстрелил – патроны кончились. Выругавшись, Латиф обернулся и увидел охранника, вылезавшего из перевернувшейся машины, но два одновременных выстрела товарищей Латифа, – в одном из них я узнал Надима, – закончили это побоище.

Перезаряжая пистолет, Латиф посмотрел на меня.

– Мы долго ждали этого дня, Микаелеф, – промолвил он, и в голосе его было торжество победы.

Его друзья были уже в машине и заводили мотор. Отсалютовав мне пистолетом, Латиф уехал.

Я смотрел на простреленное тело Удая. Он избежал последней пули в голову, но получил слишком много ран, чтобы остаться в живых. Я был убежден, что он, даже если и жив, все равно долго не продержится.

Несколько минут стояла полная тишина. Все живущие поблизости спрятались ещё в начале стрельбы и теперь не проявляли желания покидать свои укрытия.

Через несколько минут все же появился одинокий полицейский. Он по рации вызвал подмогу, и вскоре приехали полицейские машины, завыли сирены, вспыхнули огни. Удая перенесли в одну из машин и отправили в госпиталь Ибн Синна. Несмотря на мои протесты, меня тоже через несколько минут отправили туда же.

Саддам прибыл в госпиталь через десять минут после сообщения. Он нервно шагал по коридору перед операционной, где врачи пытались спасти жизнь его сына. По моим подсчетам, в него всадили пуль двадцать, не меньше. Саддам вызвал Али Мохаммеда, отвечавшего за охрану Удая, и дал ему ясно понять, что его собственная жизнь тоже висит на волоске.

– Если мой сын умрет, – кричал Саддам на перепуганного офицера охраны, – умрешь в ту же минуту и ты!

Медицинский персонал был слишком занят, и им было не до моего нервного шока, поэтому я вскоре был отпущен домой. Я был уверен, что Удай не выживет, но когда Хашим зашел ко мне домой вечером, я узнал, что состояние его критическое, но он упорно борется со смертью. В течение нескольких дней из больницы просачивались противоречивые вести о его состоянии. Наконец было сказано, что он пришел в себя и уже может нормально разговаривать и принимать посетителей. Кажется, он унаследовал и это везение от своего отца.

Далее в рассказах о нем появлялось все больше деталей. В бюллетене о его здоровье сообщалось, что он навсегда останется инвалидом. Слишком много пулевых ранений. У него раздроблена коленная чашечка на левой ноге. Две пули Латифа застряли в позвоночнике, и он парализован до пояса, так что есть сомнения, сможет ли он ходить. Врачи спорили относительно того, насколько серьезно поврежден позвоночник, и опасались оперировать. При тех возможностях, какими они располагали, было больше шансов на то, что операция скорее усугубит положение, а неудача грозила врачам гневом и немилостью Саддама. Никто не мог гарантировать успех.

Латиф был очень близок к тому, чтобы покончить с Удаем, ближе чем кто-либо другой из ранее покушавшихся на него. Но и он потерпел неудачу. Теперь Удай будет охраняться и днем и ночью. Едва ли такой шанс появится ещё раз в ближайшее время, а, возможно, такого шанса уже не будет никогда.

За те недели, что минули после покушения, меня часто вызывали на допросы к офицерам госбезопасности, но на в этих допросах никогда не назывались имена Латифа или Надима. У допрашивающих не было оснований подозревать меня в связи с такими личностями. В начале года, спустя месяц после покушения, Саддам поговорил со мной лично в Черном кабинете. Лицо у него было осунувшееся и усталое. Хотя Удай доставлял своему отцу массу неприятностей, Саддам пережил настоящую трагедию, когда его старший сын оказался на волосок от смерти. Когда Саддам сел, Хашим поднялся, чтобы оставить нас наедине, но Саддам остановил его.

– Нет, останься, – сказал он, – я не скажу Микаелефу ничего такого, что хотел бы скрыть от тебя. – Он повернулся ко мне. – Я очень рад, что ты не пострадал, но поскольку расследование ни к чему не привело, я хотел бы услышать из первых уст, что ты видел.

– Конечно, Саддам, – ответил я. И хотя я знал, что такого разговора не избежать и ждал этой встречи, мне было не по себе, когда момент все же настал.

– Ты знаешь, что один из охранников лежит в коме, – промолвил Саддам. – Мы ещё не знаем, выживет ли он. Удай запомнил лишь то, что ты был единственным свидетелем, видевшим все своими глазами.

