Текст книги "Изотопы для Алтунина"
Автор книги: Михаил Колесников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Иногда они всей бригадой отправлялись в тайгу. Плыли по сибирским рекам. Вытащив байдарки на песок, сидели на камнях и глядели поверх макушек лиственниц в синее-синее небо.
Ко всем чертям железо! Всякое: и горячее и холодное. Долой с души окалину! Забыты на время все заводские проблемы и даже привычные эти слова: технология, автоматизация, механизация... Живут же люди без них – без нервной тряски, без предельно сжатых сроков, без каждодневных взлетов и падений! Здесь мир поэзии!
У таежного костра Носиков прочитал однажды странные стихи Уитмена – сплошное перечисление вещей и явлений, а в совокупности все это воспринималось как своеобразная опоэтизированная философия. И Алтунин долго после того бормотал себе под нос:
– Погляди, вон вигвам, вон тропа и охотничья хижина, вон плоскодонка, вон кукурузное поле, вон вырубка, вон простая изгородь и деревушка в глухом лесу... Погляди, вон многоцилиндровые паровые печатные станки и электрический телеграф, протянувшийся через континент... Погляди, мощные и быстрые локомотивы отправляются в путь и свистят, вздыхая на бегу... Погляди, а вон это я бреду по штатам, появляюсь то в поле, то в лавке, слоняюсь, всеми любимый, в обнимку с ночью и днем...
Тут угадывался знакомый Алтунину ритм, будто поэт ковал слиток своей поэмы. Это был ритм давней и далекой жизни: так думали сто лет назад. А звучало по-современному.
У сибирской тайги тоже были свои ритмы, свои вещи и явления, которые можно было бесконечно называть, не раскрывая их внутреннего содержания: желтый ягель, как опара; зыбкие, как холодец, болота; сосна, сваленная бурей; темнеющие чащи, глубокие пади; солнечные пятна песка; тетерева и глухари в кедровнике; каменные осыпи; натеки теплой смолы; хрусткие ветки и запах вереска; капли росы с бересклета; сочная темная хвоя; далекий бор в синей дымке; желтогрудая синица, перепархивающая с ветки на ветку; безлесные вершины горных хребтов; писк бурундуков; гряда красноватых скал; широкие, похожие на лопухи, листья кукольника; ярко-розовые цветы кипрея; бородатый лишайник, свисающий с деревьев; светло-зеленые лиственницы; колонны осиновых стволов; зеленая таежная вода; ярко зеленеющий лес на отдаленном горном склоне; ложе прозрачного ручья, забитое темно-серыми округлыми валунами; тесно стоящие плечом к плечу сопки...
Тут не было места человеческим тревогам, извечным желаниям человека быть первым во всем и всегда. Здесь жизнь спала, медлительно совершая годовые циклы.
Алтунин мог спокойно лежать на прохладной траве, думать о Кире, грезить о звездных кораблях. Он мог так же спокойно бродить по тайге и размышлять о чем угодно. Или подняться на перевал и дышать резким, пронизывающим ветром. Покой был разлит вокруг, покой и солнечная тишина.
Но странное дело, и Алтунин, и все остальные даже здесь, среди пихт и сосен, говорили о ковке. Покоя не было в их душах. Они слишком глубоко вошли в заводскую жизнь. И здесь только переосмысливали ее, придавая ей еще большую значимость. То был их взлет, когда вдруг начинаешь понимать и прошлое, и настоящее, и будущее, когда лукавые мелочи повседневности отлетают от тебя, как «угар» от слитка. Ты как бы начинаешь видеть корень всего: человек живет не для себя, а для людей, и весь он принадлежит им. Что есть ты в потоке бытия? Какую бы гордыню ни носил в своей груди, ты живешь для народа и не жди от него похвалы, старайся не ради похвал. Только в таком бескорыстии значимость твоего существования. С достоинством пройди сквозь победы и поражения, не ища уединенной внутренней свободы. Тому, кто с народом, она не нужна...
Все это они открывали друг другу у вечерних костров. И если даже Алтунин рано или поздно должен будет уйти и уйдет из бригады, все это не исчезнет из их жизни, – в это он верил твердо.
15
Из больницы Скатерщиков вышел бледный, осунувшийся, но задора не утратил. Зашел в прессовое отделение, окинул хозяйским взглядом пролет, спросил у Сергея:
– Ну как, справляешься? Слышал, вроде впустую куете?
– Почему же впустую? Ковали опытные валы.
– Ну и что?
– Все в ажуре. Дело не в нас, а в мартеновцах.
– Тогда чего же вам надрываться – пускай мартеновцы опыты ставят.
– А мы валы больше не куем... Пока. Вот оборудуют в мартеновском вакуумную камеру, она выдаст сталь высокого качества – снова начнем. А сейчас выполняем другие заказы, помельче.
– Ну-ну, мельчите...
Скатерщиков рассчитывал, конечно, на восторженную встречу в бригаде: ведь он считал себя пострадавшим за общее дело. Да и Сергею казалось, что ребята обрадуются своему законному бригадиру. Но ничего такого не произошло. Встретили Скатерщикова довольно-таки сухо: ни о чем не расспрашивали, не пригласили даже на очередную вылазку в тайгу. Это пришлось сделать Сергею.
– Мы тут собираемся в субботу и воскресенье на байдарках по реке погулять. Присоединяйся...
– Не могу позволить себе такую роскошь, – солидно отказался Скатерщиков. – Пока лежал в больнице, дел поднакопилось.
Какие это были дела, он не сказал, и Сергей не стал расспрашивать.
– Как знаешь. Когда намереваешься бригаду принять?
– Вот когда придет время ковать настоящий вал из стосорокатонного слитка, тогда и приму. Сейчас беру отпуск, мне положено. Не хочется силы тратить на все эти случайные поковки.
– Куда едешь?
– Да никуда. Здесь буду... драться за свой электросигнализатор. Если не раздумал – помоги.
– Чем могу – помогу. Читал в бюллетене о проекте Карзанова?
– Читал.
– Так вот, я слышал, что главный инженер Лядов хорошо относится к этому проекту. Другие инженеры – тоже.
– Я еще слышал, будто саму идею применить здесь у нас изотопы ты ему подал?
– Такими идеями технические журналы набиты от корки до корки.
– Мало ли что... Ты и не нужен Карзанову как мыслитель. Ты ему нужен для другого. Попомни: он на всех совещаниях тебя вперед себя выставлять станет. Мол, рабочий выдвинул идею. Ты ему нужен как таран. Было такое тупое орудие в древние века: им в осажденных крепостях дубовые .ворота вышибали.
– Читал.
– Карзанову нужен твой рабочий авторитет. Он даже соавторство предложить может.
– Уже предлагал.
– Вот-вот, – воодушевился Скатерщиков. – И ты, конечно, отказался?
– Само собой.
– Зря: идея-то ведь твоя! Впрочем, от этого для Карзанова мало что меняется. Все равно он будет на тебя опираться, и хочешь ты того или не хочешь, окажемся мы с тобой в двух противоположных лагерях.
– Почему же в противоположных? Ах, да, совсем забыл: конкурентоспособные варианты.
– Именно так, Сергей Павлович.
Алтунин слушал и удивлялся.
– Откуда в тебе это... дермецо? – спросил он, не скрывая своей досады.
Скатерщиков рассмеялся:
– Чудак ты, Алтуня. Да у Карзанова твоего точно такой же принцип, как у меня: цель оправдывает средства. Почему же ты осуждаешь меня и не осуждаешь его?
– Не кривляйся. Давай разберемся во всем по порядку. Проект Карзанова намного выше твоего. Тенденцию времени Андрей Дмитриевич уловил лучше тебя. Это раз. Во-вторых: зачем ему мой авторитет? Пока ты лежал в больнице, Карзанов приобрел такой авторитет, какой мне и не снился: он с помощью своего изотопного метода провел тончайший анализ выплавки стали. И представь себе, даже Мокроусов сделался теперь поклонником изотопов. Ну, а в-третьих, не превратишься ли ты сам в то самое тупое орудие, если вопреки здравому смыслу зачислишь себя в какой-то там противоположный лагерь? Пойми: здесь не игра самолюбий, а серьезное дело – автоматизация свободной ковки! Ты прав в одном: я не мыслитель. Но если Карзанову потребуется мой практический опыт кузнеца, не раздумывая войду в исследовательскую группу.
– В таком случае объясни: каким образом ты собираешься помогать нам?
– Не вам, а тебе. Мне очень жаль, что Кира до сих пор заблуждается... Но поскольку ты внес в первоначальный свой проект какие-то поправки, я готов высказаться за него перед любым начальством. Пусть продолжают эксперимент на гидропрессе.
– Спасибо и за то. Желаю успехов в совместной работе с Карзановым.
– Советую и вам с Кирой войти в его исследовательскую группу.
– Проще говоря, советуешь мне похоронить собственное изобретение и стать мальчиком на побегушках у Карзанова? Нет, старик, пусть это будет твоим уделом.
И он ушел непримиримый.
– «Милый, смешной дуралей»... – сказал Носиков, большой любитель поэзии. – Даже если ему разрешат продолжать испытания, лично я в его группу не пойду: уж погибать, так по-современному – от изотопов, а не от каких-то там подгоревших контактов, придуманных еще Фарадеем. Современные контакты должны быть бесконтактными, – скаламбурил он.
За последний месяц Карзанов действительно преуспел во многом. Он был как одержимый: хотел успеть сделать все сразу.
– Какое поле деятельности! – восклицал инженер. – В нашем мартеновском цеху еще не ступала нога атомного века...
И перечислял Алтунину вопросы, какие предстоит решать там, применяя меченые атомы: улучшение качества стали, увеличение производительности сталеплавильных агрегатов, исследование гидродинамики жидкого металла и шлака, взаимодействие металлического расплава со шлаком и огнеупорной футеровкой ванны...
– Я в сталевары переходить не собираюсь, – отвечал ему с улыбкой Алтунин.
– Но вы должны понять важность всего этого. Метод радиоактивных индикаторов ничем заменить нельзя. Без них дальнейший прогресс в сталеплавильном деле невозможен... Мы получаем не косвенные, а прямые данные... Прямые! Из самого пекла!
– Я всегда был «за», – отшучивался Алтунин. Он и вправду давно понял, что без прямых данных, о которых говорит Андрей Дмитриевич, невозможно автоматизировать производство.
После заключения Карзанова, непогрешимого заключения, специалисты пришли к выводу: добиться нужной чистоты металла невозможно без внепечной вакуумной обработки его...
Вакуумная обработка стали – что это такое?
Алтунину чудилось нечто фантастическое.
В жизни было много проще. Сама вакуумная камера для дегазации стали помещалась под землей, в литейном пролете. Строить ее начали еще в прошлом году, потом на какое-то время дело это приостановилось, а теперь возобновилось опять. Заканчивали облицовку кессона, монтировали направляющую трубу, защитный экран, уплотняли все вакуумной резиной. Наверху устанавливали одиннадцать вакуумных насосов.
И вот настал день испытания вакуумной установки. Каков-то будет результат? Удастся ли добиться нужной чистоты стали?
Алтунин уже не раз бывал с Карзановым в мартеновском цеху, и его считали здесь своим; на испытание вакуумной установки он пришел запросто.
Главный инженер Лядов разговаривал с Карзановым:
: – Вы, Андрей Дмитриевич, верите, что всем нашим мучениям приходит конец?
– Нам не во что больше верить: остался лишь вакуум. Хотя лично я не убежден, что все сразу может получиться без сучка, без задоринки. Многое будет зависеть от того, насколько удастся нам обеспечить максимальное разрежение.
– Опробуем разные варианты включения насосов.
– Этого мало. Главное, на мой взгляд, – высокая герметичность...
Алтунин с любопытством наблюдал, как производится отливка слитка под вакуумом.
Вакуумная камера герметично была закрыта алюминиевым листом. В этот лист направили струю жидкой стали. Алюминий проплавляется, и струя стали, попадая в разреженное пространство камеры, должна превратиться там во множество мельчайших капель и струек. Тем самым, как говорили инженеры, создаются наиболее благоприятные условия для полного очищения металла от газов. И он застынет потом в восьмигранной изложнице.
Но вот и это все осталось позади. Снова волновался весь завод: что покажет ковка? Удастся ли на этот раз выдать изделия без трещин, или опять поиски, бесконечные поиски?
Все из бригады гидропресса, как по уговору, явились в цех с небритыми лицами. Один Алтунин, как всегда, был выбрит до блеска.
– Это еще что такое? – изумился он. – Почему небриты?
– Нельзя, бригадир, – ответил за всех Пчеляков. – Перед ответственной ковкой бриться не положено – брак может получиться.
– Бороды ваши не помогут, – сказал Алтунин, – сегодня утром мне пустой мусоросборник дорогу переехал.
– Еще хорошо, что попа не повстречали: самая дурная примета. Помню, мне поп дорогу перешел, когда я бежал на экзамены по английскому, и что вы думаете, на тройку еле вытянул.
– Кончай травить, морячок, – остановил его Алтунин. – За ковку пора браться... На вакуум надейся, а сам не плошай...
Опытный слиток весил тридцать девять тонн. Если будет достигнута удача, бригада сразу же начнет ковать промышленный, стосорокатонный. Так было обещано и Самариным и Лядовым.
Алтунин почти не сомневался в удаче. Ощущение какой-то легкости не покидало его. Мир опять был прекрасен!
С Кирой они встречаются по-прежнему, и вчера он сделал, кажется, удивительное открытие: главное в ее натуре – постоянное стремление к самостоятельности! Отсюда все: учеба в техникуме, работа на заводе, намерение уехать от родителей в Москву, чтобы получить там высшее образование без папиных звонков декану и знакомым профессорам. И участие в рискованном эксперименте Скатерщикова – это тоже вызов тираническим заботам родителей. Она не терпит никакого гнета. По всей видимости, и Карзанов пострадал из-за этого: стоило только Кире понять, что он хочет подчинить ее, как подчиняет всех, и гордость Кирина возмутилась...
Теперь-то Сергей знал, как поступать с ней: не навязывать себя, свои мысли, всегда ждать. Силы снова переполняли его. А вокруг – обжитый привычный мир: громада гидропресса, два ковочных крана с кантователями и один вспомогательный, нагревательные печи, ямные печи для накапливания горячих слитков... В этот мир Алтунин врос всем своим существом.
Сегодня он ковал с особым наслаждением. Это уже была не работа, а игра. Красивая игра в зареве нагревательных печей, под пронзительный вой сирен. И в эту игру так же весело включилась вся бригада – молодые, ловкие ребята, знающие цену мастерству, от каждого, как от слитка, летят горячие искры.
Вакуумированный слиток был весь какой-то бугристый, шершавый. Но это не беспокоило Алтунина. Он начал протяжку вала турбогенератора, применяя комбинированные и вырезные бойки определенной ширины, все больше и больше воодушевляясь. Темп ковки нарастал. Все увеличивалось и увеличивалось число ходов гидропресса.
– Закатать хвостовик и отрубить излишек!
– Сбиллетировать на тысячу триста миллиметров!
– Отрубить кюмпель!
– Осадить до тысячи трехсот пятидесяти миллиметров!
– Проковать на тысячу четыреста!..
Ему казалось, что на эту необычную ковку обязательно придет Скатерщиков. Не может не прийти!
Но тот не пришел.
Зато пришел Карзанов. Сергей не сразу узнал его. Сквозь пот, обильно струившийся по лицу, увидел Андрея Дмитриевича будто через мутное стекло.
– Я за вами, Сергей Павлович!
– За мной?
– У главного инженера после смены – совещание. Помните, я вас предупреждал еще на прошлой неделе? Будем обсуждать проект свободной ковки на изотопах.
Сергей облизнул воспаленные губы. Хотел сказать, что чувствует себя бесконечно усталым, ничего не соображает, о совещании забыл и не готов к нему. Но не сказал – он слишком уважал инженеров, которые соберутся у Лядова. Кому какое дело до твоей усталости, Алтунин? Ведь разговор будет идти об автоматизации свободной ковки!..
Входя в кабинет главного инженера завода, Сергей внутренне подобрался: здесь сидели важные лица – сам Лядов, Шугаев, Самарин, Мокроусов, Карзанов, знатные рационализаторы. К своему удивлению, он увидел среди собравшихся Скатерщикова и Киру. Кира слабо улыбнулась ему, у нее было встревоженное лицо. Хотелось подсесть к ней, но Сергей опоздал, и свободное место осталось только у самой двери. Здесь он и устроился.
По лицу Лядова блуждала обезоруживающая любезная улыбка. Он о чем-то переговаривался с Шугаевым, который то и дело приглаживал свой непокорный куцый чубчик и торопливо кивал головой, по-видимому, соглашаясь с доводами главного.
Пересчитав всех присутствующих указательным пальцем, как считают слитки, Шугаев объявил совещание открытым.
– Как все вы знаете, – начал он, – авторитетная комиссия после тщательного расследования аварии в экспериментальном цеху пришла к выводу, что продолжать опробование электросигнализатора Скатерщикова нет смысла. Программное управление этой системы не оправдывает себя. Но поскольку на имя главного инженера поступило заявление от товарища Скатерщикова о внесении в прежнюю схему существенных изменений, мы вынуждены вернуться к этому вопросу. Бюро автоматизации и механизации, изучив все должным образом, считает, что схема Скатерщикова и в новом ее варианте разрешает лишь частную задачу: электросигнализатор может быть установлен только на прессовых машинах небольшого усилия.
Алтунин наблюдал за Скатерщиковым. Тот внешне казался спокойным. По всей видимости, решение бюро автоматизации было уже известно ему. Но Скатерщиков все время играл своей самопишущей ручкой, и это выдавало его волнение.
– Той же проблемой занимался товарищ Карзанов, – продолжал Шугаев. – У него принципиально иной подход к автоматизации свободной ковки. Кузнец Алтунин, как утверждает сам Андрей Дмитриевич, надоумил его применить изотопы...
Он так и сказал – «надоумил». Сергей невольно улыбнулся.
– Таким образом, налицо два проекта. – Шугаев сделал полуоборот в сторону Карзанова. – Ваш проект мы тоже изучили. В нем все современно, оригинально, а главное, безопасно, так как изобретатель отказался от кобальта, решил применить безвредный цезий, который нынче применяется всюду. Найдено то, что надо. К сведению товарищей, незнакомых с проблемой в целом: пресс-автоматы для штамповки железа, выпускаемые воронежским, барнаульским заводами, тоже имеют радиоизотопные датчики, но то, что предлагается товарищем Карзановым, прецедента не имеет...
– Короче! – сказал Лядов и поднял к потолку свои голубые глаза.
– Ну, а если короче, то изобретение товарища Карзанова, которое может произвести переворот в кузнечном деле, я предлагаю передать в наш научно-исследовательский институт! – торжественно закончил Шугаев. – Пусть они займутся реализацией этой блестящей идеи.
Всех это несколько ошарашило. Видно, и Карзанов тоже не был подготовлен к такому обороту дела.
– А почему, собственно, не испытать мою схему у себя, в экспериментальном цеху? – спросил он и порозовел.
Шугаев снисходительно улыбнулся:
– Почему не у нас? Да хотя бы потому, что автоматизация, свободной ковки – не частная проблема. Она имеет союзное значение.
– А у нас что, отпала потребность облегчить тяжелый труд кузнецов? – снова спросил Карзанов, теперь уже наливаясь краской. – Вы же сами, товарищ Шугаев, все время доказывали, что большие масштабы выпуска продукции и условия труда в кузнечно-штамповочном цехе требуют максимальной автоматизации и механизации всех основных и вспомогательных операций. Не улавливаю логики..
Шугаев смешался, тоже покраснел; нервно пригладил чубчик.
– Зато в ваших словах, товарищ Карзанов, сплошная логика... Мы не можем объять необъятное...
И тут неожиданно для Алтунина подал голос Самарин:
– Я тоже не улавливаю логики у Шугаева. Разумеется, мы должны развивать передовые методы производства в содружестве с научно-исследовательским институтом. Но совместно! А не ждать, пока они там что-то изобретут для нас.
Он поднялся, прошелся по кабинету, остановился напротив Шугаева, подбоченясь.
– Не ожидал я от вас, товарищ Шугаев, такого лукавства.
– А в чем оно, лукавство? – спросил Лядов, вперяя сосредоточенный взгляд в лицо Самарина.
– Шугаев набил одну шишку с электросигнализатором и теперь не хочет заниматься всерьез автоматизацией свободной ковки. Но кого он хочет ввести в заблуждение? Нам ведь прекрасно известно, что у НИИ есть свой план работы, который можно высечь на мраморной доске. А проект Карзанова подождет...
Лядов укоризненно покачал головой.
– А куда вы решили передать проект Скатерщикова? – спросил он у Шугаева.
Тот замялся. Потом, собравшись с духом, выпалил:
– Мы не будем заниматься этой проблемой вообще. Это нам не по зубам. С изотопами или без изотопов – все равно считаю напрасной трату государственных средств!
– Вот теперь все ясно! – не утерпел Самарин.
– Да, да. Проект Скатерщикова даже в НИИ передавать не будем. Что они там подумают после заключения авторитетной комиссии по охране труда? Скажут, что мы хотим спихнуть им неприемлемое предложение. Пусть уж этот проект полежит у нас до лучших времен. Скатерщиков может взять на него патент.
– Значит, все уже решено? – вслух высказал свое удивление Мокроусов и погладил рыжую бороду. – Зачем же в таком случае вы собрали нас здесь?
– Мы собрали вас вот зачем... – начал Шугаев и слегка запнулся. Но, переглянувшись с главным инженером, продолжал бодро: – Вы авторитетные люди, и мне хотелось, чтобы решение бюро автоматизации было бы и вашим решением. Вон товарищ Скатерщиков, а его поддерживает и сотрудница нашего бюро Самарина, настаивает на продолжении опробования электросигнализатора.
– Ну, тут я согласен с заключением бюро, – опять подал голос Самарин.
Страсти накалялись. Лядов нетерпеливо посматривал на часы. Обезоруживающе любезная улыбка сбежала с его губ. Совещание пошло явно не по тому руслу, какое наметил он вместе с Шугаевым.
– Позвольте мне определять характер и объем наших исследовательских работ, – сказал Лядов резко. – Я не разрешаю больше проводить опасные для жизни людей опыты. И Карзанову и Скатерщикову запрещаю! А ваша позиция, Юрий Михайлович, меня удивила в особенности: вы ведь раньше-то выступали против изотопов? Бес попутал?
– Я в нечистую силу не верю, товарищ Лядов, – отпарировал Самарин. Он сидел с застывшим лицом.
– А во что вы верите?
– В осознанную необходимость.
– Час от часу не легче!.. Ладно, зайдите ко мне потом, выясним, что следует понимать под осознанной необходимостью. – Он снова взглянул на часы. – А сейчас, гложет быть, послушаем все-таки товарища Алтунина, который, как выразился здесь товарищ Шугаев, «надоумил» Карзанова?
Все сдержанно рассмеялись. Шугаев сделал знак Сергею. Тот поднялся. Он чувствовал, что скрывается под маской внешнего спокойствия на лицах инженеров. Невозмутимо-сосредоточенное молчание тоже бывает выразительным.
Сергей понимал, что вопрос уже, по сути, решен. И что бы он ни говорил, как бы не подпирал карзановский проект, инженеры, видимо, будут вправе слушать его с большей или меньшей долей скептицизма. Сергей мог бы отказаться от предоставленного ему слова. Но когда создавались подобные ситуации, их острота всегда захватывала его. Он всегда хотел победы, только победы!
Алтунин заметил, как скрестились на нем взгляды и инженеров, и Скатерщикова, и Киры. Но все привходящее, личное было сейчас отброшено. Он готов был обрушиться хоть на стальной забор, чтобы, сломав его, добыть победу правого дела. В нем пробуждался Алтунин, живущий очень часто по системе: или все – или ничего!
Алтунину по-своему люб был жестокий ледяной ветер. Зимой он специально поднимался на сопки, чтобы подставить себя обжигающему морозному ветру, почувствовать силу его и свою способность сопротивления ему. А какие дали открывались с вершины заснеженной сопки!
Вот и сейчас ему представлялось, будто он стоит на самой верхушке гольца и видит все – и свое прошлое, и настоящее, и будущее, – и на него обрушиваются удары ветра, и колючий мороз перехватывает дыхание. Он остался один на один со своим упорством, своей способностью начинать все с самого начала хоть тысячу раз. Наливаясь этим глухим упорством, Сергей расставил пошире ноги, будто собирался ковать, и, глядя прямо в глаза Лядову, сказал:
– В НИИ проект Карзанова отдавать не следует. Здесь много говорили о тяжелых и даже опасных условиях в нашем кузнечном цеху. Да разве в этом дело! Всюду опасно, где плохая охрана труда. Облегчить труд кузнецам нужно – согласен. Но это, как тут выразился товарищ Шугаев, частная проблема. Продолжать или не продолжать испытания сигнализатора Скатерщикова – опять же частная проблема. Я все-таки продолжил бы, не боясь затрат. Маломощным прессам тоже нужно программное управление.
– А если бы вам пришлось выбирать: или – или? – спросил Лядов с явным подвохом: он знал о дружбе Алтунина и Скатерщикова.
Сергей помрачнел, поняв это. Но ответил без всяких колебаний:
– Я выбрал бы проект Карзанова! И вовсе не потому, что, как здесь говорили, будто я «надоумил» Андрея Дмитриевича. Моя роль выражается бесконечно малой величиной: очень уж поверхностны у меня знания в этой области. Но их все же достаточно, чтобы понять и оценить значение проекта инженера Карзанова для прогресса в нашем деле. Тяжелые условия в цеху мы еще могли бы потерпеть. Привычны. Да и платят здорово, по «горячей сетке», а для некоторых это – главное.
– Так ради чего вы старались?! – не выдержал Лядов. – Автоматизация-то, как я понимаю, нужна для того, чтобы облегчить труд, ликвидировать вредные условия.
– Вы в прошлом кузнец, товарищ Лядов, и должны меня понять: много вы думали об облегчении своего труда, когда стояли у молота?
На губах главного инженера появилась лукавая улыбка, голубые глаза весело замерцали.
– Признаться, о себе я тогда думал меньше всего. План, честь бригады – другое дело.
– Со мной такая же история. Я да и мои товарищи – все мы думаем прежде всего о повышении производительности труда.
– Конкретнее!
– Постараюсь. Зачем мы установили гигантский гидропресс? Чтобы ковать уникальные слитки? Или просто так, чтобы числилось на заводе прогрессивное оборудование?
– На этот счет двух мнений не существует.
– Тогда разрешите напомнить, с чего все началось. «Нужно увеличить быстроходность ковочных прессов», – сказал в свое время товарищ Лядов. Ручное управление для нашего уникального пресса не годится. Нужно автоматическое. Электросигнализатор Скатерщикова не оправдал себя. Остаются изотопы, бесконтактный способ. Это не только союзная проблема, товарищ Шугаев, а наша, бригадная проблема...
Инженеры обменивались взглядами, перешептывались, ждали, что ответит Лядов.
Главный инженер не торопился. Подпер пальцем щеку, был задумчив. Видно, слова Алтунина произвели на него впечатление. Шугаев отвел взгляд в сторону: как скажет Лядов, так и будет...
– Ну что ж, ваши аргументы достаточно вески, – произнес наконец главный инженер, обращаясь к Алтунину. – Хорошо, обсудим проблему дополнительно. Молодец. Быстроходность уникального гидропресса мы обязаны увеличить любой ценой – вы правы, Алтунин! Спасибо... Ловко вы меня поддели! – И рассмеялся.
После совещания Сергей подождал Киру в коридоре. Когда она вышла из кабинета, схватил ее за руку.
– Оставь! – сказала Кира сердито. – Спасибо за помощь – век не забуду. Теперь и я убедилась: нравится тебе быть у Карзанова на побегушках.
И, высвободив руку, пошла одна с высоко поднятой головой.
Сергею сделалось тоскливо.
Почему ты, Алтунин, так часто поступаешь во вред себе? Что тебе до всех этих изотопов?..
Но это были не алтунинские мысли. Он-то знал: не меркой эгоизма и личного успеха меряются такие дела.
Пусть любит, пусть не любит его Кира. Есть вещи, которые выше всего...
16
Пришло заключение из лаборатории – опытный вал отличный! Никаких дефектов – ни раковин, ни свищей. Впредь ковать по этой технологии... Небритые бороды одержали-таки победу над косными силами металла.
Алтунина качали. Он был счастлив.
Самарин вызвал его к себе. Лицо начальника излучало доброту. Юрий Михайлович был в отличном расположении духа.
– Ну, поздравляю, поздравляю! – сказал он оживленно, стискивая руку Алтунина. – Я никогда в бригаде гидропресса не сомневался. Отличный коллектив. Теперь все пойдет там, как по маслу. Ты свою задачу выполнил блестяще: сумел подтянуть людей, спаял коллектив.
Сергеем овладело торжественное настроение.
– И еще могу тебя порадовать, – продолжал Самарин, хитро щурясь, – ты рвался на свой молот – можешь возвращаться туда хоть завтра. Скатерщиков оказался сознательным: вернулся из отпуска раньше срока: хочу, говорит, ковать стосорокатонный слиток. Пускай кует. По проторенному пути идти легче. А тебе мы опять создаем щадящие условия.
Алтунин почувствовал, как внутри у него все застыло. Возвращаться на молот?! Сейчас, когда нужно ковать промышленный вал? Хоть он и знал, что рано или поздно должен вернуться в молотовое отделение, распоряжение начальника цеха застало его врасплох.
– Что, не рад? Понимаю: сжился с бригадой. Ну, ничего. Твои в молотовом тоже тебя заждались. Там ведь опять срочный заказ. – И Самарин легонько толкнул его в бок.
Очутившись в коридоре, Алтунин негромко выругался. Хочет Петр ковать промышленный вал Не запорол бы... Не ради ли этого вала вернулся Скатерщиков из отпуска раньше срока? Опытная ковка закончена – о ней писать в газетах не принято. А вот когда будет выкован промышленный вал из слитка в сто сорок тонн, поднимется шум. Скатерщиков это любит, ему это нужно для самоутверждения, особенно сейчас, когда он пускается в драку за свой электросигнализатор.
Завтра Алтунин попрощается с бригадой гидропресса, ставшей для него родной за эти месяцы. И породнила его с этими ребятами не только победа в изнуряющей ковке опытных валов. Главное – в другом: он вжился в каждого из них, понял каждого и действительно, как сказал Самарин, спаял отличный рабочий коллектив.
«Щадящие условия...» Он усмехнулся. Алтунину они никогда не требовались – вот в чем дело.
Домой он вернулся разбитым и прилег на кушетку. Зазвонил телефон. Ему редко звонили. Сразу же узнал голос Карзанова:
– Нам разрешили вести исследования. Партком поддержал. Белых в это дело включился!.. Подберите людей в рабочую группу.
Разрешили-таки!.. Изотопы войдут в экспериментальный цех. Но особой радости Алтунин почему-то не испытал.
Утром, еще до начала.смены, его опять вызвал начальник цеха. Теперь Самарин был явно сердит.
– Объясни, Алтунин, что это еще за демонстрация? В чем дело?
– Да вроде я никаких демонстраций не устраивал, Юрий Михайлович.
Самарин надул щеки, привычно подбоченился.
– Прихожу утром на работу, а возле дверей у меня вся бригада гидропресса.
Алтунин насторожился.
– Чего это они с утра пораньше?
– Будто не знаешь?
– Как говорят мартеновцы, клянусь бородой Мокроусова, ничего не знаю.
Начальник цеха смягчился.
– Я-то поверил, что ты их перевоспитал, а они как были разболтанными, так и остались. Носиков от имени всех мне чуть ли не ультиматум предъявил: не хотим Скатерщикова – груб он, невоспитан, себялюб и так далее; оставьте на гидропрессе Алтунина, мы с ним сработались. А Скатерщикова, спрашиваю, куда? Скатерщиков, говорят, пусть идет на молот.
