Текст книги "Река на север"

Автор книги: Михаил Белозёров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Ах, вот как это теперь называется! Увольте, достаточно вашего навязчивого присутствия!

Она была хороша. Любо-дорого смотреть. Даже в темноте щеки розовели от возмущения.

– Запомни, детка, что...

Наградила огненным взглядом. Такой Иванов ее не видел: маленькая бешеная фурия. Запнулся, как ужаленный: "Ох, ох, ох..."

Блондинка пошалила. Высунулась и произнесла:

– Эгешь?..

Доктор Е.Во. задрал голову и проглотил слюну.

– Чего ты балуешься, котик?

– У меня простатит от воздержания, – завороженно пожаловался он луне и небесному ветру.

– Поднимайся, вылечу... – пообещала блондинка.

Топтался гусаком. Ворочал шеей в тугой петле галстука: "Вот бы, вот бы..." Распалялся от похоти и жалости к себе, сучил ногами от: "Иногда у меня не получается..." и смущенно поглядывал на Изюминку-Ю: "Если бы не она, если бы не служба..."

– А почему, собственно, и нет, – произнесла Изюминка-Ю, приободряя: "Ну, давай же..."

Тайное намерение – улизнуть между делом. Иванов сразу все понял.

– Я... – Любовь и плотские желания давно стали для него раздельными, не осознанно, а по наитию, по общепринятому сценарию жизни. – Запиши ее! – приказал он, опомнившись. – Запиши!..

Чинушество взяло верх. Усы возмущенно шевелились, как у таракана. Оскорбленные чувства вечного скопца.

– Слушаюсь, – ответил человек из темноты.

– Я не числюсь в твоей картотеке, – засмеялась блондинка.

– Посмотрим! – заявил он. – Проверим! – в следующее мгновение крикнул он.

– Не трудись, – ответила она и погасила свет.

– Я тебя все равно достану! – подпрыгнул доктор Е.Во.

– Насколько я помню, у нас демократическая страна, – заметила Изюминка-Ю.

Доктор Е.Во. засмеялся и смеялся долго:

– Не так громко, а то кого-нибудь испугаешь.

– Главное, чтоб ты не испугался сам! – с вызовом произнесла Изюминка-Ю и вошла в подъезд.

Господин Е.Во. задохнулся от возмущения – давно с ним никто так не разговаривал.

– Истеричка! – крикнул он ей вслед. – Прокаженная! – И хлопнул дверью. Голос его безнадежно запутался в листве деревьев. Но, возможно, он просто был смелым с женщинами и детьми.

– Так точно... – высунулся из темноты человек.

– Спрячься! – посоветовал доктор Е.Во., – надоел! Стой! На всякий случай запиши обеих.

– Слушаюсь! – покорно ответил человек.

* * *

Обойдя дом, выдавил стекло в подъезде. Хвала хрущевкам с низкими потолками. Пахло мочой, кошками и столетним подвалом. Обрывая мертвую паутину, лез, как домовой, на пиршество. Если бы не доморощенный профессионализм полиции. Старался не думать о том, что и у сыщика тоже могут быть уши.

Дверь с вырванным замком. Провода – отсутствующий звонок. Следы пребывания блюстителей порядка. Не постучав, вошел и услышал с кухни:

– Знать ничего не желаю!

– Детка, нам так не договориться. – Знакомый голос увещевал с профессиональным терпением.

По отеческим ноткам узнал господина полицмейстера.

– Что за шум? – произнес он и вошел.

За столом сидел господин Дурново и пил водку, которую они с Изюминкой дней десять назад, не допив, поставили в холодильник. Аппетитно закусывал половинкой луковицы. Изюминка-Ю стояла, прижавшись к стене.

– А вот и наш герой, – произнес господин Дурново обрадованно и с долей иронии.

– Кто убил Губаря? – спросил Иванов.

– Тот, с кем вы тянете резину, – не моргнув глазом, ответил господин полицмейстер.

Изюминка-Ю со странным выражением на лице подошла к Иванову:

– Я должна тебя предупредить...

– Погоди, – сказал он и вопросительно посмотрел на господина Дурново.

