Текст книги "Затяжной поворот: история группы «Машина времени»"

Автор книги: Михаил Марголис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Михаил Марголис
Затяжной поворот: история группы «Машина времени»

Год 1982-й. «Многие из нас посвятили жизнь музыке, литературе, эстрадной режиссуре, и мы авторитетно заявляем, что пением выступление „Машины Времени“ назвать нельзя» (отрывок из письма советских заслуженных деятелей искусства, вошедший в приснопамятную статью «Рагу из синей птицы», опубликованную в «Комсомольской правде»).

Год 1999-й. Президент России Борис Ельцин наградил участников группы «Машина Времени» Орденами Почета «За заслуги в развитии музыкального искусства».

Первая половина 80-х. Услышав песню группы «Машина Времени» «Кого ты хотел удивить?» на одном из худсоветов, композитор Микаэл Таривердиев спросил своих коллег: «Простите, пожалуйста, а кто эти молодые люди? У них есть художественный руководитель?» – «Да. Вот, Андрей Макаревич у них пишет песни». – «Он кто?» – «Архитектор». – «Ну, так пусть и занимается архитектурой. Давайте, каждый будет заниматься своим делом». На этом худсовет закончился.

Год 2003-й. Президент России Владимир Путин вручил музыканту Андрею Макаревичу орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени.

Интро

Действующие и бывшие «машинисты» рано взялись за мемуары, и у поклонников «МВ» уже, полагаю, сформировалась определенная ретроспективная библиотечка. В нее можно зачислить не только писательские труды Андрея Макаревича, Максима Капитановского, Петра Подгородецкого, но и массу блуждающих в Интернете и печатной прессе воспоминаний людей, так или иначе, в разные периоды причастных к группе.

Однако «Машина» едет и едет. Четыре десятилетия! И ее история ширится и переосмысливается. Столь дальнобойного и гиперуспешного рейса в отечественной рок-музыке не получилось ни у кого и вряд ли получится в обозримом будущем. Один этот факт делает «Машину Времени» уникальным в наших палестинах явлением. Начав как советские «битлы», Макар со товарищи к сегодняшнему дню превратились в российских «роллингов», по крайней мере, с хронологической и статусной точек зрения.

А еще «Машина Времени» – ровесница телепрограммы «Время» и такой же, как эта священная новостная передача «на первой кнопке», брэнд, связующий поколения. Той страны и строя, где они родились, давно нет, а «Машина» и «Время» есть.

Однокласснику Макаревича по 19-й московской английской спецшколе и участнику самого первого состава «МВ» Юре Борзову, ткнув пальцем в небо, удалось попасть в судьбоносное словосочетание. «Он предложил назвать группу „Дюрапонские паровики“, и он же придумал вариант „Машины Времени“», – вспоминает Макар. «Тогда все словосочетания звучали во множественном числе. Я выбрал второе название, как более простое и легкое для понимания. Без всяких подтекстов. Просто хотелось красиво и почуднее – так было модно». Подтекст, а вернее суть, это название обрело с годами. Дискография «МВ», вагон ее хитов стали саундтреком к советско-российской истории второй половины прошлого века. Перематывая его взад-вперед, действительно можно путешествовать во времени…

Так вышло, что я оказался первым автором без «машинистского» прошлого, кто взялся за летопись «МВ». И от каждого из нынешних участников группы получил какой-нибудь дельный совет. Один, например, почему-то предостерег: «Смотри, если ты артиста не очень любишь, хорошей книжки не получится», а другой напутствовал: «Главное, чтобы вышла разносторонняя история, а не Евангелие от Макара». На практике такие советы мне не пригодились. Попросту говоря, они были лишними. Но, запомнилось, с каким неравнодушием друг к другу и к делу своей жизни «машинисты» их произносили. В какой бы толстокожести и буржуазности не упрекали этих звезд, которые давно «не ездят в метро», скептики и отдельные вчерашние соратники, в них все еще улавливается что-то от длинноволосых молодых рокеров, мотавшихся в 70-е на полулегальные сейшены по студенческим общагам и летним крымским лагерям. Во всяком случае, вспоминать о далеких временах они готовы часами…

