Текст книги "Жестокое счастье"

Автор книги: Михаил Черненок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

15. Без выстрела

В Таежный Слава Голубев поехал автобусом. В распадке каменистых сопок дымил заводскими трубами рабочий поселок. Когда автобус въехал на поселковую улицу, Голубев спросил у соседки:

– Где у вас здесь стройка народного хозяйства?

Женщина широко провела рукой:

– У нас кругом стройки. Какую надо?

– На которой осужденные работают.

– Химики?.. Так они по всем стройкам, а общежитие их – на следующей остановке надо выходить. Одноэтажное длинное здание… – Женщина скосила глаза на заклеенную пластырем скулу Голубева, затем смерила взглядом его дорожный штатский наряд. – Тоже отрабатывать по суду?..

– Нет, проверять, как работают, – улыбнулся Слава.

На лице женщины появилось недоверчивое выражение:

– А что химикам не работать? Оклады хорошие, знай не ленись. Общежитием обеспечивают, свиданки с родными разрешают. Можно и вообще семью сюда перевезти…

Автобус резко затормозил, распахнул двери. Голубев вышел на остановку, увидел невдалеке одноэтажное длинное здание и зашагал к нему. Вспоминая только что состоявшийся разговор с попутчицей, подумал о том, как сильно укоренилось в обиходе насмешливое слово «химик», происшедшее от того, что после указа, разрешающего заменять лишение свободы исправительно-трудовыми работами, первых осужденных, как правило, направляли на новостройки химической промышленности, где в ту пору не хватало рабочих рук. Много воды утекло с той поры. Давно уже выросли и окрепли химические гиганты, давно их коллективы укомплектованы кадровыми рабочими, а осужденных по указу, как и прежде, называют «химиками».

Общежитие «химиков» представляло собой два длинных ряда комнат, разделенных прямолинейным широким коридором. В самом начале коридора Голубев прочитал табличку «Комната отдыха» и открыл дверь. В просторном помещении стоял большой бильярд, телевизор, несколько столов с подшивками газет и журналов. У открытого окна два коротко стриженных парня – видимо, недавно прибывшие из исправительно-трудовой колонии – играли в шахматы. Один из них – худощавый, в полинялой маечке-безрукавке – вежливо ответил на приветствие Голубева, другой – богатырского сложения, с татуировкой «Нюра» на запястье левой руки – лишь мельком глянул в сторону Славы, прикусил толстую губу и мужественно стукнул по шахматной доске конем. Худощавый в ответ по-лисьи двинул пешку.

– Гроссмейстер, вам – мат!.. – довольно потирая ладони, проговорил он и засмеялся. – Теперь сдаешься, Толян?..

Богатырь изумленно уставился в шахматную доску:

– Дай перехожу…

– Ты уже семь раз перехаживал.

– Делать же нечего, пока бригадир придет…

– Уговорил, с тебя пол-литра. – Худощавый передвинул пешку назад, повернулся к Голубеву: – Новенький или к бригадиру?

– К бригадиру, – сказал Слава, усаживаясь на расшатанный стул. – Когда он появится?

– Сказал, через минуту, а уже полчаса ждем.

– Непыльно работаете.

– А чо нам, молодым да красивым.

– Каждый день так?

– Не-е, мы из командировки только что вернулись. Нарядики на завтра получим и пойдем баиньки.

В комнату вошел широкоплечий молодой мужчина, комплекцией не уступающий «гроссмейстеру». Не обратив на Голубева ни малейшего внимания, он достал из кармана брюк пачку сложенных вдвое бланков, бесцеремонно выставил из-за стола шахматистов, сел и ученической шариковой ручкой стал заполнять наряды. За стеной забренчала гитара. Мужчина недовольно покосился на стену, словно сам себя спросил:

– Как этот артист работал?

– Нормально! – с бодрецой воскликнул худощавый шахматист.

– В рюмку не заглядывал?

– Стаканы предпочитал.

– Почему не позвонил мне?.. Больше, Ушмоткин, никогда старшим в отъезд не поедешь!

Худощавый жалобно сморщил лицо:

– Вам, Евгений Павлович, легко строжиться – вы бригадир. А я – кто?.. Расконвоированный «химик». Наябедничаю начальству – темную схвачу.

