Текст книги "Последний контракт"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

«Скорее бы зима», – неожиданно взгрустнулось Кате. Она два или три раза в неделю ездила на свою дачу. Прикормила синиц, бросая им семечки и вешая на кусты сирени кусочки сала. Неожиданно из леса пожаловал более крупный гость: большой пестрый дятел. Когда Катя впервые увидела это чудо в красной кардинальской шапочке и красных же революционных штанишках, остолбенела: дятел клевал сало! Потом Катя не очень широко, чтобы не спугнуть дятла, но довольно улыбнулась: «Давай, давай, дружочек…» Так же осторожно достала сотовый телефон и позвонил сестре: «Слушай, я говорю с тобой, а рядом, на ветке, сидит здоровенный дятел!» – «Ты лучше отойди подальше, – посоветовала сестра, – а то заклюет!» С тех пор, с перерывом на лето и осень, дятел прилетал регулярно.

Скорее бы зима наступила… Увидеть наконец-то своего пернатого друга, который однажды (и это была сущая правда) провожал Катю в глубь леса. Он перелетал с дерева на дерево, когда прячась за стволом, а когда нет, следуя на расстоянии пяти-шести шагов. Впору было вспомнить из Библии: и звери, и птицы – слуги мои. И задасться вопросом: какое потомство будет у этого дятла? Воображение нарисовало жирную тварь с пестрыми крыльями и свиным пятаком вместо клюва, преследующую тебя по пятам.

Она еле дождалась звонка от Марковцева.

– Привет. Как ты? Чем занимаешься?

И ее ответ прозвучал в таком же стиле:

– Думаю. Думаю. Думаю. О тебе, о работе.

Катя не представляла Сергея, реагировала только на его речь. Просто слушала голос, всколыхнувший в ней забытые чувства. Человека знакомого и в то же время нет, близкого и далекого.

– А еще о чем думаешь?

– Не хочу об этом говорить… Тревожно на душе.

На Катю надвигалась черная туча беспокойства.

22

Афины

Сегодня Николай Румянцев мыслил «глобально», и тому была причина: он ознакомился с протоколом встречи Путина с духовными иерархами, разосланным в том числе и в зарубежные приходы Русской православной церкви. Встреча проходила в среду, 6 октября. Ответственным за протокол со стороны РПЦ был отец Филарет. Первые слова принадлежали президенту России: «Ваше Святейшество! Уважаемые иерархи Русской православной церкви!..» Главная повестка дня – борьба с терроризмом, дальше шли церковные просьбы. Отец Николай мысленно слал президенту России благодарность за земельный закон и в связи с этим был настроен более решительно: соглашаясь с архиепископами Тобольским и Тюменским, буквально настаивал: нужен закон о возвращении в собственность Русской православной церкви всего церковного имущества. Вот так по-простому: всего. Поскольку все, что на сегодняшний день передано РПЦ, годится только для церковной службы. Короче, отец Николай размышлял о реституции и в революционном ключе: вернуть изъятое у церкви имущество после 1918 года. Слава богу, глава государства признал: изъятие у церкви ее имущества после вышеназванного года «не только аморально, но и незаконно». И, как всегда, нашел «чем сердце успокоить»: «Если их сегодня передать, то церковь не в состоянии будет обеспечить их восстановление и содержание, потому что до последнего десятилетия она была обескровлена». Именно так значилось в протоколе.

Архиепископ Берлинский Феофан заявил так, словно обращался к Золотой рыбе, а не к главе государства: хочу, говорит, чтобы государство оказывало зарубежным приходам РПЦ не только политическую, но и материальную поддержку. А в ответ на эту буквально жаждоманию – тишина, точнее – ни строчки. Или же отец Феофан, с которым Николай Румянцев был хорошо знаком, забыл либо убоялся занести ответ президента в бумаги. Епископ Читинский Евстафий посетовал на демографический кризис и растущее число китайцев-мигрантов на подведомственной ему территории. Президент нашел красивый ход: «Обращайте китайцев в православие!» Типа шире открывайте им глаза, нечего, мол, щуриться. Какое, к черту, православие, тихо негодовал отец Николай, когда уже пятый год не удается переместить на территорию Китая иконостас и церковную утварь – для этого нужно ни много ни мало разрешение китайской компартии. У меня, говорит Путин, скоро визит в КНР, и я попробую решить эту проблему с китайскими товарищами. «Зюганова не мешало бы прихватить», – безмолвно злобствовал Николай Румянцев.

