Текст книги "Последний Робин Гуд Европы(СИ)"

Автор книги: Михаил Ротарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Глава 6.

Рабочий день Андерса закончился.

Cпрятав все дела в сейф, он достал табельное оружие.

Сегодня он решил пройтись домой пешком.

Осенью пробки на дорогах просто невозможные, а сегодня, как он думал, они будут ещё больше.

Он не ошибся: полицейские останавливали каждую вторую машину и внимательно рассматривали лица всех находившихся там людей.

В воздухе до сих пор барражировали вертолёты, а по узким улочкам туда и сюда сновали патрули.

На круглых тумбах, где обычно вывешивались рекламные плакаты и анонсы гастролей всяких знаменитостей, люди в форме расклеивали огромные фотографии Мода в той фиолетовой майке: 'Разыскивается преступник!'

Но стоило полицейской машине отъехать от такой тумбы, к ней тут же подходили прохожие.

Руками, ключами или зонтиками – всем, чем попало, они яростно срывали эти плакаты.

Это были не хулиганы: так делали даже пенсионеры с собачками на поводке.

На некоторых тумбах его портрет был закрыт толстым стеклом.

Бить стекло – это уже серьёзный проступок, и добропорядочные граждане долго размышляли, что делать в этом случае.

Но к одному из таких нему подъехало несколько мотоциклов.

Старший из банды рокеров достал пару баллончиков с краской, закрасил надпись 'Преступник', а поверх неё написал: 'Герой'.

Рядом с тумбой проезжала патрульная машина.

Они остановились, но выйти из машины никто не решился: внутри салона явно происходила дискуссия.

Они не включили сирену и не стали вызывать подмогу, а через пять минут просто уехали.

* * * * *

Пульсацию жизни родного города каждый специалист определяет по-своему.

Если в травмпунктах резко увеличивалось число пациентов с черепно-мозговыми травмами, то любой хирург знал: сегодня был матч по футболу.

Если в магазинах скупали всё спиртное – значит, был концерт какой-то знаменитости, и после него в полиции собирались толпы потерявших бумажники: уж это инспектор Петерсен знал, как никто другой!

Но ничего подобного сегодня не происходило, и его не вызвали на работу на ночь глядя.

Слегка перекусив, он включил телевизор.

Красивая женщина в норковой шубе с бриллиантовым колье громко плакала перед камерой: 'Какой был замечательный человек, этот Конрад! Каким он был честным и щедрым!'

Андерс даже откровенно удивился: зачем, имея такую шикарную любовницу, искать на свою задницу приключений на стороне?

Но многие каналы, за исключением правительственного, показали и ретроспективу событий

Они показали отрывки из прошлых передач, где Мод выдвигал обвинения против целой группы лиц.

Комментаторы добавляли:

'Ещё несколько месяцев назад он публично требовал положить конец преступным деяниям целой группы извращенцев и наказать виновных. Он уже тогда утверждал, что игнорирование его законных требований, как отца, – это не просто халатность и бюрократия, а настоящее преступление и ширма для сокрытия других преступлений'.

Один из независимых каналов решил организовать в прямом эфире голосование: 'Кто он, этот Мод: преступник или герой?'

Через час были объявлены результаты: 'за героя' проголосовали 9 872 человека, 'за преступника' – 118.

* * * * *

На следующее утро три полицейских машины с мигалками и спецавтобус подъехали к воротам детского садика в рыбацком поселке.

Там жила семья Расмуссенов, вместе с Виргой Скуче и её мужем.

Шесть вооружённых спецназовцев ворвались в садик, грубо оттолкнув с дороги всех воспитателей и перепуганных детей.

Найдя там Ингу, они схватили плачущую малышку – и потащили её с собой.

За успешное выполнение этой операции начальник группы захвата получил крупную денежную премию и медаль 'За заслуги 2-й степени'.

* * * * *

'Первое Лицо Государства' немедленно вызвало 'на ковёр' Генерального Прокурора и Министра Внутренних Дел, где в ультимативной форме объявило: 'Если не поймаете убийцу в течение недели – будете подметать улицы!'