Он всегда прибывал на службу (даже в двенадцатом часу ночи) одетый в безукоризненно аккуратную форму и скрипя новенькой портупеей. Наверное, он любил эту форму. Любил запах скипидара, когда чистил пуговицы или когда их чистил его сын. Наверное, в молодости это привносило в его дом какой-то смысл, но теперь этого смысла не было, он просто жил и выполнял свой долг, как старый флюгер, – поворачиваясь по ветру. Когда-то его можно было разбудить только фразой: "Тревога!", зато теперь он сам пробуждался от звонка будильника, но это было неважно, важным было то, что он кому-то был нужен. Он просто делал свое дело, как и большинство людей, – по инерции.

– Разве я вас когда-нибудь обманывал? – спросил он, глядя на него выцветшими глазами. Когда-то они были серыми, но потом, как и их хозяин, потеряли определенность.

– Догадываюсь, – сказал Иванов, пытаясь придать голосу сарказм.

Господин полицмейстер засмеялся. Засмеялся с явным облегчением:

– Вечно вы со своими интеллигентскими сомнениями...

Луковица в его руке была сочной, как яблоко, он со вкусом хрустел ею.

– Они меня заставили... – сказала она, доверчиво, как и тогда в доме, глядя снизу вверх ему в глаза, и он подумал, что хорошо, если и через двадцать лет она так же будет глядеть на него.

Он взял ее за руку. Господин Дурново скромно отвел глаза и потянулся за рюмкой. Она пожаловалась:

– Они сказали, что Дима имеет контакты с какими-то сектами и готовится поджечь город с четырех сторон.

– Сейчас это неважно, – сказал он. – Важно, кто убил Губаря.

– Они сказали...

– Господин Ли Цой? – спросил он.

– Холодно, – ответил господин полицмейстер, – хотя и не очень.

– Ваш заместитель?

Господин полицмейстер глядел на него с укором.

– Он не так умен. Семья...

– Какая семья? – тупо спросил Иванов.

– Такая... – ответил господин Дурново и многозначительно посмотрел на него.

– Не может быть, – сказал он, – я не верю...

Господин Дурново криво усмехнулся:

– Вы наивны, как все писатели. У вас слишком богатое воображение, но вы витаете в облаках. А водка хороша-а-а...

– Я ведь могу и сам все узнать, – сказал Иванов.

– Так узнайте, черт возьми, сделайте что-нибудь, а не бегайте! – Он с любопытством перевел взгляд на Изюминку-Ю.

Изюминка-Ю вздохнула на плече.

– Я его не приглашала...

– Мне все равно, – ответил он ей.

Он не надеялся на благополучный исход дела – даже с ней, от которой теперь не мог отказаться.

Господин Дурново поерзал на стуле.

– Но-но, не сговаривайтесь, у нас не следствие. – Он покосился на бутылку и потянулся к ней. Возможно, он почувствовал себя неуютно, но не хотел показывать этого. Впрочем, на его лице была написана скука, все было привычно: водка, разговоры и даже сочная крымская луковица, которая ему так нравилась.

– Я знаю, – сказал Иванов. – Итак, господин Дурново, похоже, я снова к вашим услугам.

– Похоже, – обрадовался он, поднося рюмку ко рту. Выпил, не поморщившись. – Только не надо, детки, делать из меня злодея. – Доел луковицу и рассмеялся. – Во дворе не мои люди. И вообще, я здесь без спросу.

– Да уж вижу... – заметил Иванов, кивая на стол.

– А где я еще мог вас поймать? – удивился господин Дурново.

– Ладно, – сказал Иванов. – Ваша взяла.

– А если взяла, – заключил господин Дурново, – то у нас договор, который вы не выполняете.

– Не выполняю, – согласился Иванов.

Ему не хотелось посвящать Изюминку-Ю в эту историю.

– Меня интересует, что делает здесь эта женщина? Она же уехала.

– Ты уехала? – спросил он ее.

"Господи, какое у нее лицо, – подумал он, – ждущее и совсем нетребовательное, и как мне хорошо с ней".

– Да, – ответила она.

Она боялась, что он в чем-то ее заподозрит.

– Это моя вина, – сознался Иванов.

– Здорово у вас получается, – весело удивился господин Дурново.

– Я решила остаться, – сказала Изюминка-Ю.

– Я не вас спрашиваю, – заметил господин Дурново.

– Мы воспользовались своим правом, – ответил за нее Иванов.

– Это ваше личное дело, – почти удовлетворенно заметил господин Дурново, – но мне важен результат. Если она помешает, то снова попадет в неприятную историю. Неделю вы сидели на даче, ночь провели в баре. Думаете, мы не знаем?

– Представляю... – заметил Иванов и подумал о женщине с бесформенными коленями.

– В данном случае вы столкнулись с системой – это к нашему давнишнему разговору. Даю вам три дня. – Господин Дурново поднялся. – Три дня! – И прошествовал к двери без замка. – Не надо от меня бегать. Как вы вошли?

Фраза была явно доверительная и понравилась Иванову. Понравилась настолько, что он почему-то вспомнил отца, словно между господином полицмейстером и отцом было что-то общее, но, что именно, он не мог понять.

– Через окно в коридоре... – ответил он почти весело и с облегчением, с тем облегчением, которое дается после трудного решения.

– А я лез через чердак, – посетовал господин полицмейстер. – Воспользуюсь вашим путем.

Иванов вышел следом:

– Я попрошу об одном...

– Я вами недоволен, – наставил палец господин Дурново. – Повторяю: не водите меня за нос.

– Отошлите ее к сыну, если что со мной... – сказал Иванов, пропуская мимо ушей его угрозы.

– Ладно. – Господин Дурново почесал затылок. – Как только вы сделаете свое дело. Слово генерала. Так как вы здесь лезли?

Для своего возраста он оказался достаточно гибок.

* * *

Они молча и тихо, словно делали это каждый вечер в этом странном городе, прошли через квартала Житомирской, миновали Десятинную и остановились. Дом возвышался перед ними, как призрак. Мостовая маслено блестела в свете луны, и окна были безмолвны и темны. Здесь, за деревьями, стояла старая водокачка, от которой остался полуразрушенный остов, где они с Губарем прятались когда-то в детстве. Чтобы влезть, надо было протиснуться в узкое средневековое окно и сидеть, поджав ноги, и никто за зеленью тополя не заметит тебя.

– Подождешь меня здесь? – спросил он, подсадив ее. – Кто бы ни явился, не шевелись.

Он перешел улицу и сразу, не примериваясь и не раздумывая, подпрыгнул, зацепился пальцами за нижнюю перекладину пожарной лестницы и полез наверх. Когда-то первым этот путь освоил Сашка – из-за своего роста и нахальства. "Врет она, – зло подумал он о Королеве, – не мог он остаться бесталанным, просто не мог". Он был еще достаточно легок, чтобы лестница под ним не развалилась. Как и много лет назад, стекла в чердачных окнах оказались выбитыми. Волны зноя наплывали в лицо вперемешку с легким сквозняком вздохов реки. Пахло голубями и нагретым пыльным железом. Он осторожно прошел по балкам, перелезая через поперечины, и оказался над квартирой Королевы. Здесь он вылез на крышу и прислушался. Было тихо, только на реке пыхтел полночный буксир. Когда-то они этим занимались – на спор лазили к подружкам на балконы. Крыша предательски вздохнула под ногами.

Иванов на мгновение присел, разглядывая едва различимый гребень, и даже забыл, зачем он здесь, потом подобрался к краю и вспомнил, как это делается. Вначале, разумеется, ноги. Он привязал к ограждению брючный ремень и нащупал ногами балконную колонну. Где-то внизу блестел горячий булыжник двора. Потом он доверился ремню и, оцарапав подбородок, съехал по колонне на перила балкона. В квартире было темно и тихо. Из окон напротив звучала скрипка. С минуту он стоял, прислушиваясь к темноте и чувствуя, как по лицу и шее скатывается пот, потом сообразил, что если кто-то сейчас смотрит с противоположной стороны дома, то примет его за грабителя, и осторожно спрыгнул внутрь, придерживаясь за бельевые веревки. На балконе, как и прежде, стояли два кресла и стол, за которым они две недели назад пили с Губарем вино. Он уже собирался отворить дверь и проникнуть в квартиру, как отблеск изнутри остановил его. В квартире кто-то был. Он мог поклясться, что большая грузная тень шарит по комнате. Потом под дверь гостиной упал свет, и он понял, что человек вовсю орудует фонариком. Свет пропал, и Иванов, отступив за цветы, которые так любила Королева, наблюдал, как человек пробирается среди мебели.

Дверь приотворилась, блеснув в лунном свете, и Иванов замер. Человек постоял, хищно втягивая ночной воздух. Ему было приятно высунуть нос из душной квартиры и на мгновение задуматься о смысле жизни. Потом он шагнул. Балконная дверь, скрипнув, отворилась, и человек, пройдя к перилам, посмотрел вниз.

– Ни с места, – тихо предупредил Иванов и приставил к затылку человека пистолет. – Если вы не будете шуметь, я вам ничего не сделаю.

Человек от испуга крякнул, присел, расставив руки. На пол к их ногам вместе с фонариком что-то упало. И Иванов узнал доктора Е.Во.

– Как вы попали сюда? – удивился Иванов, отступая к двери.

– Фу ты, черт, – отдуваясь сквозь усы, произнес доктор Е.Во. и неуверенно повернулся, – Вы забыли о моей профессии. – Демонстрируя полную лояльность, он, как фокусник, потряс ключами. – А вы?

Нелепая фигура со вздернутыми руками темнела на фоне неба. Волна тропического зноя сползла с крыши, по ветками платана струилась на балкон. Кричали цикады, и где-то рядом тихо, по-ночному одиноко, звучала скрипка.

– В детстве мы с Губарем часто лазили на чердак, – вспомнил Иванов. Пот заливал ему глаза, и он отерся ладонью. – Кстати, я даже забыл закрыть окно, – спохватился он.

– В любом случае я вас опередил, – приободренный его воспоминаниями, сказал доктор Е.Во. и, подняв что-то с пола, покрутил перед носом Иванова.

– Что это? – спросил он.

– То, за чем вы пришли... – гордо ответил доктор Е.Во.

Он обрел прежнюю уверенность мундира и на мгновение стал тем доктором Е.Во., который в первые дни их знакомства сидел в кабинете господина Ли Цоя и равнодушно взирал на Иванова.

– Положите кассету и папку на стол, – сказал Иванов, – и не делайте резких движений.

– Вы не должны этого совершать, – посоветовал доктор Е.Во.

– Почему? – удивился Иванов.

– Потому... потому... что мы работаем на господина Дурново, – нашелся он и даже позволил себе улыбнуться.

– Да, – сознался Иванов, – работаем. Но разве это что-нибудь меняет?

– Конечно, меняет, – облизывая губы, пояснил доктор Е.Во. – Вы не знаете тонкостей профессии: еще не время...

От него вдруг стали исходить волны страха.

– Не время чего? – с подозрением спросил Иванов.

Он начал о чем-то догадываться. Он вполне допускал, что доктор Е.Во. немного не в себе.

– Не время меня убивать! – Он выпалил то, что сидело в нем с тех пор, как он впервые вошел в кабинет господина Ли Цоя и что заставляло его держать руки поднятыми.

– Не порите ерунды, – сказал Иванов. – Вы отдаете мне документы, и мы мирно расстаемся.

– А разве господин Дурново не приказал вам меня убрать?

Иванов растерялся.

– Почему вы хотите меня убить? – взвизгнув, спросил доктор Е.Во., пятясь. – Он мне все время намекал об этом.

– Разве? – удивился Иванов и спрятал пистолет за спину. – Впрочем, действительно... – Потом он вспомнил: – Зачем вы убили Губаря?

– Губаря? – настороженно удивился доктор Е.Во. Он вдруг стал тихо поскуливать. – Я-я-я... не знаю, кто это?

Иванов чуть не сказал: "Мой друг!" Он знал, что за друзей надо мстить. Но никогда не смог бы этого сделать сам.

– Тележурналист... – напомнил он.

– А... этот. Нет, я его не убивал! – Доктор Е.Во. на минуту сосредоточился, а потом снова впал в истерику: – При чем здесь я... я вообще...

Он не мог справиться с собой. Он был патологическим трусом и не скрывал этого.

– Я вам не верю, – сказал Иванов.

Он стал безжалостным. Он давно хотел быть таким с господином Е.Во.

– У таких людей хватает врагов! – Визгливые нотки повисли в воздухе.

– Кто? – спросил Иванов.

Он подумал, что у него совсем нет времени.

– Спросите у его жены. – В его голосе прозвучала неуверенность. – Зачем вы хотите меня убить?

– Кому вы нужны, господин министр. – Его движение рукой с пистолетом привело доктора Е.Во. в панику

– Это была шутка! Мы все шутили!

– Переворот на носу, – напомнил Иванов.

– Об этом узнайте у господина полицмейстера!

В нем еще жила гордость отчаявшегося человека.

– А может быть, у господина Ли Цоя? – спросил Иванов.

Доктор Е.Во. промолчал. Он дышал, как спринтер после спурта.

– Ладно, – сказал Иванов и потянулся за кассетой. – Придется вас связать.

– Не подходите ко мне! – закричал доктор Е.Во. – Я маленький человек! Мне приказали, я стал полицейским.

– Кто приказал? – удивился Иванов.

– Семья, – еле слышно произнес доктор Е.Во.

– Какая семья? – удивился Иванов. За сутки он услышал об этом второй раз.

– Неважно... просто семья... Новая семья...

– Ах, вот что... – удивился Иванов. – Может быть, ваша семья приказала убить Губаря?

Доктор Е.Во. утвердительно проглотил ответ и позволил себе униженно улыбнуться:

– Вы мне разрешите уйти?

– Да, конечно... – произнес Иванов.

– Вы благородный человек...

Иванов хмыкнул.

– Сядьте! – приказал он.

Он подумал об Изюминке-Ю. Он подумал, что в ответе за нее.

– Сядьте и не шевелитесь.

Доктор Е.Во. загипнотизированно упал в кресло.

– Что вы хотите сделать?

Он зачарованно следил за каждым его движением, как за движениями врача.

– Связать вас.

– Меня еще никто... никто... никто не связывал...

– Посидите до утра...

– Я не могу, – затравленно прошептал доктор Е.Во.

– Чего не можете? – между делом удивился Иванов, отрывая бельевые веревки и путая их в темноте с жирными, толстыми стеблями растения.

– Я боюсь щекотки, – признался он. – И потом у меня болезнь. Эта...

– Ничего, переживете, – сказал Иванов, наклоняясь к нему.

В темноте глаза доктора дико блеснули.

– Разрешите локоток...

Доктор Е.Во., опрокинув кресло, отскочил к перилам. Он тяжело дышал.

– Осторожней, – предупредил Иванов.

– А-а-а... – тихо взвыл доктор Е.Во.

Он странно изогнулся над платаном и вдруг, шагнув за перила, мелькнул в воздухе растопыренными ладонями. Секунду было тихо, скрипка плыла в воздухе, потом внизу раздался глухой звук расколовшегося арбуза. Перепрыгивая через ступеньки, Иванов сбежал во двор. Черный ход оказался не запертым. Доктор Е.Во. лежал по деревом в косой тени дома.

– Кто, кто убил Губаря? – наклонился над ним Иванов.

– Мне... мне... приказали...

– Кто... кто?..

– А... – выдохнул доктор Е.Во. и умер.

Скрипка стихла, и над головой зажегся свет.

– Мамуся, посмотри, кто там, – произнес мужской голос.

На третьем этаже мелькнуло заросшее лицо со скорбными складками. Иванов ретировался в тень. Взошедшая луна бледно взирала сверху.

– Пьяный забрел, – ответила женщина.

– Ох-охо-ох, нет покоя в этом городе... – произнес кто-то и снова взялся за смычок.

Иванов выскользнул из двора. Луна и здесь висела почти над самой мостовой. По соседней улице, мигнув глазами, пробежала кошка.

– Я его случайно убил, – сказал он почти задумчиво и на какое-то мгновение усомнился даже в собственных словах.

– Кого? – удивилась Изюминка-Ю, соскальзывая ему в руки.

– Человека... – ответил Иванов, – человека...

– Мне было так страшно за тебя, – призналась она.

– Мне самому было страшно, – ответил он.

* * *

– Помнишь нашу «черепаху» – танцплощадку на Возжвиженке? – спросила она.

– Помню, – ответил он.

Наверное, она ждала его звонка. Он даже не успел себя назвать. На мгновение представил лицо, которое давно стало маской и утратило всякие чувства.

– Я буду там через полчаса. – Голос был равнодушным и бесцветным, но он слишком хорошо его знал, чтобы доверять. В голосе крылась ярость.

Он методично обзванивал все телефоны, и каждый раз женщина-бармен терпеливо ставила перед ним аппарат. В одном из многочисленных кафе набережной. Инстинктивно прятались за горшком с разросшейся фиттонией. Листья с белыми прожилками свешивались до самого пола. "Сбежим... – предложила Изюминка-Ю, – сбежим из этой простреленной квартиры?" В эту ночь у него не было сомнений, хотя смерть господина Е.Во. все еще казалась ему нереальной, словно он посмотрел странный фильм с неожиданной концовкой. Накануне он отыскал сумку в куче мусора и отнес на баржу. Бармен подсчитывал выручку. Молча опустил руку под буфетную стойку и положил перед ним бумажный пакет, перехваченный лентой.

– Это твое. Посмотри сам. Я уж решил, что ты пропал.

– Чуть не пропал, – признался Иванов и надорвал угол. – Спасибо, – сказал он, заглянув внутрь.

– Не за что, – ответил бывший боксер. – Будет еще, приноси.

Казалось, ему было приятно доставить кому-то удовольствие.

– Теперь уже не будет, – сказал Иванов, – теперь всему конец.

– Это точно, – согласился бармен и ладонью пригладил свой чуб. – Лезет, чтоб ему... Теперь уже всему конец. Вряд ли ты застанешь меня через неделю. – Он испытующе посмотрел на Иванова. У него были глаза человека, который смертельно устал. – Уезжаю на север.

– Удачи, – пожелал Иванов.

Вначале они испробовали все сорта пива. Потом в баре обнаружили полусухой мускат, а в меню отыскали "домашний гуляш". Пока ждали заказанное, он пару раз безуспешно звонил Королеве.

Короткий ливень не принес облегчения – испортил поверхность реки, передав ей состояние хаоса и серый цвет туч. Камни набережной стали глянцевыми. Через некоторое время, когда он взглянул в окно, они почти высохли и только в швах между ними блестела вода.

Сегодня она была весела и беспечна, словно скинула давний груз. Губы – она не могла их сдержать. Он чувствовал, что не достоин быть причиной ее хорошего настроения. Но улыбался, слушая ее голос. Ее лицо, морщинки, возникающие в излучине губ, трепетные ноздри и глаза – то, что до сих пор составляло для него тайну, старались его в чем-то убедить. И он даже догадывался, в чем. Но не хотел об этом думать. Он знал, что теперь это не так важно, раз она здесь, с ним. Он понял, что научился, почти научился не ревновать к прошлому, недавнему прошлому. И это было для него еще одним открытием. Может быть, даже не очень приятным, но открытием. Временами она замолкала и бросала на него вопрошающий взгляд, временами обрушивала водопад эмоций, мило наклоняя голову набок. Вдруг, таинственно улыбаясь, словно на что-то решившись, чмокнула в щеку. Оставила ровно на час, а когда явилась.

– Что ты сделала? – удивился он.

Она засмеялась:

– Каре на ножке, – и добавила, тряхнув головой: – Тебе нравится?

То, к чему он привык, сменилось чистыми линиями обнаженной шеи и затылка. Все заканчивалось крохотным хвостиком.

От резкого движения прическа на мгновение рассыпалась, и он понял, что она действительно это сделала ради него. "Знала бы ты, что я этого не заслужил", – тяжело подумал он, глядя на ее веселое лицо.

Пока она отсутствовала, еще пару раз пытался найти Королеву. Звонил в офис и на квартиру. Между попытками выпил рюмку перцовки и понял, что это то, что в данный момент ему требуется больше всего. Наконец-то.

– Ты же знаешь, я от друзей не бегаю, – заявила она так, словно он пытался в чем-то ее упрекнуть.

В ее голосе он прочел многозначительность.

– Не бегаешь, – согласился он, привычно уступая ей инициативу.

– Ну тогда в чем же дело?

Наверное, ее раздражает собственный автоответчик, решил он.

От черных мыслей его отвлекла Изюминка-Ю. Еще одна привычка – привычка делать сюрпризы, то, что в ней его волновало больше всего.

Села напротив и сжала ему ладонь.

– Я так рада... Вино осталось?

– Осталось, – ответил он.

– Давай договоримся, – сказала она, словно набравшись смелости, и по глазам он понял, что ее мучает, – пусть твой житейский опыт не будет нам помехой.

– Давай, – почти удивленно согласился он, – давай.

Несколько мгновений ему не хотелось огорчать ее.

– Я дозвонился, – произнес он наконец и тут же добавил: – Просто хочу взглянуть ей в глаза, – словно этим хотел продлить приятный день в кафе на мокрой набережной, под звуки крикливых чаек, и Изюминка-Ю поспешно кивнула. Слишком поспешно, и он понял, что она боится за него. Так боятся одиночества или старости. "Не расстраивайся раньше времени", – чуть не подсказал он ей.

– Ты ведь не бросишь меня здесь? – Она не хотела оставаться одна и цеплялась за него, как за соломинку.

– Нет, конечно, – сказал он, и они вышли из кафе в начинающиеся сумерки.

Небо на востоке было темным и плоским.

* * *

– Почему? – только и спросил он.

Она медленно улыбнулась, словно оценивая его вопрос.

– Ты многого не знаешь, – заметила она, прислоняясь к машине и закуривая сигарету.

Гибкая, но уже чуть-чуть отяжелевшая – в той мере, которая только подчеркивает женственность. Одетая во все черное. Как всегда спокойная и собранная, с чеканным, монументальным профилем. Ветер с реки теребил прядь волос. Ее спутники стояли поодаль, засунув руки в карманы брюк.

– Я не хочу ничего знать, только – почему?

В такие моменты он подозревал, что в мире существует какая-то несправедливость, которая сама по себе может приходить, когда ей вздумается, и так же бесследно исчезать. Просто ты знаешь о ней делаешь на нее поправку в своих расчетах, и это знание не дает тебе жить так, как живут другие. Ты словно говоришь себе: "Возможно, я не прав, но погодите, погодите и вы увидите суть вещей..." Просто ты ждешь. Но чего ты ждешь, ты сам не знаешь, вернее, ты знаешь, что ждешь просветления. Просветления, которое может и не состояться.

– Знаешь, – призналась она, не меняя положения головы, – Губарь, – она всегда называла его по фамилии, словно соблюдая ложную дистанцию, – это тот человек, с которым у меня всегда совпадали взлеты и падения, и за это я ему благодарна. Но... – Она выпустила в ночное небо струйку дыма, которая на мгновение застыла вопросительным знаком, потом ветер унес его в темноту, вздохнула и бросила сигарету на песок. – Я думаю, – произнесла она, и ее надтреснутый голос прозвучал, как скрип дверной петли, – я думаю, что его смерть испугала тебя...

Она вопросительно повернулась к нему – женщина с голодными волнующими ямками на лице, но скорбно опущенными уголками красивого рта, с безупречно чистым высоким лбом и сухими властными глазами.

– Я больше не попадусь на твои штучки, – быстро ответил он.

Она внимательно посмотрела на него, словно услышанное удивило ее, и равнодушно ответила:

– Дурак ты, Иванов... – И покачала головой. – Я не доставлю тебе удовольствия во всем разобраться до конца. Мне давно надо было оставить его в покое. Это не его хлеб. Это та девушка? – Она едва заметно кивнула на Изюминку-Ю, а потом, обращаясь в темное пространство: – Заводи, Сережа.

И Иванов вдруг узнал в одном из ее спутников Витька, узнал по вислому широкому правому плечу.

– Сколько в тебе этого... – произнес он, чувствуя, что только этим может задержать ее.

– Чего? – с интересом спросила она, и углы рта совсем упали вниз.

– Жестокости, – сказал он.

"Как она примирилась сама с собой?" – удивился он.

Она криво ухмыльнулась, словно читая его мысли.

– В детстве мне все старались доказать, и мать, и дядя, который сейчас ворует на таможне, что главное в жизни деньги, я долгое время не верила, и теперь не верю, а верю я в то, что главное – это власть, а деньги сами упадут, их принесут и подарят тебе. Понял – по-да-рят... Вот что такое власть!

– Это твой самый длинный монолог, – заметил Иванов. – Ты ведь не любишь говорить.

– Ах, не надо... – Она махнула рукой, и ее щека дернулась. – Просто тебе никто ничего не дает, ты и ... Вот ты. – Она ткнула пальцем совершенно мужским жестом, словно пришла к какому-то решению. – Вот во всем и виноват.

Она была очень уверена в себе. Так уверена, что не утруждалась задуматься.

– Я не верю тебе, потому что знаю...

