Текст книги "Ледник"

Автор книги: Михась Южик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

С тяжелым, тягучим чувством ехал полковник от генерального штаба к аэродрому – туда, где в специальном ангаре ждала его команда бойцов. В конце разговора начштаба совершенно вышел из себя и почти утратил контроль. Он орал, что – была б его воля – он бы четвертовал или на кусочки резал тела пойманных негодяев. Он плакал, ругался, сморкался в платок, бегал по комнате перед Нэшем, исходя пеной ненависти к злоумышленникам. Он даже, не боясь свидетеля, сетовал на то, что Президент слишком мягок, приказывая взять своего сына живым, а затем томить его в психбольнице. Нет, начштаба готов был сам сейчас же мчаться под ледник и душить своими руками всю эту команду обезьян во главе с полоумным мятежником.

Прощаясь с полковником, он бросился ему на грудь и просил как можно скорее избавить страну от кошмара, ибо каждая секунда теперь работает против страны. Она беднеет с каждой секундой. Она разлагается на глазах. Генерал призывал подумать о будущих вдовах, вдовцах и сиротах, которых вынуждена будет взять под свою опеку держава. Он говорил, что уже не может сдерживаться под гнетом этого постоянного, неимоверного стресса, и даже открылся, рыдая, что два часа назад избил ногами адъютанта за то, что тот подал слишком холодный чай. «Да пребудет с вами удача, полковник!» – это были последние слова несчастного генерала.

7

К началу двадцать третьего века в города и селения ОЕ наконец вернулся покой. Страна достигла экономического расцвета. Каждая семья имела квартиру, а интеллигенция – загородные дачи. Почти целиком искоренилось пьянство, и даже табак курили очень редкие люди в пределах своих квартир. Да и неудивительно, ведь пойманных за курение в общественных местах и даже на улицах наказывали так: от пяти суток карцера до года каторги, – в зависимости от того, выражался или не выражался курящим злоумышленником протест при его задержании.

Преступность уменьшилась, если так можно сказать, донельзя. Огромные следственные тюрьмы заполнялись лишь на одну пятую. Их даже закрывали и консервировали. Влюбленные пары, одинокие девушки, старики и старушки преспокойно гуляли по улицам в самое позднее время – к ним никто не приставал, не терроризировал, и даже возможность этого была исключена практически до нуля.

Впрочем, человек есть человек – и вдруг кто-то и почему-то вешался в туалете, нападал с арматурой на безвинных людей и замолачивал их до крови или до смерти, иной раз неизвестно с чего абсолютно трезвый водитель выскакивал на тротуар и давил пешеходов; или жена отрезала мужу половой орган будто бы за измену, или одноклассники с неимоверной жестокостью избивали отличника, или сын убивал родителей и отвозил их тела ночью в городской парк и там зарывал, а на суде это ублюдок не мог внятно объяснить причину своего злодеяния. И так далее – все в духе человека.

Но, повторим, эти вопиющие случаи были столь редки, что о них просто смешно говорить. Тем более что полиция и следственный аппарат действовали столь решительно и неумолимо, что ни одна, повторим – ни одна злодейская душа! – не избегла быстрой поимки, сурового и справедливого наказания.

За умышленное убийство давали высшую меру. Телевидение держало в курсе возмущенных граждан об успехах поимок и следствия. Суды и даже приведение в исполнение приговоров, когда уничтожали этих человекозверей, транслировались по телевизору.

Причем казнь была изощренной – убийцу окунали в относительно слабый раствор с кислотой и он со стонами, мольбами, а иногда проклятиями медленно, в несколько часов, умирал. Когда этот гад испускал последний вздох, врач, облаченный в одежды чуть ли не священнические, торжественно констатировал смерть. И тогда во всех домах ОЕ – а трансляция казней проводилась в удобное вечернее время, как правило, по субботам, – раздавался радостный клич. Клич многих миллионов честных граждан, приветствующих правосудие.