Шансы Мода выйти из окружения были ничтожны: его фотографии были розданы каждому полицейскому, все вокзалы и аэропорты перекрыты, дороги прочёсывались усиленными нарядами полиции.

К этому делу решили подключить даже экстрасенсов. Но шестеро из девяти демонстративно отказались и заявили, что это дело – 'не их сферы'

Двое всё-таки выслушали посланцев власти, но через какое-то время развели руками: 'Фазы Марса и Юпитера сегодня неблагоприятны для предсказаний'.

А девятый взял фотографию.

Он долго её рассматривал, и, в конце концов, изрёк:

– Вы его всё-таки найдёте, после дня весеннего равноденствия. Он будет лежать лицом вниз. Это всё, что я могу сказать!

* * * * *

Большинство граждан охотно помогало правоохранительным органам.

Стоило объявить о розыске какого-нибудь преступника – и очень скоро в полицию звонили свидетели: его видели там-то и там-то.

Иногда видели не того человека, иногда не там, но звонков всегда было много.

Но в этот раз телефон, на который должны были поступать звонки, молчал.

Туда позвонили четыре человека: один божился, что видел его в Праге, откуда сейчас и звонит, другой не менее клятвенно утверждал, что он прямо сейчас сидит на Площади Святого Павла в Риме, пьяный в стельку. Двое назвали уже более близкие места, в противоположных местах страны.

А следующий день принёс новые сюрпризы.

Один из интернет-порталов провёл опрос: как они оценивают поступок Мода.

95 процентов заявили, что полностью одобряют его действия, и если бы они повстречали его где-нибудь, то не только бы не сдали полицию, но и всеми возможными действиями помогали бы ему.

Даже посол сопредельной стороны заявил: 'Правительство моей страны внимательно следит за этими событиями, и в случае необходимости готово предоставить ему политическое убежище'.

* * * * *

Ингу привезли в столичную психиатрическую больницу, куда пригласили ведущих отечественных и зарубежных специалистов по детской психологии.

А через день, несмотря на промозглую октябрьскую погоду, на улицу вышли десятки людей, которые несли плюшевые игрушки и свечи.

Подойдя к зданию прокуратуры, они выложили из них возле этого роскошного подъезда одно слово: 'Позор!'.

Затем они стали напротив, и по очереди зажигали свечи.

Три автомобиля с мигалками остановились возле этой толпы.

Но, выйдя из машин, полицейские не решились вмешиваться в происходящее.

Какой-то старик на костылях кинул им в ноги свой паспорт, и его примеру последовали ещё несколько человек.

Проходящие мимо иностранные туристы аккуратно обходили их, а сограждане, осведомившись о причине собрания, присоединялись к этому молчаливому митингу.

Один из полицейских, парень лет тридцати, внимательно смотрел на этих 'протестантов', и вдруг о чём-то задумался.

Минут через пять он отделился от своего экипажа и подошёл к ним поближе.

Он глянул сначала на свечи, потом в их лица – и не увидел в их глазах ни агрессии, ни злобы: только скорбь и презрительные взгляды на его форму.

За спиной он услышал:

– Сержант Йесперсен! Приказываю немедленно вернуться к своему экипажу!

Для недавнего жителя захудалой деревеньки служба в полиции – это не просто работа, это пойманная за хвост 'синяя птица удачи': хорошее жалование, социальные гарантии и все другие сопутствующие блага.

Оттуда просто так не уходят!

Но он вернулся, выложил на капот полицейской машины своё табельное оружие, резиновую дубинку и полицейское удостоверение.

А затем он присоединился к этой толпе.

Завтра ему предстояла унизительная процедура увольнения без выходного пособия.

Но он решил остаться с этими людьми.

Этот митинг первоначально организовали какие-то два десятка человек.

Когда догорала последняя свеча, их собралось здесь триста.

Глава 7.

По роду своей службы Андерс имел доступ ко многой служебной информации, где те или иные события преподносились сухими цифрами и фактами, а не эмоциональными криками негодующих или, наоборот, восторженных журналистов.

