Текст книги "Трудный переход"

Автор книги: Михаил Аношкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

ГРАНИЦА

Командование 1-го Белорусского фронта, осуществив успешный удар по группировке противника в районе Бобруйска, по указанию Ставки приступило к подготовке наступления на левом крыле, у Ковеля. Оно сосредоточивало в этом районе мощную армию прорыва. В нее был включен и батальон подполковника Малашенко. Погрузившись на машины, батальон по рокадной дороге добрался почти до самого Ковеля и выгрузился в молодой леваде.

Андреев никогда раньше не бывал в этих краях и был очарован здешней природой. Строгая красота среднерусских и полесских мест, с темными сосновыми борами, разлапистыми елями и стройными березками, была привычной и родной до слез. Но хвойные леса остановились где-то на полпути, и здесь нежились на теплом щедром солнце только лиственные – да такие пышные, да такие богатые, что сразу и не верилось – неужели возможно такое буйство зелени? Поля здесь были просторнее, светлее, попадались голубые озера. Однажды ребята просто ахнули от изумления. С бугра открылась степь, заросшая густой травой, которая кое-где перемежалась с мелким кустарником. А недалеко от дороги поблескивало голубое зеркальце озера. Вокруг него красно – маки. И такие ярко-красные, такие чистые, что даже Ишакин, не очень большой любитель природы, присвистнул от удивления. А про Андреева и говорить нечего.

Однажды взвод остановился на привал в заброшенном хуторе. Бойцы окружили черешню. Было время ее созревания. Дерево сплошь усеялось темно-бордовыми ягодами. Во взводе собрались ребята либо из северных, либо из восточных мест, и никто раньше не видел черешни. Лишь Ишакин после Колымы отогревался в Средней Азии, но там черешня тоже не водится. Андреев вначале подумал, что это вишня. Ее на Урале много. Не зря же горы, вздымающиеся недалеко от Кыштыма, так и назывались – Вишневые. Но там вишня лесная и не поднимается выше кустарника. А тут дерево. Закинешь голову, чтоб посмотреть, – пилотка с головы падает.

– Можно попробовать, старшой? – спросил Ишакин.

– Давай.

Ишакин непостижимо ловким прыжком дотянулся до нижней ветки и пригнул ее. Ребята не зевали – мигом освободили ее от ягод. Попробовали. Ишакин взял ягоду в рот, прищурив глаза, приготовившись к любому ощущению. Скорее всего, он ожидал, что ягоды на вкус кислые. Некоторое время он катал во рту ягоду, не спеша раскусить ее. Зато Лукин был решительнее и воскликнул:

– Пища богов!

И начался штурм черешни. Андрееву пришлось умерять пыл наиболее ретивых, чтобы не ломали ветви.

В это время в небе появились немецкие самолеты. Их безошибочно определяли по надсадно звенящему стопу моторов. Даже непривычно стало – давненько такими стаями они не летали. Плыло их сейчас штук двадцать, на большой высоте, курсом на восток, видимо, на бомбежку. Невдалеке захлопали зенитки. Белые разрывы снарядов походили на распустившиеся цветы хлопчатника. Появлялись и мигом таяли. Огонь становился дружнее и плотнее. Небо покрылось этими белыми, быстро тающими цветами.

Вдруг один из самолетов, идущий в середине стаи, неуклюже дернулся, словно ударился о невидимое препятствие, и, не в силах пробить его, ринулся вниз. Из него выскочила бойкая струйка черного дыма, которая росла и росла, превращаясь в косматую черную гриву.

– Накрылся, – резюмировал Ишакин.

Остальные самолеты продолжали путь. Вышли из зоны зенитного огня. И тут, непонятно откуда, на них свалились наши истребители. Видимо, они где-то поджидали стервятников.

И пошло все колесом. «Юнкерсы» ринулись в разные стороны, большинство повернуло назад. Вот «ястребок» настиг немца, спикировал на него и, прошив очередью, круто взмыл вверх. А немецкая машина клюнула носом и по крутой наклонной устремилась к земле.

– Так его! – восхищенно крикнул Трусов.

