Текст книги "Крушение империи"

Автор книги: Михаил Родзянко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

XI

Забастовки. – Изобретатель Братолюбов и г-жа Брасова. – Письмо Горемыкину. – Фрейлина М. А. Васильчикова.

Положение в стране ухудшилось. Спекуляция, взятки, бешеное обогащение ловких людей, все это достигало неимоверных размеров. Одновременно возрастала дороговизна в городах вследствие неорганизованности подвоза, а на заводах, работавших на оборону, начались забастовки, сопровождавшиеся арестами и чаще всего тех рабочих, которые стояли за порядок и были против прекращения работ.

С несколькими членами Думы я отправился на Путиловский завод, чтобы ознакомиться с выполнением заказов и попытаться переговорить с рабочими. Рабочие отнеслись к нам с большим вниманием, говорили откровенно и уверяли, что забастовка вовсе не политическая, а вызвана несоответствием платы с возрастанием цен на предмету первой необходимости. После переговоров с администрацией справедливые требования рабочих были удовлетворены, но как нарочно вскоре затем были арестованы именно те рабочие, которые особенно много говорили со мной и с депутатами. Аресты вызвали новые волнения, и только после энергичных настояний рабочие были освобождены.

Приблизительно в декабре того же года всплыла история с Братолюбовым. Этот Братолюбов явился к великому князю Михаилу Александровичу[158]158
  Михаил Александрович (1878–1918) – вел. князь, третий сын Александра III, брат Николая II. Генерал-лейтенант. Командовал Кавказской Туземной конной дивизией, 2-м кавал. корпусом. Затем был генерал-инспектором кавалерии. В феврале 1917 г. Николай отрекся в его пользу от престола. Не чувствуя за собой никакой реальной силы и боясь быть убитым, Михаил отказался от престола. Во время гражданской войны выставлялся некоторыми кругами контр-революции в качестве кандидата на «престол». Расстрелян на Урале в июне 1918 г.


[Закрыть] и объявил ему, что он изобрел особые аппараты для выбрасывания горючей жидкости на большие расстояния. Для осуществления изобретения ему были нужны станки, которые якобы следовало выписать из Америки. На этот предмет изобретатель просил не более, как одиннадцать миллионов долларов, что составляло тогда около тридцати миллионов рублей. Заручившись протекцией супруги великого князя г-жи Брасовой, Братолюбов сумел повлиять на Михаила Александровича, тот поехал к государю, а государь подписал рескрипт на имя великого князя, разрешая этим рескриптом Братолюбову брать из Государственного банка деньги по мере надобности.

По желанию великого князя была устроена проба этих аппаратов. Результаты получились самые отрицательные: горючая жидкость на большие расстояния не выбрасывалась, но зато получили смертельные ожоги пять человек солдат, приставленных к аппарату. Помощник военного министра Лукомский[159]159
  Лукомский, А. С. (р. в 1868 г.) – окончил ак. ген. штаба в 1897 г. Служил в ген. штабе (1902–1907 гг.); нач. штаба дивизии (1907–1909 гг.); с 1909 по 1913 г. нач. мобил. отдела главного упр. ген. штаба. Помощник нач. канцелярии военного ведомства (1913 г.). Генер.-кварт. верховного главнокомандующего в империалистической войне. После Февральской революции (с 3/VI 1917 г.) – начальник штаба верховн. главнокоманд. Один из активных участников Корниловского выступления. В 1918 г. был председателем особого совещания при Деникине. Состоял представителем Врангеля при союзном командовании в Константинополе. Сейчас – эмигрант. Издал свои «Воспоминания», тт. I и II.


[Закрыть] доложил об этой истории Поливанову. Поливанов поскакал к великому князю и объяснил ему, что все ассигновки на военные заказы должны проходить через Особое Совещание и военного министра. Великий князь признал свою ошибку, искренно извинялся, и тотчас поехал к государю, после чего были приняты меры, чтобы Братолюбову не выдавались деньги. Оказалось, однако, что смелый изобретатель уже успел побывать в банке, а когда там усомнились в правильности его требования, он показал фотографии с рескрипта на имя великого князя Михаила Александровича. В банке ему выдали около двух миллионов рублей. Впоследствии выяснилось, что за спиной Братолюбова стояла целая шайка аферистов, стремившихся поживиться на государственный счет. Братолюбов был разоблачен, но зато Лукомского скоро отставили от должности помощника военного министра. Передавали, что отставка Лукомского находится в прямой связи с делом Братолюбова.

В начале декабря в Петроград приехал председатель земского союза князь Львов. Он посетил меня и до трех часов ночи сидел и рассказывал о том, что настроения в Москве становятся совершенно революционными: самые благонамеренные люди открыто говорят о развале власти и, не стесняясь, упрекают во всем царя и царицу.

Как-раз в это время был удален с фронта и остался не у дел генерал Рузский: никто не верил в его болезнь, и все были убеждены, что он обязан опалой немецкой партии, которой не нравились его строгости в Прибалтийском крае. На место Рузского был назначен Плеве[160]160
  Плеве, П. А. (1850–1916) – окончил ак. Ген. штаба в 1877 г. Участвовал в русско-турецкой войне 1877–1878 гг., по окончании которой служил в 1890 г. в Болгарии. С 90-х годов до начала империалистической войны командовал строевыми частями. Был командующим войсками Виленского и Московского военных округов. Участвовал в империалистической войне командующим 5 армии, которая потерпела ряд поражений в боях с австро-венгерскими частями, затем, оправившись, принял участие в наступлении на Галицию, в Лодзинской операции и т. д. В начале декабря 1915 г. с уходом по болезни ген. Рузского П. был назначен главнокомандующим армиями Северного фронта и на этом посту оставался до февраля 1916 г., когда был назначен членом Гос. Совета.


[Закрыть].

Общее негодование на наши непорядки обрушивалось на Горемыкина, которого считали главным виновником разрухи и который на все обращения к нему по поводу войны неизменно отвечал: «Война меня не касается, это дело военного министра». На выражение общественного негодования Горемыкин оставался совершенно равнодушным.

Все просьбы и убеждения, обращенные к государю об удалении Горемыкина, оставались безрезультатными. После беседы с князем Львовым и под влиянием рассказов в заседании Особого Совещания о вопиющих безобразиях в тылу, я решил написать лично Горемыкину. Я писал тут же в заседании Особого Совещания. Вот это письмо:

«Милостивый государь, Иван Логинович. Пишу вам под свежим впечатлением тех сведений и данных, которые обнаружились в только-что происходившем заседании Особого Совещания по обороне и касаются катастрофического положения вопроса о перевозках по железным дорогам. Этот вопрос был поднят еще в Особом Совещании первого созыва, ему посвящены работы особой комиссии, но дальше разговоров, справок и вычислений дело не пошло, и катастрофа, которая тогда предвиделась, ныне наступила.

«Подробности о положении заводов, работающих на оборону, которые должны при создавшихся условиях остановиться, а также соображения о надвигающемся голоде населения в Петрограде и в Москве и возможных в связи с этим беспорядках, – несомненно уже сообщены вам председателем Особого Совещания. Мне как всем членам Совещания, стало ясным, что отечество наше верными шагами идет к пропасти, благодаря полной апатии правительственной власти, которая не принимает никаких действительных и решительных мер к устранению грядущих грозных событий. Я считаю, что Совет министров, председательствуемый вами, обязан безотлагательно проявить ту заботливость о судьбе России, которая является его государственным долгом. Члены Особого Совещания по обороне предвидели все случившееся ныне еще полгода назад, и вы, Иван Логинович, не можете отрицать, что обо всем этом я лично неоднократно ставил вас в известность, в ответ на что слышал, однако, одно и то же уверение, что это не ваше дело и что вы в дела войны вмешиваться не можете.

«Ныне такие ответы уже несвоевременны. Приближается роковая развязка войны, а в тылу нашей доблестной и многострадальной армии растет общее расстройство всех проявлений народной жизни и удовлетворения первейших потребностей страны. Бездеятельностью власти угнетается победный дух народа и вера его в свои силы.

«Ваш первейший долг немедленно, не теряя минуты, проявить, наконец, всю полноту забот об устранении препятствий, мешающих достижению победы. Мы, члены Гос. Думы, имеем только совещательный голос, не можем принять на себя ответственность за неизбежную катастрофу, о чем я и заявляю вам категорически.

«Если Совет министров не примет, наконец, тех мер, которые возможны и которые спасли бы родину от позора и унижения, то ответственность падает на вас. Если вы, Иван Логинович, не чувствуете в себе сил нести это тяжелое бремя и не используете все имеющиеся средства, чтобы помочь стране выйти на стезю победы, – то имейте мужество в этом сознаться и уступить место более молодым силам.

«Настал решительный момент. Надвигаются грозные события, чреватые гибельными последствиями для чести и достоинства России. Не медлите, горячо прошу вас: отечество в опасности».

Письмо это я предварительно прочитал членам Думы, они одобрили его, и оно было послано. Кто-то из членов Думы без моего ведома переписал это письмо. Оно стало ходить по рукам, и об этом мне сообщили потом с разных сторон. Получив письмо, Горемыкин прочитал его в Совете министров, возмущался «резким тоном» и заявил, что он доведет об этом до сведения государя императора.

После получения награды я испросил аудиенцию, но государь ответил, что он едет на южный фронт и примет меня через три недели. Это было в конце декабря. Бюджетная комиссия уже закончила работу, и депутаты настаивали на скорейшем созыве Думы. Не взирая на приближение праздника Рождества, я отправил доклад об окончании работ комиссии и вновь просил принять меня. Ходатайство было удовлетворено. На приеме я поблагодарил государя за награду, убеждал немедленно созвать Думу, передал об удручающем впечатлении от происходившего перед тем съезда правых и, не желая, чтобы были какие кривотолки, показал отправленное Горемыкину письмо.

Никаких определенных ответов я не получил.

Ко всем волновавшим народ событиям в то время присоединились еще упорные слухи, что Германия предлагает нам сепаратный мир и что с ней негласно начали вести переговоры. Это тем более могло показаться правдоподобным, что еще в начале сентября я получил из Австрии от М. А. Васильчиковой[161]161
  Васильчикова, М. А. – фрейлина Александры Федоровны и Марии Федоровны, жила постоянно в Австрии в своем имении Глогниц у станции Клейн-Вартенштейн около Вены. Когда началась война, Васильчикова не вернулась в Россию и с особого разрешения австрийцев осталась жить в своем имении. По поручению германских и австрийских правительств, написала Романовым 3 письма (10/III, 30/III и 14/V 1915 г.) с предложением начать переговоры о сепаратном мире. Не получив ответа, Васильчикова в начале декабря 1915 г. по поручению брата Александры Федоровны, великого князя герцога Гессенского Эрнста-Людвига, проникла в Россию и пыталась лично связаться с Романовыми, а также с членами правительства и видными политическими деятелями (между прочим, и с Родзянко). Вследствие нетактичных неудачных действий Васильчиковой, Николай вынужден был дать согласие на арест и высылку ее из Петрограда. Но и находясь в ссылке в Черниговской, а затем Вологодской губ., Васильчикова продолжала работу, порученную ей германским правительством. 1/I 1916 г. В. была лишена звания фрейлины к большому неудовольствию Александры Федоровны.


[Закрыть] очень странное письмо, в котором она старалась убедить меня способствовать миру между воюющими странами. Письмо было достаточно неправильно написано по-русски и производило впечатление, что оно переведено с немецкого. На конверте не было ни марки, ни почтового штемпеля. Принес его какой-то неизвестный господин. Оказалось, что такие же письма были отправлены государю, великой княгине Марии Павловне[162]162
  Мария Павловна (1854–1923) – вел. кн., вдова вел. кн. Владимира Александровича.


[Закрыть], в. к. Елизавете Федоровне. А. Д. Самарину, князю А. М. Голицыну и министру Сазонову – всего в семи экземплярах. Я тотчас же переслал письмо Сазонову, министр сообщил, что и он получил такое же письмо и государь также, и советовал письмо бросить в корзину, заметив, что он тот же совет дал и государю.

Я не мог спросить Сазонова, как он терпит, чтобы Васильчикова сохраняла придворное звание (она была фрейлиной государынь императриц).

Ко всеобщему изумлению М. А. Васильчикова в декабре появилась в Петрограде. Ее встречал специальный посланный в Торнео, на границе, и в «Астории» для нее были приготовлены комнаты. Это рассказывал Сазонов, прибавивший, что, по его мнению, распоряжение было сделано из Царского. Все знакомые Васильчиковой отворачивались от нее, не желая ее принимать, зато в Царское она ездила, была принята, что тщательно скрывалось. Когда вопрос о сепаратном мире в связи с ходившими слухами был поднят в бюджетной комиссии, министр внутренних дел Хвостов заявил, что, действительно, кем-то эти слухи распространяются, что подобный вопрос не поднимался в правительственных кругах и что если бы это случилось – он ни на минуту не остался бы у власти. После этого я счел нужным огласить в заседании письмо Васильчиковой и сообщил, что она находится в Петрограде. Хвостов, сильно смущенный, должен был сознаться, что она действительно жила в Петрограде, но уже выслана. После заседания частным образом Хвостов рассказал, что на следующий день после своего появления Васильчикова ездила в Царское Село (к кому, он не упомянул) и что он лично делал у нее в «Астории» обыск и в числе отобранных бумаг нашел письмо к ней Франца-Иосифа и сведения, говорившие, что она была в Потсдаме у Вильгельма, получила наставления от Бетмана-Гольвега, как действовать в Петрограде, а перед тем гостила целый месяц у принца Гессенского и привезла от него письмо обеим сестрам – императрице и в. к. Елизавете Федоровне. Великая княгиня вернула письмо, не распечатывая. Это передавала гофмейстерина ее двора графиня Олсуфьева.

Государь, как рассказывали, был очень недоволен появлением Васильчиковой и велел выслать ее в Сольвычегодск. Однако, Васильчикова преспокойно проживала в имении своей сестры Милорадович в Черниговской губернии.

XII

Питирим и Штюрмер. – Государь в Гос. Думе. – Гниющее мясо и недостаток продовольствия. – Приезд Вивиани и Тома. – На обеде у Штюрмера. – Русская парламентская делегация. – Проект диктатуры.

14 января (1916 года) вновь назначенный петроградский митрополит Питирим неожиданно позвонил по телефону, предупредив, что он желает посетить председателя Думы.

Питирим, бывший последовательно епископом во многих губерниях, а затем экзархом Грузии, сумел через Распутина втереться в доверие к императрице и был назначен вместо Владимира митрополитом петроградским. Он был великий интриган, а о его нравственности ходили весьма определенные слухи. Он сразу стал играть роль: его посещали министры, считались с ним, и его имя все время мелькало в газетах. Он успел побывать в Ставке у государя, и, как сообщалось в печати, ему было поручено передать председателю Думы о сроке созыва Думы.

Приехал он ко мне на квартиру с депутатом священником Немерцаловым[163]163
  Немерцалов, В. И., священник – член Гос. Думы IV созыва от Самарской губ., входил в фракцию националистов-прогрессистов. Работал в комиссиях: по вероисповедным вопросам, о народи, здравии, о борьбе с немецким засильем и проч.


[Закрыть], взяв его, очевидно, в свидетели, и сразу начал с политики:

– Приехал выразить вам свой восторг по поводу письма вашего высокопревосходительства председателю Совета министров Горемыкину. Должен вам сказать, что об этом письме в Ставке известно.

– Для меня это не новость, владыко, я сам представил копию этого письма его величеству.

Питирим успокоительно заметил:

– Иван Логинович не долго останется: он слишком стар. Вероятно, вместо него будет назначен Штюрмер.

– Да, я слышал, но вряд ли это изменит положение, к тому же немецкая фамилия в такие дни оскорбляет слух.

– Он переменит фамилию на Панина…

– Обмен этот никого не удовлетворит… Вы знаете, владыко, есть хорошая пословица: жид крещеный, конь леченый и т. д.

Питирим заговорил о Думе и старался уверить, что он бы хотел «столковаться с народным представительством и работать рука-об-руку». Я ему ответил, что это вряд ли возможно, так как вне сметы синода между Думой и митрополитом не может быть точек соприкосновения.

Митрополит чувствовал себя, видимо, не совсем хорошо и все время поглядывал на Немерцалова. Разговор перешел на реформу церкви, и я сказал ему откровенно:

– Реформа необходима и, если вы, владыко, хотите заслужить благодарность русских людей, то вы должны приложить все усилия, чтобы очистить православную церковь от вредных хлыстовских влияний и вмешательства врагов православия. Распутин и ему подобные должны быть низвергнуты, а вам надлежит очистить свое имя от слухов, что вы ставленник Распутина.

