Текст книги "Алтунин принимает решение"
Автор книги: Михаил Колесников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)
– Нет, нет, я категорически против! – вспылил Петр. – Смертный приговор себе подписывать не буду. Мне нужно в режим войти... Издергал ты меня, замотал. Я интерес к жизни терять начинаю. Ты убил во мне тягу к карьере.
– Это у тебя от переоценки ценностей. Пройдет.
– Ну вот что, Алтуня, откровенность за откровенность. Пока ты по ночам перед самаринским домом протаптываешь великий белый путь, я стою за углом дома и наблюдаю, не выкинешь ли какой-нибудь фортель. Я привык к этому: появилось свободное время, можно и за другом присмотреть. А останусь один – лишнего времени не будет. И натворишь ты массу глупостей.
Сергей побагровел от смущения.
– Я тебя в надсмотрщики не нанимал! – сказал он сердито, наступая Скатерщикову на носки ботинок. – Ты что, за идиота меня принимаешь?! Если замечу твой присмотр, поколочу. Так и знай!.. Благодетель выискался!
– Да ты и есть полоумный, – не стерпел Скатерщиков. – Все это замечают. Один ты не замечаешь.В отпуск тебе пора. Заработался. Подлечи нервы.
– Я без тебя знаю, куда мне пора.
– Нет, нет, из цеха ты не уйдешь. Я, как та старушка, на рельсы лягу, а не выпущу тебя. Опомнись! Ты затеял огромное дело, все перевернул, а теперь хочешь взвалить этакую тяжесть на меня? Чем я провинился? Неужели не понятно: твое дело еще не стало моим. Да и не со всем, что ты здесь натворил, я согласен. В эффективность твоей прогрессивной технологии, признаться, не очень верю. Ведь то, что делается пока на опытном агрегате – кустарщина. Детали-то небольшие! Ты мне дай крупную деталь повышенной точности. А не сделаешь этого, так все тихо и отомрет, не развившись. Знай: если уйдешь, все поверну на свой лад, и твоей технологии капут!
Скатерщиков не притворялся: он в самом деле был встревожен, страшился остаться один на один с огромным цехом. Что-то невероятное происходит с Петенькой: он вроде бы потерял уверенность в себе. Или же стал серьезнее, с повышенной ответственностью относиться к каждому своему поступку. Понял, не все дается с кондачка. В дело нужно вжиться, врасти, думать не о своем продвижении, а о движении вперед всего производства, уметь почти мгновенно суммировать хорошее и плохое...
– Ты, Петро, не валяй дурака... За мной все-таки не подсматривай, – уже примирительно сказал Сергей. – Ну, а я обещаю тебе насчет ухода из цеха подумать. Возможно, ты прав. Уйти никогда не поздно.
Скатерщиков просиял, почти запел:
– Не уходи! Тебя я умоляю. Подучи, подучи, поднатаскай меня, у тебя всегда это здорово получалось.
Оставив Скатерщикова, Алтунин вернулся в кабинет Самарина. Уселся на свой стул с синтетической подушечкой.
Беспрестанно звонили телефоны, приходилось брать сразу по две трубки. Неистовствовала внутризаводская связь.
Но вот зазвонил городской телефон. Кто бы это? Ошибка, наверное. Алтунин нехотя поднял трубку и вздрогнул от неожиданности. В трубке послышался хорошо знакомый голос:
– Это я, Самарин. Звоню из больницы.
– Как вы себя чувствуете, Юрий Михайлович? – радостно закричал Сергей.
– Об этом потом. А сейчас слушай: говорят, будто ты собираешься к Карзанову податься? Не смей уходить из цеха! Не потянет Скатерщиков. А ты все правильно ведешь. Раз начал – доведи до конца. Уразумел?
– Уразумел...
Самарин повесил трубку. А Сергей все не верил: позвонил Юрий Михайлович! Не вытерпел... Еще не пришел как следует в себя после инфаркта, а все-таки позвонил. Значит, по-прежнему болеет за цех. Боится, как бы не загубили дела. Не отделяет себя от цеха, от завода. Не может отделить.
"Ты все правильно ведешь"... – от этих слов Юрия Михайловича особенно ликовала душа. Понял, оценил... Вот она, высшая награда!..
Мела поземка. Путаясь в полах пальто, Алтунин возвращался домой. Шел тяжелой походкой, словно волочил привязанные к ногам гири. Было поздно: часов десять, не меньше. Снег крутился и крутился, скользил тонкими полосами. Холодно и неуютно было Алтунину. Улицы пустынны. Только у своего дома замедлил шаг и поднял голову. Что-то в облике дома поразило его. И не сразу понял, что. А когда понял, отчаянно заколотилось сердце. Задохнулся, прислонился к холодному фонарному столбу: в окнах его квартиры горел свет. В обеих комнатах и на кухне. Повсюду!
Он стоял и смотрел на этот веселый желтый свет, а по щекам сползали слезы – наверное, от жестокого мороза и ветра.
Не стал подниматься на лифте. Единым рывком взлетел на пятый этаж. Не стал вынимать свой ключ, нажал на звонок. Точка, тире. Так они всегда узнавали друг друга. Прислушался. За дверью гудел пылесос. Но вот шум замер.
Мучительная, глухая тишина.
Дверь раскрылась. И он увидел Киру в красном переднике, с пылесосной трубой в руке.
Схватил жену в охапку, прижался дрожащими губами к ее лицу.
– Маме уже лучше, – сказала она. – У папы дела тоже идут на поправку. Скоро выпишется. Ух, Сережа... Ну побей меня, побей... Хоть раз в жизни. Соскучилась я по тебе, как никогда...
16
Всякий раз, когда директору завода случалось заговаривать с Алтуниным, жестковатый взгляд Ступакова несколько смягчался, в глазах теплилась доброта, и в самой манере обращения его с молодым инженером проявлялось что-то отцовское. Но сегодня Ступаков словно оделся в броню деловой официальности.
Здесь же, в директорском кабинете, сидели главный инженер Лядов и секретарь парткома Букреев. Сидели молча, и лица их были непроницаемы. Это не понравилось Сергею.
– Ваше желание работать в отделе НОТ можно было бы приветствовать, – сказал ему Ступаков, – если бы не одно обстоятельство... Затем и вызвали вас...
Он придвинул пепельницу Букрееву, но тот курить не стал: считал неприличным дымить в чужом кабинете.
Упершись локтями в стол и положив ладони на плотные щеки, директор неожиданно спросил:
– Вы читали в газете статью Геннадия Александровича Лядова?.. Ну ту, где утверждалось, что-де под воздействием научно-технического прогресса происходят серьезные структурные изменения во всей нашей промышленности. И что дальнейшее совершенствование управления промышленностью, развитие хозрасчета непременно пойдут по пути создания мощных производственных объединений... Об этой статье много было толков.
Сергей бросил восторженный взгляд на главного инженера. Так вот кто тот таинственный "Экономист"! Не зря ему казалось тогда... Ответил Ступакову поспешно:
– Да, да. читал! Очень внимательно. Статья меня заинтересовала. Я ее даже сохранил.
Директор слабо улыбнулся. Но на этот раз улыбка его была непонятной для Алтунина – что-то тревожное крылось за ней.
– Статья заинтересовала не только вас, но и кое-кого из министерства, – сказал Ступаков. – Заинтересовала настолько, что, наверное, скоро заберут у нас Геннадия Александровича.
– Заберут?
– Да. Ему как раз и хотят поручить заняться тем вопросом, какой он поднял: созданием крупнейшего в нашем промышленном районе производственно-хозяйственного комплекса из заводов, научно-исследовательских, конструкторских, проектных, технологических и прочих учреждений, имеющих отношение к машиностроению. Наш завод станет головным. А ваш кузнечный цех с обожаемым вами гидропрессом-великаном наконец-то заработает по самому напряженному плану: ведь на всех других заводах объединения кузнечные цехи будут ликвидированы.
Алтунин не удержался от восклицания:
– Вот это здорово! Наконец-то...
Ступаков снова улыбнулся, но быстро погасил улыбку. И от этого на душе у Алтунина сделалось еще тревожнее.
– Основное хозрасчетное звено, – продолжал директор, – будет теперь подчиняться непосредственно министерству.
– Минуя главк? – догадался Сергей.
– Мы перейдем на так называемую двухзвенную систему управления, – пояснил Ступаков. – Главк упраздняется.
Алтунин находился в состоянии умственного оцепенения: все вот так сразу?! Это были новости, о которых не принято распространяться, пока не подписаны соответствующие приказы. А Ступаков рассказывал обо всем, не таясь. И кому?.. При чем здесь Алтунин? Зачем его вызвали?
В директорском кабинете Сергею доводилось бывать не так уж часто и только вкупе с другими работниками из цехов. А тут вызвали одного. Притом сразу после того, как он подал заявление о переводе в отдел НОТ. Конечно, служащему отдела научной организации труда тоже полезно знать то, о чем говорит Ступаков. Но это естественней было бы довести до него через Карзанова.
Мелькнуло предположение: может быть, опять станут сватать на должность заместителя главного инженера по вспомогательному производству? Ну что ж, послушаем. Все скажут, что нужно. Все разъяснится. Вот уж разъяснилось, кто такой "Экономист". И кажется, Алтунин понял, как вызревало то дерзновенное решение, в которое посвятил его Ступаков... Сперва Лядов мечтал объединить два соседних машиностроительных завода, но эта идея не соответствовала масштабу его ума, показалась мелковатой. В прошлом году он побывал в Ленинграде, ознакомился с работой машиностроительного объединения "Электросила" и научно-производственного объединения "Позитрон". Потом выехал в Москву, на автомобильный завод имени Лихачева. Этот завод показался Лядову чуть ли не идеальным производственно-хозяйственным комплексом. Вот где уровень технологии и организации производства соответствует современным требованиям! Впечатлениями, вынесенными оттуда, он поделился с инженерами и рабочими своего завода – выступил с интересной лекцией во Дворце культуры. Затем постепенно эти впечатления откристаллизовались в статью, и она сделала свое дело.
– Геннадий Александрович, – говорил между тем директор, – с весны, наверное, целиком переключится на осуществление своего замысла. Как вы, должно быть, догадываетесь, он войдет в управление новым машиностроительным объединением, возможно, станет там техническим директором. А наш завод останется без главного инженера. Уже сейчас нужно позаботиться о замене. Наметить кандидатуру...
Недоумение все больше и больше завладевало Алтуниным: чего от него хотят? Уж не ответа ли, кого назначить вместо Лядова? Мысль эта была настолько нелепой, что Сергей сразу же отбросил ее.
В глубине зрачков директора возникло что-то колючее. Что? Почему он так пристально смотрит на Алтунина?
Заметив, что Букреев резко отодвинул от себя массивную чугунную пепельницу, директор перевел свой сверлящий взгляд на него, сказал сердито:
– Не играй с посудой, разобьешь. Кури! Вижу, слюну глотаешь. Кури, кури свою трубочку с вонючим руном. Не стесняйся.
Букреев закурил, жадно затянулся дымом. Что-то тут, в директорском кабинете, накалялось и накалялось.
– Дайте мне сигаретку, – попросил Лядов у Букреева. Тот всегда имел и сигареты.
Главный инженер тоже задымил, хотя все знали, что он некурящий. Они вдвоем окуривали теперь директора, который не переносил запаха сигарет.
Ступаков поднялся, демонстративно открыл окно – с улицы пахнуло пронизывающим холодом. Двадцатиградусный мороз ворвался в кабинет, распустил по нему белые усы: эй, не простудитесь!
Ступаков холода не боялся. Если ему хотелось вежливо выдворить кого-то из назойливых начальников служб или отделов, он распахивал окно во всю ширь, и те начинали пятиться к двери, а потом вылетали из кабинета, как сверчки. Но сейчас директору никого выдворять не требовалось.
– Ладно! Будем закругляться, – сказал Ступаков и, захлопнув окно, вернулся к столу. – Так вот какое дело, Сергей Павлович: все мы, и я, и Лядов, и партком, обсуждая назревшую ситуацию, дружно назвали вашу кандидатуру. Кстати, советовался я и с Самариным, ездил к нему в больницу. Он тоже «за».
Сергей не понял. Еще больше забеспокоился.
– Мою кандидатуру? Куда?
Ступаков покачал огромной седеющей головой, сладко зажмурился. Снова подпер щеки руками. Широко раскрыл глаза. Жесткие, непреклонные.
– Куда?.. Объясни ему, Олег Иннокентьевич. Если мой голос не доходит до него, может, голос партии дойдет.
Теперь поднялся Букреев, подошел к Алтунину, обнял его, словно стальными обручами сдавил.
– Поздравляю, Сережа. Быть тебе нашим главным инженером...
Алтунин отшатнулся.
– Да ты что? Ты что?! – Он пытался вырваться из объятий Букреева, но тщетно: хватка у Олега медвежья. – Какой из меня главный?..
– Сейчас из вас главный – никакой, – согласился Лядов. – Но главные не падают с неба готовыми. Пошлем вас на учебу. Сдавайте дела Скатерщикову – и через неделю в школу! Тетрадочками в линеечку запаситесь.
Они все улыбались ему, потешаясь над его растерянностью, а он бурчал невнятно:
– Почему я?.. Почему меня?.. Почему?..
Из директорского кабинета вышел, натыкаясь на стены и на людей, скопившихся в приемной. Надел пальто. Шапку забыл на вешалке.
Не сразу сообразил, что идет уже по заснеженной улице. Куда?..
Снегом запорошило буйную алтунинскую шевелюру, но он не замечал этого. И холода не чувствовал. Шел, потом куда-то ехал на трамвае. Потом снова шел и шел. Остановился только когда почувствовал тепло и увидел женщину в белом халате.
Просторная комната. На скамейках сидят какие-то люди с авоськами и сумками.
– Вы к кому? – участливо спросила у Сергея женщина в белом.
– К Самарину. К Юрию Михайловичу Самарину. В третью палату... К начальнику цеха.
Он заторопился, заговорил, заикаясь от возбуждения:
– Очень нужно!.. Алтунин я... Очень, очень нужно...
