Текст книги "Записки полярника"

Автор книги: Михаил Муров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

В течение месяца мы четверо лихорадочно готовили экспедицию. В самый разгар подготовки, 5 июня, на страницах газет появилась краткая заметка ТАСС:

«По сообщению Норвежского телеграфного агентства, в число полярных экспедиций, организуемых Норвегией, в этом году включена экспедиция на Землю Франца-Иосифа. В законопроекте, внесенном в стортинг, правительство указывает, что экспедиция предполагает провести на Земле Франца-Иосифа научные исследования. Экспедиция далее предполагает построить на Земле Франца-Иосифа радиостанцию для передачи метеорологических наблюдений непосредственно метеорологической станции в Тромсё».

В примечании ТАСС сообщало: «Ничего не известно об обращении норвежских властей за разрешением для посылки экспедиции на Землю Франца-Иосифа, принадлежащую СССР».

Дальнейшие сведения о норвежской экспедиции были чрезвычайно скупы. Правда, удалось установить, что возглавляет ее известный полярный путешественник и спутник Амундсена капитан Риссер-Ларсен. Экспедиция снаряжается на нескольких кораблях, один из которых должен остаться на зимовку.

Известие о норвежской экспедиции прозвучало для нас как гром среди ясного неба.

Теперь организация нашей экспедиции была передана в ведение Арктической комиссии, созданной при Совете Народных Комиссаров. Возглавлял правительственную Арктическую комиссию заместитель наркомвоенмора Сергей Сергеевич Каменев.

Кроме научных работ, которыми должны были руководить Самойлович и Визе, нам предстояло выполнить политическую миссию – объявить Землю Франца-Иосифа советской территорией. Экспедиция приняла политический характер, и Совет Народных Комиссаров назначил начальником ее Отто Юльевича Шмидта.

Шмидт был известен как выдающийся ученый-математик, труды которого получили мировую известность. Кроме математики Отто Юльевич занимался историей, языками, естественными науками.

Октябрьская революция дала выход и организаторским способностям Шмидта. Отто Юльевич был членом коллегии Центрального статистического управления, работал в Госплане, Госиздате, являлся главным редактором Большой советской энциклопедии.

В 1928 году Шмидт принял участие в советско-германской экспедиции на Памир, которая изучала труднодоступную, изобилующую ледниками и вечными снегами территорию, куда до сих пор не удавалось проникнуть человеку.

Экспедиция с честью выполнила свои задачи, но едва Отто Юльевич вернулся в Москву, как в 1929 году Совет Народных Комиссаров назначил его начальником нашей экспедиции. Начиная с этого времени, многие важнейшие события в истории исследования и открытий в Арктике будут связаны с именем Отто Юльевича Шмидта.

Шмидт появился в Институте по изучению Севера в сопровождении Визе. Шмидт был высок, несколько сутуловат, носил большую бороду. Одет он был в новую, явно не по росту серую шинель. Еще запомнились кепка и ботинки с шерстяными гетрами.

В течение трех часов длилось заседание в кабинете директора. Сообщение делал Шмидт. По мнению ученых, экспедиции предстояло преодолеть полосу льда длиной не менее 250 миль. Доступ к Земле Франца-Иосифа открыт не каждый год. Но пробиться к архипелагу экспедиция должна во что бы то ни стало. В крайнем случае намечалось перебросить на собаках до ближайшего острова двух человек: радиста и механика, а также продовольствие, рацию, жилье, в котором они могли бы находиться, держать связь с «большой землей».

Далее Шмидт рассказал, что для экспедиции зафрахтован ледокол «Седов», капитаном которого назначен Владимир Иванович Воронин.

Кроме того, Отто Юльевич настоял на приглашении на зимовку врача и повара.

Во время заседания я мог ближе рассмотреть Отто Юльевича. Он произвел на меня огромное впечатление своей романтической внешностью. У него были тонкие черты лица, высокий лоб, длинные, зачесанные назад волосы и пышная черная борода.

Глядя на него, я вспомнил одну виденную где-то гравюру. На ней была изображена ледяная пустыня, торосы, метель и кучка измученных людей. Стоящий в центре бородатый мужчина, удивительно напоминавший Отто Юльевича, указывал рукой, куда надо идти, и как бы говорил: «Назад – никогда!»

После заседания Отто Юльевич беседовал с каждым из нас, зимовщиков. У меня он спросил:

– Как вы считаете, какое нам нужно оружие?

– Драгунские винтовки, но если не дадут – тогда наганы.

Вскоре наркомвоенмор К. Е. Ворошилов лично распорядился обеспечить участников экспедиции оружием. Командированный в Москву Кренкель получил и винтовки, и наганы, а также несколько ящиков патронов.

В начале июля появилось первое сообщение ТАСС о нашей экспедиции.

Оставалось всего четыре дня до отъезда в Архангельск, между тем врача, желающего ехать с нами, все не было. Мы публиковали объявления в газетах, рассылали письма в медицинские учреждения и вузы – наконец появился молодой врач-хирург Борис Дмитриевич Георгиевский и подал заявление с просьбой отправить его на зимовку. Итак, нас стало пятеро.

Наступил долгожданный день. На Московском вокзале собралась большая толпа провожающих. Брали интервью корреспонденты. Снимали фотографы. Нам дарили цветы, конфеты. Какой-то шутник с посыльным прислал нам ящик пива.

Начались прощания. В это время к Рудольфу Лазаревичу Самойловичу подошла высокая красивая девушка:

– Простите, пожалуйста... Вы едете на Землю Франца-Иосифа?

– Да.

– Возьмите этот сверток, – проговорила она и быстро скрылась в толпе.

Самойлович в недоумении смотрел то на сверток, то на нас.

– Давайте вскроем, – предложил доктор.

Мы развернули пакет и увидели шелковое, вышитое золотом алое знамя с гербом СССР. В пакете лежала записка: «Героям Севера от неизвестной. Флаг прошу поднять на Земле Франца-Иосифа». Подписи не было.

Флаг мы передали на хранение доктору Георгиевскому.

Прозвучал долгий свисток кондуктора, и поезд стал набирать скорость.

Всем участникам экспедиции были предоставлены места в мягком вагоне, но мы с Эрнстом решили ехать в теплушке, чтобы не расставаться с нашими грузами и аппаратурой. В дороге Кренкель заболел. Вызвали нашего доктора, но он не нашел ничего серьезного. Стали надеяться, что пройдет.

Через полтора дня поезд остановился у маленькой деревянной станции. Это и был Архангельск – столица северного края. В ту пору моста через Северную Двину не было. Его заменял огромный закопченный пароход, перевозивший людей и грузы с одного берега на другой. Когда он, окуривая нас густым дымом, отвалил от пристани, открылась панорама стоящего на высоком берегу города.

До революции он славился своими кабаками для моряков, семгой, треской. Архангельск служил также местом ссылки. Здесь отбывали наказание очаковцы и потемкинцы. В 1911 году в местную тюрьму был заключен Климент Ефремович Ворошилов. Сюда же за революционную деятельность был сослан Рудольф Лазаревич Самойлович.

Когда пароход подошел к пристани, мы с доктором повезли Эрнста в больницу на извозчике. Местные врачи нашли у Эрнста аппендицит и назначили ему операцию.

Быстро найти замену Кренкелю не представлялось возможным. Болезнь радиста ставила экспедицию в весьма тяжелое положение.

К счастью, все обошлось благополучно: то ли диагноз был неправильным, то ли усилием воли Эрнст заставил себя выздороветь. Как только боли прекратились, он сбежал из больницы.

На другой день после прибытия в Архангельск Илляшевич и я отправились на Бокарицу проверить погрузку дома, в котором нам предстояло зимовать. Дул сильный, резкий ветер. Наша лодка, прыгая по волнам, едва не переворачивалась от ветра и течения. Неожиданно из-за поворота вынырнула моторная лодка и полным ходом пошла прямо на нас.

– Что он, чертов моржоед! Не видит, куда прет! – выругался наш моторист, резко поворачивая руль и черпая бортом воду. Мимо нас прошла сильная моторная шлюпка. Несмотря на большую волну, в ней, по-моряцки цепко расставив ноги, стоял высокий, крепкого телосложения мужчина. Ветер трепал его летнее пальто. Увидев нас, он приподнял шляпу и в знак приветствия помахал рукой.

– Это наш капитан Владимир Иванович Воронин, – пояснил Илляшевич.

О Воронине мы уже знали, что он потомок того Воронина, который 55 лет назад спас австро-венгерскую экспедицию, возвращавшуюся в бедственном состоянии с Земли Франца-Иосифа; что он – коренной помор, сын рыбака-тресколова.

Владимир Воронин, как и четверо его братьев, начал ходить в море с восьми лет. В десять стал коком на паруснике, в пятнадцать – пошел младшим матросом на шхуне, которая плавала между Архангельском и Норвегией.

Зимой он учился. По окончании Архангельского мореходного училища в 1916 году Владимир Иванович начал службу старшим штурманом на почтово-пассажирском пароходе «Федор Чижов», через четыре года стал капитаном судна «Пролетарий» и участвовал в 1920 году в первой морской Карской экспедиции, доставившей в Архангельск хлеб, в котором остро нуждалась страна.

Для Воронина это было первое по-настоящему арктическое плавание. Путь лежал через пустынное и опасное Карское море, которое в ту пору называлось «ледяным мешком». Ни точных карт, ни лоций, ни маяков не было. В истории арктического плавания первая морская Карская экспедиция занимает особое место. Именно с нее началось освоение Северного морского пути на восток.

В 1928 году Воронин, уже командуя ледоколом «Седов», принял участие в поисках потерпевших аварию итальянцев, летевших на дирижабле к Северному полюсу.

Теперь Владимиру Ивановичу Воронину предстояло провести «Седов» к Земле Франца-Иосифа и, оставив нас, вернуться назад.

16 июля судно подошло к стенке Красной пристани и начало погрузку многочисленного экспедиционного имущества.

В сущности это был обычный корабль, но благодаря добавочной стальной обшивке по его ватерлинии, называемой ледовым поясом, он приобрел активность во льдах и считался ледокольным пароходом. Длина его была всего 77 метров, а грузоподъемность 1600 тонн. Строился «Седов» в Англии в 1909 году. До первой мировой войны он носил другое имя и принадлежал Канаде. Во время войны был продан царской России и нес службу в Белом море, снабжая армию снарядами и снаряжением, которые шли от союзников.

Как рассказывал нам позже Воронин, еще в 70-х годах прошлого столетия ледоколов не было. В портах и на реках за границей применялись «сани» – массивные тяжелые сооружения, которые тащили по льду на четырех канатах не менее двухсот человек. На месте прохода этих саней лед ломался, образуя канал для прохода судов. Такие «ледоколы» были громоздкими, могли работать только в портах и реках, но не в морях.

Идея создания кораблей, получивших впоследствии название ледоколов, впервые зародилась в России, Кронштадтский купец Бритнев, которому необходимо было сообщение со столицей и в зимнее время, пришел к мысли, что должно быть создано такое судно, которое могло бы ломать лед тяжестью своего корпуса. В 1864 году у своего обычного парохода «Пайлот» он изменил форму носовой части, сделав ее наподобие лыж. Опыт Бритневу удался: этот первый в мире ледокол великолепно колол лед Финского залива, совершая рейсы между Петербургом и Кронштадтом. Позже был построен второй ледокол – «Бой», но изобретение Бритнева в России на этом заглохло.

В 1871 году была настолько суровая зима, что лед закрыл вход в Гамбургскую гавань. Эльба замерзла, и суда не смогли выйти в море. Немцы приехали в Петербург и купили у Бритнева чертежи его ледокола. С помощью этих чертежей они построили у себя в стране очень хорошие ледокольные суда.

...Первый русский сверхмощный ледокол «Ермак» был построен лишь в 1899 году адмиралом С. О. Макаровым.

Весной 1929 года команда «Седова» промышляла зверя во льдах Белого моря, поэтому трюмы, палуба, борта судна были пропитаны ворванью и кровью. Корабль совершенно не был приспособлен для экспедиционных работ. Жилых помещений было так мало, что их едва хватало экипажу. Для размещения 34 человек экспедиции пришлось срочно разгородить твиндек (трюмное помещение между двумя палубами судна) на импровизированные каюты для четырех-пяти человек каждая. Поскольку твиндек соседствовал с паровыми котлами, в каютах этих была тропическая жара. Но мы и не рассчитывали на комфорт и быстро примирились со всеми неудобствами.

Большие неприятности ждали нас, когда мы стали проверять грузы. Оказалось, что 60 бочек с керосином, бензином и автолом отправлены из Ленинграда вместо Архангельска в Астрахань. Хорошо, что Отто Юльевичу удалось получить новую партию горючих материалов.

Исчезли в пути хирургические инструменты и печные каркасы. По-видимому, они также были отправлены в Астрахань.

Немало огорчений доставлял нам и затянувшийся ремонт ледокола.

Судостроительный завод менял заклепки в корпусе «Седова» и так плохо выполнил эту работу, что главный инженер Совторгфлота вынужден был составить акт. Капитальный ремонт судна не был закончен к сроку, что задерживало выход экспедиции в море.

Но это было полбеды. Самые большие огорчения еще ждали нас. Выяснилось, что Ленинградский союз потребительских обществ снабдил экспедицию явно недоброкачественными продуктами. Сначала мы обратили внимание на запах, который исходил от консервных банок. Оказалось, что они текут. Тогда решили проверить остальные продукты и обнаружили, что окорока заплесневели, а 4 тысячи килограммов муки нужно заменить.

К тому же выяснилось, что очень важные противоцинготные продукты – лук, чеснок, картофель – не были присланы вообще.

Эти вопиющие факты, разумеется, тут же стали известны корреспондентам газет, которые должны были плыть с нами до Земли Франца-Иосифа, а сейчас освещали в своих корреспонденциях каждый день готовящейся экспедиции.

В одной из центральных газет появилась статья, в которой говорилось:

«История знает уже, что одной из причин гибели 130 человек экспедиции Франклина в 40-х годах прошлого века было варварское мошенничество английских купцов, продавших ей банки, в которых вместо консервов оказались песок и опилки. Несчастные моряки убедились в этом, уже находясь во льдах.

Но то были частные торговцы, наживавшиеся на этом. У нас же мы имеем дело с безобразной бюрократической небрежностью. Но конец мог оказаться столь же трагичным.

...Должно быть произведено тщательное расследование, и виновные в подобном невнимании к здоровью, а может быть, и к жизни наших отважных полярных исследователей должны понести суровое наказание».

Газеты привлекли внимание общественности. Виновные за разгильдяйство были наказаны, но я не знаю подробностей, так как произошло это тогда, когда нас уже не было на «большой земле».

Что же касается продуктов питания, то многие удалось заменить в Архангельске доброкачественными, однако лука, чеснока и картофеля нового урожая на архангельских базах еще не было. Местные крестьяне накопали нам молодого картофеля со своих огородов, собрали 15 килограммов лука и чеснока. Мы были им очень благодарны, но овощей было все-таки недостаточно.

17 июля в одном из номеров старинной гостиницы «Троицкая» состоялось наше совещание, последнее перед отплытием.

– Сегодня газета «Правда Севера» сообщила, что у маяка Городецкого появился айсберг, – сказал наш капитан Владимир Иванович Воронин,– а к берегам Мурмана вплотную подошли тяжелые льды. Этого явления никто никогда здесь не наблюдал. Из метеорологических сводок известно, – продолжал он, – что температура воды в южной части Баренцева моря значительно ниже обычного. Пассажирский теплоход «Софья Перовская» шел на Печору тринадцать суток вместо четырех. Такие труднопроходимые льды у побережья, а что делается в высоких широтах – остается только гадать.

– Мы полагаемся на ваш опыт, – сказал капитану Отто Юльевич Шмидт.

Плавание в высокие широты в ту пору было для капитана сложной задачей со многими неизвестными. Надо было идти на Землю Франца-Иосифа, как выразился Воронин, «с одной душой», то есть компасом. Ни метеорологических, ни ледовых прогнозов, ни авиаразведки тогда не было. Если и делались прогнозы, то предположительно, «на глазок». Не было и карт, если не считать поверхностных, часто неточных набросков, сделанных участниками экспедиций.

Капитану предстояло плавание вслепую в никем не изученных течениях и неизвестных глубинах. Он мог полагаться только на свою интуицию.

Начальник зимовки Илляшевич доложил на совещании, что нашлись рабочие, которые дали согласие ехать на Землю Франца-Иосифа собирать дом для зимовщиков. Он сообщил также, что в Архангельске наняты на зимовку Владимир Антонович Знахарев – в прошлом повар на императорской яхте «Штандарт» и каюр Алексей Матвеевич Алексин.

Итак, зимовщиков стало семь человек.

...Только в полночь закончилось наше заседание. Мы вышли из гостиницы. Ночь была не белой, как в Ленинграде, а розоватой. Спать не хотелось, и мы направились на «Седов». Работа шла полным ходом, с каждым часом приближая нашу отправку на Землю Франца-Иосифа...

Чтобы ускорить отплытие, вся экспедиция, включая корреспондентов, была мобилизована на погрузку ледокола. Мы с Эрнстом Кренкелем следили за погрузкой радиоаппаратуры.

Тут произошло событие, которое могло стоить мне жизни. Я спускался по штормтрапу судна, когда почувствовал, что он ползет вниз. Через секунду я очутился в воде между двумя бортами —ледокола и баржи с нашей радиоаппаратурой. Попытался плыть, чтобы выбраться, но баржа стала сильно прижимать меня к ледоколу. Казалось, еще немного – и она раздавит грудную клетку.

– Человек за бортом!– услышал я голос старпома.

В этот момент Эрнст прыгнул с палубы ледокола на баржу и, упираясь спиной в борт судна, пытался удержать его напор. Видимо, ему это плохо удавалось. К счастью, подоспели рабочие и матросы, которые и вытащили меня на палубу.

Утром 20 июля мы сбегали на рынок, помогли Отто Юльевичу купить меховое полупальто. Эрнст купил себе бушлат. Дело в том, что ни у того, ни у другого не было теплой одежды.

К вечеру этого дня погрузка была закончена, и «Седов», приготовившись к торжеству, расцветился флагами.

Надо сказать, что пребывание нашей экспедиции в Архангельске было для жителей города большим событием. Правда, находились скептики, которые прямо говорили: «В наш век ни одна экспедиция в Арктику не оканчивалась благополучно. Зачем нужна нам эта ледяная земля?» Но большинство очень уважительно относилось к нашему предстоящему плаванию. Нам приветливо улыбались, незнакомые люди приглашали к себе домой. А в горсовете даже состоялся праздничный пленум, посвященный нашей экспедиции. В торжественной обстановке Шмидту было вручено знамя, которое он должен был водрузить на Земле Франца-Иосифа.

Часам к шести вечера со всех концов города на проводы экспедиции потянулись колонны трудящихся со знаменами, плакатами и оркестрами. Вскоре вся пристань и громадная соборная площадь оказались запруженными народом. Часть провожающих разместилась на крышах пакгаузов и портовых зданий. Мальчишки облепили краны и ванты соседних кораблей. А с левого борта «Седова» все подходили и подходили суда с жителями окраин.

Всюду играли оркестры, звучали революционные песни. Пожалуй, Архангельск никогда не видел столь многочисленные веселые проводы. Стоявший рядом со мной Владимир Юльевич Визе вспомнил прошлое:

– Как это не похоже на проводы экспедиции Седова! Тогда провожала нас небольшая кучка чиновников, офицеров, барынь, несколько купцов с купчихами. Вся эта публика пришла тогда на пристань поглазеть на безумцев, отправляющихся на старой шхуне к Северному полюсу...

Капитанский мостик «Седова» превратился в трибуну, где, сменяя друг друга, стали выступать представители общественных организаций города. Они желали участникам экспедиции быть сильными духом, с честью выполнить задание Родины.

Оркестр заиграл марш. Мощное «ура» разнеслось по Северной Двине. «Седов» стал медленно отходить от пристани. Выйдя на середину реки, ледокол дал три долгих прощальных гудка и пошел к устью. По морской традиции суда, находящиеся в порту, ответили ему такими же длинными гудками.

«Седов», увеличивая обороты, набирает ход. Минуем стоящий на высоком берегу величественный памятник Петру I. За нами следует флотилия провожающих судов. Постепенно они отстают, и вскоре остается только одна яхта. Она, словно чайка, раскинув белоснежные крылья, долго скользит, лавируя, за кормой «Седова». Но вот и она, сделав красивый поворот, возвращается в Архангельск. Сидящая в яхте молодая женщина, кутаясь в мех голубого песца, в последний раз машет рукой.