Затем с речью, прямо в зале казни, выступал перед согражданами Президент. Интересно, что историки пописывали и поговаривали, будто 200–300 лет назад такие же миллионные вопли раздавались в городах, когда сборная какой-либо страны, по футболу или хоккею, выигрывала олимпийские игры или чемпионаты мира. А выступление Президента после редких случаев казни (4–5 раз в год) напоминало новогоднее обращение к своему народу президентов некоторых стран того же стародавнего, доледникового времени.

После казни злодея, будь то хоть тринадцатилетний мальчуган, удушивший, повздорив, девяностолетнюю прабабушку, Президент Речью взбадривал, воспламенял и сплачивал граждан. Для дальнейшей борьбы. Для выживания в этот суровый период ледниковья. Президент говорил – и слезы экстатической радости текли по щекам жаждущих любви, правды и справедливости честных тружеников. После речи Президента телекамеры сразу же переключались на огромный зал городской филармонии, где давался праздничный концерт – выступали басы, баритоны, тенора, лилась оркестровая музыка, артисты балета исполняли потрясающие номера. А затем всенародное гулянье выплескивалось на улицы.

Однако страшно ошибется тот, кто подумал, будто бы песни и пляски, идиотские выкрики и выходки заполоняли весь город. Люди шли стройным потоком от своих домов, вливаясь в более широкие улицы, пока не достигали проспекта Президента и тогда уж широченной полноводной рекой, с двух концов, двигались к Дому Правительства. И там, как правило – ровно в полночь, при свете прожекторов, под звуки фанфар, на трибуну восходил Президент со всей свитой. Там обязательно присутствовали наследники, которые лишь по смерти или тяжкой болезни Президента могли занять его место. А к этому ответственному шагу дети Президента, точнее – его сыновья, готовились всю жизнь.

Так вот, владыка этой героической, сумевшей противостоять леднику страны обладал удивительным красноречием. Мало того, что он держал многомиллионную аудиторию у экранов непосредственно после казни, так он теперь, воспламеняя и воспламеняя, возбуждал в хорошем смысле этого слова стотысячные толпы, наводнившие площадь перед Дворцом и Трибуной.

Три часа, под одобрительные вопли и рев восхищения, говорил Президент. Он и впредь сулил торжество справедливости, мир и порядок, достаток и изобилие честным гражданам. Он обещал, что казни с каждым годом будут все реже и реже. (Это, правда, не удавалось осуществить уже двадцать лет. Все равно находилось два-три выродка в год, которые по каким-то необъяснимым причинам совершали зверские убиения мирных людей. И их приходилось казнить. И народ жаждал, чтобы наконец-то не совершалось таких сатанинских вещей. И Папа, глава Единой Католической Церкви, мощно спаянной с государством, денно и нощно молился об этом же: чтобы не было больше дерзких и жестоких убийц, чтобы не было этих наводящих ужас трансляций казней.)

Заметим впрочем, что все, от Президента до последнего дряхлого старика этой свободной страны, понимали и осознавали необходимость таких публичных жестоких казней. После них по улицам, ночным заулкам, закоулкам и подворотням можно было ходить совершенно спокойно, да хоть бы и спать там – на два, а то и три месяца всякие преступления в ОЕ полностью прекращались! Это, видимо, свойство человеческой памяти – помнить определенный срок корчи в котле с кислотой справедливо наказуемого преступника. А затем почему-то находился кто-то, кто забывал этот грандиозный спектакль, и новое ужасающее злодейство потрясало ОЕ. И опять Президент был вынужден жестоко казнить урода, и опять пламенно выступать перед согражданами. И опять обещать, что будет не 2–4, а 1–2 (лучше – одна!) казни в году.

А тем временем на бескрайних просторах бывшей пустыни Сахары, а ныне – плодороднейших землях державы вкалывали бичуемые надзирателями негры, азиаты и некогда свободные люди, покурившие, например, не дома, а в своем подъезде. Вкалывали за гнусное варево, покрытые струпьями и изнуряемые тропическими болезнями. Естественно – умирали. И естественно – их никто не считал. Ибо урожай, добыча продуктов для честных тружеников городов – издавна были объявлены священными категориями. Не будет продуктов питания – держава стремительно захиреет, и не только не спасет будущие поколения от ледника, но и развалится прямо сейчас, терзаемая мародерами и всякой шушерой.

