Текст книги "Крушение империи"

Автор книги: Михаил Родзянко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

XIII

Штюрмер-диктатор. – Гвардия на фронте. – Аэропланы из-за границы.

Министерская чехарда продолжалась. Министр Сазонов был отставлен без прошения, и на его место назначен Штюрмер с оставлением премьером. Хвостов, министр Юстиции, назначен министром внутренних дел, а Макаров на место Хвостова. Причины отставки Сазонова никто не мог объяснить. Один из служащих министерства иностранных дел мне говорил, что причина эта заключалась в докладе Сазонова о Польше. Сазонов настаивал на разрешения польского вопроса и на удалении Штюрмера, главного противника автономии Польши. Но я думаю, что причины эти лежали глубже. Про министра юстиции Хвостова говорили, что он пострадал из-за Сухомлинова, так как отказался приостановить следствие по его делу. Императрица призывала его к себе и в продолжение двух часов говорила об освобождении Сухомлинова. Сперва она доказывала его невиновность, потом в повышенном тоне стала требовать, чтобы Сухомлинов был выпущен из крепости, все время повторяя:

– Je veux, j’exige qu’il soit libéré.[195]195
  Я хочу, я требую, чтобы он был освобожден.


[Закрыть]

Хвостов отвечал, что он не может этого сделать, и на вопрос Александры Федоровны:

– Pourquoi? parce que je vous l’ordonne.[196]196
  Почему? потому, что я вам приказываю.


[Закрыть]

Он ответил:

– Ma conscience, Madame, me défend de Vous obéir et de libérer un traitre[197]197
  Моя совесть, паше величество, не позволяет мне повиноваться вам и освободить изменника.


[Закрыть].

После этого разговора Хвостов понял, что дни его сочтены и его перемещение на должность министра внутренних дел было только временным – для соблюдения приличия. Назначая Макарова, императрица надеялась, что он будет более податлив, но, к счастью, этого не оказалось.

После возвращения из Ставки я имел разговор со Штюрмером по поводу проекта о диктатуре. Он заявил, что ничего об этом не знает. Через неделю он отправился в Ставку с письмом императрицы.

На ближайшем заседании Особого Совещания обнаружилось, что назначенная Совещанием посылка нескольких артиллерийских парков была приостановлена Штюрмером. При своем возникновении Особое Совещание указом императора было поставлено выше Совета Министров. Члены Совещания требовали объяснений от военного министра. Тогда военный министр показал нам секретную бумагу – указ, по которому Штюрмер назначался диктатором со всеми полномочиями. Немедленно были выбраны представители Совещания, которые отправились к Штюрмеру и выразили ему свое негодование. После этого он больше не касался распоряжений Особого Совещания, но продолжал вмешиваться во все остальные дела.

Власти произвели арест Д. Рубинштейна, председателя одного из частных банков, заведомо близкого к Распутину, двух братьев Рубинштейна, журналиста Стембо и присяжного поверенного Вольфсона, управляющего делами графини Клейнмихель[198]198
  Клейнмихель, М. Э. (р. в 1846 г.) гр. – урожденная Келлер, имела в Петербурге политический салон германофильского направления. В 1917 г. при аресте солдаты хотели расправиться с нею, как с «изменником». В 1918 г. она выехала за границу, где выпустила мемуары. (См. гр. Клейнмихель – «Из потонувшего мира». Изд. «Петроград», 1923 г. «Красный Архив» № 4 за 1923 г. «Начало войны», 1924 г.).


[Закрыть]. Причины ареста: спекуляция с продуктами продовольствия, игра на понижение русских бумаг, акты явной измены – продажа Германии продуктов, нужных для обороны, которые были заказаны нами в нейтральных странах.

Приблизительно в то же время должен был подать в отставку последний министр из общественных деятелей – министр земледелия Наумов[199]199
  Наумов, А. Н. (р. в 1868 г.) – был чл. Самарской губ. земской управы; Самарский губ. предводитель дворянства; в 1906 г. основал местную партию (в Самаре) «правового порядка» с парт, органом «Голос Самары». Чл. Гос. Совета (1908–1909 гг.); чл. совета объединенного дворянства; министр земледелия – с ноября 1915 г. по июль 1916 г. Назначен по настоянию А. Н. Хвостова (через Вырубову), который был заинтересован в уходе Кривошеина, возглавлявшего оппозицию министров против курса правительства Горемыкина – Хвостова. В министерстве Н. вел более или менее самостоятельную линию; так, он решительно протестовал против незаконного ассигнования 5 000 000 р. Хвостову, якобы, на «секретные» мероприятия. Н. являлся единомышленником Самарина и князя Щербатова (см. прим. 123) и стоял за согласованную работу правительства с Гос. Думой. На этой почве у Н. произошел ряд столкновений с Штюрмером, а затем, когда Н. не принял Распутина и не угодил Ал. Фед. по но делу о кустарном комитете, где последняя попечительствовала, Штюрмеру удалось добиться у царя отставки Наумова. (См. «Падение царского режима», т. Г. Показания А. Н. Наумова от 4/IV 1917 г.)


[Закрыть]. С помощью земств он составил записку о снабжении страны продовольствием. Под влиянием Штюрмера Совет Министров в резкой форме раскритиковал эту записку и отверг ее. Между тем, проект Наумова в свое время рассматривался и был одобрен Думой.

12 июля я поехал с женой на южный фронт и по пути остановились в Киеве. Там в это время жила императрица Мария Федоровна, удалившаяся от всего того, что ее огорчало в Царском Селе и в Петрограде. Я посетил ее, она продержала меня часа два, много говорила о деятельности Красного Креста и о жизни в Киеве и на замечание, что она хотела пробыть в Киеве неделю, а остается уже несколько месяцев, она ответила: «Да, мне здесь очень нравится, и я останусь до тех пор, пока захочу». Затем она в разговоре сказала:

«Vous en pouvez pas vous imaginer quel contentement pour moi après cinquante ans que je devais cacher mes sentiments c’est de pouvoir dire a tout le monde combien je déteste les allemands».[200]200
  Вы не можете себе представить, какое для меня удовлетворение после того, что я пятьдесят лет должна была скрывать свои чувства, иметь возможность сказать всему свету, что я ненавижу немцев.


[Закрыть]

16 июля в сопровождении В. А. Маклакова и М. И. Терещенко[201]201
  Терещенко, М. И. – крупный финансист и сахарозаводчик до революции 1917 г. В первом Временном Правительстве – министр финансов. В коалиционном правительстве – министр иностранных дел, вместо Милюкова, подавшего в отставку. Вел империалистическую политику, сохраняя верность договорам, заключенным царским правительством с Антантой.


[Закрыть] я отправился в Бердичев для свидания с Брусиловым. Дела на его фронте были успешны, снаряжения достаточно и главнокомандующий бодро смотрел на положение армии. Некоторый недостаток чувствовался только в тяжелых снарядах, которых много израсходовали при наступлении.

Командующий восьмой армией Каледин[202]202
  Каледин, А. М. (1861 1918) – генерал. Окончил ак. ген. штаба в 1889 г., служил на разных штабных должностях. В империалистической войне командовал VIII армией. После Февральской революции в августе 1917 г. избран был казачьим войсковым кругом наказным атаманом Войска Донского. После Октябрьской революции вел борьбу с Советской властью, но, будучи разбит партизанскими отрядами красногвардейцев, застрелился 28 января 1918 г.


[Закрыть], у которого я был в Луцке, лишь недоумевал, почему Безобразов[203]203
  Безобразов, В. М. – ген.-адъютант, командир гвардейского корпуса. Во время империалистической войны участвовал в операциях гвардии в Восточной Пруссии. В декабре 1915 г. за неудачные распоряжения отстранен от командования гвардией. По ходатайству некоторых членов царской семьи получил командование над особым гвардейским отрядом. Благодаря бездарности и самоуверенности Б. почти весь отряд погиб под Ковелем. За это он в июле 1916 г. был смещен окончательно.


[Закрыть] действует совершенно самостоятельно, не согласуя свои действия с соседями. Совершенно отрицательно он относился к назначению в. к. Павла Александровича командующим одним из корпусов. Великий князь не исполнял приказаний даже своего прямого начальства и вносил еще большую путаницу.

Говоря о Ковеле, Каледин заметил: «Дали бы мне гвардию, я бы взял Ковель: он раньше не был так сильно укреплен, и австрийцы не располагали в этом пункте достаточными силами. Ставка не выполнила своего первоначального плана».

Каледин очень хвалил пополнения молодых солдат, хорошо обученных, подобранных молодец к молодцу.

Из Луцка поехали в Торчин, где находился санитарный отряд земского союза, обслуживавший железную дивизию. По дороге постоянно встречали крытые повозки с ранеными, и повсюду были видны следы недавнего пребывания австрийцев. В Торчине увидели огромное количество трофеев: груды ручных гранат и снарядов и ряды орудий разных калибров. Тяжелые орудия были взяты целым парком, и их тотчас же повернули и обстреляли бежавшего неприятеля. Из земского отряда была выделена летучка, которая работала в полутора верстах от боя. Раненых было много, и все лазареты были переполнены; сестры и доктора работали без передышки вторые сутки. Генерал Кашталинский, командир корпуса, говорил, что ожидаются новые атаки и что австрийцы ведут артиллерийскую подготовку. Действительно, к вечеру начался гул, напоминавший беспрерывные раскаты грома с тяжелыми ударами.

По дороге из Рожища тянулась бесконечная вереница раненых в простых телегах. Многие с тяжелыми ранениями лежали даже без соломы и громко стонали. Уполномоченный Красного Креста при восьмой армии Г. Г. Лерхе[204]204
  Лерхе, Г. Г. (р. в 1869 г.) – дворянин, камергер двора; член III Гос. Думы, октябрист; уполн. Крас. Креста во время войны.


[Закрыть] говорил еще в Луцке: «Обратите внимание на эвакуацию раненых из гвардии, – там бог знает что творится».

В Рожище бросалось в глаза множество раненых, лежавших где попало: в домах, в садах, на земле и в сараях; многие пострадали тут же в самом местечке при налетах аэропланов и от разрыва пироксилиновых шашек, сложенных под открытым небом рядом с лазаретом. Здесь погиб уполномоченный Красного Креста Г. М. Хитрово, который бросился выносить раненых из загоревшегося от взрыва шашек барака. У заведующего санитарной частью армии профессора Вельяминова[205]205
  Вельяминов. Н. А. – проф., с 1915 г. был лейб-хирургом, академик, сверхшт. врач царской главной квартиры.


[Закрыть]не хватало самых необходимых медикаментов и перевязочных средств. В штабе Безобразова поражало большое количество штабных офицеров. Из рассказов самого Безобразова о положении на фронте можно было вынести впечатление, что у него полная неурядица.

На обратном пути я снова виделся в Луцке с генералом Калединым, и он не скрывал своего негодования но поводу тех огромных потерь, которые понесла гвардия, достигшая ничтожных результатов: «Нельзя так безумно жертвовать людьми, и какими людьми».

