Текст книги "Крушение империи"

Автор книги: Михаил Родзянко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

На правительство эта резолюция произвела сильное впечатление до смешного. На другой же день были Думе представлены все материалы, которых нельзя было добиться от разных ведомств в течение года. Подоспело время выборов в президиум. Близкие люди меня уговаривали не итти председателем:

– Все равно царь вас не хочет слушать. В Думе большинства нет, положение шаткое, только бесконечная трепка нервов.

Но, к сожалению, обстоятельства так слагались, что отказаться было нельзя. Другого кандидата даже и не предлагали. Наконец, сочетание политических конъюнктур было таково, что после моей вступительной речи отказ был бы равносилен отказу от намеченной цели – программы и поэтому был бы равносилен сдаче без боя позиций. Инициатор политического курса при открытии Думы уподобился бы капитану, бежавшему со своего корабля. В силу этих соображений я должен был согласиться и был избран огромным большинством, – 272 против 70, лучше всех предыдущих раз. Я сказал речь, которая хотя и была встречена аплодисментами, понравилась меньше прошлогодней, и сам я находил ее слабее и, главное, бесцветнее. Я колебался, надо ли, вообще, говорить речь и повторять ли то, что было сказано в прошлом году. После выборов президиума в партии октябристов начался разлад: правое крыло на первом фракционном заседании под давлением правительства стало оспаривать резолюцию съезда октябристов, даже порицало эту резолюцию. Среднее крыло решило, что оно принимает ее к сведению, а левое требовало принятия к руководству. Левые октябристы под давлением Гучкова устраивали районные совещания, центр не принимал в них участия. Они заявили, что не примыкают к правым октябристам и в то же время не желают слепо подчиняться указаниям Гучкова. Произошел раскол. Я созвал совещание и постарался склеить партию, но это не удалось. Левые вышли из фракции в числе 22 человек. Главные: Сергей Шидловский[79]79
  Шидловский, Сергей Илл. (р. 1861 г.) – землевладелец. Октябрист. Чл. III и IV Гос. Думы. Чл. земельной комиссии в Гос. Думе. В первые дни Февральской революции – чл. Временного К-та Гос. Думы.


[Закрыть], Хомяков[80]80
  Хомяков, Н. А. (1850–1925) – сын известного славянофила Хомякова. Землевладелец. Уездный и губернский предводитель дворянства. Директор департамента министерства земледелия (1896–1902). Член Гос. Совета в 1906 г.; чл. Гос. Думы II и III созывов. Был председателем III Гос. Думы. Октябрист.


[Закрыть], Звегинцев[81]81
  Звегинцев, А. И. (р. в 1869 г.) – крупный землевладелец. Писал в спец, журналах по сел. – хоз. вопросам. октябрист; член Гос. Думы III и IV созывов.


[Закрыть], Годнев[82]82
  Годнев, И. В. (род. в 1856 г.) – врач; уездный земский и городской гласный; октябрист; член Гос. Думы III и IV созывов. После Февральской революции был членом I Временного Правительства – государственным контролером.


[Закрыть] и др. Было собрано второе совещание на квартире, чтобы спасти положение. Савич[83]83
  Саввич (р. в 1870 г.) – дворянин-землевладелец, октябрист, член Гос. Думы III и IV созывов.


[Закрыть], Николай Шидловский[84]84
  Шидловский, Николай Илл. – член Гос. Думы IV созыва; октябрист; губ. предводитель дворянства.


[Закрыть], Алексеенко и я решили создать новую партию под названием «земцев-октябристов». В партии приняли решение отмежеваться от правых октябристов. Когда это узнали в Думе, явилась масса желающих, и скоро в нашей группе было 50 членов, а за время рождественских каникул записалось до 70. Этим счастливым исходом было создано вновь большинство партии, но вместе с тем явилась необходимость стать во главе этой партии энергичному человеку. Бывший председатель фракции в начале раскола не сумел сплотить партию и, когда все разразилось, поспешил уйти. Я стал подумывать о том, чтобы уйти из председателей Думы и стать во главе новой партии.

VII

Аудиенция 22/XII 1913 г. – Спор о покупке дредноутов за границей. – Встреча эскадры адмирала Битти[85]85
  Битти (Beatty), Давид (р. в 1871 г.) – граф, адмирал. В 1913 г. он был назначен командиром I эскадры линейных крейсеров. Во время войны провел ряд удачных боев с немецким флотом. В декабре 1916 г. был назначен главнокомандующим «Большим флотом». В 1919 г. Б. назначен первым морским лордом (нач. морского генер. штаба). Принял участие в Вашингтонской конференции по разоружению (в 1923 г.).


[Закрыть]. – Гавань в Ганге.

По возвращении царя из Крыма я послал заявление о желании быть принятым для доклада, и 22 декабря 1913 года был принят царем. Необходимо было указать царю на отсутствие планомерности в действиях правительства: незадолго перед тем в Г. Совете Коковцов защищал один законопроект, в то время как Маклаков дал тайное распоряжение его провалить. Большая часть членов Г. Совета[86]86
  Члены Гос. Совета по назначению. До революции 1905 г. Гос. Совет целиком назначался царем. Революция заставила и здесь пойти на уступки. Статья 100 «Основных госуд. законов», введенных под давлением революции, гласит: «Гос. Совет образуется из членов по высочайшему назначению и членов по выборам. Общее число членов Совета, призываемых высочайшей властью к присутствованию в Совете из среды его членов по высочайшему назначению, не должно превышать общего числа членов по выборам». Ежегодно царем назначался определенный состав членов Гос. Совета по числу членов выборных. Назначались, главным образом, люди, стоявшие на позиции царского правительства. В последние годы перед революцией в среде членов Гос. Совета выявилась небольшая группа, ставшая в оппозицию к царскому правительству и его политике.