Поэтому, именно поэтому, а не из какой-то жестокости так мучились и изнемогали рабы на полях, виноградниках, пастбищах. Никто не хотел им зла. Но никто и не осуждал Правительство, никто вслух не жалел мучимых на полях рабов. Ибо, во– первых, раб он и есть раб, а не свободный гражданин, коего не только можно, но и нужно жалеть, коему необходимо сочувствовать. Во-вторых, белое человечество помнило, с малых лет изучало историю и знало о годах голода и мора, когда бухнул вулкан на Суматре, знало о мучениях своих предков.

Продуктовая тема издавна стала в ОЕ табуированной. И крошки никто не выкидывал со стола в мусорное ведро. (За найденные в урнах пищевые продукты многие граждане потащились на каторгу и там сгинули.) Итак, увозимых на поля осужденных, а тем паче – рабов никто не жалел.

Пережившие этот ад, дотянувшие до конца сроков и тем самым реабилитированные вольные граждане сразу же вливались в социум и сразу же защелкивали свои рты на замок. Даже жене, даже матери никто не смел пожаловаться или окунуться в воспоминания о годах каторги. Люди возвращались как бы пришибленные, как бы с измененной немного психикой. Делалось ли это медикаментозно или страдания накладывали сию печать на былых каторжан – об этом можно было только гадать, но – упаси Боже! – не рассуждать и не расспрашивать. Впрочем, за «отсидевшим» всегда сохранялось его жилье, семья, рабочее место, восстанавливались буквально все гражданские права.

8

В ангар Нэш вошел решительно и сурово. Как бы не замечая кинувшегося к нему офицера, он криком скомандовал:

– Строиться всем! – и опытные бойцы мгновенно сомкнули ряды в две шеренги.

Рослые, плечистые, с бычьими шеями – солдаты были как на подбор. Четыре офицера, стоявшие в первом ряду – майор и три капитана, – ненамного уступали солдатам в крепости тел.

– Доложите! – вновь скомандовал Дэвид.

И майор в камуфляжной форме двинулся к нему строевым шагом.

Через двадцать минут на заднем дворе, где была спортплощадка с препятствиями, шла усиленная тестовая тренировка. Солдаты бегали стометровку в полном снаряжении, преодолевали двухметровый бетонный забор, подтягивались и делали подъем переворотом на перекладине. Не слишком отставали от них и офицеры. Майор Джобович особо подвергся истязаниям полковника. Нэш сначала принудил его отжаться сто пятьдесят пять раз от асфальта, затем проползти с полевой сумкой и оружием пятьдесят метров по зыбучим пескам, а после этого погнал на перекладину, где заставил вращаться солнышком дюжину раз. Майор справился, но, видимо, затаил на Нэша небольшую обиду.

Полковник часто использовал подобный прием – унизить, опустить в глазах команды ближайшего к нему по званию офицера, чтобы остальные знали – в стае один и только один вожак. Это сильно укрепляет боевой дух, направляет все силы на действие по команде, а не на пустопорожние рассуждения. Оставив издевательства над майором, хоть после «солнышка» так и подмывало пустить его на трехкилометровый марш-бросок, полковник Нэш произвел еще одно необходимое действие. Давно заприметив самого рослого и мощного солдата по фамилии Свенсон, полковник построил команду около площадки с песком. Сам стал перед ними и грозно сказал:

– И не думайте, солдаты и офицеры, что вы меня впечатлили своим прыжками, бегом и преодолением препятствий. Поверьте, обезьяны куда круче и проворнее вас. И гориллы и шимпанзе с встроенными чипами разберутся с вами в два счета. И лазят, и бегают, и душат, и режут ножиками они гораздо успешнее. Поэтому вы и я обречены проиграть, если не будем включать мозги. Я еще не читал ваши досье, но вполне верю словам начальника штаба: вы лучшие бойцы Объединенной Европы. Однако этого мало. Ввиду непредвиденной экстремальности ситуации от наших мозгов, от способности принимать мгновенные и тактические решения будет зависеть судьба страны. Я не стану даже вам говорить, какой пожар возгорится в народе, если мы не изничтожим это сборище ублюдков под ледником, если ледник не зафункционирует в прежнем режиме. И без того число жертв терактов достигло такого уровня, что их уже просто невозможно скрывать, невозможно замалчивать в газетах и в новостях по этому чертовому ящику. Вам ясно?!