В Рожище мы приехали в надежде свидеться с сыном, полк которого участвовал во всех боях гвардии, потерявшей тогда убитыми и ранеными до тридцати трех тысяч. Безобразов разрешил вызвать сына по телефону, так как полк его отошел на вторую линию. Ждать пришлось до рассвета следующего дня. Мы сидели до поздней ночи на скамейке на шоссе и после всех тяжелых впечатлений дня ожидали с тревогой, с жутким чувством прислушиваясь к доносившемуся реву боя. Ночь была темная, и жена пошла отдохнуть в халупу В. В. Мещериновой, которая, верная себе, не отставала от Преображенского полка, где у нее из трех сыновей один уже погиб. Спать не хотелось; вернулась и жена, и мы обошли три лазарета: один из них имени Родзянко, где отлично работала жена племянника – англичанка, второй – английский с лэди Пэджет[206]206
  Лэди Пэджет – жена Артура Пэджет, генерал-адъютанта английского короля.


[Закрыть] во главе и третий Кауфмановской общины. Везде работали самоотверженно, но принимать всех не успевали – не хватало мест. Привозили исключительно из гвардейских частей: чудный молодой, рослый народ из последних пополнений – «поливановские». Они бодро и весело отвечали нам, а «старики» жаловались, что часто даром губят народ, заставляют брать проволочные заграждения без артиллерийской подготовки. Они отнеслись ко мне с большим доверием и тихо с грустью рассказывали про плохое начальство.

Вместе с Мещериновой мы похоронили Хитрово во временной могиле и после окончания церемонии остались на похоронах солдат, умерших в лазаретах. Их привезли без гробов, голых, и клали в общую могилу рядами. Тяжело было смотреть на эту безобразную картину. Священник скороговоркой, небрежно читал молитвы, а когда мы просили его не спешить и стали сами петь панихиду, он с удивлением посмотрел на нас и стал служить как следует. Уходя, священник поблагодарил и, вздыхая, сказал: «Мы то и дело хороним, жаль смотреть», – и махнул рукой.

Сын приехал прямо в Луцк и после часового отдыха начал рассказывать все пережитое.

Преступная неурядица, несогласованность командного состава, путаница в распоряжениях погубили лучшие войска без всякой пользы. Не только офицерам, но и солдатам было очевидно, что при таких условиях победа немыслима, несмотря на геройство гвардейских частей. В. к. Павел Александрович, командовавший корпусом, не послушался приказания обойти намеченный пункт с флангов и приказал преображенцам и императорским стрелкам двинуться прямо на высоты Ран-Место. Полки попали в трясину, где многие погибли: пока они вязли, с трудом передвигать по болоту, над их головами носились немецкие аэропланы и расстреливали в упор. Сын провалился по плечи, и его с трудом вытащили солдаты. Раненых нельзя было выносить из болота, и они все погибли. Трясина тянулась вплоть до высоты, которая вся была опутана колючей проволокой. Наша артиллерия действовала слабо, проволочные заграждения не разрушала, снаряды ее не долетали или попадали в своих. Командовавший кавалерийской дивизией генерал Раух[207]207
  Раух, Г. О. (р. в 1860 г.) – генерал, с 1889 г. служил в ген. штабе. Во время войны 1914–1917 гг. командовал 1 и 2 гвард. корпусами. В 1917 г. отчислен в резерв чинов Киевского военного округа.


[Закрыть] не выполнил распоряжения штаба и вместо того, чтобы зайти неприятелю в тыл, отвел свои полки. Вообще, каждый командующий действовал по своему усмотрению, и люди гибли напрасно. Несмотря на все это, геройские полки гвардии выполнили возложенную на них задачу и, истекая кровью, заняли высоты, после чего им велели отступать…

Сын, всегда спокойный и уравновешенный, сильно волновался и говорил мне: «Ты должен довести до сведения государя, что преступно так зря убивать народ… Командный состав никуда не годится… Все чувствуют в армии, что без всяких причин дела пошли хуже: народ великолепный, снарядовой орудий в избытке, но не хватает мозгов у генералов. Плохо еще, что нет аэропланов. Ставке никто не доверяет, так же как и ближайшему начальству. Все это может кончиться озлоблением и развалом. Мы готовы умирать за Россию для родины, но не для прихоти генералов. Они во время боев в большинстве случаев сидят в безопасных местах, на линии огня редко кто из них показывается, а умираем мы. У нас и солдаты, и офицеры одинаково думают, что если порядки не изменятся, – мы не победим. Надо открыть на все это глаза…».

Под впечатлением всего виденного и слышанного я отправил подробное письмо Брусилову, а Брусилов, прибавив к моему письму свой собственный доклад, переслал и то, и другое в Ставку. В результате генерал Безобразов, его начальник граф Игнатьев, в. к. Павел Александрович и профессор Вельяминов были смещены.