– Это так, – согласился я, решив отвечать как можно короче. Каким бы усталым Саддам ни был, он не упустил бы случая подловить меня на неосторожном слове или ошибке.

– Удай сказал, что там было трое вооруженных мужчин, и ты это подтверждаешь. Мы также говорили с доктором, который оказался первым на месте происшествия. Он мало что видел, но сказал, что один из стрелявших в Удая, сделав выстрел, что-то выкрикивал.

– Я помню, что он кричал "За Ирак", – неуверенно произнес я, надеясь, что больших объяснений от меня не потребуют. Ожидая следующего вопроса, я заметил как у Саддама непроизвольно дрожат руки. За двадцать лет постоянного общения с ним, после многих совместных испытаний, несчастий и бед, я прежде не замечал за ним такого.

– И ничего больше?

– Я больше ничего не помню. Я думал тогда совсем о другом. Это было ужасно.

– Да, мой друг, – печально вздохнул Саддам. – Но я должен был тебя спросить.

Он быстро встал, кивнул Хашиму и вышел. Мы с Хашимом переглянулись. Он развел руками. Саддам как будто удовлетворился моим рассказом, поэтому я немного успокоился, надеясь, что слышу об этом в последний раз. Я тогда ещё не знал, что моих слов оказалось достаточно, чтобы я стал одним из подозреваемых.

– Президент тяжело переживает все это, – заметил Хашим. – Я никогда не видел его таким подавленным.

Я, что-то буркнув, согласился. Саддам был явно обеспокоен и напряжен в связи с последними событиями. Но стоило мне вспомнить, сколько горя, слез и страданий он принес, жестоко и безжалостно расправляясь с неугодными, так же как это делал его сын Удай, я перестал думать о сострадании, которое мог бы проявить к нему при других обстоятельствах. Моя роль в этом не вызывала у меня чувства вины. Я слышал, что по Багдаду распространяется версия, будто Саддам сам приказал устроить эту стрельбу, но велел стрелять вниз, по машине, чтобы только припугнуть сына. Но я видел, как все было на самом деле.

Раненое колено Удая гноилось, и врачи боялись, что им не удастся спасти ногу. Он же категорически отказывался от ампутации,

Для наблюдения за пациентом были приглашены хирурги из Франции. Саддам потребовал удалить пули, застрявшие близко от позвоночника, но врачи отказались, ибо это было слишком рискованно.

Ходили слухи о том, что Удай физически больше не способен жить с женщиной. Чтобы доказать, что он ещё мужчина и на все способен, Удай женился в третий раз, на шестнадцатилетней дочери кузена своего отца.

Выйдя из госпиталя, прикованный к коляске, он проводил некоторое время со своей подружкой Байдой в холостяцкой квартире. Вскоре он переехал в родовое поместье в аль-Джахдрия, где ему оказывалось все необходимое лечение и уход.

Саддам обращался во все известные клиники мира, пытаясь найти хирургов, способных сделать его сыну операцию позвоночника. Но после того как от этого отказались хирурги Франции, никто не хотел браться. Правительства Франции и Испании, обычно первыми откликавшиеся на гуманитарные просьбы, были по дипломатическим каналам предупреждены своими друзьями по НАТО не брать на себя ответственности за лечение Удая. Несколько врачей из ГДР, задолжавшие Саддаму, приехали в Ирак, чтобы прооперировать колено его сыну. Но оказалось, что даже при наличии высококачественных инструментов и блестящей квалификации хирургов помочь почти невозможно. Если Удай сохранит ногу, он все равно останется калекой. Даже сейчас, заканчивая свои мемуары, я получил сведения, что Удаю продолжает угрожать ампутация ноги по бедро.

Несмотря на то что он оказался прикованным к креслу, Удай продолжал свои агрессивные выходки, более того, когда ему становилось получше, его жестокость усиливалась. В июне в припадке гнева он убил своего охранника Камиля. Камиль был родственником моего хорошего друга. Его семье сказали, что Камиля нашли убитым в районе аль-Дора, где у Удая есть ферма. Убийцу до сих пор ищут. Это напоминает мне историю с убийством Амны.

Месяц спустя, когда Удай возвращался с фермы в город, ему попалась на глаза молодая женщина. Он сразу же заинтересовался ею и приказал охранникам привести её к нему в поместье. Перепуганная женщина подверглась гнусным сексуальным издевательствам, Удай пытался несколько раз изнасиловать её. Когда наконец он убедился, что, будучи импотентом, ничего не сможет сделать, в приливе стыда и гнева застрелил эту женщину.