Его мучила совесть: несколько месяцев назад этот Мод сидел здесь, на расстоянии вытянутой руки, и обращался к нему за помощью.

А он просто перекинул это дело в другую службу!

Он набрал номер Бригиты:

– Ты не хочешь встретиться?

Та моментально ответила:

– Давай, после работы. В 'Чёрном Лебеде'.

* * * * *

Сегодня Бригита пила только кофе.

Андерс сразу спросил:

– Что ты думаешь по этому поводу?

Она даже не спрашивала, по какому: они понимали друг друга с полуслова.

– В своё время они могли бы его просто купить, и этим всё дело бы так и закончилось. Но у них не хватило мозгов на это простое решение: они стали давить на него и запугивать. А теперь поздно: он 'закусил удила', и его уже не остановить. Поймают они его или нет – этого я не знаю, но теперь он не нужен им живым: устроить закрытое судилище невозможно, а открытый процесс над ним может стать неконтролируемым.

Андерс сделал глоток кофе:

– Но если они его просто пристрелят при задержании, он может стать жертвой, 'мучеником'! Тогда это 'протестное движение' может развиться в нечто большее.

– Правильно! И это они, при всей их тупости, хорошо понимают. Объявить ему амнистию и условия 'почётной сдачи в плен' для нашего 'Первого Лица' означает признаться в полной несостоятельности как правителя, и опозориться на всю Европу. А он, новоявленный Робин Гуд, наверняка тогда потребует уже не просто отставки всех тех сволочей, который не выполняют своих прямых обязанностей, а чуть ли не реформы всей этой системы!

Андерс внимательно посмотрел на неё: она просто читала его мысли!

И он решил пофантазировать:

– А если предположить такой вариант: они его находят и задерживают, но не убивают. Спокойно вырабатывают какой-нибудь компромисс. Например, пять лет тюрьмы вместо положенного пожизненного, да ещё не в обычной одиночке с душем и кондиционером, а особой: что-то вроде отеля 'четыре звёздочки', с джакузи, и с правом выхода на свободу на выходные? А девочку отдать на попечение бабушки с дедушкой. Всех тех, кого он обвиняет в сексуальных преступлениях – тоже осудить, и тоже на подобных условиях. Тогда и власть сохранит своё лицо, и сам Мод может быть удовлетворён. Зато не будет никакой революции, и все эти демонстрации прекратятся за один день!

Бригита закурила, задумавшись.

– Это было бы идеально, если бы у нашего 'Первого Лица' были бы мозги и умные помощники. Но пока я не заметила ни первого, ни второго. Но есть ещё одна деталь: Мод Расмуссен пересёк 'линию возврата'. Учитывая его темперамент, он не пойдёт на это. Он наверняка скажет: 'Или убивайте меня здесь, на этом месте, или меняйте всю вашу гнилую систему правосудия!'

– И тогда они его просто закопают в землю, оставив на ней условный знак, чтобы потом найти его труп, в случае крайней необходимости!

– Возможно, они так и сделают, Но тут есть опасность: в подобных случаях часто возникают всякие подражатели и самозванцы. Представляешь: всего через полгода где-то в соседней стране объявляется какой-тип, который называет себя Модом Расмуссеном. Он придумывает историю своего необычного спасения, требует возобновления расследования всей этой истории и ещё кучу невесть чего. Скандал возобновляется, и все эта неприглядная история опять всплывает наверх.

– Новый 'Лжедмитрий' или 'княжна Тараканова'?

– Что-то вроде того. Поэтому им невероятно важно его найти и убить, но списать эту смерть на какую-то 'бытовуху', вроде отравления угарным газом или, что ещё лучше: самоубийство. И чем позорнее они изобразят его кончину, тем спокойнее они будут наблюдать за нормализацией ситуации в стране. А на мёртвого можно вылить и тонну грязи: тот не сумеет отмыться!

Бригита вдруг переменила своё первоначальное решение и закала стопочку коньяка.

