Текст книги "Затяжной поворот: история группы «Машина времени»"

Автор книги: Михаил Марголис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Андрей Макаревич

Близкими друзьями с Ванечкой мы не стали. Не получилось контакта. Ему очень хотелось сделать карьеру и, когда мы пришли в Росконцерт, он настаивал на том, чтобы считаться нашим художественным руководителем. Объяснил нам, почему это нужно. Мол, именно с худруком руководство Росконцерта решает все вопросы относительно группы и все неприятности, все шишки тоже валятся на него. А меня это очень устраивало. Я терпеть не могу никакие должности, и с радостью готов был снять с себя административные обязанности в группе, которые мне непроизвольно достались. Остальным же ребятам все было по хую. Хочет Ованес Нерсесыч быть главным – пусть будет.

Так валились на него «шишки» от которых ты увернулся?

Они постоянно валились. С первого нашего дня пребывания в Росконцерте проблем появилась масса. Во-первых, аппаратура у нас, не смотря на все мелик-пашаевские комбинации, все равно была говенная. И мы знали, что раз в год Министерство культуры выделяет Росконцерту деньги, на приобретение аппаратуры за рубежом. За эти гранты люди дерут горло, условно говоря, убивают друг друга, подсиживают и все прочее. Мы тоже ходили, писали письма, плакали, требовали.

А кто был в Росконцерте первым по этим грантам?

Пугачева, конечно.

Вам приходилось с ней схлестываться из-за дележки казенных средств?

Однажды мы получили-таки новый, фирменный аппарат, и она позвонила мне ночью, посчитав, что мы его из под носа у нее выдернули, и закатила такую истерику! Это был год, наверное, 81-82-й. Сказала, мол, если я захочу – завтра вообще никакой «Машины Времени» не будет! Я не помню, что точно ей ответил, но объяснил, что у нее уже есть хороший аппарат, а у нас нет. Мы существуем в Росконцерте на таких же условиях, как она. Короче, техника осталась у нас. Ничего такого Пугачева не сделала, да и что могла сделать? Уж, когда в Росконцерте что-то давали, то назад не забирали.

Где-то через год мы с ней помирились. Она позвонила мне ночью, как ни в чем не бывало. Она, обычно, по ночам звонила. Но подробности того разговора я сейчас уже не вспомню. Ничего принципиального. Алла Борисовна мне не враг, не подруга близкая, так что ярких бесед у нас не было.

А с Пашаевым мы в Росконцерте просуществовали недолго и расстались, мягко говоря, нехорошо. Помимо различных неприятных нюансов в наших взаимоотношениях, случилась просто отвратительная история. Я накопил денег и решил купить хороший клавишный инструмент. (Подгородецкий в своей книге подчеркивает, что речь шла о «Hohner clavinet D-6»). Ваня очень испугался. Он понимал, что держится в нашей команде лишь потому, что мы используем какие-то его инструменты и аппаратуру, и как только мы приобретем все свое, то его пошлем. Ему нужно было как-то препятствовать невыгодному для него процессу. И однажды, когда меня не было дома (Подгородецкий пишет в «Машине с евреями», что Макар в этот момент, как раз, отправился в аэропорт «Шереметьево» на встречу с незнакомым ему продавцом нужного инструмента) в мою квартиру влезла парочка бандюганов и унесла оттуда все деньги, включая приличную сумму, предназначавшуюся для покупки клавиш. У меня возникли серьезные подозрения, что без Ованеса Нерсесыча тут не обошлось, ибо деньги лежали в специальном месте, о котором знали лишь несколько своих людей, из которых только Мелик-Пашаева могло тревожить наличие у меня данной суммы. Вскоре воров поймали и в разговорах «не для протокола», они, в общем-то, подтвердили мои предположения, хотя на суде о Ванечке, разумеется, не сказали не слова, и он в этом деле никак не фигурировал.

Копаться дальше я не стал. Противно было. Мы с Мелик-Пашаевым просто расстались. Он и изначально был мне не интересен, но я закрывал на этот факт глаза, понимая, что Ованес Нерсесыч освободил меня от решения ряда нудных оргвопросов. Но, после данного случая, общаться уж вовсе стало не о чем и не зачем.

С Пашаевым «Машина» рассталась, но ты уже понял, что без постоянного директора вам не обойтись?

К этому моменту у нас уже появилось целых три директора. Валерий Ильич Голда, плюс его приятель Коля Акопов, плюс его приятель Йося Литт. Один из них считался директором, другой заведующим постановочной частью, третий – администратором. Поскольку это была государственная система и зарплату им платили не мы, а Росконцерт, я был совершенно не против такого триумвирата. Хотя все они были просто замечательные обалдуи. Ничего не делали, снимали, как и мы, девок на гастролях, и выпивали в своем или нашем кругу.

С Мелик-Пашаевым судьба вас плотно свела, а с таким вездесущим шоу-бизнес деятелем, как Юрий Айзеншпис были пересечения?

Никаких вообще. Он же сидел тогда, в годы нашего становления.

Александр Кутиков

Назвать Мелик-Пашаева соучастником ограбления квартиры Макара я не могу, потому что привык отвечать за свои слова. При этом сам Андрей вправе воспринимать ту ситуацию именно так, как он это делает. Эмоционально и морально я разделяю его позицию. Но делать какие-то выводы относительно Ованеса Нерсесовича не буду. Его никто не осудил, собственно, его даже и не привлекали к суду.

Он много провел денег мимо вас, называя устроителям концертов «верхушечный» гонорар за ваши выступления, о чем вы тогда не знали?

Я об этом не слышал. Но, вообще, когда команда существует по принципу «всем поровну», а в «Машине» во все времена было и есть именно так, работа на «верхушке», карается по законам и понятиям неформальных отношений. Были у нас администраторы, не стану называть их фамилий, которые позволяли себе подобные вещи. Но они долго и не задерживались. Вылетали с работы после первой же попытки, что-то себе скроить. Поступал ли так Ованес Нерсесович, я доподлинно не знаю. Но он совершал другие спорные поступки. Например, когда он ушел от нас, то забрал аппарат, который, считал целиком своим, хотя собрал он его на нашем имени и продавал на гастролях под наше имя. То есть, его бизнес процветал за счет нашей гастрольной деятельности. Но мы от его бизнеса ничего не получали. Считаю, что это было не очень правильно. Но Бог ему судья, как и каждому из нас. А потом он и вовсе устроил заговор. Уговорил уйти вслед за ним из «Машины» Петю Подгородецкого. Провел переговоры с Валеркой Ефремовым, чтобы он тоже уходил. Ванечка хотел оставить нас с Макаром вдвоем, без аппаратуры, без денег и перспективы работы в официальной концертной организации. Но поскольку мы с Валеркой не просто музыканты, играющие вместе очень давно, а старинные друзья, он рассказал мне о том, что проделывает Мелик-Пашаев за нашей спиной. Мы сидели тогда у Макара дома, и я сказал: «Валер, вспомни, начиная с „Високосного лета“, все, что я рекомендовал делать, оказывалось правильным. И сейчас я советую тебе на посулы Ованеса Нерсесыча не вестись». Ефремов совет принял, и, как видишь, не прогадал.

Почему судьба не свела «Машину» с Айзеншписом?

С Юрием Шмильевичем я познакомился очень давно, задолго до его попадания в тюрьму. Я же вырос на Патриарших прудах, на Малой Бронной, и рано начал самостоятельную жизнь. В районе я был личностью известной. В 15 лет уже ходил в кафе «Времена года», где выступали все московские бит-группы: «Эдельвейсы», «Витязи», «Атланты», «Мифы», «Скифы», «Соколы», и в кафе «Молодежное», где проходили «Ритм-вторники». Все это организовывал Айзеншпис. Так что мы с ним общались. Позже нас связывали и другие жизненные обстоятельства. Мы сохранили хорошие отношения и когда он освободился. Но перспектив в его работе с «Машиной», никогда не видели не мы, не он.

Вы опасались получить в его лице еще одного Мелик-Пашаева?

Айзеншпис был совершено другим человеком. У него было масса положительного и отрицательного, как у любого, кто занимается подобным бизнесом. Но я бы не сравнивал его с Пашаевым. Они разные по образованию, интеллекту, жизненному опыту.

Алексей Романов

В 82-м году я оказался с трудовой книжкой на руках. Это было довольно стремно, поскольку быстро можно было схлопотать статью за тунеядство, потом еще за бродяжничество, а дальше гуляй, Вася, вернее сиди, ешь опилки.

И в этот момент опять «Машина» взорвалась изнутри, нашелся стратег, то есть, Мелик-Пашаев, воспользовавшийся ситуацией, и утащивший из «МВ» Петю Подгородецкого и Игоря Кленова, их звукооператора, который еще и блестящий музыкант. Тут же Ваник, узнав, что я оставил группу «Воскресение», сделал мне предложение поработать в филармонии. И, таким образом, у него очень быстро образовалась неплохая по составу «группа Мелика-Пашаева». В деловой хватке ему не откажешь.

Евгений Маргулис

Про тот случай с обворовыванием квартира Макара ничего не скажу. Меня в тот период в «Машине» не было. Но Мелик-Пашаев человек специфический. Сейчас он в Болгарии живет. Я с ним года полтора назад случайно встретился на пересадке в одном из международных аэропортов. Пообщались. Ни о чем. Встреча в зале отдыха бизнес-класса, в ожидании своих рейсов. «Ваник, как дела? – Нормально. А у тебя? – Тоже нормально» До этого я его не видел лет 20. Последний раз с ним встречался году в 86-м. Мне он, в принципе, не интересен, как и то, чем он занимается.

Андрей Макаревич

Мне кажется, расставание с Ванечкой совпало с моментом, когда нам удалось выбить аппаратуру у Министерства культуры, ту самую, на которую, как выяснилось, имела виды и Алла Пугачева. И мы, конечно, по тем временам, стали весьма упакованными. Выступала «Машина» исключительно во Дворцах спорта и на стадионах, где ванины «пукалки» быстро перестали быть милыми. А возить-то на гастроли в первые росконцертовские годы нам приходилось свою технику, то есть именно ту, которую добывал Мелик-Пашаев. В стране ничего вообще не было. В этих самых Дворцах висели только допотопные динамики, для объявлений счета судьей-информатором. В Ростове, на первом нашем профессиональном выступлении пришлось подключиться к ним, и аппарат мелик-пашаевский у нас сгорел. Вообще постоянно, что-то горело, и чинили, чинили…

В книжке Юрия Полякова, по-моему, «Грибной царь», есть эпизод (явно «Машина» подразумевается, с большой нелюбовью), как приехала в провинциальный город группа под названием «Перпетуум мобиле» и за полчаса до начала концерта сказала, что аппаратура сгорела и нужны дополнительные деньги, чтобы ее срочно починили. Не исключаю, что Мелик-Пашаев такие вещи проделывал. Просто он нас не ставил в известность об этом. Все шло ему в карман. Он был такой мальчик, который из всего делал денежки. И мне это тоже очень не нравилось. Я чувствовал, что происходит возле нас какая-то мутная история, а мы в ней такие дурачки сбоку.

Глава четвертая
«Душа», «Рагу» и Заяц

Между войнами Британии с Аргентиной на Фолклендах, Ирана с Ираком на своих территориях, Израиля с партизанами Арафата в Ливане, профсоюза «Солидарность» с коммунистическими душителями демократии в Польше, мир, в 1982 году, успел наладить выпуск персональных компьютеров Commodore 64, первого проигрывателя компакт-дисков Sony, миллионы раз собрать кубик Рубика и увлечься альбомом Майкла Джексона «Thriller» настолько, что вскоре он стал самым продаваемым в истории музыки.

На одной шестой, советской части суши в это время начался мор красных «геронтократов». Первым простился с подведомственной ему империей ее серый идеологический кардинал Михаил Суслов, чьи похороны превратились в масштабный пропагандистский перфоманс. Вслед за ним, с еще большим ритуальным размахом, отправился к праотцам «застойный» генсек Леонид Брежнев. Позитивных перемен горемычному СССР сие, однако, не принесло. Напротив, Леонида Ильича у державного штурвала сменил престарелый гэбэшник Юрий Андропов и «совковое» уныние обрело какую-то совсем уж тяжелую форму, одним из проявлений которой вскоре стало последнее, но самое мракобесное наступление советских чиновников на рок-музыку. Для Алексея Романова оно, вообще, закончилось девятимесячным пребыванием в тюрьме. Для других, и, прежде всего, «Машины», усилением цензурного прессинга и серией обличительно-пренебрежительных публикаций в центральных газетах.

1982-й – первый полновесный год функционирования ленинградского рок-клуба, под наблюдением ВЛКСМ и КГБ, принявшего в свои ряды практически все, недавно народившиеся любительские группы Северной Пальмиры. Немногим позже аналогичная структура возникла и в столице под названием Московская рок-лаборатория. Проторившая однажды не зарастающую рок-н-ролльную просеку в советском буреломе «Машина Времени», затем променявшая, типа, индепендент на Росконцерт, для «клубных» и «лабораторных» молодых рок-героев оказалась совсем не товарищем. Какие там столичные филармонические дяди со своей «Синей птицей» и ставками эстрадных звезд, когда в Уфе «ДДТ» записывает свой первый альбом «Свинья на радуге», а в Питере «Кино» начинает с альбома «45», где Цой поет «Когда-то ты был битником, у-у-у…». Приезжая из Москвы в «Сайгон» на Невском, я неоднократно слышал тогда от местных сверстников-«неформалов» саркастическое пояснение: «Это, Витя, вашего Макара и его друзей имеет в виду».

Да, парадокс положения «МВ» заключался в том, что, кроме нескрываемого раздражения официоза, группа уже получала скептические прищуры со стороны, так сказать, своих. В сентябре 82-го самиздатовское «Ухо», например, пишет: «Год назад „Машина“ действительно была лучшей группой. Но с тех пор она прочно застыла на одном месте, как древнеперсидская империя, а конкуренты не дремали. „Аквариум“ сделал пару новых программ, последняя в стиле панк-джаз, супермодном теперь, имела неукоснительный успех. Появились на небосклоне „Зоопарк“, „Футбол“, „Активный трест“ и др. Макаревич за это время не сделал ничего. Естественно, отношение знающих поклонников рока к нему изменилось. Те голоса, которые звучали из эстетского лагеря, теперь можно услышать и от нормальных людей…». И там же: «Что же касается непосредственно Макаревича, то ему можно пожелать вернуться к своему родному занятию, то есть к писанию песен. Впрочем, он уже и так сделал достаточно для истории. И если ему кажется, что на этом можно поставить точку и заняться стрижкой купонов, то это его законное право».

Вот такой привет, Андрею Вадимовичу из продвинутой тусовки, менее чем через полгода, после публикации приснопамятного «Рагу из синей птицы», тупейшего выпада в адрес «МВ», смастеренного корреспондентом «Комсомолки» Кривомазовым. В этой статье неутешительный диагноз «Машине» ставился в каждом предложении. «Очевидно лирический герой “МВ” слишком много лавировал и изменял самому себе…», «Сегодня мы говорим не только о законах поэтического жанра, которыми пренебрегает “МВ”. Мы говорим о позиции ансамбля, каждый вечер делающего тысячам зрителей опасные инъекции весьма сомнительных идей…», «Услышать нормальный мужской голос в подобного рода ансамблях стало проблемой. Мужчины! Пойте по-мужски!».

Словно вопреки собственной тираде, что «все могло бы быть совсем не так, если только сам себе не враг» «Машина», все в том же 1982-м, подбрасывает очередные «дровишки» для обоих, критикующих ее сторон. В США, к неудовольствию советских властей, некая компания Kismet Records издает нелегальный альбом «МВ» – «Охотники за удачей», ставший первым диском в истории группы (надпись на обложке диска, в который вошли 14 известных песен «Машины» с измененными названиями (скажем, тему «Кафе „Лира“ переименовали в „Швейцара“, а „Марионеток“ в „Балаган“), гласила: „"Машина времени"– лучшее, что создала рок-музыка в России“).

А в Советском Союзе, выходит в прокат тривиальный музыкальный фильм экс-супруга Аллы Пугачевой Александра Стефановича «Душа», построенный на хитах «МВ», где «машинистам» отвели роль ансамбля Софии Ротару (этот проект оказался последним, в котором фигурировал Петр Подгородецкий перед тем, как впервые покинул «Машину». Следующие 8 лет за клавиши в группе отвечал Александр Зайцев). Такого «опопсовения» простить Макару и компании не смогли уже непримиримые контркультурщики. Даже через 20 лет после ажиотажной премьеры этой картины в московском кинотеатре «Звездный», составители «Малой энциклопедии русского рока» беспощадно резюмировали: «Появление на киноэкране весьма слабого фильма „Душа“, в котором музыканты „МВ“ сопровождали певицу Софию Ротару, способствовало тому, что из нонконформистов Макаревич сотоварищи превратились, в конце концов, в традиционный поп-коллектив, на чьи концерты теперь вместо радикальной молодежи ходили приличные барышни в рюшечках и их мамы и папы. Так закончилась эра „Машины Времени“.

Андрей Макаревич

Упреки в нашей продажности, конформизме я слышал всю жизнь. Сначала за то, что мы перешли в Росконцерт. Хотя, спустя два года, чуть ли не все известные рок-команды уже там числились. Но нам достался первый удар критики. Кроме «Машины», оказывается, никто потом и не продался, просто на работу устроились. Затем, нам пеняли на то, что мы снялись в массовом кино. Через несколько лет Цой с БГ тоже сыграли в кино, и это уже не осуждали, а воспринимали, как нормальный факт. Мы все время прокладывали дорогу себе и другим, и нас за это еще и обсирали. Хотя, надо заметить, что всегда с обличениями выступает сравнительно небольшая часть людей, которая почему-то берет на себя право, решать за нас, где нам быть, что нам делать или не делать.

Замечания, сыпавшиеся на «Машину» от разных критиков, тем не менее, не мешали ей исправно собирать стадионные аншлаги и ощущать народный респект. На кривомазовский опус читатели «Комсомольской правды», например, отреагировали потоком писем, осуждавших тональность и содержание статьи и поддерживавших Макара и компанию. Впрочем, редакции «Комсомолки» удалось тогда так смонтировать подборку откликов на «Рагу…», что почти получилась еще одна разгромная заметка. Киевский студент Верхотуров, например, признавался «КП»: «Я давно ждал этого выступления. Хочу поделиться мнением по поводу рок-группы „Машина времени“. Что-то уж очень туманно участники ансамбля поют. По-моему, их взгляды не имеют ничего общего со взглядами молодежи, их песни проповедуют только „нытье“, непонятно из-за чего». Его дополнял школьник из Ростова-на Дону Алексей Тертышный: «Из нашего класса многие ребята побывали на концертах „Машины времени“. Результаты были такими, как я и ожидал: „Вот это группа“, „Лучший ансамбль“, „Мне очень понравилось“, „А как поют!“. Исполнители талантливы – это факт. Вот и разберись, неискушенный слушатель, где настоящее, а где фальшивое. К счастью, мне удалось оценить их творчество. Считаю, что в этом мне помогло музыкальное образование и факультатив „Марксистская этика“ в нашей школе. Я стал подвергать сомнению „пение“ „Машины“…».

Валерий Ефремов

Не подумывал ли я свалить из «Машины», когда напечатали «Рагу из синей птицы» и понеслись какие-то прочие наши неурядицы первой половины 80-х? Нет. У меня никаких колебаний в тот момент не возникло, и перемен я не хотел. Хотя допускал, что дальше у «Машины» все может быть только хуже и хуже.

Может, стоило вернуться к занятиям химией? Маргулис же пытался, в свое время, переключиться обратно на медицину?

Да, химией в молодости я много занимался. Очень любил ее и в школе, и в университете, где первые пару курсов отучился хорошо. Но в какой-то момент наука мне смертельно надоела, просто, как отрубило. Музыка захватила полностью, и желания возвращаться к химии до сих пор не появлялось. Хотя я, по-прежнему, считаю, что это интересный предмет и не исключаю, что позже он меня опять увлечет.

Андрей Макаревич

Думаю, «Рагу…» появилось в следствии какого-то указания сверху главному редактору «Комсомолки» Геннадию Селезневу. Мол, слишком шумно проходят по стране концерты «Машины Времени» (а они действительно проходили невероятно шумно). Надо бы осадить…Коля Кривомазов получил от своего редактора заказ – сделать «правильный» материал. Ну, и исполнил все, как поручили.

О’кей. И, что должно было, по идее, произойти с «Машиной» после такой статьи?

Все по схеме. Собирается расширенное заседание министерства культуры, обсуждается критическая публикация во всесоюзной газете и делаются оргвыводы. Гендиректору Росконцерта, как обычно, выносят выговор, а проблемный ансамбль прекращает свое существование. Не случилось этого только потому, что «Комсомольская правда» получила невероятное количество писем от наших поклонников (мне знакомые сотрудники газеты рассказывали, что эту корреспонденцию жгли во дворе редакции днем и ночью – ее складывать было некуда), и инициаторы затеи просто испугались еще большего шума от нашего расформирования, чем от наших выступлений.

Я, вообще, замечу, что в Росконцерте, за который «Машину» столько попрекали, нам работалось хорошо где-то с конца 1979-го, когда нас туда взяли, и до конца 80-го, когда зарубили тот самый наш планировавшийся концерт в Театре Эстрады. Затем, до горбачевской эпохи, пошла полоса сплошной опалы. И то, что в опальный период мы каким-то образом не были расформированы – большое чудо.

А, как «Машину» можно было расформировать? Удалить из системы Росконцерта, это я понимаю. Но группой-то вы бы остались?

Подобная ситуация представлялась тогда безвыходной. Ни партия, ни КГБ, в самодеятельном варианте играть бы «МВ» уже не дали. Нас отслеживали вдоль и поперек.

Публикация «Рагу…» стала для тебя полной неожиданностью?

Накануне выхода этой статьи мне позвонил Лев Гущин, который тогда был главредом «Московского комсомольца», и сказал: «Слушай, тут дело серьезное. Может плохо кончиться». До этого о «Машине» уже выходили несколько критических статей, но в газетах меньшего влияния, нежели «Комсомолка» – в «Советской России», в «Литературной России». А тут – такая серьезная трибуна. Я, конечно, дико расстроился.

Позвонить кому-то, обратиться за поддержкой не пробовал?

А кому? Мог позвонить тогда разве что герою Советского Союза космонавту Гречко. Ну, и позвонил. Мы с ним познакомились как-то давно, когда на лыжах катались, то ли в Домбае, то ли еще где-то. Он очень общительный человек, мы его приглашали пару раз на наши концерты. Гречко сказал: «Конечно, если меня позовут на какой-нибудь совет, для обсуждения статьи, я буду вас защищать». А больше обращаться было не к кому.

Чем-то, отдаленно, конечно, ваша ситуация напоминала происходившее ранее с Владимиром Высоцким. При этом Высоцкий пел о том, что его «к себе зовут большие люди, чтобы я им пел охоту на волков».

Нас большие люди к себе не звали. И, потом, Высоцкий находился немножко в другом положении. Во-первых, у него была Марина Влади – сопредседатель общества советско-французской дружбы и всемирно известная актриса. Во-вторых, он сам был популярным артистом театра и кино. И, в-третьих, его песни были более широко любимы народом, чем песни «Машины Времени». Все-таки, мы в то время еще считались, скажем так, исполнителями молодежной музыки. А он был уже на все возрасты.

А вообще наши с Высоцким ситуации действительно в чем-то очень похожи. У него выкинули целую съемку в «Кинопанораме», и у нас такое происходило неоднократно. Снимали целые программы с «Машиной» и потом они никуда не шли. Ролан Быков, например, пригласил нас в молодежную телепередачу, мы там сыграли песен шесть. Он сказал: «Да, что я Лапина не пробью!». Пошел к председателю Гостелерадио Лапину, выходит от него красный, разгоряченный, и говорит: «Ни хуя, не вышло. Как стена. Нет, отвечает, не будет этой группы в эфире, и все».

В своей книге Подгородецкий, упоминая вашего общего приятеля Алексея Богомолова, или просто «Алексеича», говорит, что он здорово помог «Машине», «когда ее травили». В чем выражалась его помощь?

С Богомоловым я познакомился непосредственно после выхода «Рагу из синей птицы». Он мне прислал большое письмо, просто, как фан группы. Письмо было очень хорошее, про то, как он даже в «Комсомолке» с кем-то связывался, пытаясь выяснить, что происходит. У него действительно существовали какие-то знакомства в самых разных местах. Он был вратарем сборной МГУ по хоккею, каким-то общественным деятелем и т. п. И еще часто мотался с нами по гастролям. Человек Алексеич общительный, компанейский, большой, в прямом смысле слова. Однако, в чем конкретно выражалась его помощь «Машине», я сейчас даже не вспомню. Зато помню, что Боря Зосимов, который работал тогда в райкоме комсомола, брал на себя смелость приютить нас на своей территории, дать нам базу в подведомственном ему районе. Такие вещи я помню очень хорошо.

Кроме, партийных цензоров у тебя, ведь, случались встречи с товарищами с Лубянки?

Впервые это произошло после выхода в Америке, без нашего ведома, «машиновской» пластинки «Охотники за удачей». Но не я тогда в КГБ отправился, а наоборот – в Росконцерт приехал комитетовский полковник, курировавший всю нашу концертную организацию. Всех, кроме меня, выгнал из кабинета, и мы с ним вдвоем беседовали.

Во второй раз я встречался с гэбэшником тоже не на Лубянке. Было все интереснее, как в кино. Это происходило перед моей первой поездкой за границу.

В Польшу?

Нет. Выезд в Польшу, вообще, как-то незаметно проскочил и, типа, не считается. Чудо произошло. В этом общем советском бардаке никто в ОВИРе даже не сориентировался, что к ним пришел тот самый Макаревич. Мы тогда уже были известны. И меня, по приглашению из дружественной страны, спокойно выпустили за кордон, как туриста. А теперь речь шла о поездке, в капстрану, в Грецию. С музыкой этот выезд, к слову, был не связан.

Так вот, мне позвонили домой. Человек официально представился сотрудником КГБ и сказал, что хочет со мной побеседовать. Встречу назначили в гостинице «Будапешт». Комитетчик встретил меня в холле. Взял ключи от специального номера, и мы туда проследовали. Как я понял, меня решили пробить на тему: могу ли я стать их осведомителем? Впрямую таких предложений не делалось, но общий характер беседы наводил на определенные мысли. В конце концов, я откровенно спросил: что вы от меня хотите? Он ответил: «Знаете, вот вы поедете за границу, наверняка, будете с кем-то встречаться, отвечать на какие-то вопросы…». А, ведь, работники этой организации в каком-то смысле моделируют твое ближайшее будущее. Примерно то, что их интересует, они тебе потом и устраивают. Я, все понял и пообещал: «Все, что меня там спросят, я вам честно могу пересказать. Если вам это интересно». Видимо, по моей реакции и каким-то ответам они поняли, что тему со мной развивать не стоит, я им не подойду.

Как ты думаешь, среди людей в разные периоды связанных с «Машиной» были стукачи?

Думаю, были. Но это не музыканты. Не хочу называть конкретных имен, поскольку это лишь подозрения…

Максим Капитановский

В последние годы мне иногда звонил, часа в 3–4 ночи, пьяный Кава, жаловался на Макаревича, предлагал вместе писать книгу, говорил, что Катамахин был агентом КГБ.

Я ему отвечал: «Сереж, а кому это все сейчас интересно? Кто знает этого Катамахина?». А он считал, что это очень интересно. Я соглашался: «Ну, хорошо. Ты напиши, я отредактирую, чем смогу помогу». Хотя, о чем тут можно больше страницы написать? В общем, бред какой-то…

Александр Катамахин – любопытный персонаж, являвшийся звукооператором «Машины» раннего периода. Это он, по свидетельству Макара, поил их с Гребенщиковым в 1976 году в Таллинне «нервно-паралитическим пойлом» – медицинским спиртом настоенном на красным стручковом перце, привезенном из Ташкента. Его лик, как утверждают «ветхозаветные» хроники «Машины» был запечатлен на басовой колонке группы. Кроме, верчения ручек за пультом, Катамахин, вроде бы, изобрел некую жесткую гимнастику, корректирующую дамские фигуры. В свое время ей увлеклись супруги Макара и Кавы и, по предположению, уже упоминавшегося в этой книге литератора Бориса Бостона, через доверительное общение с женами «машинистов» Катамахин мог оказывать какое-то влияние на самих участников «МВ». В общем, мутная и давняя легенда…

Андрей Макаревич

Не могу тебе точно ответить на вопрос: был ли Катамахин агентом? Не знаю. Возникали такие слухи. Он работал в институте имени Лумумбы, это вообще, был такой гэбэшный институт. Но даже если Александр и имел связь с органами, он все равно нам изрядно помогал. Вреда от него я, во всяком случае, никакого не помню.

А вы в группе обсуждали когда-нибудь эту щекотливую тему?

Нет. Никогда.

Согласно весьма распространенному мнению, ни «Рагу», ни нелегальные штатовские «Охотники за удачей» все ж-таки основательно не помяли тогда «Машину» потому, что группа вовремя успела обозначиться в «Душе». Как ни крути, а фильм Стефановича стал одним из блокбастеров начала 80-х и просто так разогнать команду, которую теперь в лицо разглядела вся страна, было проблематично. Расформирование стало бы для «машинистов» прямой дорогой в герои. А, лишнего шума (что, как помните, заметил и Макар) никто из советских начальников не любил…

Андрей Макаревич

Мы были уже очень популярны и до «Души», но как мы выглядим, знали далеко не многие. А тут нас увидел весь Союз. По тем временам фильм был снят довольно лихо и пользовался большой популярностью.

Отлично помню, как в начале 80-х в каждом пляжном кабачке местные музыканты играли песни «Машины». Он так старались, что даже нашу «лажу» снимали один к одному. Но нас никто не узнавал. Мы, как люди-невидимки, садились где-нибудь в уголке заведения, млели от собственного величия, и уходили. А после «Души» наши морды, конечно, стали известными. Мне в тот момент впервые пришлось коротко подстричься, потому что доставать на улице и в разных общественных местах меня стали очень сильно.

Длинный хаер на протяжении многих лет – твой осознанный выбор?

А как же можно быть «битлом» с короткими волосами? Сейчас у меня иная прическа, потому что волосы не растут так, как раньше. Да и, вообще, сколько можно? Сегодня уже и такие «битлы» бывают. Очень многое изменилось. К тому же я не люблю, когда пятидесятилетний человек старается казаться двадцатилетним. Это жалко выглядит. Надо, все-таки, органично чувствовать себя в каждом возрасте.

После «Души» многим показалось, что вы куда-то совсем в эстрадное болото заехали. «За тех, кто в море» запели…Это ж, прям, «Земляне» какие-то?

А, по-моему, очень битловская, биг-битовая тема, мне нравится. А «Поворот», в таком случае, чем от нее отличается? А его, ведь, распевали и все неформалы, в свое время. Я не понимаю, где проходит граница: между попсовой песней и не попсовой. «Битлз», как выясняется теперь, тоже поп-музыка, но, все-таки, еще и рок-н-ролл. Я надеюсь, что «Машине» удается где-то на той же грани балансировать.

Валерий Ефремов