Она была из семьи христиан, и семье пригрозили, что если они посмеют сказать кому-нибудь о том, что произошло, – будут все уничтожены. В качестве компенсации за потерю члена семьи им выплатили 799 долларов, дали машину и назначили "пенсию" в 159 долларов в месяц.

Саддам был единственным, кто мог оказывать воздействие на Удая, но его начали мучить сомнения относительно психического состояния его сына. Расследование покушения на Удая двигалось медленно. Я сожалел, что он выжил, и успокаивал себя тем, что наши пути теперь редко пересекаются.

В начале октября меня вызвал к себе Саддам. Когда я вошел в кабинет, меня поразило его довольное лицо. Я уже многие месяцы не видел его в таком приподнятом настроении.

Он тепло поздоровался со мной и справился о моем здоровье. Это был хороший признак.

– Садись, Микаелеф, мой добрый друг. Какое прекрасное утро, не правда ли?

Действительно, ярко светило солнце, в открытые окна доносился щебет птиц.

– Да, Саддам, – охотно согласился я. – Прекрасное утро.

Он широко мне улыбнулся, я ответил осторожной улыбкой.

– Вы чем-то довольны. Получили хорошие новости, наверное?

Раньше я бы себе не позволил задавать ему такие личные вопросы, но когда Саддам в хорошем настроении, он может простить любое нарушение служебной субординации.

– Прекрасные новости? – опять воскликнул он. – Ха! Я получил отличные новости, дружище. Лучших не бывает.

Я гадал, что это может быть, и ждал, что он сейчас со мной поделится.

Он обошел письменный стол и наклонился ко мне, глядя мне прямо в лицо. Его темные, почти черные глаза, казалось, проникают в мои мысли.

– Могу я доверять тебе, мой друг? – спросил он, понизив голос. – Ты действительно мой настоящий друг и союзник?

Я давно научился врать с невозмутимым видом.

– Как ты можешь спрашивать меня, Саддам? Я не раз рисковал жизнью ради тебя. Очень много раз.

– Это верно, да, это верно. Очень хорошо. Тогда я посвящу тебя в мою тайну, но прежде поклянись, что никогда не повторишь за стенами этой комнаты то, что я тебе скажу.

Колеблясь, я все же дал клятву, что никогда и никому не скажу то, что узнаю от него.

Он вернулся к столу и открыл ключом верхний правый ящик. Из него он вынул увесистую, в кожаном переплете папку со множеством страниц. После этого он опустился в свое похожее на трон кресло.

– Не бойся, я не стану тебе читать все, – сказал он, довольно хихикнув и похлопав по папке. – Нескольких страничек будет достаточно. После этого ты сам поймешь, почему это самый важный день в моей жизни и в жизни Ирака.

Когда он открывал папку, у него вновь задрожали руки. Было ли это ранним признаком какой-то скрытой болезни или же мне так показалось, потому что очень хотелось этого? Но как бы то ни было, он зачитал мне несколько страниц текста из папки, лежащей перед ним.

Позже я поговорил с Хашимом о проекте, которым Саддам, не сдержавшись, похвастался передо мной. Как выяснилось, в общих чертах Хашим знал о нем, но у него и в мыслях не было, что он почти окончательно разработан. Пока я решил ничего не сообщать Луису. Эти сведения были слишком серьезны и опасны. Мне необходимо было все обдумать.

Шли недели. Я продолжал давать информацию Луису, сообщая ему, главным образом, о поверхностных ежедневных событиях во дворце. Ни разу я даже не намекнул о проекте Саддама. Мои затруднения оставались неразрешенными.

В начале декабря я провел час с Саддамом в Черном кабинете, просматривая план действий на ближайшие недели. Мне предстояло заменить его на нескольких церемониях, и, как всегда, он хотел удостовериться, что мои выступления будут безупречны. Он казался бодрым и оживленным.

– Ты выглядишь усталым, мой друг, – сказал он довольно весело через несколько минут после начала нашей встречи. – Ты плохо спишь?

– Я плохо сплю уже много лет, Саддам, – ответил я. – Я простой человек из Кербелы. То, что случилось со мной после нашей первой встречи, конечно, отразилось на мне. Я не обладаю твоей стойкостью.

– Да, это так. Народ Ирака может обожать своего президента, но они не знают, на какие жертвы нужно идти, чтобы руководить этой великой нацией.

Он смотрел на меня, как мне показалось, с сожалением.

– Возможно, я смогу предложить тебе что-то, что поднимет твой дух, продолжал он. – Невозможно остановить процесс старения, но сейчас существуют способы замедлить его. Ты помнишь, как в 1980 году тебе делали пластическую операцию?

– Конечно, Саддам, – ответил я, не понимая, куда он клонит. В последние десять лет мы старели немного по-разному, но наши физические черты оставались такими же идентичными, какими только их сделал нож хирурга.

– Недавно я попросил Кусая добыть хирургическое оборудование, которое подойдет нам обоим, – сообщил он. – Ты слышал что-нибудь о поглотителях жира?

– Да, – ответил я, сразу поняв, что он собирается предложить. – Но, признаться, я почти ничего не знаю об этом.

– Это простой способ, когда трубка вставляется в различные части тела и избыточный жир высасывается посредством вакуума. Это гораздо более скорый процесс, чем диеты, и особенно пригоден в нашем случае. Ты, должно быть, заметил, что в талии ты пополнел больше, чем я, а я, похоже, набрал жирку побольше здесь, – Саддам постучал тыльной стороной руки под подбородком. После этой процедуры наш вес и распределение жирового слоя станут одинаковыми. Что ты думаешь об этом?

Почему он решил, что идея подвергнуться такой неприятной процедуре поднимет мое настроение, осталось для меня загадкой. Наоборот, она была мне отвратительна. Возражать, однако, не имело смысла.

– Когда это оборудование прибудет сюда? – спросил я сдержанно.

– Надеюсь, скоро, – сказал Саддам. – Кусай сейчас пытается найти поставщика. Мы сталкиваемся с таким числом ограничений, что, вероятнее всего, нам не позволят импортировать его легально, как необходимое медицинское оборудование, но в конце концов у нас нет иного пути, кроме как испробовать этот способ. Сначала посмотрим, что сможет сделать Кусай. Каково твое мнение?

– У меня нет возражений, – солгал я.

Удовлетворенный моим ответом, Саддам хлопнул в ладоши и удалился. Когда я наблюдал за тем, как он выходит из комнаты, я ещё не знал, что больше никогда не увижу его снова.

На следующий вечер, в полночь, я услышал, как около подъезда моего дома остановилась машина. Я выглянул из окна и увидел, что по дорожке идет Хашим. Никогда раньше он не заходил ко мне так поздно, и я удивился, что могло случиться, о чем нельзя было бы сказать по телефону. Когда я открыл дверь, он приложил палец к губам, прежде чем я успел что-либо сказать, и поманил меня сесть в машину, что я и сделал. Как только я закрыл дверь машины, он быстро поехал прочь от дома.

– Охранник, который находился в коме с момента стрельбы, заговорил, выпалил он. – Тебе крайне повезло, что я так быстро узнал об этом. Очевидно он был в сознании до того, как стреляли в Удая. Он помнит, что стрелял Латиф. Для тебя, Микаелеф, особенно важно то, что он помнит, что тот кричал.

У меня сжалось сердце.

– Он помнит имена?

– Да. Амна, Абдулла, Салем, Надия и Салих. Саддам поймет, что стрелявший был Латифом, но само по себе это не компрометирует тебя. Он и раньше знал о намерении твоего шурина убить Удая и никогда не осуждал тебя за это. Но, если ты помнишь, он спросил тебя о том, что тот выкрикнул. Ты сказал, что не знаешь. Твое время истекло, Микаелеф. Тебе надо уходить немедленно.

Теперь, когда я оправился от первоначального шока, для меня было большим облегчением узнать, что наконец я покину Ирак и что решение было принято за меня.

Хашим затем сообщил мне, что Надим, который еле сумел ускользнуть в день покушения, был арестован. Другие пять "предполагаемых" убийц находились за пределами страны.

– Можешь быть уверен, что если Саддаму пока не известно о том, что сообщил охранник, он узнает с минуты на минуту. Боюсь, что твой друг Надим попал в серьезный переплет. Если мне удастся передать ему, что ты в безопасности, он сможет выложить все, что знает о тебе, не испытав ада пыток. Это не спасет его, но, может быть, его кончина не будет такой мучительной.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю