Текст книги "Море. Сосны"

Автор книги: Михаил Угаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Никогда!

Наступил вечер, и край солнца коснулся моря.

Это послужило сигналом для всей компании.

Мила лениво поднялась с камня, потянулась, а потом сняла с себя лифчик, открывая общему взору свою красивую грудь. Потом, нехотя поднимая ноги, она сняла трусы.

Виктор испугался, посмотрел на остальных. А они – ничего, как будто так и надо.

Встал Элик, расстегнул пуговицу на своих красных шортах, они упали вниз, а он, не глядя, переступил через них. И оказался в чем мать родила.

Виктора поразило, что у красавца Элика писька была такая маленькая, как замерзший мышонок.

И тут все стали раздеваться догола.

Самое главное – и Лика вместе с ними.

У Виктора стукнуло сердце. Она не должна была этого делать при чужих мужчинах. А с другой стороны, – какое он имеет право на нее?

Они стояли над Виктором нагишом и смотрели на него. А он сидел на камне и смотрел на свои босые ноги.

– Ну! – сказала некрасивая Верка, обращаясь к Виктору.

– Не трогайте его, – мягко сказала Лика. – Он потом как-нибудь.

– Никогда! – тихо, но уверенно ответил Виктор.

Все только засмеялись в ответ.

Они повернулись к нему спинами и пошли к морю.

Виктор смотрел им вслед, на их голые попы, они были такие же загорелые, как и все тело. Это значит, что они всегда загорают и купаются голыми.

Он с ужасом подумал – вот выйдут они из моря, как он в глаза-то смотреть им будет после этого?

А они, переступая с камня на камень, вошли в море.

И поплыли в разные стороны.

Чего кричать-то так?

Ночью набегами шуршало галькой море.

Элик осторожно приподнялся на локтях, посмотрел на своих товарищей. Все спали.

Тогда он стал тихонько отползать назад, к выходу из палатки.

Вылез. Зашуршали мелкие камешки. И все затихло.

Тогда Виктор открыл глаза.

Посмотрел на Гоухоума, который лежал рядом.

Тот тоже открыл глаза.

– У тебя с ней было? – шепотом спросил Гоухоум.

– Не было, – честно ответил Виктор.

– Сейчас будет, – сказал Гоухоум. – Но не с тобой.

Помолчали. Посмотрели на Стендапа, который мирно спал.

– Пойдем позырим?

– Идем, – ответил Виктор.

Вылезли из палатки и сразу услышали возню.

Дело происходило в третьей палатке.

– Так вот для чего третья палатка, – зашептал Гоухоуму Виктор.

– Тебе говорили, но ты не понял, – ответил тот.

Осторожно подошли и сели на камень возле входа.

Возня продолжалась, потом застонала женщина. Это была Лика. А потом резко вскрикнула. Потом еще раз и еще. Потом слышно было, что зажимает она себе рот, старается не кричать.

Потом путано лепечет ласковые слова, потом тихо смеется.

– Чего кричать-то так? – жарко зашептал Гоухоум на ухо Виктору. – Не до такой же степени там все здорово?

– А если – до такой? – спросил Виктор.

– Не, – ответил Гоухоум. – Не до такой. Не заводит что-то.

– А меня заводит, – ровным голосом ответил Виктор.

Разговор получался у них самый глупый, мальчиковый. И Виктор был рад этому.

– Пойдем спать, – длинно зевнув, сказал Виктор.

Эманация личности

Виктор и Элик вдвоем зашли в море, поплыли рядом друг с другом.

– Ну как? – спросил его Виктор. – Все получилось?

– Да, спасибо, – ответил ему Элик. – Иначе не бывает.

Вот странное дело! Элик как-то сразу понял – о чем это его спросил Виктор. А Виктор понял, что Элик его очень хорошо понимает и отвечает по делу.

И от этого Виктор еще больше разозлился.

– Как же ты со своим малышком управляешься? Трудно, наверное? – сплевывая воду, спросил Виктор.

– Волка бояться – в лес не ходить! – сплюнул воду Элик.

Поговорили.

Виктор остервенело рубил ладонями воду, плыл кролем вдаль от Элика. И тот делал то же самое.

…И вновь они плыли друг к другу, соединились, поплыли рядом, уже к берегу.

– Дело не в размере, а в эманации личности, – отфыркиваясь, сказал Элик.

И поплыл вперед, обгоняя Виктора.

Они вышли из воды.

