Текст книги "Крушение империи"

Автор книги: Михаил Родзянко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

V

Торжество по случаю 300-летия дома Романовых. – Изгнание Распутина из собора. – Радко-Дмитриев в Петербурге.

В Думе начали упорно говорить, что Распутин опять появился в Петербурге. Я получил бумагу из Царицына со многими подписями, в которой просили принять меры и сообщали, что жителям Царицына известно, будто Распутин находится у В. К. Саблера и снова бывает при Дворе. Я послал эту бумагу Саблеру с письмом, прося дать этим лицам исчерпывающий ответ. Саблер ответил письменно довольно неприятным тоном, что Распутина он не видал и с ним ничего общего не имеет. Вслед за его письмом ко мне официально приехал новый министр внутренних дел Маклаков[53]53
  Маклаков, Н. А. – министр вн. дел с декабря 1912 г. по июль 1915 г., чл. Гос. Совета. При его содействии палач ленских рабочих Трещенков избежал суда. Проводил яркую реакционную политику. Крайний реакционер, противник Гос. Думы и неоднократно выступал за ее разгон. В этом смысле М. влиял на царя путем посылки ему писем. Пытался поставить на обсуждение вопрос об изменении основных госуд. законов, которые он считал слишком либеральными. После отставки получил 20 000 руб. на устройство квартиры; в конце 1916 г. и в начале 1917 г. принял активное участие в кружке правых Римского-Корсакова (Макаров, Кульчицкий, Голицын, Ширинский-Шахматов и др.). По поручению царя написал манифест о роспуске Г. Думы. В декабре написал письмо царю, в котором указывал, что династия в опасности и что требуются крутые меры. Был намечен председателем монархического съезда, состоявшегося в конце 1916 г. в Петрограде. Перед самым февральским переворотом намечался Николаем II к роли диктатора, который сможет справиться с растущим революционным и оппозиционным движением и отстоять монархию. (См. «Падение царского режима», тт. III, V. Допросы Н. А. Маклакова от 1/V, 14/VI и 21/VI 1917 г.).


[Закрыть] и заявил, что государю императору известно, будто в Думе готовят опять запрос по поводу Распутина, и что председатель этот запрос поддерживает. Государь поручил Маклакову передать, что это ему не нравится и он не желает, чтобы вопрос о Распутине вновь поднимался в Думе. Я ответил Маклакову, что ничего подобного нет, а что, вероятно, донес об этом Саблер, и рассказал ему о письме из Царицына. В скором времени на обеде у Коковцова я встретился с Саблером и высказал ему свое негодование по поводу того, что он позволил себе извратить жалобу царицынских граждан на присутствие Распутина в доме обер-прокурора синода. Саблер был чрезвычайно сконфужен и в замешательстве заверял, что я не так его понял.

С своей стороны, я предупредил Саблера, что буду иметь всеподданнейший доклад по этому делу. При первом же докладе я представил дело в таком виде:

«Бью вашему величеству челом на обер-прокурора св. синода в том, что он преднамеренно ввел вас в заблуждение относительно петиции царицынских граждан, покрытой чуть ли не пятьюстами подписей. Раз жалоба касалась действий обер-прокурора, то, ведь, нормальный порядок требует, чтобы это дело было передано первоисточнику, т. е. самому обер-прокурору – напрасно он на это жаловался вашему величеству. Что же касается второй стадии дела, переданной мне по высочайшему повелению Н. А. Маклаковым, то здесь уже сплошной вымысел. Настроение Думы совершенно неверно истолковано: о Распутине разговоры в Думе затихли, никаких запросов о нем не предполагается делать, и поэтому я считаю, что г. обер-прокурор св. синода просто наклеветал на меня, в каких целях – мне, конечно, неизвестно».

Государь, внимательно выслушав мой доклад, вполне согласился с моими доводами.

На том же докладе я воспользовался милостивым расположением государя и доложил ему дело о священнике Дмитриеве.

Священник Дмитриев, член Г. Думы III созыва, за свою принадлежность к партии октябристов, после окончания сессии подвергся преследованиям екатеринославского архиерея Агапита. Последний лишил его места, отстранил его от преподавания в гимназии. Несчастный священник остался без куска хлеба, на руках бывших прихожан, которые содержали его из милости, и терпел преследования. Я ходатайствовал о восстановлении священника Дмитриева во всех правах. Государь записал все это в книжку, обещав удовлетворить ходатайство, что действительно и совершилось.

Несмотря на то, что при докладе пришлось затронуть щекотливый вопрос о Распутине, аудиенция окончилась милостиво, и, когда я попросил позволения при романовских торжествах[54]54
  Романовские торжества происходили 21, 22 и 23 февраля 1913 г. Царь, по обыкновению, дал народу «милость», принял в Зимнем дворце депутации от дворянских обществ, губ. земств, биржевых комитетов, купеч. об-в и т. д. В Дворянском собрании в присутствии царя состоялся бал петерб. дворянства. Родзянко, как председ. Г. Думы, получил приветственные телеграммы от народных собраний Сербин. Болгарии и Греции. В Москве празднования происходили с участием царя 25, 26 и 27 мая.


[Закрыть] сказать приветственное слово, его величество разрешил мне это[55]55
  Никаких речей на этих торжествах, согласно церемониалу, не должно было быть.


[Закрыть].

Торжества назначены были в феврале. В то время в Думе стали ходить слухи, будто Государственный Совет намеревается преподнести императорской семье икону. Проверив этот слух, члены Думы решили, что и они не должны отстать от Г. Совета.

Я собрал сеньорен-конвент, на котором согласились, что Дума должна преподнести икону царской семье. Был командирован Щепкин, секретарь председателя Думы, в Москву к профессору Остроухову, который указал на чудный, редкий старинный образ. Тот же Остроухов предложил купить старинный плат, на котором изображена встреча Михаилом Феодоровичем своего отца Филарета Никитича, въезжающего в Москву. Плат этот длиной в двадцать четыре аршина из белого холста, по которому шелками вышиты процессии бояр и боярынь в разнообразных и разноцветных костюмах, рынды с оружием, Филарет, выходящий из колымаги, крестьяне с хлебом-солью, Михаил Феодорович, простирающийся ниц перед отцом; вдали Москва, Кремль и купола церквей, а над всем этим пресвятая троица и ангелы, трубящие славу. Купили под старинный рисунок парчу и сделали два футляра. Они перевязывались длинными золотыми шнурами, на концах которых висели старинные орлы с драгоценными камнями и золотые кисти. Все вышло очень красиво и подходило к случаю. Дума одобрила и согласилась пополнить излишек истраченной суммы.

В день открытия романовских торжеств, которые начались с литургии и молебна в Казанском соборе, которые совершал патриарх Антиохийский в облачении, пожалованном ему государем, мне сообщили, что Г. Думе отведено неподходящее ее достоинству место. Действительно, оказалось, что Г. Дума была поставлена далеко сзади не только Г. Совета, но и сената. Если романовские торжества должны были носить характер народного празднества, то нельзя было забывать, что в 1613 году народ в лице земского собора, а не группа сановников избрала царем Михаила Феодоровича Романова.

Я указал на это обер-церемониймейстеру барону Корфу и графу Толстому и после неприятного спора добился того, что сенат должен был уступить нам свое место и был отодвинут значительно в глубь собора. Покончив с этим делом, я вышел на паперть отдохнуть, так как до приезда членов Думы было достаточно времени. Должен оговориться: чтобы упрочить «занятую позицию», я оцепил места депутатов наличным составом приставов Г. Думы. Не прошло и десяти минут, как за мной прибежал взволнованный старший пристав барон Ферзен и доложил, что, не взирая на протесты его и его помощника, какой-то человек в крестьянском платье и с крестом на груди встал впереди Г. Думы и не хочет уходить. Догадавшись, в чем дело, я направился в собор к нашим местам и там, действительно, застал описанное бароном Ферзеном лицо. Это был – Распутин. Одет он был в великолепную темно-малинового цвета шелковую рубашку-косоворотку, в высоких лаковых сапогах, в черных суконных шароварах и такой же черной поддевке. Поверх платья у него был наперсный крест на золотой художественной цепочке. Подойдя к нему вплотную, я внушительным шопотом спросил его:

– Ты зачем здесь?

Он на меня бросил нахальный взгляд и отвечал:

– А тебе какое дело?

– Если ты будешь со мной говорить на «ты», то я тебя сейчас же за бороду выведу из собора. Разве ты не знаешь, кто я? Я председатель Г. Думы!

Распутин повернулся ко мне лицом и начал бегать по мне глазами: сначала по лицу, потом в области сердца, а потом опять взглянул мне в глаза. Так продолжалось несколько мгновений.

Лично я совершенно не подвержен действию гипноза, испытал это много раз, но здесь я встретил непонятную мне силу огромного действия. Я почувствовал накипающую во мне чисто животную злобу, кровь отхлынула мне к сердцу, и я сознавал, что мало-помалу прихожу в состояние подлинного бешенства.

Я в свою очередь начал прямо смотреть в глаза Распутину и, говоря без каламбуров, чувствовал, что мои глаза вылезают из орбит. Вероятно, у меня оказался довольно страшный вид, потому что Распутин начал как-то ежиться и спрашивал:

– Что вам нужно от меня?

– Чтобы ты сейчас убрался отсюда, гадкий еретик, тебе в этом святом доме нет места.

Распутин нахально отвечал:

– Я приглашен сюда по желанию лиц более высоких, чем вы, – и вытащил при этом пригласительный билет.

– Ты известный обманщик, – возразил я: – верить твоим словам нельзя. Уходи сейчас вон, тебе здесь не место…

Распутин искоса взглянул на меня, звучно опустился на колени и начал бить земные поклоны. Возмущенный этой дерзостью, я толкнул его в бок и сказал:

– Довольно ломаться. Если ты сейчас не уберешься отсюда, то я своим приставам прикажу тебя вынести на руках.

С глубоким вздохом и со словами: «О, господи, прости его грех», Распутин тяжело поднялся на ноги и, метнув на меня злобный взгляд, направился к выходу. Я проводил его до западных дверей, где выездной казак подал ему великолепную соболью шубу, усадил его в автомобиль, и Распутин благополучно уехал.

Этот эпизод был рассказан гораздо позже летом 1913 года самим Распутиным члену Думы Ковалевскому[56]56
  Ковалевский Е. П. (р. в 1865 г.) – землевладелец, октябрист, чл. III и IV Гос. Думы. Тов. председателя думской комиссии по народному образованию. Служил в министерстве народного просвещения. Автор одного из министерских проектов всеобщего обучения. Важнейшие труды его: «Народное образование в России»; «Народное образование в С. Ш. Америки» и др.


[Закрыть], который случайно ехал с ним в одном поезде. Распутин начал с того, что бранил меня и спрашивал, за что члены Думы любят своего председателя, а потом сказал: «Он нехороший человек. Вы знаете, что он сделал во время торжеств? Он меня даже из Казанского собора выгнал, а не спросил, что сам царь сказал мне, чтобы я там был».

Ковалевский, рассказывая мне об этой встрече, добавил: «Я, признаться, не верил вам, думал, что вы прихвастнули, когда говорили, что выгнали его из храма».

На поздравлении во дворце, где присутствовала вся Дума, я сказал свое приветственное слово и поднес икону и плат, который держали развернутым за мной товарищи председателя. Особенно же знаменательно казалось то, что никто не говорил приветствий, так как официально было заявлено, что речей не будет[57]57
  Речь Родзянки: «Тому назад три века, когда казалось, что русскому царству настал конец, велением небесного промысла и божьим благословением был призван на царство единодушным голосом народа державный предок ваш Михаил Феодорович Романов.
  Вдохновенный единением со своим венценосным вождем, под сенью святой православной церкви, русский народ грудью защитил родную землю от дерзновенных на нее вражьих посягательств. Велик был тогда царский подвиг – велик и сегодняшний торжественный день.
  Три века славного царствования дома Романовых свидетельствуют, что под скипетром державных преемников первого царя ныне царствующего дома святая Русь стойко пережила все посылаемые ей испытания, росла, крепла, ширилась и достигла современного своего величия.
  Любвеобильное сердце русских царей всегда радостно билось радостями и успехом отечества и преисполнялось тяжкой скорбью в годину бедствий и смут. Благо российского государя было народным благом, печаль его была народной печалью, а русский народ, как триста лет тому назад, так и теперь, благоговейно чтит и беззаветно любит своего царя.
  Великий государь, обширны царственные труды и заботы ваши о благе народа и неустанно ваше о нем попечение. Веря, как и встарь, что могущество родины в тесном единении царя со своим народом, веря в его государственный разум, вы призвали к законодательному строительству людей, избранных от населения. И народные избранники, члены Г. Думы, одушевленные монаршим доверием, безгранично счастливы лично повергнуть перед вашим императорским величеством всеподданнейшие поздравления по случаю высокознаменательного праздника русского государства.
  Примите же, государь, эту святую икону Христа спасителя как благословение народное, как видимый знак тех горячих молитв, которые сегодня возносятся во всех уголках России о здравии и благоденствии вашего величества и всей царствующей семьи.
  Да благословит вас всевышний, да сохранит он под небесным покровом своего помазанника на счастье и радость всей русской земли».


[Закрыть].

Балканская война с Турцией[58]58
  Балканская война с Турцией – началась осенью 1912 г. по инициативе русского царского правительства, имевшего целью захват Константинополя и проливов. Вопрос о войне с Турцией ставился в 1908 г. в феврале на совещании под председ. Столыпина. За войну был м-р ин. дел А. П. Извольский и генеральный штаб. Столыпин высказался категорически против войны, ссылаясь на неподготовленность и слабость России, только-что оправлявшейся от войны с Японией и революции. В 1911 г. после смерти Столыпина мысль о войне с Турцией опять стала разрабатываться и частично была осуществлена в войне балканских государств (Болгарии, Сербии, Греции) против Турции. При-этом имелось в виду, что слабые балканские государства не устоят против Турции, и тогда Россия окажет им «поддержку» и заберет себе Константинополь. Путем переговоров с Англией и уступок ей в центральной Азии и Персии, царское правительство подготовляло коалицию против Германии и захват проливов. Однако, ход войны, приведшей к поражению Турции и торжеству Болгарии, стремившейся к занятию Константинополя, заставил царское правительство забить отбой. Путем давлении на Болгарию со стороны Румынии удалось остановить движение Болгарии на Константинополь. На этом и закончилась неудачная попытка царского правительства захватить проливы. (См. «Красный Архив», №№ 8, 16, «Балканская война с Турцией»).


[Закрыть] была в полном разгаре. В Думе с большим вниманием и воодушевлением следили за геройской борьбой славян за свободу. Сочувствие к ним было полное. Оно росло одновременно с негодованием на промахи нашей дипломатии, и в особенности на министра иностранных дел Сазонова[59]59
  Сазонов, С. Д. – гофмейстер, чл. Гос. Совета, министр иностранн. дел правительства Николая II до июля 1916 г. Один из вдохновителей русского империализма и виновников империалистической войны. Сторонник захвата Дарданелл. Посол правит. Керенского в Лондоне. Сазонов был в числе м-ров, считавших, что правительство должно опираться на Гос. Думу и др. общ. организации. Этим он восстановил против себя большую часть Совета м-ров во главе с Горемыкиным. Сазонов стоял за «автономию» Польши, считая, что этой политикой удастся обезвредить влияние Германии в Польше. С. высказывался и против смены Ник. Ник. Отставка С. вызвана изменением курса внешней политики царя под влиянием Ал. Фед. с Распутиным и банковской клики, стоявшей за ними.


[Закрыть], который, по мнению думских кругов, заставил Россию играть ничтожную роль в международных событиях. Чувство всеобщего недовольства и национальной обиды, кроме Думы, высказывалось и в газетах всех направлений.

В марте 1913 года в Петербург приехал болгарский герой этой войны Радко-Дмитриев[60]60
  Радко-Дмитриев – окончил академию генерального штаба. Генерал болгарской армии. Болгарский посланник в Петрограде. В 1914 г. во время импер. войны командовал 7-м армейским корпусом, III армией, 2-м сиб. корпусом и XII армией. В конце войны уволен в резерв чинов Петроградск. военного округа и жил в Кисловодске. Убит в Пятигорске в октябре 1918 г.


[Закрыть] и председатель болгарского народного собрания[61]61
  Председателем болгарского народного собрания был Данев, болгарский политический деятель, лидер партии прогрессистов, председатель народного собрания в 1911–1913 гг. («О первой балканской войне» – см. «Кр. Архив», тт. VIII и XVI).


[Закрыть]. Их встречали славянские общества, толпа молодежи, многие члены Думы и устроили им овацию на вокзале. Кажется, на другой день их приезда получено было известие, что Адрианополь взят[62]62
  Взятие Адрианополя. Главные военные операции против Турции развернули болгарские армии. Армия ген. Иванова осадила Адрианополь, а армия ген. Радко-Дмитриева, прорвав турецкий фронт восточнее Адрианополя, заставила турецкие войска отступить. Собрав все свои силы, турки дали бой болгарской армии, закончившийся 22 октября победой болгар. Через 2 дня турки снова дали болгарам бой, на этот раз решающий, и снова потерпели поражение. Этим самым участь Адрианополя была решена. Турецкое правительство обратилось 22/X к европейским державам с просьбой о вмешательстве. Пока велись переговоры, шла осада Адрианополя, который пал 13/III 1913 г.


[Закрыть] В Думе это произвело огромное впечатление. Заседание было прервано, начали кричать «ура», потребовали молебна и послали некоторых депутатов привести в Думу Радко-Дмитриева, Данева и болгарского посланника Бобчева[63]63
  Бобчев, С. С. – болгарский посланник в Петербурге, назначен 3/Х 1912 г., заменен Р. Дмитриевым 3/VII 1913 г.


[Закрыть].

Когда они приехали, их поднимали на «ура», обнимали, целовали. Воодушевление было полное, всеобщее, без различия партий, забыли и личные счеты, пожимали руки и поздравляли друг друга с общеславянской радостью. Славяне были тронуты до слез. Молебен служили священники, члены Думы, в Екатерининском зале. Хор составился из депутатов под моим управлением. Пели гимн и «Шуми, Марица». В самый разгар этого энтузиазма я был вызван к телефону председателем Совета министров Коковцовым:

– Что у вас делается в Думе? Нельзя ли прекратить эти манифестации?

Я ответил:

– Это невозможно, подъем народного чувства остановить нельзя. Но зачем вам это нужно?

– Помилуйте, Михаил Владимирович, это может не понравиться Австрии и создать неприятные осложнения.

– Попробуйте, приезжайте и постарайтесь остановить это воодушевление сами. Я не могу…

Оказалось, что действительно о манифестации узнали в австрийском посольстве и сделали представление председателю Совета министров.

На другой день у меня был большой обед с болгарскими гостями: Бобчевым, Даневым и Радко-Дмитриевым и раут, к которому собралось 60 членов Думы, лидеры всех партий, бюро фракции октябристов[64]64
  Фракцию октябристов составляли депутаты Гос. Думы, члены партии «Союз 17 октября», организованный в 1905 г. «Союз» выражал интересы землевладения и крупной реакционной буржуазии. «Союз» сразу занял контр-революционную позицию, выступив в защиту политики Столыпина. Большое влияние приобрел «Союз» в III Думе, сделавшись выразителем реакционных настроений дворянства и буржуазии. Во время империалистической войны являлся сторонником «войны до победного конца». После Февральской революции «октябристы» остались в лагере контр-революционеров.


[Закрыть] и видные октябристы. Вечер прошел очень оживленно. Все окружили Радко-Дмитриева, который охотно рассказывал про войну и положение дел на Балканах. Всех поразил такт и спокойствие славян: они ни слова ни намека не сказали о нашей дипломатии и даже не очень возмущались Австрией, хотя не скрывали, что ей не доверяют.

За обедом я сказал им приблизительно следующее:

– Я поднимаю бокал за геройские славянские народы, которые удивили весь мир своей необычайной победоносной войной. Все мы следим с напряжением за геройским шествием во имя креста и свободы. Но с таким же напряжением и волнением ждем окончания этой войны. Ведь мало окончить победоносно войну. В ее благополучном исходе я ни минуты не сомневаюсь, видя геройство вождей братских нам войск и безграничную отвагу ее воинов. Сомнений быть не может. Турция будет побеждена. Однако, результаты всякой кампании оцениваются в смысле их целесообразности не успешными и блестящими военными действиями, но успешным завершением войны, мирным договором. По этому поводу позвольте вам от имени вашей старшей сестры – России – дать добрый совет: храните мир между собой, между союзниками и соратниками. Да не ослепят вас ратные победы и да не возбудят они между вами опасной и нежелательной ревности к содеянным подвигам. Нет ничего опаснее этого пути. Поэтому мы, ваши братья, ликующие о бранных победах славянства, молим вас все силы ума и воли напрячь для предупреждения междоусобных трений, опасных для достижения блестящего конца войны. Я провозглашаю громкую здравицу за победоносных братьев-славян, в дружном союзе отважно побеждающих общего врага, и за то, чтобы их братское сердечное единение росло и крепло и послужило основанием и для дальнейшего сплочения братско-славянской семьи.

Переглянувшись с другими, Радко-Дмитриев встал и ответил следующее:

– Вы правильно называете нас младшими братьями. Славянские народы всегда с уважением, с братской любовью смотрели на Россию, от которой ждали нравственной поддержки и помощи. Благодаря великодушию русских братьев, славяне были вызваны к исторической жизни, и они никогда не могут забыть тех великих благодеяний, которые на них сыпала великая Россия. Теперь в нашей первой самостоятельной борьбе с исконным врагом мы с верой и упованием смотрим на старшего брата и просим, чтобы он отстранил все чуждые, вредные влияния. Россия должна оказать нам содействие тем, чтобы своею мощной рукою предотвратить всякую возможность возникновения недоразумений между славянами. Мощною же рукою она должна пресечь эти недоразумения, если бы они возникли. Только великая Россия имеет право вмешиваться и только России подчиняются славянские народы.

Сказал он это глубоко взволнованным голосом.

После обеда, беседуя, славяне говорили:

– Вы не представляете себе, как велико обаяние России на Балканах, с каким доверием и с какой надеждой славяне смотрят на Россию, как боятся ее в Европе. Теперь или никогда Россия должна себя показать.

На это пришлось им ответить:

– Вы видите отношение к вам общества и печати, вы видели энтузиазм народных представителей, а дальше, мы ничего сказать не можем, ни за что поручиться.

Радко-Дмитриев отозвал меня в кабинет и сказал:

– Я приехал с секретной миссией повергнуть к стопам его величества Константинополь. Как мне быть, как говорить с государем?

– Я ответил ему:

– Говорите ему прямо. Он любит правду, и это, во всяком случае, будет вернее. Я со своей стороны полагаю, что до вашего представления государю было бы полезно мне испросить специальный доклад.

Радко-Дмитриев благодарил и просил это исполнить.

Хотелось верить и верилось, что Россия скажет твердое слово, победно двинется на юг и поддержит славянские народы. Как оказалось потом, все это были пустые надежды.

16 марта по поводу падения Адрианополя происходили славянские манифестации на улицах. Славянское общество устроило торжественную обедню с шереметьевскими певчими в храме Вознесения. При выходе Радко-Дмитриев был поднят на «ура». Огромная толпа вышла на Невский проспект с пением «Боже, царя храни» и «Шуми, Марина». Потом направились к болгарскому посольству. Бобчев вышел на балкон и сказал речь, которую закончил словами: «Да здравствует великая Россия!» Толпа ответила болгарским и русским гимнами. Затем толпа, еще возросшая, отправилась к сербскому посольству. Сербский посол тоже вышел на балкон, но не успел он сказать несколько слов, как налетели конные городовые и начали избивать толпу. Никакие указания на то, что толпа мирная и поет «Боже, царя храни», не помогали. Полиция, очевидно, получившая определенное приказание, усердно делала свое дело. Особенно она охраняла министра иностранных дел Сазонова, около дома которого было два эскадрона конных жандармов, и австрийское посольство, к которому толпа и не думала направляться. Да и состояла толпа из серьезных и благонамеренных людей; были офицеры, дамы общества, сенаторы, чиновники. Говорят даже, что полиция избила какого-то сенатора.

В тот же день происходил обед у министра иностранных дел Сазонова.

– Входя к вам, я был приятно поражен, – сказал я Сазонову: – я счастлив видеть, что наша дипломатия, наконец, стоит на правильной почве.

– Почему? – удивился Сазонов.

– Вы начали вооружаться на помощь славянам: у вас во дворе два эскадрона солдат.

На другой день в Думе был запрос по поводу избиения полицией манифестантов. Министр внутренних дел Маклаков дал совершенно неудовлетворительное объяснение в извинение полиции, но два последующие дня повторили то же самое. Сам градоначальник Драчевский приехал в автомобиле разгонять толпу, которая пела: «Боже, царя храни». Из толпы ему начали кричать: «Поют гимн, извольте встать, встать». Он нехотя встал и приложил руку к козырьку. Настроение общества все-таки беспокоило министерство, и Сазонов решил дать кое-какие объяснения. Он позвал членов Думы на «чашку чаю», причем разделил их на две категории: правых и левых, и принял в разные дни.

Разъяснений[65]65
  Речь идет о совещании, устроенном Сазоновым 22 и 23,III 1913 г. у себя на квартире, на котором он излагал точку зрения правительства на балканские события, обходя вопрос о причинах, побуждавших правительство не поддерживать Болгарию. Самодержавие боялось, что Болгария захватит себе Константинополь и проливы, на которые целились империалисты России. (См. «Красный Архив», тт. VIII и XVI).


[Закрыть] Сазонов в сущности никаких, не дал, и только кадеты остались довольны, и газета «Речь»[66]66
  «Речь» – орган конституционно-демократической партии (к.-д.), организованный и руководимый Милюковым, П. Н. Издавался в Петербурге при участии Гессена и Набокова. С первых дней Февральской революции «Речь» заняла позицию, враждебную советам. В предоктябрьские дни – орган корниловщины и контр-революции.


[Закрыть] его расхвалила.

VI

Интриги правых. – Бойкот Думы. – На открытии памятника Столыпину. – Епископ Агапит. – Предупреждения А. И. Гучкова.

С самого начала сессии в Думе стал чувствоваться разлад. Правительство было разочаровано, что, несмотря на все старания при выборах, Дума вышла не, такого направления, как оно ожидало. Надеялись на большинство правых, этого не оказалось, и даже президиум был выбран левым большинством. Чем дальше шли события, тем более враждебным становилось правительство по отношению к Думе. Славянские манифестации, критика действий правительства, строгая отповедь Думы Сухомлинову[67]67
  Сухомлинов, В. А. (1848–1926) – генерал. С 1909 г. по 1915 г. военный министр. Был обвинен в измене и уволен в отставку. Издал за границей воспоминания о своей деятельности. Переписка Сухомлинова с нач. штаба во время войны ген. Янушкевичем напечатана в «Красном Архиве», №№ 1, 2, 3. Биография С. написана В. А. Апушкиным: «Генерал от поражений, А. А. Сухомлинов».


[Закрыть] по поводу незаконного изменения устава Военно-медицинской академии[68]68
  Незаконное изменение устава военно-медицин, академии Сухомлиновым. – В своих воспоминаниях Сухомлинов рисует дело так, что «пришлось академию закрыть и уволить всех обучавшихся в ней», в силу того, что внутренний порядок в ней сложился под влиянием либеральных течений, «слушатели», подражая студентам университета, вели себя совсем свободно, не отдавали чести офицерам при встречах и т. п. На основании нового положения академия была подчинена главному военно-медиц. инспектору. От академии требовали реорганизации преподавания в целях приближения военных врачей к армии и ее санитарным нуждам. На деле изменение устава академии имело целью подавить даже ту маленькую свободу, которой пользовались преподаватели и слушатели, и внести в жизнь академии дух казармы и муштры.


[Закрыть] который даже сенат отказался распубликовать[69]69
  Отказ сената распубликовать измененный устав военно-медицинской академии. – Сухомлинов по этому поводу пишет следующее: «Против моего проекта, утвержденного государем, были возражения в сенате, согласие которого на опубликование единственно придавало ему законную силу. Когда стали собирать голоса, то оказалось, что за опубликование – две трети сенаторов; от голоса председателя зависело решение вопроса. Я сидел рядом с председателем, и он мне заявил, что, к сожалению, должен подать голос против опубликования, – что таков обычай, установившийся в сенате. На это я ему объяснил, что мне повелено после заседания доложить его величеству результаты, и я вынужден буду рассказать все, как было. После некоторого колебания он подписал направо, и сенатская оппозиция государю провалилась».


[Закрыть], – все это раздражало, и стали носиться упорные слухи о желании правительства «разогнать» Думу. Князь Мещерский[70]70
  Мещерский, В. П. (1839–1914) – известный реакционер-черносотенец. В 60-х годах сотрудничал в «Моск. Вед.», «Русск. Вестнике» и др. реакционных изданиях. В 1872 г. начал издавать газету «Гражданин», крайне монархического направления, затем одновременно с «Гражданином» «для народа» «Дружеские Речи». В своих газетах он в течение 40 лет бешено нападал на револ. движение и имел огромное влияние на Николая II.


[Закрыть] (издатель крайнего правого органа «Гражданин»[71]71
  «Гражданин» – газета политическая и литературная, издававшаяся с 1872 г. Мещерским. Редакторами ее последовательно были: Гр. К. Градовский, Ф. М. Достоевский, В. Пуцыкевич и кн. Мещерский. Выступив сначала в относит. умеренно-консервативном тоне, она превратилась в последние годы в махрово-черносотенную газету.


[Закрыть]) писал громоносные статьи против Думы и ее председателя. Все знали, что его «Гражданин» единственная газета, которую читает государь, и можно было думать, что курс политики зависит от влияния этого оплаченного публициста. Все это очень удручало членов Думы. Со стороны правительства видно было желание если не активными действиями, то хотя бы измором убить Думу. Несмотря на громкие обещания внести новые законопроекты, правительство упорно ничего не делало, и на долю Думы оставались только запросы и бюджет. Причем даже справки, необходимые для бюджетной комиссии, и те задерживались министерствами. Члены Думы правого крыла, обиженные тем, что они оказались в меньшинстве, и негласно поддерживаемые правительством, стали интриговать против большинства Думы. Они собрались на заседание соединенных монархических организаций[72]72
  Заседание соединенных монархических организаций состоялось 21–23 декабря под председательством Щегловитова. На этом съезде монархисты выступили с контр-программой против декларации «прогрессивного блока» (см. прим. 155). В своих постановлениях съезд квалифицировал деятельность прогрессивного блока как внесение в государство «опасной смуты», а деятельность земского и городского союзов – как узурпацию задач, принадлежащих государственной власти.


[Закрыть], на повестке которого первым номером стояло о необходимости разгона IV Думы. Это они старались сделать тайно, но, конечно, все стало известно, а повестка целиком была напечатана в «Вечернем времени» и в других газетах. Отсутствие крепкого сплоченного большинства в самой Думе, неопределенное положение, волнующее ожидание роспуска, бесплодная работа – на важнейшие запросы и законопроекты не было отклика в правительстве, – все это не могло не отражаться на настроении Думы.

На страстной неделе я поехал с докладом к государю. Встречен был, как всегда, любезно, но должен был сообщить много неприятных фактов. По поводу устава Военно-медицинской академии и запроса Думы указал на незакономерность действий военного министра Сухомлинова, который ответственность своего поступка свалил на высочайшую власть.

Я сказал:

– Вам неправильно доложили дело, ваше величество, дав вам подписать утверждение устава в порядке верховного управления, тогда как по закону он должен был пройти через законодательные палаты.

Государь на это ничего не ответил.

По поводу действий полиции во время манифестации я сказал об оскорбленном народном чувстве и всеобщем недовольстве, которое не скоро забудется. Государь как будто бы соглашался, находя действия министра внутренних дел неосторожными.

Я сказал также и о внешней политике, о недовольстве всех тем, что русская дипломатия своей нерешительностью заставляет играть Россию унизительную роль. Я советовал действовать решительно. С одной стороны, двинуть войска на Эрзерум, с другой – итти на Константинополь. Я несколько раз повторял:

– Ваше величество, время еще не упущено. Надо воспользоваться всеобщим подъемом, проливы должны быть наши. Война будет встречена с радостью и поднимет престиж власти.

Государь упорно молчал.

Говоря об административном произволе, я рассказал подробно факт предания суду председателя черниговской губернской управы Савицкого, всеми уважаемого земского деятеля за побег политического арестанта. Его предал суду Н. А. Маклаков, в бытность свою черниговским губернатором. Цель этого предания суду более, чем ясна, так как по закону лица, находящиеся под следствием или судом, лишены, как активно, так и пассивно, избирательных прав, а бывший тогда губернатором Маклаков находился во враждебных отношениях с Савицким. Предлог для предания суду не может считаться основательным, так как был только побег из земской больницы политического арестанта. Если виноватым оказался не заведывающий палатой врач, а председатель управы, то по преемственности власти таким же образом можно считать виновником сначала губернатора, а затем и министров, тем более, что этот же Маклаков был тогда губернатором.

Государь на это заметил:

– Да, вы правы.

Под конец сессии Думы произошел небольшой инцидент, сам по себе неважный, но чреватый последствиями. Марков II[73]73
  Марков II, Н. Е. (р. в 1867 г.) – землевладелец, гражданский инженер, монархист-черносотенец. Организатор «партии народного порядка» в Курске в 1905 г. В 1907 г. эта партия слилась с «Союзом Русского Народа», в котором он состоял членом центр, к-та. Чл. черносотенного «Союза Архангела Михаила». Видный деятель съездов объединенного дворянства, на которых выступает ярым крепостником. Чл. III и IV Гос. Думы.
  Получал для черносотенных организаций и для поддержки черносотенных газет («Земщины») крупные суммы от правительства.


[Закрыть] по поводу сметы министерства финансов вздумал сказать: «Красть нельзя». Председательствовавший князь Волконский не нашелся его своевременно остановить, а министр финансов Коковцов принял оскорбление на свой счет и объявил, что Дума вся виновата, если не реагировала на слова депутата, и должна извиниться перед правительством и что «пока это не будет исполнено председателем Думы, министры не будут посещать Думу».

Дума решила, что она не ответственна за своего одного депутата, и я никаких извинений приносить не намеревался. Все это – и резкие слова правого депутата по отношению к правительству, и неожиданная обидчивость министров – похоже было на провокацию. Сначала над этим смеялись, но потом создалось невозможное положение: вследствие отсутствия министров, работа в комиссиях совершенно затормозилась. Для разъяснения по бюджету приезжали даже не товарищи министров, а какие-то делопроизводители, и председатель бюджетной комиссии Алексеенко[74]74
  Алексеенко, М. М. (1847–1917) – землевладелец; проф. Харьковского университета по кафедре финансового права (1870–90). Ректор Харьковского ун-та. Гласный уездного и губ. екатеринославских земств. Попечитель екатеринославского учебного округа. Чл. III и IV Гос. Думы от землевладельцев, октябрист. Председатель бюджетной комиссии Гос. Думы.
  Важнейшие труды А.: 1) «Взгляд на развитие учения о налогах у Смита, Ж. Б. Сея, Рикардо, Сисмонди и Д. С. Милля» и 2) «Государство и кредит».


[Закрыть] отказывался их выслушивать.

При докладе в конце июня 1913 года в Петергофе после роспуска Думы я опять говорил государю о внешней политике, настаивал на решительных действиях, а потом сказал о министрах:

– Ваше величество, министры не являются в Думу, не желают принимать участия в законодательной работе. Ведь это может породить в народе несколько озорную мысль.

– Какую?

– Да ту, что можно и без них обойтись.

На это государь сказал:

– К осени они одумаются.

Осенью 1913 года мы отправились в Киев на торжества открытия памятника П. А. Столыпину. Характерно при этом, что элементы, относившиеся враждебно или недоброжелательно к Думе вообще, и в частности к ее председателю, воспользовались этой поездкой, чтобы высказать свое отрицательное к ним отношение. Так, например, мне было предоставлено в официальном поезде самое неудобное отделение. По приезде моем в Киев никто меня не встретил, квартиры отведено не было, и местный губернатор позволил себе несколько неудобных и даже резких выходок. С другой стороны, широкие общественные круги наперерыв старались оказать представителям Думы подобающее внимание.

На закладке здания губернской земской управы у меня произошел с председателем Совета министров следующий разговор. Я подошел к Коковцеву, который стоял в стороне, и сказал ему:

– Ну что же, Владимир Николаевич, вы кончите бойкот Думы? Есть надежда, что вы осенью будете в Думе?

– Пока Дума не извинится – все мы решили туда не ездить.

– Я должен вам сказать, что на моем последнем докладе государь выразил надежду, что вы одумаетесь к осени.

Через несколько дней в газете «Русское слово»[75]75
  «Русское Слово» – распространенная либеральная газета, издававшаяся в Москве Сытиным под редакцией Дорошевича и Благова. Превратилась после Февральской революции в контр-революционный орган. В начале 1918 года «Р. Слово» выходило несколько месяцев под названием «Наше Слово», но после июльского лево-эс-эровского мятежа окончательно закрыта.


[Закрыть] появился этот разговор с явным желанием выставить меня в карикатурном виде. Тут же было сказано, что Коковцов в скором времени едет с докладом в Ливадию. Так как во время разговора с Коковцовым никого рядом не было, я понял, что напечатал это сам Коковцов. Цель его, вероятно, была та, чтобы отвезти эту вырезку государю императору и указать ему, как легко председатель Думы обращается со словами государя императора и даже позволяет себе печатать о них в довольно левой газете.

Прочитав эту заметку, я напечатал опровержение, в котором сказал, что разговор происходил с глазу на глаз и в совершенно других выражениях, а потому об авторе этой заметки сомнений быть не может.

По приезде в Киев мне был предоставлен порядок речей. Из членов Думы был назначен только Балашов. Поспешность, с которой был представлен этот список, обнаруживала желание помешать мне или кому-нибудь другому говорить речь. Оскорбленные октябристы решили не говорить речей, и Гучков, возлагавший венок, молча до земли поклонился памятнику. Это красноречивое молчание как-то еще больше выражало чувство скорби по поводу смерти Столыпина.

После киевских торжеств вместе с членами Думы, которые ехали осматривать пороги, в связи с предстоящей Ассигновкой на шлюзование Днепра, я приехал на пароходе в Екатеринослав.

Население при остановке парохода приветствовало своих избранников, членов Гос. Думы. Так, например, в Кременчуге чуть ли не весь город пришел к пристани. Городской голова принес хлеб-соль и сказал прочувствованную речь. Такие встречи устраивались даже в селах, а представители сельских обществ приветствовали путешественников бесхитростными, но очень задушевными речами.

На рауте у екатеринославского губернского предводителя дворянства князя Урусова[76]76
  Урусов, Н. П. (1863 г. – князь, екатеринославский губ. предводитель дворянства; с 1912 г. – член Гос. Совета от екатеринославского земства.


[Закрыть] у меня произошел интересный разговор с архиепископом Агапитом[77]77
  Этот епископ впоследствии, в дни революции, произнес на молебне слово Петлюре (Петлюра – б. украинский с.-д. правого направления, националист и глава Директории, выдвинутый Украинской Радой. Вытесненный революцией из Киева, П. вошел в секретное соглашение с Германией и при помощи немецких штыков восстановил на Украине власть Рады, но вскоре немцы заменили его гетманом Скоронадским. Во время ноябрьской революции в Германии, после ухода немцев с Украины, вновь пытался восстановить свою власть, но, сброшенный восстанием и Красной армией, эмигрировал в Галицию, откуда организовал бандитские отряды против Сов. Украины (атаманы Зеленый, Ангел, Соколовский и др.). Весною 1920 года заключил договор с Польшей, с помощью которой пытался восстановить свою власть на Украине. После Рижского мира, заключенного с Польшей 12 октября 1920 года, вновь прибегал к методу бандитских набегов с польской границы. В мае 1926 года убит в Париже.) после его вступления в Киев перед большевиками.


[Закрыть].

При выборах в IV Думу Агапит принимал деятельное участие в агитации против октябристов, а после выборов с амвона произнес обличительную речь, в которой сказал:

– Кого выбираете? Октябрей христопродавцев!

На рауте я естественно избегал встреч с ним, но Агапит сам подошел и сказал:

– Позвольте, Михаил Владимирович, вас благословить в знак примирения. Я знаю, что вы на меня сердитесь.

– Нет, владыко, от вас благословения не приму. Вы меня жестоко оскорбили во время выборов, а после называли нас даже «христопродавцами».

– Не вас, не лично вас, Михаил Владимирович, – вставил Агапит, прижимая руки к груди.

– Это безразлично: меня или тех, за кого я стою. Вы оскорбили октябристов, значит и меня. Хотя я, быть может, более православный, чем многие из ваших священников, особенно тех неучей, которым вы так щедро раздаете приходы. Вспомните, когда я приехал в Екатеринослав в прошлом году, я явился тотчас же к вам, уважая ваш сан. Право, вы сделали бы гораздо лучше, если бы бросили заниматься политикой. Ваше место в церкви, и вы должны любовью привлекать ее членов, как добрый пастырь, а не сеять раздоры, обличительными речами и указаниями священникам, кого они должны выбирать. Оставьте священникам быть пастырями. Чего вы этим достигли? Вы уничтожили последнее уважение, которое было к сану священника.

– Простите, Михаил Владимирович, – сказал смущенный Агапит.

– Вы можете говорить «простите», но я забыть не могу. Я не искал с вами встречи, вы сами подошли ко мне. Я сдерживал то, что во мне накипело, но теперь я молчать не могу. Я должен вам высказать все мое негодование. Вспомните, что вы говорили мне, когда я к вам явился. Я не просил вашей поддержки, вы сами уверяли меня, что вы считаете октябристов надежными православными людьми. Вы говорили мне и всем постоянно, что я ваш ставленник. А что же мы видим после выборов? Вы не можете отрицать, что духовенство было использовано против нас.

– Позвольте, Михаил Владимирович, – пробовал вставить Агапит.

Но я, сильно взволнованный, не дал ему говорить.

– Никто вас не заставлял высказывать свое мнение. Зачем было кривить душой, зачем до выборов говорить одно, а делать другое? Чего вы этим достигли? Вы только унизили свой сан, а также все духовенство в глазах избирателей.

Тут подали шампанское, и Агапит, взяв бокал, сказал:

– За ваше здоровье, Михаил Владимирович, и нашу следующую, более дружескую встречу.

– Я готов выпить за ваше здоровье, – сказал я, – а встретимся мы, должно быть, на том свете, и я могу с уверенностью сказать, что за те слова, которые я вам сказал сегодня, я богу не отвечу.

Мы чокнулись, и я отошел.

Во время разговора Агапит производил впечатление провинившегося школьника, который старается как-нибудь оправдаться перед старшими. О разговоре узнали в Екатеринославе. Большинство радовалось, что Агапиту «досталось» за его постыдную деятельность, некоторые же осуждали меня.

На другой день я поехал к князю Урусову извиниться, что резко говорил с его гостем в его доме, и очень был удивлен услышать от него, что Агапит, уезжая, благодарил хозяина особенно за то, что ему удалось «так хорошо поговорить с Михаилом Владимировичем».

Результатом этого разговора было то, что назначение в епархии малограмотных священников резко приостановилось, и вообще все заметили, что Агапит стал гораздо скромнее.

По открытии Думы вновь возник вопрос о забастовке министров. Перед открытием я поехал к Харитонову[78]78
  Харитонов, П. А. (1852–1916) – гофмейстер, работал статс-секретарем в различных департаментах Гос. Совета; товарищ государственного секретаря (1904 г.). В 1906 году получил звание сенатора. С 1907 г. государственный контролер до 25 января 1916 года. Во время империалистической войны отстаивал в Совете Министров позицию совместной работы правительства с Думой и общественными организациями. Решительно выступил против смены Ник. Ник. с поста верховного главнокомандующего и занятия этого поста Николаем II. Под письмом 8-ми министров Николаю II, в котором они просили не отстранять Ник. Ник. от участия в верховном командовании армией (см. Семенников: «Политика Романовых»), подпись X. стоит первой. Вместе с Кривошеиным, X. являл собою тип «либерального» бюрократа, охранявшего монархию, но добивавшегося этого путем уступок так наз. общественному мнению.


[Закрыть], государственному контролеру, и тот посоветовал на открытие сессии министров не приглашать, так как они все равно не придут, и это создаст новый повод к недоразумению. Так и сделали. И министерская ложа блистала своей пустотой. Такое положение продолжалось неделю или две. Наконец, правительство поняло невыгодность своего положения и сделало шаг к примирению. Министры решили удовлетвориться извинением одного Маркова. Это дали понять Маркову, и он 1-го ноября в думском заседании в сжатой форме принес свои извинения, которые он читал по записке. Таким образом, инцидент был исчерпан. Дума сохранила свое достоинство, а министры стали еще менее популярны. Эта победа Думы особенно порадовала: перед тем ходили слухи, что правительство хочет Думу разогнать, и, так как об этом много писалось в «Гражданине», можно было думать, что это состоится. Незадолго перед тем Коковцов вернулся из-за границы, где он очень самоуверенно заявил французскому корреспонденту, что «в России за сто верст от столицы и за тридцать верст от уездных городов никто политикой не занимается». Это с насмешкой подхватили газеты, а, как бы в противовес заявлению Коковцова, на съезде октябристов, который открылся 8 ноября в Петербурге, Гучков в блестящей речи обрисовал внешнее и внутреннее положение политики России. Он говорил о том, что надо одуматься, что Россия накануне второй революции и что положение очень серьезное и правительство неправильной своей политикой ведет Россию к гибели. В сущности речь Гучкова, напечатанная не вполне точно в газетах, была антидинастическая, и октябристам, как лойяльной партии, не следовало бы вставать на тот путь, на который ее толкал Гучков. На съезде была принята следующая резолюция по отношению к думской фракции: «Парламентской фракции союза 17 октября, как его органу, наиболее вооруженному средствами воздействий, надлежит взять на себя неуклонную борьбу с вредным и опасным направлением правительственной политики и с теми явлениями произвола и нарушения закона, от которых ныне так тяжко страдает русская жизнь. В парламентской фракции должны быть использованы в полной мере все законные способы парламентской борьбы, как-то: свобода трибуны, право запросов, отклонение законопроектов и отказ кредитов».