Текст книги "Сухэ-Батор"

Автор книги: Михаил Колесников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

ПРИСЯГА ПАРТИЙЦЕВ

Через посыльного Кучеренко попросил Сухэ-Батора заглянуть вечерком в Консульский поселок. Сухэ-Батор знал, что за ним установлена слежка, и потому долго петлял по городу, перелезал через частокол, избегал улиц. К домику Кучеренко пробрался задами. Постучал. Дверь открыл хозяин. Вскоре из-за ширмы вышел приземистый человек с необыкновенно живыми, острыми глазами.

– Товарищ Сухэ-Батор? – спросил он и протянул большую шершавую ладонь.

– Особоуполномоченный Дальневосточного отделения Коминтерна Сороковиков, – представил Кучеренко. – Знакомьтесь.

Сухэ-Батор стиснул руку гостя. Сороковиков улыбнулся:

– Сила есть. Присаживайтесь, товарищ Сухэ-Батор. Потолкуем. Получили мы ваше письмо. Передал его один арат. Я прибыл сюда с единственной целью: ознакомиться с революционной работой вашей организации, установить с вами связь.

Сухэ-Батор провел рукой по глазам. Все было как во сне. Прошло всего несколько дней, как он вернулся после неудачной попытки прорваться в Россию, а здесь его уже ожидает представитель Коммунистического Интернационала! И письмо дошло по адресу.

– Как вам удалось перейти?.. – невольно вырвалось у него.

Сороковиков рассмеялся:

– Некоторый опыт. Царские ищейки похитрее Сюй Шу-чжена. Знаю о вашей попытке и сожалею. Но это дело поправимое. Прорываться нужно группой: хоть двое, да пройдут! А еще лучше двумя группами. Ждем делегацию представителей монгольского народа в Москву, к товарищу Ленину…

Сороковиков внимательно выслушал сообщение Сухэ-Батора о работе революционных кружков, о листовках, о разногласиях между кружковцами. Видно было, что Кучеренко и Гембаржевский уже проинформировали его о делах монгольских революционеров, но Сороковиков решил выслушать самих руководителей.

– Для начала неплохо, – одобрил он. – Но основная работа впереди. Пока ваши кружки, по сути, действуют разрозненно. Для того чтобы создать боеспособную организацию, нужно четче определить ее программу, выработать устав. Такая организация должна состоять из руководящего ядра, революционеров-профессионалов, и низовых организаций, массы трудового аратства – членов организации. А главное – дисциплина. Без партийной дисциплины далеко не уедете. Использовать противоречия между князьями, ламами и китайскими милитаристами нужно. В этом вопросе вы сделали очень много. Но помните, что феодалы и чиновничество, поддерживая вашу борьбу за освобождение страны от оккупантов, будут пытаться использовать эту борьбу для своих целей – для восстановления прежней власти.

Много дней находился Сухэ-Батор под впечатлением этой встречи. Коммунистическому Интернационалу есть дело до монгольского революционного движения. Великий Ленин следит за развитием событий в Монголии. Только сейчас Сухэ-Батор со всей глубиной осознал, какую огромную задачу поставили перед собой он и его друзья. Дело революции в их руках, в руках народа. Привести в движение сотни тысяч людей, вооружить их верой в победу, повести за собой… Будто перед глазами открылась широкая дорога.

Крепкая, несокрушимая организация, преданные делу революций люди – вот залог победы. Особоуполномоченный прав: кружки пока действуют разрозненно. Нужно единство в работе, централизованное руководство, нужна четкая программа. Нужна именно боевая организация. Мысли о такой организации и раньше приходили в голову Сухэ-Батору, но сейчас он как бы заново все переосмыслил.

Сухэ-Батор уходил на берег Толы и сидел там на одиноком камне целыми часами. Бурлила, кипела у самых ног полноводная Тола. На том берегу по крутым склонам сопок паслись мохнатые сарлыки. Еще дальше высокой стеной поднимались зазеленевшие лиственницы.

Сухэ-Батор думал. Он так был поглощен своими мыслями, что не замечал ничего. Постепенно в мозгу стал складываться план построения боевой организации. Продолжать работу разрозненными группами дальше нельзя. Распыление сил и отсутствие единства могут привести к серьезным ошибкам и в конце концов к развалу. Конспирация соблюдается плохо, каждый делает, что ему вздумается. Бодо и Данзан вообще не признают никакой дисциплины, открыто, игнорируют все указания Сухэ-Батора. Кто такой Сухэ-Батор? «Хара ясун» – «черная кость». А они видные особы, из милости примкнувшие к кружку. Они хотят верховодить, распоряжаться. Они связаны с князьями, с самим богдо. По их мнению, нужно призвать японцев или американцев и разделаться с генералом Сюем. Пусть все будет так, как было до прихода оккупантов. Хитрые змеино-холодные глаза Данзана превращаются в две непроницаемые щелочки, когда заходит речь о Советской России. Сухэ-Батор говорит: «Монголия не сможет избавиться от рабства, если она будет надеяться на капиталистические государства. Рассчитывать на их помощь – это значит, освободившись от пасти волка, угодить в пасть тигра. Советская Россия – единственная паша надежда». «Весь Дальний Восток в руках у японцев и американцев, – бросает вскользь Данзан. – Красные в Сибири долго не продержатся. В Чите – атаман Семенов, в Прибайкалье не поймешь что – Дальневосточная республика…» Чиновник Данзан всегда знает, что творится за границей. У Сухэ-Батора и Чойбалсана ясная цель: с помощью России восстановить автономию, а потом, добившись независимости, двинуть революцию дальше, покончить с владетельными князьями и крупными ламами. Данзан высмеивает даже саму мысль об аратской революции. Он не верит в революцию. А может быть, даже побаивается ее. Вся беда в том, что за Данза-ном идет кое-кто из кружковцев. Взять того же Бодо. На лице Бодо всегда написано смирение. На собрание кружка привел его Данзан. Бодо уселся в сторонке и стал перебирать четки. Это уже пожилой человек, крупный чиновник, лама. Живет в монастыре Дзун-Хурэ. Он воплощение кротости. То и дело бормочет молитву: «Ом-мани-пад-мехум». Но таков Бодо лишь внешне. Когда речь заходит о власти, в глазах Бодо появляется стальной блеск, а кожа на скулах натягивается. У него определенные и твердые убеждения: изгнание Сюй Шу-чжена он считает святым делом, а прогнать князей и лам – это уже лишнее. Власть дается богами. Сюй Шу-чжен притесняет «солнечно-светлого». Поднять руку на власть, дарованную богами, – святотатство. По всем вопросам он непреклонно поддерживает Данзана. Эта неразлучная пара на каждом собрании доставляет много хлопот Сухэ-Батору и Чойбалсану. Но нужно отдать справедливость этим двоим: когда верх берет большинство, они уступают. В конце концов сперва нужно изгнать захватчиков, а там видно будет…

Данзану и Бодо Сухэ-Батор никогда не доверял. Но они представляли какую-то часть людей, имели обширные связи, и их следовало использовать для общего дела. Он смотрел на них как на карьеристов, готовых ради собственного благополучия пожертвовать чем угодно. Они больше всего пекутся о власти, стараются выдвинуться, очень много спорят. Но верх всегда в конце концов берут Сухэ-Батор и его друзья. В шутку он называет Данзана и Бодо «меньшевиками». Те делают вид, что никогда не слыхали о меньшевиках. Князья, а тем более богдо-гэгэн за аратской революцией не пойдут. Они самые злые враги революции. Однако нужно заставить и их на первых порах служить освобождению Монголии. Сейчас надо действовать единым фронтом, отколоть князей и лам от Сюй Шу-чжена. Араты верят в святость богдо-гэгэна, и этого нельзя не учитывать. Следует быть гибким и тонким. Чойбалсан, тот всегда лишь посмеивается, хитро щурит глаза: «Ничего, гоймин: придет время, мы их всех скрутим…» Он весь заряжен ощущением свободы и близких схваток. В нем нет сомнений. Аратская революция победит. Разделаемся с князьями, божественными владыками, со всей нечистью, что душит народ. Араты станут хозяевами своей судьбы. Главное – видеть цель.

Зажигались звезды на небе, а Сухэ-Батор не торопился возвращаться в город. Карандаш уверенно скользил по бумаге. Это будет «Присяга партийцев»! На первых порах она заменит программу и устав партии.

«Мы, члены Народной партии, в целях принятия решительных мер, обеспечивающих нашему государству безопасность перед лицом внутренних и внешних врагов, считаем необходимым сплотить воедино наши силы и помыслы и для достижения нашей цели даем следующую присягу…»

Все должны принять присягу, поставить под ней свои подписи. Это как клятва. За измену общему делу – смерть!

«…Члены партии не должны разглашать партийные тайны или раскрывать врагам имена партийных товарищей и тем самым наносить вред партии, подрывать ее силы. В том случае, если член партии, совершивший такой проступок, признает свою вину, он должен покончить жизнь самоубийством. Если же виновный не сознается и будет пытаться защищаться, остальные члены партии должны убить его и тем самым сохранить верность присяге и твердость дисциплины…»

Скупые морщины легли на высокий смуглый лоб Сухэ-Батора, когда он писал эти строки. Перед мысленным взором неотступно стояло самодовольное, ироническое лицо Данзана– с затаенной усмешкой в углах тонких губ.

15 июня 1920 года в пастушьей юрте на берегу Толы состоялось собрание объединенного кружка. С виду это была мирная ветхая юрта. Возле нее паслись кони, лежали черные псы с налитыми кровью глазами. Чуть в стороне у котла с бараниной хлопотал пожилой монгол с косичкой, в засаленном, рваном халате, островерхой шапочке и тяжелых остроносых гутулах. Вился синий дымок. Лицо монгола могло показаться сонным, но глаза зорко посматривали по сторонам. Стоило ему чуть слышно свистнуть, как собаки поднимали головы, шерсть на их спинах вставала дыбом.

В юрте на кошмах сидел Сухэ-Батор и держал в руке чашу с прохладным кумысом. Но кумыс вот уже два часа оставался нетронутым. Кружковцы, сгрудившись, внимательно слушали. Чойбалсан зачитал текст «Присяги партийцев».

«Присяга» состояла из девяти пунктов. Голос Чойбалсана, когда он на какое-то мгновение забывался, звенел:

– Цели Народной партии Внешней Монголии: очистить страну от лютых врагов, вредящих делу нации и религии; вернуть утраченные Монголией права, укрепить государство и религию, непреклонно защищать монгольскую нацию; пересмотреть и изменить внутреннюю политику страны, всемерно заботясь об интересах аратских масс, защищать их права и положить конец страданиям трудящихся масс и угнетению человека человеком.

…Если кто-либо из членов партии будет схвачен врагами, он должен не выдавать своих товарищей, не говорить ничего о делах партии и скорее умереть, чем стать предателем. В свою очередь, находящиеся на свободе члены партии не должны щадить своей жизни для спасения арестованных товарищей.

…Лица, вступившие в Народную партию, должны действовать сплоченно и единодушно и до конца бороться за интересы аратских масс; должны стремиться улучшить их тяжелое положение и всеми силами пресекать мероприятия властей, направленные во вред народу.

…В том случае, если в ряды партии проберутся чуждые элементы с провокационными целями или с целью подрыва партии изнутри, то такие люди должны изгоняться из партии и их имена должны быть сообщены всем членам партии для того, чтобы они проявляли бдительность и принимали меры по обезвреживанию чуждых элементов.

Постановили, что каждый вступивший в члены партии обязан привлечь в ее ряды не менее десяти человек и, образовав из них ячейку, руководить ею. При этом политика партии и ее указания должны проводиться везде одинаково, без каких-либо отклонений.

Все члены объединенного кружка поставили подписи под текстом «Присяги». Даже Данзан и Бодо не нашлись, что возразить, или не пожелали из своих соображений возражать большинству.

Неожиданно раздался легкий свист. Собаки зарычали. В юрту вошел караульщик:

– Разъезд! Гамины… Десять человек.

Зайсан Жамьян побледнел, ухватился дрожащими руками за чашку с кумысом.

– Спокойствие… – тихо произнес Сухэ-Батор. – Мы их угостим…

Караульщик вышел. Гамины подъехали к юрте, разогнали плетками собак, спешились. Офицер и два солдата вошли в юрту. Оглядели собравшихся.

– Почему много людей? Что вы делаете? – спросил один из солдат на ломаном монгольском языке.

Сухэ-Батор широко улыбнулся, закивал головой:

– Прекрасная погода. Вода в Толе теплая. Вы еще не купались? А мы уже… Присаживайтесь, милости просим. Эй, старина Жамьян, налей гостям кумыса! Жирная баранина, вкусная баранина. Когда я кочевал в Сонгино…

Офицер припал губами к краешку чашки, брезгливо поморщился, сплюнул. А Жамьян уже подкладывал ему огромный мосол с мозгами. Офицер смерил его презрительным взглядом, взмахнул рукой и, не проронив ни слова, вышел. Солдаты последовали за ним, хотя им, по всей видимости, хотелось отведать жирного барашка. Вскоре стук копыт затих.

– Будем продолжать работу. На повестке дня второй вопрос: о посылке большой делегации в Советскую Россию.

Сухэ-Батор подробно рассказал о своей первой неудачной попытке прорваться в Троицкосавск, обрисовал все трудности пути. Из этого нужно извлечь урок. Прорываться за кордон следует группами. Делегаты повезут письмо Народной партии Советскому правительству. Вот оно…

– Я против! – это подал голос Данзан.

– Против поездки в Россию?

– Нет. Против этого письма.

В юрте сделалось тихо. А Данзан, уже овладев собой, заговорил ровно, спокойно:

– Наш друг Сухэ-Батор предлагает послать Советскому правительству письмо, которое подпишем мы, люди, никому неведомые. Кто мы такие? Кто слышал о нас? Я знаю, что такое дипломатия и политика. Несколько человек заговорщиков, назвавших себя членами Народной партии, обращаются к великому государству, хлопочут за всех. А «многими возведенный» богдо, признанный всем народом глава церкви и государства, даже не знает ничего о наших делах. Ну, а если он на запрос Советского правительства откажется от помощи? Правительства ведут переговоры с правительствами, а не с демобилизованным вахмистром Сухэ, не с Данзаном и не с Чойбалсаном. Приедет Бодо в Москву, а Ленин спросит его: «Кто ты?» – «Лама…» – «Большевики в бога не верят. Пусть вам помогает всемилостивейший Будда!»

Кружковцы рассмеялись.

– Что вы предлагаете? – нетерпеливо спросил Сухэ-Батор.

На лице Данзана промелькнула лукавая тень:

– Каждый скажет, что делать: нужно составить такую бумагу, чтобы на ней поставил свою печать богдо-гэгэн. Такой документ будет иметь законную силу. Это будет письмо главы государства, нуждающегося в помощи.

Сухэ-Батор задумался. Слова Данзана звучали убедительно. Но что кроется за этими словами? Новый подвох?

– Ну, а если богдо откажется ставить свою печать?

– Тогда нет смысла ехать в Россию.

Бодо, как всегда, стал доказывать правоту Данзана. К нему присоединились еще несколько кружковцев.

– А что думает Чойбалсан?

Чойбалсан улыбнулся, сощурился, подмигнул правым глазом:

– Наши делегаты вправе называть себя представителями аратства. Разве Ленин и большевики спрашивали у помещиков и капиталистов разрешения устраивать революцию? Они стремились освободить свой народ и разбили врагов. Если демобилизованный вахмистр Сухэ-Батор, показавший свою храбрость в боях с врагами Монголии, обращается к Советскому правительству от своей партии, от своего народа, то он имеет на это законное право, так как гамины угнетают прежде всего Сухэ-Батора и таких же аратов. Богдо по-прежнему живет в своем дворце и пирует, а простые араты подвергаются насилию и умирают от нужды. Трудовой народ России окажет помощь обездоленному аратству и без печати богдо.

У всех трудовых людей есть одна правда: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Лучше не мог бы ответить Данзану даже сам Сухэ-Батор. Но он отчетливо понимал, что дело не в этой формальности – печати богдо. Мнения кружковцев разделились. А сейчас, как никогда, нужен единый фронт. Что ж, неплохо, если богдо-гэгэн поставит государственную печать под обращением к Советскому правительству. За богдо влиятельные князья и ламы. В конце концов, если богдо откажется поставить печать, можно обойтись и без него. Сейчас важнее всего решить вопрос о немедленной поездке в Россию. Сороковиков сказал на прощанье: «Мы будем ждать вас…»

– Хорошо, – произнес Сухэ-Батор. – Данзан подал мудрый совет. Мы обратимся к «многими возведенному». Он поймет, что мы боремся за общее дело, и поставит печать. У зайсана Жамьяна большие связи во дворце. Возложим миссию на него.

Данзан с удивлением взглянул на говорившего: он не ожидал подобной сговорчивости. А глаза Сухэ-Батора узились и узились в усмешке.

– «Многими возведенный» обременен заботами, – продолжал он, – и кто может угадать, когда миссия Жамьяна увенчается успехом. Обстоятельства же торопят нас. Будет правильно, если мы сейчас же, не дожидаясь соизволения святого богдо, пошлем первую группу в Россию. Конечно, этой группе будет тяжело, очень тяжело: ведь у нас не будет на руках документов с печатью. Вторая группа останется здесь: станем ждать всемилостивейшего решения. Получим письмо с печатью и тогда отправимся в путь. Может быть, достойные Данзан и Бодо согласятся возглавить первую группу?..

– Нет, нет, – поспешно отозвался Бодо. – Без письма «многими возведенного» я никуда не поеду. Пусть отправляется Чойбалсан. Он уже бывал в России и знает, как действовать.

– А что скажет Чойбалсан?

Чойбалсан усмехнулся. Хитрость Сухэ-Батора была ему понятна. Он притворно вздохнул:

– Приказ партии – закон для члена партии. Мы обязаны преодолеть все трудности. Я согласен.

Вопрос с поездкой был решен. Данзан и Бодо были уверены, что богдо-гэгэн никогда не поставит своей печати под обращением к Красной Армии, и втайне потешались над незадачливыми кружковцами, которых удалось сбить с толку. Даже проницательного Сухэ-Батора так тонко провели…

Нет, Данзан и Бодо меньше всего стремились в Россию за помощью. Одно время они поддерживали связь с царскими чиновниками, служили им верой и правдой, позже они познакомились с японскими чиновниками, тайно побывавшими в Урге. Японцы советовали быть изворотливыми. Мелкий чиновник Данзан в период автономии служил в государственном аппарате и наряду с этим занимался мелкой торговлей, имел широкие связи и в ламских кругах и с князьями, среди аратства и служилого чиновничьего люда, был связан с китайскими и русскими купцами и ростовщиками. Сейчас он мечтал о большой власти, о своей торговой фирме. Гамины были явной помехой его планам, и Данзан решил примкнуть к кружку Сухэ-Батора.

Крупный феодальный чиновник и лама Бодо считал себя учеником богдо-гэгэна и был убежденным монархистом. Он жил в восточном монастыре, окруженный ламами. К революционерам он примкнул, добиваясь изгнания оккупантов, которые забирали себе почти все доходы монастырского ведомства.

Данзан и Бодо стремились всячески подчинить себе кружковцев, диктовать им свою волю и меньше всего пеклись о судьбах аратской революции.

Сейчас Данзану и Бодо казалось, что они одержали крупную победу над революционным крылом кружка. Пусть сунется Чойбалсан в Россию: гамины быстро скрутят его.

На этом же собрании решили изготовить печать партии, которой отныне будут скреплять все документы, исходящие от организации.

Через несколько дней в Консульском поселке состоялось еще одно собрание. Утвердили печать, изготовленную Сухэ-Батором. Кроме того, для секретной связи с делегатами, отправлявшимися в Советскую Россию, был разработан и утвержден телеграфный шифр.

Чойбалсан стал готовиться к отъезду.

28 июня 1920 года на север выехала первая группа делегатов во главе с Чойбалсаном. Перед этим Сухэ-Батор и Чойбалсан встретились.

Они снова ехали по берегу Толы. Ехали неторопливо, иногда переговаривались.

– Не буду говорить, чтобы вы берегли себя, – сказал Сухэ-Батор. – Пустые слова. Но когда заяц осторожен, даже сотня волков ему не страшна. Будьте осторожны. Держите в строжайшем секрете свой отъезд. Пусть каждый пробирается поодиночке. Лучше всего перейти границу в районе монгольской Кяхты; прибыв в Верхнеудинск, немедленно сообщите шифрам все обстоятельства. Если богдо откажется поставить печать, мы поставим свою печать – печать партии. Ждите меня…

Они простились. Вечером Чойбалсан покинул столицу. Чтобы избежать возможной слежки и запутать шпионов, он долго петлял по окрестностям, а затем, перевалив горы, выехал на тракт Урга – Кяхта. На шестой день он достиг границы. Поднимаясь по склону сопки, увидел китайский пограничный пост. Чойбалсан повернул коня и поскакал на запад.

С тех пор его след затерялся. Никто не знал, удалось Чойбалсану перейти границу или нет. Каждый день Сухэ-Батор ждал телеграммы, но весть от Чойбалсана не приходила.

Но, несмотря на тревогу, завладевшую кружковцами, Сухэ-Батор верил в успех предприятия. Он хорошо понимал, что объединение кружков лишь начало большого дела. Объединенный кружок – это, по сути, ядро и основа будущей партии. Когда революционная организация станет массовой, когда в нее будут вовлечены араты, тогда ее с полным правом можно назвать Народной партией. Вот почему он сразу же направил кружковцев в народ. Каждый обязан завербовать не менее десяти человек.

Нельзя было упускать и другую сторону этого важного вопроса. Ненависть к оккупантам назревала и в верхах. Да, Сюй никогда не был дипломатом. Если вначале он старался все же заигрывать с богдо-гэгэном и его приближенными, то теперь почувствовал себя полновластным хозяином. С богдо-гэгэном он совершенно перестал считаться. Он ограничил даже свободу богослужений. Богдо обязан был каждый раз испрашивать разрешения помолиться своим богам. Поговаривали, что Сюй не без успеха ухаживает за женой «солнечно-светлого» – Цаган-Дари. Гамины грабили не только аратов, но и князей, совершали набеги на их белые шестистенные юрты. Китайские ростовщики предъявили счет населению Кобдоского округа на пятьдесят пять тысяч верблюдов, семьдесят пять тысяч лошадей, четыреста тысяч голов крупного рогатого и пятьсот тысяч мелкого скота. По такому баснословному счету Кобдоский округ не мог уплатить и через десять лет, так как там насчитывалось всего сто тридцать тысяч лошадей и тридцать пять тысяч верблюдов. Всем аймакам и хошунам были предъявлены подобные счета. По всей Монголии начался открытый грабеж под видом взыскания старых долгов, процентов и возмещения «убытков». Хошуны были разорены, не так давно владетельные князья стали нищими и обивали пороги дворца богдо, моля о защите от «туфэев», то есть разбойников.

– Нужно послать в Пекин делегацию от благодарного народа Внешней Монголии для выражения чувств преданности Срединной республике, – посоветовал Чжалханцза хутухта. – Может быть, сердца жестоких смягчатся…

Богдо только покривился:

– Злые мангусы завладели страной. Мы разорены. С одной стороны – безбожная Россия, с другой – Сюй, ничтожный червь в нашем сердце. Довелось мне слышать о некоем Сухэ-Баторе, который собрал вокруг себя недовольных. Что замышляют эти люди?

– Сухэ-Батор – верный слуга «многими возведенного», достойный человек, – отвечал Чжалханцза. – Он молод. Ему всего двадцать семь лет, но он уже успел отличиться, защищая ханский престол от бандита Бабужаба. Он объединил всех, кто ропщет, и пользуется у них огромным уважением. Ваш преданный ученик лама Бодо близко знаком с Сухэ-Батором и склоняется к нему. Много достойных людей, лам и князей, таких, как да-лама Пунцук-Дорджи, смотрят на него с надеждой. Он преисполнен решимости бороться за веру и автономию, за то, чтобы вернуть «многими возведенному» утраченную власть.

– Я слышал другое, – устало отозвался богдо-гэгэн. – В голове Сухэ-Батора бродят опасные мысли. Безбожные дела красных смущают его дух. Он хочет обратиться за помощью к красной России.

– Это великое зло, – спокойно согласился Чжалханцза хутухта, – но сердца многих тянутся к России. Кто защитит нас от уничижения и разорения? Гнет Сюя переполнил чашу терпения народа. Китайцы любят говорить: «Ум мягок как вата; глупость тверда как железо». Презренный Сюй не придерживается этой мудрой пословицы. Но мы должны употребить китайскую мудрость против самих же китайцев. Мы должны послать миссию в Пекин, в это же самое время мы обратимся за помощью к Советской России, к Японии и Америке. Я берусь передать письмо американцам. Достойный министр Цэцэн-ван в большой дружбе с японцами. Есть еще одна сила, которую мы можем противопоставить генералу Сюю, – это русская белая армия. Имеются у меня верные люди из бурят, связанные с атаманом Семеновым и неким бароном Унгерном.

Чжалханцза был стар и мудр. Еще в 1890 году, когда в Кобдоском округе появился «перерожденец Амурсаны» известный авантюрист Джа-лама, Чжалханцза хутухта поддержал его и даже обратился в Пекин с жалобой на улясутайского губернатора. Илагусхин хутухта, Ханда-Дорджи и Чжалханцза хутухта писали тогда в Пекин: «…если дело и дальше будет идти так, то монголам больше ничего не останется, как взяться за оружие…» Для тех времен это был смелый поступок. Чжалханцзу провозгласили чуть ли не национальным героем, приблизили ко двору. Позже он бывал членом и премьером автономного правительства. Верно служил русскому царю, торговался с Чен И о цене продаваемой автономии. Пронюхав о кружке Сухэ-Батора, он познакомился с самим руководителем и даже раза два бывал на собраниях.

Долгая жизнь умудрила его. Девизом стали слова: не пренебрегай ни великим, ни малым – каждый может пригодиться. Это был хитрый, изворотливый приспособленец. Богдо-гэгэн, доверяя многолетнему опыту хутухты, часто советовался с ним.

Сухэ-Батор был намного моложе Чжалханцзы, но все уловки престарелого «святителя» не могли ввести его в заблуждение. И все же он решил действовать через хутухту. Вторая группа, которую должен был возглавить Сухэ-Батор, деятельно готовилась к поездке в Россию. Чойбалсан не подавал никаких вестей, но, несмотря на это, следовало заставить богдо-гэгэна поставить печать под официальным обращением к Советскому правительству. Чжалханцза с охотой согласился выполнить поручение. Неизвестно, обращался он к богдо или нет, но, по его словам, он дважды разговаривал с «многими возведенным» и каждый раз получал ответ: «Пока воздержаться».

Можно было впасть в отчаяние.

«Чжалханцза хутухта обманывает нас… – думалось Сухэ-Батору.. – Нужно изыскать иные пути».

На собрания кружка иногда заглядывал другой «святитель» Дуйнхурийн да-лама Пунцук-Дорджи. Этого да-ламу новые власти обошли чином и жалованьем. Он вечно ворчал и призывал проклятья на голову гаминов. Чтобы досадить любимчикам богдо, ратовавшим за японцев и американцев, он готов был выполнить любое поручение кружка. Пунцук-Дорджи был в дружбе с учителем Жамьяном. Сухэ-Батор вызвал Жамьяна и сказал:

– Действуйте через Пунцук-Дорджи. Время не ждет. Печать должна быть поставлена!

Сухэ-Батор дал каждому из кружковцев приказ всеми средствами добывать оружие. Еще раньше было решено раздобыть винтовки и гранаты в бывшем монгольском арсенале. Оружейные склады охранялись плохо, и Сухэ-Батор на одном из собраний разработал тщательный план нападения на арсенал. Но кто-то донес об этом замысле китайским властям, и на следующее утро у складов появилась многочисленная охрана. Пришлось отказаться от заманчивого плана.

Все чаще и чаще за последнее время в Урге стали появляться разрозненные группы белогвардейцев, отступивших под ударами Красной Армии. По приказу китайских властей белогвардейцев сразу же обезоруживали.

– Следует опережать гаминов, – говорил Сухэ-Батор. – Будем скупать оружие у белогвардейцев – скоро оно нам пригодится.

И в самом деле, кружковцам удалось выменять на мясо и творог целый ящик ручных гранат и несколько револьверов. Но это были небольшие успехи. Все с нетерпением ждали вестей от Чойбалсана.

Неужели так и не удалось ему перебраться через границу? А возможно, его схватили гамины. Об этом страшно было думать.

И вдруг от Чойбалсана была получена телеграмма.

«Наши торговые дела идут хорошо, – читал Сухэ-Батор, и пальцы его дрожали. – Почему задерживается выезд остальных? Напоминаю, что необходимо привезти подарок от богдо».

– Он в России! – воскликнул Сухэ-Батор. – Нужно письмо с печатью богдо…

Но Жамьян каждый раз приходил с понурой головой:

«Нет, Пунцук-Дорджи не удалось доложить богдо о письме»… Сухэ-Батор едва сдерживал себя. Он мысленно награждал «многими возведенного» самыми нелестными словами. Если бы можно было ворваться во дворец и под дулом револьвера заставить эту старую слепнущую клячу, этого закоренелого сифилитика и пропойцу поставить печать на документе!..

Терпение истощалось. Глупая формальность. Но как много значит она сейчас!..

Разбитый и усталый возвращался Сухэ-Батор в свою юрту. Играл с сыном Галсаном, но лицо было сурово. Янжима безмолвно смотрела на мужа. А глаза опрашивали: «Ну как? Удалось поставить печать?»

И Сухэ-Батор, понимая этот безмолвный вопрос, сдерживая раздражение, отвечал:

– И на этот раз ничего не вышло. «Многими возведенный» беспробудно пьян. Вчера его отливали водой. Мы решим так: ты вместе с Галсаном перейдешь жить в мазанку к соседу. Я уже договорился. Юрту прядется продать. На дорогу нужны деньги. Много денег. Ведь я поеду в Троицкосавск под видом купца. Нужно купить телеги. Отсиживаться в Урге больше нет смысла. Получил телеграмму от Чойбалсана. Торопит…

Янжима только вздыхала. Она знала, что муж идет на верную гибель, но разве отец Дамдин отговаривал его в первый раз? Да и вправе ли она отговаривать его от поездки, если смысл всей жизни его именно в том, чтобы вызволить из неволи свой народ? Она и сама посещала собрания кружка и знает, что такое партийный долг.

За себя и за сына она не тревожилась. Только бы с Сухэ-Батором ничего не случилось. И все-таки сердце сжалось от дурного предчувствия. Трудно быть женой солдата, еще труднее быть женой солдата революции…

Вернулся сияющий Жамьян, протянул бумагу. Сухэ-Батор не верил глазам: на письме стояла печать богдо! Значит, Пунцук-Дорджи сделал свое дело.

В Россию, в Россию, на север!..