Элик был голый, а Виктор в трусах.

– Не сердись на меня, друг, – сказал Элик. – Мне не хотелось тебя огорчать.

– А кто огорчен? – спросил Виктор.

И с силой ударил мокрой ладонью по ладони Элика.

– Что такое эманация личности? – спросил первым делом он у Верки. А та смутилась от его внимания, от его порывистого движения к ней.

Верка только собралась ответить ему, но Виктор махнул рукой и отошел от нее.

Для себя никто

Днем они сидели на площадке на отвесной скале. Абсолютно ровный каменный козырек нависал над морем, справа была видна устрашающе отвесная скала.

А слева была видна дорога в ущелье. Чтобы увидеть ее, нужно было лечь на живот, на самый край козырька, и посмотреть вниз.

Там, глубоко внизу, шла узкая военная дорога. На том коротком отрезке дороги, который был виден, Виктор насчитал два шлагбаума. Значит, их по дороге полно; значит, дорога сверхзапретная.

Они сидели на каменной площадке втроем: Виктор, Элик и Гоухоум.

– С Веркой было дело, – говорил Элик. – А с Милой – нет.

– А чего так? – удивлялся Виктор. – Вы с Милой оба красивые.

– Понимаешь, мы не для себя. И я и она. Что с того, что красивые? Это все для других.

– А для себя? – спросил озадаченный Виктор.

Элик махнул только рукой:

– Для себя я – никто.

– Хотите анекдот? – спросил Гоухоум.

– Не хотим, – отмахнулся Элик.

– Молится старушка в церкви. “За кого молишься, бабушка?” – “За Ленина-учителя, за Сталина-мучителя, за Булганина-туриста, за Хрущева-афериста, за Родину-мать и за Фурцеву…дь!” – и смеется.

– Слушай, друг, – сказал, понизив голос, Элик. – Простым глазом вообще не видно, что у тебя с ней что-то…

– ?Слушайте еще анекдот! Хрущев посетил свиноферму. В газете “Правда” обсуждают подписи под фотографией. “Товарищ Хрущев среди свиней”, “Свиньи вокруг товарища Хрущева”. Окончательный вариант: “Третий слева – товарищ Хрущев”.

– У меня с ней не что-то, – сказал Виктор. – У меня с ней ничего.

Забыть все это

Стендап, Виктор и Гоухоум ползут по уходящей вглубь расщелине.

В конце ее – продолговатая пещера, как капсула.

– Катакомба, – сказал Стендап. И сразу, без перехода добавил: -

А девка тебя любит, Лика эта.

– Обойдется эта Лика, – весело ответил Виктор.

Теперь, в катакомбе, они смогли даже сесть. Голова, правда, сразу же упиралась в потолок, но все-таки…

– А ты на фронте был? Сколько же тебе лет?

– Сорок один, – ответил Стендап.

– А выглядишь моложе…

– Что значит – был? Ну вошли мы в Югославию. Пили спирт. Местных баб насиловали, югославок. Впятером. А мне двадцать два года, у меня ничего еще такого не было… Потом полегче стало, освоился. Каждый день такое творилось с местными девками, я даже как-то привык. Потом, помню, лень стало коленки им выкручивать, просто совал им в рот, и досвидание.

Виктор затих. Не такого рассказа он ждал про освобождение Европы, про знамя над рейхстагом.

– Ну ладно бы с немками, а там-то зачем, югославок?

– Ну как? Вошли в страну – значит, все наше. Потом вернулся домой, а у вас тут все другое, прямо кино “На Заречной улице”. Никто никому не дает, как будто никому ничего не нужно. Пришлось забывать прежний опыт.

Стендап лег на каменный пол, вытянул ноги. Руки заложил за голову.

– А послевоенный опыт перенимать я не захотел, – будничным голосом закончил рассказ Стендап.

– И сейчас никак?

– Не-а.

– Что, никогда этого не делаешь? – спросил Виктор.

– Ребенка сделать могу, – ответил Стендап. – Просили пару раз, так делал. А так – нет.

Все, что рассказывал Стендап, как-то не вмещалось в голову Виктора. Но он нашел все-таки одну точку соприкосновения.

– Вот приеду я домой, в Ленинград… И мне тоже придется забыть многое. Все забыть.

– Знаешь, что в тебе не так? Мужик ты вроде как надо, серьезный, а вся твоя жизнь, как погляжу, вокруг письки вертится. Ты чего?

– А что?! – спросил молчавший до сих пор Гоухоум. Спросил он это таким голосом, что стало понято – готов к возражениям. – Если хочешь знать, в нашей стране это чуть не единственная зона свободы! Всюду залезли, скоро уж в постели будут дежурить!

– Надо быть меньше мыши, чтобы тебя не тронули, – вспомнил Ликины слова Виктор. – Чтоб остаться целым.

– Пошли, парни, на спуск, есть охота, – засмеялся Стендап.

Вкус железа во рту

– Как дела? – мимоходом спросила Лика у Виктора.

– Отлично, – ответил Виктор, проходя мимо.

Он теперь намеренно предпочитал мужскую компанию.

Сидели у костра, смотрели на огонь, слушали “Голос Америки”.

Это был транзисторный радиоприемник “Спидола” рижского завода ВЭФ.

– Дорогой? – спросил Виктор.

– Завод ВЭФ, Рига. 73 рубля и 40 копеек.

– Ого! Не глушат глушилками?

– Раньше глушили, а теперь нет.

– Чего это они?

– Разрядка международной напряженности.

– Надолго ли?

Ненадолго. После ввода войск в Чехословакию в 68-м глушилки

заработали в полную силу.

– Хочешь чивин? – спросил Виктора Элик.

– Хочу, – ответил Виктор и обнял Элика за плечи. – А что это такое?

– Жвачка.

– А жвачка – что такое?

– На! – сказал Элик, смеясь. – Разверни бумажку, положи в рот и жуй. Только не глотай, это резинка, а не еда!

И подал Виктору узкий пакетик.

Виктор стал работать челюстями.

Жвачку Виктор жевал в первый раз, и всем было интересно смотреть на него.

– Здборово! – сказал Виктор. – А когда можно уже выплюнуть?

– Жвачками не разбрасываются. Положи в бумажку, если устал. Потом еще раз можно пожевать.

– Идемте купаться, – сказала Мила-Бикини.

– Голыми? – спросил Виктор.

– Это называется нудизм. Смысл не в том, чтобы голыми. Просто таким образом ты сливаешься с природой, с морем.

– Голым сливаюсь? – уточнил Виктор, вложив всю свою иронию.

– Оставьте его, – сказала Лика. – Не хочет – и не надо.

– Идите, конечно! – улыбаясь, ответил Виктор. – Раздевайтесь, ныряйте! Я тут посижу.

Лика начала раздеваться первой.

А потом стояла голая, ждала, когда разденутся остальные.

– Где это тебя так? – спросил Стендап, указывая пальцем на ее живот, на шрам.

Лика усмехнулась.

– Когда нож входит в тело, – сказала она, – во рту так кисло становится, вкус железа чувствуешь.

Встряхнула волосами, повернулась и пошла первой к морю.

Я не в тебя

Солнце наполовину село в море.

Когда Верка вышла из воды, то на прибрежном камне ее уже ждал Виктор.

Первым ее движением было – прикрыться руками, но она не стала этого делать: нудистка все-таки…

Неловкость была связана с тем, что Виктор на этом кусочке пляжа был один. И это меняло ситуацию.

– Схожу за платьем, подожди тут, – сказала.

– Не надо ничего, стой так, – ответил он.

Они помолчали.

– Знаешь, мне что-то стыдно, – сказала Верка. – Может, ты тоже разденешься? Или я пойду накину что-нибудь.

– Нет, стой так, – строго сказал Виктор.

– Я перед самым институтом ходила в ателье фотографироваться.

А через два года снова пошла в ателье. И вот смотрю на две фотокарточки?– я там в той же самой юбке, в той же кофточке, и туфли те же. Вот это было стыдно.

– Что, у тебя одни туфли?

И без перехода она спросила:

– Будем? – как будто о чем-то другом.

– Давай, – ответил Виктор.

– Камни кругом, мы как?

– Стоя, – ответил Виктор.

Верка пожала плечами.

– Наклонись, – сказал Виктор и приспустил трусы.

Все происходило молча.

Только в самом конце он сказал ей:

– Ты не переживай, я не в тебя.

А она в конце спросила его:

– Ты как хочешь? Чтобы она узнала? Или нет?

Какой же ты пидарас после этого?

Ночью Виктор и Гоухоум сидели у моря на низком прибрежном камне.

Они видели, как в темноте вернулся в мужскую палатку Элик.

– Быстро вернулся, – прошептал Гоухоум. – Разладилось у них что-то.

Виктор только хмыкнул – какое мне, мол, дело. Повернулся к палатке спиной и стал смотреть в море.

А на море сегодняшней ночью происходило что-то странное.

– Смотри, сигнальные огни, – сказал Виктор.

– Как минимум три военных катера. Что это у них сегодня, учения, что ли?

– Бывает здесь так?

– Нет, в первый раз.

– Все, не курим больше.

– Думаешь, с катера сигарету видно? – хмыкнул Гоухоум.

Но все-таки встали с камня, пошли по тропинке вверх. Яркая луна освещала им путь.

– Не водись ты с ней, – сказал Гоухоум Виктору в спину.

– Я и не вожусь, – ответил Виктор. Даже не спросил – с кем.

– Видел у нее шрам на животе? С ней опасно.

– А я не трусливый.

– А говорил – не водишься.

Поднялись на темную площадку над морем, легли на теплый еще каменный пол.

– Ты любишь ее? – спросил Гоухоум.

– Что за детский сад: любишь – не любишь! – разозлился Виктор.

– Ты не ответил на вопрос, заметь.

– Спроси что-нибудь другое.

– Где палец потерял?

– Короче, не раскрылся однажды парашют. Я не могу об этом рассказывать.

– Подписку давал?

– Что-то вроде этого.

Они лежали молча, смотрели в черное небо. На звезды, на Млечный Путь. На туманный ореол вокруг луны.

– А давай мы с тобой будем гомосексуалистами! – сказал после молчания Гоухоум.

– Давай, – ответил Виктор. – А это как?

– Ну, – замялся Гоухоум, – это вроде как пидарасы.

Виктор даже сел от неожиданности:

– Да ты чего? Ты чего мне предлагаешь?

– Ладно, ты сказал нет – и все, забыли.

Помолчали.

– А они чего, целуются между собой? – спросил Виктор.

– Целуются.

– Оборжаться можно…

И снова молчали.

Потом Виктор приподнялся на локте и спросил Гоухоума:

– А какой у члена вкус?

– Откуда я знаю?

– Какой же ты пидарас после этого?

– Так я еще не пробовал. Я только решил им стать.

Внизу послышался далекий рокот. Он становился все слышнее и слышнее. Он приближался, но еще нельзя было понять, что это.

– А зачем тебе вдруг про член? – спросил Гоухоум.

– Спор вышел, – ответил Виктор.

Рокот приближался, и в какой-то момент стало ясно, что это идут машины. Несколько тяжелых машин.

Виктор и Гоухоум подползли к краю площадки, свесили головы вниз. Они увидели в ущелье дорогу, по которой ровной цепочкой шли игрушечные танки. Свет их фар разрезал черное пространство ущелья.

– Чего это они? – спросил Виктор.

– Куда они? – спросил Гоухоум.

Горячий камень

Утром они лежали на горячем камне. Он был широким и плоским и быстро нагревался солнцем. Если лежать на этом камне, то тело бросает то в жар, то в холод. Спину греет, а груди зато становится немного холодно, ее обдувает ветерок.

Лика лежала на камне, раскинув руки. Виктор сидел недалеко от нее. Получалось, что она смотрит ему снизу в подбородок или мимо подбородка – в небо.

– Знаете, чего бы мне хотелось? – сказала Лика.

Никто не спросил ее – чего? Все молчали.

– Чтобы река с высокими берегами, – продолжала Лика. – И очень солнечное утро… Я сижу в лодке, руку опустила в воду. Очень красивый мужчина гребет на веслах, весь вспотел. Из-под мышек у него течет пот…

– Это я? – спросил Элик и засмеялся.

– Нет, – серьезно ответила Лика, – не ты. Я говорю ему: “Достань мне вон ту кувшинку!” А по высокому берегу бежит белобрысый мальчишка, машет нам и кричит: “Война! Война!…”

– Веселое кино тебе показывают, – усмехнулся Гоухоум.

– И что? – спросила Мила-Бикини. – Тебе бы этого хотелось?

– Хотелось, – закрыв глаза, ответила Лика.

– Вон народ говорит “только б не было войны, за мир во всем мире”,?– сказала Верка. – А ты?

– А я бы войны хотела.

– Ты дура? – спросила Верка.

Виктор совсем не участвовал в разговоре, он молчал, смотрел в море, где на горизонте курсировали военные сторожевые катера.