[Закрыть] по назначению не явились на заседание, а другая часть голосовала против законопроекта, и к большому удивлению Коковцова, который ничего не подозревал, законопроект этот провалился. Надо было обратить на это внимание государя, и на ближайшем докладе я обратился к нему с такими словами:

– Ваше величество, позвольте вам доложить, что у нас нет правительства.

– Как нет правительства?

– Мы привыкли думать так, что верховная власть в управлении часть своей власти делегирует министрам и членам Гос. Совета по назначению. Последние исполняют волю правительства и отстаивают ее в законодательном учреждении. Так привыкли думать мы, члены нижней палаты. Что же мы видим? В прошлую сессию рассматривался законопроект о допущении польского языка в школах в Привислинских губерниях. Воля вашего императорского величества была, чтобы язык этот был допущен с целью улучшить положение поляков, сравнительно с положением в Австрии, и тем привлечь их симпатию на сторону России.

– Да, это именно я имел в виду, – ответил государь.

– Мы так и понимали тогда и в этом смысле и разработали этот законопроект в Гос. Думе. Теперь этот законопроект проходит в Гос. Совете и представитель правительства в своей речи защищает эту точку зрения. Между тем члены Гос. Совета по назначению частью отсутствуют, частью голосуют против, и законопроект проваливается. Согласитесь, ваше величество, что члены правительства или не желают исполнять вашей воли или не дают себе труда ее понять. Население не знает, что делать. Министры – каждый имеет свое мнение. Большей частью кабинет разделен надвое, Государственный Совет – третье, Дума – четвертое, а вашего мнения страна не знает. Так нельзя продолжать, ваше величество, это не правительство, это анархия.

– Так что же мне делать? Я не могу влиять на свободу мнения членов Гос. Совета.

– В ваших руках, ваше величество, списки назначенных членов Гос. Совета. Измените эти списки, назначьте более либеральных, согласных с вашим мнением. Заставьте министров вас слушаться.

Этот разговор не имел действия. Списки членов Гос. Совета остались почти те же и, если были изменены, то как раз в обратном направлении.

На том же свидании я показал государю две вырезки: из «Колокола» – синодского официоза и из «Вечернего времени». В «Колоколе» было написано приблизительно следующее: «Благодаря святым старцам, направляющим внешнюю политику, мы избегали войны в прошлом году и должны благословить судьбу. Благодаря им, мы видим теперь назначение новых иерархов и будем надеяться, что и тут влияние старцев будет так же благотворно».

В «Вечернем времени» была отповедь «Колоколу» в том смысле, что руководство высшей политикой принадлежит верховной власти «и мы напоминаем «Колоколу», – писали там, – что ни о каких старцах речи быть не может. Руководство внешней политикой принадлежит верховной власти, а назначение иерархов тоже принадлежит государю».

Прочитав, государь сказал:

– Какие старцы… О каких старцах здесь говорится?

– Ваше величество, – ответил я, – старец на Руси есть один, и вы знаете, кто он. Он составляет горе и отчаяние всей России.

Государь промолчал.

– Ваше величество, у меня есть еще важное сообщение – вопрос государственной важности, который прямо не касается моего доклада, но который я очень хотел бы довести до вашего сведения.

– Я вас прошу говорить.

– В комиссии по военным и морским делам стало известно, что заводы Армстронга и Виккерса имеют пять сверхдредноутов, готовых для продажи, все за сто двадцать миллионов. Цена каждому из них на десять миллионов дешевле той, какую исчисляли в России. Если их купить, получилась бы экономия в пятьдесят миллионов. Дредноуты были все очень хорошие и уже готовы или почти готовы, а при постройке в России подобных им прошли бы года. Министерство почему-то не хотело их покупать. В Думе очень волновались и возлагали большие надежды на доклад у государя.

Государь сказал:

– Да, но какое значение имеет покупка для Балтийского моря, если нам надо усилить Черное? Не можем же мы перевести их туда.

– Если немцы будут тревожить нас в Черном, мы будем тревожить их с севера и при дипломатических сношениях мы всегда можем напомнить им, что мы сильнее их в Балтийском море.

– Да, вы правы, – сказал государь. – Помните, в прошлом году, когда вы мне говорили про Балканский вопрос, ведь вы были правы. Тогда надо было действовать решительнее, проливы были бы наши теперь.

– Ваше величество, время еще не упущено. Если мы купим эти дредноуты, мы будем сильнее Германии, и тогда строительство наше пойдет без форсировки, мы улучшим старые корабли и в 1915 году будем обладать мощной эскадрой.

Государь, по-видимому, заинтересовался, благодарил за сообщение и выразил желание непременно купить указанные корабли.

– Только не разрешайте обсуждать это морскому министерству, – сказал я при прощании. – Прикажите, ваше величество, прямо купить их, потому что министерство будет против.

