Текст книги "Гончаров и дама в черном"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Да никак, – пожала плечами Вера Григорьевна. – Словно его и не было, словно он не жил и не работал у нас полтора месяца.

– Скажите, а где он у вас ночевал?

– А это когда как. Здесь мы его не неволили. Когда работы было много, то оставался ночевать у нас в пристрое, а если поменьше, то уезжал в город. Однако и в этом случае к семи часам уже приступал к работе.

– Ясно, спасибо вам за информацию, – поблагодарил я Кравчук.

– Да какая там информация! – махнула она рукой. – В том-то и дело, что нет никакой информации. Один сплошной туман. Однако чай готов, а нас уже заждались.

– Еще один вопрос, – поставив на стол поднос, уже в комнате спросил я. – Вера Григорьевна, а кому и как Светлана продает своих собачьих питомцев? У нее свой, давно определенный круг или щенка может купить любой желающий?

– Щенка может купить любой желающий, но только лишь по рекомендации ее знакомых, чаще всех в этой роли выступает Вадим Львович Кулик, председатель общества собаководов. Он пользуется у нее большим, почти безоговорочным авторитетом. А вы что, хотите купить у нее собаку?

– Возможно, – ответил я и подмигнул открывшему было рот полковнику. Вы можете мне подсказать, когда и как это лучше сделать?

– Вообще-то клиенты бывают у нее в любое время дня, но, как я понимаю, встреча с остальными обитателями дома вам пока нежелательна...

– Вы все правильно понимаете, – прихлебывая отвратительный, заваренный на каких-то ведьмовских кореньях чай, улыбнулся я. – Встречаться нам с ними не стоит, а особенно с вашим стариком.

– Но... Но... Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать. Алексей Николаевич, ведь он умер?

– Может – да, а может – и нет, – неопределенно заметил Макс. Почему-то мне кажется, что именно он сегодня оставил отметину мне на черепе. По крайней мере, стрелявший оченно похож на тот портрет, что вы оставили Алексею Николаевичу. Но об этом потом, подскажите, как нам лучше и незаметнее пробраться к Светлане?

– Господи, неужели все это правда?! Я сойду с ума!..

– Погодите делать такой опрометчивый шаг. Надо во всем разобраться. Так как нам удобнее добраться до Светланы?

– Через заднюю калитку, и лучше всего это сделать прямо сейчас. Ложится она поздно, и если вы подъедете к ней в половине первого, то будет в самый раз. Дом уже спит, и вы можете проскользнуть незамеченными. Однако есть одно обстоятельство, которое вам может здорово помешать.

– Какое обстоятельство? – насторожился Макс. – Уж не ее ли шавки?

– Нет, ее ночная пирушка. Она устраивает их довольно часто. Но и ее собак я бы не стала сбрасывать со счетов. По ее команде из добродушных кобелей они превращаются в настоящих дьяволов. За секунду они могут порвать вас в клочья. Самое главное, не давайте ей говорить и отдавать команды. Имейте это в виду. Самое лучшее, что я вам могу посоветовать, так это открыто подъехать к задней калитке над обрывом и позвонить по домофону, а потом представиться и сказать, что вы прибыли по рекомендации Кулика, чтобы выбрать и купить щеночка. Просите сенбернара, у нее два месяца назад ощенилось три суки. Общий приплод составил одиннадцать щенков. Не думаю, что она успела всех их распродать. У нее там где-то над калиткой находится хитро закамуфлированная видеокамера, так что держитесь свободно, раскованно и непринужденно.

– Хорошо говорить, – проворчал Макс. – А если мы с ней сегодня уже имели кратковременную беседу с глазу на глаз?

– Тогда не знаю, – беспомощно развела она руками. – Она видела всех четверых?

– Нет, я и дочь такой чести не удостоились, – недовольно прогудел Ефимов.

– Так за чем же дело встало? – поднимаясь, спросил Макс. – Вперед и по коням.

– Ничего не имею против, – отодвигая недопитый стакан с мерзким чаем, согласился полковник. – Вера Григорьевна, вы остаетесь здесь. Если завтра мы не появимся до двадцати часов, то вы звоните вот по этому телефончику и все рассказываете Николаю Семеновичу.

Полковник положил на стол визитную карточку одного из влиятельных людей нашего города и, поклонившись, вышел. Следом гуськом потянулись и мы.

– А все-таки головастая баба Вера Григорьевна Кравчук, – садясь в машину, самодовольно и восхищенно констатировал полковник. – Какой умный план она нам предложила.

– Умный, – согласился я. – Но мы сделаем по-другому.

– Как это – по-другому? – возмутился тесть. – И что ты предлагаешь?

– Сейчас мы поедем домой спать, а утром...

* * *

А утром я подкатил к нотариальной конторе Анатолия Игнатьевича Гриценко. Контор этих нынче развелось как грибов. Приходи в любое время – и ты всегда будешь первым. Взъерошив волосы и сделав испуганное выражение лица, я выскочил из машины и сразу запрыгнул на крыльцо. В отчаянии дернув дверь, я попал в опытные лапы довольно крепкого охранника.

– Вы куда? – прижав меня к стене, строго спросил он.

– Отпусти, идиот, мне срочно нужен нотариус. – Захлебываясь слюной, я бился в нервном ознобе. – Пойми, кретин, там в собственном доме умирает моя тетка, а я ее единственный наследник. Нужно немедленно состряпать завещание.

– Так бы и сказал. – Он отпустил меня, вполне удовлетворенный ответом. – Тебе повезло, Анатолий Игнатьевич только что пришел. По коридору третья дверь направо.

Подбежав к указанной двери, я ворвался в кабинет и бросился к креслу, где сидел неопрятный толстый мужик примерно лет шестидесяти. По случаю тридцатипятиградусной жары он щеголял в каких-то мятых мешковатых штанах и голубой рубашке, заляпанной жиром и прожженной искрами от сигарет, одну из которых он и сейчас мусолил в губастом рту.

Мое экстравагантное появление мало его удивило. Он только глубже затянулся дымом да перекинул одну ногу на другую.

– Товарищ нотариус, помогите! – бросаясь ему чуть ли не в ноги, взвыл я.

– Меня зовут Анатолий Игнатьевич, – не меняя положения жирного тела, снисходительно сообщил он. – Там на двери, на табличке, все написано.

– До чтения ли мне сейчас, когда дорога каждая минута. Тетка помирает и хочет оформить на меня свой дом, – в отчаянии заломил я руки. – Помогите, пожалуйста!

– Где находится дом?

– В десяти километрах от города, в селе Береговом.

– Хорошее село, чистое, – причмокнул он губами. – И дома там дорогие.

– Конечно, – захлебываясь нетерпением, начал я легонько подталкивать его в спину.

– А во сколько оценивается дом вашей тети, хотя бы приблизительно?

– В двести тысяч! Ну поехали же, родной мой.

– На выезде я беру пятнадцать процентов от стоимости дома. Вас это устраивает?

– Устраивает, сейчас меня все устраивает, – в отчаянии завопил я. Поехали!!!

– Молодой человек, так дела не делаются. Сначала мы составим договор между вами и мною, в котором укажем процент, который вы будете мне должны после продажи дома. Вы ведь не собираетесь в нем жить?

– Да вы сошли с ума. Пока мы тут с вами будем играть в писульки, бабка окочурится, и с носом окажемся мы оба. Нужно ехать, и ехать немедленно. Она уже на ладан дышит. Машина у меня внизу. Поехали, а если нет, то я помчался к другому нотариусу. Не на одном тебе, борове, свет клином сошелся!

Выкрикнув это оскорбление, я нарочито медленно двинулся прочь, с удовлетворением заметив, как туша, подпрыгнув, нервно заметалась по кабинету в поисках своих крючкотворных бумаг, постановлений и прочей нотариальной ерунды.

– Погодите! – заверещал он вдогонку. – Я еду с вами. А кроме дома, у тетки есть что-нибудь еще? – затолкав себя в машину, задыхаясь спросил он.

– Есть, – отмахнулся я от него. – Драный сарафан да кирзовые сапоги.

– Да я не об этом! – вытирая со лба потные струйки, воскликнул он. – Я имею в виду, есть ли у нее какая-нибудь живность?

– Конечно, есть, – досадливо ответил я. – Корова с теленком и две свинки. Ну и по мелочи – десяток гусей и два десятка куриц. А что?

– А то, мой дорогой, что все это тоже надо оформлять.

– На кой черт мне корова? – выскочив за городскую черту, удивился я. Куда я ее дену? В спальне буду держать, что ли?

– Мужик ты с виду неглупый, а дурак дураком. Это же деньги. Вся эта живность – реальные деньги. Корову ты можешь продать, сожрать или круглый год пить бесплатное молоко, а излишки продавать на рынке и тоже иметь копеечку. Но об этом мы с тобой поговорим после, когда все как следует оформим. Ты женат?

– Женат, – вздохнув, ответил я.

– А чего вздыхаешь?

– Жена хорошая попалась, оттого и вздыхаю.

– Так разведись. У вас дети есть?

– Нет, не получилось. Может быть, потому и жизнь такая сложилась.

– Не горюй, глядишь, оно и к лучшему. Без детей вас в два счета разведут. А живность я тебе тоже оформлю, за определенную плату конечно. Что ты! Ты, паря, даже не волнуйся... Стой! Ты куда едешь, мужик? Зачем свернул с дороги в лес?!

– А моя тетя живет в лесу, и имя ей – волчица.

– Брось свои шутки, останови машину! – задергался нотариус, пытаясь открыть дверцу, заранее мною блокированную. – Ты что делаешь, сволочь? Ты куда меня везешь? – Пронзительно завизжав, он вцепился в рулевое колесо, и только чудом я не врезался в здоровенный пень, торчащий справа.

– Осторожнее, боров, – попросил я, рубанув его ребром ладони по кадыку. – Подыхать вместе с тобой у меня нет никакого желания. Да и ты нам пока нужен живой.

– Что значит – пока? – массируя кадык, просипел он простуженным гусаком.

– Сейчас приедем, и ты все узнаешь. – Сворачивая с просеки на едва заметную колею, я углубился в лес. – Да ты не волнуйся, если будешь себя хорошо вести, то мы дадим тебе шанс еще немного попортить воздух этой планеты.

– Куда мы едем? – воодушевленный таким обещанием, требовательно спросил он.

– Уже приехали, – усмехнулся я, притормаживая у полковничьей "Волги". Выметайся через мою дверь! – выходя из машины, прикрикнул я на него. – Да не вздумай бежать, в этом случае пуля тебе обеспечена.

Ухов с полковником сидели на бревнышке, с интересом наблюдая, как пыхтящий толстяк выбирается из машины. Два мотка веревки и свежесрезанные ивовые прутья лежали у их ног. Эти нужные и полезные вещицы нотариус заметил тоже, но их наличие его совсем не обрадовало.

– Что вы от меня хотите? – в страхе попятился он в чащу.

– Приятель, мы хотим совсем немного. – Отрезая ему путь к бегству, Ухов ощерился своей неподражаемой неандертальской улыбкой. – Нам нужен пакет документов на унаследование одной трети дома Арбузова Петра Геннадьевича. Как вам известно, он скончался, но перед смертью завещал эту треть своей законной и благочестивой супруге Вере Григорьевне Кравчук. По неопытности и наивности она передала этот пакет вам, но при этом забыла взять с вас расписку. Что вы на это скажете, разлюбезный Анатолий Игнатьевич?

– Скажу, что это полная чушь. Эта сумасшедшая баба ко мне уже приходила и требовала свой мифический пакет. Мне пришлось выставить ее за дверь.

– То есть вы хотите сказать, что ранее вы с этой дамой не имели никаких нотариальных дел? – дружески взяв его за руку, зловеще улыбнулся Макс.

– Совершенно верно, вы абсолютно правильно меня поняли.

– И имя ее умершего мужа вам тоже незнакомо?

– Вы и тут угадали, – все увереннее и увереннее наглел Гриценко.

– А теперь мы спросим об этом саму Веру Григорьевну. Вы не возражаете?

– Возражаю, – озираясь по сторонам в поисках своей обвинительницы, запищал нотариус. – Она опять будет врать и мне и вам.

– Вера Григорьевна, прошу вас, выйдите из машины. Вам знаком этот гражданин? – подождав, пока Кравчук выберется из салона, спросил Макс.

