Текст книги "Гончаров и кровавая драма"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– А что с ним будет? – по старинке обсосав соску и заткнув ею рот младенца, беспечно спросила она. – Как был падалью, так ею и остался. А вы не из милиции?

– В некотором роде да, а почему такое суждение?

– Да потому. Пересядьте на другую скамейку, а то от вас, как и от Климова, за версту тревогой пахнет.

– Такая уж у нас работа, мадам. – Возвращаясь на место, я протянул ей какую-то сосачую детскую сладость. – Извольте испробовать – и на вкус приятно, и климатический баланс желудка укрепляет и обнадеживает.

– Если вы от меня сейчас же не отстанете, то я крикну своего мужа. Вот тогда баланс у вас будет полный.

– Чита, не трепещи перьями, – довольно грубо отреагировал я. – Мне прекрасно известно, что ваш муж сейчас внимательно смотрит на нас из неплотно прикрытого окна второго этажа. Будем дурачиться дальше?

– Не будем, – сразу и тихо ответила она. – Я его сейчас позову. Только... Только не бейте его.

– Разумеется, с какой стати я должен его бить? Он это заслужил?

– Катя, все в порядке, – деловито блестя кожей упитанного лица, успокоил появившийся в открытом окошке Климов. – Мы сами во всем разберемся. Ты собралась к матери, вот и езжай себе на здоровье. Чего вы хотите, господин хороший? Кто вам нужен?

Этот вопрос он поставил конкретно, а потому так же конкретно я ответил:

– Андрюша Климов.

– Так за чем же дело стало? Поднимайтесь в квартиру, тут и перекалякаем.

– Мир этому дому, – поздоровался я, проходя в просторную переднюю большой трехкомнатной квартиры.

– Благодарим за пожелания, – ответил мне здоровый, пузатый мужичище, по домашнему одетый в майку и полосатые штаны. – Осмелюсь спросить, кого в такую рань принесла ко мне нечистая сила?

– Гончаров я, Константин Иванович, – подавая руку, представился я. – А пришел я к вам касательно одного нашего общего знакомого – Анатолия Ивановича Чернореченского. Не сомневаюсь, что это имя вам знакомо давно.

– Парень, ты в бурелом лезешь, а там тропа кончается, – усмехнувшись, предупредил он меня. – Сплошные болота и вязкий песок. Не стоит нам тревожить прах мертвеца.

– А может, все-таки попробуем?

– Не стоит, – угрожающе повторил он. – Что было, то давно быльем поросло, а про последние его шалости я не знаю, да и знать не хочу. Я правильно говорю, пацаны? – спросил он у невидимых доселе "пацанов".

– Истину говоришь, Андрей Васильевич, – дебильно загоготали два "пацана", неизвестно каким образом оказавшиеся у меня за спиной.

– Вот видишь, Константин Иванович, мои "сынки" того же мнения. А что, собственно говоря, тебя интересует?

– Например, склад неприкосновенного запаса, где вы некогда трудились инженером по технике безопасности и который вы вместе с Чернореченским сумели так артистично вскрыть и безбедно доить почти два года.

– Смешной вы человек, – хихикнул Климов. – Честное слово, мне смешно на вас дышать. И кто только такую глупость мог вам рассказать?

– Петр Волков, которому просто чудом удалось выбраться из камеры, где вы его в спешке замуровали.

– Ты меня на арапа-то не бери, – побелел Климов. – Козел ты винторогий, мы пуганые.

– А я не пугать тебя пришел. Кроме Волкова, у меня есть показания еще нескольких свидетелей ваших художеств.

– А ты сам-то кто такой? – прищурив глаз, испытующе посмотрел на меня Климов. – И что конкретно тебе от меня надо?

– Я дальний родственник Чернореченского, и мне хотелось бы знать, за что вы его убили. Причем не его одного, а с малолетними детьми.

– Вон оно что, – набычился угрожающе Климов. – Ребятишки, надоел он мне всерьез. Вырубайте, а ночью свезем в лес, там и поговорим душевно.

Сколько их там оказалось, не знает сам черт, но каждый, похоже, старался меня убить. С удивительным постоянством какая-то палка опускалась мне на шею и основание черепа, а мажорные их возгласы предвещали мне скорый конец.

Потом прозвучало несколько тихих хлопков и вполне земной голос Милки осведомился: не убили ли меня совсем?

– Убили, – на всякий случай диагностировал я свое состояние. – А тебя какой черт сюда принес? Какого рожна ты здесь делаешь?

– Не люблю оставаться дома одна. Тебя этот товарищ интересовал? простодушно наступив на климовскую промежность, учтиво спросила она.

– Да, но остальных нужно тоже связать, чистые палачи. Наручники в машине.

– Обязательно свяжем, – отозвалась Милка. – Только дай ключи от машины, я ее поближе подгоню. Держи электрошок и благодари Бога за то, что у твоей жены развито шестое чувство.

– Тебе, парень, чего надо? – проследив, когда Милка уйдет, заныл Климов. – Учти, если ты мент, то тебе хана, но если работаешь у кого-то в бригаде, тогда поговорим. Ослабь цепи.

– Цепи тебе Сатана ослабит, а я говорю по-русски понятно и внятно. Твоих "пацанов" мы сейчас отвезем куда следует, а тебя оставим с одной только целью – послушать твою правдивую исповедь.

– Чего вы над нами издеваетесь? – пискнул один из "сынков".

– Скоро узнаешь, – многозначительно ответил я.

– Ты прости нас, паря, просто мы немного погорячились.

– Это ты правильно заметил – погорячились, – привязав его к батарее, одобрил я и потащил полудохлого Климова на выход.

– Ну и куда ты его? – видя мое намерение, с неудовольствием спросила Милка. – От твоих подопечных вся машина провоняла.

– Ласточка, это только потому, что ты всегда лезешь за руль, – ласково ответил я и пнул оскалившегося было Климова. – Везем к тестю. Надеюсь, сегодня его смена?

– Какая смена?

– Смена у печи крематория, – лаконично ответил я.

– Да, он сегодня дежурит, – мрачно ответила Милка, переключая передачу. – Его туда же, что ли?

– А куда по-твоему? – грустно отозвался я. – Такое дерьмо только в печи и сжигаем.

– Меня не надо в печь, – понимая, что его просто запугивают, отозвался наш пленник. – Я стою больше, чем кусок оплавленного дерьма.

Совершенно напрасно провозившись с Климовым до обеда, мы пришли к выводу, что к смерти Чернореченского он не имеет никакого отношения. Их пути разошлись сразу же после операции "консервы". А кроме того, в ночь смерти Чернореченского его вообще не было в городе, поскольку от заката и до рассвета он пребывал в загородном казино "ZERO", в чем мы убедились, опросив его персонал.

– Ну что же, подведем итоги? – на прощание пригрозив Климову, предложил полковник. – Что мы имеем с гуся и куда подевался его пух?

– Вот-вот, вам и начинать. Что вам сообщили криминалисты?

– Очень многое, и наверное, можно было бы поставить на всем этом точку, если бы не одно обстоятельство. Отпечатки на наборной рукоятке самодельного ножа, которым была убита семья Чернореченского, соответствуют отпечаткам пальцев, обнаруженных на опасной бритве, которой в последнее время пользовался Бодулин.

– Ну так какого же черта мы сидим и переливаем из пустого в порожнее? Все предельно просто и ясно. Пускай теперь господа из милиции отправляют своих оперов в Харьков и при содействии украинских друзей ищут его там.

– Не волнуйся, Костя, не считай нашу милицию глупее нас. Оперативники вылетели еще вчера, и сегодня от них уже должны быть какие-то сведения. Но, видишь ли, есть нестыковки. Во-первых – если не считать ножа и бритвы, – во всей квартире Чернореченского не найдено ни единого отпечатка его пальцев, их нет даже на рюмках, и это заставляет серьезно задуматься, а во-вторых, что самое занимательное, на разобранном диване спал не Николай.

– То есть как это не он? Не может такого быть.

– Костя, это не мои домыслы, это заключение экспертизы. Скажу больше, как они мне заявили, скорее всего, на диване спала женщина, со светлыми крашеными волосами длиною сантиметров в тридцать.

– Такая прическа у Тамары Дмитриевны, – тут же вспомнил я.

– Они об этом прекрасно осведомлены и потому взялись за нее всерьез. На сегодняшний день я склонен принять эту версию как основную.

– Тогда я ничего не понимаю. За каким чертом ей понадобилось обращаться к нам за помощью? Или очень умная?

– Наверное, – вздохнул полковник. – Умная, но не до такой же степени. Скрыть от нас связь с Чернореченским, указать место, где хранились деньги, их точную сумму, и при этом утаить факт своей ночевки в доме сестры. Не много ли?

– Много, – согласился я. – Если она там ночевала, то наверняка видела убийцу, но нам об этом не сказала ни слова. Ничего не понимаю. Идентичность ее волос сомнений не вызывает?

– Конечно же нет, хотя для детального химико-биологического анализа им еще потребуется какое-то время. И тут мы им ничем помочь не можем. Наша задача состоит в другом. Версию "консервы" будем считать отработанной, а значит, и круг подозреваемых у нас значительно сузился. Кто у нас остался?

– Все тот же "висячий" Будулай, Тамара Дмитриевна и Андрей с матерью. Это те люди, которые хоть как-то просматриваются. Но ведь не стоит сбрасывать со счетов полсотни обманутых рабочих.

– Их мы пока отодвинем в сторону, а займемся явным и осязаемым. Так что, Константин, пока на дворе еще стоит день, тебе надобно нанести парочку визитов. Но только поаккуратней, не позволяй бить себя по голове колотушками.

* * *

Строительный батальон, где имел честь нести службу Андрей Анатольевич Чернореченский, расположился за городом, километрах в четырех от завода. Дежурные на КПП, лениво переругиваясь, ковырялись в носу и к моему приходу отнеслись безо всякого восторга. Сержант перестал отгрызать ноготь, рядовой давить прыщик, и только прапорщик проявил некоторое подобие заинтересованности.

– Вам кого? – чуть привстав, спросил он.

– Мне самого главного, – критически осмотрев грязноватую комнату, ответил я, – младшего сержанта Чернореченского Андрея Анатольевича. Знаете такого?

– Косоглазого Андрея? – уточнил сержант. – А кто ж его не знает. Только его нет. Их взвод на объекте до самого вечера пробудет.

– Очень хорошо, – согласился я. – А где их объект? Или это военная тайна?

– Да какая там тайна, – хмыкнул прапорщик. – Котлован они под какой-то склад копают. Вы их проехали и не заметили. Это километра два отсюда, возле заводского забора. Увидите. У них там два трактора должны работать.

Откланявшись и пожелав доблестным строителям легкой службы, я направился в указанном направлении и вскоре по левую руку разглядел довольно глубокий котлован, на дне которого частью копошились, а частью валяли дурака грязно-зеленые солдатские бушлаты. Оставив машину на обочине, я хотел молодцевато и артистично спрыгнуть вниз, но тому помешала желто-жидкая глина. Отчаянно ругаясь, я как на санках на собственной заднице лихо соскользнул на дно приветливо встретившей меня лужи. Под радостный гогот тридцати солдатских глоток я кое-как, на четвереньках, а то и ползком с трудом выбрался из зловонной западни, сверху покрытой то ли мазутом, то ли вонючей соляркой.

– Кто здесь старший?! – стараясь с самого начала все расставить по своим местам, грозно спросил я. – Кто командир?

– Ну, допустим, я, – смеясь одними глазами, ответил чернявый, ладно скроенный прапорщик. – У вас какие-то проблемы?

– Проблемы?! – злобно перепросил я. – И ты еще спрашиваешь? Почему до сих пор не налажен нормальный спуск в котлован?

– Он налажен, только с другой стороны. Вы бы сначала спросили, а уж потом...

– Что мне делать потом, я и так знаю. Как фамилия?

– Кутепов, – нисколько не испугавшись, ответил он. – Вы снимите куртку, она у вас на таком ветру моментально высохнет, а потом глина с нее сама отвалится.

– Умный ты больно, генерал Кутепов, – следуя его совету, проворчал я. Тебе бы армией командовать, а ты с выгребной ямой справиться не можешь.

– Виноват, исправлюсь, но может быть, вы мне представитесь?

– Представлюсь, когда сочту нужным, а вообще-то меня зовут Константином Ивановичем, – ответил я и, подойдя ближе, тихо, заговорщицки спросил: Послушай, прапорщик Кутепов, Андрей Чернореченский здесь работает?

– Здесь, – так же тихо ответил он. – Сейчас спиной к нам сидит, а что?

– Ничего, все в порядке, – впервые улыбнулся я. – Пойдем посидим у меня в машине, потолкуем, может, чего-нибудь и придумаем.

– Это можно, – кивнул потенциальный генерал. – Вы поднимайтесь, а я следом, токо десятников предупрежу. Так какое у вас дело? – забираясь в машину почти следом за мной, серьезно спросил он.

– Ну, прежде всего за знакомство, – протягивая ему фляжку и конфету, ответил я. – Под музыку-то и танцевать легче.

– Это точно, – сделав добрый, не по росту глоток поддакнул он. – Я вас слушаю.

– Меня вот что интересует, прапорщик: где работала ваша команда во вторник?

– Здесь и работала, – удивился он. – Мы уже больше месяца на этом объекте.

– Вы вышли в полном составе?

– Абсолютно, – еще не понимая, куда я клоню, ответил Кутепов.

– В котором часу в этот день Чернореченский явился на объект?

– Со всеми вместе.

– То есть он пришел со всеми вместе из казармы? – уточнил я вопрос.

– Именно так, – понимающе ответил Кутепов. – Но неужели вы подозреваете его в...

– Работа у нас такая, – строго ответил я. – Скажи-ка, он точно ночевал в казарме?

– Тут я вам ничего вразумительного ответить не могу. Сами знаете, какая дисциплина в стройбатах. Иногда по ночам до пяти пустых кроватей. Нужно об этом как-то похитрее спросить дневального.

– А это очень сложно?

– Да нет, если вы согласны меня подождать, то думаю, что минут через двадцать смогу вам ответить.

Отсутствовал он больше получаса, а вернувшись, молча отхлебнул из фляжки, закусил конфетой и глянул на меня с удивлением:

– Вы четко его просекли. В ночь с понедельника на вторник младший сержант Чернореченский в казарме отсутствовал. Находился в самовольной отлучке. Явился перед самым подъемом.

– Понятно, а когда он ушел в самоволку?

– Как всегда, сразу же после отбоя, а может, и раньше.

– И частенько он выделывает подобное?

– Не чаще, чем остальные. Тем более, что парней, живущих в нашем городе, мы отпускаем на ночь почти каждую неделю с субботы на воскресенье. Разумеется, если за прошедший период времени у них не было взысканий. Вам, очевидно, нужно с ним поговорить? Я все устрою.

– Ни в коем случае! – остановил я услужливого прапора. – А в эту субботу, то есть сегодня, ему тоже положена увольнительная?

– Конечно. Он немного недотепа, но работу выполняет старательно, а тем более у него такое горе. Смерть отца. Так что сегодня после работы с двадцати часов и завтра до обеда он будет находиться в увольнительном отпуске.

– Хорошо. А как вы думаете, куда он отправится? Домой к матери или к девушке?

– Наверное, к матери. Какая уж теперь девушка?

– А она у него есть?

– Чего не знаю, того сказать не могу. А как не быть? Парню уже двадцать лет.

– Большое спасибо, друг, за информацию. Хотелось бы вас попросить...

– Я вас понял. Можете не волноваться – разговор между нами.

* * *

Несмотря на то что время было раннее и до прихода сына оставалось не меньше четырех часов, Галина Георгиевна Чернореченская пребывала в хлопотах. Нахлобучив поварской колпак и такой же белоснежный халат, она сосредоточенно и усердно хлопотала по хозяйству. В ожидании любимого дитяти она с восторженным самозабвением выкладывала на противень какие-то замысловатые кренделя и лепешки, которые в итоге должны были превратиться в грандиозный торт или какую-то подобную хреновину. Мой неожиданный приход ее не обрадовал, наоборот, судя по недовольно дернувшемуся носику, огорчил. Однако, соблюдая элементарные правила вежливости, она пригласила меня в комнату, где я впервые мог ее как следует рассмотреть.

Для своих сорока лет выглядела она прекрасно. Наверное, этому способствовал ее маленький рост и хрупкая подвижная фигурка. Чувственный, чуть приоткрытый рот и вопрошающие глаза говорили о том, что Галина Георгиевна знает в этой жизни много того, чего не знаем мы, и даже не прочь, пожалуй, поделиться некоторыми своими секретами. Почему-то мне захотелось ее потрогать где-нибудь в области живота или задницы.

– Слушаю вас, – устав от моего нескромного взгляда, поторопила она. – И не скажете ли, любезный, кто вы такой и что вам нужно?

– Зовите меня просто Костей, – великодушно разрешил я. – А пришел я к вам, дабы выразить свои соболезнования по поводу трагической гибели вашего бывшего мужа Анатолия Ивановича Чернореченского.

– Да какое там к черту соболезнование! – вздрогнув, возмутилась она. Скотина, бросил меня с десятилетним пацаном. Старая я для него, видите ли, стала! Качеством повыше захотелось! А каково было мне? С мальчишкой, который растет как на дрожжах и ест в три раза больше меня. Про это он не подумал.

– Ну почему же? – на всякий случай вступился я за покойника. Наверное, он помогал вам материально.

– Он помогал? – до глубины души возмутилась женщина. – Он только "завтраками" кормил и даже нашу трехкомнатную, торопясь, умудрился разменять на две однокомнатные. Чтобы на первое время было куда привести молодую жену. Мы с Андрюшкой чуть ноги не протянули. До того доходило, что в доме не было даже хлеба. Это я вам говорю в прямом смысле слова. Несколько раз я ходила к нему на работу, обращалась в суд, пытаясь вытрясти из него хотя бы ничтожные алименты. И что вы думаете? Какой он финт сделал? Завел на имя Андрея книжку с условием, что вклад мой сын может снять только по достижении восемнадцати лет. Да и денег-то там, стыдно сказать, кот наплакал. Только и хватит, чтобы дать Андрюшке высшее образование, которого я, благодаря все тому же Чернореченскому, не имею.

– Что так?

– Все очень просто. Мы познакомились с ним на втором курсе экономического факультета, когда мне было девятнадцать лет. Начали встречаться, и вскоре я забеременела. Кто мог подумать, что все случится так быстро и сумбурно. В общем, едва мы закончили второй курс, как я родила Андрея. Некоторое время, наверное больше полугода, мне помогала ныне покойная мама. Но я-то знала, что, отдавая нам последние крохи, сама она живет впроголодь. Да и нам тех несчастных денег хватало только на детское питание, ясли да распашонки. Промучившись так какое-то время, я на все плюнула и, не закончив даже половины третьего курса, ушла из института.

Пошла работать учетчицей в какое-то СМУ. Заметьте, пошла на стройку, а не в какую-нибудь контору, где тепло, светло и сухо. Почему я это сделала? Да только потому, что Анатолий, все рационально взвесив и просчитав, сказал, что заработок там в два раза выше, чем в какой-нибудь бухгалтерии.

Согласившись с его доводами, я четыре года вламывала на стройках в пыли и грязи. Мерзла в прокуренных вагончиках, заботливо окруженная хамством мужиков и бабским откровенным матом. А после всего этого, едва дождавшись конца смены, я сломя голову бежала за Андрюшкой, сначала в ясли, а потом и в садик.

– Ничего, – утешал меня Чернореченский. – Погоди, Галка, потерпи, совсем немного осталось. Вот закончу институт, найду хорошую работу, ты восстановишься в институте, и заживем мы с тобой радостно и счастливо всем людям на зависть.

И я ждала. Он закончил институт, но никакой сказки у нас опять не получилось. Его оклад был меньше моего в два раза.

– Перебьемся, Галка, – гладя меня по голове, вновь утешал он. – Потерпи еще чуть-чуть. Найду хорошую работу, и все проблемы отпадут сами собой.

И я ждала. Ждала еще три года, надеясь, что и впрямь все образумится.

Но однажды, через свою знакомую, я узнала, что Анатолий уже больше года как перешел на другую работу, где получает совершенно бешеные деньги. И это было для меня настоящим ударом. Перестройка с приватизацией шла полным ходом, жрать дома было нечего, а он, как и прежде, приносил мне копейки, якобы с прежней скромной зарплаты. Андрей ходил в первый класс, и я билась из последних сил, чтобы мой ребенок в школе выглядел не хуже других.

Об институте я уже не мечтала. К тому времени я научилась выкладывать плитку, клеить обои и потому почти каждый вечер подрабатывала. Домой приходила к полуночи, едва доползала до кровати и забывалась до следующего утра. Можете себе представить мое состояние, когда я узнала, что за один день Чернореченский получает столько, сколько я за месяц своего каторжного труда. Это была настоящая бомба. В тот же вечер я устроила ему феноменальный скандал с истерикой, упреками и прочими женскими украшениями. И что вы думаете? Это его проняло? Нет, нет и еще раз нет. Он только брезгливо усмехнулся и пообещал впредь вносить в домашнюю казну в два раза больше. А если я с таким решением не согласна, то он с удовольствием оформит развод, и тогда я не увижу даже тех денег, что он приносит сейчас.

Что мне оставалось делать? Лучше синица в руке, чем журавль в небе. Я согласилась, и так началась наша новая жизнь, которая продолжалась еще три года. Мы полностью отдалились друг от друга. В дверь своей комнаты он врезал замок, сделал там евроремонт, купил новую мебель, холодильник и телевизор. То есть подчеркнуто отошел от наших семейных дел и проблем. Виделись мы только на кухне, куда он приходил за завтраком, обедом и ужином, которые я продолжала ему готовить. Утром, перед уходом на работу, я мыла посуду, которую он ночью, с завидным педантизмом, не забывал сваливать в раковину. Так же неожиданно по утрам я находила в грязном белье его рубашки и майки. Я молча их стирала, гладила и вывешивала на ручку его двери.

Так мы прожили еще года два, и я уже начала к этому привыкать. Поздними вечерами он частенько приводил в квартиру женщин и запирался с ними до утра. Сначала это меня бесило, а потом... Дурной пример заразителен. Вскоре то же самое начала проделывать и я. Нашла себе вполне приличного мужика, так что в конце концов такая независимая жизнь мне начала нравиться, пока новое потрясение едва не свалило меня с ног.

Однажды воскресным утром ко мне в дверь постучал Анатолий, чего он себе не позволял уже давно. Удивленная таким неожиданным визитом, я попросила его зайти.

– Галина, – садясь в кресло у моего изголовья, торжественно начал он, Андрей уже заканчивает четвертый класс, и ты не хуже меня понимаешь, что такое двойственное семейное положение больше продолжаться не может.

– Понимаю, – начиная догадываться, куда он клонит, ответила я. – И что ты предлагаешь?

– Нам с тобой нужно развестись, – сурово и бесстрастно, как Каренин, выдал он.

– Но, кажется, мы и так с тобой по факту разведены, – усмехнулась я. Чего же еще?

– Нет, ты не понимаешь или не хочешь меня понять.

– Тогда объясни внятней.

– Я нашел себе достойную женщину, – привстав с кресла, важно заявил он.

– А я, значит, была для тебя женщиной недостойной? – не выдержав, сорвалась я на визг. – Тогда почему же ты позволил этой недостойной женщине дать тебе высшее образование? Почему позволял кормить и одевать тебя, нищего папашу-студента?! Наконец, почему ты все это время жил в квартире непотребной бабы?! Нет, Чернореченский, ты феноменальный подлец и мерзавец.

– Галина, – поморщился он, – неужели нельзя без этих твоих одиозных инсинуаций и истерик? Мы ведь взрослые люди. Давай поговорим спокойно.

– Давай, – тихо зашипела я. – Развод я тебе дам хоть завтра, так что можешь прямо сегодня забирать барахло вместе со своей достойной проституткой и убираться отсюда к чертовой матери. Пошел вон.

– А вот тут ты, Галочка, не совсем права, поверь. – Подленько усмехнувшись, он прошелся по комнате. – Тут ты, Галочка, глубоко заблуждаешься. Но это ничего, это по незнанию, и я постараюсь тебе доходчиво все объяснить.

– Убирайся вон, – еще больше вспылила я. – Мне не нужны твои объяснения.

– Ошибаешься, еще как нужны. Я не хочу видеть свою бывшую супругу, стоящую перед судом полной идиоткой. Так что послушай. Поскольку мы с тобой являемся мужем и женой, то все нажитое нами имущество подлежит дележу.

– Да забирай ты свое барахло и поскорее уматывай, – едва себя сдерживая, чтобы не вцепиться ему в рожу, завизжала я.

– А кроме того, – не обращая на меня никакого внимания, продолжал он, я вписан в ордер этой приватизированной квартиры. Значит, и она подлежит дележу.

– Как?! Да как же ты смеешь?! – задохнулась я от такой наглости. Квартира моя, она мне досталась от деда, и ты не имеешь на нее никакого права.

– Не имел бы, если бы ты меня не вписала в ордер своей собственной рукой, – откровенно расхохотался он. – Думать надо было, дура, а теперь все, поезд ушел, и ты, зажав между ног фигу, осталась на перроне.

Вот таким образом мы с Андрюшкой и оказались в этой однокомнатной хрущобке, которую и квартирой-то не назовешь.

– Но почему же так получилось, ведь вас было трое, и Чернореченскому полагалась только третья часть жилплощади.

– И я так думала, но обмен без приплаты трехкомнатной квартиры на двухкомнатную и однокомнатную почти невозможен. Естественно, на одну комнату я не соглашалась, и здесь он подложил очередную подлость. Уговорив поменяться на две однокомнатные квартиры, он пообещал мне через месяц выплатить сумму, которой бы хватило на приобретение второй комнаты. Естественно, я ему не поверила, и тогда он выдал мне гарантийную расписку, которой, как оказалось позже, можно было подтереть задницу. А теперь скажите, какие могут быть соболезнования?

– Да, что и говорить, личность господина Чернореченского симпатий не вызывает, – удрученно согласился я. – А какие отношения у него сложились с Андреем?

– Да никаких. Андрей иногда заходил к нему на работу, где папаша от щедрот души выдавал ему на мороженое, а позже на сигареты. Впрочем, довольно скоро сын все прекрасно понял, и эти свидания прекратились сами собой.

– А вы? Приходилось ли вам в дальнейшем встречаться с бывшим мужем?

– Приходилось, – вздохнув, тускло ответила женщина. – Голод не тетка. Года три тому назад у Андрея резко начало портиться зрение. Нужна была операция. Нет, я не говорю о заграничных врачах. Операция в Москве, сделанная вовремя, стоила относительно недорого, что-то наскребла я, примерно столько же собрали мои знакомые. Не хватало девяти тысяч и еще немного на дорогу. Скрепя сердце я пошла к нему домой и во имя нашего сына попросила эту сумму взаймы. Удивительно, но я их получила и даже без заема, а просто так. Сама не пойму, что на него нашло. Кивнув, он без слов отсчитал деньги и протянул мне.

– Откуда он их достал? – как бы между прочим спросил я.

– Так это... Откуда ж мне знать? – немного оторопела женщина. Наверное, из бумажника, а может, и еще откуда... Не знаю, я в передней стояла.

– Неужели он вас не пригласил в квартиру?

– Не помню, может быть, и приглашал, но зачем мне все это... Смотреть, как он барствует, в то время как мы по копеечке собираем на операцию. Нет, в квартиру я не проходила. Возле двери стояла, между коридорчиками.

– Деньги он выдал вам рублями или долларами?

– Какие там доллары, я их пару раз только и видела. А почему вы про это спрашиваете?

– Да так, к слову пришлось. Скажите, а каким образом Андрею удалось устроиться служить недалеко от дома? Это, насколько я знаю, весьма проблематично.

– Вы правы, было трудно. Не один раз пришлось мне ходить в военкомат, умолять военкома об этом одолжении. Но в конце концов он вошел в мое положение одинокой матери и, принимая во внимание слабое зрение Андрея, оставил его здесь.

– Вам крупно повезло, обычно такая услуга стоит дороговато.

– А вот мне обошлась почти бесплатно, – в первый раз рассмеялась женщина, демонстрируя ряд ровных жемчужных зубов родительского производства. – Я провела с ним вечер в ресторане, а дома подарила часы. Вот и все.

– Часы часам рознь, – заметил я. – Какие именно часы вы ему подарили?

– Не знаю. Мне дал их Чернореченский и сказал, что военком при виде их описается от счастья. Примерно так оно и было.

– Выходит, вы все-таки периодически встречались?

– Не скажу, чтобы периодически. Это случилось год назад, когда Андрея забирали в армию. Кто виноват? По телевизору почти каждый день показывают трупы наших парней, убитых в Чечне... Сама не своя от страха, я прибежала к нему домой и показала повестку. Он дал мне немного денег и сказал, чтобы я просто подружилась с военкомом. А через неделю позвонил и велел прийти к нему домой. Дома он дал мне еще две тысячи на ресторан и эти самые часы в металлическом футляре. Я все сделала так, как он велел, и в результате Андрей служит у меня под боком.

– И вы до сих пор встречаетесь с вашим военкомом?

– Нет, еще пару раз сходили в ресторан, и на этом все закончилось.

– Галина Георгиевна, как часто вашего сына отпускают домой ночевать?

– Почти каждую неделю. Тут мне жаловаться не приходится. Он приходит в субботу вечером, а уходит в воскресенье к обеду.

– А в обычные дни он когда-нибудь оставался ночевать?

– Вы имеете в виду самовольные отлучки? – лукаво улыбнулась она. – Не без этого. Да вам ли об этом спрашивать, наверное, сами служили и знаете, что это такое. Однако я с вами заболталась, уже пять часов, и мне пора на кухню. Скоро появится Андрюшка.

– Вас понял и уже ухожу, – проходя следом за ней на кухню, пообещал я, – но позвольте задать вам еще пару вопросов.

– Задавайте, только не понимаю, зачем вам все это? – погружая в муку изящные руки, улыбнулась она. – Я вас слушаю, спрашивайте.

– У Андрея есть девушка?

– Есть, конечно же есть, – счастливо засмеялась она. – И не девушка, а прелесть. Такие очаровашки могут присниться только во сне. Мара, Марочка, сладкая чарочка.

– И в каком месте он эту сладкую чарочку выпивает? – грубовато спросил я. – Не на уличной же скамье? Или она обеспечена собственным жильем?

– А вам-то какое дело? – осерчала потенциальная свекровь. – И вообще я не понимаю, какого черта вам от меня надо.

– Мне нужно знать, где в ночь с понедельника на вторник, когда были убиты Чернореченские, ночевал ваш сын, – жестко, глядя ей в глаза отчеканил я.

– Где ночевал?! – с остервенением раскатывая тесто, хихикнула она. – А где ночуют солдаты? Конечно же в казарме.

– Я только что оттуда, и мне доподлинно известно, что в ту ночь в казарме его не было. – Мягко приподняв подбородок, я заглянул в ее удивленные и немного гневные глаза. – Где в это время он изволил болтаться?

– Какой вы все-таки недогадливый. – Стряхнув мою руку, она глубоко вздохнула: – Ну неужели же вам непонятно? Дома он был. Теперь вы удовлетворены?

– Не совсем. Кто может это подтвердить?

– Я, кто же еще. Надеюсь, этого достаточно?

– Нет, недостаточно. Его пребывание здесь может засвидетельствовать его дама?

– Нет, они встречаются только по субботам, да и вообще, извините, я бы не хотела втягивать девочку в эти дела.

– А, видимо, придется, – проворчал я и раскланялся с хозяйкой.

С первого же таксофона я позвонил полковнику и, не вдаваясь в подробности, буквально в двух словах изложил ситуацию и поставил ему довольно простую задачу. Выйдя из таксофонной будки, я печально посмотрел на окна Чернореченской и невольно замурлыкал о том, что напрасно старушка ждет сына домой...