Стендап выключил радиоприемник и сказал:

– Двенадцатое октября. В Батуми – плюс 23 – 26, температура воды 20 – 23. Значит, у нас на один – два градуса ниже.

Стендап назвал сегодняшнее число – двенадцатое октября 1964 года. И всей компании разом стало тревожно. Не потому, что время так быстро течет и лето уже кончилось. А потому, что оно вообще существует, течет?– время…

– Верка, покажи нам попу! – сказал Элик.

Верка послушно поднялась, повернулась к компании спиной и стянула трусы. Попа у нее была ничего, такую можно показывать.

– Здравствуйте, товарищ Хрущев! – сказал Элик.

Немного с горечью

Плывут в море семь голов, разговаривают.

– А все равно мы впереди всех, – говорила красивая Мила. – Мы первые в космос полетели. У нас есть Гагарин. Он такой красивый мужчина, я не могу! А Терешкова хоть и уродина, зато первая женщина на орбите.

– Знаешь, Мила, женщин больше в космос не будут запускать, – отвечал ей Элик, отплевываясь и фыркая.

– С чего это?

– После Терешковой скафандр долго сушили.

Смеяться в воде трудно, но они смеялись.

– А ты чего молчишь? – спросила Виктора Лика.

– Я плыву, – отвечал Виктор.

– Он плывет, – поддержали его мужчины.

Вышли на берег.

Девушки трясли волосами, и брызги летели в разные стороны.

Потом все легли на горячий камень обсыхать.

– Хороший ты человек, – глядя на Виктора, задумчиво сказала Лика.?– Скучный ленинградец. Вот приедешь домой, и все у тебя будет хорошо. Скучно и однообразно, а это и есть – счастливо.

– Да у нас у всех особого веселья не предвидится, – вступился за Виктора Стендап.

– Но этот-то… – кивнула Лика на Виктора, – быстрее всех привыкнет. Вовремя кормить, вовремя поить – и все ему хорошо…

– Чего ты напала на парня? – спросил Элик.

– Нашло что-то, – ответила Лика. – Вспомнила вкус его члена, наверное.

Очень резко это прозвучало. И даже грубо.

Все немного напряглись.

Лика намеренно говорила это при всех, вслух. И униматься она не собиралась.

– Вкус вареной кукурузы, – повышая тон, сказала Лика. – Только без соли.

Если бы не было здесь Виктора, то все бы смеялись. Но он здесь был, и все было иначе.

– А мне показалось, – сказала вдруг Верка, – вкус немного с горечью.

И она посмотрела Лике прямо в глаза.

Этот издевательский разговор прекратил Элик.

– Этот вкус, – сказал он, – ничем не отличается от вкуса коленки или локтя.

– Откуда ты знаешь? – спросил его Гоухоум.

– У меня позвоночник гибкий.

Лика резко встала с камня и пошла по тропинке вверх.

Все смотрели ей вслед, а Виктор не смотрел.

Если бы не его южный загар, то он сидел бы сейчас красный как рак. И если бы не его апатичный взгляд в море, то все увидели бы, что он в бешенстве.

Не хочу запоминать

На каменной площадке, на самом ее краю, сидела Лика, свесив ноги над пропастью.

– Хочешь, спрыгну? – сразу спросила она Виктора.

– Лика!

– Я не Лика.

– Ты не Лика, ты не Инна, не Ия… Послушай, я ухожу утром.

– Уходи. Мне-то что? У нас с тобой ничего не было, я даже имени твоего толком не помню.

– Меня зовут Виктором, – усмехнулся он. – Сороковой год рождения.

– Наверное. Может, Виктор, а может, Анатолий. Мне все равно.

– Не хочешь меня запоминать, да? – догадался он.

– Я и своего-то имени толком не помню. Я же не притворяюсь, что я не Лика… У меня провалы в памяти. После того как в меня стрелял Зураб.

– После того как не раскрылся однажды парашют? – разозлился Виктор.

– Какой парашют?

– Какой Зураб?

– Горец.

– А как звали того, кто тебе нож вставил?

– А его я не помню…

Виктор спокойно, не торопясь, взял ее за волосы и рывком оттащил от края пропасти. Поставил к скале.

И ударил ее по лицу.

Это было впервые в его жизни. Ударил и подумал: бить женщину – ничего особенного.

– Нет, не вспомнила, – задумчиво сказала она.

– Ты не Лика и не Инна. И мне совершенно не интересно это знать. Я не хочу тебя запоминать.

А она в ответ ему слабо улыбнулась.

Над скалой появились два военных вертолета.

Виктор и Лика подняли головы вверх.

Но прятаться под каменный козырек не стали.

– Что это они разлетались? Может, война? – спросил Виктор. -

И сам ответил: – Хорошо бы…

Не обернувшись, ушел.

Сердце не здесь

– Иди сюда! – крикнул Виктору Элик. – Американцы говорят – что-то у нас тут происходит.

Компания сидела кружком на плоском камне, все напряженно слушали “Голос Америки”.

– Война? – бодрым голосом спросил Виктор.

– А Лика где? – спросила Мила.

Далекий русский голос из Америки говорил:

– Наблюдатели отмечают концентрацию военных кораблей в районе черноморского побережья Кавказа, на участке Гагры – Пицунда. Также в этом районе отмечено активное передвижение малых групп сухопутных войск. Причина активизации вооруженных сил в этом районе наблюдателям неизвестна.

Гоухоум присвистнул.

– То-то, я смотрю, и кораблики взад-вперед плавают, и машинки с гусеницами ездят…

– Не ссыте, америкашки! – засмеялся Элик. – Это простые учения.

По тропинке сверху спустилась на пляж Лика.

Она села на камень рядом с Виктором, а потом еще и голову ему на колени положила.

Верка, глядя на эту парочку, рассмеялась.

Виктор аккуратно приподнял голову Лики и убрал колени. Отодвинулся от нее.

Лика погладила рукой по его небритой щеке и сказала:

– “Он суров и нелюдим, только крысы дружат с ним”.

– Ладно тебе, – сказал Стендап. – Он парень невредный, и у него, наверное, доброе сердце.

– Сердце у мужчины большое, – подхватил Элик. – Оно вмещает несколько женщин. А у женщин – маленькое, там едва один помещается…

– Поэтому они такие ревнивые? – развеселился Гоухоум.

Верка и Мила только стреляли глазами – с Виктора на Лику и с Лики на Виктора.

Лика отвечала девушкам долгим и безмятежным взглядом.

А потом она положила руку Виктору между ног, на самое неприличное место.

И все, совершенного того не стесняясь, стали смотреть на ее руку, ожидая – что же будет дальше?

– Сердце не здесь, – спокойно сказал Виктор.

Лика ничего на это не ответила, но руку не убрала.

А он сидел, никак не реагируя. Просто сидел, смотрел в море.

– Все? – спросил он наконец насмешливо.

– Ты ничего не чувствуешь? – спросила Лика.

– Ничего. Ты думаешь, если взять мужчину за яйца, то он сразу что-нибудь почувствует?

– Да, я так думаю, – мягким голосом сказала она. – Мужчина – животное.

– Ты ошибаешься.

Виктор грубо отшвырнул ее руку.

Он сделал это чуть резче, чем нужно. Из-за этого Лика потеряла равновесие, свалилась с камня, вскрикнула от боли.

Коленка была разбита, ссадина темнела на глазах, тонкой струйкой потекла кровь.

– Как сказал Гагарин, “чувствую себя хорошо, травм и ушибов не имею, – сказала Лика. – Прошу передать лично Никите Сергеевичу Хрущеву”…

Не договорила. Заплакала.

Резко поднялся на ноги Стендап.

Виктор, подхватив его движение, поднялся тоже.

– Ты обидел девушку! – сказал Стендап и ударил Виктора в лицо.

Виктор остался на ногах, равновесия на наклонном камне не потерял.

– Я умею драться, – сказал он Стендапу. – Раньше не умел, а теперь вот умею.

И ответил Стендапу коротким ударом в лицо.

Того повело от удара назад, нога поехала по камню. Он взмахнул руками и упал коленями на камень.

Виктор опустил руки, драться он больше не хотел.

Все отвели глаза, они старались не смотреть на Стендапа, стоявшего в нелепой и позорной позе раком.

Тишину прервали позывные “Голоса Америки”. И дикторский голос:

– ?Наблюдатели сообщают, что в СССР не исключена возможность внутриправительственного переворота. Есть сведения, что лидер Коммунистической партии и советского правительства Никита Хрущев блокирован военными в своей резиденции в Пицунде. Говорят о возможном смещении его с высшего государственного поста. По сведениям информированных лиц власть в СССР скорее всего перейдет к Леониду Брежневу…