Из тех, чью сегодняшнюю прямую речь непременно хотелось включить в книгу, я недосчитался троих: давно пропавшего без вести бедового клавишника «Машины» 80-х Александра Зайцева, его предшественника и сменщика на том же посту Петра Подгородецкого (написавшего год назад скандальные мемуары «„Машина“ с евреями» и теперь заявившего мне: «Больше этой темой не интересуюсь. Я все сказал») и одного из основателей «МВ», давно покинувшего родину Сергея Кавагоэ. В последнее время Кава, осевший в Канаде, находился в жесточайшем кризисе. «Машинисты» контакт с ним фактически утратили. Существовал электронный адрес Сергея, на который я несколько раз отправлял послания, остававшиеся без ответа. Когда книга была уже фактически завершена, из-за океана пришло скорбное известие: Кавагое умер в ванной своей квартиры от острой сердечной недостаточности. Ему было 55. Прошу учесть, что все высказывания о Каве на страницах этой книги сделаны до его смерти.

В главных ролях:

Андрей Макаревич, Макар– один из создателей «Машины Времени», ее бессменный рулевой, основной автор, фронтмен, гитарист, сказитель, телезвезда, орденоносец, народный артист России… Ну, что тут долго распинаться: все и так всё знают.

Александр Кутиков – бас-гитарист, вокалист, саундпродюсер и автор многих хитов «Машины». Дважды отлучался из группы, но сейчас уже кажется, что он был в «МВ» всегда. Глава компании «Sintez Records», издающей альбомы «Машины Времени» и владеющей фактически всем ее каталогом.

Евгений Маргулис, Гуля – гитарист, вокалист, автор «Машины», ее блюзовое настроение и особое концертное обаяние. Уходил из команды надолго, приходил случайно. Его нынешнее участие в «МВ» – наглядное подтверждение тезиса о том, что нет ничего более постоянного, чем временное.

Валерий Ефремов – барабанщик «МВ» с 1979 года и по сей день. Возможно, самый бесстрастный музыкант в этом амплуа. Зато образцово надежен в профессиональном и человеческом плане. Чем и дорог коллегам по группе. Не поет, не пишет, не пляшет, избегает даже минимальной публичности вне сцены. В свободное от основной работы время занимается спортом.

Андрей Державин – бывший «сталкер» отечественной попсы, на излете прошлого века рекрутированный в вечную «Машину» на должность клавишника. Занимает ее и поныне. По сравнению с другими участниками группы – салага, но быстро проявил себя так, что «деды» его зауважали и даже полюбили, почти как «сына полка».

Алексей Романов – один из корифеев русского рока, лидер группы «Воскресение», с которой «МВ» связана незримыми узами многие десятилетия. В середине 70-х некоторое время был вокалистом «Машины». Друг Макара со студенческих лет. Собственно, и всем другим «машинистам» друг примерно с той же поры.

Борис Гребенщиков, БГ – хранитель группы «Аквариум», сэнсей отечественного рок-н-ролла, «человек от которого сияние исходит»… Что еще перечислить? Собеседник Макара с 1976 года и до сего момента. Как и Андрей Вадимович награжден Орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.

Максим Капитановский – барабанщик «Машины» начала 70-х. С 1983-го по 1994 год работал концертным звукорежиссером «МВ». Большой и старший по возрасту приятель Макаревича, один из летописцев группы, часть карьеры проведший в советских эстрадных ВИА. Был главным редактором газеты «Смак».

Александр Бутузов, Фагот – столичный тусовщик-«семидесятник», поэт, меломан, хроникер эпохи. Был штатным чтецом-декламатором «Машины» времен программы «Маленький принц» и комсоргом группы. Выведен из состава за систематические нарушения режима и попадания в вытрезвитель.

Владимир Сапунов – с 1994-го года бессменный директор «МВ», безмерно уважаемый всеми «машинистами» за эрудицию и порядочность. Является так же директором группы «Воскресение», братом ее солиста Андрея Сапунова и инициатором известного проекта «50 на двоих», в котором «Машина» и «воскресники» объединились для нескольких выступлений.

Часть I
«Я с детства выбрал верный путь, решил, чем буду заниматься…»

Глава первая
Инкубационный период

Сборка «Машины» началась в ту эпоху, когда во Франции бушевали страсти по недавним студенческим парижским волнениям, окрещенным революцией. В Америке Дженнис Джоплин, Джо Кокер, Grateful Dead, Джимми Хендрикс, Джоан Баэз, Jefferson Airplane, Карлос Сантана, Джо Кокер, Cream раскачивали эпохальный Вудстокский фестиваль. В Англии дебютировали Led Zeppelin и Deep Purple, а группа Beatles, напротив, доживала последние дни. Тем не менее, именно прогрессирующая «битломания» нескольких московских школьников – Андрея Макаревича, Юрия Борзова, Игоря Мазаева, Сергея Кавагоэ и быстро примкнувшего к ним Александра Кутикова – в 1969 году вывела на просторы обособленного от прогрессивного человечества Советского Союза самодельную «Машину Времени», умудрившуюся с гиком пронестись сквозь череду исторических процессов и трансформаций современной музыки и лихо вкатиться в новое тысячелетие в ранге главного российского рок-тяжеловеса.

Справедливости ради надо, конечно, упомянуть предтечу «Машины», ансамбль The Kids и входивших в него Александра Иванова, Павла Рубена, но это уж слишком глубокое бурение. Все-такивышеупомянутый квинтет более подходит на роль стартового состава непотопляемого российского бэнда.

Глядя из сегодняшнего далека на то, «как все начиналось», понимаешь, что где-то по дороге «машинисты», и прежде всего Макар, сотворили определенное чудо. Исходные данные и первые шаги «МВ» смотрелись скромно, где-то даже робко, и того, что «мир прогнется» под эту группу, не предвещали.

Андрей Макаревич

В старших классах мы с моим одноклассником Женькой Прохоровым, царство ему небесное, писали какие-то стебовые стихи, чтоб не было скучно на уроках. Иногда по строчке, иногда по строфе. Глумились над советской пропагандой. Пародировали ура-патриотические вирши. У меня где-то лежат три тетрадки этих стихов, которые мы подписывали «Первое литературное объединение». Они были красиво оформлены, ходили по рукам в классе и вызывали большую радость. «Люди к счастью идут, потому что в наш век все дороги ведут к коммунизму, чтобы мирно и счастливо жил человек, укрепляя родную отчизну…». Так вот и прочая хрень.

А с Мишкой Яшиным, другим моим одноклассником, мы пели бардовские песни, которых он знал великое множество. А я не знал. Но это было интересно и модно. Они звучали повсюду – в походах, в электричках, во дворах. Визбор, Ким…

Параллельно мне нравилось какое-то кантри. Не Боб Дилан. Он коснулся нас позже, а что-то, типа «Питер, Пол энд Мэри». В первом школьном ансамбле, где я участвовал, присутствовали две девочки, к одной из которых, Ларисе Кашперко, я был сильно не равнодушен, и мы с ними старались красиво, на три голоса, петь всякую кантри-музыку.

Освоение гитары я начал с того, что мой товарищ из десятого класса Слава Мотовилов, странный такой, долговязый, нездоровый человек, месяцами проводивший лежа в постели, показал мне три аккорда на семиструнке, с помощью которых исполнил песню Высоцкого «Солдаты группы „Центр“». На каникулы я взял у Славы ту гитарку, и пару недель эти три аккорда долбал нещадно. Потом уже стал искать что-то самостоятельно. Играть на гитаре тогда было очень престижно, да и сам вид этого инструмента, его звук, запах мне очень нравились.

Алексей Романов

Я приглядел Макара еще когда он был школьником и ездил в метро куда-то на «Кропоткинскую», а садился на «Фрунзенской». Школьник был еще тот. Худенький, но по росту уже вышедший из того размера формы, который носил. Рукава пиджака и брюки были ему коротки, вместо портфеля в руках – кусок кожи, бывшей когда-то портфелем. Желтая такая, свиная кожа, клево украшенная динозаврами, нарисованными шариковой ручкой. Ну, и прическа «воронье гнездо», а-ля Боб Дилан.

Я ездил почти тем же маршрутом, что и он, от «Университета» до «Дзержинской» (нынешняя «Лубянка»). И вот, значит, несколько остановок наблюдал столь колоритного ученика. Мы довольно часто случайно встречались. Наверное, это было связно с тем, что садились в конкретный вагон, из которого было удобнее выходить в город или на пересадку.

Андрей Макаревич

В ту пору я был хиппи. Мы прочитали в журнале «Вокруг света» большой репортаж советского зарубежного собкора «Хождение в Хиппляндию», где он рассказывал, как попал в хипповскую коммуну, встретился с ее лидером, который посвятил его в тонкости идеологии хиппи. Нам это страшно понравилось. Идеология была принята сразу.

Но еще раньше мы услышали «битлов», и тогда же к нам в школу приехали «Атланты», уже игравшие громко, на настоящих инструментах. Мы, конечно, рехнулись. Это был шок. В нашей школе тоже существовала своя группа, но гитары у ее участников были выпилены из фанеры и подключались к проигрывателю «Юность». Они, конечно, играли по нашим понятиям замечательно, но по сравнению с «Атлантами» это никуда не годилось. Тут уже была настоящая бит-группа.

А «Битлз» для нас являлись самыми главными. Часами, после школы, сидели с ребятами у меня дома, слушали музыку, пили портвейн и спорили до дикой хрипоты, вот, кто эту песню поет – Леннон или Маккартни, и вообще, «Битлз» это или не «Битлз»? Потому что масса записей к нам попадала случайно. Переписываешь у кого-то бобину, черт знает, что на ней – какие-то группы… Три там голоса или два, каков расклад по инструментам…До драк практически доходило при выяснении этих фактов.

Одноклассники и прочие школьные знакомые, не помешанные на «битлах», для нас не существовали и проходили мимо. А мы, наверное, вызывали у них какую-то смесь уважения и восхищения, поскольку пребывали в совершенно своем мире и разговаривали о чем-то, им неведомом. Каждый день собирали по крупицам информацию. Например, «битлы» записали пластинку «Сержант Пеппер». Нам она поначалу не очень понравилась, как и тогдашние усы и костюмы «битлов». Какого черта они нарядились?! Но уже на третий день мы «въехали» в этот альбом абсолютно. И поняли, что эта музыка не для исполнения на концертах, а просто для медитации. У нас, вообще, случился ужасный конфликт в своем кругу, потому что ребята хотели играть битловские вещи, а я им объяснял, что это невозможно, ибо «Битлз» слишком хорошо поют. А в нашем варианте это будет отвратительно. Надо играть «роллингов», потому что они поют примерно как мы, и у нас выйдет более похоже. И «роллингов» или «Monkeys» мы играли тогда значительно больше.

Передовая информация долетала до нас в те годы, конечно, с опозданием. И «Вудсток-69» нам чуть позже достался, где-то в 70–71 годах. Его открыл нам Стас Намин. Мы слушали выступавших там артистов с утра до ночи, но к «битлам», все равно не остыли. Мы ими еще не наелись.

Появление Кавы в нашей компании стало колоссальным толчком, потому что у него уже были две настоящие электрические гитары и маленький усилитель. С их помощью можно было извлечь звук, который мы слышали на фирменных пластинках. Там даже имелось тремоло. Это сводило с ума. Я мог просто с утра до ночи сидеть и дергать за струны.

Репетировали вы тогда в школе, что несколько неожиданно. Вот уж откуда волосатых парней с электрогитарами советские педагоги должны были гнать в первую очередь!

У нас была учительница физики Тамара Александровна, которая нам благоволила. Она разрешала нам собираться в ее кабинете после уроков, и мало того, договорилась с завхозом, которого звали Федор Федорович Федоткин, чтобы он нам иногда давал установку «Кинап», которую использовали для показа учебных фильмов. Там были, на минуточку, две колонки по 12,5 ватт, очень громких. В них втыкались микрофон, гитара, и все получалось почти как надо.

Впрочем, так уж безоблачно все не было. Одна учительница потворствовала нашему увлечению, а несколько других ненавидели за это. Я, например, терпеть не мог химию, а химичка не любила меня и то, чем мы занимались. Приходилось нередко получать двойки и прогуливать ее уроки. С физкультурником, Игорем Павловичем, могла произойти та же история, но мы с ним договорились: он освобождает меня от физкультуры, а я за это учу его играть на гитаре. Ему очень хотелось петь песни Высоцкого.

Твой отец Вадим Григорьевич, известный архитектор, чем-то мог вам помочь?

Только тем, что постоянно слушал дома разную хорошую музыку, массу джаза, качественную западную эстраду и не препятствовал нашим занятиям. Мало того, как только нам что-то стало нужно, он из каждой своей зарубежной командировки, тратя все деньги, привозил то, что мы ему заказывали. Какие-нибудь динамики, струны, гитару, усилитель. В общем, снабжал нас, как мог.

Однажды у нас появился двадцативаттный усилитель «Асе tone». Об этом, видимо, быстро прознал Александр Градский, и блестящий барабанщик Юра Фокин, игравший с ним тогда в «Скоморохах», как-то сказал нам: «Если хотите послушать лучшую группу страны, подъезжайте тогда-то к дому Градского на Мосфильмовской улице, сядем вместе в „рафик“ и поедем на концерт в Долгопрудный. Вы же дадите нам воспользоваться вашим аппаратом?» Мы, конечно, с радостью согласились. В Долгопрудном, к слову, было самое безопасное место, 8-я столовая, кажется, называлось, при институтской общаге. Там сейшены всегда заканчивались хорошо. Менты туда не приезжали.

Собственно, когда я услышал «Скоморохов», то понял, что нужно писать песни на русском языке. Первые песни у меня вышли совершенно нелепые – лирические, печальные, мрачные, безысходные. Чудовищные были тексты, как я теперь понимаю. Благо не многие из них сохранились. Но довольно скоро появились и какие-то стебовые вещи, типа «Я с детства выбрал верный путь».

В начале 70-х в Москве было полно рок-команд, недосягаемого, в нашем восприятии, уровня. Те же «Скоморохи», «Атланты», «Скифы», где фантастический гитарист Дюжиков один к одному снимал Элвина Ли… Периодически они играли – то в «Синей птице», то во «Временах года». На первых порах нас туда не пускали, поскольку мы были маленькими, но все равно как-то прорывались.

Мы поняли, что наше святое братство прекрасно, но если мы хотим быть группой, надо еще уметь играть. Постепенно выяснилось, что у кого-то с этим делом хуже, у кого-то лучше. У кого-то не получается совсем. Кавагое, например, за годы, проведенные в «Машине», перепробовал едва ли не все инструменты. Когда нам не хватало басиста, он играл на бас-гитаре, когда находили басиста, он садился за орган, когда мы лишились барабанщика, он сел за барабаны. Это было вполне объяснимо. Нам важнее все-таки была наша атмосфера, взаимопонимание, любовь к тому, что мы делаем, чем привлечение в группу постороннего человека, пусть и более профессионального.

К 71-му у «Машины» уже накопился определенный авторский материал. Ее репетиционная база переместилась из школьных помещений в культовый для столичного рока ДК «Энергетик», в состав команды влился Александр Кутиков, а Макаревич, пойдя по стопам отца, поступил в Московский архитектурный институт (МАрхИ). «Мы все еще находились тогда на низшей ступеньке исполнительского мастерства, – откровенно констатирует Макар, – говорить о каком-то нашем уровне было бессмысленно, но мы уже представляли, как надо делать».

