Текст книги "Я НИКОГДА НЕ ДУМАЛ…"

Автор книги: Михаил Задорнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Михаил Задорнов
Я НИКОГДА НЕ ДУМАЛ…

Предисловие

Я никогда не думал…

Я родился в городе Юрмале, под Ригой. И до сорока лет не думал, что родился за границей.

Вообще в детстве я очень радовался, что появился на свет в послевоенное мирное время. И не думал, что когда-нибудь войну, которую мы знали только по художественным фильмам, будем смотреть по телевизору как некий сериал с продолжением. Я наивно полагал, что все эксперименты с человечеством закончились Второй мировой войной и что нам-то навсегда хватит Великой Отечественной!

Учась в школе, я был уверен, что живу в самой большой, спокойной, лучшей стране мира. Я никогда не думал, что в далеком будущем, за границей, на вопрос «Откуда вы?» – буду отвечать стесняясь: «Из России». Мол, извините, так получилось… И тут же буду добавлять: «Но я – не мафия».

Да, я никогда не думал, что в моей жизни будет так много того, о чем я никогда не думал. Например, в студенческой общаге, когда в честь победы наших футболистов, стоя под звуки нашего гимна, мы хлебали водку из майонезных банок, я не думал, что когда-нибудь у нас не будет ни сборной, ни гимна…

А когда в стройотряде мы, не зная, как подступиться к нашим девушкам, всю ночь с отмороженными ногами пели у костра «Милая моя, солнышко лесное…», мы не думали, что когда-нибудь можно будет без лишних хлопот заниматься любовью по Интернету, «посылать» друг друга по электронной почте, а Моцарта и Бетховена по нескольку раз в день слушать по телефону – в паузах, пока тебя соединяют с абонентом. Я думаю, сами Моцарт с Бетховеном не думали, что они идеально пишут для будущих телефонных аппаратов. А Чайковский не предполагал, что его «Лебединое озеро» так пригодится потомкам для замены телепрограмм во времена путчей и похорон.

Позже, работая в секретной лаборатории над созданием секретной форсунки для секретного двигателя секретнейшего космического корабля, из которого в Парке культуры недавно сделали ресторан «Буран», я даже не подозревал, что принимаю участие в создании самого секретного ресторана в мире.

Да еще я не думал, что лауреатом Нобелевской премии человек может стать не создавая, а разрушая. Для этого надо разрушить как минимум державу. И тогда есть все шансы получить Нобелевскую премию. Конечно, при жестком условии, что у тебя есть смокинг.

Помню, после работы, сидя в кинотеатре на каком-нибудь западном фильме, я возмущался тем, что наша цензура вырезает из их фильмов те самые места, из-за которых я пришел смотреть их фильм. А по вечерам мы пытались стрельнуть лишний билетик, чтобы попасть хоть в какой-нибудь театр. Пускай даже на откидное место, с которого видно сцену, только если встать на это откидное. Нас приводил в юношески-эротический трепет даже вид сорокалетней пионерки-травести, у которой галстук лежал на груди параллельно полу. Никто из нас не думал тогда, в нашем темном прошлом, что когда-нибудь, в нашем светлом будущем, согласно новым веяниям режиссуры Чайка будет наркоманкой, Отелло – «голубым», Дездемона – его мужиком, из трех сестер две – проститутками, одна представлять секс-меньшинство, а голый король Лир на нудистском пляже через слово станет вскрикивать: «Во, блин, буря разыгралась!»

Еще помню, как на Пасху мы ходили тайком наблюдать за крестным ходом. Я с завистью смотрел на тех, кому даже в то время было во что верить. И никак не думал, что когда-нибудь наши молодые священники станут говорить «о’кей», а за валюту освящать всё и вся согласно установленным ценам, как в меню: бампер у «Жигулей» – 20 долларов, капот у «Волги» – 40 долларов (он больше, на него требуется больший расход святой воды). «А у вас иномарка – с вас 1000 долларов». – «Почему так дорого?» – «Неправославная машина!»