А вот епископ Нижегородский и Арзамасский Георгий скромно так, наверное, потупив глаза, попросил президента передать церкви земли сельскохозяйственного назначения, а заодно дать преференции в налогообложении церковного имущества. Как будто за шесть соток вел разговор, прости господи…

Пообщавшись с Марком и словно подхватив от него какой-то веселый вирус, отец Николай стал более раскован, и в суждениях в том числе. Прикинул мятежного отца Сергия в качестве главы группы особого резерва РПЦ, выбивающего долги аж с 1918 года. С пулеметными лентами поверх рясы, с «маузером» на боку, с РПК через плечо, «обритым» дважды: во время призыва в ряды Советской армии и на время «фиктивной службы» в плотных рядах РПЦ. И встреча, проходящая в дни Архиерейского собора, заканчивается скороговоркой председательствующего, косящегося на ручной пулемет Калашникова в мускулистых десницах рукоположенного монаха: «Государство высоко ценит РПК… то есть РПЦ и постепенно будет отдавать долги церкви». Потом прогнал это видение, поскольку по непонятной причине Марковцев предстал с грешным ликом Муссолини.

Николай вынул из холодильника початую бутылку виски и пузатую бутылочку сельтерской, отчего-то прикинул, что тара невозвратная, хотя скупердяем не слыл никогда. Единственно, когда только-только начал отовариваться в греческих магазинах, всегда ждал скидки в виде бесплатного «приложения». На днях ему вручили пять тонких упаковок прозрачной термобумаги для микроволновой печи; в новом хозяйстве все сгодится.

Николай дунул в стакан и налил «высокого» виски, поднимая бутылку чуть ли на метр над столом. Но ни капли не попало мимо. Выпил не сразу, минуту-другую погрел напиток в ладонях, словно обнимая стакан и глядя на желтоватую поверхность этого огненного озерца.

И снова представил рядом Марковцева. Наверное, чтобы не быть в одиночестве. Румянцеву казалось, Сергей принадлежал к той категории людей, общение с которыми приносит свои плоды позже, когда они уходят и ты остаешься один. В общем, они заставляют тебя вспоминать о себе – плохое или хорошее, не важно. Марковцев нравился Николаю еще и по той причине, что не кривил душой, что для души очень хорошо, какой бы грешной она ни была. Он был прям, как свечка, но без плаксивых или каких-то других подтеков. Горел, но не оставлял следов, что было удивительно. Вслед за ним сгорало то, что по всем законам гореть не должно. Таких людей отец Николай встречал в своей жизни не часто; и дело далеко не в школьной дружбе. С такими всегда можно говорить на любые темы, не стесняясь ни себя, ни собеседника, забывая, что ты состоишь на службе у всевышнего и даже, прости господи, его заповеди. А скорее – трактуя их так, как и говорится в Священном Писании. Они выпивали и на вопрос, почему они грешат в храме, почему святой отец есть и пьет с «мытарем и грешником», ответ вставал перед глазами строчками: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные». И другой вопрос: «Смотри, что они делают в субботу, чего не должны делать?» Ответ: «Суббота для человека, а не человек для субботы».

Николай принял бы Марка в любом храме согласно писанию: «Если войдете в дом, оставайтесь в нем, доколе не выйдете из того места. И если кто не примет вас, то, выходя оттуда, отрясите прах от ног ваших, во свидетельство на них».

Николай выпил и поставил на плиту чайник; кофе он заваривал по старинке, по-русски, просто заливал кипятком и давал настояться, потом вылавливал непослушные молотые крошки чайной ложечкой и перемешивал.

Было одиннадцать вечера, когда над входной дверью раздался звонок. «Кого там принесло?» – скривился Румянцев.

Двери храма открыты днем и ночью. Однако Николаю ни разу не доводилось впускать в них кого бы то ни было после десяти вечера. С этого времени начиналась личная жизнь, думы о дне прошедшем, настрой на день грядущий. И такие мысли почти всегда звучали как молитва. Как таковые молитвы звучали из уст священника лишь во время службы. Отправляясь спать, Николай трижды осенял себя крестным знамением и трижды шептал, прикрывая глаза: «Прости, господи!» Когда сон не шел, он снова шептал эту короткую молитву, а сцепленные на груди пальцы робко крестили крохотный участок на груди.

Николай глянул в «глазок» и увидел на освещенном церковном крыльце незнакомого человека. Он не мог сказать, видел ли его раньше, ибо линзы «глазка» искажали облик. Незнакомец показался Николаю с непомерно большим носом и крохотными, словно заплывшими, глазками. Как и священник в данную минуту, одет в рубашку с длинными рукавами и навыпуск, темные костюмные брюки. Он стоял в метре от двери, но «глазок» типа «рыбий глаз» позволил рассмотреть даже обувь незнакомца.

– Кто? – спросил Николай, ощущая в груди странную тревогу. Беспокойство зародилось в тот момент, когда медь звонка тревожно заметалась по храму и как бы усилилась при виде этого человека, принесла с собой неотвязное и грубоватое чувство: «Нечего ему делать в этот час в церкви».

Нечего.

Именно поэтому Николай спросил «кто там», а не открыл дверь сразу, как делал это в подобных случаях.

– Откройте, святой отец, – раздался приглушенный голос. – Я от Сергея Марковцева, нужно поговорить.

– О господи, – вдруг забеспокоился Николай, поспешно открывая дверь. – Входите. – Он посторонился. – Что-то с ним стряслось?

– Может стрястись… – Адамский едва заметно поморщился, уловив хмельной дух, исходящий от священника.

Николай забыл все предостережения Сергея, на первом плане стала его безопасность. Что именно привело к нему незнакомца? Которого он, кажется, все-таки где-то видел. Где?

Но на первый план встал другой вопрос: этот человек пришел от имени Сергея Марковцева, значит, он такой же, во всяком случае, похож на Сергея, человека, который не скрывал, что убивал в этой жизни. На что отец Николай в свое время постарался найти ответ и, как ему показалось, нашел его. Он ответил Сергею не как товарищ, не как дипломат, а действительно как священник, богом обязанный знать все ответы. Его слова прошелестели страницами истории: «Екатерина Вторая убивает мужа, Дантес убивает Пушкина, Иван Грозный убивает сына… Да простятся тебе все твои прегрешения». Что диссонансом накладывалось на их идущие своими путями отношения. Но как ответить на схожий вопрос этому человеку? Как хотя бы мысленно отпустить ему грехи?

Только сейчас отец Николай смог разглядеть в незнакомце что-то отталкивающее, его полый взгляд, может быть, пресыщенные губы, надменную посадку головы. И священник насторожился. Что сразу же бросилось в глаза Адамского. Он словно повинно опустил голову и слегка покачал ею, будто раскаивался в чем-то. Может, в том, что он собрался сделать в эти первые минуты встречи со священником и в последующие. И если первые уже пролетали сизыми голубями над головой святого отца, то другие надолго, как мечом забвенья, зависнут над ним. Очень надолго, независимо от того, окажется ли этот поп покладистым или наоборот.

– Я вспомнил вас, – вдруг произнес Николай. – Вы были в храме вместе с Алексеем Матиасом.

– Да, – кивнул Адамский. – И так даже лучше.

Он посторонился, давая дорогу Соболеву и Рукавишникову, таившимся в тени козырька.

– Только не вздумай дергаться, собака! – Стоя к священнику вполоборота, Рукавишников нанес ему удар сокрушительной силы. Ребро ладони врезалось в шею Николая и его отбросило от двери.

– Осмотрите тут все, – распорядился Герман. – Если найдете кого-нибудь, тащите к жертвеннику.

…Сознание возвращалось к Николаю медленно, неохотно. Ему казалось, он увидел за плотной пеленой что-то праздничное, манящее к себе голубоватым светом. Казалось, он насчитал ровно семь светильников или семь звезд горящих, которые суть семь духов божьих, семь печатей, открывающихся одна за другой, показывая то коня бледного и всадника на нем, которому имя смерть; увидел под жертвенником души убиенных за слово божье… Священник не осознавал, что молится в данную минуту. Просит господа то ли оставить его там, откуда он с неохотой возвращался, то ли здесь, где серо-желтый свет казался нестерпимо ярким лучом для только что прозревших.

Губы отца Николая снова пришли в движение:

– Господь кого любит, того наказывает…

– Чего ты там шепчешь, урод? – Рукавишников рывком поднял его на ноги, и священник близко-близко увидел его глаза. «Фашистские», – вдруг пронеслось в голове. С огромными зрачками, распахнутыми как от непереносимой боли. И тут же другие слова всплыли из подсознания, когда Марковцев немного переиначил строки из писания: «Кровь тельцов и козлов уничтожает грехи». И ответ Николая: «Жертвы никогда не могут истребить грехов».

Споры. Вечные споры. О добре и зле. Пререкания в душе, в мыслях, в молитвах, в одиночестве, в компании, с безгрешными и грешниками. Споры во время покаяния и отпущения грехов. Споры на пороге жизни и смерти…

– Когда ты взял Марковцева на службу? – прозвучал вопрос Адамского.

– Три года уже…

Николай не знал, как спасти Сергея. Ложь казалась ему самым верным способом. Ложь обдуманная, облаченная в легенду, миф.

Голова его откинулась назад, когда очередной удар обрушился на него. Губа лопнула, обнажая окровавленные зубы.

– Так когда ты взял Марковцева на службу?

– Три года назад.

– Я пойду тебе навстречу, отец, – сказал Рукавишников. – У тебя есть выбор: отнимать от этого срока по году или же по месяцу. Но каждый раз я буду бить тебя. Так когда ты взял Марковцева на службу?

Прошло двадцать минут, и жертва, и палач сбились со счета. Борода священника пропиталась кровью и походила на мочалку. Разбитые и опухшие веки наползли кровавой тучей на глаза, и святой отец почти ничего не различал. Когда силился что-то сказать, сломанные лицевые кости приходили в движение и приносили невероятные страдания. Он понимал, что от него уже не ждут ответа, что ответ этот человек получил давно, едва перешагнул порог храма. Его просто добивали, глумливо прикрываясь предлогом. Этот человек убьет его, как только устанет, как только ему надоест наносить сокрушительные удары по лицу, груди; как только надоест пинать его в пах и под ребра; как только насытится его ненависть. Священник нашел в себе силы тихо прошептать, скрипя разломанной челюстью:

– Кровь козлов уничтожает грехи… – Тяжело сглотнув, Николай сделал попытку улыбнуться: – Он придет за вами, козлы…

«Кончай его», – кивнул, морщась, Адамский.

Следующим ударом Рукавишников убил священника. Он ударил его тяжелым латунным крестом в переносицу и оставил распятье в страшной ране. И на лице убийцы не отразилось даже тени сострадания. Победители никогда не сочувствуют проигравшим.

Тело Николая оттащили к алтарю и придали ему положение распятого на кресте. Из него вылилось столько крови, что даже Адамский как бы невзначай заметил: «Без стигматов обойдется». Обходя кровяную дорожку, тянувшуюся к алтарю, трое убийц покинули храм, оставляя там его мертвого настоятеля.

Ритуальное убийство для местной полиции. Хотя… этот церемониал вполне подойдет и для военной разведки, рассуждал на заднем сиденье серебристой «Тойоты» Герман Адамский, это воплощение Марата, который «на дело всегда шел сам и всегда оставлял массу улик». Марковцев узнает о нем раньше, а пока он, как говорится, ни ухом ни рылом. Уже завтра. Нет, сегодня. Ибо стрелки часов начали отмерять первые минуты нового дня.

Послушных собак под началом Германа хватало, стоит сказать «фас!» – порвут зубами, «расфасуют» на мелкие куски.

Глава 5
ОРДЕР НА УБИЙСТВО

23

Из интервью Алексея Матиаса

Корреспондент: Вы сказали, что экономические реформы в стране остановлены. Чем же занята власть?

Матиас: Фарсовой суетней с заменой 7 на 4 ноября. Шумно-патриотическим бахвальством, опасной реформой государственно-территориального устройства, распиливанием нефтяных компаний. Что привело к практическому итогу: запредельные цены на нефть. Завершение приватизации, наконец.

Корреспондент: Значит ли это, что власть взяла неправильную стратегию?

Матиас: У власти нет стратегии.

Корреспондент: Тогда что?

Матиас: Инстинкты и рента.

Корреспондент: Ваша критика власти имеет идеологические корни?

Матиас: Нет. Чтобы Россия из страны-рантье могла превратиться в конкурентоспособную страну, нужны не предрассудки арифметического большинства народа, а ум и воля правящей элиты. Но реально правит бюрократия. По принципу «после нас – хоть потоп».

Корреспондент: Вопрос на засыпку: что делать?

Матиас: Вопрос открыт – формирование национально-либеральной элиты. Либо она вытеснит элиту чиновно-сырьевых рантье, либо продолжится новый застой.

Корреспондент: Но в России любая элита всегда теряет связь с народом, со страной, с тем классом, из которого она рекрутировалась. Предложенную вами модель элиты ждет такая же участь?

Матиас: Хочется надеяться, что нет [6]6
  Интервью составлено по материалам Леонида Радзиховского, «Известия».


[Закрыть].

Алексей отложил свежую газету. Он не вчитывался в интервью, просто пробежал глазами. Поднял их и увидел Германа Адамского. Тот сказал, что есть новости. Брезгливо сморщился: от Адамского пахло потом, словно он не прилетел из Афин, а прибежал, совершив этот сумасшедший супермарафон.

Адамский выдвинул стул, устраиваясь напротив босса. Дождался кивка: «Начинай».

Начало было хорошим.

– Наш друг работает на «контору». – Герман намеренно сделал ударение в самом начале фразы. Он словно пальцем указал на проблему, нависшую над «Капиталом» и лично Матиасом.

Что мог ответить сам Алексей Михайлович? Он в эту минуту был немного, совсем немного разочарован и не спешил гнать от себя воспоминания, лежащие на временном ложе. Искренне хотел верить, что и Марковцев не играл, был открыт в баре ресторана, а потом – на пути домой. Просто домой, а не на родину, по которой он стосковался за долгих три года. Выходит, чем ближе к российской границе, тем черствее он становился. Там была его основная работа, там она взяла свое начало. Когда именно? На каком деле «контора» подцепила Матиаса?

– ГРУ? – спросил он Адамского.

– Думаю, да. Я говорил – Марковцев входит в группу агентов, лично подчиняющихся начальнику военной разведки. Генерал Прохоренко, заучивший ответы на возможные вопросы, строчил без запинки. Некогда он руководил 5-м управлением ГРУ.

Пауза.

– У нас есть люди в «Аквариуме»?

– Можно получить разовую информацию, – Адамский неопределенно пожал плечами. – Но все, что касается запросов на Марковцева, сведет нашу работу на нет: источник вычислят. Я с самого начала не пошел по этому пути.

– Что еще? С чего все началось?

– Кто-то слил в ГРУ наш завуалированный интерес к приказу Совбеза. Это мог сделать Косоглазов – другой кандидатуры у меня пока нет. Но через кого? Сам он, мне думается, не мог выйти на военную разведку.

– Почему?

– Не с чем. Если только игра с нами не началась еще раньше.

– Из Кремля, что ли?! – психанул Матиас. – От этого урода в покойницком костюме?

– Почему нет? Ты угрожал Груздеву. Потом его ставят во главе «реалити-шоу», и он стимулирует тебя через Косоглазова.

– Все это притянуто за уши и не работает. Пока оставим это. Что делать с Марковцевым?

– Ничего. Его отзовут, если уже не отозвали. Погоди, не надо ему звонить, мы еще ничего не решили. – Адамский выдержал короткую паузу. – У меня плохая новость – отец Николай из афинской церкви убит. Ритуальное убийство.

Несколько мгновений тишины, затем громкий выкрик банкира:

– Что?! Кто убит?! Священник?!

– Рукавишников немного перестарался.

– Рукавишников?! – Матиас вплотную подступил к Герману. – Немного перестарался?! А где был ты?

– Рядом. Но дело не в этом. Мы не допустили ошибку. Все, что случилось, нам на руку. Я был уверен, что Марковцев – «крот», потому спланировал убийство Румянцева. Именно это ЧП заставит руководство военной разведки отозвать Марковцева. Пусть мы сыграли втемную и ничего не добились от попа, но карта ГРУ бита. Они же не знают, развязал священник язык или нет. А гадать они не станут. Так что успокойся.

Матиас вздохнул, действительно успокаиваясь, и покачал головой. Он так хотел верить в Марковцева… Они жили и играли по своим правилам, что другими либо не воспринималось всерьез, либо ужасало.

– Постой, – нахмурился Алексей, – а Николай Румянцев подтвердил, что Марковцев служил у него с недавнего времени?

– Он сказал: три года. Но в глазах стояло – три дня. Потом начал сыпать угрозами. Но все это пустое. Священника и Марка ничто не может связывать. В ГРУ узнали, какую именно церковь ты собираешься посетить, и провели с настоятелем соответствующую работу. И только потом там появился Марковцев. Все. Из этого следует, что наши линии связи какое-то время были под контролем военной разведки. Нужно найти ту дыру.

– Ты не находишь, что дыр в нашей системе безопасности слишком много? – с издевкой спросил Матиас.

– Я залатаю их, – спокойно отозвался Адамский. – Что касается предприятия и лично Груздева. Их нужно оставить в покое. То же самое относится к Марковцеву. Он куча дерьма, не стоит трогать его. Пока. Он не опасен, его кураторы не дадут ему сделать ни одного самостоятельного шага.

– Ты плохо знаешь его. Позаботься о нем, пока его не отозвали.

– Вначале надо подумать, как на это отреагируют в «Аквариуме». Разборки они и в ГРУ разборки. Другое. Нам во что бы то ни стало нужно узнать, через кого Косоглазов слил всю эту муть в «Аквариум». Он работал в РУБОПе, так?

«Моим делом, делом «Щита», занималось именно это ведомство, – вспоминал Матиас. – Конкретно – полковник Баженов». Однако Алексею не верилось, что эта старая связь всплыла именно сейчас. И тут мысленная перекличка вышла на конструкцию «да, но…». Всплыла же старая связь Матиас – Марковцев. Да, но искусственно. В звене Косоглазов – Баженов ничего подобного быть не могло, поскольку в то время игра даже не планировалась. В свое время Косоглазов попал под молот службы дискредитации и вербовки, стал креатурой Матиаса в Совбезе. Значит, снова мог переметнуться на другую сторону, стать двойником, тройником, переноской, кем угодно, в погоне за деньгами. Впрочем, тут немаловажную роль могла сыграть личная безопасность Косоглазова, и он решил то ли перестраховаться, то ли проконсультироваться у Баженова. Нет, только не последнее.

Адамский выслушал выкладки босса и сказал:

– Хорошо, я проверю этого Баженова. У меня насчет полковника масса вариантов и среди них очень неплохой. Когда расформировывали московский РУБОП, уничтожались архивы, консервировались агентурные сети. Часть рубоповцев, пользуясь случаем, растащила как конфискованное, так и состоящее на балансе управления стрелковое оружие. Все делалось в открытую, в спешке, потому что «момент назрел»: в РУБОПе к тому времени установили прочные связи криминальных группировок с высшими представителями как ГУВД Москвы, так и министерства. Короче, концы в воду.

– Я понял. Ты хотел сказать, что у тебя есть стрелковое оружие, принадлежащее московскому РУБОПу.

– Несколько единиц, – подтвердил Герман. – Собственно, взять с поличным Баженова и помочь завести на него уголовное дело труда не составит. Доказать его связь с Косоглазовым можно только под давлением.

Адамский еще раз вернулся к полковнику Баженову.

– Хорошая кандидатура, даже авторитетная, – покивал он. – Его мог принять лично даже сам шеф военной разведки. Но не с пустыми руками: у Баженова наверняка есть портфель с бумагами на нашу контору. Да еще пополнившийся секретным приказом Совбеза.

– Все?

– Не все. Еще твой интерес к этому документу. Это прямая связь.

Матиас – человек, который не остановится и зажарит-таки «кремлевскую жабу». В этом Адамский, изучивший своего босса со стороны, не сомневался. Он наплюет на деньги, но они и станут его главным оружием.

– Надо разобраться с Марковцевым, – настойчивее повторил Матиас. – Как отреагируют на это в ГРУ, ты успел подумать? – спросил Алексей Михайлович.

– Это серьезная организация и до вендетты не опустится. – Адамский, честно говоря, удивился расширению полномочий бойцов красной гвоздики. У главы легендарного «Аквариума» появился непочатый край дополнительных забот, когда террор вышел на улицы городов и бандиты всех мастей воюют с местным населением. Герман зациклился на военной разведке и не мог допустить в свои мысли другую аббревиатуру: ФСБ. И это была его вторая серьезная ошибка.

– На нас у них ничего нет, – продолжал он, бросив взгляд на часы «Патек Филипп». – Но будет, если мы затронем военное предприятие.

Банкир сделал Адамскому знак и позвонил Руслану Гарееву.

– Руслан? Это Алексей. Я что хочу сказать. В общем, отбой по нашему делу.

Руслан выругался на другом конце провода. Он уже «подмел» коридор, по которому в Москву собирались протопать боевики.

– Алексей, причина должна быть более чем серьезная, это ты понимаешь, да? Иначе я не пойму тебя.

В голосе чеченца Матиас расслышал угрозу. И плевать хотел на нее.

– Не знаю. Может, все изменится.

– Я людей могу отправить? Ну, на всякий случай.

– Пока нет.

– Слушай, на этом деле не только я завязан. Мне придется объясняться, это ты понимаешь? Здесь серьезно заинтересовались этим делом.

Алексей поймал себя на мысли, что слушает фонограмму телефонного разговора, записанную спецслужбами. Причем слушает в зале суда и отчетливо понимает, что все это туфта, ничего не доказывает и не проясняет, а наоборот – запутывает. Что может распутать натуральная тупость в словах, неопределенность и прочее? Такое чувство, что беседу ведут начинающий бизнесмен и лидер неоперившейся бандитской группировки. Только-только начали сотрудничать, но сразу же обозначили размытую границу тумана. Чтобы и дальше – до бесконечности – разговаривать в таком же духе и в конце концов отупеть.

– Здесь тоже все серьезно, Руслан, об этом почему ты не думаешь?

– Я думаю. Я думаю, что делать и что сказать людям, которые уже в Москве, да? Они наполовину готовы…

«Пошел в жопу! Наполовину».

– Позвони мне завтра. Удачи.

Алексей нажал на клавишу отбоя и невольно продолжил в стиле только что отзвучавшей фонограммы:

– Оставь это в покое и разберись с Марковцевым. Назначь ему встречу где-нибудь или навести его дома. И передай привет от меня.

В голосе Матиаса Герман расслышал нетерпение. Не терпится ему. Только спешка ни к чему хорошему не приведет. Нужно выждать. Просчитать следующий шаг военной разведки, который может оказаться специфическим. Дать возможность Марковцеву проконсультироваться со своими руководителями. Они тщательно готовили эту операцию и бросать ее из-за убийства священника им попросту жалко. Они должны найти выход из этой ситуации, иначе грош цена всему «Аквариуму».

Без этих выкладок, рожденных еще до поездки в Афины, Герман поостерегся бы записать на свой счет убийство святого отца. В то время он подумал: «А это даже интересно», не заметив, как резко он поменял решение.

Он дал и себе, и Марковцеву время до двенадцати ночи.

24

Подготовка к диверсии проходила в центре столицы. В грязной коммуналке на Тверской, спрятанной за пыжившимися от гордости фасадами. В комнатах с обшарпанными стенами, грозно нависшим и набухшим от воды потолком, с проржавевшими, протекающими трубами в ванной, с длинным, нескончаемым коридором. Хозяйка квартиры, подслеповатая старуха, заломила неприлично высокую цену за эти плачущие соседской мочой катакомбы и, поставив условие – не засирать уборную, не харкать на пол и оплатить за прежнего постояльца («наговорил по межгороду и съехал»), получила деньги за два месяца вперед. В основном она торчала на кухне и постоянно что-то варила. Она походила на злую волшебницу Гингему, колдовала над своим варевом, бросая в кастрюлю пучки трав и кореньев. Ночевала она в своей комнате, и ей было все равно, что происходит в соседних.

А там колдовали другие чернокнижники, казавшиеся ассистентами в ее темном деле.

Нехорошая квартира.

Четверо чеченских боевиков готовили радиоуправляемые замыкатели, состоящие из блока передатчика, двух элементов питания, электродетонатора. Изготовили десять штук, осталось еще столько же. Потом возьмутся за сейсмические замыкатели с самоликвидатором, где главными, не считая тротила, элементами были датчик, срабатывающий при повышении уровня шума, и часы, которые управляют самоликвидацией.

В перерывах «духи» выходили на Тверскую, приводили путан и устраивали «вертолет»: один вставал сзади проститутки, другой спереди, потом менялись местами.

В квартире полно оружия, взрывчатки, выходи на центральную улицу города и начинай валить всех подряд, сотни полторы положить можно, пока не обложат. Но они готовили скрытый, привычный для них удар в спину.

25

Сергей встретился с Катей в ее машине. Скворцова держала руку на мобильном телефоне, поддерживая связь с едущей позади оперативной машиной. Разговор с Марковцевым предстоял серьезный, и Катя не начинала его на ходу. Она запарковала свою «десятку» на Волочаевской, напротив автосервиса, украшенного рекламой «Славнефти»; не глуша двигатель, опустила стекло и закурила.

Ее настроение передалось Марковцеву. Он уже не сомневался: случилось что-то серьезное. И мысленно обрушился на Катю: какого черта она устроила эту немую сцену!

– Так и будешь молчать? – нарушил затянувшуюся паузу Сергей.

Скворцова знала о старой дружбе между Сергеем и Николаем Румянцевым. Она получила устные указания начальника управления: передать Марковцеву, что операция свернута, и отвезти его на одну из конспиративных квартир на севере столицы. В данном случае Катя не нарушала инструкции, она, рискуя не только своей головой, расширяла их, проявляя личную инициативу.

– Операция провалилась. Я вынуждена отозвать тебя. Этот вопрос согласован с генералом.

– Куда? – Марковцев кивнул на окно. – Автомехаником в сервис? Где и кто прокололся?

Катя выдержала короткую паузу.

– В Афинах.

– Я не верю. И ты знаешь почему.

– Зря ты так, там все серьезно. Николая Румянцева убили. Официальная версия: ритуальное убийство. Только мы установили, что в то время в Афинах находились три человека Матиаса: Рукавишников, Соболев и сам Адамский. У них были авиабилеты в оба конца.

Сергей долго молчал, глядя перед собой и гоняя желваки. Словно грыз зубами жуткие слова: ритуальное убийство. И боялся услышать подробности. Боялся образов, которые уже рисовало воображение. Боялся представить не мертвого отца Николая, а пока еще живого , лежащего на дне кровавого водораздела, между жизнью и смертью. Совсем неожиданно осознал, что скажет Кате через минуту: «Мы убили его, это ты понимаешь?» Все то, что вертелось на языке, но так и не прозвучало. В ФСБ подключили к работе человека, абсолютно не подготовленного к ней, беззащитного перед лицом опасности. «Пред лицем», как сказал бы Николай.