– Служу Президенту! – унисон мощных голосов сотряс спортплощадку.

– Отлично. Поэтому действовать мы будем быстро, решительно и жестоко. Буквально все обезьяны должны быть истреблены в самое ближайшее время. А уж будете вы их жечь огнеметами, расстреливать или резать на части – это как вам угодно. Но они должны быть истреблены! Что касается операции – думаю, даже и напоминать не стоит, что вы должны слушаться меня беспрекословно. Если делимся на части – над каждой будет стоять старший офицер, и подчиняться ему надо так, как будто бы с вами я. Солдат Свенсон! – вдруг крикнул полковник Нэш. – Мне кажется, вы не слишком внимательно меня слушаете. Уж больно кривите губы и плохо скрываете кислое выражение лица.

– Никак нет, господин полковник! – вздумал было оправдываться солдат.

Он действительно ничего подобного себе и в мыслях не позволял, и Дэвид знал это. Тем не менее, все, что произошло в дальнейшем, целиком и полностью следовало из его теории работы с командным составом. А от правил своих Нэш не отступал никогда.

– Выйдите из строя, – скомандовал он Свенсону.

Солдат, огромный, плечистый, скандинавского типа парень, выдвинулся вперед.

– Вот вам лопата. – Сказав это, Дэвид выдернул из кучи песка саперную лопатку и бросил солдату. Тот ловко поймал ее на лету.

– Запомните, – продолжал полковник, – что эти нелюди так же могут перегрызть вам горло зубами, как вы мне – перерезать его этой лопатой.

Дэвид ощущал, как целый строй вперил в него внимательные глаза.

– Поэтому, – продолжал он, – ваша задача, солдат Свенсон, нанести этой лопатой мне как можно больше ранений. Попробуйте убить, если это у вас получится.

– Но. – начал было огромный детина, покручивая в руках лопату, как игрушечную.

– Выполняйте! Я безоружен. – С этими словами Нэш сорвал с себя пояс с кинжалом и пистолетом и бросил в сторону. – Для усложнения задачи идемте в песок.

Они отошли от глазевшего на них взвода еще на пару десятков метров – стали посреди площадки, проваливаясь в песок по щиколотку.

– Начинайте! – С этими словами полковник согнулся в коленях, выставив руки вперед; его глаза загорелись хищным огнем.

Свенсон был опытный боец, и заводить его на борьбу какими-то особыми методами было необязательно. Резко взмахнув лопатой над головой, он бросился на полковника.

Лопата просвистела в сантиметрах от плеча Дэвида. И только молниеносная реакция не позволила его раскроить. Скандинав чуть было не потерял равновесия, рассекши вместо плеча пустой воздух. Он на секунду оперся о лопату – и тут обнаружил, что противник стоит совсем не в том месте, где должен бы быть. Полковник, упруго сгибаясь, находился уже по правую руку от солдата. А с этой руки замах делать было неудобно. Тем не менее Свенсон, как бы оттолкнувшись от лопаты, выпрямился, одновременно посылая ее двумя руками вперед – целя в живот полковника.

Этот неподготовленный удар стоил ему очень дорого. Дэвид, отклоняясь назад, в момент пролета лопаты около живота нанес по ней сокрушительный удар сцепленными кулаками. Лопата глухо плюхнулась на песок. Свенсон же вконец потерял равновесие и получил удар сапогом в челюсть. Дальнейшее взвод наблюдал в бессловесном изумлении. За ударом в челюсть, который дезориентировал Свенсона, последовала серия ударов полковника: сначала по коленному сгибу, после чего викинг припал на одно колено; затем левой ногой по печени, от чего солдат, екнув, согнулся; и наконец – два завершающих удара по его мощной шее сцепленными кулаками. В результате чего солдат остался лежать на песке бездыханный.

– Заберите его, – скомандовал Нэш, потирая ладонь о ладонь. – Майор Джобович, я к вам обращаюсь. Несите его в санчасть, через десять минут будет как новенький.

Через несколько секунд майор и два солдата, взваливших на плечи огромное тело, поспешили в санчасть, находившуюся совсем близко от спортплощадки.

– Теперь вы видите, – взяв руки за спину, широко расставив ноги, обращался полковник Нэш к поредевшему взводу, – что сделают с вами обезьяны, если вы будете бездумно махать перед ними своими лопатками или ножиками. Любая неообезьяна разберется с сильнейшим из вас в два раза быстрее, чем это сделал я. Только в завершение задушит или перегрызет горло. Поэтому убедительно вас прошу – не приближаться к зверям ближе, чем на пятнадцать метров. Это как раз расстояние их мгновенного броска на добычу. Взведенный пистолет, всегда готовый к стрельбе автомат – вот ваше оружие. Но не забывайте, что хвостатые умеют стрелять не намного хуже, чем вы. Поэтому включайте мозги. Это серое вещество дано нам не зря.

Дэвид глубоко вздохнул, окинул взглядом окрестности. Солнце уже зашло за ангар, и площадка, где огни стояли, оказалась в тени. Только верхушки тополей, закрывавших от них полигон, золотились ласковыми лучами. С океана дул приятный успокаивающий ветерок.

– Солдаты! – вновь обратился полковник ко взводу, с восхищением и преданностью внимавшему каждому его слову. – Мне вверены ваши жизни. А также мир и покой в душах ваших многочисленных родственников, которые будут сильно печалиться, если кто-либо из вас не вернется назад. Но надо понимать – мы не на курорт едем. Это война, ребята. Настоящая война, объявленная нашей цивилизации пятью уродами, под началом которых находится двадцать безмозглых тварей. Они уже забрали несколько сотен жизней мирных граждан. Мало того, они куражатся над нами, над самим Президентом, оставляя в местах скорби записки, что это дело именно их рук. Главарь банды чрезвычайно не любит нашего Президента, и из этой ненависти он готов уничтожить тысячи людей, посеять смуту в сердцах наших сограждан. Подорвать экономику страны, которая зиждется на строгой дисциплине. Империя Развлечений Старой Европы имеет для государства огромное значение. Ведь именно благодаря тому, что наши граждане умеют полностью расслабляться, они остальные одиннадцать месяцев в году на славу работают. И вот негодяи решили выбить, можно сказать, фундамент из-под ног государства. Парализовав Империю Развлечений, они надеются развалить всю страну. Но это им не удастся. Потому что есть вы – лучшие бойцы, лучшие из лучших во всей стране. И есть я, который не привык проигрывать никаких битв. Банда негодяев должна быть уничтожена в самое ближайшее время. Главарь должен быть взят живым. И мы сделаем это! Служу Президенту! – крикнул Дэвид, воодушевляясь.

– Служу Президенту! – дружно ответил взвод.

В этот момент из-за ангара показался майор с солдатами, ведшими под руки нетвердо ступавшего Свенсона.

– В строй бегом марш! – с нарочитой злобой скомандовал полковник.

И четверо, как могли быстро, вернулись в строй. Дэвид заметил, как скандинава любовно подперли бойцы с двух сторон. «Хорошая работа!» – похвалил он сам себя совершенно невольно.

9

А индустрия развлечений под ледником развивалась дикими темпами. То был совсем иной, как бы перевернутый, относительно ОЕ, мир. В ОЕ все ходили строгие и сосредоточенные, чем-то вечно озабоченные и опечаленные. А если и оживлялись их лица, то только Речами Президента после очередной казни, а также регулярно два раза в год – на День Независимости ОЕ, и на День Освобождения. Сразу заметим, что День Освобождения был вымышленным днем, липовой датой, если так позволено будет выразиться. Просто несколько десятков лет назад в Великих Пирамидах нашли новые потайные помещения и затеплилась небезосновательная надежда, что в них сокрыта разгадка древней цивилизации – как обратить вспять ледник и вновь вернуться к благодатному климату на Земле. Климату, который стоял во времена Христа и апостолов, а затем такая климатическая благодать сошла на землю на рубеже второго и третьего тысячелетий. День Освобождения связали с этим открытием.

Теперь человечество готово было все силы отдать, чтобы хоть приблизиться к тем удивительным температурам, когда на Сицилии, Кипре, островах Греции купались зимой, когда на юге Европы буйствовала круглогодичная зелень, а зимой, даже в северной Германии и Скандинавии, бывало, снега не выпросишь. Теперь это казалось какой-то фантазией, сказкой, если бы не сохранились миллионы видеозаписей того времени, которые могла смотреть любая семья на телеэкранах, компьютерах, в кинотеатрах. Некоторым казалось, что это фотомонтаж, но великолепные альпийские летние пейзажи с величественными горами и сверкающими озерами, залитый солнцем Париж, теперь прочно погребенный под ледником. Нет! Не поверить этому было нельзя, тем более что каждая семья ОЕ не только могла, но была обязанадва раза в год совершить вояж под ледник, по Старой Европе.

Впрочем, о тех красотах болели лишь души людей с тонкой, лирической душевной организацией – у всяких поэтов, музыкантов, художников, труды которых пользовались в ОЕ весьма ограниченной популярностью и в довольно узких кругах. Обычные люди были так загружены на работах, на обязательном просматривании вечерних телевизионных новостей, на слушании никогда не смолкающих радиоточек в квартирах, что им как-то вот было не до возвышенного. После новостей шла прямая трансляция богослужения из Храма – огромного, завораживающего своим величием здания. С утра до вечера оно было набито битком. Ведь каждая семья Мегаполиса обязывалась посетить Храм два раза в неделю.

Более того, дабы избежать столпотворения и неразберихи, посещения Храма проводилось по графику: людям назначался срок, и они должны были явиться на службу. Поблажки делались только больным и калекам. Присутствующих отмечали на проходной храма, ведь каждому с младенчества вживлялся в грудину специальный кристалл – с особым кодом, где указывалось его имя, отчество, пол и так далее. Кроме того, этот кристалл имел излучатель, совершенно безвредный для здоровья, но десятилетиями посылающий в эфир слабый сигнал.

По сигналу этому компьютер с помощью навигационных спутников рассчитывал до сантиметров местоположение конкретного индивидуума. Это было чрезвычайно удобно, поскольку люди имеют свойство пропадать, а их родственники – волноваться за них, люди имеют свойство немножко отлынивать от работы, учебы, немножко нарушать закон – поэтому соответствующие органы получили существенное облегчение. Да и людям от этого волшебного кристалла – благо во всех отношениях.

Вот почему в многочисленных густонаселенных городах ОЕ царил образцовый порядок, вот почему мораль достигла небывалых высот, вот почему боевой дух нации мужал год от года, а преступления упали так низко, как мы уже выше описывали.

Единственный недостаток личных кристаллов (ЛК) была в том, что под ледником, на отдыхе, в Старой Европе они не действовали. Слабое излучение не пеленговалось спутниками. Что делать! Ледник есть ледник. Тем более что подледниковые нравы и законы кардинально отличались от законов ОЕ. Об этом уже говорилось, но приходится это повторять много раз – поскольку только в ОЕ был изобретен гениальнейший способ сделать из человека – человека. Его животное «я» два раза в год направлялось под ледник, где можно было гулять, развратничать, беситься на концертах и стадионах, напиваться и оскотиниваться.

Правда, не только за этим ехали под ледник. Люди посещали экскурсии, любовались красотами сохраненных в своем величии городов Старого Света. И все же. И все же. Каждый в глубине души знал, что Президент и Правительство поощряют двухразовые отпуска именно потому, что в ОЕ – не отдыхают, там тяжко трудятся. Там совершенствуют свой дух. Там молятся вечерами перед телевизором и в Храме имени Папы.

Но, увы: законы природы невозможно преодолеть даже на пике цивилизации. И чтобы плодотворно работать, надо не менее плодотворно уметь отдыхать. Причем загружая те участки мозга, которые в ОЕ у людей не задействованы совершенно. Возбуждая центры удовольствия, как установили ученые, мы расслабляем и даем восстанавливаться центрам работы, мышления, нравственности и духовности. Именно поэтому от отпуска не мог уклониться ни один человек. Стране нужны полноценные, работоспособные граждане.

Расселившись по гостиницам городов Старой Европы, люди тотчас окунались в мир удовольствий. Благородные отцы семейств кидались мять проституток, матери отдавались бойким, специально предназначенным для этого молодцам, дети вручались воспитателям, которые водили их на рок-концерты, футбольные матчи, в парки разнообразных развлечений. Вечерами семья, впрочем, сходилась поужинать, и муж с женой совершенно спокойно, с любовью и пониманием смотрели друг другу в глаза, чтобы, уложив своих чад, еще на несколько часов пуститься в разврат.

Ночами, где-то до четырех условного утра, бары, клубы, рулетки, публичные дома были особо загружены. Квалифицированно работала полиция и медвытрезвители, где загулявшему оказывалась соответствующая помощь. Людей подлечивали и отправляли жить и развлекаться оставшиеся дни отпуска.

На гомосексуальные, нетрадиционные виды сношений, происходившие иногда прямо на улицах, здесь смотрели лояльно. Более того, подглядывание и рассматривание, особенно детьми, увидавшими вдруг дергающуюся на тротуаре парочку, – цвело пышным цветом.

Каждый уважающий себя отец семейства был просто обязан провести ночь с несовершеннолетней проституткой, почти ребенком, специально предназначенной государством для этих целей. (Кстати, СПИД и венерические болезни были к тому времени совершенно побеждены.) А сорокалетняя мать пятерых детей считала просто-таки непристойным, чтобы за две недели ее не погонял часов шесть пятнадцатилетний подросток, впрочем с отличными репродуктивными данными, специально отобранный посредством медицинских тестов для этих целей.

Зато сколько эмоций, сколько впечатлений на целый год было у обоих родителей, пустившихся во все тяжкие на две коротких недели! А ведь дальше потянутся полгода работы и духовного совершенствования, самоотверженного труда, где все подчинено освобождению Европы от ледника. Думаю, не стоит говорить, что всяческие половые извращения, которые мне здесь и описывать гадко, в те времена не вызывали под ледником даже малейшего шока. Садомазохизм, мания показывать голое тело публике, вуаеризм (подглядывание), склонность совокупляться с животными под ледником были негласно разрешены.

То есть, все незапрещенное есть разрешенное – именно этим принципом руководствовались люди ОЕ. Но – только под ледником! Там были специальные помещения Острых ощущений, где известнейшего адвоката, например, могли часами бичевать две малолетние девчонки, привязав его с его же согласия к специальным приспособлениям. Кто-то всерьез желал, чтобы на его лицо помочились – и это исполнялось беспрекословно. Часто, за особую плату, какую-нибудь мамашу семейства бальзаковского возраста в закрытом от глаз помещении могла насиловать, слегка избивая, жилистая, мужеподобная, специально натренированная женщина. Верхом же удовольствия некоторых отцов семейств было то, чтобы его закрыли в особой комнате с молодыми прекрасными амазонками и те бы срывали с него одежды, валили, давили своим весом к полу и часами насиловали.

Пишу сие единственно с целью указать на сущность этого удивительного государства ОЕ, его уникальных людей. Кстати, перед отправкой из-под ледника каждого человека помещали в изолятор, проводили строжайшее медобследование и вводили что-то в вены посредством капельниц. По мнению многих догадливых голов, пускавших в народ непотребные слухи, вводимое в вены лекарство имело психотропный характер. После суток изолятора люди выходили и садились в самолеты в прекрасном расположении духа, совершенно без чувства вины. Вот до чего доросла медицина.

Примерно вот такая картина, такой способ существования практиковался в ОЕ в 2235 году. Как видно, мораль и нравы этой цивилизации где-то немного, а где-то очень существенно отличались от нынешних. Однако известно, что на протяжении тысячелетий нравы на одной и той же территории кардинально менялись. Что уж говорить о государстве, созданном как противостояние надвигающемуся леднику. Быть может, только так и удалось выжить и безбедно существовать.