Текст книги "Мне жаль тебя, герцог!"

Автор книги: Михаил Волконский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

3
КТО СТАРОЕ ПОМЯНЕТ

– Однако, вы не совсем разучились, граф, говорить по-русски, – сказал Линару Жемчугов.

– Вернее, я еще не научился как следует владеть русским языком. Ну скажите, Петербург отстроился, изменился или все такой же… Впрочем, он и при мне рос не по дням, а по часам!

– Растет-то он растет, – проговорил Митька, – но только вширь расплывается, как пятно, а в вышину строится мало… Да, как поглядишь на ваш Дрезден, так и говорить-то про нашу столицу становится совестно!

– Ну, вы преувеличиваете!

– Нет, нисколько! Я отдаю должное чужому и знаю, чего недостает у нас. Вам, я думаю, очень не хочется снова ехать к нам?

Дать прямой ответ на этот вопрос Линару было трудно. Согласиться, что ему не хочется, было неловко, потому что он говорил с русским и речь шла о русском городе, сказать же наоборот, что он стремится в Петербург, было для Линара неудобно, потому что в этом мог быть усмотрен намек на его отношение к принцессе. Поэтому он уклонился от прямого ответа и сказал:

– А вам самим-то хочется побыстрее в Петербург?

– Представьте себе, что да! Хочется!

Линар посмотрел на Митьку с улыбкой, которая всего яснее показала, что неужели это правда и что можно желать оставить Дрезден, чтобы отправиться в северные болота.

– У вас здесь хорошо! Очень хорошо! – как бы извинился Митька. – Но каждому свое дороже. Привычка тоже много значит! Конечно, я понимаю, на вашем месте такую родину, как ваша, очень трудно покинуть для такой местности, как моя родина.

– Ведь если мы теперь выедем, то когда можем рассчитывать, что мы будем на месте? – спросил Линар.

– Да ко второй половине, самое позднее к концу ноября доберемся! К тому времени уже будет санный путь: нас на полозьях живо доставят! Я пришел сказать вам, что хочу уехать, не дожидаясь вас. Мне здесь не терпится!

– Зачем же не дожидаясь? – подхватил Линар. – Напротив, нам вместе будет гораздо удобнее… Я плохо знаю язык, и вы очень обязали бы меня, если бы отправились со мною вместе.

– Да вы ведь еще долго собираться будете!

– Нет, почему же долго? Но ведь не от меня это зависит!

– В самом деле, граф, ведь все равно вам ехать надо, и вы поедете, так отчего же вы откладываете? И, право, у нас не так уж и плохо, как вам это кажется, или может казаться! – поправился Митька. – В Петербурге вы встретите старых знакомых.

– Ну конечно! – быстро подхватил Линар. – Я там найду несколько друзей!

– И не только друзей, граф!

– Как вы сказали?

– Я говорю – не только друзей, граф, – еще явственнее произнес Жемчугов, отчеканивая каждый слог и не спуская взгляда с Линара.

Тот явно поморщился.

«Нет, он ее не любит и никогда не любил!» – решил Митька про чувства Линара к Анне Леопольдовне.

Сделанный Митькой намек был не только неловкостью, но даже дерзостью, если бы у него в запасе не было бы выхода, разрешавшего ему говорить так.

– А кого же еще, кроме друзей, я найду в Петербурге? – спросил уже строго Линар.

– Очень милую женщину!

– Женщину?

«Этот человек, кажется, позволяет себе чересчур!» – подумал Линар.

– Да! Женщину! – продолжал, не стесняясь, Митька и добавил наконец: – О которой, может быть, вы забыли и думать и никак не ожидаете встретить ее в Петербурге.

Граф вздохнул с облегчением.

– Которую я не ожидаю встретить в Петербурге?

– О да! Француженку Селину де Пюжи.

– Ах ее! – с видимым удовольствием произнес Линар и улыбнулся.

«Вот об этой он совсем иначе вспоминает!» – опять отметил Митька про себя.

– А вы ее знаете? – продолжал, по-прежнему улыбаясь, Линар. – Так она теперь в Петербурге?

– Да, и приехала туда искать вас.

– Искать меня? Но кто же ей сказал?

– Да ведь вы сами сказали ей, что уезжаете в Петербург.

– Ах, в самом деле! – совсем рассмеялся Линар. – Ведь я ей сказал, что еду в Россию! Она мне надоела немножко, и я, чтобы отделаться от нее, когда ехал в Италию, сказал, что отправляюсь в Петербург, то есть в противоположную сторону.

– Так я и думал, граф.

– Отчего же вы так думали?

– Да ведь вы – дипломат!

– Ну так что же?

– Ну а дипломаты всегда едут в противоположную сторону! Во всяком случае, я думаю, что Селина де Пюжи может вам быть небесполезной в Петербурге.

– Вы так думаете?

– Не сомневаюсь в этом! Она, насколько я мог понять ее, – авантюристка в полном смысле этого слова и уже успела в обществе завести кое-какие связи!

– А как вы с ней познакомились?

– Случайно.

В это время лакей подал Линару письмо с огромной гербовой печатью и почтительно доложил:

– От министра-президента.

Линар быстро распечатал письмо, пробежал его глазами и сказал:

– Министр-президент зовет меня к себе немедленно… вы меня простите!

– Пожалуйста! – сказал Митька. – Да и мне пора! ведь я завтра собираюсь ехать и пришел сказать вам об этом.

– Ну как хотите. А правда, лучше бы подождать немного! – сказал Линар, прощаясь с Жемчуговым.

Митька вышел от графа, оставшись очень довольным своим разговором с графом, так как последний осветил ему многое.

С несомненной определенностью выяснилось, что Линар никаких сердечных чувств к Анне Леопольдовне не питал, что едет он в Петербург скрепя сердце, безусловно поневоле, а не охотой и что Селина де Пюжи никакого неприятного воспоминания о нем не оставила; напротив, граф Линар говорил о ней с некоторым даже игривым удовольствием. Все это было важно для Митьки.

4
НАПУТСТВИЕ

Граф Линар поспешил в великолепный дворец все сильного временщика в Польско-Саксонском королевстве, министра-президента графа Брюля, и был принят там в торжественной аудиенции, обставленной почти такими же, как и королевский прием, церемониями.

У графа Брюля были свои скороходы, пажи, свой камергер, не говоря уж о многочисленном штате лакеев и прочей челяди. Граф Линар прошел в предшествии скорохода длинный ряд пышных апартаментов и был введен в богатую приемную, откуда вели двери в кабинет Брюля. У этих дверей стояли навытяжку два пажа. Линар должен был подождать некоторое время, затем явился камергер и, отворив в кабинет двери, сказал:

– Пожалуйста! Вас просят!

Линар вошел в большую комнату, посредине которой находился письменный стол, покрытый до полу красным бархатом с кистями. У стола, опершись на него рукой, стоял министр-президент.

– Ваши верительные грамоты, господин граф, – сказал он, торжественно выговаривая слова, – готовы, и его величество король, наш всемогущий повелитель, приказал мне передать вам, чтобы вы немедленно ехали к русскому двору представительствовать Польско-Саксонское королевство! – и как бы возведя этими словами Линара в звание посла, Брюль опустился в кресло и показал Линару на другое, чтобы тот сел.

– Будет ли мне дана аудиенция его величеством? – спросил Линар, садясь в свою очередь.

– К сожалению, его величеству некогда будет увидеть вас, так как сегодня государь занят, а вам завтра нужно будет ехать.

– Неужели завтра? Так скоро?

– Такова воля короля и вместе с тем сила обстоятельств!

– Но ведь я не успею приготовиться к завтра!

– У вас была неделя, чтобы справить все свои дела! Неделю назад вы уже знали о своем назначении.

– Но ведь для того, чтобы быть представителем его величества Августа III, нужно быть достаточно обставленным, а на это нужно время.

– Вы можете взять с собой только самое необходимое на первое время, а затем ваши вещи пойдут вслед за вами с нарочным курьером! Я велю об этом распорядиться. Дело в том, что времени терять нельзя: король Прусский обладает, по-видимому, счастьем, и за него стихия! Но так как стихии обыкновенно неразумны, дело разумных людей противостоять им! Мы на вас надеемся, граф, как на разумного человека!

– Так что нет надежды, что обстоятельства улягутся сами собой и что мне можно будет не ехать?

– Нет, надежды на это нет! Напротив, каждая минута дорога. Я только что получил депешу от маркиза Ботты, австрийского посла из Петербурга, который пишет, что, несмотря на поддержку, которую ему оказывает лорд Финч, английский посол, русский кабинет уклоняется на сторону короля Прусского. Маркиз Ботта просит как можно быстрее прислать ему поддержку в вашем лице. В том, что вы будете вызваны, он, конечно, не сомневается. Кроме того, принцессе Анне Леопольдовне нужна поддержка сильного и ловкого человека, которому она бы верила. Что она вам доверяет, в этом я не сомневаюсь, а насколько вы окажетесь сильным и ловким, это будет зависеть, разумеется, от вас. По сообщению маркиза, с каждым днем у принцессы Анны забирает силу фельдмаршал Миних, лицо нам враждебное и склонное помогать королю прусскому. Кроме того, французский посол де Шетарди, в союзе с представителем Швеции, интригует в пользу прусского короля и, по-видимому, готов вмешаться по этому поводу даже во внутренние дела России, даже вплоть до государственного переворота. В пользу принцессы Елизаветы. Она ненавидит немцев, и этим пользуется Шетарди, чтобы увлечь ее в сторону французского влияния. А она красива, ловка, эта дочь великого императора, умеет нравиться русским медведям и вообще очень популярна! Русское правительство обращает на нее мало внимания. Ваше дело будет и с этой стороны обезвредить ее и оградить принцессу Анну Брауншвейгскую своими советами. Вы увидите теперь, что времени терять нельзя, что самые неожиданные события могут последовать одно за другим в Петербурге, что ваше присутствие там настоятельно необходимо.

По мере того как говорил Брюль, Линару становилось все более стыдно за свою первоначальную как бы слабость, вследствие чего, он не так горячо, как это следовало, отнесся к своему назначению. Он думал о себе, о своих интересах, но теперь увидел, что сейчас от него зависят интересы более высшие и что нужно в жертву им принести свои себялюбивые чувства.

– Одно слово, граф! – сказал он Брюлю. – Я выеду завтра же, но у меня будет к вашему сиятельству просьба.

– Денег? – поморщился Брюль.

– О нет, я достаточно богат, чтобы исполнять поручения короля за собственный счет, – не без гордости ответил Линар.

Брюль кивнул головой и остался очень доволен этим ответом. У него было слишком много расходов, требовавшихся для удовлетворения прихотей самого короля, чтобы он мог тратить казну на посольство таких людей, как граф Линар.

– У меня просьба другого рода! – продолжал Линар. – Пред отъездом я доставлю вашему сиятельству письма, которые попрошу отправить с первым же курьером в Италию, во Флоренцию!

– Это я могу! – подхватил Брюль. – Это я могу и обещаю вам исполнить.

Граф Линар откланялся и поспешил домой.

Там у него оказалось вовсе не так много хлопот, как он думал. Большинство вещей из его гардероба, которые он брал с собой в Италию, еще не было распаковано, и, таким образом, явилась возможность отправить их прямо в Россию.

Впрочем, все распоряжения по приготовлению к отъезду граф Линар поручил дворецкому, сам же отдал лишь одно непосредственное приказание – чтобы итальянские альбомы были уложены в отдельный ящик и пошли не на подводе вместе с прочими вещами, а вместе с каретой, в которой поедет сам Линар.

Затем Линар сел к письменному столу и принялся писать письма.

«Итак, я еду в Петербург, – написал он, – этого требуют обстоятельства и мой долг перед родиной. Это – своего рода искупление, своего рода крест за мою вину и легкомыслие! Сердце мое не будет там, в этом холодном Петербурге, где суждено мне провести для блага моей родины не знаю сколько времени. Если когда-нибудь со временем романист задумается над теми чувствами, которые я теперь испытываю, он едва ли сумеет изобразить их сложность».

5
В ДОРОГЕ

Граф Линар выехал в Дрезден, как и обещал Брюлю, на другой день после свидания с ним. Митька Жемчугов, решивший выбраться отсюда как можно быстрей, мог примкнуть к поезду графа.

Этот поезд был обставлен довольно торжественно, так как Линар путешествовал не в качестве лишь высокопоставленного лица, а как посол его королевского величества. Впереди скакали три рейтара верхами, командированные начальниками областей, через которые проезжал Линар. Затем следовала дорожная карета, запряженная четверкой цугом, а за ней в новенькой и довольно щегольской «берлине» ехал камердинер графа; далее на двух подводах везли вещи, и поезд замыкался еще тремя рейтарами.

Митьке граф предложил место в своей карете. Жемчугов сначала очень этому обрадовался, но потом убедился, что в карете Линара ему было очень неудобно, потому что ящики с итальянскими альбомами были помещены там и приходилось постоянно натыкаться на их острые углы.

Верховую лошадь Жемчугова вел в поводу один из рейтаров, и Митька ради моциона садился верхом и делал таким образом часть пути. Кроме того, он садился иногда в «берлину».

Суровый, неразговорчивый немец-камердинер сидел внутри «берлины» по-домашнему, без парика, в шерстяном вязаном колпаке и читал маленькую немецкую книжку в толстом кожаном переплете. Митька, заглянув в нее, увидел там слова: «Когда в атоноре образуется зеленый порошок…» – и понял, что книжка алхимическая.

Он не стал о ней расспрашивать немца, или «старого Фрица», как его звали все кругом, но постарался допытаться у него, в чем сила тех итальянских альбомов, которые, по-видимому, были так ценны, что граф считал нужным везти их за собою в карете, несмотря на то, что они причиняли там значительное беспокойство и неудобство. Однако старый Фриц отделался односложными ответами, из которых решительно ничего нельзя было понять. Это еще больше заинтересовало Митьку. Самого графа спросить об альбомах Митька не решался, считая такие разговоры неделикатностью.

Фриц обычно был молчалив, однако оказывался очень интересным собеседником в дороге, когда рассказывал легенды и передавал исторические факты, относящиеся к местам, через которые они проезжали. Он много путешествовал, много знал и не любил только болтать зря, то есть поддерживать пустой и ничтожный разговор для разгулки времени. Но, когда ему говорили дело, он слушал внимательно, не перебивая, или, если его умели слушать, он не торопясь передавал свои знания другому. Он именно никогда не разговаривал, а только передавал знания.

В восемнадцатом веке такие типы часто служили в качестве доверенных камердинеров у знатных особ, так как подобные должности оплачивались очень щедро и были обставлены весьма хорошими условиями. Очень часто также такие камердинеры переходили в гувернеры и наставники юношества, и родители, поручавшие им своих детей, обыкновенно не раскаивались, потому что немцы, подобно старому Фрицу, выказывали почти всегда очень почтенные педагогические способности, а в отношении знаний и даже познаний значительно превосходили своих господ.

Митька проводил время рядом со старым Фрицем в берлине весьма занимательно, и вообще обратный путь в Россию совершался для него очень легко.

Одно только было не совсем так: Митьке казалось, что они едут очень медленно, несмотря на то, что лошадей им перекладывали на всех станциях немедленно, что ехали они день и ночь и останавливались лишь на короткие сроки для обеда или ужина, или в крайнем случае для отдыха на несколько часов, когда уж слишком уставали.

«Что такое может быть все-таки в этих альбомах?» – думал Митька.

Он знал цену художественным вещам и понимал, что денежную стоимость очень простенькие акварели и сепии, наполнявшие альбомы Линара, представлять не могут. Там было что-то другое.

«Уж не алхимия ли здесь действует», – сообразил Митька, но никак не мог в своем воображении приспособить итальянские виды к алхимии.

Несколько раз ему удалось заметить, что Линар во время пути, сидя в карете, вынимал альбом с флорентийскими видами из ящика и перелистывал его.

На остановках их приглашали к себе к обеду бургомистры городов и сами губернаторы. Но у них с собой был довольно обильный запас всяких вкусных вещей, заготовить которые успел повар графа, ехавший вместе с другой прислугой графа на подводах с вещами. У него были тартинки со страсбургским паштетом, всевозможные колбасы, чудесная вестфальская ветчина, разные сыры и превосходное вино, в особенности красное, до которого граф Линар был большим охотником.

В природе чувствовалось наступление зимы, но запас фруктов везде еще не был израсходован и отличался обилием, так что по деревням можно было за бесценок достать отличные груши, яблоки и сливы.

На одном из привалов граф решил последовать примеру Жемчугова и попробовал на переезде проехать некоторое расстояние верхом на его лошади. Это так понравилось графу, что с этих пор он ежедневно по два раза садился на Митькину лошадь и весело гарцевал впереди поезда с рейтарами вместе.

6
НАПАДЕНИЕ

Дело было под вечер; дорога шла сосновым лесом, прямые стволы которого казались огромными колоннами фантастического храма и вечнозеленые верхушки нависали причудливыми кружевами, сквозь которые просвечивало опаленное закатом, багровевшее золотистыми тонами небо. В воздухе стоял здоровый, освежающий и бодрящий холодок.

Граф Линар опустил стекло кареты и дышал свежим бодрящим воздухом.

– Хорошо-то как, – сказал Митька, подъехавший к окну кареты верхом.

– Да, чудесно, – согласился Линар и спросил: – Вы уже долго едете верхом? Вам не жаль будет пустить меня тоже проехаться?

– Нет, отчего же? С удовольствием! Пожалуйста! – предложил Жемчугов и, велев кучеру остановиться, тотчас же соскочил с лошади.

– А вы садитесь на мое место в карету! – сказал Линар, впрыгнув в седло, и быстрым галопом поскакал вперед.

Митька уселся в карету, с ненавистью оттолкнув попавший ему под ноги ящик с одним из итальянских альбомов, и, мало помалу убаюканный качкой каретных рессор, задремал.

Его разбудил какой-то странный и не совсем обычный шум. Карета и прочие экипажи стояли, а люди громко и взволнованно разговаривали.

– Что случилось? – спросил Жемчугов, выглядывая из кареты.

– Впереди мост разобран! – сказал ему мимоходом пробегавший слуга.

– А где граф и рейтары? – осведомился Митька, но ему никто не ответил.

Он отворил дверцу кареты, но не смог выйти из нее, потому что некому было откинуть подпиравшую ее подножку.

В это время из леса выскочили несколько человек и кинулись к карете. Митька схватил попавшуюся ему под руку высокую трость графа Линара с тяжелым, свинцовым, обложенным серебром набалдашником и этой тростью, как длинным кистенем, встретил нападающих, которые старались вскарабкаться в карету.

Силой Жемчугов обладал почти сверхъестественной и орудовал тростью так ловко, что среди нападающих произошло как бы замешательство. Они разом громко кричали и ругались, перемешивая немецкие ругательства с польскими.

Одному из них удалось было ухватиться за трость, однако Митька ткнул его вперед, но тотчас же, свалив своего врага, выпустил трость, вспомнив, что в мешке возле дверцы кареты были пистолеты. Мешок как раз был у него под рукой; он выхватил пистолет и выпустил в нападающих пулю из него.

Почти одновременно раздалось несколько выстрелов с противоположной стороны, запряженные в карету лошади испугались и дернули вперед. Карета рванулась, безобразно раскачиваясь, прокатилась вперед и вдруг рухнула набок.

Митька был оглушен, и ему показалось, как будто произошло что-то вроде крушения вавилонской башни. Что-то надавило на него, да так плотно, что пришлось сделать ему страшное усилие, чтобы освободиться. Жемчугов, кряхтя, кое-как вылез из приподнявшейся дверцы кареты и увидел перед собой графа Линара и рейтаров, подоспевших как раз вовремя, как оказалось.

– Вы целы? – стал спрашивать граф Линар, помогая Митьке высвободиться.

– Кажется! – сказал Жемчугов, выбравшись наконец на свободу и оглядывая себя. – Кажется, нигде не болит! Ой! – крикнул он, схватившись в эту минуту за плечо, в котором почувствовал внезапно острую и щемящую боль.

– Вы ранены?

– Да нет! – с досадой процедил Митька сквозь зубы. – Это все ваши ящики с итальянскими альбомами! Они придавили меня!

Озлобление, с которым Митька упомянул о ящиках, было, несмотря на все другие обстоятельства, настолько комично, что Линар да и сам Жемчугов не могли не усмехнуться.

Стали подымать карету. Оказалось, что она была совсем не повреждена, во всяком случае в ней можно было продолжать дорогу.

Все кончилось без серьезного несчастья, а по-видимому, нападение было заготовлено весьма серьезное и придумано довольно основательно. Ехавшие впереди рейтары с графом Линаром заметили еще издали, что в мосту над крутым оврагом сняты четыре доски, так что карета никак не смогла бы проехать. Они остановили экипажи, а сами подъехали к мосту, чтобы посмотреть, в чем там дело. Одна из скинутых досок была внизу, в овраге; стоило только спуститься и достать ее, а вместе с нею, вероятно, были и другие доски, и можно было продолжать дорогу. Но именно в этом-то и заключалась ловушка. Как только рейтары – и передовые, и те, что ехали сзади, – собрались вместе с графом Линаром на поиски досок, из леса выскочили вооруженные люди и напали на карету, где вместо Линара сидел Жемчугов. Кучер и сидевший с ним рядом гайдук убежали, как только увидели нападающих, а за ними последовали и остальные из прислуги. Нападающие, очевидно приняв Митьку за графа Линара, потому что он находился в карете, вероятно, решили покончить с ним врукопашную, не пуская в ход огнестрельного оружия, чтобы выстрелами не привлечь внимания разъехавшихся конных. И только когда Жемчугов выстрелил, они ему ответили залпом. Но тут оставленные на собственный произвол лошади рванулись и опрокинули карету, а тут и граф Линар подоспел с остальными верховыми на выручку. Разбойники поспешили удалиться, и Линар остановил рейтаров от их преследования, опасаясь засады. Из нападающих удалось схватить только одного, который, вместо того чтобы удирать, хотел спрятаться за дерево, где уже сидел, спрятавшись там, повар.

Когда вся передряга закончилась, из «берлины» высунулась фигура старого Фрица, все время невозмутимо сидевшего в ней, и он мирным голосом, не торопясь спросил:

– Кажется, мы можем уже ехать вперед?