Да, я никогда не думал, что мы проживем две совершенно разные жизни. И тем более не думал, что я, как сатирик, особенно подсоблю этому скоропостижному скачку из периода застоя в период отёка. Поэтому, когда я боролся, как мне казалось, своей беспощадной сатирой за демократию, я, ей-богу, не думал, что демократия в России – это строй, при котором все зависит от одного, главного демократа. Я радовался, как и многие в августе 91-го, грядущим переменам, не предполагая, что у нас не надо говорить «гоп», пока не увидал, во что впрыгнул.

Не думал, что воровство мы будем называть бизнесом, хамство – демократией, предательство – консенсусом, невыдачу денег – сиквестром, войну – зачисткой… А то, что не можем объяснить словами, – харизмой. Словом, которое очень напоминает харю после катаклизма.

Не думал, что самым страшным проклятьем в России будет фраза: «Чтоб твои дети стали шахтерами!» Что дети станут оставлять родителям записки: «Не волнуйтесь, в школе подложили бомбу, ушел смотреть». Не думал, что в московском метро человек с кольцом в ухе может вызвать подозрение у пассажиров: не граната ли у него в организме? И они будут зорко следить, чтобы никто случайно не дернул его за ухо, пока они не выйдут.

Не думал, что еще при нашей жизни молодое поколение, которое выберет пепси, «Макдоналдс» и заботу о тамагочи, будет путать Самсона с «Самсунгом», Рериха с Рюриком, Рембрандта с Риббентропом, а Сару Бернар с сенбернаром. Не думал, что на кассете с фильмом «Три поросенка» будет написано: «Детский боевик», а на ценнике романа «Анна Каренина» – «Эротический триллер». Не думал, что благодаря телепередачам некоторые слова в нашем языке настолько изменят свой первоначальный смысл, что сантехник будет стесняться, предлагая хозяйке поменять прокладки, ибо за такое предложение хозяин может устроить ему зачистку всей его харизмы.

В детстве я вскакивал ночью с постели, потому что мне снились Вселенная, бесконечность, время и другие неконкретные философские сны. Я никогда не думал, что в пятьдесят лет буду вскрикивать по ночам оттого, что благодаря нашей рекламе мне будут сниться конкретно мои зубы, которые днем еще ничего, а вот к вечеру их начинает разъедать кариес, а в особо критические дни они покрываются перхотью от тети Аси.

И, наконец, однажды я проснусь в холодном поту оттого, что мне приснится самая западающая в душу наша реклама: героиня моего сказочного детства Снегурочка, которая прыгает через костер, тает… и от нее остается одна прокладка «Allways», над которой горько плачут старик со старухой. Этот сон станет для меня особой страшилкой, потому что наше поколение напоминает мне что-то вроде прокладки между растаявшим прошлым и будущим из того же прошлогоднего снега.

Клип-пауза

* * *

КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК – КУЗНЕЧИК своего счастья!

* * *

Студент – человек, мечтающий изменить МИР.

Молодой специалист – человек, которого МИР уже изменил.

* * *

Жизнь бизнесмена КРАСИВАЯ, но КОРОТКАЯ!

* * *

Если мужчина говорит, что он ничего не понимает в женщинах, значит, он в них уже РАЗОБРАЛСЯ!

* * *

Если чужая женщина нравится мужчине больше, чем своя, – значит, он в обеих чего-то недоглядел!

ДЕВЯТЫЙ ВАГОН

Девятый вагон

Я должен был из Риги вечерним скорым поездом номер 15 выехать в Ленинград. Пришел на вокзал. У меня был билет во второй вагон. Подхожу к поезду – а первых трех вагонов в составе нет! Человек девяносто в растерянности ходят по перрону с чемоданами, сумками и билетами, выданными в первые три вагона. Многие уже по нескольку раз прошли вдоль всего состава, пересчитав его вагоны. Но тщетно! Первых трех вагонов нет ни в начале, ни в конце, ни в середине состава. Не могут найти и бригадира поезда. Никто из проводников не знает, где он.

Как человек, имеющий отношение к клубу «12 стульев» «Литературной газеты», я пошел к начальнику вокзала и гневно спросил:

– Где бригадир пятнадцатого поезда?

Он мне ответил:

– В первых трех вагонах.