– Да, знаком. Это нотариус Анатолий Игнатьевич Гриценко, – как на суде, голосом лишенным всякой выразительности покорно ответила она. – В понедельник, третьего июля, я передала ему завещание мужа и прочие документы, подтверждающие мой брак с Арбузовым Петром Геннадьевичем. В частности, мой паспорт и свидетельство о браке. Пообещав все подготовить, он велел мне прийти на следующий день, во вторник. Однако, когда я явилась к нему в назначенное время, он сказал, что видит меня в первый раз, а когда я стала напоминать ему суть дела, то он просто вышвырнул меня на асфальт. Это могут подтвердить ссадины, которые по сей день не сошли с моих коленей.

– Вот видите, она врет, не верьте ей, она аферная сочинительница, бабским голосом, пронзительно и тягуче заверещал Гриценко.

– Вера Григорьевна, – не обращая на него абсолютно никакого внимания, продолжал Макс. – А ранее, до того, как вы пришли к нему в понедельник, вам случалось встречаться с господином Гриценко?

– Конечно, он приходил домой еще при жизни Петра Геннадьевича и при мне составлял завещание, из которого следовало, что после смерти моего мужа две трети дома отходят его сыну Арбузову Геннадию, а одна треть мне, Вере Григорьевне Кравчук. Флигель же, вместе с дворовыми пристройками, он оставлял за своей сестрой Светланой Геннадьевной Арбузовой. Завещание вступало в силу через месяц после смерти.

– Что вы на это скажете, неуважаемый Анатолий Игнатьевич?

– Бред и грязные инсинуации. У этой женщины ярко выраженные признаки шизофрении, – презрительно оттопырив мокрую губу, поставил он диагноз. – А вам следует передо мной извиниться, а ее сдать в психушку.

– В психушку мы всегда успеем, – вытаскивая штык-нож, заверил его Макс.

– Что такое? – в ужасе выпучив глаза, прошептал нотариус.

– Ничего страшного. Маленько надо тебя поучить, – молниеносно втыкая нож в его жирное брюхо, ухмыльнулся Макс.

Взвизгнула Вера Григорьевна, ойкнула Милка, охнул полковник, а по моей спине побежали противные, колючие мурашки, когда тело нотариуса обмякло и мешком свалилось к ногам Ухова.

– Ты что? – заорал Ефимов. – Болван, что ты наделал?!

– Перерезал ему ремень и штаны, – невозмутимо ответил он, – они должны были упасть первыми, но у нотариуса слишком слабая психика. Иваныч, покропи его водичкой, да перейдем ко второй части нашего спектакля.

Едва только Гриценко пришел в себя, как Макс тут же одним движением сдернул с него штаны и сразу с отвращением отскочил:

– Дамы, я вам настоятельно рекомендую закрыться в машине и поднять стекла. Либо встать с наветренной стороны. С нашим подсудимым случился большой конфуз.

– Пусть идет и помоется, – передавая мне канистру с водой, распорядился тесть.

Привязав чисто вымытого толстячка к бревну, Макс первым взялся за розги.

И началась экзекуция, и поплыл над лесом плач тоскливый и безнадежный, как сама попытка Гриценко остаться безнаказанным. Однако не долго стенания продолжались. Боясь привлечь внимание случайного люда, полковник аккуратно залепил ревущий рот нотариуса пластырем, и теперь слышалось только страдальческое мычание и хлесткие удары прутьев, въедливо погружающихся в жировые отложения господина Гриценко. Впрочем, и это закончилось довольно скоро. На четырнадцатом ударе нотариус переменил тональность мычания, и это было воспринято нами как знак того, что он искренне раскаялся и готов давать показания.

– Ну что, негодник? Ты хочешь сесть за стол переговоров? – отдирая пластырь, спросил я. – Или просто просишь временной передышки?

– Мучители! – вдруг заплакав, выкрикнул он. – Изверги, фашистские ублюдки, вам это не пройдет даром. Я прямо сейчас поеду в судмедэкспертизу и получу справку о причиненных мне увечьях, а потом подам заявление в милицию.

– "Мечты, мечты, где ваша сладость?.." Никуда ты, дорогуша, не поедешь.

– Это еще почему?

– Потому что ты останешься здесь и будешь висеть на суку вот этой красивой березы, и пройдет много времени, прежде чем твою протухшую тушу вытащат из петли.

– Да вы что, мужики, белены объелись? – тревожно вскинулся Гриценко, и бурые бурлы щек помимо его воли затряслись и запрыгали в ритме бешеного танца. – Вы это серьезно?

– Серьезней некуда, – мрачно подтвердил Макс, деловито накидывая на его шею капроновую веревку. – Дамы, я попросил бы вас удалиться, поскольку предстоящее зрелище будет не из приятных. – С этими словами он перекинул конец шнура через облюбованный мною сук и, убирая слабину, привел виселицу в рабочее положение.

– Ну, Анатолий Игнатьевич, даю тебе последний шанс и последнее слово.

Это было напрасным предложением, потому что от ужаса он онемел в полном смысле этого слова. Лежал на бревне с вытаращенными глазами и открытым ртом, судорожно пытаясь что-то сказать.

– Ослабь веревку, – посоветовал тесть. – Наверное, ты перехватил ему голосовые связки так, что и говорить-то он не может.

– Я все скажу, только не убивайте меня, – засипел нотариус страстно и проникновенно, когда объятия петли и ужаса ослабли. – Клянусь, я буду говорить только правду.

– Посмотрим, – распуская удавку, ощетинился Макс. – Если начнешь блефовать и я почувствую в твоем голосе хоть малейший намек на фальшь, то удавлю с первой же попытки, просто резко вздерну твою тушу и сломаю шейные позвонки. Ферштейн?

– Ферштейн, ферштейн, – почувствовав облегчение, радостно залепетал нотариус. – Я все скажу. Сразу же после похорон Петра Геннадьевича Арбузова ко мне в контору пришел его сын, Геннадий Петрович Арбузов, и у нас с ним состоялся приблизительно такой разговор.

– Игнатьич, ты слышал, что мой старик помер? – после короткого приветствия спросил он. – Сейчас только похоронили.

– Слышал, искренне сочувствую, – ответил я. – Извини, что не пришел проститься. Сам видишь, сколько дел, никак не мог выкроить даже минутки.

– Да ничего, он не в обиде. Мертвым вообще обижаться не положено.

– Это точно, – согласился я. – Им не только обижаться, им вообще ничего не положено. А я так думаю, что ты пришел по поводу его завещания и переоформления дома на свое имя? Так это ты рановато затеял. Приди попозже, через месяц.

– Нет, Игнатьич, пришел я совсем по другому вопросу.

– Это по какому же вопросу? – спросил я, соображая, для чего я ему понадобился.

– А вот по какому, – ответил он, вытаскивая бутылку. – Давай стаканы, отца помянем и перейдем к нашему делу.

– Ты же знаешь, я не пью, – подавая стаканы и минеральную воду, напомнил я. – Врачи запретили категорически. Поставили меня, как Илью Муромца, перед выбором: или я начинаю заниматься спортом, сбрасываю сорок килограммов и совсем перестаю пить водку, или заказываю себе гроб.

– И ты выбрал второе. Ничего, пятьдесят граммов можно, – наполняя стаканы, авторитетно заявил он. – За отца, пусть ему земля будет пухом. А теперь о деле. Ты хочешь заработать сорок тысяч за шесть секунд?

– Конечно, если потом из-за этого мне не придется садиться в тюрягу.

– Исключено. Финт я продумал детально, и у нас с тобой все должно получиться как в аптеке.

– Ладно, рассказывай суть своей аферы.

– Как ты знаешь, старик поделил дом на троих. Одну треть он завешал своей шлюхе, две трети мне, а флигель и все дворовые пристройки своей ненормальной сестрице, которая буквально заполонила весь двор своими тварями.

– Я знаю, но что из этого следует?

– А все просто, как двадцать копеек. Когда к тебе придут вышеуказанные дамы, чтобы оформлять наследство, то ты заберешь их бумаги и передашь их мне.

– Зачем? – удивился я.

– Затем, что я все эти бумаги, включая твои и свои собственные, уничтожу.

– Какой смысл? – рассмеялся я. – Суд все равно все разделит на троих, а ты вообще можешь здорово прогадать, поскольку у тебя останется половина того, что ты имеешь. Кроме того, завещания пронумерованы и занесены в регистрационную книгу, исправления в которой недопустимы.

– Ни черта ты не понял. Очень хорошо, что все зарегистрировано. Это нам нисколько не помешает. Я найму какого-нибудь малограмотного старичка подальше от нашего города, и он напишет новое завещание, по которому я становлюсь единственным владельцем всего дома.

– Перестань валять дурака. Первая же графологическая экспертиза признает твою писульку фальшивкой, и, кроме неприятностей, ты ничего не получишь.

– Не признает, – уверенно возразил Арбузов, – и знаешь почему?

– Нет, – честно ответил я.

– Потому что я буду искать старикана со схожим, и даже очень схожим почерком, а во-вторых, я уничтожу все отцовские письма, записки-расписки, заметки – словом, все то, до чего он дотрагивался карандашом. Что касается личной подписи, то и здесь все на мази. Есть у меня человечек, который в течение часа так набивает руку, что его фальшивая подпись даже в банке сходит за настоящую.

– Геннадий Петрович, ты наивен как девочка, неужели ты думаешь, что Вера Григорьевна и Светлана Геннадьевна оставят это дело просто так? Даю голову на отсечение, что они сразу же побегут в суд и устроят там такой тарарам, что ты будешь проклинать тот день, когда все это затеял.

– Не буду, – упрямо возразил он. – В суд они не побегут и переполох не устроят.

– Почему ты так в этом уверен?

– Потому что, как только эта шлюха принесет тебе документы, она автоматически перестанет быть вдовой моего отца. Я сожгу ее паспорт и брачное свидетельство, а паспорт отца я уже уничтожил.

– Боже мой, когда же наступит предел твоей глупости? Она выпишет себе новый паспорт, зайдет в ЗАГС, и ей там поставят новый штамп о браке на основании имеющихся у них документов.

– За это ты не волнуйся, – расплылся в самодовольной улыбке Арбузов. С ЗАГСом я уже договорился. Никакой печати они ставить не будут.

– Ладно, предположим, что с Верой Григорьевной у тебя все получится так, как ты мечтаешь, однако есть еще и Светлана Геннадьевна, отодвинуть которую будет гораздо сложнее. А кроме всего прочего, насколько мне известно, у Петра Геннадьевича есть еще одна сестра, которую он вообще не упомянул в завещании. Где уверенность, что, когда начнется вся эта судебная кутерьма, она не потребует своей доли?

– Тетя Катя, старая жаба, ненавидела моего отца лютой ненавистью, да и ко мне относится примерно так же. Она даже на похороны не явилась, потому что считает нас и весь наш дом помойной ямой. Старая ведьма настолько принципиальна, что будет подыхать от голода, но у меня не попросит и корки хлеба. Так что в отношении ее я спокоен. А что касается Светланы, то с ней я разберусь своими методами. Из моего дома она вылетит как пробка из бутылки. У тебя одна задача – забрать у нее документы, передать их мне и получить сорок тысяч.

– Мне надо подумать и все хорошенько взвесить.

– Думай, даю тебе три дня срока, – сказал он и вышел из конторы.

Ночью я разложил все варианты и пришел к выводу, что его проект вполне осуществим при условии точных и слаженных действий. Но малейшая ошибка с его или с моей стороны может привести к печальным последствиям.

Короче говоря, позвонил я ему утром следующего дня и дал свое согласие.

– Где сейчас находятся документы Веры Григорьевны? – отвязывая афериста от бревна, спросил полковник.

– У Геннадия Петровича, если, конечно, он их еще не сжег. Как мы и договаривались, я сразу же передал их ему.

– А копия завещания? Та, что должна находиться у вас, где она?

– Копия пока находится у меня. На всякий случай я перестраховался и обещал отдать ее после того, как заберу бумаги Светланы Геннадьевны.

– Сколько он вам заплатил?

– Пока дал авансом только десять тысяч.

– Если ты соврал нам хоть на полслова, то уже завтра жди в гости, но разговор у нас будет покруче, – вывернув ухо нотариуса, предупредил тесть. Ну все, поехали, друзья, – распорядился полковник, садясь за руль.

– А я? Как же я? – с трудом прикрывая рубашкой срам, растерянно запрыгал Гриценко. – Возьмите меня с собой, у меня даже трусов нет!

– Значит, тебе придется добираться домой ночью, – включая скорость, заржал полковник. – Или свяжи себе из травы юбку, как это делают дикари из племени мумбо-юмбо. Счастливо оставаться, голожопый нотариус!

* * *

К задней калитке особняка мы подъехали к двенадцати часам, гораздо раньше, чем планировали. Мы заранее, за скромным перекусом, обговорили все мелкие детали предстоящей операции и не спеша приготовили кое-какой маскировочный реквизит. А оружие и всякие петарды предоставил Макс.

– Ну, с Богом, – первым выходя из машины, благословил нас тесть.

Следом, в парике и платье уховской супруги, которое очень гармонировало с цветом моих глаз, вылез я. Поправив поролоновый бюст, я грациозно подошел к металлической калитке и робко нажал кнопку домофона.

– Кто вы такие и какого черта вам от меня надо? – через некоторое время отозвался знакомый, раздраженный голос рыжей Светланы.

– Извините за столь позднее вторжение, но мы супруги Уткины и приехали по рекомендации Вадима Львовича Кулика, – льстиво прохрипел полковник. – Нам хотелось бы выбрать и купить у вас щеночка сенбернара.

– А в четыре часа ночи вы не могли явиться за щеночком?

– Простите, ради бога, мы планировали ехать к вам утром, но сильно задержались, однако Вадим Львович сказал, что и в половине первого будет для вас не поздно. Вот мы и прибыли.

– Старый маразматик, устрою я ему когда-нибудь веселую ночку. Ладно, вы тут ни при чем, сейчас я вас пущу, только прежде скажите: вы знаете, сколько у меня стоит щенок сенбернара?

– Знаем. От пяти до десяти тысяч, – наобум выпалил тесть.

– Нет уж, батенька, – хохотнула Светлана. – Это на рынке он стоит от трех до десяти тысяч, а мои щенки оцениваются от десяти и выше. И это недорого, потому как их предки имеют медали и авторитетные родословные от десятого колена. Вы в состоянии выложить такую сумму за щенка?

– Конечно, – нагло блефовал тесть – Какой тут может быть разговор.

– Хорошо. Кто сидит у вас в машине?

– Дочка и мой отец, а что?

– Ничего, пусть выйдут из машины. Хочу на них посмотреть.

– Папа и Людочка, выйдите на секундочку из машины.

– Это еще зачем? – выныривая из салона, недовольно пропищала Милка.

– Раз велят, внучка, то надо выходить, – открывая дверцу, кряхтя, ответил Ухов. – Такая, значит, надобность. – Выставив костыли, он продолжал свои рассуждения: – Мы же с тобой не у себя дома. Помоги-ка мне, Людочка. Опираясь на костыли и единственную ногу, он стараниями Милки наконец-то был вызволен на свет, и перед нами явился одноногий лохматый старец с седой всклоченной бородой и такими же грязными патлами, свисающими до самых плеч.

– Это что еще за вурдалак? Где вы взяли этого бомжа? – удивился голос Светланы.

– Это не бомж, а мой отец, – до глубины души оскорбился полковник. Знаменитый художник. Между прочим, учился у самого Александра Александровича Дейнеки. Может быть, вам приходилось о таком слышать?

– Приходилось, – неуверенно ответила Светлана. – А почему он такой грязный?

– Наверное, вам никогда не доводилось встречаться с художниками или скульпторами, – с ноткой презрения ответил тесть. – Потому-то вы и задаете такие вопросы.

– Ладно, вы вдвоем с супругой заходите, а дед с девушкой пусть остаются в машине. – Загудев, отщелкнулись замки, и калитка приоткрылась на сантиметр. – Заходите.

– А как же ваши собачки? Наше появление может их взволновать, и, знаете ли...

– Не бойтесь, они вас не тронут. Только не делайте резких движений, а просто идите прямо по дорожке к моему флигелю. Дверь будет открыта.

– А зачем нам ваш флигель, мы бы сразу хотели посмотреть щенков.

– Нет, так не бывает, сначала вы расскажете мне, для какой цели вы берете щенка, кто за ним будет ухаживать и где он будет жить. Потом я дам вам небольшую брошюру, из которой вы узнаете чем, когда и как кормить сенбернаров, а только после этого мы пойдем к вольерам и домикам.

Молча согласившись с таким регламентом, мы открыли калитку, и тесть первым ступил на бетонированную дорожку, ведущую к освещенному флигелю. Длина ее составляла не больше двадцати метров, а по обеим ее сторонам на расстоянии трех метров расположились аккуратные вольеры и красивые сучьи домики, из которых смешно торчали собачьи носы, уши и даже головы.

Поднявшись на три ступеньки крыльца, мы вошли в открытую дверь флигеля и очутились в небольшой прихожей с тремя дверями и идущей наверх лестницей. В некоторой растерянности мы остановились, не зная, куда идти дальше.

– Заходите сюда, – распорядился голос из-за центральной двери.

Повинуясь ему, мы так и сделали и вскоре оказались в большом зале, который, видимо, предназначался для приема гостей, поскольку, кроме низких диванов, кресел и подушек, здесь ничего не было. Весь пол покрывал пушистый розовый ковер. На нем, подложив подушки под голову и бока, отдыхала слегка одетая хозяйка.

Наш поздний приход потревожил изнеженную собачницу. Потянувшись, она поднялась с ковра, протянула полковнику руку – руку женщины, с детства привыкшей к работе, и представилась:

– Светлана Геннадьевна Арбузова.

– Очень приятно, – заверил ее полковник и протянул свою ладонь-лопату. – Алексей Николаевич Уткин. Но приступим к делу.

– Приступим, – согласилась женщина. – Но сначала покажите деньги.

– Они в машине, – со спины зашлепывая ее рот внушительным куском пластыря, пояснил я. – Но думаю, что деньги нам с вами сегодня не понадобятся.

– Деньги – это зло, – уворачиваясь от ударов и пытаясь защелкнуть на ее запястьях наручники, авторитетно добавил Ефимов.

– Стерва! – охнул я, получив ощутимый удар локтем в солнечное сплетение.

И все-таки два мужика могут справиться с одной бабой. Уже через пять минут, спеленатая скотчем, с оковами на руках и пластырем на морде, она примолкла и перестала дергаться.

– Что будем делать дальше? – озабоченно похлопав ее по заднице, спросил Ефимов.

– А дальше нам нужно открыть калитку и впустить Макса. Так мы планировали заранее. Наверное, он уже ждет и волнуется.

– Да, но как открывается эта чертова калитка?

– Какой-нибудь кнопкой, – весьма умно предположил я.

– Гениальная идея, – ухмыльнулся тесть. – Кто бы еще указал нам на эту кнопку. Послушайте, Светлана Геннадьевна, мы пришли к вам с добром, хотим вас предупредить об опасности, которая нависла над вами. Напишите нам быстренько, как открывается калитка.

Освободив ее правую руку, тесть протянул блокнот и ручку.

"Козлы вонючие, идите к черту!" – быстро написала она и, отбросив ручку, весьма профессионально заехала мне по уху.

– Кажется, она нам не верит, – огорченно констатировал полковник. – Что делать?

– Дайте ей прослушать то место, где о ее предстоящей судьбе говорит нотариус и что по этому поводу думает Геннадий Петрович Арбузов. Думаю, что, прослушав эту интересную запись, Светлана Геннадьевна изменит свое поведение.

– Хорошая идея, – похвалил меня тесть и, отмотав нужные метры, включил диктофон.

Прослушав откровения толстяка, Светлана Геннадьевна буквально на глазах налилась злобой. Из белого ее лицо превратилось в красное, а бешено запрыгавшая на лбу жилка говорила о том, что она на грани ядерного взрыва.

Схватив ручку, она написала три слова: "Откройте мне рот".

– Это опасно, вы можете позвать собачек, – возразил полковник. – И от нас тогда останутся одни ошметки.

"Закройте входную дверь, и сюда не зайдет ни одна собака", – быстро написала она.

– Удивительно простая мысль, – проворчал я, защелкивая все электронные замки, которыми только располагала входная дверь. – И как только до этого не смогли додуматься вы сами, господин полковник? – вернувшись в зал, спросил я.