Она опрокинула его и продолжила:

– Я знаю немного больше тебя: здесь завязаны не просто пара судей и прокуроров. Это дело должна была расследовать именно наша служба, но откуда-то сверху поступил приказ передать его 'Короне'. Зато мне удалось получить копию заключения экспертов-психологов. Они заявили: 'Девочка абсолютно вменяемая, но очень тоскует по семье'. Но не это попадёт в нашу печать. Сначала туда пойдёт заключение гинекологов: 'Девственность обследуемой не была нарушена'.

Андерс даже оторопел:

– Но ведь ни Мод, ни сама Инга никогда не упоминали про вагинальные акты. Ты сама прекрасно знаешь, в какой форме можно развращать ребёнка!

– Знаю. Зато теперь у них на руках есть весьма авторитетные документы, на основании которых они громко заявят: 'Факт развращения несовершеннолетней не подтвердился!'. А ещё они могут поменять всего одно слово в её фразе: 'Я хочу к маме!'

* * * * *

Стихийные митинги протеста состоялись не только в столице, но и в других городах.

Ситуация была близка к революционной: вся Европа переживала очередной экономический кризис, а эта история добавляла всеобщего неудовольствия.

Требования вернуть девочку в семью и наказать виновных в затягивания расследования этого дела могли перерасти в политические протесты.

И тогда 'Первое Лицо Государства' сменило риторику: кого-то надо было показательно выпороть.

Тот факт, что преступник, находящийся в международном розыске, перед этим семь раз писал письма этому самому 'Лицу', усиленно замалчивался.

Но Мод Расмуссен по-прежнему оставался вне закона, и никто не знал, где он сейчас находится.

Почти никто.

* * * * *

В стране, когда-то патриархальной и пуританской, а ныне просто европейской, всё-таки сохранялись особые отношения между людьми.

Даже в большом городе почти все друг друга знали, а про мелкие посёлки и говорить нечего.

Один из одноклассников Андерса, Кристиан Олаф, служил в той строго засекреченной конторе, 'Службе Охраны Короны'.

У каждого было по два телефона.

По служебным они могли говорить без ограничений: как по личным делам, так и по государственным. Они были защищены и от пеленгации, и от прослушивания.

Но и Кристиан, и Андерс прекрасно понимали: именно эти номера 'секут' их вышестоящие начальники, и 'что не дозволено быку, то дозволено Юпитеру'!

Зато по простым, купленным в обыкновенных салонах, они не могли произносить некоторых ключевых слов типа 'кокаин' или 'джихад', зато они не успевали попасть в поле зрения 'начальства над начальством': слишком много людей такими пользовалось.

Все такие телефоны были анонимными, и их можно было менять хоть каждый месяц.

* * * * *

Кристиан, его однокашник, ещё до окончания юридического колледжа попал в поле зрения 'коронаторов', и это было неудивительно: он был не только первым учеником по всем предметам, этот парень был талантлив во всём.

В школе он уже в первую неделю прочитывал все учебники от корки до корки, и усваивал всё их содержание наизусть, будь то химия, математика или история.

Иногда он спорил с учителями, зная предмет до мелочей, но всегда говорил дипломатично, не принижая авторитет преподавателя

Сосредоточься он на физике, химии или биологии – это был бы ещё один Нобелевский лауреат, гордость страны.

Но неугомонные 'спецслужбы' опередили неторопливых чинных профессоров, тоже мечтавших заполучить в свои руки такого ученика.

Они не стали его вербовать в тайные агенты, а сразу предложили официальную работу, с неплохим окладом.

Уйми он на этой работе свой характер – и уже через десять лет Кристиан был бы Министром Внутренних Дел, или даже выше.

Но он предпочитал оставаться аналитиком, что-то вроде Шерлока Холмса или инспектора Мегрэ.

При этом он мог демонстративно вернуть начальнику какое-нибудь дело:

– Это не моё дело! Оно неинтересно. Отдайте его Росвальду, а ещё лучше – 'уголовникам'.

Росвальд Кински был неутомимым служакой и ярым карьеристом, работавшим в другом отделе.