Тогда мне этот ответ даже не показался смешным. Начался нешуточный скандал. Часть пассажиров кое– как расселили по остальным вагонам, другой части поменяли билеты на следующий поезд. С грехом пополам все добрались до Ленинграда.

Однако, когда я вернулся из Ленинграда в Москву, гнев мой не остыл, как часто бывает в таких случаях по прошествии времени, – и я написал фельетон в «Литературную газету». Через месяц из Риги поступил ответ с извинениями и перечнем фамилий людей, получивших выговоры за эту «накладку».

Но самое интересное, что из Киева пришло письмо от одного возмущенного читателя: «Это все ерунда по сравнению с тем, что произошло со мной и моей женой на железной дороге. Прошу срочно выслать корреспондента. Не пожалеете!»

Поскольку ничего конкретного он не написал, корреспондента высылать не стали. Подобных писем в редакцию ежедневно приходит множество. Но когда я по делам поехал в Киев, я все-таки захватил с собой это письмо и как-то вечером зашел к его автору. Чем, думаю, черт не шутит. Все-таки он написал: «Не пожалеете». И я не пожалел!

Если в Риге не было трех вагонов, то к составу в Киеве присоединили два девятых вагона! Пассажиры, у которых были билеты в девятый вагон, естественно, сели в первый из них. Потому что все нормальные люди с детства знают: девятый вагон идет сразу после восьмого. И никому в голову не может прийти, что после девятого вагона окажется снова девятый. Одним словом, состав трогается, удивленная проводница второго девятого вагона идет к бригадиру поезда и говорит:

– Мой вагон пустой!

– Какой вагон? – спрашивает бригадир.

– Девятый.

– Странно. Наверное, опять что-то в кассах напутали! – удивляетя бригадир и дает на следующую станцию радиограмму: «Продать билеты в девятый вагон».

На следующей станции поезд стоит три минуты. Пассажиры, которым продали билеты в девятый вагон, тоже оказались людьми нормальными и, как только объявили посадку, дружно ринулись в первый девятый (он ближе всего к вокзалу)… Проводница, у которой уже все пассажиры попили чаю и легли спать, в ужасе от такого количества двойников, никого не пускает и говорит:

– Тут какая-то ошибка, товарищи! У меня только два свободных места. Остальные бегите к бригадиру поезда. Он в первом вагоне. Пускай он вас расселяет по другим вагонам. Причем бегите скорее, а то поезд сейчас тронется.

С сумками и чемоданами, возмущенные пассажиры наперегонки бегут к первому вагону, в котором их встречает очень удивленный бригадир.

– Вы откуда, товарищи, в таком количестве?

– Из девятого вагона. Там все – двойники.

Бригадир понимает, что он чего-то не понимает. Но не понимает, чего именно он не понимает. Впрочем, разбираться некогда. К тому же у людей законные билеты. Поэтому он быстренько расселяет всех в первые вагоны на свободные места, после чего облегченно вздыхает и дает разрешение поезду трогаться.

В это время проводница второго девятого вагона, который по-прежнему пустой, идет к бригадиру и говорит:

– Мой вагон пустой.

– Как?! – спрашивает бригадир, думая, что он сходит с ума.

Вместе с проводницей он идет вдоль состава и обнаруживает, что у него два девятых вагона! Тогда бригадир понимает, что произошло. Он опять с облегчением вздыхает, возвращается в свое купе и дает на следующую станцию радиограмму: «Отцепить девятый вагон».

Дело было ночью. Те, кто отцеплял, тоже оказались людьми нормальными, умеющими считать до девяти. Поэтому, повозив состав по частям туда-сюда, они отцепили первый девятый вагон и отвезли его на запасной путь. О чем немедленно сообщили бригадиру. Бригадир в третий раз вздохнул с облегчением, дал команду отправлять поезд и стал готовиться ко сну.

В это время проводница второго девятого вагона, который по-прежнему пустой, снова идет к бригадиру и говорит:

– Мой вагон пустой!

Я не знаю, попал в сумасшедший дом после этого рейса бригадир поезда или нет. Мне эту историю рассказывал пассажир, ехавший с женой в первом девятом вагоне.

Поздно ночью он вышел в тамбур покурить. Покурил. И думает: «Что-то мы долго стоим?» Выглянул в окошко – а ни спереди, ни сзади вагонов нет. Не говоря уж об электровозе. Вокруг степь. Голая. И холодно освещает запасной путь полная луна.

Пока он рассказывал мне эту историю – как он будил пассажиров, как все они повыскакивали в чем были, как вместе пытались сообразить, что случилось и где они сейчас, – я так неприлично хохотал, что рассказчик обиделся и сказал:

– Я не вижу в этом ничего смешного. Мы все в этом вагоне ехали по туристической путевке в Болгарию!

Сошлось!

За два дня до моего отлета в Америку мне позвонил из Нью-Йорка друг юности. В отличие от многих наших эмигрантов за долгие годы эмиграции Юра заамериканился настолько, что даже опытные западные бизнесмены уже не угадывали в нем бывшего русского.

Юра живет не просто западной – я бы сказал, утонченно-западной жизнью. Поэтому ему порой не хватает простейших земных удовольствий и чувств, которыми он был ранен в нашем общем детстве.

– Привези пару веничков для бани, – попросил он.

– Что-что?

– Два-три веничка, свежих. Для русской бани.

– Ты шутишь? Пойди и нарви березовых веток в Центральном парке рядом с твоим домом.

– Нет. Хочется настоящих. С родины. К тому же здесь нарвешь – в тюрьму попадешь.

Юра построил в загородном доме именно русскую баню. Потому что после финской бани, к коим привыкли все западники, лучше чувствовало себя тело, а после русской – душа. Как будто попарили и ее.

Американцам-аборигенам очень понравилась Юрина баня. Несмотря на разный уровень получаемой в месяц прибыли, под веником они становились равными.

Проблема же оставалась в вениках. Вообще патриоты американского образа жизни уверяют, что в Америке можно купить все. Неправда. Я спрашивал в супермаркетах граненый стакан. Не было. Даже не слышали.

Я по-дружески проникся просьбой, положил в «дипломат» два веника, купленные у «Сандунов», и, не предполагая еще, что ждет меня впереди, поехал в Шереметьево.

Таможенник не узнал меня. Такое, кстати, бывает довольно часто. Начал пытать заученными вопросами:

– Наркотики есть? Драгоценности? Антиквариат? Что везете запрещенного?

От последнего вопроса я даже улыбнулся. Я имел право себе это позволить, потому что, во-первых, не вез ничего запретного. Во-вторых, даже если бы я вез, неужели я бы добровольно ему в этом признался?

– Скажите, а кто-нибудь вам отвечает, что он везет что-то запретное? – спросил я у таможенника не без лукавства.

Такой вопрос показался ему большой дерзостью. Он внимательно посмотрел на меня глазами-рентгенами. Похоже, мое лицо показалось ему подозрительно знакомым. Прищурился.

– Вы не шутите на границе, а лучше откройте «дипломат».

Я открыл. Такого поворота событий он явно не ожидал. Правда, и я до этого момента не подумал о том, какой эффект могут произвести два веника в «дипломате». Судя по всему, таможенник много повидал на своей службе. Но чтобы человек летел в Америку с вениками для бани?!.

Он долго смотрел на них, словно прокручивал в голове варианты: что бы это могло означать? Что кроется в самих вениках? Потом задал самый глупый вопрос, какой я слышал в своей жизни:

– Что это такое?

На что получил от меня не менее глупый ответ:

– Это веники.

Таможенник не поверил, позвал старшего офицера, чтобы тот ему посоветовал: отрывать листочки или нет? А вдруг в них наркотики? Офицер тут же признал меня, очень обрадовался. Сказал:

– Я все понял. Это вы везете для юмора, да? Проходите, проходите. – И на прощание с нехорошей, как мне показалось, улыбкой добавил: – Желаю счастья на американской границе!

Его насмешку я вспомнил, только прилетев в Америку. Это было как раз то время, когда любовь к русским за победу над коммунизмом и за разрешение снести Берлинскую стену сменилась в мире настороженностью. В каждом прилетевшем мужчине теперь виделся мафиози, а в женщине от 12 до 70 – проститутка, посягающая на хлеб местных профессионалок, защищенных государственным профсоюзом.

Когда я увидел, как трясут всех русских, заставляют открывать портфели, чемоданы, я понял, что сейчас у меня возникнут серьезные проблемы. Тем более что на американской границе меня уж точно никто не узнает.

Подходя к контролю, попытался придать своему лицу как можно более честное выражение. Но западные офицеры не реагируют ни на что, кроме спущенных по чиновничьей лестнице инструкций.

– Это ваш «дипломат»?

– Да.

– А что в нем?

– Ничего.

– Как ничего?

– Так, ерунда всякая.

– Откройте.

Я открыл. Он смотрел на мою «ерунду» еще дольше, чем наш таможенник. Мне даже стало его жалко, так он напрягся, глядя на мои веники.

– Что это такое? – спросил он с паузой после каждого слова, как робот, пытающийся найти общий язык с пришельцем.

После этого вопроса напрягся я. Но ему не стало жалко меня. А я действительно растерялся. Как ему объяснить? С чего начать? С истории строительства бань на Руси? Американцы не знают и не хотят признавать ничего из жизни других народов. Они уверены, что живут в единственно правильной стране на планете. Ответить: «Два веника»? Мой английский не настолько хорош, чтобы я мог найти в моем словаре слово «веник» по-английски. Да и потом, наверняка на английском «веники» означают предмет, которым подметают. Что я – такой чистюля, что прилетел со своими вениками? Вспомнил, как тот же мой друг учил меня: американцам не надо никогда говорить лишнего. Все детали, которыми грешит русская эмоциональная речь, вызывают у них головную боль и подозрение. Раз болтает – значит, запутывает. Во-вторых, ответы должны в точности совпадать с тем, что американец видит. Слова с картинкой обязаны сходиться. Это для них главное – чтобы сошлось! Иначе программы, вставленные в их мозг, дают сбой. А всем, что дает сбой, занимается полиция.

Вспомнив все это и указывая на веники, я ответил:

– Это два куста.

– Два куста? – недоверчиво переспросил таможенник.

– Да, два высушенных куста, – подтвердил я с максимально честным выражением лица.

Правда, тут же почувствовал, что мои слова все-таки не сошлись с его картинкой и еще с чем-то.

– Для чего же вы везете их с собой?

Я решил оставаться честным до конца:

– Для бани.

– Два куста для бани?!

Что-то в его программе разошлось окончательно. Он обратился к стоящим за мной людям:

– Очередь ко мне больше не занимайте.

Я понял, что попал надолго.

– Итак, два куста для бани? – переспросил он, напряженно пытаясь представить, как я буду в бане высаживать два куста.

– Да, для бани! – Все еще следуя советам друга, я старался не ляпнуть ни одного лишнего слова.

– А зачем вам два куста в бане? Объясните, пожалуйста!

Этим вопросом офицер был явно доволен. Словно поймал арабского террориста.

– Бить себя, – ответил я со всей честностью, на которую был способен.

– Бить себя? В бане?!

По его глазам я понял, что он стал с этого момента подозревать меня уже не в терроризме.

– Да, бить себя в бане. По спине. Вот так, – показал я жестом.

Наступила пауза. Таможенник нарушил ее первым:

– А вы в бане голый находитесь?

– Да.

– Вы что, мазохист?

– Нет. У нас в России все так делают.

– И все голые? И бьют себя?

– Именно так.

– У вас что, все – мазохисты?

Я был в отчаянии. Чем точнее я пытался ему объяснить, тем больше у него «не сходилось». И я предпринял последнюю попытку на своем немощном английском, состоящем из главных слов и интернациональных жестов:

– Эти веники я привез для своего друга в Нью-Йорке. Он из русских. Построил здесь баню. Русскую баню… У нас такие бани уже тысячу лет, с вениками. – Я объяснял медленно, по слогам, как для робота. – Я его буду вот так хлестать… Холестерин понижает!

Очевидно, на этот раз я наговорил много лишнего. Зато он понял из моей тирады слово «холестерин».

– Так, значит, это ваш друг – мазохист, а вы – садист, – сделал вывод таможенник и затряс головой, как бы желая стряхнуть с нее полученную от меня ненужную ему информацию. Так собака стряхивает капли, выходя из воды. – Фу, – выдохнул он, – сейчас проверим вашего друга. Телефон есть?

Меня отвели в офицерскую. Позвонили Юре:

– Вы знаете, что вам привез ваш друг из России?

Юра помолчал. Видимо, как компьютер, пролистал возможные мои ответы, соотнес с моим скудным английским, после чего сказал:

– Два куста из веток для моей бани.

Американцы так ничего и не поняли. Но меня отпустили. Потому что, слава богу, на этот раз у них сошлось!

Нефтяная скважина

Во времена перестройки немцы в Западном Берлине вычислили, что самые выгодные клиенты в ресторанах – русские. Это было время, когда с выездом советским людям стало легче. Уже не надо было проходить советов ветеранов, чтобы получить визу. У иммигрантов очнулось дремавшее до сих пор чувство любви к родине, поскольку многие из них пооткрывали на родине различные бизнесы и начали благодаря родине богатеть с той же скоростью, с какой их родина – беднеть. К ним стали косяками слетаться российские родственники, благодаря которым загульная ночная жизнь на Западе явно оживилась.

Все это аукнулось подскочившими прибылями в лучших ресторанах самых престижных городов Европы. И если хозяева испанских, итальянских, китайских ресторанов просто радовались каждому русскому посетителю, то скрупулезные во всем немцы начали считать: какова же разница в процентах прибыли от гульбы русских в сравнении с теми же немцами? Выяснилось: такая же, как, скажем, между нефтяным бизнесом и бизнесом по выпуску канцелярских скрепок. К удивлению немцев, оказалось, что никто, кроме русских, не может вечером столько съесть. Немец придет в ресторан – закажет салатик с пивом. Это будет для него и закуска, и первое, и второе, и третье, и компот. Наши возьмут – холодной и горячей закусочки, суп, два вторых, три десерта. И чтобы все то время, пока они едят, в центре стола стояли поросеночек с хреном, селедочка под шубой, балычок, портвешок, водочка с коньячком. Пивко обязательно! И, конечно, вино красное, подороже, – для борьбы с холестерином.

Просчитав все это, а также учитывая, что русские обычно гуляют громко, шумно, поев, любят потанцевать, а точнее, поплясать, выяснить отношения друг с другом, немцы решили открыть ресторан специально для русских. И назвать его «Москва». Чтобы они гуляли в каком-то одном месте, не мешали в других ресторанах наслаждаться утонченной едой другим национальностям. Шеф-повара пригласили русского. Официантов же взяли немецких. Чтобы не воровали. И вот тут они ошиблись.

Конечно, еда была роскошной. Сочной, разнообразной, желанной для русского желудка. Прибыль тоже была желанной. Не немецкой. С первых же дней ресторан начал ее давать, прямо как настоящая нефтяная скважина. Но бедные немцы-официанты не знали в конце вечера, кому из клиентов на какой стол подавать счет.

Они к чему привыкли? Пришел клиент, сел за столик, что-то заказал, ему принесли. За тем же столиком, где поел, рассчитался и ушел. А русский? Заказ сделал за одним столиком. Мгновенно подсел к знакомым за другой. Попросил все, что он заказал, перенести ему туда. Потом заметил хорошенькую девчонку, пошел выпивать с ней. Официант несет приборы опять за ним. Но девчонка оказалась неперспективной. Перескочил под десерт поговорить о бизнесе с приятелями. Свое место забыл начисто. К тому же на его месте уже другой заснул лицом в салат… И так почти все посетители. Официанты были не в состоянии уследить за этим броуновским движением. А по красным, горячим лицам клиентов в салатах не могли понять, кто кем был в начале вечера.

В конце концов после двух-трех серьезных инцидентов с криками: «Что за счет ты мне подсовываешь?! Я это не ел!» – «нефтяную скважину» пришлось закрыть.

Теперь наши снова гуляют по всем ресторанам Берлина. И, если поздно ночью вы встретите там подвыпившего человека, который праздно шатается по улице, не представляя, куда себя пристроить, знайте: это наш! Потому что немцы по ночам спят. Странные они все-таки.