Текст книги "В Африку!"

Автор книги: Михаил Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Глава 5
Обезьяны за решёткой!

На следующий день утром трое обезьян позавтракали незрелым ещё боярышником. Потом Олег решил залезть на самую вершину растущей рядом берёзы и подумать, как им попасть в Африку.

– Открыть путь в Африку!.. И чтобы без айсбергов, и без монет, – сказал он.

– И без поездов с вагонами, – добавил Гаврила.

Наверху орангутангу лучше думалось. Чем выше, тем лучше. Он сидел на вершине берёзы и думал-думал, обхватив голову руками. Марта и Гаврила снизу с уважением смотрели на него. Хотя ничего пока не придумывалось. Наверное, дерево было слишком низким.

К ним подошёл маленький мальчик. До этого он невдалеке катался на самокате. Ездил по кругу на маленькой асфальтовой площадке.

– Обезьяны, – задумчиво протянул он, глядя на них. Почему-то сразу заметил, что они не люди, а только переоделись в людей. – А что он там делает?

И показал пальцем на вершину берёзы.

– Играет в думалки, – объяснила Марта. – И одновременно в лазалки.

– Это орангутанг по имени Олег, – добавил Гаврила. – Он очень любит по всему лазить и на всём висеть. Такой вот высокопоставленный вышестоящий орангутанг. Или вышесидящий. Вышевисящий иногда.

– А у нас никто играть не выходит, – сообщил мальчик с самокатом. – У нас играть негде. Песочниц нет, качелей и деревянных домиков.

Олег, быстро прыгая с ветки на ветку, спускался к ним.

– А из чего делаются качели? – спросил он.

– Ну, из дерева, из железа, – с удивлением отвечал мальчик.

– А будет из орангутанга, – бодро сообщил Олег.

Мальчик схватился за длинную орангутангову руку и со смехом закачался над землей.

– Жаль, что здесь нет ни пони, ни ослика, – глядя на них сказала Марта. – Чтобы покататься. Как у нас в зоопарке.

– Зато есть я, – произнёс Гаврила. – И Олег тоже.

– Катание на горилле и орангутанге! – торжественно объявил он.

А во дворе, непонятно откуда, стали появляться дети, всё больше и больше. Гроздьями повисли на обезьянах. На орангутанге поместилось двое, самых маленьких. А на большом и могучем Гавриле много, все остальные. Мартышка Марта никого не стала возить. Она сама замешалась среди детей, которые влезли на Гаврилу. Под детский смех и визг обезьяны побежали по двору.

Зато Марта оказалась лучшей в лазалках по деревьям. У Олега тоже получалось хорошо. Орангутанги ведь и живут на ветвях далеко на юге в тропических лесах. Детям тоже захотелось жить на деревьях, но взобраться туда никто не смог. Все повисли на нижних ветках, как груши.

Стало ещё веселее, когда во дворе появилась и подъехала к ним красивая ярко-жёлтая машина. Она пела, будто большая железная птица, свистела и чирикала громким голосом. На крыше у неё весело вспыхивало и мигало пластмассовое ведёрко.

Из машины вылезли двое, в серой форме с погонами. Почти одинаковые, или, как ещё говорят, однотипные. Только один был повыше и потолще, с широкими полосками на погонах. На боку у него висела кобура с пистолетом. Другой – пониже и потоньше, с узкими полосками. Пистолета у него не было, а на груди на шнурке висел свисток.

Один из вылезших свистнул в свой свисток, а другой громко спросил:

– Чего вы здесь делаете?

– Да вот, думаем, как в Африку попасть, – сказал Олег.

– Ну, садитесь, довезем.

Обезьяны обрадовались. Гаврила хотел сесть в кабину, но его туда не пустили. Все они забрались в железный кузов.

– А я знаю, кто знает, как попасть в Африку. – Мальчик с самокатом с завистью смотрел, как обезьяны садятся в интересную машину. – В школе ШЮВ знают. Я туда тоже пойду, на следующий год.

И быстро укатил на своём самокате. Никто из обезьян не успел спросить его, что это за школа.

Железная дверь кузова за ними закрылась. Машина опять запела, замигала своим ведёрком и тронулась. Ехать в машине было интересно. За окошком появлялись незнакомые улицы и большие дома. Хотя через него было плохо видно. Это окошко оказалось маленьким, грязным и с решеткой.

По дороге трое обезьян спорили между собой, всё хотели понять, что такое школа ШЮВ.

– А я знаю! – воскликнула Марта. – Школа южных воробьев!

– Нет. Школа ювелиров-весельчаков, – предположил Олег.

А Гаврила выдал что-то совсем несуразное:

– Школа юрких вахтеров.

Вскоре машина остановилась.

– Что-то быстро, – удивился Олег. – Неужели нас уже довезли в Африку? Оказывается, она совсем близко.

Обезьяны выпрыгнули из кузова машины и сразу увидели и поняли, что их опять обманули. Ни в какую Африку они не попали. Вокруг была совсем не она, не Африка, а голый асфальт. Двор, окружённый бетонным забором.

* * *

Один из серых людей, толстый, с пистолетом в кобуре, уже стоял на крыльце у открытой двери.

– А ну, заходим быстрее! – неожиданно гаркнул он грубым голосом.

Затолкал в дверь Олега, который замешкался было, а потом Марту. Гаврилу тоже пытался затолкать, но могучий Гаврила даже не пошевелился. Вошёл сам.

Олегу, первому попавшему в эту комнату, сразу здесь не понравилось. Тут было грязно. Пол покрыт мусором и затоптан, а обои на стенах оказались засаленными и ободранными. Олег тут же посмотрел на потолок, но ничего интересного, на чём можно повисеть, не увидел. С потолка свешивалась только лампочка на тонком проводе. А ещё тут стояла решётка, как в зоопарке, отгораживала часть комнаты.

Другой серый человек, со свистком на шнуре, уже оказался здесь, в углу, за столом. Перед ним лежал чистый лист бумаги, и серый будто нацелился туда ручкой.

– А что здесь такое? – спросил Олег, оглядываясь.

– Это называется полиционерский участок, – зычно ответил зашедший вслед за ними толстый с кобурой. – А я старший полиционер Хамко. Никто иной как…

– А я, – сказал вслед за ним сидящий за столом, – младший полиционер Зуботычкин.

– Где-то я тебя видел. Только вот не помню где, – сказал старший полиционер Хамко, внимательно глядя на Гаврилу и о задумавшись о чём-то.

– А я вас нет. А что здесь делают? – спросил Гаврила.

– Здесь ничего не делают, – отвечал Хамко. – Сидят за решёткой.

– Как у нас в зоопарке, – понял Гаврила.

– Значит, опыт есть, – сказал из-за своего стола Зуботычкин. – Теперь в нашем полиционерском обезьяннике побудете. Вот в этом. Он у нас так называется.

И показал на решётку.

– Потому что вы нищенством занимаетесь, – сердито заговорил Хамко. – Попрошайничеством промышляете, выпрашиваете монеты у прохожих! Я вас у вокзала видел… Или кого-то на вас похожего. Маленького ребёнка используете для незаконной наживы!

Хамко схватил за шиворот Марту, поднял и тряхнул её.

– Я не маленькая! – возмутилась та. – Мне уже два года! С половиной. И мы не попрошайки. Никаким этим вашим нищенством не занимались и ничего не выпрашивали. Это нечестно!

– Рано встала на преступный путь, – заметил Зуботычкин. – Он же скользкий, она же – кривая дорожка.

– А чем тогда занимаешься? – строго спросил Хамко.

– Ну, я показываюсь посетителям. Демонстрирую себя, – стала объяснять Марта.

– Модель, значит. Запиши, Зуботычкин. Понаехали вы тут, гости из-за рубежа…

Обезьяны не знали совсем, что такое преступный путь. Что такое нажива тоже не знали.

– Мы не понаехавшие, – возразил Гаврила. – И не из Зарубежа этого вашего. Мы отсюда рядом. Из зоологического парка на Красной Пресне.

– А мы вам не верим, – сказал на это младший полиционер Зуботычкин. – Мы никому не верим. Вот есть у нас начальник, Чернилов Эдуард Ермолаевич. Он умный, он выяснит, чем вы промышляете на улицах столицы, и в чем ваша вина. Потому что вина у всех есть. Перед нами все виноваты. Ну, а если случится чудо, и вы окажетесь ни в чём не виновны, тогда выпустим. Мы, полиционеры, народ справедливый.

– А когда узнаете, что мы невиновны? И когда выпустите? – с надеждой спросил Олег.

– Сейчас это быстро, – ответил Зуботычкин. – Месяц или два пройдет. Чтобы кого-то освободить, начальнику Чернилову надо ещё поставить подпись на одной важной бумаге.

– Только вот этого мы никогда не отпустим, – произнес старший полиционер Хамко и показал толстым пальцем на Гаврилу. – Ни за что. Я тебя узнал, вспомнил, ты хулиган и громила. Ржавый твоя кличка, – сказал он Гавриле. – Мы тебя давно ищем, ты у нас на стенде висишь… Мы Ржавого потом в другой обезьянник запрём. Побольше. И не на месяц, а гораздо дольше. Ты записывай, записывай, Зуботычкин.

Гаврила стал горячо протестовать, объяснять, что он никакой не Ржавый, но полиционеры не стали его слушать.

– Ну вот, кто ты – это понятно. Сам Ржавый, – произнес Хамко. – А вы, остальные, кто? А ну, имена, фамилии, клички!.. Можно и отчества.

– А то я и старший полиционер Хамко вам представились, – сказал Зуботычкин и хитро улыбнулся. – Теперь ваша очередь. Чтобы по-честному.

Имя Олега полиционер Зуботычкин написал быстро. Минуты за две.

– Отчество? – спросил он.

Отчество у Олега спрашивали первый раз в жизни, и он не сразу сообразил и вспомнил, что его отца звали Чвапа.

Отчество Олега Чваповича полиционер писал уже подольше, а слово орангутанг еле осилил.

– Орангутанги. Что за народ такой, не слыхал, – заметил он.

– Иногда нас называют человекообразные приматы, – сказал Олег.

– Ну нет, – сразу отказался Зуботычкин. – Такое я написать не сумею.

Обезьян завели за решётку в человеческий обезьянник. Дверь за ними с железным лязгом закрылась. Скамейка, на которую они сели, оказалась жесткой и холодной.

– Эти полиционеры тоже оказались обманщиками. Такими же, как крыс Пасюк, – сказал Олег. – И плохими людьми.

– Как много плохих людей! – вздохнула Марта.

Они вдвоем с Олегом стали считать, сколько встретили в последнее время плохих людей и зверей. Загибая пальцы, наперегонки.

Гаврила не участвовал в этом. Он мрачно размышлял о том, как плохо быть похожим на множество разных людей, особенно плохих. Потом стал думать о том, что такое стенд, на котором висит хулиган Ржавый. Наверное, какое-то очень высокое и толстое дерево. И на нём могут висеть и прыгать даже такие большие и тяжёлые гориллы и преступники.

Олег закончил подсчёт первым.

– Четыре! Четыре обманщика, – победно воскликнул он.

– Интересно, а какой у них начальник? – задумчиво произнесла Марта. – Этот самый Чернилов.

Глава 6
В тёмном-тёмном логове крыса Пасюка!

А в это время крыс Пасюк лежал на большой куче монет. Глубоко под землёй, в своём тёмном убежище. Никто не знал, где это.

Никто и никогда в этом убежище у Пасюка не бывал. Гостей он сюда не приглашал. Боялся, что кто-то может увидеть его монеты и украсть их.

Сейчас в этой темноте крыс думал. А думал он всегда об одном. Кого бы ещё обмануть, и этим добыть ещё монет. Чтобы куча под ним стала ещё больше. Крыс очень любил монеты. И большие, и совсем маленькие, и медные, и серебряные. У него была даже одна золотая монета с изображением какого-то бородатого старика. Она висела здесь на стене, как портрет.

А темно было потому, что крыс Пасюк в минуты задумчивости незаметно для себя сгрыз все свечи. Все до одной. А свечи он покупал только самые дорогие и редкие сейчас. Восковые и сальные. Любил такие, как самые вкусные.

Куча монет была жёсткой и холодной, но сидеть и лежать на них Пасюку нравилось больше, чем в креслах, на мягких диванах и матрацах. Тем более, диваны и кресла здесь постоянно исчезали. Пасюк съедал их.

Всю мебель он покупал кукольную, в «Детском мире» и тоже самую дорогую. Потому что считал, что стыдно такому богатому крысу, как он, приобретать дешёвую. Но потом мучился, что потратил слишком много монет. Жадность боролась у него внутри с тщеславием.

Тщеславие – это значит, что Пасюк хотел, чтобы кто-то уважал его. За то, что у него много монет. Но уважающих вокруг было мало.

Среди красивой мебели, в роскоши крыс Пасюк представлял, что живет в богатом и таинственном замке.

А ещё он любил игровые приставки и всякие новейшие и моднейшие мобильные телефоны с электронными играми. Ведь в них можно играть одному. Покупал их сразу десятками и играл в своём как будто бы замке.

Крыс любил говорить про себя, что он «не чужд искусству» и считал себя скульптором. Ваял статуи. Вернее, выгрызал из сыра, своего любимого художественного материала. В основном, статуи изображали его самого, крыса Пасюка. Это называется автопортреты. Пасюк из сыра верхом на коне заносил лапу с зажатой в ней шпагой. Или, наоборот, в цилиндре и фраке сидел на мешке с монетами.

Каждый раз, создав автопортрет, крыс долго, час или полчаса, любовался своим творением. Потом ему начинало казаться, что пьедестал скульптуры получился слишком большой, или в ней самой много лишнего. Это лишнее Пасюк начинал убирать. Отгрызать, то есть. Убирал, убирал, отгрызал, отгрызал, и скульптура исчезала. На её месте оставалась пустота.

Без сыра становилось совсем скучно. Чтобы развеселиться, крыс опять начинал что-нибудь грызть. Сначала что-то съедобное, потом не очень. А затем уже всё, что было кругом. Грыз свою дорогую кукольную мебель. Диваны, столы и кресла. Игрушечный кабинетный рояль. Пластмассовую джакузи, и свою роскошную большую пятиспальную кровать.

И вот вокруг него не оставалось ничего, кроме опилок. Всегда сохранялись только голые земляные стены и куча монет. Становилось пусто и некрасиво. То, что крыс Пасюк называл замком, превращалось в земляное логово и даже просто нору.

От огорчения Пасюк принимался играть в свои любимые электронные игры, но, когда проигрывал, настроение у него совсем портилось. Тогда крыс съедал и приставки, и телефоны. От такого частого употребления вредных электронных игр у Пасюка было плохое здоровье: болел живот и портился цвет лица.

А монетам совсем не нравилось в этой норе. Им давно надоело лежать здесь неподвижно. У монет нет ног, но они ходят и обожают это делать. Ходить из магазина в магазин, среди множества народа, шума и яркого света… От одного человека к другому. Заворачивать по пути в какое-нибудь кафе или кондитерскую. Так им интереснее. В разных кошельках, бумажниках и карманах можно встретиться с другими монетами. Рассказать и послушать, кто на что интересное потратился.

Монетам нравится «тратиться». Так они называют это между собой на своем языке. Когда хотят, монеты разговаривают друг с другом. Хотя они и не большие любители поговорить. И вообще, молчаливы.

Тратиться – значит обмениваться на разные нужные всем вещи. Новенькие и давно желанные. А после этого увидеть, как кто-то радуется своей покупке.

Напрасно тот шашлычник в своей будке говорил, что монет боятся. Они совсем не страшные и не злые.

«Нас называют нечестными и даже – о ужас! – добытыми преступным путем, – разговаривали они между собой. – А нам обидно. Мы честные и не наша вина, что мы попали к крысу Пасюку. Жулику и обманщику».

Сейчас этим монетам очень хотелось потратиться, попасть в какой-нибудь магазин. Особенно, в «Детский мир», а может быть, даже в кассу цирка. Но сделать этого они не могли. И молча лежали в крысиной норе.

Глава 7
В неволе!

А в человеческом обезьяннике было невесело. И посетителей не было, никто не приходил посмотреть на его обитателей. Кормили здесь тоже не очень хорошо, хуже, чем в зоопарке. Обезьяны просили самую обычную пищу: хотя бы бананов и ананасов, но даже этого им не давали.

Полиционеры охраняли задержанных днем и ночью, по очереди. Зуботычкин, сидя у решётки, задумчиво свистел в свисток. Пытался высвистеть какую-то мелодию, но никто не мог понять, какую именно. Слух у этого полиционера был плохой, и мелодия не получалась. А иногда начинал свистеть закипающий электрический чайник. Он перебивал Зуботычкина, и мелодия у него звучала лучше.

А Хамко любил читать свой пистолет. Пистолет у него был не простой, а наградной, с надписью:

СТАРШЕМУ ПОЛИЦИОНЕРУ ХАМКО НА ДОБРУЮ ПАМЯТЬ

Или глядел в микроскоп. Микроскоп этот стоял в полиционерском участке для того, чтобы можно было рассмотреть самые мелкие вещественные доказательства. Так называют всякие вещи, большие и совсем маленькие, которые преступники забывают на месте своих преступлений. Но вещественных доказательств у Хамко не было, и он от скуки рассматривал пойманных им мух и тараканов.

А самый главный полиционер по фамилии Чернилов всё так и не появлялся. Он был сильно занят. Подписывал разные важные бумаги, старательно выводил свои сложные мудреные подписи.

* * *

Не появлялся, не появлялся и вот, наконец, пришел. Остановился в дверях, оглядывая полиционерский участок. Начальник Чернилов оказался маленьким, с оттопыренными ушами, в большой-большой фуражке и с малюсенькими блестящими и сильно проницательными глазами.

Этот Чернилов пронзительно посмотрел этими своими глазами и сразу заметил, что Гаврила, Олег и Марта – это кое-как переодетые в людей обезьяны.

– Вы что, дурачьё, олухи царя небесного, обезьян от людей отличить не можете? – обрушился он с упрёками на полиционеров.

– Да мы, начальник, настоящих людей почти не видим, – оправдывался за обоих Хамко. – Все здесь у нас – чистые обезьяны.

– Ты, Хамко, совсем с ума сошло, – Начальник Чернилов, хоть и был проницательным, но плохо учился в школе и не помнил правила склонения существительных разного рода.

– Так что, значит, этот совсем не Ржавый? – разочарованно спрашивал Зуботычкин и показывал пальцем на Гаврилу.

– Какой он тебе Ржавый! – раздражённо отрезал начальник. – По всему видно, что он из зоопарка сбежал.

– Мы не сбежали! – тут же отозвалась на это Марта. – Мы путь в Африку ищем. Нам в Африку надо! На каникулы.

– Так ведь его фотокарточка у нас на стенде висит! – с жалобой в голосе возражал начальнику Хамко. – Вылитый он.

– А ты посмотри внимательно на эту карточку, – ещё больше раздражался Чернилов. – Видишь, у этого за решёткой глаза добрые, а на карточке какие? Злые! Упущенная вами обоими деталь!..

– Ну, не знаю, – пробормотал Хамко. – Вдруг Ржавый подобрел ненадолго. Когда снимался…

После того, как начальник ушёл, Зуботычкин ещё долго стоял перед решёткой и с недоумением смотрел на обезьян.

– Так ты, значит, этот самый… Обезьянин, – наконец, сказал он Гавриле. – Дитя природы. Ну и дела!

А обезьяны обрадовались, что теперь всем понятно, кто они такие. Все знают, что они ничего и не у кого не просили, не попрошайничали, и значит, их скоро отпустят. Но Хамко и Зуботычкин, которые всё ещё были расстроены недовольством начальства, объяснили, что у них невиновных сразу не отпускают. Чтобы освободить их троих, Чернилов должен ещё поставить свою подпись в важной бумаге.

А полиционерский начальник писал ещё медленнее Зуботычкина. Особенно долго он выводил свою подпись. На одну букву у него уходил целый день. Вторую он уже написать не мог – уставал. А были ещё выходные дни: субботы и воскресенья. Иногда он, вообще, забывал про свой незавершённый труд над подписью.

* * *

Время шло. Крыс Пасюк по-прежнему сидел в своей норе. Сейчас он был сильно занят – у него появилось новое увлечение. Пасюк где-то услышал, что существуют такие учреждения, конторы, которые называются банки. И туда, в них несут монеты все, у кого они есть.

После того, как он узнал про такоё, крыс очень захотел стать банкиром. Это было ему сильно по душе. Сейчас он всё время мечтал и представлял, как будет лежать на куче монет уже в своём банке. Будет ощущать, как куча быстро растет под ним. Маленькая куча становится большой, всё больше и больше. Потом превращается в гору. Высокую, как лыжный трамплин на Воробьёвых горах, и ещё выше. А он, крыс, всё поднимается и поднимается ввысь.

В последнее время Пасюк стал покупать много книг. Про то, как можно быстро и легко разбогатеть. И ещё умные и толстые книги и даже учебники для изучения банковского дела. Только он никогда и нигде не учился и был неграмотным, читать не умел. Чтобы понять банковскую мудрость, заложенную в этих книгах, крыс Пасюк вдумчиво грыз их. Сосредоточенно съедал и надеялся, что таким образом эта мудрость попадёт к нему в голову. Проникнет. Он называл это специальным образованием. Очень хотел осуществить свою мечту и трудился, не покладая сил.

* * *

И всё-таки в полиционерском участке наступил день, когда его дверь раскрылась, и явился начальник Чернилов. В руке он держал важную бумагу со своей длинной-длинной, сложной, украшенной завитушками подписью. Той самой, над которой он трудился так долго.

– Эх, отпускаю! – произнёс начальник. – Скрипя сердцем, как говорится.

Другая дверь, решетчатая, в обезьяннике, распахнулась. Марта, а за ней Олег вышли, а перед Гаврилой она неожиданно опять с лязгом захлопнулась.

– Ну и что, что это не Ржавый, – сказал Чернилов, закрывая замок. – Зато похож. Я тут подумал, что настоящего Ржавого ещё ловить надо, бегать за ним. А этот, хоть и ненастоящий, но уже пойманный. Раз похож, пусть будет вместо того, подлинного. Я так рассудил. А ты не расстраивайся, не переживай, – обратился он к Гавриле. – Пока здесь побудешь, а там, глядишь, и настоящего Ржавого поймаем. Когда-нибудь. Когда время будет…

Начальник Чернилов уже собрался выходить, но обернулся.

– А ещё я тебя на своей даче использую, – сказал он. – Для тяжёлых работ – вон ты какой крепкий. Землю будешь копать, воду из пруда таскать. Моя дача высоко на горе, а пруд внизу. Или кирпичи носить, камни, бревна всякие: новую дачу строить. А то сейчас у меня дачка маленькая, а я же начальник большой. Мне большую надо, а то стыдно. С таким сильным задержанным большую дачищу можно воздвигнуть. В общем, готовься, работы много. Будешь трудиться у меня, не покладая лап.

И вышел.