сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)
Финансовый газават… Смеяться нужно над этим… Ее волосы рассыпаны по подушке… Черное пламя волос… Пламя их сгоревших душ… Неподвижная Нина в его объятиях… Они едут по Москве в кабриолете…
Они идут по берегу моря… Они плещутся в волнах вместе с дельфинами… Он трогал невесомую паутину ее тела, пока не коснулся руки, которую искал; но это был пустой рукав… Он бросился к ней, но тут из клеток выпустили римских легионеров, и они заступили дорогу… Он борется, отчаянно рвется к Нине…
Николай размахивал во сне руками, сражался с врагами… Скрипит зубами… Слепнет… Старается зубами разорвать тончайшее покрывало мрака, отделяющее его от блестящей толпы римских легионеров… Он вооружился мечом… В каждой руке по пистолету-пулемету "скорпион" чешского производства… Легионеры сомкнули ряды, и пули веером отлетели прочь…
"Смотрите, ее зарывают живьем! – кричит он им. – Она еще жива, а ее собрались закапывать живьем!…
Она ничего не может одна! Смотрите! Ее кладут в могилу без гроба, а сверху бросают горсти земли, которые зелеными долларовыми бумажками укрывают ее… Глядите!.. Ее хоронят под долларами!.. Разве можно не верить собственным глазам! Она не может выбраться из-под этой массы денег!.." Его голос потонул в пронзительной песне Киркорова, певшего турецкую песню с упоминием мамы, его голос потонул в грохоте барабанчиков, сделанных из пустых голодных кишок и черствых хлебных корок, растворился в толпе нищих стариков, впереди которых важно шли пузатые министры-капиталисты, вскидывая вверх ноги, большие, как "Крайслеры", и все, проходя мимо могилы Нины, делали скорбные лица и шли дальше…
Гору из бумажных долларов рабочие тачками грузили на пароходы, и все расплывалось в воздухе… Мираж из сонного дыма… Знамя воздушного миража в руках, дрожащих, как вопли… Он ныряет в долларовую могилу и вытаскивает живую Нину… Внезапно их разделяют холод Млечного Пути и колонна людей из демократического блока… Николай бежит следом… Все внезапно останавливаются с возгласами одобрения…
На трибуне появляется Барон… Вождь и учитель… Я дам вам хлеба и зрелищ!.. Браво! Браво! Еще раз! Повторить!.. Толпа восторженно вопит, радуется… Барон поднимает руки, и голоса мало-помалу стихают… Это моя любимая дочурка, – говорит он и указывает на Нину. – Подать ее мне!.. Легионер с блестящим мечом выходит из рядов центурии, обходит Николая и колет его в спину…
Сильная резкая боль разбудила Николая. Какой кошмарный сон! Сердце гулко билось в горле, он не сразу понял, где явь, а где сонные призраки. Боль в спине, где лопатка, не проходила. Он провел ладонью, не достал. Помог другой рукой, надавливая локоть, и нащупал захрустевшую под пальцами ночную тварь.
Жук? Какой-нибудь ночной овод? Место укуса стало чесаться.
Николай достал из пакета бутылку коньяка. Пробка не хотела отвинчиваться, крутилась вокруг горлышка.
Вспомнил, что на поясе брюк есть трофейный нож.
В брошенной рядом одежде нашел брюки и нож в ножнах. Сковырнул пробку и стал пить из горлышка большими гулкими глотками. Выпил граммов двести, не меньше. Сразу ушла сонная одурь. Он кое-как закрепил пробку и сунул бутылку в пакет. Укус подлого насекомого нестерпимо зудел. Николай попробовал почесать лезвием и сразу порезался. Какой острый нож!
Взялся рукой за лезвие и стал чесать рукояткой.
Луна, стремительно разогнавшись, нырнула за тучку, погрузив мир во мрак. Из этого мрака соткалась мрачная фигура Крокодила, тут же заявившего, что ему плевать на Барона, когда затронуты его интересы, главное, честь.
– Мой принцип: никогда никому не спускать обид.
Кого-нибудь простишь, все кувырком пойдет. Так что молись, если ты верующий, сейчас я тебя убью. Жаль, что я тебя не достал с вертолета. Ты уже тогда у меня как кость в горле сидел. Чуял я…
Сказав это, Крокодил стал превращаться в огромную ночную бабочку, вернее, в огромного мотылька.
Чтобы он окончательно не улетел, Николай решил наколоть его на иголку. Иголки под рукой не оказалось, зато был нож, которым он продолжал чесать себе спину, пока длился монолог Крокодила. Какая разница: иголка, нож… Николай метнул нож в Крокодила и решил хлебнуть еще коньяка. Коньяк вновь пошел очень хорошо, вот только пробка на бутылке плохо держалась. Он выпил еще немного, хотел предложить Крокодилу, но тот, видимо, собрался уйти либо раствориться во мраке. Тогда Николай подтащил Крокодила ближе, прислонил к валуну и сел рядом. В бутылке оставалось еще не меньше половины. Коньяк пить не хотелось. Николай сунул его обратно в пакет и вытащил банку пива. Пакет повесил на рукоять ножа.
К сожалению, рукоять прилепилась под углом вниз, и пакет соскальзывал. Ну понятно, прикалывая мотылька Крокодила, он бросил нож снизу вверх, вот рукоять так неудобно и торчит. Николай вытащил нож и воткнул лезвие выше ключицы, чтобы оно плашмя опиралось на кость. Да, теперь пакет висел прочно, не соскальзывал.
От хорошо сделанной работы стало приятно. Но за суетой погасла сигарета. Закурил снова.
– Дело в том, – сказал он Крокодилу, молча всматривавшемуся в даль ночного моря, – дело в том, что я хочу наказать Барона. Я бы его убил, но с некоторых пор я понял, что смерть не всегда наказание.
Если только не ориентироваться на собственные чувства. Тогда, конечно: убил и торжествуй. Но ведь мертвому все равно. Плачут живые. Вот, думаю посоветоваться с Ниной, она подскажет, что можно сделать с тотализатором. Надо попробовать как-нибудь законным путем умыкнуть все деньги. Мне-то на его деньги плевать, но пусть Отарик помучается, когда мы с Ниной убежим да еще деньги прихватим.
Николай захохотал.
Все еще смеясь, он потянулся к пакету, так удобно висевшему на груди Крокодила, достал коньяк, сделал несколько глотков и в шутку предложил выпить молчаливому соседу. Тот, понятное дело, отказался.
– И все-таки, несмотря ни на что, жизнь прекрасная штука, – говорил Николай. – Надо только вовремя понять, что нет здесь ничего постоянного, нет разума во всем этом: в звездах, в этой луне, в облаках, в мучительных прелестях женщины… Нет ни разума, ни смысла. Человек приходит, работает, творит, обустраивает дом свой, а потом приходит другой и разрушает все созданное тобой, потому что его дом должен быть другим, а ты ему мешаешь. И кто прав? Никто.
Дом у каждого свой, а мест для строительства мало.
Вот ваш Барон построил свой дом на любви к дочери, а мне эта любовь не нравится. И я разрушу дело рук его. А я не нравился тебе, ты и пришел зачеркнуть меня и служишь мне вешалкой. Кто-то всегда умнее, быстрее, сильнее. Нет на земле ни гармонии, ни справедливости. Есть сила, которая может еще помочь тебе достичь гармонии и справедливости…
А цикады все пели, пели. Им что, их жизнь полна гармонии и справедливости, потому что разрушает их счастье только смерть, о которой они не знают. Потому и сладка их песня, полная райской бездумности, блаженного самозабвения.
Луна застыла над деревьями, преодолев предельную высоту свою. Море потемнело и посерело вместе с ночью, одолев предельный час своей красоты и величия.
Уже на востоке начинало сереть небо, но луна еще светила. Все пространство этой бухточки с валуном, кустами акации, песком и сверху надвигающимся лесом, узорно пестрело в прозрачной тени. Ветер стих к предрассветному часу – светлые и темные пятна, все пестрившие под кустарником, спали. И как будто еще неподвижнее темнеют отдельные деревья внизу тропы, ставшие как бы еще меньше в этом выжигаемом дневным солнцем южном лесу. И непрестанный, ни на секунду не умолкающий звон, наполняющий молчание неба, земли и моря своим журчанием, стал еще больше похож на звон каких-то дивных хрустальных колокольчиков…
Николай поднялся и пошел к воде. Волна, вздохнув, легко обожгла его ступни и с мягким шорохом уползла. Он зябко передернулся, на душе было пусто и, несмотря на все выпитое за ночь, как-то трезво.
И ушла неистовая злоба, раздиравшая его несколько часов.
Оглянулся. Из-за проясняющейся стены леса вверху дивным самоцветом глядела яркая зеленая звезда, лучистая, наполнявшая его надеждой.
Пора идти, нет времени… Надо жить!..
Глава 35
ПРИГОТОВЛЕНИЯ
Все когда-нибудь да кончается. И с окончанием одного, начинается другое. Это так просто, что даже не замечаешь. День, когда появился Николай, был для Нины обычным днем. И последующий день тоже.
Когда же наступил момент, сделавший невозможным эту прежнюю привычную жизнь? Что случилось?.. Отчего то, что лишь в глубине души она считала ложным и нечестным, сейчас стало просто невыносимым? События, как груз на спине вьючного животного: наступает предел, когда даже лишняя соломинка может сломить перегруженный хребет; она не могла понять, после какого момента.., что именно заставило ее до исступления возненавидеть отца.
Ночью она сумела уйти и, не думая ни о чем, изгнав все чувства, шла куда глаза глядят и вдруг оказалась у номера Николая. Его не было; она открыла дверь своим универсальным, как и у отца, ключом и стала ждать.
Она не думала, что скажет, и скажет ли вообще, потому что как такое рассказать?!
Измученная, истерзанная – и морально, и физически, – она незаметно уснула прямо в кресле.
Когда она проснулась, только-только начало светать. Воздух был еще туманно-серым, еще смутно скрывал очертания предметов, и первое, о чем она подумала, было ее решение во что бы то ни стало спасти Николая. Несмотря на обещание отца не допустить его гибели на арене, она сейчас, как никогда, была убеждена в обратном. Она знала своего отца, знала его мстительную, страстно-грубую натуру и непреклонную волю в достижении поставленной цели. Смерти Николая он хотел по разным причинам. Так что выбор между этим ужасным монстром Гоблином и Николаем мог быть сделан только в пользу первого. Гоблин одним своим видом привлекал зрителей, он был одним из удачнейших приобретений отца. И уже не раз расправлялся со своими противниками на арене таким чудовищным образом, что сами слухи об этом окупали заплаченные за него деньги. Игроки приезжали, делали ставки, тотализатор приносил доход.
Нина понимала, что задумал отец. Продемонстрировав всем незаурядные бойцовские качества Николая, он заставит часть гостей поставить на него. Может, большую часть, ведь впереди еще день и можно успеть убедить многих. Естественно, эти деньги (некоторые в .азарте или в трезвом расчете ставили до миллиона долларов) уйдут к владельцу тотализатора. Конечно, в том случае, если Николай будет убит. Надо во что бы то ни стало убедить Николая бежать. Бежать немедленно, как только он появится, бежать вместе с ней.
Подумав об этом, она сразу вспомнила, что заставило ее прийти сейчас сюда. И горячая краска стыда разлилась по ее лицу. Она понимала, как трудно, почти невозможно, все рассказать Николаю. Ее положение, казавшееся терпимым еще пару дней назад, теперь представилось ей не только кошмарным, но и безвыходным. Прежде о своем позоре она старалась не думать. Ведь посмей она воспротивиться его притязаниям, он не остановился бы ни перед чем. Мог даже выставить ее на арену на съедение диким зверям. Но сейчас собственный недавний инфантилизм ужаснул ее.
Из раскрытой двери балкона донеслись резкие звуки мотора водного мотоцикла. Кто-то на рассвете решил прокатиться. Она, вздохнув, пошла в ванную и долго мылась под душем. Завернувшись в халат подходящего размера, прошла в спальню. Она не стала одеваться, а села, опустив руки и голову, и изредка содрогалась всем телом, желая как бы сделать какой-то жест, сказать что-то и опять замирала. Ей было не просто тяжело, она испытывала страх перед новым, доселе неведомым ей состоянием. В душе все двоилось, как двоятся предметы в усталых глазах. Она не знала, чего боится, чего желает. Того, что было, или того, что будет. И чего именно.
"Что я делаю?" – спросила она себя, почувствовав вдруг боль в висках. И вдруг обнаружила, что изо всех сил сжимает их. Она вскочила и стала ходить по комнате.
Нет, теперь у нее есть цель в жизни. Она вспомнила о Николае, и горячая волна любви и нежности захватила ее. Надо действовать, действовать. Чтобы Николая не отняли у нее. Надо скорее, как можно скорее действовать, пока это не произошло. Надо уговорить его немедленно бежать. Это главное. Ей нужно успокоиться и выйти из этого мучительного положения.
Успокоение ей принесла мысль о том, что она уедет с любимым человеком. Сейчас. Немедленно.
Она быстро оделась, позвонила в ресторан и, заказав себе кофе в номер, стала ждать.
Когда Николай вошел к себе в номер, в нос ему ударил запах кофе, однако ему даже в голову не пришло увязать его с присутствием Нины. События этой ночи, казалось ему, так отдалили их, что думать о ней он мог лишь предельно абстрагируясь от нее живой: да, надо помочь, да, как и всякому, попавшему в беду человеку. А тут увидел ее так близко, в кресле, строго выпрямившуюся, поразительно красивую, черными древне дикими глазами смотрящую прямо на него…
И волшебно мерцали черным бархатом ресницы-бабочки… Все в ней живо напомнило ему их первую встречу в кабинете Качаури; сияние ее черных глаз и всего сливочно-загорелого лица напомнили ему ее совершенно такой, какой он ее тогда увидел. Но теперь он совсем иначе ощущал эту красоту. В его чувстве к ней уже не было ничего таинственного, сегодняшние ночные компьютерные постановки сделали ее более земной и грешной, и потому красота ее, хотя и сильнее, чем прежде, привлекала его, но в то же время и оскорбляла.
Кроме того, ночь порядком его измотала, а сон, который сморил его на берегу, не столько освежил, сколько истончил его нервы. Он знал, что ему обязательно надо поспать, чтобы накопить силы для вечернего боя.
Предстояло также сделать несколько важных вещей, например достать машину.
– Нина, – сказал он.
– Где ты был? Я тебя жду всю ночь! – вскрикнула она и запнулась, вспомнив, где ей пришлось побывать, прежде чем прийти сюда. Он тоже понял причину ее заминки.
– Мне надо было все обдумать, прежде чем явиться сюда. Мы могли бы вместе обсудить…
– Могли, – ответил Николай и вдруг подумал, что, возможно, ей уже доложили о том, где он был ночью и что видел на мониторе компьютера.
Он почувствовал себя таким уставшим, что перспектива скрывать свое знание, думать над каждой фразой, чтобы ненароком не проговориться, прилагать усилия.., непосильные сейчас, привели его в ужас, и он решительно бросил:
– Я все знаю.
– Что?
– Что у тебя с отцом…
– Что? – вспыхнула она и по его лицу поняла, что он имеет в виду.
И помертвела от страха. Загар ее побледнел, глаза еще ярче заблестели.
– – Ты меня больше не любишь? – убито спросила она и в ту же минуту, не в силах удержаться, зарыдала.
– Брось меня, брось! – выговаривала она сквозь рыдания. – Я уеду… Убью его и уеду. Ты меня не можешь любить. Я покончу с собой!
Ему стало жалко ее и все-таки досадно. Он уверял ее в своей любви, говорил, что не переставал и не перестанет ее любить, что любит больше, чем прежде.
Говорил так, потому что видел, только это теперь может успокоить ее. Однако в душе он ее упрекал.
И те уверения в любви, которые казались ему до того пошлыми, что даже совестно было их произносить, она впитывала в себя, как губка. Мгновенно отчаянный страх Нины перешел в отчаянную, страстную нежность: она обнимала его, покрывала поцелуями его голову, шею, руки.
Чувствуя, что разрыва не произошло, Нина развила бурную деятельность. Все еще блестя непросохшими слезами, тут же позвонила в ресторан, заказала обильный завтрак на двоих (сама есть не хотела, но решила, что Николаю двойная порция не повредит), отправила его в душ, позвонила в гараж и приказала подготовить машину. Она практично решила, что для бегства лучше всего подойдет "Форд-внедорожник", великолепной мощи машина сиреневого цвета, которую она, впрочем, почти никогда не использовала из-за накрутки тяжелых труб вокруг корпуса, хоть и придававших вид надежности, но задевавших ее эстетическое чувство.
Николай вышел в халате значительно посвежевший.
Подоспел к завтраку, который на тележке вкатил поваренок.
Он с аппетитом съел курицу, салат из морской дальневосточной капусты и выпил две чашки кофе с двойными бутербродами: хлеб, масло, сыр, ветчина – ему так нравилось. Было еще много чего, но оставил, и так достаточно.
– Машина будет готова минут через пятнадцать, вчерашний наличный тотализатор у меня в сейфе. Там же деньги, которые чуть не украл Упырь. Мы их все берем, на первое время хватит. Там около полутора миллионов долларов.
Он застыл, забыв сделать глоток. Упоминание об Упыре неприятно поразило его. Поставив чашку на стол, он достал сигарету, закурил. Она улыбалась и, глядя на него, ожидала похвалы за свои энергичные действия.
– – Почему ты решила, что мы уедем прямо сейчас?
– А когда? – испугалась она. – Не хочешь же ты сказать, что останешься до вечера? Или собрался драться с Гоблином?