Алексей Романов

В Архитектурный Макар поступил на год позже меня. У нас там уже существовала группа. В МАрхИ вообще до фига было команд. На нашем курсе две группы, курсом старше еще одна, которая называлась «Вечный двигатель»… И вот я с удивлением увидел во дворе института того самого парня, которого приметил ранее в метро. Он сидел на портфеле и что-то вышлепывал ладошками. А у нас в группе барабанщика не хватало. Я вежливо предложил ему поучаствовать в нашем проекте, но он ответил: «Извините, пожалуйста, я уже играю в группе. Большое спасибо». Однако, знакомство наше завязалось, и с тех пор мы общаемся.

Для репетиций в институте нам предоставляли актовый зал. Разумеется, все происходило в учебное время, но, кажется, мы никому не мешали. Андрей иногда заглядывал к нам, послушать. И настал момент, когда в один из вечеров в этом зале выступила «Машина». Сережка Кавагое играл на органе, Игорь Мазаев на басу, Юра Борзов на барабанах и Макар на гитаре. Исполняли они что-то из «Сержанта Пеппера». И как-то это, в общем, произвело приятное впечатление. Тогда, по-моему, не столь важно было, как команда играет, важно было – что именно.

У «Машины Времени» отдельная история, не вузовская. Скажем, мы со своей командой являлись такими институтскими разгильдяями, и игра на гитарах была для нас само собой разумеющимся времяпрепровождением – как питье пива, разговоры о джинсах, футболе, девчонках. Концерты ведь проводились во всех институтах, каждую неделю. Надо было просто выбрать куда пойти – на «Рубиновую атаку» («на „Рубинов“), предположим, или, допустим, на „Скоморохов“… Самостоятельной, целенаправленной творческой деятельности в то время мы не вели. Было просто любопытно иногда что-то изобрести, сочинить. Но вытаскивать это на сцену даже в голову не приходило. Мы могли в состоянии подпития поделиться с закадычными дружками чем-то, что варится в нашей „кастрюльке“. Дальше кухни это никуда не шло, и выкинуть было не жалко, а у Макара, по-моему, уже ощущалось четкое понимание, чего он хочет. Он выглядел целеустремленнее всех, кого я знал в студенческо-музыкальной тусовке.

Мне запомнился один из сольников «Машины» в том же актовом зале, он был сидячим. До этого в МАрхИ все выступали в основном на верхнем этаже, в выставочном зале, проще говоря – на танцах. И «Машина» там играла какой-то хороший западный, попсовый, в сущности, материал. И вдруг они устраивают концерт так, чтобы люди просто сидели и слушали. Оказалось, что у них достаточно своего материала, который канает именно как концертный, а не танцевальный. Это было событие. По-русски, оказывается, можно петь!

Мне кажется, Андрей во многом задал фасон всего русского рока. Ранние вещицы «Машины» – «Продавец счастья», «Солдат», «Миллионеры» – формально выглядели вполне зрелыми композициями. Я не беру сейчас их стилистку, идеологию – не мое дело. Но как «штучка», хит, изделие они являлись готовым продуктом. Вполне оформленная аранжировка, взаимодействие куплетов, исполнительская подача – все было найдено. Мера агрессии, мера меланхолии, своеобразная блюз-роковая платформа, какое-то количество кантри, которое Андрей достаточно серьезно изучал. Прямо такое махровое кантри. Не прилизанный фолк, а «стариковские» заунывные баллады, с расстроенным банджо. Помню, у Макара имелось несколько пластинок американских исполнителей абсолютно деревенской такой музыки, не относившейся ни к кантри-вестерн, ни к блюграссу. Она смахивала на каторжные темы, штатовский шансон.

Александр Кутиков

Почему в 71-м я оказался в «Машине», это одному Богу известно. Думаю, основным побудительным мотивом было то, что ребята в группе собрались хорошие. Все мы были битломанами, это абсолютно точно. Но, правда, первые песни, которые я пытался спеть сам, еще до «Машины», были не «битловскими», а группы «Криденс». Вообще, я помимо «Битлз» много чего любил: Джо Кокера, «Дорз», «Кинкс», «Прокл Харум». Когда посмотрел фильм «Забрийски поинт», влюбился в «Пинк Флойд», после «Выпускника» – в Саймона и Гарфанкела. Благодаря кино мои музыкальные увлечения, вообще, существенно расширялись.

А «хорошие ребята» из «Машины» тебе поначалу не казались слегка «мажористыми»? В спецшколе учились, живут небедно, папы у всех не простые работяги, в загранку ездят. А ты, вроде, не из таких?

Ну, почему не из таких? До 7 лет я жил в отдельной 4-х комнатной квартире на Патриарших прудах. Дедушка мой был очень большим административным работником. Просто после того, как дедушка с бабушкой расстались, эта квартира была разменяна. Все разъехались по маленьким комнатам. Моя бабушка осталась жить по соседству с тем помещением, которое прежде являлось нашей роскошной квартирой. Мы с мамой и сестрой переехали сначала в Большой Козихинский переулок, потом на Малую Бронную. Но это уже были комнаты в коммуналках. После того, как у меня были няньки, пайки, попасть в коммуналку, где еще 11 соседей – это шок, конечно.

Но дело же не в том, к какому социальному кругу относишься. Имело значение, какой ты человек. Насколько интересен для потенциальных своих друзей, что ты знаешь, умеешь, какое у тебя отношение к миру, к стране, к системе. Я с «машинистами» в этом смысле был очень близок.

Например, в 16 лет я являлся секретарем комсомольской организации школы и по собственной инициативе написал заявление о выходе из ВЛКСМ. Комсомольский билет подарил на память маме. Она отнеслась к этому факту философски. Если сын так выразил свое отношение к советской жизни, значит и такое возможно в нашей семье.

Дедушка, правда, очень расстроился, поскольку это могло помешать карьере, которую он для меня прогнозировал. Когда я поступил в военно-механический техникум министерства обороны, предполагалось, что я надену мундир или стану специалистом по приемке изделий в области радиолокации на каком-нибудь солидном отечественном предприятии. Но в силу моей юношеской бесшабашности я забросил этот техникум очень быстро. Так как понимал, что перспектива стать военным или человеком, приближенным к оборонному ведомству, меня абсолютно не привлекает. Я интересовался музыкой, игрой в рок-группе, «Битлз» и всем остальным в этом же роде. И пошел работать в радиокомитет звукооператором.

Андрей Макаревич

В те годы любой, кто стоял на сцене с электрической гитарой, в рок-позе, расставив ноги, почти волосатый (хотя с длинными волосами повсеместно боролись, а в школе вовсе запрещали), казался богом! Можно было идти по стриту просто с пустым чехлом от гитары (гитару брать не обязательно, поскольку тяжело), и тебя провожали восхищенными взглядами. А если ты еще и в клешах, то ты «битл» просто.

Хотя для меня такой эффект был не главным. Более того, мы страшно глумились над Кутиковым, который на репетиции, например, приводил девушек, чтобы они сидели в углу и смотрели, как он красиво играет на бас-гитаре. Вот это было западло. И мы его гнобили: что же ты, мол, святое продаешь, так дешево. Остальные себе этого не позволяли. Да и времени на девочек не оставалось. Достаточно было осознания того, что мы им нравимся.

Александр Кутиков

Да, я приводил девушек на репетиции. Концертов у нас в то время было очень мало, а некоторые молодые особы проявляли интерес к тому, что называлось тогда «подпольной рок-музыкой», и с помощью репетиций я проводил с ними музыкальную политинформацию. К подтруниваниям по этому поводу я относился спокойно. Но считал, что для шуток друг над другом есть более достойные темы. А если бы я начал, наоборот, шутить над тем, что они не приводили девушек? Значит у них что-то не так в «консерватории»? Но зачем задевать моих друзей, коллег за больное…

После репетиций я провожал девушек домой. Я был очень галантным кавалером. А вообще, обилие женщин на наших репетициях в значительной степени плод фантазии моих друзей.

Андрей Макаревич

Осенью 1971– го группу покинули Игорь Мазаев, которого забрали в армию, и Юра Борзов. Юрка был нашим идеологом, любимым человеком, и самым, наверное, одухотворенным из всех нас битломаном. Но на барабанах у него не получалось. Не всем дано. У него постоянно что-то падало – то тарелка, то палочки, то ведущий барабан распадался. В результате он ушел сам. Мы очень скорбели, но, едва ли не на следующий день Кутиков привел к нам Макса Капитановского, у которого имелась сумасшедшая барабанная установка, и до этого он играл в группе «Второе дыхание». Они там снимали Хендрикса один к одному и были страшно техничными. Получалось, что ради нас Макс бросил такую классную группу! Мы стали равняться на него.

Максим Капитановский

На самом деле в «Машину» меня привела девушка. Не то чтобы привела, но поспособствовала моему переходу в эту группу. Поясню детально. Из всех троих участников ансамбля «Второе дыхание» я один работал. Вечером учился в МГУ, а днем ходил на работу. А они оба (Игорь Дегтярюк и Николай Ширяев) ничего не делали. И вдруг нарисовалась Тамара Миансарова и предложила «Второму дыханию» влиться в ее аккомпанирующий коллектив. Она преследовала свои цели, а нам сулила гастроли, деньги, горы золотые. Я, естественно, сказал, что не могу, потому что, если брошу работу, меня тут же заберут в армию. Я работал в «почтовом ящике», ради брони. Дегтярюк и Ширяев пытались меня уговорить, убеждали, что это будущее, перспектива. Но я не повелся. И в один прекрасный день пришел на репетицию, а там нет ни аппаратуры, ни самих участников «Второго дыхания». Они решили, что прощание в этом случае – только лишние слезы и ушли к Миансаровой без меня. Потом, правда, у нас были какие-то разговоры, они размышляли, не отдать ли мне долю нашей общей аппаратуры и т. п. Я, ведь всю свою зарплату, равнявшуюся 80 рублям, тратил на группу. Однажды, например, купил несколько микрофонных стоек, метров 40–50 микрофонного шнура и самодельные такие точеные штекеры, все это дело спаял и в виде подарка преподнес коллегам по «Второму дыханию». Они пришли на репетицию, а там, вместо каких-то «старых сыроежек», то есть допотопных микрофонов, обмотанных синей изолентой, вдруг эти новенькие стойки, шнуры… Они со мной дня три не разговаривали после этого. Считали, что быть такого не может, чтобы человек взял и бескорыстно купил что-то для группы. Значит, у него какой-то камень за пазухой, но какой, не могли решить. Барабаны я тоже купил на свои деньги, и вот с ними-то я в одиночестве и остался. Надо отдать Дегтярюку и Ширяеву должное, барабаны они не забрали.

В этот момент мне позвонила вышеупомянутая девушка. Имя ее я сейчас уже не помню. Она у нас была общая на всех, в том числе и на «Машину Времени». Одна из любительниц рока. Приходила на наши сейшены и уходила после них то с одним, то с другим музыкантом. Девчонки тогда вообще все были общие, так же, как и ребята. Звонит, значит, мне и спрашивает: «Когда у вас следующий концерт?» Я отвечаю: «Не знаю. Ребята уехали с Тамарой Миансаровой, а я теперь сам по себе…». «Понятно, – говорит. – А давай, я сейчас Сашке Кутикову звякну, по-моему, у них там с Юркой Борзовым проблема…» И она позвонила Кутикову в тот же день.

А я был знаком, конечно, с «машинистами», потому что все мы в «Энергетике» репетировали, но отношений тесных не поддерживал и телефонами с ними не обменивался. В общем, предложение ее выглядело сомнительно. Но Кутиков перезвонил мне фактически сразу. А на следующий день я перенес свои барабаны из одной комнаты «Энергетика» в другую, где базировалась «Машина».