Текст книги "Миколка-паровоз (сборник)"

Автор книги: Михась Лыньков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

НЕ ГОНЯЙСЯ, МИШКА, ЗА ПЕТУХОМ – В БЕДУ ПОПАДЕШЬ

Красноармейцы были правы, когда упрекали и стыдили каптеров чужого полка. Виноваты были те в неласковом обращении

с Мишкой и в дурном воспитании его. Исчезновение Мишки сказалось на характере и поведении артиста. Сказалось, надо заметить, не в хорошую сторону. Наоборот.

Мы и расскажем тут, как наш способный артист, испорченный дурным влиянием, сам чуть-чуть не погиб, попав в мародеры. И, что еще хуже, соблазнил на недостойное дело и легкомысленного своего товарища – Бородатого. Жук, лично мало, заинтересованный в Мишкиных затеях, в преступники не попал и остался в стороне от проделок Мишки и Бородатого.

События же разворачивались следующим образом.

Батальонам приказано было выбить белополяков из одного села. Началось наступление. Нескольким ротам удалось занять окраины села. Они окопались и вели прицельный огонь по врагу.

В это самое время и влип Мишка в историю.

Забрел и он на окраину. Залез в огород и вдруг видит петуха. Подумал, вероятно, что это – тетерев, кинулся за ним, чтобы поймать и потом похвастаться необычным трофеем. Гонялся, ломая заборы, перепрыгивая через кусты. В этой ожесточенной погоне принял активное участие и расхрабрившийся вдруг не на шутку Бородатый. Он лучше Мишки понимал, что перед ними не тетерев, а обыкновенный петух, а что козлу петух – тьфу! Поступал же он так из чувства солидарности, хотелось ему помочь своему товарищу изловить своенравную птицу. Во всю прыть скоком-боком бегал козел, стараясь забежать вперед и отрезать петуху всякие пути к отступлению.

Поднялся тут шум и гам, стук и топот, крик и рев, какие поднять могут только разбушевавшиеся медведь, козел и петух. Показалось белополякам, что неспроста это, подумали они, что, должно быть, заходит им в тыл кавалерия красная, – и бросились бежать, оставили деревню.

Это обстоятельство несколько смягчило ту суровую кару, которая ждала Мишку и Бородатого.

Мишка так и не поймал петуха. Тот ловко вспорхнул у него из-под самого носа и, усевшись на сук высокой старой груши, заголосил пронзительно и ликующе: «Ку-ка-ре-е-е-ку-у!» Пришлось облизнуться Мишке и стыдливо глазами хлопать, поглядывая на Бородатого, который пробебекал что-то конфузливо, а что – кто его разберет, этот козлиный язык.

Так бы и окончились проказы Мишкины, если б, гоняясь за петухом, не напал он с налету на пасеку. Облизнулся Мишка, переглянулся с Бородатым, повел мордой – медом пахнет. Самым настоящим. Голову потерял Мишка, про все на свете позабыл. Поднялся на лапы и, ничего не слыша и никого не видя, – шасть к улью. Шлеп по нему лапой раз, шлеп второй – улей хоть бы хны. Бородатый хотел было и тут прийти на помощь приятелю, но пчелы накинулись на козла, вцепились в бороду, жужжат, зудят, гудят – пришлось Бородатому сломя голову бежать с пасеки, молнией перемахивать через заборы, нырять в кусты. Прибежал он в полк и своим растерзанным видом привел в недоумение и страх мирного Жука.

А на пасеке хозяйничал Мишка. Он и так и этак пробовал открыть небольшие дверцы, чтобы просунуть лапу в улей и добраться до меда. Но дверцы были прилажены крепко-накрепко. Ничего не получалось у Мишки. Мишка злился, лупил что есть силы по улью лапами, грыз дверцы зубами – все попусту.

Пчелы ожесточенно защищали свое жилье. Слепили Мишку, кусали, жалили в нос, в язык, пробирались в мохнатую шерсть. Но запах медовый кружил голову Мишке, и он вовсе не собирался отступать, не полакомившись всласть.

Что же делать?

Мишка встряхнулся, подхватил улей в охапку и кинулся наутек от разгневанно жужжащих пчел. Побежал туда, где расположился третий батальон. Жука и Бородатого словно ветром сдуло, – спрятались они от пчел далеко в кустарник. А пчелы преследовали Мишку по пятам. Пришлось ему принять решительные меры. Облепленный с хвоста до головы пчелами, помчался он к речке, нырнул в холодную воду и долго сидел там, ожидая, пока пройдет жужжащая гроза.

В речке и поймали красноармейцы Мишку, чтобы покарать его за все преступления – и за петуха, и за пчел. Развели костер, чтобы дымком отогнать хоть немного злых пчел от улья, и отнесли на пасеку выкраденное Мишкой. Но это еще не все. Привлекли Мишку к суровому ответу. А заодно и его активного соучастника в преступных затеях – Бородатого.

Долго отчитывали Мишку, совестили, упрекали. Не забыли поставить в вину и то, что

Мишка втянул в свои недостойные затеи молодого и малосознательного козла Бородатого. Принято было постановление: за все позорные поступки лишить обоих – Мишку и Бородатого – артистического звания и прогнать из полка…

Мишка сидел и выслушивал все ни живой ни мертвый. Только сопел да почесывал искусанную пчелами морду. Морда распухла. Глаз почти не было видно. Мишка выглядел жалким, растерянным, весь в какой-то соломе и репьях. На нем всюду были видны следы погони за петухом и сражения за улей.

Бородатый был перепуган еще больше. Переминался с копыта на копыто и все потряхивал измятой бородою, пытаясь хоть что-нибудь сказать в свое оправдание. Но защитная речь не получалась, выходило только однообразное, нудное, перепуганное:

– Бе-бе-бе-бе…

Жук внимал всему происходящему с философским спокойствием: он всегда уважал закон и порядок.

Посмотрели красноармейцы на своих актеров – и пожалели. Как-никак совершили свои провинности Мишка с Бородатым исключительно из-за несознательности. Это первое. А во-вторых, было смягчающее вину обстоятельство: гоняясь за петухом, артисты здорово напугали врагов, белополяков, и тем самым помогли прогнать их из деревни.

Было сочтено возможным наказать виновников условно, то есть оставить в полку. Пускай, дескать, исправляются и на деле покажут, что достойны состоять в рядах красноармейского полка.

Тут не выдержал Жук. Подлетел он к виновникам, лизнул одного в распухший нос, другого в махорочную бороду, и вскоре все они вместе пустились в какой-то замысловатый пляс – прыг да скок, скок да прыг…

– Только имейте в виду, – предупреждали их красноармейцы, – чтобы такого больше не повторялось, черти полосатые.

Так окончилась история с Мишкиными преступлениями, которые совершил он столь легкомысленно и беззаботно.

Принялись актеры за исполнение своих прямых обязанностей. Показывали «гидру международного капитала». «Гидра», изображаемая Мишкой, выглядела на этот раз и в самом деле уморительно, смешно и жалко, будто вот-вот ей издыхать. Красноармейцы покатывались от хохота. Как же было не смеяться, если Мишка был перебинтован и раскрашен пятнами йода и все еще поеживался от пчелиных укусов. Ну настоящее огородное пугало, что ставят для устрашения вороватых воробьев! Ничего воинственного в этот момент в Мишке не было.

Но ведь дело не в том, как артист выглядит. Важно – вдохновение. А вдохновения у Мишки нынче было хоть отбавляй. Старается. Еще бы – оставили Мишку в полку. А без красноармейского полка он теперь просто-напросто не мог себя представить.

Но запомнились ему и пчелы и петух. Долго потом обходил Мишка стороной, за версту добрую, любое место, где угадывал пасеку или петухов.

МИШКА СТАНОВИТСЯ ЛЕТЧИКОМ, А ПОТОМ – КАВАЛЕРИСТОМ

Как мы уже знаем, Мишка получил военное воспитание как пехотинец. Хорошо знал он маршировку, некоторые ружейные приемы – брал «на караул», вскидывал «на плечо», приставлял «к ноге», умел подносить патронные ленты к пулемету. Но этим, пожалуй, и исчерпывались его познания и умение.