– Почему?

– Да потому, ваше величество, что от этой покупки ничего к рукам не прилипнет.

– Что вы этим хотите сказать?

– Ваше величество, не мне вам объяснять. Вы лучше меня знаете…

– Да, это за нами водилось, я помню. Ну, а как же Дума? Ведь она распущена. Придется эту покупку провести по 87 статье[87]87
  87-я статья свода основных государственных законов гласит: «Во время прекращения занятий Государственной Думы, если чрезвычайные обстоятельства вызовут необходимость в такой мере, которая требует обсуждения в порядке законодательном, Совет Министров представляет о ней государю императору непосредственно. Мера эта не может, однако, вносить изменения ни в основные государственные законы, ни в учреждения Гос. Совета или Гос. Думы, ни в постановлении о выборах в Совет или Думу. Действие такой меры прекращается, если подлежащим министром или главноуправляющим отдельною частью не будет внесен в Гос. Думу, в течение первых двух месяцев после возобновления занятий Думы, соответствующий принятой мере законопроект, или его не примут Гос. Дума или Гос. Совет». (См. «Свод Законов», т. I, ч. I, изд. 1906 г.).


[Закрыть], с Думой выйдут неприятности.

– Ваше величество, я вам ручаюсь, что Дума будет только аплодировать.

На другой день морской министр позвонил мне по телефону:

– Что вы наговорили во время доклада? Зачем меня экстренно требуют в Царское?

Я отклонил разговор по телефону и поехал к Григоровичу[88]88
  Григорович, И. К. (р. в 1853 г.) – адмирал; командовал различными судами Балтийского флота (1883–1896 гг.); командир броненосца «Цесаревич» (до 1904 г.); командир Порт-Артурского порта (1904 г.); нач. штаба Черноморского флота (1905–1906 г.); товарищ морского министра (1909–1911 гг); с 1911 г. – морской министр, с 1913 г. – член Гос. Совета. Во время империалистической войны защищал необходимость совместной работы правительства с Думой.


[Закрыть] сам.

Мы два часа кричали друг на друга, отстаивал каждый свою точку зрения, не замечая даже присутствия матроса, подававшего чай.

Вскоре после этого государь приказал созвать особое совещание из министров и высших чинов морского ведомства для обсуждения этой покупки. Совещание высказалось против покупки, и дело было отложено. Тем временем Турция, субсидируемая Германией, купила самый сильный дредноут из этих пяти, тот, который как раз подходил по типу к имеющимся у нас. Дел дредноута усилиями Германии были заводами изъяты из продажи, а на два последние заводы повысили цену. В то время как высшие чины морского ведомства противились покупке, рядовые офицеры то и дело спрашивали: «Скоро ли состоится покупка?». Некоторые говорили: «Наш дед (морской министр) дурит. Убедите вы его в Думе».

В комиссии по военным и морским делам очень волновались результатами этих переговоров, и когда Григорович туда явился, его встретили во всеоружии. Я нарочно не пришел, чтобы он не думал, что комиссия действует под давлением председателя, но о ходе переговоров меня все время извещали пристава Думы. Представители всех партий оказались одного мнения, и все доводы Григоровича были разбиты с цифрами в руках. В особенности же его уничтожило то, что трудовики и социалисты убеждали в выгодности этого шага. Если тратить деньги на военные расходы, – говорили они, – то лучше сэкономить по 10 миллионов на каждом корабле».

Григоровичу ничего не оставалось более, как сказать, что он поддержит желание комиссии перед государем. Эти слова его были покрыты бурными аплодисментами. Он сдержал свое слово. Когда перед отъездом на Пасху я был снова у государя, он сказал:

– Удивительно, морской министр сперва был против этой покупки, говорил, что могут выйти неприятности с Думой. Теперь оказывается, что Дума за покупку, и он сам поддерживает это мнение.

Григорович же просил передать мне:

– Скажите председателю Думы, что два дредноута будут куплены, и передайте также, что от этой покупки морскому министру не будет никакой личной выгоды.

Для покупки назначили адмирала Стеценко, на которого указывала Дума, известного своей неподкупной честностью.

Встретив меня на свадьбе князя Феликса Юсупова, Григорович сказал:

– Я надеюсь, что теперь вы нами довольны.

Общее впечатление зимой 1913–1914 года было такое, точно высшее петербургское общество вдруг прозрело. Всюду были разговоры о Распутине и всех он волновал. То, что в думской среде говорилось два года назад, докатилось и до придворных кругов. Такие люди, которые раньше строго молчали обо всем, даже известном им в царской семье, из чувства ли порядочности или просто уважения к своему государю, говорили теперь – некоторые со страхом, другие с отвращением, третьи с улыбкой – об этом человеке. Привожу здесь характерные рассказы о том, каким неограниченным влиянием пользовался Распутин. Однажды наследнику оказалось необходимым сделать небольшую операцию. Лейб-хирург Федоров приготовил нужное в операционной комнате Зимнего дворца, отправился звать наследника. Каков же был его ужас, когда он увидел, что все приготовленное, тщательно дезинфицированное им (бинты, перевязочный материал и т. д.), оказалось покрытым какой-то грязной принадлежностью туалета. На вопрос к своему помощнику, что это значит, он получил ответ, что приходил Григорий Ефимович, молился и крестился и покрыл все приготовленное к операции своей одеждой. Федоров отправился к государю с жалобой, но государь отнесся довольно снисходительно.

В продолжение весны вся сессия Думы прошла в борьбе с министром внутренних дел Маклаковым, который, делая ряд незаконных распоряжений, назначил недостойных лиц в губернаторы, а в Царском приобретал все большее влияние. По сведениям из придворных сфер, он там разыгрывал роль шута. Рассказывал веселые анекдоты, передразнивал разных лиц, подражал звукам животных; перед великими княжнами изображал влюбленную пантеру, вообще, был там свой человек, а в обществе, как представитель власти, заслужил презрение. Сессия Думы продолжалась очень долго, до самого лета. Работа ее была значительно заторможена продолжавшимся бойкотом со стороны правительства.

В мае месяце члены комиссии по обороне отправились в Ревель для осмотра работ доков и укреплений. Это совпало с приездом в Петербург английской эскадры под командой адмирала Битти. В виду такого совпадения и неизбежности посещения членами Думы английской эскадры в Ревеле, что носило бы характер почетной встречи до приезда их в столицу, я испросил доклад у государя, чтобы осведомиться о его мнении, как в данном случае надлежит Думе поступить.

Государь нашел, что нам необходимо посетить эскадру в Ревеле, и дал свое разрешение на возможно предупредительные и любезные речи. Имея высочайшую санкцию, мы в довольно большом составе, причем в наличии был весь президиум Думы, отправились на крейсере «Богатырь» под конвоем миноносца «Генерал Кондратенко» в Ревель и были встречены салютами русской эскадры и английской, причем адмирал Битти на броненосце «Lion» поднял русский национальный флаг в честь Гос. Думы. Немедленно же прибыл флаг-капитан адмирала с приглашением к завтраку на «Lion». Я решил свою приветственную, речь сказать по-русски и просил переводить члена Думы Звегинцева.

Когда я окончил речь, адмирал Битти обратился к Звегинцеву с просьбой быть переводчиком его ответа. На что, как было условлено, Звегинцев сказал: «Это вовсе не нужно, так как председатель Думы понимает английскую речь и ею владеет».

На этот ответ адмирал Битти и все присутствующие командиры других судов и офицеры протянули: «О, о, о…,», затем дали понять, что они оценили желание председателя Думы говорить англичанам на языке своей страны. Потом самые офицеры, показывая членам Думы свой великолепный корабль, говорили, что в виду неизбежного союза с Россией пора англичанам изучать русский язык.

После торжеств на английских судах и осмотра ревельских укреплений члены Думы предприняли поездку по шхерам с заходом в порт Ганге, а английская эскадра направилась в Петербург.

Присутствие в Ревеле целой депутации от Гос. Думы с председателем произвело на англичан большое впечатление. Они поняли это как особую любезность по отношению к ним. Об этом писали во всех газетах.

В Германии же это произвело переполох. Ее обеспокоил визит англичан, а тем более присутствие в Ревеле народных представителей. Может быть это, а также приезд французов, ускорили объявление войны. Говорят, Вильгельм сказал: «jetzt oder niemals».[89]89
  Теперь или никогда.


[Закрыть]

4 июня 1914 года газеты принесли известие, что Распутин убит. Какая-то уродливая безносая женщина подошла к нему в селе Покровском, Тобольской губернии, и «пырнула» его ножом в живот. Распутин послал в Царское телеграмму: «Какая-то стерва пырнула меня в живот ножом». Это сделала бывшая его поклонница. Она заявила, что хотела его убить за то, что он обманывал всех, за то, что он ложный пророк, что задумала это она сама и сообщников не имеет. В газетах писали, что благословил ее на это дело Илиодор, но она отрицала. Истеричная женщина на допросе то плакала, то была очень возбуждена. Газеты обрадовались случаю и опять начали писать о похождениях Распутина; вспоминали все старое, забытое. Писали, что выехал лейб-хирург Федоров, что поехали из Петербурга поклонницы, в том числе и Вырубова, что у Распутина началась агония. Однако, ликование оказалось преждевременным. Следующие известия были, что Распутин твердит: «Выживу, выживу». Ему действительно становилось лучше, и писать о нем прекратили.

В результате он все-таки выжил.

Внимание было отвлечено приездом к нам гостей дружественных держав, моряков – англичан и французов. Их широко и гостеприимно принимали в Петербурге, и – пока офицеров и матросов кормили обедами – дипломаты сговаривались, и тройственное согласие превратилось, по-видимому, в союз.

На возвратном пути из Ревеля группа членов Думы заехала по настоянию адмирала Эссена в Ганге, порт Финляндии против Ревеля. Там была устроена великолепно оборудованная гавань на случай большого десанта для немцев. Финляндцы объяснили это, как сооружение для торговых судов, и говорили, что истратили десять миллионов марок. Однако, при осмотре становилось очевидным, что все это было сооружено для десанта. Окружающие же эту гавань выступы берега, на которых еще Петр Великий определил устроить форты, оставались неукрепленными.

Эссен просил об этом доложить государю, что я и сделал в своем докладе по окончании сессии. Государь ничего об этом не знал. Эссен говорил, что он, во всяком случае, если будет война, взорвет все эти сооружения. В первый же день объявления войны он это и сделал.

VIII

Объявление войны. – Непорядки в Красном Кресте. – На Варшавском вокзале. – Сапоги для армии и министр Н. А. Маклаков. – Государь во Львове.

Австрийский престолонаследник[90]90
  Австрийский престолонаследник и его смерть 15/VI 1914 г. – М. Н. Покровский считает, что «убийство Франца-Фердинанда было спровоцировано русским генеральным штабом». Ссылаясь на разоблачения бывшего начальника сербской разведки полк. Дмитриевича, он рассказывает, как в мае 1914 г. «в Белграде была получена депеша, адресованная русским генеральным штабом сербскому генеральному штабу и гласившая, будто бы Вильгельм и Франц-Фердинанд на свидании в Конопшите решили в ближайшее время напасть на Сербию. Душой проекта является Франц-Фердинанд. Его поездка в Боснию, якобы на маневры, есть не что иное, как подготовка к нападению на Сербию, и самые маневры – только ширма для сосредоточения войск на сербской границей Спровоцированный сербский генеральный штаб организовал убийство Франца-Фердинанда в Сараеве, после которого последовал ультиматум, предъявленный Австрией Сербии, знаменовавший начало мировой империалистической войны 1914–1918 гг. (См. М. Н. Покровский: «Очерки по истории рев. движения в России XIX и XX вв.»).


[Закрыть], глава военной партии, угнетатель славян в Боснии и Герцеговине, был убит 15 июня в Сараеве патриотом славянином. С ним вместе погибла и его жена. Австрия обвинила в том сербское правительство. После нот и ультиматумов вспыхнула война. Австрийцы перешли Дунай. Сербы покинули Белград и отступили в глубь страны.

Последние дни перед войной застали меня в Наугейме, где я лечился.

Вернувшись из-за границы, я узнал, что накануне несколько раз звонил по телефону военный министр Сухомлинов, и, осведомившись, что меня ожидают в Петербурге с часа на час, просил немедленно ему позвонить, когда я приеду. Я вызвал к телефону военного министра. Генерал Сухомлинов заявил, что ему необходимо видеть меня немедленно, не взирая ни на какие обстоятельства, сам же он приехать не может, в виду массы дела. Я тотчас же отправился, и вот какой произошел разговор:

– Я вызвал вас к себе, – сказал Сухомлинов, – потому что нахожусь в безвыходном положении. Представьте себе, ужас какой. Государь император внезапно заколебался и приказал приостановить мобилизацию[91]91
  Колебание Николая II и приказ его о приостановлении мобилизации. – В ежедневной записи б. м-ва ин. дел «о начале войны» приведена телеграмма Вильгельма II, отпр. 13/VII Николаю II с сообщением, что им принимаются меры к достижению соглашения между Австрией и Россией. В ответной телеграмме от 15/VII Николай просит Вильгельма сделать все возможное для предотвращения войны. 16/VII произошел новый обмен телеграммами между Николаем и Вильгельмом, причем последний потребовал прекращения военных приготовлений России и рекомендовал России остаться только зрителем австро-сербского конфликта. 17 июля Николай II дал приказание об отмене общей мобилизации, решенной за несколько дней ранее по настоянию министерства ин. дел и генерального штаба.
  В этот же день после совместного обсуждения создавшегося положения м-р ин. дел, военный м-р и нач. ген. штаба, а также м-р земледелия Кривошеин решили воздействовать на Николая II и провести общую мобилизацию. После доклада С. Д. Сазонова царю им была разрешена общая мобилизация, и ген. штаб поспешил ее немедленно объявить, дабы не произошло новой задержки со стороны царя.


[Закрыть] военных округов, назначенных для действий против австрийцев. Чем объяснить такое решение – я положительно не знаю. В случае настойчивого его повеления положение может стать катастрофическим. Все карточки и мобилизационные распоряжения уже разосланы на места. Вернуть их не представляется возможным, и всякая задержка в деле будет гибельна. Что делать? Посоветуйте..

– Я должен вам доложить, – ответил я министру, – что объявление нам войны Германией совершенно неизбежно и, если произойдет малейшее замедление, то германцы перейдут границу без сопротивления. Проезжая через Вержболово, я уже видел по всей границе кордон германской кавалерии, одетый в защитный цвет и вполне готовый к военным действиям. Все это вы безотлагательно должны довести до сведения государя.

– А я, наоборот, требую, чтобы вы, Михаил Владимирович, немедленно испросили аудиенцию в Петергофе и лично доложили об этих обстоятельствах его величеству.

– Я с радостью готов это исполнить, но время не терпит, минуты терять нельзя, между тем процедура испрошения доклада длительная. Надо ехать вам и немедленно.

– Но я уже несколько раз и по телефону и лично об этом говорил. Ясно, что он мне не доверяет. Я положительно теряюсь, что делать?

Я посоветовал немедленно ехать к министру иностранных дел Сазонову. Мы застали его собирающимся в Петергоф. По-видимому, он ничего не знал о новых настроениях царя. Мы ознакомили Сазонова с обстоятельствами дела, при этом я просил официально Сазонова передать императору, что я, как глава народного представительства, категорически заявляю, что народ русский никогда не простит проволочку времени, которая вовлечет страну в роковые осложнения. По-видимому, доклад министра иностранных дел, подкрепленный вескими документами военного министра и председателя Думы, произвел надлежащее действие, и государь император отказался от своих настроений, преодолел их, и мобилизация не была остановлена и продолжала протекать в нормальном порядке.

Характерно здесь отметить, что слух о приостановке мобилизации произвел самое тяжелое впечатление среди войск петербургского гарнизона. Целый ряд офицеров посещали меня, требуя решительного ответа: будет ли отсрочка мобилизации или нет, причем настроение их к верхам власти было далеко не дружелюбное, и отказ от мобилизации несомненно грозил бы довольно опасными осложнениями.

В Петербурге происходили непрерывные манифестации. Обычно они направлялись к сербскому посольству, помещающемуся на Фурштадтской улице, против моей квартиры. Толпа ежедневно подходила и к моему подъезду и требовала, чтобы я выходил. Я выходил на балкон, а раз вечером, когда требования были очень настойчивыми, пришлось сойти вниз на улицу к толпе с некоторыми, бывшими у меня в то время, членами Думы. Меня просили встать на свободный автомобиль и сказать речь.

В день манифеста о войне с Германией огромная толпа собралась перед Зимним дворцом. После молебна о даровании победы, государь обратился с несколькими словами, которые закончил торжественным обещанием не кончать войны, пока хоть одна пядь русской земли будет занята неприятелем. Громовое «ура» наполнило дворец и прокатилось ответным эхом в толпе на площади. После молебствия государь вышел на балкон к народу, за ним императрица. Огромная толпа заполнила всю площадь и прилегающие к ней улицы, и когда она увидела государя, ее словно пронизала электрическая искра, и громовое «ура» огласило воздух. Флаги, плакаты с надписями: «Да здравствует Россия и славянство» склонились до земли, и вся толпа, как один человек, упала перед царем на колени. Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды зашикали, но шум толпы, несмолкавшее «ура», не дали ему говорить. Он опустил голову и стоял некоторое время, охваченный торжественностью минуты единения царя с своим народом, потом повернулся и ушел в покои.

Выйдя из дворца на площадь, мы смешались с толпой. Шли рабочие. Я остановил их и спросил, каким образом они очутились здесь, когда незадолго перед тем бастовали и чуть ли не с оружием в руках предъявляли экономические и политические требования. Рабочие ответили:

– То было наше семейное дело. Мы находили, что через Думу реформы идут очень медленно. Но теперь дело касается всей России. Мы пришли к своему царю, как к нашему знамени, и мы пойдем с ним во имя победы над немцами.

26 июля 1914 года были созваны Гос. Дума и Гос. Совет. Перед занятиями государь принял их в Зимнем Дворце. Поехали все, даже трудовики. Патриотическое чувство охватило всех и заставило забыть партии. В Николаевском зале собрались все министры и высшие чины Двора, весь Гос. Совет и Гос. Дума.

Государь вошел с главнокомандующим великим князем Николаем Николаевичем[92]92
  Николай Николаевич (р. в ноябре 1856 г.) – вел. кн., дядя б. императора Николая II (двоюродный брат Александра III). Участвовал в русско-турецкой войне 1877–78 гг.; с 1905 по 1908 г. – председатель вновь образованного совета государственной обороны; с 1905 г. – главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа; главнокомандующий сухопутных и морских сил русской армии во время империалистической войны (июль 1914 г. по август 1915 г.). Был снят с поста главнокомандующего по настоянию Распутина и Ал. Федоровны, боявшихся влияния Николая Николаевича на царя. После снятия – наместник Кавказа и главнокомандующий кавказской армией до Февральской революции (с августа 1915 г. по 1917 г.). После Февральской революции назначен Вр. Правительством верховным главнокомандующим, но вскоре был заменен генералом Алексеевым. Эмигрировал за границу и после расстрела Николая и вел. князей выдвинут монархической эмигрантщиной кандидатом на русский престол.


[Закрыть] и обратился со следующими словами:

– Приветствую вас в нынешние знаменательные и тревожные дни, переживаемые всей Россией. Германия, а затем и Австрия объявили войну России. Тот огромный подъем патриотических чувств любви к родине и преданности престолу, который, как ураган, пронесся по всей земле нашей, служит в моих глазах, и думаю, и в ваших – ручательством в том, что наша великая матушка Россия доведет ниспосланную богом войну до желанного конца. В этом же единодушном порыве любви и готовности на всякие жертвы, вплоть до жизни своей, я черпаю возможность поддерживать свои силы и спокойно и бодро взирать на будущее. Мы не только защищаем свою честь и достоинство в пределах земли своей, но боремся за единокровных братьев-славян. И в нынешнюю минуту я с радостью вижу, что объединение славян происходит также крепко и неразрывно со всей Россией. Уверен, что вы все, каждый на своем месте, поможете мне перенести ниспосланные испытания и что все, начиная с меня, исполнят свой долг до конца. Велик бог земли русской!

– Ура! – пронеслось по залу.

Затем сказал речь исполняющий обязанности председателя Гос. Совета Голубев[93]93
  Голубев, Ив. Як. (1841–1918) – статс-секретарь, председатель Департамента гражданских и духовных дел старого (до 1905 г.) Гос. Совета. С 1906 г. член Гос. Совета и товарищ председателя. Открывал Гос. Думы II, III и IV созывов. В начале 1917 г., заподозренный в сочувствии прогрессивному блоку, не был вновь назначен присутствующим чл. Гос. Сов. В дальнейшем от политической деятельности отошел.


[Закрыть] (Акимов[94]94
  Акимов, M. Г. (184? —1914) – с 1894 по 1905 г. служил в судебном ведомстве. В 1905 г. – министр юстиции, принимал участие в подготовке выборов в I Гос. Думу, аресте петербургского Совета Рабочих Депутатов, подготовке политических процессов и т. д. Перед созывом Думы А. вместе с Витте получил отставку (апрель 1906 г.) и назначен член. Гос. Совета, а с 10 апреля 1906 г. – председат. Гос. Совета. А. принимал участие в выработке закона 3 июня 1907 года.


[Закрыть] был болен и вскоре умер). После него речь говорил я:

– Ваше императорское величество, с глубоким чувством и гордостью вся Россия внимала словам русского царя, призывающего свой народ к полному с ним единению в трудный час ниспосланных отечеству испытаний. Государь, Россия знает, что воля и мысли ваши всегда были направлены к дарованию стране условий спокойного существования и мирного труда и что любвеобильное сердце ваше стремилось к устойчивому миру во имя охраны дорогой вам жизни ваших подданных. Но пробил грозный час. От мала до велика все поняли значение и глубину развернувшихся исторических событий. Объявлена угроза благополучию и целости государства, оскорблена народная честь, – а честь народная нам дороже жизни. Пришла пора явить всему миру, как грозен своим врагам русский народ, окруживший несокрушимою стеной своего венценосного вождя с твердой верой в небесный промысел. Государь, настала пора грозной борьбы во имя охраны государственного достоинства, борьбы за целость и неприкосновенность русской земли, и нет ни в ком из нас ни сомнений, ни колебаний. Призванное к государственной жизни по воле вашей, народное представительство ныне предстало перед вами. Гос. Дума, отражающая в себе единодушный порыв всех областей России и сплоченная одною объединяющею всех мыслью, поручила мне сказать вам, государь, что народ ваш готов к борьбе за честь и славу отечества. Без различия мнений, взглядов и убеждений Гос. Дума от лица русской земли спокойно и твердо говорит своему царю: «Дерзайте, государь, русский народ с вами и, твердо уповая на милость божию, не остановится ни перед какими жертвами, пока враг не будет сломлен и достоинство России не будет ограждено».

У государя были слезы на глазах. Он ответил:

– Сердечно благодарю вас, господа, за проявленные вами патриотические чувства, в которых я никогда не сомневался и проявленные в такую минуты на деле. От всей души желаю вам всякого успеха. С нами бог.

Государь перекрестился, за ним все присутствующие и запели: «Спаси, господи, люди твоя».

Подъем был необычайный. Великий князь Николай Николаевич подошел ко мне, обнял меня и сказал:

– Ну, Родзянко, теперь я тебе друг по гроб. Все для Думы сделаю. Скажи, что надо.

Я воспользовался этим и попросил возобновить газету «Речь», которую великий князь распорядился закрыть за антипатриотические статьи против Сербии.

– Милюков наглупил, – сказал я, – и сам не рад. Возьмите с него слово, и он изменит направление. А газеты теперь нам так будут нужны.

На другой день «Речь» была открыта, и орган Милюкова во время войны поддерживал национальное направление.

После приема во дворце депутаты отправились в Таврический дворец. Там был сперва молебен, затем заседание, на котором присутствовали все министры и дипломаты дружественных держав. Хоры были набиты публикой.[95]95
  Речь председателя Г. Думы: «Государю императору благоугодно было в трудный час, переживаемый отечеством, созвать Гос. Думу во имя единения русского царя с верным ему народом. Гос. Дума ответила своему государю на его призыв на сегодняшнем высочайшем приеме. Мы все знаем хорошо, что Россия не желала войны, что русский народ чужд завоевательных стремлений, но самой судьбе угодно было втянуть нас в военные действия. Жребий брошен, и во весь рост встал перед нами вопрос об охране целости и единства государства. В этом небывалом еще в мировой истории стремительном круговороте событий отрадно видеть то величие и преисполненное достоинства спокойствие, которое охватило всех без исключения и которое ярко подчеркивает перед всем миром величавую силу русского духа. Спокойно и без задора мы можем сказать нападающим на нас: «Руки прочь! Не дерзайте касаться нашей святой Руси». Народ наш миролюбив и добр, но страшен и могуч, когда вынужден за себя постоять. «Смотрите, – можем мы сказать, – вы думали, что нас разделяют раздор и вражда, а, между тем, все народы, населяющие Россию, слились в одну братскую семью, когда общему отечеству грозит беда».
  И не повесит головы в унынии русский богатырь, какие бы испытания ни пришлось ему переживать. Все вынесут его могучие плечи, и, отразив врага, вновь засияет миром, счастьем и довольством единая, нераздельная родина во всем блеске своего несокрушимого величия. Гг. члены Гос. Думы! В этот час наши мысли и пожелания там, на границах наших, где бестрепетно идет в бой наша доблестная армия, наш славный флот. Мы мысленно там, где наши дети и братья с присущей им доблестью защищают наше отечественное величие. Помоги им, всевышний господь, укрепи их и защити, а наши горячие пожелания успеха и славы будут всегда с ними, нашими героями. Мы, оставшиеся дома, должны работать, не покладая рук, в деле обеспечения оставшихся без своих кормильцев семей, и пусть в армии нашей знают, что не только на словах, но и на деле мы не допустим их до нужды».


[Закрыть]

После председателя Думы говорил председатель Совета министров Горемыкин, потом министр иностранных дел Сазонов. Ему устроили овацию, видимо сильно его взволновавшую. Он долго не мог начать свою великолепную речь. Говорят, ее написал князь Г. Н. Трубецкой.

Сазонов закончил речь со слезами в голосе, и опять его бурно приветствовала вся Дума, встав со своих мест.

За ним министр финансов Барк[96]96
  Барк, П. Л. – занимал пост министра финансов с 30/1 1914 года по март 1917 г. Был чл. Гос. Совета. В министры прошел при поддержке Распутина, выполнявшего в данном случае волю Мануса и его кружка (см. прим. 161). Б. был большим специалистом по части ведения переговоров с союзными правительствами на предмет получения займов для нужд войны. Б. подписался под коллективным письмом министров по поводу смещения Ник. Ник., чем вызвал большое неудовольствие Распутина и Александры Федоровны. Однако, по настоянию Мануса, Распутин не довел дело до смещения Барка.


[Закрыть] доложил Думе о блестящем состоянии финансов. Хранившиеся в Берлине деньги были вовремя вывезены. Это заявление было встречено большим одобрением.

После министров говорили депутаты всех партий и национальностей. Все слилось в одном крике: постоять за целость и достоинство родины. Особенно сильна была речь латыша, который заявил:

– Неприятель в каждой нашей хижине найдет своего злейшего врага, которому он может отрубить голову, но и от умирающего он услышит: «Да здравствует Россия».

В день выступления Преображенского полка у Преображенского собора на площади днем был молебен для всего войска. Картина была величественная. В соборе не хватало мест, и полк был выстроен на площади в виде каре. Преображенцы выглядели молодцами. Когда полк проходил в казармы, толпа перед ним снимала шапки. На проводах на вокзале каждый вагон встречали криками «ура». С таким же подъемом провожали и другие части.

После исторического заседания 26 июля[97]97
  «Историческое заседание Гос. Думы» 26/VII 1914 г. – Милюков по этому поводу говорил в следств. комиссии следующее: «Несмотря на разницу во взглядах на внешнюю политику и на способы борьбы во внутренней политике, – мы, при начале войны, совершенно определенно стали на точку зрения поддержки правительства и именно, таким образом, реагировали в заседании 26 июля, создавши атмосферу общего единодушия» («Падение царского режима», т. VI. ГИЗ. 1926 г.). Однако, полного единодушия, какого хотелось буржуазии, не было. С.-д. фракция Думы декларировала против войны и покинула заседание до голосования вопроса о кредитах на войну и о доверии правительству. В декларации с.-д. фракции говорилось: «Настоящая война порождена политикой захватов, является войной, ответственность за которую несут правящие всех воюющих теперь стран»… Сознательный пролетариат воюющих стран не мог помешать возникновению войны… Но мы глубоко убеждены в том…, что эта война окончательно раскроет глаза народным массам Европы на действительные источники насилий и угнетений, от которых они страдают, и что теперешняя вспышка варварства будет в то же время и последней вспышкой». Меньшевистская часть с.-д. фракции скатилась к оборончеству, и лишь депутаты большевики продолжали борьбу против империалистической войны и ее вдохновителей.


[Закрыть] Дума была распущена.

После первых боев начали приходить известия с фронта о возмутительной постановке санитарного дела по доставке раненых с фронта. Неразбериха была полная. В Москву приходили товарные поезда, где лежали раненые без соломы, часто без одежды, плохо перевязанные, не кормленные несколько дней. В то же время из отрядов Елизаветинской общины моя жена, попечительница ее, получала известия, что такие поезда проходят мимо их отряда и даже стоят на станциях, а сестер в вагоны не пускают, а стоят они без дела, не развернувшись. Между военным ведомством и ведомством Красного Креста было соревнование. Каждое ведомство действовало самостоятельно, и не было согласованности.

Всех хуже была подача первой помощи у военного ведомства: не было ни повозок, ни лошадей, ни перевязочных средств, а между тем другие организации вперед не пускались. Не было другого выхода, как довести все это до сведения в. к. Николая Николаевича Я отправил ему письмо, в котором указывал на следующее: всеобщий патриотический подъем вызвал к жизни целый ряд добровольных санитарных организаций. Но эти добровольные организации становятся как бы на дороге пресловутым начинаниям военно-санитарного ведомства с Евдокимовым во главе. Чувствуя, что добровольные организации значительно выше по своим качествам, но не желая в этом сознаться, он принимает давно излюбленный прием проволочек, задержек и тормозов. Между тем, раненые ждать не могут, их надо перевязывать и лечить, надо снабжать наступающие в боевой линии части войск летучими отрядами и перевязочными средствами. Терять времени невозможно.

Так как соглашения между военно-санитарным ведомством и добровольческими организациями быть не может, то необходимо возглавить всю санитарную часть армии и тыла одним лицом с диктаторскими правами, которому и поручить привести дело в надлежащий порядок.