За стеной голос вдруг завел:

 
За меня невеста
Отрыдает честно.
 

Бригадир изо всей силы трахнул кулаком по стене – пение мгновенно оборвалось. Голубев засмеялся:

– Оригинальное выключение…

Бригадир удивленно поднял на него глаза:

– Вы кто такой?

– Старший оперуполномоченный уголовного розыска из района.

– Да?.. Сейчас, подождите…

Бригадир коротко подписал наряды, сунул их притихшим шахматистам, и те, столкнувшись в дверях, разом исчезли из комнаты отдыха.

Едва Слава упомянул фамилию Воронкина, бригадир нахмурился. Оказывается, Таежнинское строительно-монтажное управление наряду с прочими объектами строило в райцентре поликлинику. На прошлой неделе там потребовались газосварщики. Бригадир командировал в райцентр расконвоированного «химика» Ушмоткина, имеющего высший разряд газоэлектросварщика, а в помощь ему назначил таких же «химиков» Анатолия Телкова и Валерия Воронкина.

– Первых двух вы сейчас видели, – сказал бригадир. – А Воронкин за стеной арии исполняет. Напакостничал он что-то в райцентре?

– Разбираемся. У него есть футболка с рисунком из мультиков «Ну, заяц, погоди!»?

– По-моему, нет… В такой футболке уезжал Ушмоткин. Перед отправкой, помню, пригрозил ему: «Напортачишь в сварке – я тебе, заяц, покажу!»

– Воронкин и Ушмоткин внешне, кажется, одинаково выглядят?

– Абсолютно. И замашки у обоих одинаковые.

– Кто из них на магазинную кражу способен?

– Оба по одной статье отбывают.

– Живут все трое вместе?

– Да.

Молчание за стеной показалось Голубеву подозрительным, и он предложил бригадиру встретиться с Воронкиным. Когда они вошли в соседнюю комнату, Ушмоткин и Телков сидели на кроватях друг против друга, молча дымили сигаретами. На третьей кровати лежала гитара.

– Где артист? – кивком показав на кровать с гитарой, строго спросил бригадир.

– В магазин смотался, харчишек купить, – ответил Ушмоткин.

– В какой магазин?.. Что-то я не слышал, чтобы по коридору кто проходил.

Ушмоткин, виновато улыбнувшись, показал сигаретой на открытое окно:

– Мы, Евгений Павлович, напрямую ходим.

Голубев шагнул к окну – улица была пустынной. Через дорогу от общежития на двери скромного магазинчика с вывеской «Продукты» висел здоровенный замок. За магазином хмурился дремучий сосновый лес. «Ушел пройдоха!» – досадливо подумал Слава и повернулся к Ушмоткину:

– Вы говорили Воронкину, что у бригадира находится сотрудник уголовного розыска?

– А это тайна?..

– Ушмоткин!.. – вспылил бригадир. – Не прикидывайся простачком! Куда скрылся Воронкин?

– Провалиться сквозь землю, Евгений Павлович, не знаю! Мы с Толяном, как наряды получили, зашли в свою комнату. Валерка с гитарой на кровати сидел. Я говорю, мол, там к бугру… то есть к бригадиру, конечно, какой-то гражданин заявился, вроде из районной милиции. Валерке мигом шамать захотелось, ну и по привычке шмыгнул напрямую через окошко к магазину…

– Где ваша футболка? – спросил Ушмоткина Слава.

– Пижону одному в райцентре продал. Прилип как банный лист…

– Какому?

– Да я его совсем не знаю.

– Можно вашу спину посмотреть?

Ушмоткин замялся:

– На ней ничего красивого нет.

– Не болит?

– Спина-то? Давно отболела…

– Разденьтесь, покажите…

Ушмоткин нехотя стянул через голову майку, повернулся к Славе выпирающими худенькими лопатками – во всю спину синела татуировка безобразной русалки с распущенными волосами и упруго загнутым рыбьим хвостом. Ни малейших следов ранения на спине не было.

От мысли, что Воронкин сбежал, как говорится, из-под самого носа, Голубев расстроился. Первым делом он попросил у начальника Таежнинского отделения милиции в свое распоряжение проводника со служебной собакой.