Он всё время копал под Кристиана, а недостаток ума старался компенсировать трудолюбием, и довольно часто это ему удавалось.

– Но почему? – недоумевал начальник. – Дело в твоём вкусе, 'резонансное'. У целых восьми надгробий отпилили руки и головы. Это явно сатанисты, и они, быть может, готовятся к какому-то ритуальному жертвоприношению!

– Мне лень заниматься этим примитивом, и я не хочу пачкать свои туфли кладбищенской грязью. Это китайцы считают цифру 'восемь' счастливой, а для сатанистов это 'шестёрка'. Сомневаюсь, что они запаслись двумя запасными комплектами: нести тяжело! У всех осквернённых памятников есть общая черта: они из бронзы. Проверьте завтра пункты приёма цветного лома: наверняка пара конечностей уже там!

* * * * *

Андерс встречался с Кристианом довольно редко.

Последний раз это было на вечеринке в честь пятнадцатилетия получения дипломов магистра.

Оба обожали пиво, но Андерс старался себя сдерживать: он начинал толстеть.

А Кристиан, как и был в годы их молодости долговязым и худощавым, таким и остался, хотя в его пышной шевелюре появилась пара седых волос.

Пожав Андерсу руку, он жестом показал ему следовать за ним.

Пройдя по каким-то закоулкам, они присели во дворике довольно захудалого кафе.

Официант молча положил перед ними меню и удалился, и Кристиан тихо сказал:

– Дай-ка мне свой телефон, а лучше оба!

Андерс удивлённо положил их на стол.

Кристиан достал из кармана металлическую коробочку и положил их туда, плотно закрыв крышку.

– Зачем ты лезешь в это дело? Неужто всех своих карманников переловил? Скучно стало? Это мне, холостяку, помирать не страшно, а у тебя трое спиногрызов!

И Андерс рассказал ему и про угнанную когда-то папину лодку, и про визит Мода, и про то, что тот – сын моряка, когда-то спавшего ему жизнь.

* * * * *

Кристиан убрал с лица насмешливую улыбку.

– Тогда всё понятно. Мне этот 'Робин Гуд' тоже симпатичен, хотя я циником родился, циником и сдохну. Я прослышал про это дело задолго до того, как он к тебе припёрся, и даже до того, как он решил стать 'телезвездой'. Его ведёт особый человек. Надеюсь, ты в курсе, что в нашей 'Короне' просто так никого не купишь?

Андерс согласно кивнул головой.

В этой службе все работники были на хороших окладах, и банальное предложение чемодана с деньгами могло привести к обратному эффекту: на тебя наденут наручники, дипломат конфискуют в пользу государства, а твой подзащитный получит срок даже выше того, что хотел потребовать обвинитель.

Но и там работали не роботы, а люди, и к каждому можно было найти свой подход, в 'неоцифрованной форме'.

А Кристиан это хорошо умел.

– Слушай и запоминай. В любой общности, если её численность превышает десять человек, всегда организуются какие-нибудь группировки или компании по интересам. В государстве это партии, а в партии или парламенте это называют фракциями. Есть они и в любой крупной компании или министерстве, и наша контора – не исключение. У нас тоже есть свои либералы и консерваторы, хотя в политических партиях формально никто не состоит. Есть у нас и тупые бюрократы, и карьеристы, и окрыленные светлыми мечтаниями идеалисты.

Ничего нового Андерс пока не услышал. В его ведомстве было то же самое.

Кристиан продолжал, достав сигарету:

– Официально моя контора подчиняется только 'Первому Лицу Государства', у которого есть и другие ведомства, управление которыми осуществляется косвенно, через премьера: Министерство Внутренних Дел, Прокуратура, и так далее.

– И между ними идёт постоянная 'подковёрная' борьба.

– Естественно! – заметил Кристиан. – Но это так, предисловие. Теперь некоторые штрихи к этому портрету. За два дня до убийства этих 'блюстителей законности и порядка' одному из наших работников позвонил агент, попросив о срочной встрече. Кто такие 'информаторы', объяснять тебе не надо, у тебя самого их не один десяток.

Естественно, Андерс это прекрасно понимал: ни одна силовая структура ни в одной стране не может работать без добровольных или вынужденных помощников.

А Кристиан продолжал, достав новую сигарету:

– Кто это такой, я не знаю, а даже если бы и знал, не сказал. И как я это узнал – тоже. Как не знаю и имени этого коллеги. Агент сообщил своему 'куратору': Мод планирует на днях 'сделать то, что он должен сделать!' Он попросил его оставить возле дома свой автомобиль и дать ему запасной ключ. А вот дальше начинается самое интересное: агенту велели выполнить всё, о чём попросил Мод. Более того: проинструктировали, когда и в какой форме писать заявление об угоне.

Андерс, широко раскрыв глаза, внимательно слушал Кристиана.

– Через пару дней произошло то, что произошло: два трупа в разных районах столицы. Интервал между двумя убийствами – примерно час. Есть ещё угнанный автомобиль, обнаруженный неподалёку от дома предполагаемой третьей жертвы. Есть пистолет Мода, скинутый возле второго трупа. Кстати, эксперты его обследовали. Из него не было сделано ни одного выстрела.

Андерс чуть ли не подпрыгнул на месте:

– Что ты этим хочешь сказать?

А Кристиан, запалив ещё одну сигарету, совершенно невозмутимо ответил:

– Совершенно ничего, я просто излагаю факты. Ты слышал про такую страну: Советский Союз?

– Ты что, меня совсем за кретина держишь? Только теперь это государство называется Россией.

– А ты слышал про некоего Кирова?

– Что-то в географическом смысле. У них там, в России, когда-то было много городов с этим словом. Как и у немцев: или 'штадт', или 'дорф'.

Официант принёс очередной бокал пива и фирменное блюдо: свиные ножки.

Кристиан, неторопливо сплюнув косточки в тарелку, продолжил:

– Это не географическое, а 'именное' понятие. Так звали одного из друзей и соратников Сталина. Он ничем не отличался от всей той клики, за исключением одной детали: он был красивым мужиком и большим ловеласом. К тому времени Сталин уже прижал к ногтю почти всех реальных и потенциальных противников. Сам этот Киров на первую роль не метил, но когда на их очередном 'партийном слёте' вдруг обнаружилось, что он стал более популярен, чем вождь, Сталин понял: это 'первый звонок', и ему могут найти замену. Кто народу будет более приятен? Косноязычный и низкорослый грузин или этот русский 'рубаха-парень'?

Андерс до сих пор не понимал, куда клонит Кристиан:

– И к чему этот исторический экскурс?

– Сейчас поймёшь. Киров в очередной раз замутил романчик с замужней бабой. Ничего нового: такое частое случается последние пять тысяч лет на всех континентах, исключая, быть может, Антарктиду. Но у этой оказался ревнивый муж, и он стал кричать на каждом шагу, что убьёт этого бабника. А тот 'Дон Жуан' – руководитель их второй столицы, один из 'апостолов' их тогдашнего бога. И охрана на входе не отняла у него пистолет, и не арестовала, а позволила пройти через весь его дворец, войти в его кабинет и сделать несколько выстрелов. И только после этого его разоружили и арестовали. В нашей работе есть такое понятие: 'контролируемая поставка'. Наверняка слышал.

Андерс, естественно, знал про такие дела:

– Это когда позволяют партии преступного товара беспрепятственно проследовать по всему маршруту, чтобы проследить всю цепочку!

Кристиан кисло улыбнулся:

– А это было 'контролируемое убийство'. После этого начались массовые аресты и расстрелы всех противников Сталина и просто неугодных лиц. И всего-то: из-за одной любовной интрижки!

Теперь Андерс понял, что Кристиан имел в виду:

– Ты хочешь сказать, что Моду позволили 'загасить' этих судей, и кто-то из вашей конторы всё это время 'вёл' его, и не вмешивался?

– Не знаю, помогали они ему или нет, но, во всяком случае, не воспрепятствовали.