На первом же заседании Особого Совещания я поднял вопрос об авиации. Шуваев противился обсуждению вопроса, боясь, что будут критиковать деятельность в. к. Александра Михайловича, а когда члены Совещания тем не менее решили заняться этим вопросом, Шуваев без объяснений закрыл заседание. Между тем с именем великого князя связывались многие злоупотребления: покупались бракованные аэропланы, причем приемная комиссия не раскрывала даже ящиков, и на фронт посылали аэропланы, на которых или вовсе нельзя было летать, или с большим риском. Ближайший помощник великого князя полковник Фогель пользовался плохой репутацией, через его руки проходили все заказы, и фактически он распоряжался всей военной авиацией. Когда этот вопрос обсуждался в июне в Особом Совещании, были затребованы сведения, сколько аэропланов находится в армии и сколько по подсчету их должно быть. Авиационный отдел очень долго не давал ответа, а когда, наконец, доставил его, то оказалось, что большинство аэропланов у нас учебные и находятся при авиационных школах. Тогда Особое Совещание предложило авиационному отделу выписать из-за границы недостающие аэропланы. Прошло много времени, с фронта умоляли о присылке аэропланов, а о заказе не было ни слуха ни духа. На повторный запрос Особого Совещания авиационный отдел ответил сперва, что заказы сделаны во Франции и скоро аппараты прибудут. А затем сообщил, что Франция отказалась выполнить заказ. Между тем до моего сведения дошло, что никакого заказа, вообще, дано не было и что в. к. Александр Михайлович приказал все переговоры приостановить. Я решил собрать все необходимые сведения о постановке у нас авиационного дела. В этой работе мне много помогли два наших выдающихся военных авиатора, один из которых был начальником авиационной школы и получил за разведки и бои три Георгия. Кроме того, я получал много писем от других авиаторов фронта. Доклад получился очень подробный с точными цифрами заказов, с указанием сроков, в которые они были выполнены, и с перечислением всех фактов по недобросовестной приемке, гибели летчиков и прочее. Вскрылась вся система управления авиацией и ужасающая картина ее положения. Записку эту я отправил государю, в. к. Александру Михайловичу и всем членам Особого Совещания.

На следующем заседании, когда Шуваев отсутствовал, вопрос был снова поднят; я сообщил все данные моего доклада, рассказал, что видел на фронте, и передал, что такие авторитеты, как Брусилов, Каледин и Сахаров[208]208
  Сахаров, В. В. (р. в 1853 г.) – ген. от кавалерии; окончил ак. ген. штаба в 1878 г.; служил на разных должностях в штабах, командовал 38 драгунским полком. В 1900 г. во время подавления боксерского восстания в Китае командовал войсками, действовавшими в Сев. Манчжурии. В русско-японской войне (1904–1905 гг.) принимал активное участие, занимая пост нач. полевого штаба Манчжурской армии, затем нач. штаба главнокомандующего на Д. Востоке. В империалистическую войну 1914–1917 гг. во главе II армии участвовал в наступлении Брусилова летом 1916 г. В октябре 1916 г. назначен командующим Дунайской армии, а затем, с образованием особого Румынского фронта, назначен начальником штаба фронта.


[Закрыть], просили обратить самое серьезное внимание на авиацию. В то время как немцы летают над нами, как птицы, и забрасывают нас бомбами, мы бессильны с ними бороться; неприятель знает наше расположение, как свои пять пальцев, а у нас воздушная разведка почти совершенно отсутствует. Я убеждал Совещание, что если по-прежнему полагаться на авиационный отдел и великого князя, то дело с места не сдвинется, и предлагал взять инициативу заказа аэропланов за границей. Совещание согласилось с этим, и, в виду нежелания Шуваева вести переписку по этому поводу с союзниками, мне поручено было взять эту миссию на себя. Шуваев предоставил мне военный шифр, и я послал телеграмму генералу Жоффру через нашего военного агента в Париже, графа Игнатьева. Ответа долго не получалось, и французский военный агент маркиз Лягиш сообщил мне, что по их агентурным сведениям граф Игнатьев задержал телеграмму и не передал ее Жоффру. Я просил Лягиша послать телеграмму французским шифром непосредственно Жоффру и министру снабжения Тома, а сам обратился к Шуваеву с просьбой разъяснить, на каком основании поенный агент позволил себе цензуровать и задерживать телеграмму председателя Думы, посланную с ведома военного министра военным шифром. Игнатьев дал весьма странный ответ: он не хотел телеграммой председателя Думы волновать главнокомандующего. Между тем на телеграмму Лягиша пришел очень скоро ответ, в котором Жоффр извещал, что заказ сделан и аэропланы высылаются в ближайшее время. В Особом Совещании ответ Жоффра произвел прекрасное впечатление.

Этим история с заказами аэропланов, однако, не закончилась.

Я уехал на короткий срок в имение. Через несколько дней я получил телеграмму, что бюджетная комиссия просит меня настаивать перед правительством о скорейшем созыве Думы. В этой же телеграмме сообщалось, что мой секретарь В. Садыков выехал ко мне с докладом. К немалому удивлению, Садыков, кроме постановления бюджетной комиссии, привез письмо от генерала Алексеева, в котором мне указывалось желание государя, чтобы я «устранил себя от непосредственного вмешательства в военные вопросы, не входящие в круг ведения ни председателя Г. Думы, ни члена Особого Совещания».[209]209
  Текст письма генерала М. В. Алексеева был следующий:
  «Милостивый государь, Михаил Владимирович, ваше превосходительство через нашего агента во Франции обратились к генералу Жоффру и г. Альберту Тома с телеграммой о предоставлении русской армии аэропланов, определив по своему усмотрению число и систему их, вне связи с той общею программою, которая выработана по общему соглашению между нами, французским и английским правительством по этому вопросу. Копию веденной вами переписки, но уже после отправления своей телеграммы, вы препроводили в. к. Александру Михайловичу. По докладу государю императору этой переписки» его величество повелел передать вам его волю, чтобы вы устранили себя от непосредственного вмешательства в военные вопросы, не входящие в круг ведения ни председателя Г. Думы, ни члена Особого Совещания. Дело, в котором окажется несколько хозяев, (читающих себя друг от друга независимыми, одинаково компетентными и полновластными в своих распоряжениях, в самом непродолжительном времени будет доведено по полного развала. Прошу принять уверение в совершенном почтении и преданности. Михаил Алексеев.»


[Закрыть] Секретарь обратил мое внимание, что письмо это получилось в конверте без печати, что не было надписи «секретно», несмотря на то, что под печатями и с такой надписью присылались постоянно самые незначительные бумаги. Садыков говорил, что, вскрыв конверт, он, не объясняя никому причин, решил ехать ко мне в имение, так как знал, что я перед возвращением в Петроград должен быть в Ставке: не зная содержания этого письма, я мог бы оказаться там в очень неловком положении.

Исполнить желание государя я, по своему разумению, не мог: это значило пойти против совести, молча сидеть в Совещании при обсуждении вопросов о снабжении армии и, вообще, по примеру Горемыкина решить, что «война меня не касается».

При следующем докладе эти мои соображения я сообщил государю и объяснил, что согласно законоположению об Особом Совещании на мне, как на члене такового, лежит прямая обязанность активно принимать участие в вопросах снабжения армии, и при этом добавил, что очевидно ему было совершенно неправильно доложено о моем вмешательстве в это дело.

Государь ответил:

– Да, вы были правы, и дело мне было доложено не так, как следовало.

Этим ответом государя я был вполне удовлетворен.

XIV

Манасевич-Мануйлов и Хвостов-старший. – Протопопов – министр. – Условия председателя Думы. Королевич греческий. – Отказ в аудиенции. – У Штюрмера.

При Штюрмере играл совершенно особую роль некий Манасевич-Мануйлов[210]210
  Манасевич-Мануйлов, И. Ф. (1870–1918) – чиновник особых поручений при мин-ре вн. дел В. К. Плеве, сотрудник газеты «Новое Время». Состоял при графе С. Ю. Витте, в бытность его председ. Сов. мин., затем при Б. В. Штюрмере. 19/VIII 1915 г. арестован по обвинению в шантаже и вымогательстве денег у банков, но выпущен 19/X. Дело о нем должно было слушаться в Петроградском суде в конце 1916 г., но приостановлено по требованию Распутина и придворных кругов. В виду запросов в Гос. Думе, царское правительство вынуждено было дать делу ход, и судебное разбирательство состоялось в феврале 1917 г. М.-Мануйлов был приговорен к 1¹/₂ годам тюремного заключения. М.-Мануйлов был связан с биржевыми дельцами (Рубинштейн и др.). Сам играл на бирже и занимался спекуляцией.


[Закрыть], бывший сотрудник Рачковского, мелкий журналист, имевший связи с распутинским кружком и в значительной степени способствовавший назначению Штюрмера. Он был при Штюрмере в роли как бы личного секретаря. Пользуясь своим положением, он шантажировал банки, и они откупались от него взятками. Директор Соединенного банка граф Татищев[211]211
  Татищев, В. С., граф – председатель правления и директор Соединенного банка в Москве, председатель правления т-ва для торговли в Персии и Средней Азии, участник крупнейших золотопромышленных, железнодорожных и страховых предприятий. Кандидатуру В. С. Татищева в министры финансов усиленно выдвигал мин. вн. дел А. Н. Хвостов, чтобы при содействии Татищева легче распоряжаться 10 000 000-фондом, который был отпущен на выборы в V Гос. Думу. По ходатайству Хвостова Александра Федоровна усиленно рекомендовала Николаю Татищева, но назначение его министром финансов не состоялось в виду того, что Распутин выдвинул кандидатуру Барка.


[Закрыть] вместе с министром А. А. Хвостовым решили уловить этого Мануйлова. Взятка была дана, но на пятисотенных билетах были сделаны пометки рукою Ивана Хвостова, племянника министра. Произошло это во время отсутствия Штюрмера, находившегося в Ставке. У Мануйлова сделали обыск, нашли пятисотенные билеты, которые лежали в том же порядке и только часть их успела уже исчезнуть. Мануйлова арестовали.

Когда Штюрмер узнал об аресте Мануйлова, он этому не поверил. Затем, убедившись, он вторично выехал в Ставку, неизвестно что там наговорил, и вернулся с отставкой Хвостова в кармане. Он вызвал к телефону Хвостова и заявил ему: «Вы мне сообщили неприятное для меня известие об аресте Манасевича-Мануйлова, теперь я вам сообщаю новость: вы больше не министр внутренних дел».

На место Хвостова (старшего) министром внутренних дел был назначен товарищ председателя Думы Протопопов.

После возвращения Протопопова из-за границы и его разговора в Стокгольме с германским представителем, имя его часто стало мелькать в газетах. Появилось известие, что Протопопов совместно с банками собирается издавать газету – «Воля России»[212]212
  «Воля России» – была организована Протопоповым при поддержке банков и ряда промышленных предприятий. В «Речи» от 28,XI 1916 г. № 328 Протопопов привел перечень предприятий (всего 43), которые по его словам отпустили деньги на газету, причем он отвергал касательство банков к ней. Сведения о держателях акций и количестве их предприятий свидетельствуют, что газета была организована на деньги банков, гл. обр. Международного банка, Азовско-Донского и Русского для внешней торговли.


[Закрыть], Терещенко, Литвинов-Фалинский и многие другие предупреждали меня, что Протопопов окружен подозрительными личностями, что имя его связывают с именем Распутина и что распутинский кружок проводит его в министры внутренних дел. Назначение Протопопова могло казаться, популярным, так как он имел успех во время поездки парламентской делегации и даже состоял в прогрессивном блоке. Назначение Протопопова было встречено с недоумением, но в первой же беседе с журналистами он открыл свои карты, заявив, что вступает в правительство Штюрмера и отдельной программы не имеет. В последнее время Протопопов избегал со мной встреч и не показывался в Думу. Наконец, я к нему дозвонился и сказал, чтобы он непременно приезжал завтракать. Я поставил ему вопрос ребром:

– Скажите, Александр Дмитриевич, прямо: верны ли слухи о вашем назначении? Вы меня ставите в неловкое положение, – я должен знать, какой пост собирается принять мой товарищ.

– Да, действительно, мне предложили пост министра внутренних дел, – сказал Протопопов, – и я согласился.

– Кто вам предложил?

– Штюрмер, по желанию государя императора.

– Как… И вы пойдете в кабинет Штюрмера?

– Ведь вы же сами меня рекомендовали.

– Да, я рекомендовал вас на пост министра торговли в кабинет Григоровича, а не на пост министра внутренних дел к Штюрмеру.

– Я чувствую, – сказал Протопопов, – что вы на меня сердитесь.

– И очень даже: вы поступили предательски по отношению к Думе. Вы идете служить с тем правительством, которое только что Дума осудила как бездарное и вредное для России, и это после того, как вы подписали резолюцию блока, при этом вы громко исповедуете, что у вас нет другой программы, кроме программы премьер-министра Штюрмера. Я вас предупреждаю – Дума потребует от вас объяснений.

– Я надеюсь, – отвечал Протопопов, – что мне удастся что-нибудь изменить в положении вещей. Я уверяю вас, что государь готов на все хорошее, но ему мешают.

– Хорошо, пусть так, но при Штюрмере и Распутине разве вы в силах что-нибудь изменить? Вы только скомпрометируете себя и Думу. У вас не хватит сил бороться, и вы не отважитесь прямо говорить государю.

После назначения Протопопова прошел слух, что председатель Думы будет назначен министром иностранных дел и премьером. Слух подтвердился. Неожиданно приезжает Протопопов и обращается с такими словами:

– Знаете, Михаил Владимирович, в Ставке хотят назначить вас министром иностранных дел.

– Как я могу быть министром иностранных дел? – усмехнулся я.

– У вас будут помощники, которые знают технику этого дела.

– И что же – я должен соединить с этим и руководство всей политикой: быть премьером?

Да, конечно, и это также.

Приходилось кончать комедию.

– Послушайте, – сказал я, – вы исполняете чье-то поручение: вас послали узнать мое мнение на этот счет. В таком случае передайте государю следующее: мои условия таковы. Мне одному принадлежит власть выбирать министров, я должен быть назначен не менее, как на три года. Императрица должна удалиться от всякого вмешательства в государственные дела и до окончания войны жить безвыездно в Ливадии. Все великие князья должны быть отстранены от активной деятельности и ни один из них не должен находиться на фронте. Государю надо примириться со всеми несправедливо обиженными им министрами. Поливанов должен быть помощником государя в Ставке, Лукомский – военным министром. Каждую неделю в Ставке должны происходить совещания по военным делам, и я должен на них присутствовать с правом голоса по вопросам нестратегического характера.

Протопопов был в ужасе от моих слов и не представлял себе, как он может их передать. Я ему помог.

– Если государь меня призовет, я сам все это ему скажу.

– Да, я знаю, вы скажете, – повторял Протопопов, почесывая затылок.

Я просил его записать мои условия, и он записал их в карманной книжке.

– И еще прибавьте: я приму этот пост с тем, чтобы все эти условия были обнародованы в Думе.

Через несколько дней Протопопов обедал у меня и за обедом заговорил про императрицу, страшно ее расхваливая.

– Она необыкновенно сильная, властная и умная женщина. Вы, Михаил Владимирович, должны непременно к ней поехать.

Ничего ему не говоря, я взял его за пульс и спросил:

– А где вы вчера обедали? (Перед этим мне его чиновник особых поручений Граве, бывший еще при П. А. Столыпине, рассказывал, что Протопопов ездил накануне обедать в Царское, по-видимому, к Вырубовой, а вечер провел у Штюрмера).

Протопопов смутился:

– Да, нет, вы скажите, где вы вчера обедали? – продолжал я его допрашивать.

– А кто вам сказал?

– Это уже мое дело: моя тайная полиция лучше вашей… Так где же вы вчера обедали, дорогой мой?

– Вы уже наверно знаете, – отвечал Протопопов.

– А вечер вы провели у Штюрмера?

– И это вы знаете?

– Вы видите, я все знаю… Скажите, зачем вы все это делаете? Зачем вы себя компрометируете: ведь этого скрыть нельзя. Вы предлагаете мне ехать говорить с императрицей, я к ней ни за что не поеду. Вы хотите, чтобы и про меня говорили, что я ищу ее покровительства, а может быть и покровительства Вырубовой и Распутина? Я таким путем итти не могу.

Императрица все чаще ездила в Ставку, а когда находилась в Царском – к ней ездили министры с докладами.

Под влиянием митрополита Питирима и Распутина был назначен новый обер-прокурор синода некий Раев[213]213
  Раев, Н. П. (род. в 1856) – сын петербургского митрополита Палладия, в 90-х годах XIX в., в миру Раева. Обер-прокурор синода с 30/VIII 1916 г. Р. сменил Волжина, о котором Ал. Фед. писала в своем письме от 25/VI 1916 г., что «он совершенно не подходящий человек для занимаемого им поста». По словам Ал. Фед. Р. «прекрасный человек, близко знающий церковные дела с самого детства», и, что особенно важно, «совсем не похож на Волжина».


[Закрыть], директор женских курсов. Депутация от синода во главе с этим Раевым поднесла императрице икону и благословенную грамоту[214]214
  Благочестивейшая государыня! Настоящая великая война, небывалая по своим размерам и кровопролитию, вызывает в народе небывалые подвиги самоотвержения и христианской любви. Наше доблестное воинство, в высоком подвиге верховного вождя почерпая Килы и воодушевление, грудью защищает родную землю, самоотверженно полагая жизнь свою за веру, престол и отечество. А за этим воинством идет сильная не смертоносным оружием, а христианскою любовью армия слабых телом, но кротких духом, жен, которые под знаменем креста скромно совершают свое столь же великое, святое дело любви – дело служения пострадавшим от войны. От них же ждут Сострадательного участия и попечения тысячи беженцев, лишившихся крона, дети, потерявшие своих родителей, вдовы и сироты тех, кто положил свою жизнь за други свои.
  Всюду, где только есть страдание и нужда, идет эта крестоносная армия, на всех обездоленных войной простирая свои заботы и милосердие, и душой всего этого священного порыва и подвига русской женщины-христианки являетесь вы, ваше императорское величество, привлекши на дело служения им и своего августейшего сына, наследника цесаревича, вашу радость и надежду России. Разделяя со своим венценосным родителем все тяготы походной жизни, он несет с собой свет и тепло в души защитников родины и, посещая лазареты, облегчает страдания раненых и больных воинов.
  Вы, как чадолюбивая мать, приняли в свою любовь с самого начала страждущих нашей родины. В скромной одежде сестры милосердия вы стоите вместе с августейшими дочерьми у самого одра раненого и больного воина, своими руками обвязывая раны, своей материнской заботой и лаской утешая страждущего, вызывая во всех чувство умиления. Священны будут воспоминания тех, кого согрела ваша любовь. Горячи будут их благодарственные молитвы о вас к господу.
  Воздавая хвалу богу, дивно укрепляющему вас в великом подвиге любви к ближним, св. синод призывает божие благословение и на дальнейший подвиг вашего императорского величества и, благословляя вас иконой пречистой божьей матери, молит владычицу, да будет она всегда благодатным поступлением и покровом вам, благочестивейшая государыня, и всей августейшей семье вашей.
  Вашего императорского величества всеподданные богомольцы: Питирим, митрополит петроградский и ладожский, Сергий, архиепископ финляндский и выборгский, Иоанн, архиепископ казанский и свияжский, Вениамин, архиепископ симбирский и сызранский, Дмитрий, архиепископ рязанский и зарайский, Василий, епископ черниговский и нежинский, епископ Иннокентий, председатель миссионерского совета, заведующий придворным духовенством, протопресвитер Александр Дернов, протопресвитер военного и морского духовенства Георгий Шабельский.


[Закрыть].

Благословенная грамота была напечатана в газетах, но желаемого впечатления не произвела. Императрица никогда не была популярной, а когда в широких кругах стало известно о значении и влиянии Распутина и о ее вмешательстве в государственные дела, ее все стали осуждать, называли «немкой» и видели в ней причину всех неудачных и вредных для России шагов государя.

В Петроград через Вену и Берлин приехал греческий принц Николай, женатый на великой княжне Елене Владимировне. Стали говорить, что он имеет какую-то тайную миссию. Он пробыл довольно долго, несколько месяцев. Ездил в Ставку, и Алексеев жаловался, что однажды, когда он должен был докладывать государю, у него оказался греческий королевич и в. к. Мария Павловна. Государь предложил Алексееву докладывать в их присутствии, но Алексеев попросил государя переговорить с ним с глазу на глаз. Алексеев считал, что вообще присутствие греческого королевича в Ставке неуместно, и находил, что его следует даже задержать и не изыскать обратно, особенно же не давать ему возможности ехать вновь через Берлин и Вену. По требованию военных властей королевича действительно отправили не через Торнео на Швецию, а прямо через Архангельск в Англию. Он вернулся в Грецию в разгар самой смуты. Потом в газетах мы прочли, что «при дворе короля Константина считают миссию королевича Николая выполненной и вполне удачно».

После вступления в должность Протопопов объявил, что его главная задача – продовольствие страны. Он возбудил в Совете Министров вопрос о передаче продовольственных вопросов из министерства земледелия в министерство внутренних дел. Против этого восстала печать и земские деятели, которые работали как уполномоченные по продовольствию; с передачей продовольствия в министерство внутренних дел они справедливо опасались давления со стороны губернаторов, полиции и проч. Большинство из них заявило, что с министерством внутренних дел работать не будут.

Опасения земцев скоро оправдались. В Екатеринославской губернии произошел следующий случай. Губернатор передал по телефону председателю губернской земской управы Гесбергу (он же уполномоченный по продовольствию от министерства земледелия), чтобы он допустил агентов министерства внутренних дел к покупке полутора миллиона пудов ячменя для отправки в Петроград на Калашниковскую биржу. Допустить неопытных посторонних агентов – значило поднять цены и вызвать злоупотребления. Гесберг предложил закупить и послать ячмень, но губернатор настаивал на своем, сообщил, что он передает приказ министра внутренних дел и что, если это не будет исполнено, то будут приняты меры воздействия. Гесберг ответил губернатору, что он, как председатель земской управы, не может получать от губернатора указаний по продовольственному делу, а как уполномоченный он подчинен министерству земледелия. Ответ Гесберга был передан Протопопову, и Протопопов решил выслать Гесберга в Сибирь, как носящего немецкую фамилию. Предотвращено это было совершенно случайно. Протопопова посетил мировой судья Новомосковского уезда Магденко, товарищ Протопопова по полку. Протопопов стал ему рассказывать о Гесберге и о своем желании его выслать. Магденко умолял его этого не делать, так как это вызовет негодование в губернии, где Гесберга любили и где недавно его чествовали по случаю двадцатипятилетия земской службы. И только после настойчивых просьб и уговоров Протопопов внял словам Магденко и при нем разорвал уже подписанный указ.

Вообще Протопопов вел себя очень странно и на многих производил впечатление ненормального человека. Он явился в Думу на заседание бюджетной комиссии в жандармской форме. Дума приняла его очень холодно, а его продовольственный проект встретил всеобщее осуждение. Так же высказались земский и городской союзы. Протопопов добивался поговорить со своими бывшими товарищами по Думе и просил меня в этом помочь. Он, очевидно, надеялся, что свидание ему будет устроено только с представителями земцев-октябристов, но я нарочно созвал к себе лидеров всех фракций прогрессивного блока. Протопопов в этот вечер вел себя странно: он все поднимал глаза кверху и с каким-то неестественным восторгом говорил: «Я чувствую, что я спасу Россию, я чувствую, что только я ее могу спасти». Шингарев[215]215
  Шингарев, А. И. (1869–1918) – земский врач до 1899 г. С 1899 по 1905 г. – земский деятель. Член «Союза освобождения» и земских съездов. В 1907 г. административно уволен с земской службы. Член Гос. Думы И, III и IV созывов. Видный деятель кадетской фракции Думы. После Февр. революц. был министром земледелия, затем финансов (после Терещенко) в первом коалиционном правит. Вышел в отставку вместе с другими кадетами 2 июля, намеренно создав министерский кризис Ш. является автором санит. – статистической книги «Вымирающая деревня», ярко характеризующей быт крестьян в царское время.


[Закрыть], врач по профессии, говорил, что по его мнению у Протопопова просто прогрессивный паралич. Протопопов просидел у меня до трех часов ночи, как будто не мог решиться уйти, и под конец я его почти насильно отправил спать.

Несмотря на старание Протопопова уверить всех, что он может спасти Россию, депутаты этому не поверили, бюджетная комиссия осудила его проект[216]216
  Проект Протопопова по организации продовольственного дела. По словам А. Д. Протопопова (см. записку его от 28/VIII), он предлагал вернуть заведывание продовольствием министру вн. дел. «К количеству, нужному для армии, прибавить запас в 100 милл. пудов; все это количество разложить по губерниям, производящим… Губернские земства должны были разложить количество хлебов, падающее на губернии, по уездам. Распоряжением уездных земств производилась бы раскладка количества хлебов, которое надо собрать с уездов, по волостям. Оно распорядилось бы покупкою по твердой цене хлебов у владельцев и крестьян, приемом, хранением и отправкою хлебов. Когда все количество хлебов, назначенное к раскладке, было бы куплено, твердые цены уничтожить и допустить свободную торговлю хлебами по вольной цене, сняв запрещение вывоза хлеба из губернии. 100 милл. пудов хлеба, собранного по раскладке, и 60 милл. пудов хлеба, засыпанного в крестьянских хлебных магазинах, образовали бы в руках правительства запас на случай чрезмерного роста цен. Вся организация на местах, существовавшая при министерстве земледелия, перешла – бы в ведение земств».


[Закрыть],а когда проект окончательно пересматривался в Совете Министров, то и Совет Министров его провалил и оставил продовольственное дело в руках министра земледелия.

27 октября было торжественное заседание общества англо-русского флага. Это общество возникло за год перед тем по инициативе М. М. Ковалевского[217]217
  Ковалевский, М. М. (1851–1915) – профессор, историк, с 1914 г. член Академии наук. В 1887 г. за «неблагонадежность» был уволен от должности профессора Моек, ун.; уехала за границу; читал лекции в заграничных университетах; организовал в Париже высшую русскую школу общественных наук. После первой революции вернулся в Россию; организовал партию демократических реформ (газета «Страна»); был членом 1 Гос. Думы; читал лекции в пб. унив. и полит, инст. От академической курии в 1907 г. был избран в Гос. Совет, в котором занял место на скамьях академической «левой» группы. С 1909» был одним из редакторов «Вестника Европы».


[Закрыть], и он был его первым председателем. После его смерти председателем выбрали меня. На собрании, которое происходило в зале городской думы, очень Понравилась речь майора английской армии Торнхиля. Он удивительно верно охарактеризовал русского солдата и с большим юмором говорил о бесполезных попытках немцев поссорить Англию и Россию. Он сказал, что Англия хочет завоевать, но не территорию, а благородное русское сердце, и что ему, как англичанину, неудобно говорить, что в этом и наша выгода.

Шингарев, рассказывавший о своих впечатлениях из поездки с парламентской делегацией, подчеркнул, что в Англии существует удивительное взаимное доверие между правительством и общественными силами. Эти слова были покрыты аплодисментами, а когда он сказал, что там нет темных сил и безответственных влияний, аплодисменты еще более усилились. Когда один из ораторов упомянул о члене этого общества, бывшем министре Сазонове, в публике опять стали аплодировать, все искали глазами Сазонова, желая ему сделать овации, но его в зале не оказалось.