Поджарая молодая овчарка обнюхала койку Воронкина, потянула кинолога из комнаты в открытое окно и уверенно вышла к автобусной остановке, откуда отправлялись маршрутные «Икарусы» до райцентра. Здесь след оборвался. Голубев попросил начальника отдела, отвечающего за соблюдение режима условно-досрочно освобожденными, немедленно объявить розыск Валерия Воронкина. На попутной машине Голубев помчался в райцентр, чтобы на конечной остановке, у железнодорожного вокзала, перехватить водителя маршрутного автобуса, на котором мог укатить из Таежного Воронкин.

Предположение Славы подтвердилось. Пожилой, хитровато щурящийся шофер новенького «Икаруса» припомнил невысокого парня в черной рубахе навыпуск – покупая в Таежном билет, тот болезненно морщился, словно у него невыносимо зудела спина. Доехал этот парень до конца маршрута и среди других пассажиров ушел от железнодорожного вокзала через деревянный мост куда-то в райцентр.

– Наверно, «химик» тягу дал? – не удержался от вопроса шофер.

– Пытается дать, – ответил Слава. – Только ни шиша у него из этой затейки не получится.

Шофер досадливо хлопнул по коленке:

– Знать бы раньше – я его из автобуса не выпустил бы.

– Вот так и поступите, если он еще сунется в ваш автобус.

– Вряд ли беглый назад из райцентра в Таежный поедет.

– Чем черт не шутит…

– Тоже верно, – согласился шофер и пообещал: – Буду смотреть, рейс-то мой еще через полтора часа.

После разговора с шофером Голубев забежал в отдел милиции при железнодорожном вокзале. Ориентировка на Воронкина туда уже поступила. Слава наказал сотрудникам «смотреть в оба» и созвонился с дежурным по райотделу. Там тоже получили ориентировку из Таежного и сразу оповестили всех участковых. Кроме этого, на патрулирование улиц райцентра вышла оперативная машина. Оказавшись вроде как не у дел, Голубев после недолгих раздумий направился к строителям районной поликлиники, где еще вчера работали таежнинские сварщики.

На стройке полным ходом шли отделочные работы. В конце коридора, у большого светлого окна, усатый старик неторопливо стеклил раму. Возле него стоял мужчина в серой кепке и, похоже, давал «руководящие указания». Это был прораб, Иван Ефимович. На просьбу Голубева – уединиться для разговора – он предложил пройти в прорабскую – дощатый вагончик. Узнав, что Голубев интересуется таежнинскими «химиками», обстоятельно заговорил:

– Ну что про ребят сказать?.. Ушмоткин – классный сварщик. Другой на его месте в два раза дольше канителился бы с таким объемом работы, какой он выполнил. Анатолий Телков тоже молодец – хорошо Ушмоткину помогал. Крестьянской закваски мужик. Рассказывал, по пьяному делу супругу свою «поучил» малость и залетел на «химию»…

– А Воронкин как? – поторопил Слава.

– Валера Воронкин – прохиндей. Больше суетился да винишко попивал, чем работал.

– Со стройки часто отлучался?

– Последние два дня вообще его на стройке не видел.

– Где ж он находился в эти дни?

– Вроде сестра у него здесь, в райцентре, живет. Чтобы не путался под ногами, Ушмоткин как-то при мне сказал Валере: «Катился бы ты, помощник, отсюда. Сеструху, что ли, иди проведай». Ну Валера мигом смотался. Еще и в футболку Ушмоткина принарядился. У самого-то чистой рубахи даже не имелось.

– Иван Ефимович, а в последние час-полтора Воронкин здесь не появлялся? – снова спросил Слава.

– Как будто нет…

– Если появится, сразу сообщите нам.

– Чего сообщать? Мои ребятки без сообщения могут непосредственно в милицию этого субчика доставить.

– Вот спасибо!

Голубев почувствовал «второе дыхание» и заторопился в райотдел. В дежурной части его ожидала новость.