На что уж молчун Строков и тот, улыбнувшись, сказал:

– Дают прикурить!

Батальон Малашенко командование пока не тревожило. Как обычно, роты занимались осмотром дорог, но мин не находили. Осмотр был простой формальностью. Видимо, командиры решили чем-либо занять бойцов, чтоб они не изнывали от безделья. Возобновились занятия по строевой подготовке, что вызвало откровенное недовольство. К чему эта строевая подготовка, если завтра в бой? Но Курнышев был иного мнения, и приходилось печатать шаг.

Время шло, а батальон жил в прифронтовой полосе, и не было никаких признаков, что его бросят на передовую.

Первые дни после трудных боев под Бобруйском бойцы наслаждались выпавшей передышкой. А отдохнув, стали проявлять нетерпение, приставали к командирам с вопросами – скоро ли им поручат боевое дело. А когда соседний, 1-й Украинский, фронт пришел в движение, когда стало очевидным, что не сегодня, так завтра пойдет в наступление и их фронт, начали открыто ворчать: мол, это командование батальона ведет себя тихо и смирно, а если бы сам Малашенко настоял, пошел бы к командующему – все было бы в порядке. А то вот приходится загорать в тылу.

А у Григория Андреева случилась нечаянная радость.

Стояли они в маленькой, наполовину сожженной деревне. Григорий обратил внимание, что коренных жителей в ней мало. Те, что встречались, выглядели какими-то затравленными, сторонились солдат. Курнышев объяснил: в этих местах особенно люто свирепствовали украинские националисты. Они натравливали поляков на украинцев, последних в свою очередь – на русских и поляков. Дело доходило даже до резни.

Под вечер Курнышев позвал старшего сержанта к себе. Жил он в уцелевшей хате, но без хозяев – они ушли в лес еще до начала боев. Половину хаты занимала печь, на которой были заметны рисованные петухи. Воловик от нечего делать, что ли, или вспомнив свой дом, принялся восстанавливать петушков, и у него это выходило неплохо. Капитан только улыбался и не мешал связному.

Курнышев осмотрел Андреева с ног до головы с этакой загадочной улыбкой, и Григорий почувствовал себя не в своей тарелке: чего это вдруг ротный так подозрительно осматривает его, будто не видел целую вечность?

– Воловик! – позвал Курнышев связного.

Тот положил кисточку на печурку, снял лоскут, которым, как фартуком, был обвязан спереди.

– Слушаю, товарищ капитан!

– А ты разве не знаешь, что надо делать?

– Это насчет этого? – повел плутоватыми глазами Воловик.

– Именно «насчет этого», – улыбнулся Курнышев.

– Мигом!

Андреев не понимал ничего. Он знал, что капитан любит преподносить всякие неожиданности, но тут терялся в догадках и вместе с тем уже проникся таинственностью происходящего. А капитан со связным действовали, как истые заговорщики. Воловик сбегал в сенцы, быстро вернулся оттуда и, подступив к старшему сержанту, бесцеремонно стал снимать с него погоны.

Всего ожидал Григорий, но только не этого. Он не на шутку рассердился, дернул плечом, стараясь освободиться от цепких рук Воловика. Того возмущение Андреева абсолютно не тронуло, он продолжал свое дело.

– Товарищ капитан! – взмолился Андреев, но Курнышев, ничуть не смущаясь действиями связного, сказал:

– Терпи, казак, сейчас атаманом будешь!

Не успел Григорий оглянуться, как Воловик нацепил ему погоны лейтенанта.

– Понял? – улыбнулся Курнышев. – Получен приказ командования о присвоении тебе звания лейтенанта. С чем тебя и поздравляю!

Курнышев обнял Григория.

– Разрешите и мне? – вытянулся Воловик. – Желаю, товарищ лейтенант, дослужиться до маршала!

– Хватил, Воловик! – улыбнулся Курнышев. – Высоко хватил!

– Тогда хоть до генерала!

– Спасибо.

Возвращался от Курнышева в раздумье. Конечно, Григорий понимал, что раз он остался командиром взвода, то неизбежно звание ему присвоят. Но, во-первых, он сильно привык к сержантскому званию, ему нравилось, когда его называли «старшой». Во-вторых, ему казалось, что после войны лейтенантов, особенно его возраста, демобилизовывать не будут, а Григорий вовсе не имел намерения остаться в армии пожизненно. Он все-таки мечтал учить ребятишек, это занятие его больше всего привлекало.

В Брянских лесах, когда узнал, что Петр Игонин получил звание майора, он обрадовался за друга, но вовсе ему не завидовал. Самое главное – честно воевать, не прятаться, быть там, где ты всего нужнее. А все остальное не так уж и важно.

И вот ему присвоили звание лейтенанта. Хорошо, конечно, радостно, щекочет самолюбие. Ну, а вдруг все-таки придется всю жизнь отдать армии, когда у него другие личные планы? Григорий сейчас не думал, что с ним может случиться всякое. Случилось же это с лейтенантом Васеневым, у которого и мечта-то была одна – быть военным.

Утром 18 июля войска левого крыла 1-го Белорусского фронта пришли в движение. Они взломали оборону противника, форсировали реку Западный Буг, по которой проходила граница Советского Союза с Польшей, и устремились к Висле. Батальон Малашенко в прорыве не участвовал, он шел во втором эшелоне.

Рота капитана Курнышева ненадолго задержалась на пойменном западном берегу реки – приказано было осмотреть, не осталось ли в районе переправы мин. Григорий зачерпнул теплой бугской воды и умылся. С этой минуты Родина останется позади, за этой пограничной рекой. Они вступали на территорию другого государства – Польши. Григорий прикрыл глаза. В сорок первом году он получил первое боевое крещение совсем в другом месте, под Белостоком. Но ведь и здесь, через эту речку, на нашу землю хлынули полчища фашистов. Он даже представил, как они ранним июньским утром, прикрываясь туманом, по-разбойничьи перепрыгнули через реку и обрушили на пограничников всю свою мощь. Горстка пограничников отважно приняла на себя этот удар, и мало кто из них остался в живых.

И вот мы вернулись сюда. Трудно, невероятно трудно пришлось нам в эти годы, но мы выстояли, окрепли, наши силы удесятерились! А где фашисты? Где те полчища, которые нарушили нашу мирную жизнь, надеясь совершить легкую военную прогулку по нашим полям, городам и селам? Где они? Нашли смерть под Москвой, Сталинградом, Курском, нашли смерть на советской земле, и сейчас остатки их уползают в свое логово, надеясь там отсидеться. Не выйдет! Уползают и сильно огрызаются. Но не уйдут от возмездия!

Возле Западного Буга произошла радостная встреча. В яблоневом саду, чуть в стороне от шоссе, стояли танки. Танкисты обедали. Кто сидел на башне танка, свесив вниз ноги, кто расположился на траве. Некоторые ели стоя, привалившись спиной к гусеничным тракам или к стволу яблони. Неожиданно Трусов закричал:

– Товарищи, так ведь это же наш Мишка Качанов!

Все, как по команде, повернули головы в сторону танкистов, смешали строй. Григорий даже рассердился – что это еще за вольности! Но и сам непроизвольно посмотрел в сторону танкистов. В самом деле, на башне танка, свесив ноги в люк, старательно выскребывал котелок Мишка Качанов. Он в танкистском шлеме, в темном комбинезоне и не обращает внимания на то, что по шоссе пылит пехота. Сколько ее тут – не сочтешь. Ему и невдомек, что именно сейчас пылит не вообще пехота, а бывший его родной взвод.

Капитан Курнышев, заметив непорядок во взводе Андреева и еще не зная причины тому, объявил привал и приготовился выговорить за вольность лейтенанту. Но, поняв в чем дело, сам поспешил к танкистам.

Трусов помчался к танку первым. Подбежав, крикнул, не в силах сдержать улыбку:

– Здорово, Качануха!

Мишка свалился с танка кубарем, подхватил маленького Трусова на руки и давай его крутить, приговаривая:

– Трусишка?! Здорово, дружище!

Набежали остальные ребята вместе с Андреевым, окружили бывшего своего однополчанина, хлопали его по спине, тянули за рукава комбинезона, говорили все враз, так что ничего нельзя было, понять.

Подошел капитан Курнышев, бойцы расступились. Капитан поздоровался с Качановым за руку и спросил шутливо:

– Обратно не думаешь возвращаться?

– Понимаете, товарищ капитан, хочу, по ребятам скучаю, если бы вы знали. И опять же танк жалко! Вот такое противоречие!

– Да, противоречие серьезное.

– Не видно, Качанов, что скучаешь по ребятам, – сказал Андреев. – Хоть бы одно письмо написал!

– Каюсь, – вздохнул Мишка. – А тебя, сержант, поздравить, выходит, надо. С лейтенантом! – Качанов пожал Андрееву руку. – А писать, братцы, не люблю. Хоть казните, хоть милуйте. Лучше я бегом вокруг земного шара обегу, чем напишу письмо. Так что извините меня, братцы. Это моя карета. – Мишка погладил ладонью по броне. – Тридцатьчетверочка!

– Можно туда заглянуть? – спросил Трусов.

Мишка подсадил его на гусеницу, и Трусов забрался на башню, заглянул внутрь, но спуститься в танк не решился и спрыгнул на землю.

Ишакин стоял в сторонке и помалкивал. Раньше их с Мишкой связывала дружба, а теперь все пошло врозь. Григорий заметил, что Ишакин очень трудно сходится с людьми, блатное прошлое научило его быть скрытным, недавно только признался в этом Андрееву. На что уж прикипела к его сердцу Мария, которая звала его Васенькой, но и той он ничего не сказал о своих довоенных злоключениях. Боялся, что отпугнет ее. А ему нужно было ее душевное тепло, он просто уже не мог без него.

К Качанову Ишакин привязался после вылазки в Брянские леса и про себя сильно переживал уход Мишки. Сейчас вот не подходит к нему, все еще сердится, все еще не может простить ему измену. А он именно так и расценил Мишкин поступок.

Курнышев посмотрел на часы и приказал:

– Выходи строиться!

Пожал на прощание танкисту руку и зашагал к дороге. Стали прощаться с Качановым и ребята, бывшие его друзья. Один Ишакин не подал ему руки. Мишка позвал его сам.

– Погоди, друг Василий. – Тот нехотя остановился. – Не серчай. Мне рядом с машиной сподручнее, я возле машин с малых лет.

– Чижик ты, Михаил, – криво усмехнулся Ишакин. – И с чего ты взял, что я серчаю? Воюй! – приподнял он руку и побежал в строй. А Качанов долго смотрел вслед своему взводу, до тех пор, пока он не скрылся за поворотом. И по лицу его видно было, что у Мишки горько на душе и он готов бросить свою тридцатьчетверку, догнать родных ребят и опять воевать с ними рядом.

Но это было уже невозможно…

А рота шагала на запад и не могла догнать передовую. Шагала день, шагала второй. Курнышев сказал, что к утру будут у Вислы. Севернее той дороги, по которой спешила рота, к Висле прорвалась советская танковая армия. Выйдя на берег, она повернула на север. Значит, там и воюет сейчас Качанов.

Рассвет застал роту километрах в трех от Вислы. Остановились в лиственном, по-утреннему влажном лесу. Он был полон хлипкого зябкого тумана. Разгоряченные ходьбой, бойцы скоро почувствовали, как прохлада забирается под гимнастерки.

Появилось несколько грузовиков, доверху нагруженных понтонным имуществом, главным образом надувными паромами. Эти машины приняли было за чужие, но из передней выскочил свой старшина.

– Что это такое? – спросил его Ишакин, кивнув головой на машины.

– Ты что, не бачишь?

– Вижу, только не разберу что к чему.

Андреев одно время, еще в сорок втором году, немного служил в понтонно-мостовом батальоне и имел дело с этой снастью. Ответил Ишакину:

– Это понтоны.

– А зачем они нам?

Старшина усмехнулся:

– А ты шо, Христос?

– При чем тут Христос?

– А при том: только Христос ходил по воде пешком, а ты не пройдешь.

– Тю! – присвистнул Ишакин. – Веселенькое дельце нам предстоит!

Сквозь туман пробились первые лучи солнца. И вокруг все посветлело. Тишина. Нигде не стреляют. Не гудят самолеты. Листья деревьев, мокрые от тумана и росы, глянцево поблескивают на солнце. Весело попискивают пичуги.

Бойцы отдыхали молча. Курили сосредоточенно, углубившись в свои мысли. Ишакин лежал на боку, подперев голову рукой, и дремал. Рядом с ним, сложив ноги калачиком, устроился Файзуллин и тряпочкой обтирал кожух автомата.

Что их ожидает?

ВИСЛА

Вернулся от командира батальона Курнышев и повел роту к берегу. Андреев шагал впереди своего взвода рядом с капитаном. Курнышев ростом выше среднего, лейтенант ему только по плечо. Но оба подтянутые, бодрые, будто и не было многокилометрового ночного перехода. За спиной у Андреева автомат, сбоку в кобуре пистолет ТТ, васеневский, по наследству достался. С автоматом Григорий расставаться не хочет, как-то увереннее с ним – привык. В Брянские леса с ним летал.

Лес расступился, недалеко увидели сарай – клуню, крытую соломой. Курнышев сделал остановку. Чтоб бойцы не маячили на открытом месте, приказал им укрыться в клуне. Там целый угол был завален прошлогодней соломой, а возле входа лежали на боку старые сани.

Не успели бойцы расположиться на соломе, как появился молоденький краснощекий боец с винтовкой на плече и спросил капитана Курнышева.

– Вас требует полковник! – выпалил он.

– Где он находится?

– На дамбе, товарищ капитан.

– На какой дамбе?

– Тутось есть дом, за домом еще дом, а за ним – дамба, товарищ капитан, которая реку отделяет.

Связной ушел. Курнышев взял у Воловика автомат, закинул его за плечо, поискал глазами Андреева и кивнул ему:

– Со мной!

Послав старшину за понтонами, капитан зашагал к дамбе, за ним еле поспевал Андреев. Шли напрямик. Слева остались домики, за ними – яблоневый сад. От домиков какой-то боец предостерегающе крикнул:

– Эй, осторожнее! Он с того берега снаряды швыряет.

Предупреждение было нелишним. Капитан и лейтенант двигались по открытому месту. Реку из-за дамбы не было видно. Зато на том берегу хорошо просматривался увал, тянущийся волнистой линией вдоль реки.

И только двое появились на этом свободном ровном пятачке, как впереди неожиданно взвился фонтанчик земли – упал первый снаряд, пущенный с того увала. Над головами пропели осколки.

– Ложись! – крикнул капитан и первым растянулся на сухой, жесткой земле, здесь даже трава не росла. Чуть в стороне плеснулся новый фонтанчик. Григорий лежал рядом с капитаном и уже подумывал ретироваться обратно.

Но Курнышев вдруг сорвался с места, сделал большой бросок вперед и опять растянулся на земле. Григорий последовал его примеру. Так, перебежками, они добрались до дамбы. Там был вырыт окоп, в котором стоял пожилой полковник и с явным неудовольствием наблюдал за Курнышевым и Андреевым. Чуть левее этого окопа был еще второй, соединенный с первым неглубокой траншеей. В том окопе виднелись две зеленые каски. Видимо, это были связные.

Полковник досадливо махнул Курнышеву рукой, приглашая обоих к себе в окон. Те поспешили выполнить приказание, и им не было тесно – окоп оказался просторным.

Артиллерийский обстрел прекратился.

– Молодчиками хотите себя показать, – сердито выговорил полковник. – Вот, мол, какие мы герои.

– Извините, но… – начал было оправдываться капитан, но полковник его перебил:

– В обход следовало, капитан, в обход, яблоневым садом.

И действительно, яблоневый сад протянулся стороной почти от клуни до самой дамбы. Она же поднималась над землей метра на полтора, а местами и больше и хорошо укрывала бойцов от неприятельских глаз.

Когда прибывшие стряхнули с себя землю, полковник уже без раздражения предложил:

– Оглядитесь, у меня к вам будет разговор. – И жестом хозяина повел рукой вдоль реки.

Полковнику было лет пятьдесят, не меньше. Из-под фуражки с зеленым полевым околышем выбивались седые виски. Глаза, как успел заметить Андреев, были карие, усмешливые и строгие в одно и то же время, с такой хорошей теплинкой в зрачках. А под глазами – темно-синие мешки, видно, хронически недосыпает товарищ полковник.

За дамбой катила свои серые воды Висла. Западный берег был пологим, песчаным. Через полкилометра приблизительно он медленно начинал подниматься и образовывал тот самый увал, который видели Курнышев и Андреев, когда спешили сюда.

Справа к берегу подступал сосновый бор и зеленым массивом уходил на север, трудно было определить, далеко ли. Слева, чуть в отдалении, виднелась деревня, окруженная садами. Там кипел бой. Горели хаты. Дым стлался низом, наплывал на реку. Отчетливо слышались пулеметная, ружейная и автоматная трескотня. То и дело гулко лопались гранаты – бой был ближним. Андрееву даже показалось, что он слышит густое, но приглушенное расстоянием «ура».

Со стороны деревни реку перегородили два острова. Один, с буйными зарослями липы и клена, вплотную примыкал к восточному берегу, тоже лесистому. Между ними оставалась узенькая протока.

Острова разделял сам стрежень реки. Невооруженным глазом было видно, как стремительно там мчится вода, образуя круговороты. Ширина стрежня – метров двести – триста.

Второй остров – почти голый, с редким низкорослым кустарником. Берега крутые; и в них хорошо различаются выходы темно-коричневых пород – глины, что ли. От этого острова до берега рукой подать. Наверно, вброд можно перейти.

Все это Андреев охватил единым мимолетным взглядом и сразу сориентировался.

Наши войска ночью, преследуя противника, сумели на подручных средствах переправиться на западный берег, ворваться в деревеньку и там завязать бой. И это был пока единственный плацдарм на том берегу. Опомнившись, немцы всей своей силой навалились на переправившийся батальон, стараясь во что бы то ни стало сбросить его в воду. Но орешек оказался крепким, явно им не по зубам.

– Осмотрелись? – спросил полковник и покосился на Андреева, обветренного, с выцветшими на летнем солнце бровями – они у него порыжели. На гимнастерке орден Красной Звезды и гвардейский знак. Поглядел полковник на лейтенанта с теплотой, вроде бы удивляясь, что лейтенант такой молодой, а успел уже пройти огонь и воду. Заметно это не только по награде, но и по озабоченному скуластому лицу, по твердому спокойному взгляду.

– Так точно, осмотрелись, товарищ полковник! – отозвался Курнышев.

Андреев, почувствовав на себе пристальный, изучающий взгляд полковника, вскинул глаза, встретился с его взглядом, смутился.

– Там, – полковник указал рукой на горящую деревню, – дерется батальон Кондратьева. Днем мы не можем послать ему подкрепление, начнем переправу ночью. Задача сейчас другая – Кондратьеву нужно доставить боеприпасы. У них кончаются патроны и гранаты.

– Ясно, – задумчиво отозвался Курнышев. – Задача понятна, товарищ полковник.

– Яснее некуда, капитан, – вздохнул полковник. – На высотках у немца самоходки и полевые орудия. Кошка пробежит по открытому месту – и по той бьет. А боеприпасы нужны Кондратьеву дозарезу, как воздух. Мы поддерживаем его артогнем, но не голыми же руками им там драться!

Полковник замолчал. Донесся гул самолета. Григорий поднял голову, и его поразила светлая голубизна утреннего неба. Оно было красивое, необъятной глубины. Только с запада по нему плыла неуклюжая, осточертевшая за годы войны «рама», самолет-разведчик. Она повисла над восточным берегом – высматривает, доносит, корректирует.

И вдруг из-за леска стремительно взмыли два истребителя со звездами на крыльях, на крутом вираже вонзились в небо и ринулись наперерез «раме». Та пустилась наутек.

– Ага! – непроизвольно, как-то по-мальчишески воскликнул Григорий. – Удираешь!

Истребители ударились в погоню, открыли огонь. Видно было, как упруго бьется пламя пулеметов. Истребители, сделав круг над рекой, пошли на снижение и скрылись все за тем же леском.

И снова голубело чистое, безоблачное небо.

Полковник с улыбкой спросил Андреева:

– Насолила, говоришь? Житья от нее не было?

– Всю войну преследовала, товарищ полковник, – ответил Григорий. – Ныне смирнее стали.

– Не совсем, – нахмурился полковник. – Злобой исходят. Тактику выжженной земли применяют. В судный день все сполна предъявим. Думай, капитан, думай. Времени на раздумье даю мало, укладывайся.

Курнышев поскреб затылок. Сложное положение. Полковник понимал затруднение капитана, но сказал сурово:

– Кондратьеву во сто крат труднее. Отсюда и танцуйте: им труднее! Ахметьянов! Бинокль!

В соседнем окопе зашевелились. Низко пригибаясь, по неглубокой траншее спешил боец. Автомат на его спине тихонько подпрыгивал. Боец не стал спускаться в окоп, а протянул бинокль из траншеи. Полковник взял его и передал капитану:

– Изучи внимательнее профиль местности.

Андреев улучил момент и спросил Ахметьянова:

– Откуда?

Фамилия у того башкирская, а Григорий всю жизнь прожил рядом с башкирами.

– Уфа! – улыбнулся боец.

– Земляк! Соседи мы с тобой!

– Шибко хорошо – соседи! – Ахметьянов махнул рукой Григорию и уполз в свой окоп.

Курнышев с Андреевым в бинокль изучали островки, протоку между ними. Если уж выполнять задание, то, конечно, придется использовать это естественное укрытие.

– Разрешите вопрос, товарищ полковник? – осмелел Андреев.

– Задавайте.

– Лодки здесь есть? На понтоне сейчас не пробиться.

– Есть три лодки типа шлюпок. За островом, в протоке укрыты.

Андреев взглянул на капитана, и тот догадался, что лейтенант на что-то решился.

Если бы Курнышев построил роту и, объяснив задачу, спросил добровольцев, то вызвались бы идти все бойцы. Он это знал наверняка. Они бы поплыли на тот берег на чем угодно и под любым обстрелом. Многие бы погибли, но кто-то из них все равно бы пробился через реку и выполнил приказ.

Однако дело не в приказе. На западном берегу истекает кровью неведомый им батальон Кондратьева. Он из последних сил удерживает плацдарм. Драться ему придется целый день, сдерживая натиск превосходящих сил противника. А летний день долог.

Пехотинцы стоят насмерть. Они выстоят, свое дело они знают. Но они погибнут, если им не привезти патроны. Надо на виду у немцев переправиться с боеприпасами через Вислу. И дело не в приказе, а в солдатском долге, братской солидарности.

Курнышев не сомневался – боеприпасы будут доставлены непременно. А сделать это требуется с умом и с наименьшими потерями. Очень не хотелось ему сразу бросать в пекло Андреева. Но капитан верил – Григорий выполнит приказ лучше других.

– Объясни! – потребовал Курнышев, опуская бинокль.

– Очень просто, – сказал Андреев. – В лодку нагружаю боеприпасы, протокой иду возле острова, под его прикрытием, рывком преодолеваю стрежень.

– А рывок получится? – спросил полковник. – Лодка отяжелеет от боеприпасов.

– Получится, товарищ полковник. У меня будет выигрыш.

– Какой?

– Немцам в голову не придет, что кто-то рискнет пересекать реку средь белого дня. Поэтому у них на прицеле берег, а не река. На нахальстве я и постараюсь выехать. Пока они ко мне пристреляются, я миную опасный участок.

– Логично, – согласился полковник. – Логично, лейтенант.

– Разрешите выполнять?

– Иди. Ахметьянов!

Снова в траншее появился связной.

– Покажи лейтенанту лодки. Самойлову передай, чтоб нагрузил боеприпасы.

– Есть! – козырнул Ахметьянов и скатился с дамбы вниз, приглашая за собой Андреева.

Они выбрались в яблоневый сад, и Ахметьянов убежал искать старшину Самойлова, а Григорий поспешил к клуне.