И вот случилось как-то раз такое, что чуть-чуть не стал Мишка летчиком, а потом стал даже неплохим кавалеристом. Произошло это следующим образом. Однажды утром красноармейцы увидели над собой самолет. Присмотрелись – белопольский. Летел он совсем низко. Того и гляди заденет крылом за вершины елей и сосен, даже за соломенные крыши соседней деревушки. Понятно было, что летчик что-то ищет на земле, высматривает.

– Скорее всего – на разведку вылетел, – заключили красноармейцы.

Была дана команда, и все бойцы рассыпались по лесу, чтобы спрятаться от воздушного разведчика. Самолет мог сбросить и гранаты, и бомбы. Такое случалось. Но ни гранат, ни бомб, ни пулеметного огня почему-то не было. Тогда красноармейцы стали постреливать в самолет. Тот сделал разворот и скрылся. Скрылся и не возвращался больше.

«Не иначе, к своим полетел», – подумали красноармейцы и позабыли про самолет.

У Мишки был острый нюх. Повел он мордой туда-сюда, почуял что-то непривычное для своего носа. Побрел на этот странный запах. Запах доносился из глубины леса. Протопал Мишка шагов двести, а то и все триста, выбрался на большую поляну.

То, что увидел он, заставило его насторожиться и понадежнее укрыться в кустах, чтобы проследить за увиденным. На поляне стояла большая машина. Много разных разностей видел Мишка за свою жизнь, полную приключений, но такого чуда ему еще не доводилось встречать. У машины возился человек. Форма на нем была чужая, неизвестная Мишке.

Долго поглядывал Мишка на человека и на машину из кустов. Ничего опасного для себя не заметил и решил познакомиться с этой диковиной. Осторожно пробрался поближе к машине. Все тихо и мирно. Еще больше осмелел Мишка.

Человек переливал какую-то жидкость из ведерка в большую блестящую банку, взбирался на крыло машины, спрыгивал, опять взбирался. Чтобы удобнее было, скинул мундир и портупею с револьвером.

Мишка улучил удобный момент и незаметно потянул к себе мундир. Как мы знаем, против мундира Мишка никогда не возражал. Мундир не мешал передвигаться, бегать, проделывать разные трюки. В мундире особенно хорошо в дождь и ненастье. А от прежнего генеральского мундира оставались одни рукава да ворот.

Надумал Мишка обновить свою амуницию. Портупею с револьвером откинул подальше в кусты: не нужны ему ремни и револьверы.

Человек возле самолета был увлечен своим делом, возился с мотором, и, видимо, что-то не ладилось у него, злился, спешил. Не замечал он совсем, что рядом орудовал Мишка.

Мишка набрался храбрости и произвел осмотр хвоста самолета. Всполз по фюзеляжу и нырнул в заднюю кабину. Уселся. Видит – пачка печенья! Надо подкрепиться. Никогда Мишка не упускал случая принять что-нибудь на зуб, как говорили красноармейцы. А от печенья и вовсе отказываться нечего.

Разорвал Мишка пачку и давай крошить печенье. Вдруг слышит крики. Спрятался на дно кабины, сидит, скорчившись, ни жив ни мертв.

– Стой!

– Ни с места!

– Руки вверх!

То были красноармейцы. Пошел кто-то из них по Мишкиным следам и увидел, что самолет приземлился на поляне. Кликнул своих.

Человек спрыгнул на землю, вмиг очутился у винта и принялся лихорадочно раскручивать, заводить мотор. Чует Мишка – что-то несусветное творится с машиной. Задрожала, затряслась, загудела, заворчала. Потом рванулась бешено с места и понеслась по поляне. Ого! Поднялась, и уже не слышно под колесами земли.

Мишка, перепуганный не на шутку, высунулся из кабины и чуть не потерял сознание. Машина неслась над лесом. Будто молния летела, не различить внизу деревьев, сплошное зеленое озеро. Где-то бегают там, внизу, маленькие человечки, подбрасывают шапки, что ли, головы позадирали. Кричат, наверно.

Оказалось, самолет на несколько минут прилетел в расположение белопольских частей. Надрывно гудел мотор, свистел ветер в крыльях, а родная земля была далеко внизу. Закрыл глаза Мишка. Стало ему дурно. Нет, не очень приятно быть с непривычки летчиком.

Захотелось Мишке домой сейчас же. Что делать? Разозлился Мишка и давай сбрасывать вниз разные вещи, что обнаружил в кабине. Сердито вытолкнул банку из-под бензина. Потом вторую!

Белополякам показалось, что это бомбы. Как так, растерялись они, – самолет с нашими опознавательными знаками, а бомбы сбрасывает. Наверно, хитрая проделка красных! И открыли стрельбу по самолету. Из пушек, из винтовок… Опешил летчик, повернул машину назад и полетел к тому лесу, где ремонтировал мотор. Управлял самолетом и настороженно озирался вокруг. Никак не мог взять в толк, почему все-таки по нему огонь свои открыли. Да такой дружный и меткий, что еще немного и – смерть!

Оглянулся летчик назад – глаза у него на лоб полезли. Прямо на него смотрел… не кто-нибудь, а самый настоящий медведь да еще в авиационном мундире белопольской армии.

«Сон… ужасный сон!»– подумалось летчику, и он ущипнул себя, но машина сильно накренилась на крыло, и стало совершенно ясно, что нет, это не сон.

Оглянулся летчик еще раз. Медведь как сидел в кабине, так и сидит. Правда, теперь он пытался встать на задние лапы. Побелел перепуганный летчик, в страхе думает, как же ему из кабины выбраться и подальше от такого страшного пассажира убежать. Привстал он, но тут же почувствовал на своем плече тяжелую Мишкину лапу. Сел и больше уж не помышлял о том, чтобы подняться.

Бензин тем временем кончался. Вот и захлебнулся уже мотор, с перебоями работает. А внизу – леса и леса. Куда же тут садиться?

Не успел он выбрать места для посадки, как все смешалось в одну кучу – настоящий летчик в обнимку с летчиком по несчастью, потеряв сознание, пролетели несколько саженей, пробили переплетенные сосновые ветви, перевернулись в воздухе, шлепнулись на землю один возле другого и лежат – не могут пошевелить ни руками, ни ногами.

Перевернутый кверху колесами самолет повис на вершинах четырех сосен, над той же поляной, с которой взлетел.

Сбежались тут красноармейцы. Облили обоих летчиков водой. По два ведра на каждого пришлось. Никакого результата. Лежат, бедняги, и не шевелятся. Позвали доктора-ветеринара.

– Хм… Нашатырный спирт нужен, – проговорил тот.

Первым очухался Мишка. Он приподнялся на передние лапы и осоловелым правым глазом – левый все еще был запухшим – огляделся, не понимая, что же с ним произошло. А вокруг смеялись красноармейцы, шутили, поздравляли Мишку:

– Герой! Истинное слово – герой Мишка! А мы уж подумали, будто изменил ты нам, в Польшу надумал удрать… А тут смотрим, летит Мишка назад и самолет исправный

к нам направляет!.. Молодчина, Мишка, заставил его посадить машину здесь…

Заметил тут Мишка черного Жука и Веселую Бороду. Прибежали и они посмотреть на героя, который теперь уже прославился чуть не на всю дивизию. Осторожно целовали друзья летчика Мишку в нос, помня, что не зажили у него пчелиные укусы. Но грустен был Мишка не от этих укусов. Он кивал головой, как бы говоря товарищам:

– Да, не сказал бы, что получил удовольствие. Вот полетал бы ты, Веселая Борода, как я, понял бы, почем фунт лиха, поредела бы у тебя бородка, друг мой ситный!

Вскоре пришел в себя и летчик. Он вывихнул при падении ногу и громко стонал, пока возле него хлопотал доктор.

Никак не мог уразуметь летчик одного – почему же в него стреляли свои. Но вдруг вспомнил он о своем пассажире – о Мишке в офицерском мундире, сознание у него помутилось, и опять страх овладел им. Он забылся.