…Патрульная машина, посланная на розыск Воронкина, подъезжала к улице Заводской. В составе патруля находился инспектор Дубков, в участок которого входила эта улица. Внезапно он показал на молодую женщину со спортивной сумкой, только что свернувшую в тополевую рощу у озера, и проговорил: «Вон Галина Тюменцева пошла, сестра Воронкина. Надо спросить, не заглядывал ли сегодня к ней Валера?..» Дубков вышел из машины, громко окликнул «Галя!»… Тюменцева продолжала идти, словно оклик ее не касался. Тогда участковый инспектор догнал ее: «Ты, Галинка, разве не слышишь?» Тюменцева от испуга чуть не выронила сумку. «Что несешь?» – спросил Дубков. Тюменцева будто онемела. Участковый попросил открыть сумку и увидел полную коробку «лордовских» золоченых запонок…

– Бирюков недавно приехал из Новосибирска и сейчас выясняет у Тюменцевой, каким путем эти запонки попали к ней, – сказал Голубеву дежурный.

Голубев мигом выскочил из дежурки. Перемахивая разом через несколько ступенек, взбежал на второй этаж. Когда он вошел в кабинет Бирюкова, Антон уже закончил допрос. На столе красовалась импортная коробка с запонками. Тюменцева, красная, как вареный рак, молча подписала протокол и с разрешения Антона вышла из кабинета.

– Ну, что она наговорила? – сразу спросил Слава.

Бирюков положил протокольные листы в папку:

– Говорит, недавно прибежал к ней Валерка и предупредил, что под крыльцом Вася Цветков спрятал коробку с иностранными запонками. Если, мол, не хочешь влипнуть в неприятность, срочно куда-нибудь унеси эти запонки.

– И куда Тюменцева их несла?

– Хотела в озере утопить.

– А Валерка куда делся?

– Руками разводит.

– Игнатьич!.. Воронкин следы заметает, а?..

– Похоже, так…

– Но ведь дробовое ранение на спине он никуда не спрячет. К тому же, это самое… – Слава начал рассказывать о поездке в Таежный.

Бирюков выслушал Голубева, чуть подумал:

– В том, что кражу в Заречном совершил Воронкин при соучастии Васи Цветкова, сомнений почти нет. Сложнее разобраться со смертью Ирины Крыловецкой…

Слава перевел дыхание:

– В Новосибирске ничего не узнал?

– Так, кое-что… Эксперт-криминалист новость нам подбросил. Помнишь, на пожарном настиле у озера было засохшее пятнышко крови?.. Так вот, экспертизой установлено, что кровь не Ирины…

– Чья же?

– Аналогичная группа и резус-фактор такой же у Васи Цветкова, но… у него нет телесных повреждений. Это вроде бы в пользу Цветкова, однако опять же «но»… На лицевой стороне разорванной фотографии «Дикой кошки» остались четкие отпечатки Васиных пальцев. Значит, можно предположить, что Цветков на берегу озера поссорился с Ириной и сгоряча разорвал фотографию.

– Тюменцеву еще раз не спрашивал о Крыловецкой?

– Тюменцева гнет свою линию: дескать, муж Ирины приезжал в райцентр и отомстил за измену.

– Ну а на самом деле как он, этот муж?

– Сложное у него положение… – Бирюков посмотрел на часы. – Скоро пойдет электричка в Новосибирск. Надо, Слава, проконтролировать: не попытается ли туда укатить Валера Воронкин.

Голубев тоже вскинул руку с часами:

– Ого! Через пятнадцать минут знакомый шофер маршрутного автобуса до Таежного отправляется – тоже надо посмотреть Валеру. Бегу на вокзал!

– Будь осторожен. Не исключай, что Воронкин вооружен.

Голубев махнул рукой – пока, мол!..

На привокзальной площади в ожидании вот-вот прибывающего проходного электропоезда рядком стояли небольшие автобусы и грузотакси, обслуживающие сельские маршруты. Особняком от них солидно выделялся таежнинский «Икарус» с распахнутыми дверями. В салоне «Икаруса» сидели пассажиры, но шофера на водительском месте не было.

Слава стороной миновал машины, вышел на вокзальный перрон и прошелся среди встречающих электропоезд. Не приметив ни одного парня, даже отдаленно похожего на разыскиваемого Валерия Воронкина, направился в вокзал и в дверях внезапно встретился с шофером «Икаруса». Тот обрадовался, отвел Славу подальше от вокзальных дверей и взволновано стал рассказывать, что парень в черной рубахе навыпуск сел-таки опять в автобус, купил билет до Таежного.