– Кто вам это сказал? – спросил бледный Питирим и, как бы проверяя меня, осведомился, говорил ли я о Распутине государю.

– Много раз… А что касается вас, владыко, то вы сами себя выдаете…

По выражению лица Питирима видно было, что он не поверил. На этом разговор оборвался, и мы простились.

Слова Питирима оправдались: Горемыкин был отставлен и заменен Штюрмером. Назначение это привело всех в негодование: те, которые его знали по прежней деятельности, не уважали его, а в широких кругах, в связи со слухами о сепаратном мире, его фамилия произвела неприятное впечатление, – поняли, что это снова влияние императрицы и Распутина и что это сделано умышленно наперекор общественному мнению.

Открытие Думы было назначено на 9 февраля. Ходили слухи, что правые хотят сорвать заседание. Отношения с новыми министрами не были установлены. Штюрмер, вопреки обычаю вновь назначенных премьеров посещать председателей палат, попробовал по телефону вызвать меня к себе, на что ему сказали, что председатель Думы ожидает его у себя. Штюрмер немедленно приехал и держался заискивающе.

4 февраля было получено радостное известие о взятии нашими войсками Эрзерума. Слава этой победы всецело принадлежала генералу Юденичу[164]164
  Юденич, Н. Н. (р. в 1862 г.) – окончил ак. ген. штаба в 1887 г. и служил в штабах. Участвовал в русско-японской войне, затем служил на Кавказе в штабе Кавказск. военн. округа. Во время империалистической войны – начальник штаба Кавказской армии, «покоритель Эрзерума», прославившийся погромами и насилиями над турецким населением. После Февральской революции – главнокомандующий Кавказским фронтом. После Октябрьской революции – активный контр-революционер, участник интервенции против Советской власти. В 1919 г. стал во главе армии и сев. – зап. правит., организованного англичанами в Эстонии, и дважды пытался прорваться в Петербург, но оба раза терпел поражения. 2 февраля 1920 г. Эстония подписала мирный договор с Советской Россией, и Юденич потерял базу, на которой он строил свою контр-революционную работу. Эмигрировал за границу.


[Закрыть], который, вопреки распоряжению штаба, взял крепость штурмом. Этот военный успех облегчил примирение с членами Думы и как-то сгладил последние вызовы власти.

Послы союзных держав и многие из иностранцев, принимавших участие в снабжении армии, обращались ко мне, желая проверить слухи об окончательном роспуске Думы. Слухи эти их очень волновали.

Надо было придумать что-нибудь, чтобы рассеять эти слухи, поднять настроение в стране и успокоить общество. Необходимо было, как я считал, убедить государя посетить Думу. Обостренные настроения народного представительства с правительством могли вызвать нежелательные выступления правых и левых, и эти выступления трудно было бы предотвратить. Между тем, посещение царя обезоружило бы тех и других. Но кто мог уговорить на такой шаг царя? Первым делом надо было обратиться к Штюрмеру и заручиться обещанием не мешать и не отговаривать царя. Бюрократ в душе, Штюрмер испугался возможности подобного шага, но все-таки обещал не вмешиваться, особенно после того, как я ему объяснил всю выигрышную сторону этого для него лично: в обществе могли предположить, что это он, новый премьер, внушил такую благую мысль государю. После этого я решил прибегнуть к помощи некого Клопова, старого идеалиста, патриота, которого царь давно знал и любил и допускал к себе. Клопов этот бывал и у меня. Он согласился и написал царю письмо, изложив доводы касательно посещения Думы. Скоро он получил ответ следующего содержания:

«Господи благослови. Николай».

9 февраля за полчаса до открытия Думы приехал Штюрмер и предупредил, что государь прямо из Ставки будет в Думе. Немедленно был созван совет старейшин, которым я сообщил это радостное известие. Все депутаты, без различия партий, были приятно поражены и хотели видеть в этом хорошее предзнаменование для будущего. Решено было как можно торжественнее обставить этот важный по своему значению для Думы день: о предстоящем посещении было сообщено послам союзных держав, и они были приглашены на торжественное молебствие. В городе эта весть быстро разнеслась, из уст в уста передавали с радостными лицами: «Царь в Думе… Слава богу, теперь все изменится к лучшему». Приставская часть осаждалась требованиями билетов, и публики на хорах набралось столько, рак никогда.

Интересно, что накануне вечером священник Немерцалов от имени митрополита приходил ко мне в кабинет и передавал о желании владыки служить молебен на открытии Думы. Ему ответили, что при думской церкви имеется уважаемое всеми духовенство и что нет оснований изменять заведенный порядок.

Депутаты были все в сборе. В Екатерининском зале собрались представители союзных держав, члены Г. Совета и сенаторы. Председатель со своими товарищами и с советом старейшин встретили государя на крыльце. Государь подъехал на автомобиле с в. к. Михаилом Александровичем и графом Фредериксом. Поздоровавшись, государь прошел в Екатерининский зал под неумолкаемые крики «ура» и приложился ко кресту. Государь был очень бледен и от волнения у него дрожали руки. Начался молебен; хор пел великолепно, все было торжественно и проникновенно. «Спаси, господи, люди твоя» пели члены Думы, даже публика на хорах. Вся эта обстановка, по-видимому, успокоительно подействовала на государя, и его волнение сменилось довольным выражением лица. Во время провозглашения «Вечной памяти всем, на поле брани живот свой положившим», – государь встал на колени, а за ним опустилась и вся Дума.

По окончании молебна государь подошел ко мне со словами:

– Михаил Владимирович, я хотел бы сказать несколько слов членам Думы. Как вы думаете, это лучше здесь, или вы предполагаете в другом месте?

– Я думаю, ваше величество, лучше здесь.

– Тогда прикажите убрать аналой.

Поговорив несколько минут с подошедшими иностранными послами, государь обратился к депутатам, которые окружили его тесным кольцом. Речь, сказанная спокойно, внятно и громко, произвела хорошее впечатление, и громовое «ура» было ответом на царские милостивые слова.[165]165
  Придворная цензура совершенно исказила эту речь.


[Закрыть]

Присутствующие пропели гимн, и после короткого приветствия председателя Думы государь прошел через боковые двери в зал заседаний, а в это время через средние двери уже успели наполнить зал и депутаты, и государя снова встретило непрерывное «ура». Государь с интересом все рассматривал, спрашивал, где сидят какие партии, в полуциркульном зале он расписался в золотой книге и стал проходить далее.

Воспользовавшись тем, что я в это время остался с ним вдали от всех, я обратил его внимание на воодушевление и подъем, царившие среди членов Г. Думы.

– Воспользуйтесь, ваше величество, этим светлым моментом и объявите здесь же, что даруете ответственное министерство. Вы не можете себе представить величие этого акта, который благотворно отразится на успокоении страны и на благополучии исхода войны. Вы впишете славную страницу в историю вашего царствования..

Государь помолчал, а затем сказал:

– Об этом я подумаю.

Мы проходили дальше мимо дверей министерского павильона:

– А там что? – спросил государь.

– Комнаты министров, ваше величество, от которых вы должны быть как можно дальше.

Государь в павильон не зашел.

Приветливо поговорив с чинами канцелярии, окруженный толпой депутатов, он направился к выходу. Перед отъездом государь несколько раз благодарил депутатов за прием и, обратившись ко мне, сказал:

– Мне было очень приятно. Этот день я никогда не забуду.

Все высыпали на подъезд, и царский автомобиль отъехал при громовом «ура», подхваченном улицей, где собравшаяся толпа радостно приветствовала царя.

Великий князь Михаил Александрович оставался до конца заседания. Вечером того же дня государь посетил Гос. Совет, где все прошло холодно, без торжественности и подъема. Контраст с приемом Думы всех поразил, и об этом потом много говорили в обществе.

Декларация Штюрмера, прочитанная после отъезда государя, произвела удручающее впечатление: произнес он ее невнятно, а когда по газетам ознакомились с ее содержанием, она еще более разочаровала. В длинных путаных фразах ничего не было сказано о намерениях правительства. Сошел он с кафедры при гробовой тишине, и только кто-то на крайней правой попробовал ему аплодировать. С первых же шагов Штюрмер предстал как полное ничтожество и вызвал к себе насмешливое отношение, выразившееся в яркой речи Пуришкевича. Он тогда пустил свое крылатое слово «чехарда министров», назвал Штюрмера «Кивач[166]166
  Водопад в сев. России.


[Закрыть] красноречия» и сравнил его с героем «Мертвых душ» Чичиковым, который, посетив всех уважаемых в городе лиц, долго сидел в бричке, раздумывая, к кому бы еще заехать. Это сравнение было очень удачным, так как Штюрмер с момента вступления в должность все разъезжал по разным министерствам и говорил речи.

Появление военного министра Поливанова было встречено овацией: его обстоятельная и деловая речь прослушана со вниманием. Так же сердечно Дума встретила Сазонова и Григоровича. Закончилось заседание декларацией прогрессивного блока[167]167
  Декларация прогрессивного блока, опубликованная 25/VIII, гласила следующее:
  «Нижеподписавшиеся представители фракций и групп Гос. Думы и Гос. Совета, исходя из уверенности, что только сильная, твердая и деятельная власть может привести отечество к победе и что такою может быть лишь власть, опирающаяся на народное доверие и способная организовать активное сотрудничество всех граждан, пришли к единогласному заключению, что важнейшая и насущнейшая задача создания такой власти не может быть осуществлена без выполнения нижеследующих условий: 1) создание объединенного правительства из лиц, пользующихся доверием страны и согласившихся с законодательными учреждениями относительно выполнения в ближайший срок определенной программы; 2) решительное изменение применявшихся до сих пор приемов управления, основывающихся на недоверии к общественной самодеятельности, в частности: а) строгое проведение начал законности в управлении; б) устранение двоевластия военной и гражданской власти в вопросах, не имеющих непосредственного отношения к ведению военных операций; в) обновление состава местной администрации; г) разумная и последовательная политика, направленная на сохранение внутреннего мира и устранение розни между национальностями и классами. Для осуществления такой политики должны быть приняты следующие меры как в порядке управления, так и в порядке законодательства». И далее идет перечисление ряда мер. Первые три пункта говорят об амнистии для осужденных за политические и религиозные преступления и о прекращении гонений за веру; четвертый говорит о разработке законопроекта об автономии Полыни; пятый – об отмене ограничений в правах евреев; шестой – о примирительной политике в финляндском вопросе. Дальнейшие пункты: «7) восстановление деятельности профсоюзов и прекращение преследований представителей рабочих в больничных кассах по подозрению к принадлежности к нелегализованной партии; восстановление рабочей печати; 8) соглашение правительства с законодательными учреждениями относительно скорейшего проведения: а) всех законопроектов, имеющих ближайшее отношение к национальной обороне, снабжению армии, обеспечению раненых, устройству участи беженцев и другим вопросам, непосредственно связанным с войной; б) следующей программы законодательной работы, направленной к организации страны, для содействия победе и поддержания внутреннего мира: уравнение крестьян в правах с другими сословиями, введение волостного земства, изменение городового положения 1890 г., введение земских учреждений на окраинах, как-то: в Сибири, Архангельской губ., Донской области, на Кавказе и т. д., законопроект о кооперативах, законопроект об отдыхе торговых служащих, улучшение материального положения почтово-телеграфных служащих, утверждение трезвости навсегда, о земских и городских съездах и союзах, устав о ревизии, введение мирового суда всех губерний, где введение его приостановлено по финансовым соображениям, осуществление законодательных мер, в которых может встретиться необходимость при выполнении в порядке управления намеченной выше программы деятельности». Подписали эту декларацию: от прогрессивной группы националистов – граф В. Бобринский, от фракции центра – В. Львов, от фракции земцев-октябристов – И. Дмитрюков, от группы союза 17 октября – С. Шидловский, от фракции прогрессистов – И. Ефремов, от фракции народной свободы – П. Милюков, от группы членов Гос. Совета – В. Меллер-Закомельский, Д. Гримм.


[Закрыть], в которой выражалось пожелание создать министерство, пользующееся доверием, чтобы с его помощью организовать силы страны для окончательной победы, упорядочение тыла и привлечение всех виновных в наших неудачах на фронте к ответственности. Тон декларации был уверенный и обязывающий правительство прислушаться к голосу народа.

В последующих заседаниях депутаты говорили в том же смысле; во многих речах слышалось требование о предании суду Сухомлинова. Особенно яркие речи произнесли: В. Бобринский, Маклаков и Половцев[168]168
  Половцев, Л. В. (р. в 1867 г.) – дворянин-землевладелец, чл. Гос. Думы III и IV созывов; октябрист. Известен, главным образом, своей циничной выходкой при обсуждении в Гос. Думе запроса о насилиях над женщинами во время карательных экспедиций на Кавказе.


[Закрыть].Последний, говоря о Мясоедове и военном министре, упомянул, что Мясоедова постигла заслуженная кара, и заключил свою речь словами: «А где злодей, который обманул всех лживыми уверениями кажущейся готовности нашей к страшной борьбе, который тем сорвал с чела армии ее лавровые венки и растоптал в грязи лихоимства и предательства, который грудью встал между карающим мечом закона и изменником Мясоедовым? Ведь это он, министр, головой ручался за Мясоедова. Мясоедов казнен, где же голова его поручителя? На плечах, украшенных вензелями».

Наши союзники в полной мере учли важность события 9 февраля, и от палаты депутатов и английского парламента были присланы приветственные телеграммы[169]169
  Телеграмма из Парижа, датированная 6 августа (24 июля 1915 г., гласила: «Французская Палата Депутатов шлет Гос. Думе дружественной и союзной державы выражение своего глубокого восхищения. Она присоединяется к величественному, единодушному решению, в котором его величество император Николай II, его правительство и все представители русского народа объявили себя неразрывно связанными одним желанием продолжать, при помощи самоотверженных подвигов доблестной русской армии и ее славного вождя, войну за независимость народов против германского милитаризма. Президент Палаты Депутатов Поль Дешанель». (См. Стеногр. Отчет IV Гос. Думы, сессия IV, засед. IV от 1/VIII 1915 г.)


[Закрыть], из которых было видно, что они поняли посещение государя как единение царя с народом, как новую угрозу для Германии, рассчитывающей на наши внутренние беспорядки.

В среде царской семьи шаг государя был встречен с большим одобрением. Недовольна была только императрица: она резко говорила против по научению своего злого гения.

За несколько дней до созыва Думы распространился слух, что в ресторане «Вилла Роде» убили Распутина. Все радовались, но оказалось, что его только избили. Позднее стало известно, что Штюрмер приказал охранять Распутина как высочайшую особу и помимо Поливанова велел дать в его распоряжение четыре военных автомобиля. Хвостов хвастался, что он организовал спаивание Распутина, но уже чувствовал, что его дни сочтены, что императрица и Штюрмер к нему охладели и хотят посадить на его место товарища министра Белецкого[170]170
  Белецкий, С. П. – сын киевского мелкого торговца. По окончании университета поступил в канцелярию киевского генерал-губернатора, после чего перешел правителем канцелярии к ковенскому губернатору, ярому реакционеру – Роговичу. По рекомендации П. А. Столыпина, бывшего тогда ковенским губернским предводителем дворянства, Б. получил место в канцелярии виленского ген. – губернатора. После назначения Столыпина министром вн. дел. Б. получил место вице-губернатора в Самаре, а затем вице-директора департамента полиции. При преемнике Столыпина – А. А. Макарове Б. был назначен директором департамента полиции. Осенью 1915 г. при содействии Распутина Б. был назначен тов. министра внутр. дел. В виду интриг между Б. и министром вн. дел А. Н. Хвостовым, первый был назначен иркутским генерал-губернатором, причем ему были ассигнованы большие суммы на проектируемые им преобразования в Сибири. Еще до отъезда Б. выступил в печати против Хвостова, обвиняя его в организации покушения на Распутина. (См.: «Падение царского режима», т. IV. Показания Белецкого.)


[Закрыть], дружившего с Распутиным и непосредственно его охранявшего. Чтобы предупредить неприятность быть уволенным, Хвостов, как он признавался, подал рапорт об отставке. Государь отставки не принял. А когда произошло избиение Распутина и открылась путаная история с посылкой некого Ржевского[171]171
  Ржевский, Б. М. – авантюрист, доверенный А. Н. Хвостова. Во время выборов в IV Гос. Думу Р. много «потрудился» над проведением от Нижегородской губ. в Думу лиц, зарекомендовавших себя махровыми черносотенцами. В бытность А. Н. Хвостова м-ром вн. дел Р. состоял агентом департамента полиции. Когда у Хвостова произошла размолвка с Распутиным, с которым он конкурировал в деле влияния на царицу, Р. был привлечен к организации убийства Распутина. Для этой. цели А. Н. Хвостов командировал Р. за границу к Илиодору с тем, чтобы при помощи верных последнему людей осуществить план; убийства Распутина. На границе Р. поскандалил, и это дало повод Белецкому, интриговавшему против Хвостова, арестовать Р. Показание Р., а также документы, найденные при обыске, вскрыли всю закулисную сторону отношений между Хвостовым, Белецким и Распутиным и привели к отставке сперва Белецкого, а потом и Хвостова. (См. «Падение царского режима», том IV, ГИЗ, 1926 г. Показания С. М. Белецкого, т. I, ГИЗ, 1925 г. Допрос А. Н. Хвостова.)


[Закрыть]для покупки Документов у Илиодора, были уволены оба: и Хвостов и Белецкий.

Позднее я слышал от инженера Бахметьева, вернувшегося из Америки, что там писали о роли Илиодора, который продал выкраденные у Распутина письма императрицы журналу «American Magazine».

Наш посол старался перекупить документы, но это ему не удалось, и он зря потерял десять тысяч задатку.

Правительство своими действиями постаралось возможно скорее испортить впечатление от посещения государя. Оно продолжало прежнюю политику, вернее прежний разброд. В самой Думе правые подняли голову. Марков 2-ой позволял себе неприличные выходки против общественных организаций, обвиняя их, что они волнуют умы и наживаются на войне. Обвинения, конечно, бросались без всяких доказательств и фактов, с единственной целью внести раздор и посеять недоверие к этим организациям. Съезд крайних правых в Нижнем-Новгороде их не удовлетворил, и они начали подготовлять новый, на который предполагали привлечь духовенство и крестьян. Во главе этой затеи стоял бывший министр юстиции Щегловитов, а средства щедро отпускались от правительства. Одновременно ходили упорные слухи о роспуске Думы и о новых переменах в правительстве.

Пользуясь приездом государя в Царское, я испросил аудиенцию и 24 февраля 1916 г. был принят. Аудиенция продолжалась полтора часа. Я говорил обо всем с полной откровенностью, рассказал об интригах министров, которые через Распутина спихивают один другого, о том, что по-прежнему нет сильной системы, что повсюду злоупотребления, что с общественным мнением и с народом не считаются, что всякому терпению бывает предел. Я упомянул об авантюрах Д. Рубинштейна[172]172
  Рубинштейн, Д. Л. (р. в 1877 г.) – кандидат юридических наук, банковский делец, крупный аферист, был директором правления Русско-Французского банка, директором правления ряда промышленных обществ. Р. был в дружеских отношениях с Распутиным и материально поддерживал семью Распутина. Через Распутина Р. влиял на царя в деле назначения министров; так, м-ром юстиции был назначен Добровольский, рекомендованный Николаю Распутиным за взятку, полученную от Рубинштейна. В руках Р. была газета «Нов. Время», большинство акций которой было скуплено Р., и через нее он, как директор Русско-Французск. банка, влиял на политику правительства в союзническом направлении. Однако, Р. в то же время «работал» в интересах германского капитала, на сделках с которым составил себе большое состояние. 10/VII 1916 г. Р. был арестован военными властями по обвинению в «госуд. измене». Ему инкриминировались; учет векселей «немецкого банка» в Берлине, продажа акций о-ва «Якорь» германским дельцам, взимание высокого комиссионного вознаграждения в связи с русскими заказами, выполнявшимися за границей, и др. В виду усиленных просьб Ал. Фед., Николай передал дело Р. м-ру юстиции, и Р. был освобожден 6 декабря, но дело прекращено не было. По настоянию то же Ал. Фед. м-р юстиции Макаров, недоброжелательно относившийся к распутинской камарилье, был заменен Добровольским. Однако, и этому последнему не удалось прекратить дело в виду запросов в Гос. Думе по этому поводу.


[Закрыть], Мануса[173]173
  Манус, И. П. – петроградский 1 гильдии купец, крупный банкир, делец и аферист. Манус владел наибольшим числом акций Международного коммерческого банка и состоял членом управления и директором ряда промышленных предприятий. Через Распутина, с которым у М. были самые тесные взаимоотношения, а также «влиятельного» в придворном кругу афериста Н. Ф. Бурдукова, состоявшего у М. на жалованьи, последний имел влияние на царя и царицу, причем влияние это шло в направлении сближения России с Германией, заключения сепаратного мира и т. д. М. вел крупные дела и участвовал в финансовых предприятиях, связанных с германским капиталом. Назначение Протопопова министром вн. дел состоялось при активном содействии Мануса, действовавшего через Распутина и Бадмаева. Протопопов получал взятки от Мануса через Бурдукова и др. В. П. Семенников считает, что свидание Протопопова с Варбургом в Стокгольме (см. прим. 173), а также и предложении русского правительства о заключении сепаратного мира, сделанные в феврале 1917 г. Австрии, безусловно имеют тесную связь с политикой, которую делали по поручению германского капитала Манус и компания.


[Закрыть] и прочих тыловых героев, об их связи с Распутиным, об его кутежах и оргиях и о том, что близость его к царю и к царской семье и влияние его на все существенные вопросы государственной жизни в дни войны доводят до отчаяния честных людей.

Участие Распутина в шпионаже[174]174
  Находя справедливым мнение М. Н. Покровского о том, что, «имея к своим услугам кошелек самой богатой семьи в России, не говоря уже о приношениях бесчисленных поклонниц и толпы просителей, Распутин едва ли польстился бы немецким жалованьем», Семенников, однако, считает «очень мало вероятным, чтобы вокруг Распутина не существовало хорошо поставленной германской агентуры». «Распутин, – говорит он, – не таил про себя получаемых им от Романовых секретов, и они, несомненно, становились известны всему окружавшему его сброду, – дальнейшее же направление этих сведений к нужному пункту, при желании, было дать нетрудно». Семенников приводит ряд фактов, говорящих о том, что военные тайны, передававшиеся Николаем Алекс. Фед. под строжайшим секретом, последняя сообщала Распутину, а от него эти сведения расползались по всем уголкам. С другой стороны, Распутин давал постоянно «указания» стратегического характера, которые во многих случаях Николаем принимались к «руководству и исполнению». «Есть основание думать, – пишет Семенников, – что некоторые «стратегические» советы Распутина были связаны просто с интересами направлявших его отдельных спекулянтов (см. примеч. 160, 161). Не исключена, однако, и та возможность, что в некоторых случаях через Распутина передавались Романовым директивы германского штаба». (См. В. П. Семенников «Политика Романовых накануне революции», ГИЗ, 1926 г., стр. 179–181.)


[Закрыть], как агента Германии, не подлежало сомнению.

– Если бы министры вашего величества, – сказал я, – были независимые люди и преследовали единственную цель – благо родины, – присутствие такого человека, как Распутин, не могло бы иметь значения для дел государства. Но беда в том, что представители власти держатся им и впутывают его в свои интриги. Я опять должен доложить вашему величеству, что так долго продолжаться не может. Никто не открывает вам глаза на истинную роль этого гнусного старца. Присутствие его при Дворе вашего величества подтачивает доверие к верховной власти и может пагубно отразиться на судьбах династии и отвратить от государя сердца его подданных.

На все тяжелые истины государь либо молчал, либо выражал удивление, но, как всегда, был любезен и приветлив. Когда я прервал свой доклад, он обратился с вопросом:

– Как вы думаете, чем окончится война… Благополучно ли для нас?

Я сказал, что за армию и народ можно отвечать, но что командный состав и внутренняя политика затягивают войну и мешают победе.

Доклад этот, все-таки, видимо произвел впечатление: 27 февраля было дано распоряжение выслать Распутина в Тобольск.

Через несколько дней распоряжение это по требованию императрицы было отменено.

1 марта последовало высочайшее соизволение о направлении дела Сухомлинова в первый департамент Г. совета для разрешения вопроса о предании его суду. Подписывая бумагу, государь заметил:

– Приходится принести эту жертву.

Три недели спустя первый департамент вынес постановление о назначении предварительного следствия, которое признало, что к генералу Сухомлинову, согласно обвинительному акту, надо применить личное задержание. Верховный следователь доложил об этом министру юстиции, который согласился на арест Сухомлинова. Бывший военный министр был заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости[175]175
  После смещения Сухомлинова была назначена верховная комиссия для расследования дела. После 9-месячной работы комиссии в доме Сухомлинова был произведен обыск, и 20/IV 1916 г. он был заключен в Петропавловскую крепость и помещен в Трубецкой бастион в камере № 43, а не в Алексеевский равелин, как ошибочно указывает Родзянко. В крепости С. пробыл полгода; по постановлению следственных властей, крепость ему заменили домашним арестом.


[Закрыть]. Жена его, игравшая такую важную роль в его вольных и невольных связях с лицами, уличенными в шпионстве, не только была оставлена на свободе, но ей даже были разрешены свидания с мужем. Она добилась через Распутина аудиенции у царицы, и та ей стала покровительствовать.

3 марта был уволен министр внутренних дел Хвостов, сломавший себе шею в борьбе с распутинским кружком.

На заводах продолжались забастовки, вызывая опасения не только в тылу, но и на фронте. Генерал Алексеев писал мне, что доставка продовольствия в армию совсем не организована, что снова не хватает сапог, и опасаются, как бы не прекратилась доставка снарядов. На северном фронте, ближайшем от столицы, от плохого питания среди солдат распространилась цынга.

В Особом совещании прошел, наконец, вопрос с секвестре Путиловского завода. Не проходило аудиенции у государя, чтобы я не напоминал, что надо пересмотреть неправильное решение. После секвестра прежние члены правления были удалены и назначены надежные и знающие люди. Рабочие, как военнообязанные, лишены были возможности бастовать.

15 марта был уволен без рескрипта военный министр Поливанов. Он только-что вернулся из Ставки после милостивого приема и неожиданно для себя и для всех получил уведомление, что он отставлен от должности. Все недоумевали и объясняли причину отставки секвестром Путиловского завода или доносами, что Поливанов инспирирует политические резолюции военно-промышленных комитетов. Сам Поливанов понял причину гораздо проще: он распорядился отобрать от Распутина данные ему Штюрмером четыре военных автомобиля; императрица, всегда относившаяся к нему недоверчиво, узнала об этом распоряжении и настояла на его удалении.

Незадолго перед тем Поливанов говорил:

– Теперь мне совершенно ясно, как можно упорядочить военные дела после сухомлиновской разрухи и привести к победе.

Отставка эта произвела удручающее впечатление. Газеты были полны восхваления ушедшего министра, оценивая результаты его работы сравнительно за короткий срок. В Думе и в обществе говорили о безответственном влиянии, о министерской чехарде и о том, что враг забирается все глубже и глубже и бьет по тем людям, которые вредны немцам и полезны России.

Взоры были обращены к народному представительству, которое в то время пользовалось популярностью и доверием страны, но и Дума уже сознавала, что при наличии Распутина и влиянии царицы, которое все усиливалось, невозможно достичь желаемых результатов в смысле успехов на фронте и порядка в тылу.