Текст книги "Гончаров и дама в черном"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Отстань, – осторожно отдирая пластырь, буркнул Ефимов.

– Скоты, – как только ротовое отверстие Светланы Геннадьевны было освобождено, змеей прошипела она. – Скоты, вы за все мне ответите!

– Это относится к нам? – вежливо осведомился я.

– Нет, это относится к моим родственничкам. Я давно подозревала, что они готовят мне нечто похожее, но ничего не могла поделать. Подозрение – это всего лишь подозрение. Значит, Верку они вышвырнули и отобрали все, что ей оставил Петр. Суки! Генка, подонок, весь в своего папашу, а сыночек вообще мразь непередаваемая! Просто счастье, что он плотно сел на иглу, думаю, что года через два он окочурится. Вот же племя мерзопакостное, все в подонка Петрушу. Хоть он подох! Думала, дышать в этом доме станет полегче, а оно вон как выходит! Мерзавцы, и ведь Ольга тоже с ними заодно. Приручили и воспитали по своим принципам.

– Странно такое от вас слышать, – удивился я. – Вы или лжете, или я вообще ничего не понимаю. Как мне рассказывала ваша сестра Екатерина Геннадьевна, так вы просто души в своем брате не чаяли.

– Какой он мне, к черту, брат! Он мне такой же брат, как сотни других мужиков. Я ведь в их семье приемный ребенок, а точнее сказать, подброшенный. Да, моя приемная мама, единственный и по-настоящему любивший меня человек в той семье, подобрала меня весной пятидесятого года. Еще затемно вышла доить корову и на крылечке обнаружила едва пищащий сверток. Это и была я. Но кто вы такие и почему я все это должна вам рассказывать?

– Я руководитель охранного частного предприятия "Сокол", а это мой зять, Константин Иванович. Бывший следователь РОВД. И приехали мы к вам совсем не для праздных разговоров. У нас вполне конкретная и определенная миссия.

– И для этого вашему бывшему следователю понадобилось напялить бюстгальтер? – брезгливо поморщилась она, пытаясь приподняться. – Пинкертоны долбаные, и что же вам от меня надо? Как я понимаю, щенки сенбернара вас уже не интересуют?

– Вы правильно понимаете, – зло ответил Ефимов. – Нас интересует человек по имени Алексей Синицкий, только не надо говорить, как в прошлый раз, что Синицкий давным-давно от вас уехал и вы о нем мало что знаете. По словам Веры Григорьевны, он прожил у вас больше месяца и все свободное время помогал вам ухаживать за собаками. Более того, в отличие от остальных обитателей дома, вы были возмущены его странным исчезновением. Что вы соврете нам на этот раз?

– На этот раз, после того, что я услышала, я вам ничегошеньки не совру, – подумав, ответила собачница. – На этот раз я вам расскажу и даже покажу всю правду, и вы сыграете мне на руку. Сейчас мы поднимемся наверх, и вы узнаете все, что хотели. Развяжите меня.

– Приятно, что в вашем лице мы приобретаем друга и союзника, – галантно поклонился полковник и содрал с нее весь скотч, которым она была склеена.

– Спасибо, – вставая на ноги, поблагодарила она. – Следуйте за мной.

По деревянной винтовой лестнице мы поднялись на второй этаж и попали в помещение, чем-то напоминающее центр управления полетами. Стены просторного круглого зала на восемьдесят процентов состояли из стекла, а посередине полукольцом расположился пульт управления с десятком мигающих мониторов, компьютеров и прочей электронной ерунды.

Сразу же заняв кресло оператора, она нажала несколько кнопок, и на одном из мониторов мы увидели томящихся за забором Макса и Милку.

– Вам их позвать? – коротко спросила она.

– Старика позовите, это наш сотрудник, а девушка пусть остается в машине.

– Интересно, у вас что, все сотрудники калеки и педерасты? презрительно посмотрев на меня, спросила Светлана Геннадьевна.

– Нет, – мрачно возразил полковник. – Передайте ему от моего имени, чтобы он отстегнул деревяшку и оставил один костыль. Второй ему действительно нужен, потому что вчера после вашего отъезда на рынок при попытке перелезть через забор его ранил в голову и в ногу ваш дорогой братец.

– Какой еще братец, что за чушь вы несете? Я хоронила его собственными руками, хоронила и ревела от счастья, так что стрелять он в вас никак не мог.

– Ну, значит, нам почудилось, – согласился тесть. – Значит, стрелял кто-то другой.

– Не может такого быть, – побледнела и встревожилась Светлана. – Когда я уезжала на рынок и по магазинам, в доме никого не оставалось.

– А вот это нам и предстоит выяснить. Если вы с нами заодно и не будете возражать, если ваш племянник угодит в тюрягу, то давайте действовать слаженно и безо всякого лукавства. Вы согласны?

– Да я вам уже об этом сказала. – решительно отпирая кодами калитку, ответила она. – Людмила, вы остаетесь в машине, – приказала она в микрофон. – А вы, молодой человек, отстегивайте свой маскарад и с одним костылем идите по дорожке к флигелю. Дверь открыта. Мы находимся на втором этаже. Так распорядился ваш начальник.

– Почему же он сам мне этого не говорит? – углядев скрытую ловушку, подозрительно спросил Ухов. – Ты за дурака-то меня не имей.

– Разговаривайте с ним сами, – протягивая микрофон, обиженно предложила Светлана.

– Макс, все в порядке, делай так, как она сказала.

Уже через минуту, чуть опираясь на костыль, Ухов стоял среди нас. Удивленно оглядываясь по сторонам, он старался понять, куда он, в сущности, попал. Так толком ничего и не решив, Макс спросил:

– Ну и что вам удалось выяснить о судьбе Алексея Синицкого?

– Пока ничего, но Светлана Геннадьевна обещает нам рассказать всю правду.

– Смотрите и слушайте. Двадцать первого июня, когда Алексей не появился на работе, я прокрутила ночную запись и обнаружила такое, что сразу же хотела бежать в милицию. Видеокамеры у меня записывающие, и если я нахожу на пленке какую-то интересную запись, то откладываю ее и нумерую. Эту кассету я вообще запрятала в тайник. Смотрите.

Вспыхнул экран очередного монитора, и мы увидели все ту же калитку и небольшую площадку за ней. Однако сейчас там не было ни Милки, ни нашей машины, да и вообще там ничего не было. Но прошло некоторое время, и в нижнем левом углу экрана возникло какое-то движение, и появился звук.

" – Ничего, сынок, – хрипло хихикнул старческий голос, – это только первый раз мандраж пронимает, – успокаивал кого-то вышедший на свет лысый старик, за которым, понурив голову, появилась хромающая фигура со связанными за спиной руками. – Не дрейфь и не трясись как заячий хвост. Один раз сделаешь, а потом все пойдет как по маслу, – обернувшись прямо на камеру, продолжал успокаивать старик кого-то третьего, нам пока не видимого.

– А я и не трясусь, – входя в световое пятно, с дрожью в голосе ответил плотный высокий мужик, телосложением похожий на старика.

– Врешь, Генка, трясешься, – паскудно захихикал старик. – А вот наш козел действительно не трясется, хотя ему это положено по штату. Эй, выблядок, ты что же, в самом деле не боишься или думаешь, что мы тут поиграть вышли?

– Нет, мне страшно, – поворачиваясь лицом на камеру, ответил хромоногий мужик. – Просто я не хочу, чтобы вы, подонки, видели мой испуг. Он доставит вам удовольствие, а я этого не хочу".

– Да это же Алексей Синицкий. – прошептал Макс, наклоняясь ближе к экрану.

" – Герой, значит! Весь в батю, – оскалился старик, привязывая к его ноге какой-то мягкий, но тяжелый ком. – Вот и хорошо, значит, героем жил и героем подохнешь. Ты как хочешь, Лексей Лексеич, чтобы мы тебя убили? В затылок или в лоб?

– Это не громкие слова, но я действительно хочу умереть, глядя вам в глаза. Глядя в ваши поганые глаза.

– Пусть будет по-твоему. Последнее пожелание покойника – дело святое. Батю твоего я тоже в лоб из винтаря замочил. Значит, так уж промеж нас повелось. Подойди-ка метра на три поближе к желобу, чтоб сподручнее было, чтоб ты в желоб упал и сам по нему покатился до самой реки. Вот так в самый раз, стой и не двигайся. Давай, сынок, ты готов?

– Готов, – заикаясь, ответил Геннадий Петрович, поднимая пистолет с глушителем.

– Смотри, держи руку твердо, как я тебя учил, и целься между глаз. Ну, с почином тебя, сынок. Давай, родненький!

Едва слышно хлопнул выстрел. Синицкий упал и тут же приподнялся, захлебываясь кровью и болью. В метре от обрыва он судорожно пытался встать на колени, но не позволяли связанные за спиной руки.

– Ну что же ты так, сынок, – укоризненно пожурил неопытного ученика отец. – Нельзя так, ты ему в горло попал. Ему же больно. Дай-ка я его добью, чтоб не мучился. – Забрав пистолет и почти не целясь, вторым выстрелом в затылок он убил подранка. – Вот так-то, сынок. Столкни его в воду, а потом вылей в желоб пару ведер, чтобы Светка ничего не заподозрила, а я пошел спать, уже светает".

– Да он же просто палач, этот ваш братец, – сжав кулаки, скрипнул зубами Макс.

– Вашим друзьям я уже объяснила, что он мне такой же брат, как и вы. Не нахожу нужным повторяться, а вот о том, что случилось позже и почему я стала его ненавидеть и бояться, могу рассказать.

– Пожалуйста, если не трудно, – подбодрил ее полковник.

– Когда он вернулся домой в пятьдесят шестом году, мне было шесть лет. Тогда я еще не знала, что родители мои не мои, что я подкидыш. Даже из деревенских, охочих до сплетен баб мне об этом никто не говорил. Жалели, и правильно делали. Зачем мне, ребенку, было об этом знать раньше положенного времени.

И вот приехал Петро. Екатерине и маме он почему-то сразу не понравился. Я помню, как, переговариваясь между собой, они вновь и вновь твердили, что приехал не Петька, а совсем другой человек, настолько его искалечила служба лагерного охранника.

Я хорошо помню, что с собой он привез гору красивых вещей. Всем досталось много подарков, но мама и Екатерина от них почему-то отказались, и только мы с отчимом приняли их с благодарностью. Потом-то, когда стала постарше и начала кое в чем разбираться, я все поняла, и, наверное, поступила бы точно так же, как Екатерина и мама, но в шесть лет такого мне было не дано. Я с радостью хватала подарки и страшно его полюбила. А он нянькался со мной, как с собственным ребенком, катал на мотоцикле, возил в город в кино, покупал мороженое и любые конфеты, которые я только пожелаю. В общем, он ни в чем мне не отказывал и выполнял любые мои прихоти. Я всегда была одета как кукла. Он покупал мне самые дорогие платья и обувь. Хотя сам к тому времени уже был женат на Галине и они ждали ребенка, знакомого вам Геннадия Петровича Арбузова. Сейчас-то он воспылал к нему любовью, а в то время на семью не обращал внимания. В основном пропадал с дружками в городе или сюсюкался со мной, а к жене приходил с единственной целью – чтобы нашлепать ребенка и как следует отлупить Галину. И долупился до того, что в конце концов бедная баба не выдержала и в одну прекрасную ночь повесилась. Случилось это то ли в шестьдесят первом, то ли в шестьдесят втором году.

А в шестидесятом, когда мне исполнилось десять лет, на мой условный день рождения он подарил мне проигрыватель и десять самых модных пластинок. Такого чуда в нашей деревне еще ни у кого не было. Дальше – больше, на день моего двенадцатилетия он подарил мне велосипед и золотой перстенек с бриллиантом. Наверное, можно меня понять, я привязалась к нему как собачонка, следовала за ним тенью, и ему это нравилось. У нас даже возникла своеобразная игра. Вроде бы я не вижу его и вроде бы он не замечает меня, а потом вдруг неожиданно мы сталкиваемся где-нибудь в сельпо или в клубе.

Господи, если бы я только знала, куда он гнет свою линию... я бы обо всем рассказала маме или пожаловалась своей учительнице, ведь к тому времени кое-какие предпосылки уже намечались. Что-то в наших отношениях изменилось, появилась какая-то непонятная натянутость, и от нее за версту несло едва уловимой гнильцой.

Но кто мог подумать, что такое может случиться? Я ведь по-прежнему считала его своим родным братом. Весной, когда мне исполнилось тринадцать лет, он подарил мне магнитофон, редкость по тем временам необычайную. А потом, в конце вечера, когда мы проводили моих школьных подруг по домам, он вытащил небольшую коробочку с часами и защелкнул их на моем запястье. От радости, счастья и благодарности я заплакала, а он, посмеиваясь, предложил мне погулять по колхозному яблоневому саду.

Там он меня и изнасиловал, тогда я впервые увидела настоящее лицо Петра Геннадьевича Арбузова. Я молила его не делать этого, кричала, плакала, говорила, что я еще маленькая, и мне еще нельзя, и вообще нам нельзя, потому что мы брат и сестра.

"Ты мне такая же сестра, как я тебе папочка, – хохотал он, срывая с меня нижнее белье. – Нашла себе братца! Сейчас от смеха кончу. Подкидыш ты! Понимаешь, вшивый подкидыш. Раздвигай ноги, сучонка приблудная, или я долбану тебя кулаком в лоб, да так, что ты очнешься только к утру, если вообще очнешься".

Можете представить, каково мне тогда было. Сделав свое дело, он давно ушел, а я все лежала под яблоней на траве, мокрой от росы и крови. То ли от боли, то ли от всего того, что мне довелось пережить, я не могла, а может не хотела, шевельнуть пальцем или хотя бы накинуть на себя кофточку. Так и пролежала до рассвета, до того времени когда меня обнаружил колхозный сторож.

Он тут же завернул меня в свой брезентовый плащ и отнес в крохотную сторожку, где долго отпаивал горячим чаем и растирал самогонкой. Милый старик, он не задал мне ни единого вопроса. Просто молча делал свое дело, изо всех сил пытаясь вернуть меня к жизни. Если бы не он, то вряд ли мы с вами сейчас встретились.

Он умер через год, так ничего никому и не рассказав о моем позоре.

Мама нашла меня в его сторожке только на третий день. Я металась в бреду и мало что понимала. Только рваными фрагментами мне удавалось увидеть то растерянную маму, то виновато стоящего старика, то закопченный угол потолка его сторожки.

Меня перевезли домой, но поднялась с постели я только через месяц, успев за это время многое передумать. Сначала я хотела обо все рассказать маме, но потом спохватилась – какая она мне мама? Ее сын, будь он в три раза хуже, все равно останется сыном, а я как была подкидышем, так подкидышем и останусь. Да что там говорить, скорее всего, мама догадывалась, кто это со мною сотворил, просто боялась скандала, суда и, как следствие, ареста своего сына. А за изнасилование малолетки ему бы по тем временам вкатили не меньше червонца. Потому-то мама и предпочитала молчать.

Все хорошенько продумав, я четко и твердо решила убить его своими собственными руками. Да, еще тридцать семь лет тому назад я вынесла приговор этому подонку, и я все равно бы это сделала. У меня давно все готово.

Очнувшись и встав на ноги, я сделала вид, что нисколько на него не обижаюсь. Я продолжала жить прежней жизнью, и это его вполне устраивало. В благодарность он даже достал мне путевку в "Артек", мечту любого тогдашнего школьника.

После отдыха на море он снова начал ко мне приставать, но теперь-то мне было все равно. Иногда я отказывала, иногда соглашалась. Раз пять он возил меня на подпольные аборты и довозился до того, что в шестнадцать лет я уже не могла иметь детей. Надеюсь, понимаете, что как личность он убил меня в тринадцать лет. Сделал из прилежной школьницы малолетнюю проститутку. Жизнь моя, еще не начавшись, уже закончилась, и за это я поклялась его убить. Но он меня перехитрил, сдох собственной смертью.

– Какое там сдох! – возмутился Макс. – Вы видите повязку на моей голове? Она закрывает рану от пули, которую в меня выпустил ваш братец, или кем он там вам доводится. Если еще десять минут тому назад у меня были какие-то сомнения, то после показа вашего расстрельного фильма они напрочь отпали. Стрелял в меня именно тот старик, который на экране добивал Алексея Синицкого, и тут не может быть двух мнений. Я еще не сошел с ума.

– Я на этот счет имею совсем противоположное мнение, – резко возразила Светлана. – Поймите же меня! Я стояла в метре от гроба и прекрасно видела его лицо. На моих глазах гроб закрыли на ключ и опустили в могилу. При мне ее закопали и поставили временный металлический памятник. Какие тут могут быть сомнения?

– Большие, – вмешался я в разговор. – Во-первых, он стрелял в Макса, а во-вторых, его также видела и Вера Григорьевна. А два свидетельских показания уже что-то значат.

– Подождите, – решительно поднимаясь с операторского кресла, что-то вспомнила Светлана, – встречались мы с вами вчера днем. Но пленку из той камеры я еще не просматривала. Сделаем это прямо сейчас.

Выдвинув из высокого секретера нужный ящик, она выудила оттуда видеокассету и, вставив ее в магнитофон, щелкнула кнопками, а когда появилось движение, она поставила нормальный режим просмотра.

– Теперь смотрите! – воскликнула Светлана, указывая на экран. – Ага, вот вы подъезжаете к воротам. Выходите. Идете по периметру забора и высматриваете изъяны, а теперь вы вышли из-под контроля этой камеры и вас нет.

– Ничего страшного, скоро появимся опять, – пробурчал Макс, хмуро всматриваясь в безжизненный экран.

– Верно, вот вы появились, чем-то недовольные, что-то вам не понравилось, – продолжала комментировать Светлана. – Подходите к воротам и нажимаете кнопку домофона. Беседуете со мной. Стоите и ждете. Выхожу я, и мы с вами разговариваем. Разговор окончен, я закрываю дверь, а вы садитесь в свою машину и уезжаете. Вот и все, чего же вы еще хотите?

– Посмотрите, куда мы поехали.

– Вы спускаетесь к Волге, ну и что? Минут через пять я должна выехать из ворот.

– Отмотайте этот кусок.

– Пожалуйста. Смотрите, я выезжаю. Уже отъехала довольно далеко. Что это? В кустах кто-то зашевелился. Господи, да это опять вы. Подходите к забору, и один из вас карабкается по спине другого. Кажется, это вы, Макс?

– Теперь смотрите внимательно, – подняв палец, предупредил я.

– Макс крутит головой и рассматривает внутренности нашего двора. Боже мой, что такое? – вскрикнула она, когда лицо Макса вдруг резко окрасилось кровью и исчезло из поля видимости камеры. – Я ничего не понимаю. Кто-то стрелял со стороны нашего дома, – растерянно признала она. – Но кто бы это мог быть? Кто стрелял? Ведь в доме никого не оставалось.

– Кроме мертвого деда, что выпалил в мой череп, по пояс высунувшись из подвального окна, но это еще не все, подождите несколько минут. Скоро он выйдет из ворот с револьвером в руке, для того чтобы меня добить. Когда он будет возвращаться назад, то вы увидите его рожу и уж тогда убедитесь в том, что я был прав.

– Это он! – в ужасе всплеснула руками Светлана, когда старик, заслышав шум двигателя моей машины, бросился к воротам. – Боже мой, это он, но я ничего не понимаю, этого не может быть, – стиснув ладонями виски, застонала собачница. – Но тогда кого же мы похоронили?

– Скорее всею, того бородатого товарища по кличке Пломбир, который за два дня до своей смерти приезжал к вам в гости, – равнодушно ответил я. – Но чтобы все это выяснить и знать наверняка, нам необходимо поговорить с Петром Геннадьевичем. Как вы думаете, где он может прятаться?

– Не знаю. Но если это так, то, скорее всего, в подвале или в своей половине дома. Я ничего не понимаю, может, вы разъясните мне хоть что-нибудь?..

– Пока все, чем мы располагаем, одни догадки и предположения, а вот когда накопаем факты, тогда и картина прояснится. Как нам лучше и незаметней попасть в подвал и в стариковскую половину дома?

– Через тоннель, который начинается под моей лестницей и выходит прямо в подвал. Но только нужно хотя бы приблизительно знать его расположение, а то заблудитесь и попадете в лапы к его мерзкому сыночку.

– Тогда опишите нам его планировку, хотя бы в общих чертах. Уже двадцать минут второго, а у нас еще конь не валялся.

– Хорошо, я попробую набросать вам план. Когда кончится тоннель, вы упретесь в бронированную дверь подвала. Наберете код 8567, потом повернете колесо до щелчка, и дверь откроется. Итак, вы в подвале. По левую руку находятся гаражи, это фасадная часть, и именно оттуда стреляли в Макса. С правой же стороны начинается лестница, ведущая в покои Геннадия Петровича и его семьи. Три двери под этой лестницей ведут в полуподвальные комнаты, заваленные разным хламом, и я не думаю, что старик мог их выбрать для жилья. Следующая стена, которая будет параллельна гаражам, тоже имеет три двери. Это продуктовая часть подвала. Посередине располагаются холодильные агрегаты, а в крайних комнатах хранятся овощи. Насколько мне известно, сейчас они пустуют.

А теперь самое главное. Вторая лестница возле дальней стены ведет в покои этого оборотня. В той стене тоже три двери и три комнаты, принадлежащие лично старику. Они закрыты на массивные замки, и что находится за ними, остается только гадать. Правда, в свое время мне удалось заглянуть в одну из них, крайнюю справа, и, насколько я разбираюсь в колбасных обрезках, там старик хранит небольшой арсенал оружия и воспоминания славных прошлых лет в виде портрета Сталина и пожелтевших фотографий, наклеенных прямо на стену. Увы, это все, что я могу вам сообщить. Я бы сама с удовольствием отправилась с вами, да что-то на сердце сегодня особенно неспокойно. Что-то должно случиться. Но не внутри дома, а вне его стен. У меня есть уникальная болонка, которая чует опасность за версту, так вот сегодня она поскуливает с двух часов дня. Именно поэтому я была к вам так подозрительна. Учтите, мне ничего не стоило прикончить вас, даже будучи связанной, однако по поведению этой сучонки я поняла, что вы опасности для меня не представляете. Ладно, ступайте, и да поможет вам Бог.

* * *

Все было так, как она объяснила. Пройдя довольно длинным глухим коридором, мы уперлись в металлическую дверь с кодовым замком. Цифирка подошла к цифирке как молодой любовник к пожилой женщине. Сам подвал был не освещен, и поэтому в некоторой нерешительности мы сгрудились у двери.

– Ну и что мы тут стоим и глазеем, как три старых барана, увидевших рожающую овцу? – с некоторым раздражением спросил тесть. – Вперед, друзья мои, и да улыбнется нам удача.

Выдав эту смелую тираду, полковник первым ступил на вражескую территорию. С некоторой неохотой за ним последовал и я, а замыкал наше шествие Макс, держа костыль на изготовку, поскольку в нем было вмонтировано АСУУ – так замысловато Макс окрестил свое новое изобретение, то есть автоматическое стреляющее устройство Ухова. Это его детище могло пригодиться нам в любую минуту.

Включив карманные фонарики, мы кое-как осветили довольно-таки просторное помещение подвала и сверились с планом Светланы. Он был составлен идеально. Легко по нему ориентируясь, мы миновали первую лестницу и подошли к противоположной стене, где, по ее сведениям, мог скрываться старик.

Три двери, расположенные под лестницей, ведущей наверх, заметно отличались от всех остальных. Они казались гораздо массивнее, а крайняя левая особенно выделялась из общего дверного ансамбля. Она была бронирована и закрывалась снаружи двумя засовами и мощной накладной щеколдой. А кроме того, в центре этой брони находилось тюремное смотровое оконце, в данное время наглухо запертое на пружинную задвижку. Именно туда мы подошли и, сгрудившись, прислушались. Сомнений не оставалось. Только оттуда мог доносится этот протяжный, едва уловимый стон.

Стараясь не шуметь, я осторожно оттянул пружинную задвижку и, отпрянув в сторону, откинул форточку. Черным квадратом на нас смотрела абсолютная чернота, смешанная с густой вонью спертого воздуха. Переждав некоторое время и убедившись, что изнутри никто никаких агрессивных действий не предпринимает, Макс негромко спросил:

– Эй, там! Есть кто живой?

– Есть, – едва слышно отозвался хриплый голос. – Пить, дайте пить.

Осветив камеру, Макс выругался и начал спешно отодвигать засовы. Когда пятнадцатимиллиметровая броня распахнулась и мы вошли внутрь, то были приятно удивлены встречей с легендарным Петром Геннадьевичем Арбузовым. Вернее, с той тенью, что от него осталась. Здоровенный костяк, обтянутый кожей, лежал на полу у стены и был абсолютно гол.

– Пить! – умоляюще глядя на нас белесыми глазами, вновь простонал он. Помираю.

– Невелика потеря, – поднося к его губам фляжку с водкой, успокоил Макс. – Вертухай трепаный. Глотай осторожнее, здесь водка. Извини, что не захватили для тебя куриного бульона, козел безрогий.

С трудом приподнявшись, старик сделал несколько судорожных глотков и, попытавшись что-то сказать, закашлялся. Дверь захлопнулась резко и неожиданно, а затем последовал грохот спешно запираемых засовов и щеколды. Не целясь, Макс выпустил очередь в открытое еще окошко. Но видимо, никого не задел, потому как в ответ раздался мужской хохот, и форточка благополучно захлопнулась.

– Открой, подонок, – бросив вес всего своего тела на плотный войлок двери, заорал полковник. – Открой, или я вышибу тебе все твои кабаньи мозги.

– Посидите, а я пока с женой посоветуюсь, – глухо ответили из-за двери. – Подумаем, что с вами делать, – пообещал он, удаляясь.

– Ничего хорошего они для нас не придумают, – опускаясь на корточки, с сожалением заметил я. – Если уж он с родным папенькой так обошелся, то можно представить, какая печальная судьба ожидает нас.

– Сука ты, дед, – присаживаясь рядом, бесцветно заметил тесть. – И сынок твой последняя мразь. Недаром говорят, что яблоко от яблони...

Пока тесть выговаривал старику все, что он думает о его родичах в пятом поколении, а Макс вычислял возможные планы освобождения, я мог спокойно осмотреть ловушку, куда мы с таким идиотским самозабвением угодили.

Два метра высотой, камера имела не более шести квадратных метров, а значит, ее общий объем составлял двенадцать кубометров. Отличная ловушка для трех умных тараканов плюс четвертого – вонючего клопа, который готовился в самое наиближайшее время отойти в мир иной, нам неподвластный. Камера была абсолютно глухой и чем-то напоминала мягкий мешок. Это впечатление как нельзя более кстати подкреплял толстый войлок, которым изнутри был обшит этот карцер. Толщиной войлок был никак не меньше пяти сантиметров, так что надежды на то, что наши вопли или выстрелы услышит Светлана, не оставалось никакой. Ничего не скажешь, отличный зиндан построил для кого-то старик, но не учел, бедняга, того, что последние свои дни именно он в нем и скоротает.

Но за что же любимый сынок затолкал сюда папашу? Кажется, понятно, но лучше в этом удостовериться.

– Эй, ты, "гвардии майор", который брал Берлин, – прерывая беспредметную стариковскую ругань, нетактично пнул я арбузовский костяк. Будем говорить или продолжать переливать из пустого в порожнее?

– Дайте еще глоток водки, тогда и поговорим, – голосом достаточно бодрым потребовал он. – Нас четверо, и у нас есть оружие, а это уже много.

– Гнида вонючая, запомни раз и навсегда, – совсем напрасно вспылил тесть, – ты, мокрушник, сам по себе и мы тебе не компания. И никакой водки ты больше не получишь, а будешь отвечать, о чем тебя спрашивают.

– Погодите, Алексей Николаевич, тут вы немного не правы, – протягивая старику водку, остановил тестя Макс. – Сейчас он придет в себя, почувствует вкус к жизни и непременно станет нашим союзником хотя бы на несколько часов.

– Черт с вами, делайте что хотите, мое дело сторона.

Демонстративно отвернувшись, полковник закурил и был очень шокирован, когда я, бесцеремонно вырвав у него сигарету, опустил ее в узкую горловину параши.

– Пардон, папаша, здесь и без этого дышать нечем, – объяснил я ему столь грубое обращение. – Выйдем на воздух, и я лично раскурю вам лучшую сигару.

– Никуда мы отсюда не выйдем, – выпив, помрачнел старик. – Генка и меня и вас порешит. Я всегда ему говорил: твой свидетель – твой убийца.

– А за что же он такого мудрого учителя и тем более своего отца желает угробить в этом каземате? – полностью беря инициативу в свои руки, мягко спросил я.

– За деньги, – скрестив руки и усаживаясь на задницу, просто ответил старик. – Я его таким сам воспитал. Бей, убивай, только бы быть в выигрыше. Вы, наверное, про меня что-то знаете... Но там мы убивали чужих, ненавистных всему государству врагов народа. Так меня воспитали...

– Арбузов, может быть, перейдем к делу?

– Перейдем, – согласился он. – Если вы оградите меня от собственного сына.

– От сына оградим, – пообещал тесть. – Но не от правосудия.

– Какое сейчас правосудие? – ухмыльнулся старик. – Воруй больше да беги дальше. Мне бы только сыночка своего к общему знаменателю подвести, а там и трава не расти. Можно было бы и на погост отправляться. Если вы мне в этом поможете, то я готов колоться на все четыре части.

– Тогда колись, – дружески посоветовал я. – А за его судьбу не переживай, она у него будет незавидной. За что вы с ним убили Синицкого? Только не вздумай отпираться. Весь расстрел Синицкого заснят на видеопленку, начиная с того самого момента, как вы подвели его к желобу, и заканчивая твоим контрольным выстрелом ему в затылок.

– Мужичонка оказался мелким шантажистом. Если бы он просто хотел отомстить мне за отца, то дело бы повернулось совсем иначе. Я бы даже его зауважал. Но он хотел совсем другого. Он хотел денег. Много денег! Очень много! А то, что он есть сын Алексея Синицкого, я понял почти сразу, уж больно они с отцом похожи.

– А кто был его отец? – состроив невинную рожу, спросил я. – Вы его знали ранее?

– А как не знать. Он тянул срок в нашем лагере как "враг народа", и однажды, когда он попытался бежать, я, как охранник, был вынужден его пристрелить, за что имел правительственное поощрение. – Выдав эту лживую тираду, старик гордо посмотрел на нас. – Тот еще волчара был! Хотел моего товарища зарубить топором. Не знаю уж, как мне хватило прыти дослать патрон и замочить его первым выстрелом.

– Ну зачем же так скромничать, Арбузов? – Носком ботинка я приподнял его за челюсть. – Времени у вас было предостаточно. Этого времени вам хватило на то, чтобы изнасиловать его беременную жену и ее сестру. Вы просто немного не рассчитали. Не подумали, что завал в шахте удастся разобрать так скоро. А если вы это немного подзабыли, то думаю, что показания Прудовой Марии Аркадьевны быстро освежат вашу память. К вашему глубокому разочарованию, она еще жива и многое смогла рассказать о вашем характере и о поведении. Этот рассказ подтвердил ее муж, Прудов Андрей Тимофеевич. И более того, он восполнил некоторые пробелы в вашей сволочной биографии. Я имею в виду странную смерть двух съемщиков, одного вашего охранника и, как следствие, исчезновение двух килограммов золота. Вы хотите послушать его откровения? – Вытащив диктофон, я начал отматывать нужные метры.

– Не надо! – прохрипел старик. – Я об этом знаю лучше... Гарантируйте мне выход из этого подвала. Я расскажу вам все, и больше вы меня никогда не увидите.