Шофер понизил голос, огляделся:

– Я объявил пассажирам; сбегаю на вокзал за папиросами, после этого сразу отправимся в рейс. Дескать, не отлучайтесь, чтобы не отстать… – Еще раз оглядевшись, добавил: – Между тем позвонил с автомата в милицию. Дежурный обещал срочно подослать патрульную машину.

– Почему двери автобуса не закрыли? – спросил Слава.

– Техникой безопасности категорически запрещено, когда пассажиры в салоне, а водителя нет.

– Значит, поступаем так… Садитесь в «Икарусе» на свое место и ждите меня. Как только я войду в заднюю дверь, переднюю сразу закрывайте. Понятно?

– Само собой…

– Идите, я следом.

Шофер вразвалочку вышел с перрона на привокзальную площадь. Перед тем, как подняться в водительскую кабину, он демонстративно распечатал предусмотрительно купленную пачку «Беломорканала», закурил и, вроде бы проверяя, попинал носком ботинка передние колеса машины.

Едва только шофер сел за руль, Голубев шагнул в «Икарус». Окинув взглядом пассажиров, Слава сразу узнал Валерия Воронкина – тот настороженно сидел в первом ряду кресел. Внезапно Воронкин оглянулся. Реакция его была молниеносной. Словно катапультировавшись из кресла, Валера бросился к передней двери, но у самого его носа дверь захлопнулась. Воронкин выхватил из кармана пистолет и угрожающе крикнул шоферу:

– Немедленно открой!..

Шофер побледнел. Перепуганные пассажиры вжались в кресла. Голубев чуть-чуть замешкался, однако тут же рванулся по салону вперед.

– Застрелю!!! – пронзительным дискантом взвизгнул Воронкин.

Видимо, впопыхах, от волнения он машинально надавил на спуск – из ствола пистолета метнулся безобидный язычок пламени.

– Спокойно, граждане, стрельбы не будет… – проговорил Голубев. Чувствуя от нервного перенапряжения слабость во всем теле, Слава, как в замедленной киносъемке, подошел к Воронкину, поймал трясущуюся с пистолетом руку и облегченно засмеялся: – Не надо, Валера, пугать людей. Отдай зажигалку!..

16. Большие дети – большое горе

После утреннего оперативного совещания Антон Бирюков хотел сразу допросить Валерия Воронкина, но позвонил следователь Лимакин. Он готовился допрашивать Васю Цветкова и стал уточнять некоторые вопросы. Закончив разговор со следователем, Бирюков начал было набирать номер дежурного по изолятору временного содержания, чтобы тот привел на допрос Воронкина, но в этот момент вдруг включился внутренний селектор. Подполковник Гладышев срочно пригласил к себе. Когда Антон вошел в кабинет начальника райотдела, там, кроме подполковника, находился представительный, хорошо одетый мужчина с пышными седыми волосами.

– Анатолий Захарович Цветков, – представил мужчину Гладышев, указал взглядом на Антона и добавил: – А это наш начальник уголовного розыска товарищ Бирюков. Можете прямо сейчас пройти к нему, обстоятельно все обговорить…

Цветков поднялся, пожал на прощание подполковнику руку и взял с пола желтый кожаный портфель. В кабинете Бирюкова он первым делом попросил разрешения закурить. Затем спросил:

– Что случилось с моим сыном?

– Вася подозревается в серьезном преступлении, – ответил Бирюков. – Подполковник, видимо, уже рассказывал…

– В общих чертах. Мне хочется знать подробности.

– Подробностей, Анатолий Захарович, пока мы сами не знаем.

– Тогда на каком основании Васю арестовали?

– Ну, если быть юридически точным, – Антон чуть помедлил, – то сын ваш не арестован. Его временно задержали, чтобы выяснить, почему он пытался бежать от сотрудника милиции.

– Странно звучит – пытался бежать…

– К сожалению, это так. При попытке к бегству Вася ушибся, попал в больницу.

– Ушиб серьезный?

– Нет. Врачи говорят, уже все прошло.

Цветков глубоко вдохнул дым:

– Вас интересует характеристика моего сына?

– Безусловно.

Анатолий Захарович притушил в пепельнице недокуренную сигарету, открыл портфель, порылся в нем и протянул Бирюкову с десяток почетных грамот:

– Вот Васины заслуги…

Грамоты были разные: «За отличную учебу и примерное поведение», «За активную работу с пионерами». «За победу в летней Спартакиаде народов СССР», «За первое место в туристском ориентировании», «За добросовестное участие в озеленении города Новокузнецка» и так далее и тому подобное.

Когда Бирюков отложил последнюю грамоту, Анатолий Захарович достал из портфеля роскошную красную обложку с золотым тиснением:

– А вот диплом чемпиона по мотогонкам.

– Значит, ваш сын прекрасно водит мотоцикл? – рассматривая красиво написанный в дипломе текст, спросил Антон.

– Недавно Вася получил звание мастера спорта.

– Ему уже исполнилось восемнадцать лет?

– Немного не хватает. За высокую результативность спорткомитет сделал для него исключение.

Бирюков кратко рассказал о магазинной краже в Заречном. Анатолий Захарович подряд сломал две спички, нервно прикурил новую сигарету. Глубоко затягиваясь, спросил:

– Вы уверены, что именно Вася управлял мотоциклом?

– Утверждать рано, но не исключено.

– Не могу представить, чтобы мой сын связался с уголовниками. Мать контролировала каждый его шаг.

– К сожалению, Анатолий Захарович, вырвавшись из-под родительского контроля, подростки нередко сбиваются с заученного.

– Какой он подросток! Парню семнадцать лет.

– В таком возрасте год-полтора еще ничего не решают.

– Вы правы. Но Вася… Нет, не представляю!

– В деле замешана молодая красивая женщина, мягко говоря, не совсем строгого поведения. Для Васиного возраста это большой соблазн…

– Она из Новосибирска?

– Да.

– У Васи были с ней близкие отношения?

– Анатолий Захарович, что можно, я вам рассказал. Остальное – следственная тайна.

– По долгу работы мне доверяют государственную тайну. Если позволите, с вашего телефона закажу Москву и соединю вас с министром металлургии…

– Зачем? Больше того, что сказал вам, я не скажу и министру, в ведении которого не работаю.

Лицо Цветкова густо покраснело:

– Поймите правильно. Я не хотел щегольнуть служебным положением и, поверьте, никогда не злоупотреблю им. Но судьба сына… Можно мне с Васей встретиться?

– Не рекомендую. Сейчас нам важно быстрее выявить истину. А встреча ваша может помешать, и это осложнит Васину судьбу…

– Но истина может оказаться для Васи печальной…

– Возможно.

– Ценю вашу откровенность и надеюсь получить искренний ответ на более щекотливый вопрос… Какова вероятность возникновения следственной ошибки?

Бирюков откинул со лба свалившуюся прядь волос:

– За ошибки нас очень строго наказывают. Кроме того, мы ведем так называемое предварительное следствие, а окончательное решение о виновности, как вам известно, принимает народный суд.

– Я, разумеется, понимаю, что закон одинаков для всех, тем не менее… – Анатолий Захарович показал на почетные грамоты. – Вот это действительно учитывается при вынесении приговора?

– Безусловно.

– Если не секрет, когда можно ожидать полной ясности по этому делу?

– Думаю, скоро.

– И последний вопрос… – Цветков посмотрел Антону в глаза. – Точнее, просьба: постарайтесь в поступках моего сына разобраться объективно.

– Это не только служебный долг, но и святая обязанность каждого работника следствия. – Антон ободряюще улыбнулся. – Давайте, Анатолий Захарович, не будем прежде времени справлять по Васе панихиду. Вполне может статься так, что Вася к этой печальной истории причастен или косвенно, или совершенно случайно.

– Благодарю за обнадеживающие слова. Надеюсь, позволите мне интересоваться дальнейшим ходом расследования?

– Пожалуйста, заходите, звоните…

– Спасибо.

Цветков встал и, склонив седую голову, тяжело вышел из кабинета. Мысленно представив себя на его месте, Бирюков почувствовал щемящую боль.

Из невеселых раздумий Антона вывел телефонный звонок. Звонил следователь Лимакин.

– Знаешь, Игнатьевич, – озабоченно сказал он. – Вася Цветков на допросе наговорил такое, что голова кругом…

– Что именно? – хмуро спросил Бирюков.