– Что ты можешь знать? – перебила она, еще выше вскидывая голову, и лицо ее под крепом застыло, как маска. – Ты живешь в мире, который сам же и выдумал. А правда? – спросила она и потрясла головой, как опытная актриса. – Правда совсем другая. Она не твоя и не моя. Она существует сама по себе.

Он подумал, что ей идет черный цвет, но не идет длинная юбка, только подчеркивающая рост. Губы ее презрительно покривились. Она не прощала слабостей.

Теперь он не любил высоких женщин. Они вызывали в нем протест тем, что в них было слишком развито мужское начало. "Тот, кто всегда смотрит свысока, не способен на чувства", – подумал он. Он вдруг почувствовал, что наконец-то освободился не только от Королевы, а вообще от женщин. На какое-то мгновение это чувство удивило его. То, что жило в нем всю жизнь, умерло, оставив место холодному любопытству.

– Это было случайностью, – поведала она, останавливаясь на мгновение в своем движении к дверце машины. – Просто тебе повезло больше.

– Кассета, за которую убили Сашку, у меня, – выложил он свой последний аргумент, уже чувствуя, что это бессмысленно. – И я пущу ее в ход.

– Ладно, – сказала она медленно, бросив взгляд на того, кто ходил за его спиной. – Я тебе скажу. Существует план, где распределены портфели будущего правительства.

– Вот как! – сказал он. – И что тебе обещано в нем?

– А... – холодно протянула она. – Ты и так все знаешь. И твоя девочка тоже. – И перевела тяжелый взгляд на Изюминку-Ю. – Впрочем, я тебе скажу, что господин Е.Во. будущий министр внутренних дел.

Огонек сигареты вопросительно уставился в темноту, ожидая его реакции.

– У трупов нет будущего, – сообщил он.

Она с интересом взглянула на него:

– На этот раз ты меня удивил. Но это не твой козырь.

– Это вообще ничей козырь, не твой и не мой, – заметил он.

– Возможно, – согласилась она. – Всегда ты говоришь загадками. Но я не дам тебе все испортить. Я была плохой женой, но буду хорошей вдовой. Тебе не удастся сделать из Губаря героя. Он им не был. – Голос ее со временем стал глубже, потому что она теперь много и красиво публично выступала. – Ты ничего не докажешь, – произнесла она почти равнодушно. – К тому же ты опоздал. Насколько я поняла, господин Е.Во. ушел в лучший из миров. Поэтому я тебя отпускаю вместе с твоей девчонкой. Кассету можешь оставить себе на память.

Она повернулась и пошла к машине, и он невольно посмотрел вслед. Она ступала почти как прежде, как и двадцать, и тридцать лет назад, если бы только не едва напряженные плечи и отведенная в сторону кисть, если бы все же не чуть-чуть осторожный постав ноги. Один из спутников услужливо распахнул дверцу. Она села, как садятся крупные женщины – по частям: вначале тело, потом ноги, но у нее вышло не так, а чуть-чуть собраннее, чуть-чуть концентрированнее, словно она покидала не танцплощадку, а кладбище. Села, и у Изюминки-Ю невольно вырвалось: "Сука!"

Машина тронулась с места, потому что мотор был сильным и потому что за рулем сидел один из ее мальчиков, который хотел показать, какой он ловкий, и, подымая в ночное небо шлейф пыли, ринулась с горки, потом мелькнула за освещенным крестом церкви, потом вынырнула на повороте в Подол, и стала похожа издали на летящего жука.

Он вдруг понял, что она перестала быть для него Королевой, а стала просто Ветой Марковной Барс.

– Боже! – Изюминка-Ю ткнулась ему в плечо. – Чего она от тебя хотела? Чего?

* * *

– У меня есть материал, раскрывающий гибель тележурналиста, – сказал Иванов.

– О его безутешной вдове?! – хохотнул в трубку редактор.

"Откуда вы знаете?" – чуть не спросил Иванов.

– Ладно, тащите, – согласился редактор, и Иванов даже в трубку услышал, как он скребет щетину. – Завтра на площади... как ее?.. Свободы... в девять.

Он подкатил на модном легком броневике, разрекламированном с пышной изящностью в прессе: восьмиллиметровая лобовая броня, станковый пулемет с комплектом патронов на полчаса непрерывного боя; в амбразурные щели глядели хитрющие глаза: