Текст книги "Подростки"

Автор книги: Михаил Коршунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Училище – хлеб нелегкий, да еще в момент перестройки, да еще накануне выпускных экзаменов, когда ребята нервничают, учителя нервничают, с мастерами тут нелады. На базовых предприятиях готовят на ребят производственные характеристики, на педсоветах решается вопрос – кто еще не аттестован и почему. А какие правила экзаменов… Сочинение, например. Чтобы получить за сочинение три, надо сделать не больше четырех ошибок. Мыслимое ли дело! Пять ошибок – уже грозит двойка! Так что неизвестно, «юрский период» сейчас в училище или просто директору остается уповать на Юрьев день.

Евгений Константинович Воротников помогал завучу по общеобразовательным предметам Марине Осиповне Дугинцовой составлять расписание на второе полугодие для первого и второго курсов. Лист, разграфленный по количеству дней в неделе и по количеству групп и уроков, лежал на столе. Ольга Филипповна, преподаватель литературы, просила не ставить ее в пятницу и в субботу, потому что ездит экскурсоводом с туристским двухдневным поездом. Ребята поезд называют «турик», а туристов «туриками». Эру Васильевну нельзя занимать во вторник и в четверг: она работает над диссертацией. Директору неудобен понедельник, когда в Городском управлении проводятся методсоветы, на которых Юрий Матвеевич обязан присутствовать вместе со старшим мастером. Значит, в эти дни и старшего мастера нельзя класть в расписание. Рузанна Алексеевна, математичка, занята в среду в Институте усовершенствования… Марина Осиповна уже третий год завуч, а не может без Евгения Константиновича составить расписание. Старик говорит: наловчился – похоже на график движения поездов.

Он знал, как Марине Осиповне трудно: в ней до сих пор прочно удерживается лично ее средняя школа, откуда она пришла. Знал, как ей было неуютно, страшно в училище; навалились на нее как на завуча не только с общеобразовательными предметами, но и с техническими, о которых она прежде понятия не имела. Требовалось все это рассчитать, класть в расписание.

Когда Евгений Константинович рядом, Марине Осиповне уже не страшно, что в полугодие надо уложить на одного преподавателя 425 учебных часов. Что к спецпредметам прибавилась средняя школа в полном объеме. Раньше пробовали прибавлять вечернюю школу, «вечерку», но объем «вечерки» оказался недостаточным, и теперь прибавили школу в полном объеме. Получилось девять общеобразовательных и одиннадцать спецпредметов. В классных журналах перестало хватать страниц, и заказали новые журналы. Как ребятам справиться со всем этим? Сама Марина Осиповна, гуманитарник, сидит дома над книгами по устройству электровозов, основами электроматериаловедения… У нее разламывается голова, но она должна все это понять, разобраться.

В мини-НОТ, который появился в училище, было написано: «Не бойся эксперимента». И еще: «Имей чувство юмора и цени его в других».

Имей и цени.

А месяц назад из Госкомитета поступило новое директивное письмо: ко всем прочим предметам добавить право – семейное, уголовное, трудовое. Права молодых рационализаторов. Пятнадцать часов. И основы экономического производства. Тридцать часов. Как вставить в учебную сетку? Сколько будет уроков у ребят? Не восемь-девять, как было, а десять! И еще Госкомитет на будущий учебный год доводит физику до пяти часов в неделю и математику с элементами высшей математики тоже до пяти часов. За счет русского языка, говорят. Из восьмого класса средней школы должны приходить грамотные ребята.

Но это явное заблуждение. Часы на русский язык нельзя уменьшать. Марина Осиповна готова доказывать где угодно: на городских или республиканских педчтениях, в Госкомитете. Недаром в училище бытует шутка: «Какими языками владеешь?» – «Русским. Со словарем».

Ну, а как тут быть с расписанием? А Евгений Константинович спокойно вводил нулевой урок перед основными занятиями. Очень интересный, чтобы ребята обязательно пришли. Ставил в расписание эстетику. Предварительно договаривался с Эрой Васильевной. Эра Васильевна и ее предмет пользовались в училище большой любовью.

Небольшого роста, энергичная, волевая, с пышной прической, Эра Васильевна каждый раз в той эпохе, о которой говорила – греческая архаика, этруски, Фракия, Микены, Ассирия. К ней на занятия приходили даже мастера и свободные от уроков преподаватели, чтобы снять усталость, перевести дыхание.

Эра Васильевна. Как она легко и быстро прижилась в училище. И, казалось бы, с таким непривычным для технического училища предметом. Не хотели включать в постоянную программу. Думали – временно. Факультативно. Вроде кружка по искусству. Но Эра Васильевна победила, доказала свою правоту. Когда в группу ЭЛ-16 к Эре Васильевне явилась целая комиссия из управления, чтобы определить судьбу уроков по эстетике, кто-то из ребят крикнул: «Эстетика туфта!»

Эра Васильевна спокойно, среди полной тишины, сказала: «Тот, кто это выкрикнул, малоразвитый человек». В классе воцарилась полнейшая тишина и среди ребят и среди комиссии. Эра Васильевна подступила к ученику, встала перед ним вплотную; она сразу нашла его в группе. «Ты недавно достал из кармана чертилку и, когда трамвай отходил от остановки, тут, от нашего училища, ты приставил ее к трамваю. Трамвай поехал – ты не отпустил чертилку. Вы, ребята, имеете дело с металлом. Понимаете, что такое глубокая царапина через весь трамвай. Значит, ты не умеешь себя вести или ведешь себя, как малоразвитый человек, для которого нормы воспитания – туфта!» Парень сидел красный. «Ты заметил меня и сбежал. Было такое? Или, по-твоему, и это туфта? Не собиралась здесь говорить об этом, но ты меня вынудил. Отвечай! Боишься? Молчишь?» Парень вскочил. Казалось, он с кулаками ринется на Эру Васильевну. Но вскочил и командир группы. А это – Тося Вандышев.

Нина Михайловна Турчинова сидела в классе. Она закрыла руками глаза. Сидела неподвижно, не слышала звонка к началу занятий, а это значило, что в коридоре перед дверями класса выстроилась ЭЛ-16. Тося Вандышев ждал, когда выйдет из класса Нина Михайловна, чтобы доложить ей, что группа к занятиям готова.

Но двери класса оставались закрытыми. Нина Михайловна не выходила. Коридор второго этажа училища постепенно опустел. Другие группы – слесари по ремонту, моторвагонники, тепловозники – разошлись на занятия.

Группа стоит. Тося приоткрыл дверь, заглянул в класс.

Во всей фигуре Нины Михайловны, в том, как она сидела, не шевелясь, было что-то такое, что не позволяло Тосе окликнуть, побеспокоить ее. Тося не знал, как ему быть. Он чувствовал – с Ниной Михайловной происходит что-то необычное, устрашающе необъяснимое.

В коридоре появилась Марина Осиповна.

– Почему не на занятиях?

Тося неопределенно повел плечами.

– Где Нина Михайловна?

– Она в классе.

Марина Осиповна прошла в класс. Увидела Нину Михайловну, неподвижную, с опущенной головой.

– Что случилось? Вы нездоровы?

Нина Михайловна подняла голову, взглянула на Марину Осиповну:

– От меня ушел муж, – и заплакала.

Дверь быстро закрылась. Это, конечно, Тося.

– Я не могу вести занятия. – Нина Михайловна пыталась справиться с собой. Всегда безупречно подколотые волосы выбились из прически, прилипли к мокрым щекам. Замялся и топорщился воротничок кофточки. В одной руке она держала мокрый платок, в другой – коротенькую палочку цветного мела.

– Идемте, – ласково сказала Марина Осиповна.

Нина Михайловна встала. Положила на стол палочку мела. Тщательно вытерла ладонь платком. По привычке, а может быть, для того, чтобы перестать плакать.

– Не вижу и не понимаю, что должна писать на доске. – И она провела рукой по лицу, а потом закрыла ладонью рот, и это опять чтобы не плакать. Глаза большие, испуганные.

На доске была начата формула. Нина Михайловна обязана успокоиться, это она твердила себе все утро, с тех самых пор, как пришла сегодня в училище. Преподаватель не должен приносить с собой в класс личную жизнь, если даже в личной жизни случилась катастрофа. Нина Михайловна смутно помнила, как поднялась на второй этаж в комнату преподавателей, сняла пальто и убрала в шкаф, потом остановилась перед вывешенными под стеклом приказами и для чего-то долго и упорно читала приказ о сохранности кабельных линий, расположенных на территории училища, и что ответственным назначается электрик Лебедь Владимир Феоктистович. При этом не могла вспомнить, как выглядит электрик Лебедь. Забыла. Кажется, он на десять лет моложе механика, чей юбилей недавно отмечался. Но тут же забыла, как зовут механика.

Это ее совсем напугало. Она не понимала, что она теперь помнит, а что забыла. В комнате преподавателей Нина Михайловна была одна, мастера и преподаватели заняты в классах, третий урок. Ни от кого никаких вопросов и никому никаких ответов. Потом она оказалась у себя в классе и пыталась написать на доске формулу закона Фарадея и не написала, хотя формула простейшая. Села за стол и ничего больше не пыталась вспоминать или делать.

– Идемте ко мне. – Марина Осиповна обняла Нину Михайловну и повела к дверям.

Они вышли в коридор. Марина Осиповна сказала ребятам:

– На час группа свободна.

Тося сделал вид, что ничего не случилось. И ребята старались вести себя таким же образом, чтобы все было, как всегда. Промолчал даже Мысливец.

Марина Осиповна вошла в приемную директора, всунулась в двери его кабинета. Увидела людей, вспомнила – расширенное заседание местного комитета, персональное дело мастера Скудатина.

Она провела Нину Михайловну к себе, усадила. Позвала из приемной секретаря учебной части Валю.

– Сходи за медсестрой, пусть захватит аптечку.

Валя поняла – случилось что-то серьезное. И еще, что не надо подчеркивать это. Доложила Марине Осиповне о текущих делах:

– Звонили из отдела средней школы управления, спрашивают, готов список комиссии для выпускных экзаменов?

– Я им позвоню.

– Директор интересовался, как кормить ребят, когда будут писать сочинение.

– Принесем им что-нибудь поесть. Горячие сосиски, по стакану чаю с бутербродом. Через мастеров спросим – пусть скажут, чего они хотят.

– Шмелев говорит: «Дайте исключительно бутерброды с лезвием».

– Что за лезвия?

– А?

– Я спрашиваю, что за лезвия?

– Сыр. И еще говорит: «Семечек и по сигаре».

– Ну, хватит шуток, Валя.

– Это не я. Шмелев. Марина Осиповна, забыла, в управлении спрашивают: когда же вы пришлете материалы по проблемному обучению?

– Пришлю.

– А?

– Валя, да что с вами?

И тут же Марина Осиповна спохватилась: с Валей – ничего.

Нина Михайловна сидела безвольная, опустошенная. Нестихающие ребячьи шутки, порой грубоватые, на которые надо было немедленно находить ответы, теперь для нее никак не звучали. Она выбыла из атмосферы училища.

Семья казалась такой устойчивой. Муж любил дочь, а значит, он не мог не любить и Нину. Так ей всегда казалось. Пожалуй, до тех пор, пока не пошла работать в училище. Семен возмутился. Оставить «чистую» школу ради трудовых резервов, где он сам торчит с утра до ночи. Зачем? Он сыт депо. И вдруг жена пошла работать в ПТУ. Уступила чьим-то просьбам. Несерьезно. Бесперспективно. Он устал в депо от петеушников. Отсев, а не школьники. Балласт, от которого освобождаются в «чистых» школах. «Чистая» школа – это его словечко.

В тот же день они впервые серьезно поссорились. Произошел надлом в семье. Нина не посмела, побоялась в это поверить. Она горячилась, убеждала Семена – откуда у него взялось такое отношение к ее работе, к ребятам. Отсев! Как не стыдно ему. Он – человек с высшим образованием. Инженер! Старый мастер Савушкин сказал ей: из трудных, неблагополучных ребят получаются благополучные, только нужно уметь показать им, какая и в чем у них сила. И Нина Михайловна пришла из средней школы охотно, открыто. А Семен… Он теперь ушел от нее. Принципиально. Аля выскользнула из комнаты в тот самый момент, когда должен был уйти Семен. Нина Михайловна не сумела ее удержать, остановить.

Семен всегда презирал свою работу. Инженер по технике безопасности депо. В нем накапливалась нелюбовь к людям и даже к ней, Нине, в эти последние дни. Аля… Неужели ушла вместе с отцом? От меня ушел муж и ушла дочь. Причина? А я не понимаю причины. Нет причины. Нет! Абсурд! Нелепость! Вздор какой-то!

Недалеко за окном комнаты двигались маневровые тепловозы, формировали составы. Кричало радио – диспетчер, очевидно, требовал вагоны на сортировочную горку. Слышно было, как на больших оборотах работал дизель-толкач, заводящий электровоз в депо.

Пришла медсестра и дала Нине успокаивающее. Нина безропотно выпила. Медсестра сказала Марине Осиповне:

– Ефимочкина, кажется, не пропускают.

– Опять?

Медсестра кивнула.

– Я зайду к врачу, – сказала завуч.

Медсестра ушла.

Марина Осиповна оттягивала разговор с Ниной Михайловной. Мужа Нины Михайловны она знала, как и все в училище. Замкнутый, необщительный. Марина Осиповна невольно вспоминала себя, свое появление в училище. В школе – кстати, той самой, из которой пришла и Нина Михайловна, – оказалось четыре историка: Марина Осиповна с напарницей, потом молодая учительница, направленная по распоряжению гороно, а потом сменился директор, и новый тоже оказался историком. Следовало кому-нибудь уйти. Это сделала Марина Осиповна, хотя директор упрашивал ее остаться, не хотел отпускать опытного преподавателя, да и сама новенькая говорила, что уйти следует ей. «Куда вы денетесь в нашем районе?» – сказала Марина Осиповна. «В ремесленное училище», – сказала новенькая. «Не справитесь». Марина Осиповна знала, что говорила. И ушла сама. Это теперь так просто – ушла сама. А тогда… Было тоже не просто. Думала, переоценила свои силы, не для нее эта работа. Напрасно жизнь себе испортила. Тут наскоком ничего не решишь, не преодолеешь. Все гораздо серьезнее. Учащиеся, условия работы. Боялась взглянуть мужу в глаза, боялась его вопросов. Он ее ни в чем не упрекал, но Марина Осиповна понимала, упрекнуть есть за что: у нее не было теперь вообще свободного времени. Для кого-то существовали кино, театр, гости. Первые месяцы поговорить лишний раз по телефону и то было в тягость.

Нина Михайловна сидела, не поднимая головы. Только немного подколола волосы и расправила воротничок кофточки. Марина Осиповна смотрела на нее, а сама вспоминала, как впервые вошла в училище, в старое депо. Был звонок на перемену, и по коридору с криком ринулась темная масса. Ученики. Высыпали на двор, закуривают, а уж говорят… Стояла она в коридоре, ноги приросли, идти не могла. Что же это такое? Оказалась здесь по доброй воле. Зачем? В коридоре темно, пахнет дизельным топливом из цеха по соседству, из пропарочных камер, где находились в ремонте локомотивы. Шагает высокий щуплый паренек, останавливается перед ней и говорит: «Вы что, забалдели?» В комнате напротив грохнули электрогитары. Хотела ответить пареньку, но какое там – гремят гитары. Парень кинулся к дверям: «Эй вы, хиппешники! Именем революции, откройте!» Двери открыли, и парень исчез. И кто это был, что за ученик? Виталий Ефимочкин. Из-за него она теперь готова упрашивать врачей, умолять, чтобы его проверили еще и еще раз, не спешили браковать. Сесть на электровоз его мечта. А то, что Марина Осиповна тогда в коридоре «забалдела», Ефимочкин был прав.

Ребята в ПТУ действительно особенные, часто приходят из домов, где матери сами тянут семьи, где не хватает денег даже на то, чтобы выписать журнал или газету. Марина Осиповна помнит, как на одном из первых уроков, когда она сказала ученику, чтобы сделал вырезки из газеты по международным событиям, ученик ответил, что у них в доме нет газет, не получают. Марина Осиповна удивилась. Ученик ответил: «Нет денег». Она поняла тогда свою ошибку. Договорилась с замполитом Леонидом Павловичем Жихаревым, что на училище будут выписаны дополнительные комплекты газет, по которым ребята могли бы работать. Начала приносить из дома журналы и еженедельники. Это теперь в училище имеется кабинет истории и обществоведения. Для каждого ученика – индивидуальный учебный стол. На столе преподавателя пульт управления, нажимом кнопки приводится в движение политическая карта мира, магнитофоны, киноустановки. А тогда Марина Осиповна приходила домой, и ее одежда пахла гарью и соляркой. В классах было темно, сыро, а зимой холодно. Не хватало оборудования, денег, учебных аудиторий, мебели. Марина Осиповна была в отчаянии. На первых порах ей здорово помог Евгений Константинович. А она сама по-настоящему в чем-нибудь помогла Нине Михайловне? Хотя знала, по какой причине мог уйти от Нины Михайловны муж. И теперь вот ушел.

Появилась Валя. Пора на заседание месткома, к директору.

– Знаю, знаю. Иди, – кивнула головой Марина Осиповна.

Но как оставить Нину Михайловну? Скорее бы звонок с урока, и тогда училище наполнится веселыми голосами, шутками, выкриками, озабоченностью дежурных. А Семен этот дрянь. Действительно дрянь.

– Марина Осиповна, вы идите, – сказала Нина Михайловна. – Мне лучше. Спасибо. Я сама.

– Загляните к Эре Васильевне, а? – Да что такое, опять это дурацкое «а»? Совсем как у Вали.

Нина Михайловна чуть улыбнулась. Уголки ее губ раздвинулись в улыбке.

Нина Михайловна схватила трубку, набрала номер телефона школы, где недавно работала сама. Трубку сняла уборщица. Нина Михайловна с надеждой спросила:

– Моя дочь еще не пришла на занятия?

– Не пришла, – ответила уборщица. Потом подумала и добавила: – Игоря Вандышева тоже нет.

Нина Михайловна положила трубку. Игорь совсем не похож на Тосю. Первый и верный друг Али. И постоянный враг Семена. Семен его ненавидит. А кого он любит? Нина Михайловна вдруг как-то странно успокоилась. Потому что Игоря тоже не было на занятиях. «Братья Вандышевы, старший – такой спокойный, сильный, и младший – такой неспокойный, резкий, прозвище в школе Молекулярный Беспорядок, как вы мне сейчас нужны», – с нежностью подумала Нина Михайловна.

Потом встала и подошла к расписанию – нет ли сегодня на самом деле урока эстетики. Пускай что-нибудь о Фракии, о Микенах, о музее Прадо в Мадриде или о Ленинградском Эрмитаже.

Евгений Константинович Воротников проверял экспонаты в музее: как они разложены, не перепутаны ли подписи, даты, объяснения.

Училище уже затихло. Поздно. Ушли даже самые неуемные.

Евгению Константиновичу спешить некуда. Музей ему дорог не меньше, чем лаборатория электровозов. Если в лаборатории собрано все самое современное, нынешнее, чем Евгений Константинович занимается, то в музее – все прошлое Евгения Константиновича, прошлое железной дороги. И откуда что взялось! Ребята ходили и отыскивали старых железнодорожников – машинистов, кочегаров, проводников, сцепщиков, преподавателей школы. Собирали для музея документы, фотографии, предметы быта. Проникли в архив Министерства путей сообщения. Помог выпускник училища машинист Митя Грушков. Вон он, Митя, на фотографии среди выпускников своего года. Очень любил агитировать за железную дорогу. Приводил ребят из различных районов города. Мысливец напоминает Грушкова в юности, но отдаленно. Мысливцу не хватает Митиной увлеченности, горячности. А Тося Вандышев рожден для своего дела, в нем страсть, хотя внешне всегда сдержан, спокоен. И не очень стремится быть оратором. Тося замечательный командир группы и будет, без сомнения, замечательным руководителем на производстве. Его даже Никита Лиханов уважает. А ведь Никита – сущий бес. Хулиган.

Евгений Константинович включил тумблер на панели, и по рельсам двинулась модель паровоза ОВ. С керосиновыми лампами, кулисами, красными колесами впереди, «бегунками». Молодцы ребята, сделали. Чертежи, разметка, конечно, Феди Балина. Он рассчитает все что угодно и в любом масштабе…

В «овечке» было что-то от мальчишек. Что-то голенастое. В ее кулисах. Каждую машину, с которой мальчишки общаются, они невольно населяют собой, своим характером, своим отношением к ней. Машина становится их другом, товарищем.

«Овечка» двигается по рельсам и пыхтит. Посылает два длинных сигнала, когда начинает движение назад. Все, как в инструкции. Ну мудрецы!

Недалеко от паровоза висела фотография группы учащихся, среди них Юрий Матвеевич Рогов. Китель на нем каков! И фуражка! По тем временам писаной красоты. Сейчас в училище такой модник Дробиз.

Евгений Константинович брал в руки старые значки «Отличный путеец», удостоверения личности, эмблемы, пропуска в цех Московского электромеханического завода, на котором в сорок втором году учащиеся делали детали к реактивным снарядам для «катюш».

Паровоз ОВ продолжал потихоньку ходить взад и вперед, шипеть паром, двигать голенастыми кулисами, изредка моргать большими близорукими глазами.

Надо смотреть и смотреть, проверять. Сегодня остался и проверяет. Хотя знает, что остался он вовсе не для этого, а чтобы еще и еще раз побыть здесь пока что одному. Повспоминать. Вот он, первый выпуск электрификаторов из стен училища. Бравые ребята с прилизанными чубчиками и узенькими галстуками. А это что такое стоит? Металлический сундучок машиниста, рядом разложены инструменты из сундучка. Никита Лиханов! Неужели дал? Воротников ни с каким другим его не спутает. Должна быть глубокая царапина. Верно, вот царапина и цифра «132». Номер локомотива. И еще цифра – дата рождения у Никиты дочери. Верно. Имеется и эта цифра. Все верно.

Евгений Константинович подержал за железную ручку сундучок. От сундучка пахло паровозной топкой. Или выдумывает? Конечно, выдумывает. Ему даже кажется, что он чувствует огонь топки, слышит лязг лопаты, погружаемой в уголь, и сейчас уголь легко соскользнет с лопаты и полетит глубоко в топку, в огонь.

А кореш все-таки дал сундучок. Выпросили у него. Кто же, интересно? Тося Вандышев? Дробиз? Ефимочкин? Кто-то из них. Федя Балин к Лиханову даже не подойдет. Шмелев – тоже, после случая в цеху у выпрессовочного аппарата. Да многие ребята не подойдут. А может быть – сам Юрий Матвеевич?

Евгений Константинович отключил модель. Перестал шуметь пар, погасли керосиновые фонари. Погасло прошлое.

Поздно уже, пора домой.