– Почти все грехи на себя берет. И, представляешь, обстоятельства складываются таким образом, что многому из его показаний приходится верить.

– Подожди делать выводы. Иду к тебе…

Не успел Бирюков подняться из-за стола, как в кабинет вошли бородатый Фарфоров и худенькая, с заплаканными глазами женщина в темном платье.

– Алла Константиновна… По моей телеграмме из Ялты вернулась, – тихо проговорил Вадим Алексеевич, виновато кашлянул и, как будто Антон сам не мог догадаться, добавил: – Мама Ирины…

С неожиданным облегчением Бирюков вдруг подумал, что на этот раз избавлен от неприятной необходимости сообщать трагическую весть – о смерти дочери Крыловецкая уже знала. Антон посмотрел на Аллу Константиновну и невольно отметил, насколько сильно погибшая дочь походила на нее. Такая же короткая прическа, те же мягкие черты лица, тот же подбородок и даже тени под глазами казались одинаковыми, с той лишь разницей, что у дочери они были наведены искусственно, а у матери – от безысходного горя. Заметив на себе взгляд, Алла Константиновна срывающимся голосом чуть слышно спросила:

– Как это произошло?

– К сожалению, пока не могу сообщить подробностей. Обстоятельства смерти Ирины еще выясняются, – ответил Бирюков.

– Почему расследование ведет уголовный розыск? Ирина совершила преступление?

– Дело в производстве у следователя прокуратуры. Мы, как водится, ему помогаем.

– Ирина замешана в чем-то серьезном?

– Много непонятно. – Бирюков посмотрел на сутулящегося Фарфорова. – Вадим Алексеевич, к сожалению, некоторые поступки Ирины объяснить не смог. Может быть, вы внесете какую-то ясность…

Алла Константиновна медленно раскрыла черную дамскую сумочку, вынула из нее распечатанный почтовый конверт и подала Бирюкову:

– За день до страшной телеграммы Вадима Алексеевича мне в Ялту пришло письмо от Ирины… Прочтите, после кое-что постараюсь объяснить.

Антон развернул тетрадный лист, исписанный с обеих сторон красивым разборчивым почерком:

«Дорогая мамуля! Приближается мое девятнадцатилетие, а рядом – ни тебя, ни бородатого Фарфорова, ни подруг. Все меня бросили. Даже с Лелькой К. на днях окончательно разругались. Она, дура, по-черному завидует мне и не подозревает своим куриным умом, что мое «счастье» страшно жестокое. Ты, конечно, усмехнешься и не поверишь в искренность этого письма – слишком много я тебе врала. Но, клянусь всеми святыми, на сей раз ни капельки не вру. За последнюю неделю часто вспоминала слезы, которые причинила тебе своим дурным поведением, обдумала каждое твое словечко, когда ты уговаривала меня остепениться и прекратить глупости. Бог мой, как ты была тысячу раз права! Какой дурочкой выглядела я, мечтая о беспечном счастье! И лишь теперь, накануне девятнадцатилетия, поняла, насколько жестоким и наглым выглядит такое счастье. Мамуль, ты отдыхай спокойно, лечись. Я тебя люблю и глупостей больше делать не буду. Когда вернешься из Ялты, все-все объясню. И если последний раз меня простишь, клянусь, мы заживем с тобой по-настоящему, как жили тогда, когда ты звала меня кисой. Бог мой, как хорошо и как ужасно давно это было! Обнимаю и целую тебя в щечку. Твоя непутевая доча Иришка».

Антон внимательно разглядел почтовый штемпель на конверте – письмо было отправлено из Новосибирска в день отъезда Ирины в райцентр.

– Вы находились в ссоре с дочерью? – спросил Антон Аллу Константиновну.

– Да… Как только Ирина вышла замуж, мы с ней совершенно не встречались. Ира звонила мне изредка, расхваливала свою жизнь, но… Материнское сердце не обманешь – в восторженном голосе я чувствовала фальшь…

– Вам известно, что Ирина проходила свидетельницей в суде по делу картежников?

– Боже… Когда?..

– В прошлом году, перед самым замужеством.

– Моя вина – не знала… Ира тогда уже не жила со мной, – сказала Крыловецкая и умолкла.