– А почему ему не удалось продолжить 'гастроли' дальше? Угнанный автомобиль нашли рядом с домом Александра, и ненависти к нему Мод наверняка испытывал больше всего: судя по всему, он был самым частым посетителем этих 'мероприятий'. Вдобавок, он публично объявил ему войну!

Кристиан допил пиво и заказал ещё.

– А тут возможны варианты. Либо ему приказали закончить своё 'представление' на сегодня, потому что этот Александр им ещё был нужен живым, со своими финансами. Либо он хотел его продолжить, но не сумел: нашим с тобой коллегам из 'убойного отдела' тоже не положено пить пиво в рабочее время, надо иногда и работать. К тому моменту тот дом уже взяли под охрану, и Мод мог об этом догадаться.

Андерс был совершенно согласен с таким выводом:

– Тогда самое логичное решение со стороны его 'покровителей': дождаться, когда он выполнит ту часть своей задачи, которая совпадает с их планами, и сразу же после этого Мода либо ликвидировать, либо куда-то 'эвакуировать'. Первый вариант более популярен: в наших рядах очень мало бескорыстных 'самаритян'. А как потом поступить с его телом, тоже есть варианты. Закопать его в землю, не оставив даже крестика на том месте, – самое простое решение. Он не Христос, и не воскреснет, и легенды о нём будут слагать только будущие поколения. А нам всем надо думать о дне насущном! Скинуть тело куда-нибудь в реку – тоже неплохо: тогда хотя бы легенд не будет.

Кристиан сделал новый глоток:

– Есть такое выражение в нашей службе: 'нет тела – нет и дела!', но существуют и другие варианты, весьма проблематичные как для его временных покровителей, так и для тех, кому он стал поперёк горла: он 'ушёл из-под контроля'! Такое очень часто случается даже с профессиональными 'киллерами'.

– Но всё равно, объясни мне: почему вокруг это дела такая шумиха? Простое заказное убийство или даже резня десяти человек где-нибудь в глубинке не вызывает такого ажиотажа в нашем обществе, а тут – такой резонанс!

Кристиан глянул на него, но теперь уже довольно флегматично:

– Совпадение нескольких факторов. Только не думай, что я буду тебе рассказывать о Луне, Марсе и Сатурне. Фактор первый: экономический кризис, в результате которого очень большая часть нашего населения потеряла довольно многое. Фактор второй: откровенный цинизм наших с тобой правителей, когда премьер-министр спокойно заявляет об отсутствии причин о беспокойстве, а сам, под шумок, срочно снимает все свои сбережения в том банке, который через два дня объявляется банкротом. Я тоже циник, но не до такой степени! Фактор третий: ты знаешь, какие дела к этим теперь уже покойникам попадали на рассмотрение?

Андерс честно признался:

– Пока не знаю.

– Это совсем не дела о просроченности по уплате за ипотеку, и не бракоразводные процессы, а контрабанда, миллионные взятки и громкие убийства. И когда к подобному судье попадает такое дело, то человек, имеющий против него серьёзный компромат, может ему просто намекнуть 'кого казнить, а кого миловать'. А Мод, хотя и несознательно, нарушил это 'равновесие'.

Это были 'азы' политтехнологии, которую к своим сорока годам он успел освоить не по книгам, а по жизни.

Но всё-таки Андерсу было непонятно: почему Кристиан решился так раскрыться перед ним?

За подобные откровения он уже заработал не только увольнение, но и лет пятнадцать тюремного заключения.

И он честно спросил Кристиана:

– А почему ты мне так доверяешь? Ты ведь смертельно рискуешь! А вдруг я пойду в вашу службу 'внутренней безопасности'?

Кристиан достал из металлической коробки оба телефона Андерса:

– Во-первых, там тебе не поверят: я специально дважды соврал, а в каких местах – не скажу. Они поймают тебя на неточностях, а я сумею как-нибудь отбрехаться: имею опыт. Во-вторых, я тебя знаю столько лет, и ты меня, всё-таки, не предашь. А в-третьих: даже в нашей 'конторе' не все потеряли совесть!