Летчика, конечно, взяли в плен, самолет сняли с деревьев, отправили в нашу авиаэскадрилью, там починили машину, покрасили, новые опознавательные знаки нарисовали и – вошла она в строй боевых красных самолетов.

Так началась и окончилась летная карьера Мишки, ограничившаяся, как видим, одним единственным полетом, последствиями которого были помятые ребра, шишка на лбу, подвернутая лапа и еще кое-какие повреждения. Короче говоря, ходить Мишке было трудновато.

Решили красноармейцы определить покамест Мишку в кавалерию. Дело в том, что не оказалось телеги, в которой бы удобно было возить больного летчика-артиста. А кавалерийской его карьере мог вполне содействовать большой старый вьючный мул. Его никак не удавалось запрячь в телегу, а верхом на него сесть никто из красноармейцев не отваживался. Вел себя мул не ахти как мирно, ибо был он прямым потомком обыкновенного ишака. Бездельник-мул только даром переводил харч, и поэтому случай с Мишкой помог красноармейцам найти наконец для него седока – хворого, правда, но зато уже прославленного летчика и знаменитого артиста.

Пристроили мулу что-то вроде седла – несколько мешков с сеном. Просторное седло получилось: Мишка мог сидеть, ложиться, даже вставать на задние лапы. В общем, имел возможность располагаться, как ему заблагорассудится, какова будет на то его генеральская воля.

Важно восседал Мишка на высоком муле. Торжественно бросал взгляды вниз, туда, где плелись по дороге Жук и Бородатый. Мул все же был привередливой скотиной. Хлопот с ним – не оберешься. Упрямый, своенравный, с причудами. Станет иногда – и ни с места, ни шагу не ступит, хоть ты по нему из пушки пали. Сколько ни лает Жук, а ему было поручено следить за поведением мула, сколько ни прыгает вокруг да около, угрожая рогами, Бородатый, тот – ноль внимания. Тогда Жук все-таки догадался и изменил тактику. Он забегал с тыла и, ухватив мула за хвост, сильно тянул его назад. Упрямец мул что есть силы сопротивлялся и, наперекор Жуку, шагал вперед – то есть делал то, что нужно. И вся полковая капелла, как прозвали красноармейцы компанию друзей-артистов, продвигалась по заранее намеченному маршруту.

Останавливалась капелла, когда нужно было показать злоключения «гидры международного капитала» или какое-нибудь другое представление. Тут же, восседая на спине мула, проделывал свои номера Мишка – непревзойденная «гидра».

Но происходили и серьезные недоразумения между Мишкой и мулом. Только Мишка уляжется на спину и ногами задрыгает, показывая предсмертную агонию «гидры международного капитала», как мул возьмет да и заревет во всю глотку. Конец представлению. До того ловкач был реветь мул, до того пронзительный у него голосина, что Бородатый – уж на что, казалось бы, терпеливая личность, лишенная музыкальных талантов, – и тот бежал сломя голову подальше от рева, которым оглашал упрямец мул всю округу. Мишка был артист и не мог перенести подобных издевательств над собой и, прекращая показ «гидры», принимался учить мула благородным манерам. Но разве обучишь благородству этого потомка ослов! Стоило мулу получить Пару подзатыльников от Мишки, как с ним начинало твориться что-то невообразимое: он становился прямо-таки бешеным и начинал отмачивать такие номера, что видавший виды Мишка снова чувствовал себя летящим на самолете. Мул брыкался, становился на дыбы, стараясь сбросить с себя артиста. Или – того хуже – летел невесть куда таким галопом, что у Мишки захватывало дух.

Обычно капелла в такие минуты выглядела трагично. Мул бешено скакал, высоко подбрасывая задние ноги, а Мишка, вцепившись в седло, сползал вниз и ревел так, что оглушал своего скакуна и тем самым нагонял на него еще больше страха. Мул летел пулей. За ним едва поспевал Жук. Он старался поймать поводок и остановить или хотя бы замедлить бешеную скачку. В хор диких голосов вторгался его басовитый ухающий лай. Следом трусил, перебирая копытами, Бородатый и тужился погромче вывести дрожащее и хлипкое:

– Бе-э-э-э-э…

– Опять артисты аллюром три креста помчались, – смеялись красноармейцы над своей капеллой.

Закончился кавалерийский курс Мишкиных похождений довольно трагично для скакуна. Разгневанный до предела мул, когда Жук однажды вел его к болотной канаве на водопой, никак не захотел возвращаться. Он упрямо лез в болото, надеясь, видимо, совсем убежать от капеллы. Лез до тех пор, пока не завяз в грязи и не стал погружаться глубже и глубже. Заревел бедняга. Но пришлось все же расстаться с ним. Хорошо, что раны Мишки зажили понемногу и он уже мог кое-как совершать пешие переходы. А там и вовсе вернулся в строй. Как будто и не летал он на самолете, и не был кавалеристом, и не случалось у него чреватых опасными последствиями недоразумений с мулом – потомком ослов.

МИШКА – ГЕРОЙ

Так жил и воевал Мишка. Был артистом, а когда нужно – становился бойцом. Много было в его жизни смешного, потому что сам он был существом чрезвычайно веселым. Любил позабавиться, любил и других посмешить. За это и привязывались к нему люди, как привязываются обычно к неунывающим весельчакам в таких трудных и грозных условиях, как война, как долгие походы.

Выло в жизни Мишки и такое, что называется героическим. Но сам он никогда не думал о том, как бы это специально стать героем, совершить какой-нибудь особенный, геройский поступок.

Нам остается рассказать еще. об одном Мишкином подвиге, который сделал его самым настоящим, самым доподлинным героем.

Приближалась война к концу. Люди начали поговаривать о скором мире, но бои все еще не прекращались и вспыхивали иногда с невиданным до тех пор упорством.

Стояла поздняя осень. Мишкин батальон отвели в тыл, на отдых. Однако батальон всегда был в полной боевой готовности.

Красноармейцы спали в наскоро поставленных шалашах. От дождя прятались под высокими елями. Раскладывали небольшие костры, сушили мокрые гимнастерки, шинели.

Неуютно в лесу поздней осенью. Неуютно и холодно. Мишка завидит где-нибудь костер – и туда. Погреться. Собирал валежник, тянул корчаги, в огонь подбрасывал. Лапу даже как-то раз обжег. Хотелось побольше огонь развести. Да ладно, зажила лапа.

Пригрелся однажды Мишка возле костра и уснул. А когда проснулся, начало светать помаленьку. Красноармейцы еще спали. Кое-где среди деревьев стояли, опершись на винтовки, часовые. Дождь не унимался. Сеял меленький, будто его сквозь сито просеивали, и сырой мглою застилал низкое небо, просеку, лужайку.

Трясло Мишку мелкой дрожью, до самых косточек пробирал мокрый холод. Костер почти погас, Мишка встал, прошелся – не помогло. Полез Мишка на высокую сосну. Почти каждое утро проделывал он это упражнение, называлось оно Мишкиной утренней гимнастикой.

Долго карабкался Мишка на сосну. Скользили лапы на мокрой от дождя коре, да и прыти особой не было у Мишки в такие пасмурные дни. Но кое-как все же взобрался на самую вершину. Хорошо ему оттуда видать и лесную дорогу, и просеку, и далекое поле, которое едва пробивалось черным пятном сквозь дождливую мглу. Уселся Мишка поудобнее на суку и огляделся. Сперва ничего необычного не заметил. А потом подался вперед, присмотрелся и увидел что-то такое, чего прежде тут не было. Неподалеку от расположения батальона появились в лесной чаще незнакомые всадники. Вон там и вот там целые группы их. Они украдкой пробирались к батальону, прячась за деревьями, зорко вглядываясь вперед.

«Откуда они здесь взялись?»– подумал Мишка. Он ведь хорошо знал, что в третьем батальоне было всего-навсего две лошади в обозе. И все! А тут все люди на лошадях.

Один за другим раздалось вдруг несколько глухих выстрелов. Потом выстрелы зачастили, началась стрельба, хоть ты уши затыкай. Опытное ухо различило басовитые перекаты пулеметных очередей, лихорадочную перебранку винтовок. И едва не свалился Мишка с дерева, когда поблизости взорвался громом орудийный выстрел. Сотряслось все в воздухе, дрогнули ветки и полились с них водяные струи на желтый песок, на зеленый можжевельник. Терпеть не мог пушек Мишка. Может быть, это потому, что артиллерийское дело он пока еще не освоил, а может, и потому, что уж слишком грозно стреляли они и долго потом перекатывался по лесной чаще и полям гром, наполняя ужасом Мишкино сердце.

Решил Мишка покинуть свой наблюдательный пункт и спуститься на землю, чтобы рядом с красноармейцами быть, поближе к своим. Но когда он добрался до последнего толстого сука, заметил, что никого из своих поблизости нет. Отошли они куда-то в сторону оврага, там и слышалась ожесточенная перестрелка.

Под сосною выстроилась сотня всадников, перед которыми на красивом сером жеребце в «яблоках» восседал важный человек и что-то торопливо говорил, злобно выкрикивал и показывал туда, где был овраг. Бросились в глаза Мишке синие штаны, ну точь-в-точь как те, которые когда-то силой напяливали на Мишку и которые он с таким трудом содрал с себя.

«Неужели опять те самые? – подумал обиженный Мишка. – Неужели снова будут на меня натягивать эту дрянь? Да чтобы я стерпел такое унижение!»

Не мог, конечно, Мишка стерпеть. Должен он был рассчитаться с этой амуницией, да так, чтоб и помину от нее не осталось, чтоб и ниточки отыскать после никто не мог. Проклятая одежка, как она осточертела Мишке! И только это человек в синих штанах взмахнул сабелькой, выкрикнув какую-то команду, как Мишка, недолго думая, оттолкнулся от сосны и без всякого парашюта полетел вниз, прямо на серого жеребца в «яблоках». И так же ловко он прыгнул, что сразу очутился на коне. Уселся сзади всадника да как вцепится в ненавистные штаны! До того ожесточенно принялся он рвать их и трепать, что только пыль столбом пошла.

Ревел Мишка во все свое медвежье горло. Всадники, будто подхваченные ветром, понеслись кто куда, падая на землю, волочась между деревьями за ошалелыми конями. Кони вставали на дыбы, храпели, брызгали пеной и, бросив своих всадников, пушки, пулеметы, не разбирая ни дорог, ни тропинок, мчались прочь от свалившегося с неба зверя.

А со стороны оврага, куда вынужден был отойти третий батальон, уже доносилось громкое красноармейское «ура!». Белопольские уланы смешались, растерялись. На них дружными рядами двигались ощетиненные штыками роты красных бойцов.

Мишка не видел ни этого, ни того, как красноармейцы собирали разбросанные белополяками винтовки, пулеметы, ловили перепуганных коней, брали в плен задравших кверху руки синештанных уланов. Мишка гарцевал на жеребце. Человек с сабелькой давно уж свалился, теряя на ходу ненавистную Мишке амуницию. Жеребец носился по лесу, и, чтобы не упасть, Мишка схватился за гриву и крепко облапил коня.

Когда жеребец на мгновение остановился, выбирая путь, Мишка сполз, вернее соскользнул, на землю. У него не было ни малейшего желания гарцевать на перепуганном до смерти коне.

Подбежали к Мишке красноармейцы.

– Ну и молодчина, Мишка! Ты же – герой, Михаил Иванович, да и все тут! Ай да Топтыгин, ай да богатырь! Этаких дел натворил, а!

Мишка был доволен. Как-никак впервые называли полным лесным титулом – уважаемым Михаилом Ивановичем Топтыгиным, как звались прежде его деды и прадеды. Однако не мог сообразить Мишка, почему это вдруг из-за его ненависти к уланским штанам произошла такая удивительная история и прослыл он героем сражения. Ведь втайне стыдился Мишка, что до сих пор в нем сохранилась такая глубокая неприязнь к синей амуниции.

Кавалерийский отряд белопольских улан был разбит наголову.

Таков был последний геройский поступок нашего Мишки. Последний, так как вскоре война окончилась.