Бирюков отчетливо видел, насколько трудно ей говорить. Он налил из графина воды, протянул стакан Алле Константиновне. Молчаливо сидевший рядом с ней Фарфоров совсем ссутулился, схватил бороду в кулак и нервно дернул плечом. Странно было смотреть на эту пару – даже убитая горем теща выглядела моложе зятя. Отпив всего один глоток, Крыловецкая поставила стакан на стол и продолжила:

– Наш конфликт с Ириной начался, когда она училась в десятом классе… За погибшего в испытательном полете мужа мне установили приличную пенсию и выплачивали до совершеннолетия дочери. Ирина, можно сказать, ни в чем не нуждалась. Когда Ира перешла в десятый класс, она стала слишком много уделять внимания своей внешности. Краситься стала до неузнаваемости. Часами просиживала перед зеркалом… Из вещей не признавала ничего отечественного – только импортное. Надолго исчезала из дома к подругам. Однажды пришла нетрезвой… В другой раз в кармане ее шубы я обнаружила пачку дорогих американских сигарет… Не на шутку испугалась и перестала давать Ирине деньги. В ответ она закатила такую истерику, что меня с инфарктом уложили в больницу. На какое-то время Ира стала прежней послушной девочкой, но… – Алла Константиновна дрогнувшей рукой взяла со стола стакан, сделала еще глоток, чуть помолчала. – Но стоило только мне немного отойти, все началось сызнова. Школу Ира закончила еле-еле и заявила, что надо с годик отдохнуть. Я кое-как уговорила ее хотя бы попытаться поступить в вуз. Она выбрала водный и на приемных экзаменах познакомилась с Лелей Кудряшкиной…

Крыловецкая опять замолчала. Бирюков воспользовался паузой:

– Какие интересы объединяли Ирину с Лелей?

– Точнее сказать: отсутствие интересов. – Алла Константиновна, видимо, стараясь сдержать слезы, потерла переносицу. – Обе девочки хотели жить, не затрачивая ни умственного, ни физического труда.

– Почему Ирина ушла от вас?

– Как-то я пришла с работы в накуренную квартиру и застала дочь у зеркала за раскрашиванием ресниц. Не сдержавшись, назвала Иру тунеядкой и нахлестала по щекам… В этот же день Ира ушла… Поселилась она вместе с Лелей Кудряшкиной на улице Тургенева… Как они там жили и на какие средства, не знаю… Несколько раз я приходила туда, пыталась установить с дочерью контакт – бесполезно. Ира стала высокомерной, дерзкой… Больно говорить такое о своем единственном ребенке, стыдно сознаваться в своей беспомощности, но… так было. Все мои слова и мольбы отскакивали от Ирины, как горох от стенки. Это были самые черные дни в моей жизни… Где, как я упустила из-под контроля дочь – до сих пор не могу понять… Вот уж на самом деле… Малые дети – малое горе, большие дети – большое горе…

Бирюков посмотрел на сутулящегося Фарфорова.

– Вадим Алексеевич, говорят, вы сильно ревновали Ирину…

Фарфоров вздрогнул:

– Кто такую чушь мог сказать?

– Знающий вас человек.

– Наглая ложь! Единственный раз я выставил за дверь полупьяного молодца, который с комфортом разлегся спать в моей квартире.

– Простите, – извинился Антон и снова повернулся к Крыловецкой: – Вы приехали, чтобы забрать… Ирину?

Алла Константиновна утвердительно склонила голову.

– Для этого вам надо зайти в прокуратуру и переговорить со следователем Лимакиным, – сказал Антон.

– Нам разрешат увезти Иру?

– Да, конечно.

– Можно идти?

– Пожалуйста.

Наступило молчание. Крыловецкая, прижимая ладонь к сердцу, с трудом поднялась, тихо попрощалась и медленно пошла к двери. Направившийся следом за ней Фарфоров у самого порога вроде бы остановился. Антон быстро спросил:

– Вадим Алексеевич, хотите что-то сказать?

– Да… собственно, нет, – растерянно буркнул Фарфоров и, словно опасаясь, что его сейчас задержат, торопливо вышел из кабинета.

Бирюков уперся руками в стол, немного подождал. Затем снял телефонную трубку и набрал номер следователя Лимакина. Едва тот ответил, заговорил: