Текст книги "Затяжной поворот: история группы «Машина времени»"

Автор книги: Михаил Марголис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава вторая
От Таллина-76 до «Маленького принца» и развала

Евгений Маргулис

Мой близкий друг Костя Корнаков, царство ему Небесное, работал в Москонцерте и за десять-пятнадцать рублей сдавал в аренду разным группам аппаратуру, принадлежавшую великому артисту Кола-Бельды. Ему требовался помощник в качестве подсобного рабочего, каковым и был я. Мы за упомянутые денежки ставили аппаратуру, в том числе «Машине». И, следовательно, контачили с «машинистами», пили с ними портвейн, общались с девками, играли на гитарах, ну, в общем, весь набор…

Андрей Макаревич

Мы с Кавой отыскали телефон Маргулиса и пригласили его в гости. Он приехал, сделал на гитаре какой-то пассаж и сказал: «Вот и весь Хендрикс, ептыть…». Мы поняли, что надо его брать. Сказали: «Женя, мы тебя берем, но нам не нужен гитарист, нам нужен басист». Он ответил: «Я не умею на басу играть, хочу на гитаре». На что я пояснил: «Нет, Женя, на гитаре буду играть я». У нас в репертуаре уже было около 20 авторских песен. Я мог их петь, только играя на гитаре. С бас-гитарой в руках я бы их не спел.

Евгений Маргулис

В какой-то момент, когда мы, наверное, уже год были знакомы, пошли к Макару в гости, купив алкоголя. Чего-то сели, начали, опять-таки, играть на гитарах, и тут я получил приглашение в «Машину Времени». На тот момент они были в состоянии такого легкого расхода. Кутиков куда-то свалил, еще кто-то свалил. Лешка Романов, который был там солистом в то время, тоже навострил лыжи…

Тебя такой расклад не насторожил?

Ты знаешь, нет. Не насторожил. Мне было девятнадцать лет. Меня в очередной раз выперли из института, и мне все было абсолютно по фигу. Заняться нечем, ну и почему бы не поиграть в группе, если музыка доставляет тебе удовольствие. Мы взяли и стали играть. Басистом я поначалу был абсолютно никаким. Макар мне давал первые уроки, Кава объяснял, как играть те песни, которые я не знал. Дрючили меня, естественно, со страшной силой. Но таким образом я стал бас-гитаристом и членом вышеупомянутого коллектива. И на четыре года завис в этой компании.

Все в том же переломном 1975-м «Машине», уже с Гулей, предоставляется возможность сделать свою первую, по-настоящему профессиональную запись. Инициативная телеведущая советского ЦТ Элеонора Беляева задумала пропихнуть «МВ» в свой популярный «Музыкальный киоск». В решающий момент затея, конечно, провалилась. Но «машинисты» успели зафиксировать в студии семь отборных своих вещей: от каэспэшно-романтичных «В круге чистой воды» и «Из конца в конец» до тех самых, ехидно-уверенных «Марионеток» и «Черно-белого цвета».

Впрочем, «переломность» 75-го бледнеет на фоне следующих четырех лет «Машины», буквально катапультировавших ее в авангард советского рока и фактически определивших дальнейшую судьбу группы вплоть до дня сегодняшнего. Именно в этот максимально контрастный период «Машина Времени» пережила ключевые трансформации состава, была на волоске от исчезновения, создала львиную долю своих «нетленок», поныне входящих в ее концертную программу, победоносно показалась стране, стала, в силу ряда факторов, наверное, самой высокооплачиваемой любительской командой Союза и… свалила на профессиональную сцену. Непримиримые хиппаны и другие индепендент-сообщества долгосрочную вербовку в Росконцерт «машинистам», в сущности, так и не простили. Но, что характерно и весело, слушать «Машину» не перестали.

В год XXV съезда КПСС и выхода альбома «Hotel California» группы The Eagles комсомольское руководство Эстонии неожиданно затеяло прогрессивное мероприятие под вывеской «Таллиннские песни молодежи-76». С «молодежными песнями» в столицу независимого ныне балтийского государства прикатил пестрый российский десант, где, среди прочих, были и начинающий питерский «Аквариум», и впервые уехавшая так далеко от Москвы «Машина», официально делегированная на фестиваль Министерством мясомолочной промышленности РСФСР, в здании которого «машинисты» на тот момент репетировали. Именно «МВ» и присудили первое место на данном форуме.

Андрей Макаревич

Приехав, в 1976-м в Таллинн, мы офигели от того, что песни «Машины» там все знали. Наши записи нас обогнали. Это стало для меня потрясением.

Евгений Маргулис

Я был с «Машиной» в Таллинне на двух фестивалях, в 76-м и в 77-м. Все выглядело забавно, клёво, но бесперспективно. Эстонцы, питерцы, мы… Все равно, это был такой узконаправленный «совок» для своих. А хотелось какого-то международного признания в этом деле. Но фестиваль в Прибалтике мне понравился хотя бы тем, что встретились другие лица. В Москве мы знали всех. Существовал пяток групп – «Вискосное лето», «Рубиновая атака», «Удачное приобретение», «Машина», «Цветы» – ну, и таскались мы друг к другу на сейшены. А в Таллинне открылся целый спектр разных команд.

Борис Гребенщиков

Выступление «машинистов» на Таллиннском фестивале, где я впервые с ними встретился, меня поразило. Они были на два уровня выше всего, что я тогда видел в Петербурге, и смотрелись абсолютными профессионалами. «Машина» прекрасно вела себя сцене, играла впечатляющую музыку и даже имела некое подобие светового шоу. Их «Туманные поля», помнится, снесли мне крышу. Это была настоящая психоделика.

Они, вроде, жену у тебя увести пытались?

Нет, никто не пытался ни у кого уводить жену. Просто мы ехали вместе в автобусе по Таллинну. С нами была симпатичная девушка, которая им, естественно, понравилась, а то, что с ней оказался молодой человек, их расстроило, к сожалению. Этой девушкой была моя жена Наташа.

Несмотря на сие обстоятельство, они были со мной предельно вежливы. Более того, когда выяснилось, что нам с Наташкой негде ночевать, поскольку мы заявились в Таллинн по собственной инициативе, они предложили поехать к ним в общежитие. Мы прекрасно провели у них ночь, попели друг другу, напились в дым, и все остальное было забыто. Пили мы чистый спирт, настоянный на африканском перце. Очень сильная вещь. Они исполняли на три голоса – Макаревич, Маргулис и Кава – песни Queen с таким залихватским блеском, что я был в восторге! И абсолютно к себе расположили. Я им тоже чем-то понравился. С тех пор мы начали дружить.

Насколько я помню, сначала они пригласили «Аквариум» совместно выступить в Москве, в Архитектурном. Мне еще показалось тогда, что они себя недооценивают, поскольку на их фоне мы в то время выглядели, по крайней мере, странно. Тем не менее, мы сыграли вместе с ними. Кажется, это произошло в период летней сессии. А в Ленинграде я, после таллиннского фестиваля, не раз говорил знакомым организаторам концертов, что нужно пригласить «Машину Времени».

Вскоре это случилось. Сейшен проходил в маленьком питерском ДК, мест на двести. Сначала выступал «Аквариум». Сыграли мы хиленько-хиленько. И зал так вежливо-натужно молчал. Потом выступили блестящие «Мифы» с харизматичным Юркой Ильченко, с заводным Юркой Степановым… Я, честно говоря, тут задрожал, поскольку за «Машину» как бы я отвечал, раз их пригласил. Вдруг, думаю, после «Мифов» их Петербург не примет или они сыграют что-то не так. Но они убрали зал с первого аккорда. Как только начали «Битву с дураками». Очень мощно смотрелось.

После того концерта я даже не помню, куда мы отправились. Точно не ко мне. Я в тот момент жил либо у родителей жены, либо со своими родителями, в одной комнате с бабушкой. Куда их позвать? Это они имели роскошные условия. У Андрюшки была своя квартира в Москве.

Вообще, «машинисты» по отношению к «Аквариуму» вели себя, как абсолютные джентельмены. Они к нам отнеслись буквально как к младшим бедным братьям. Потому что у них было всего больше – денег, опыта, светскости…

В тот же период, Макар устроил нам еще один специальный концерт в Москве, в каком-то кафе, человек на сто. Колонки туда мы тащили прямо из Андрюшкиного дома. Мы спели там всякие песни, в акустике, которые особо и не исполняли негде. В сущности, «Аквариум» впервые по-человечески сыграл в Москве именно там. Существовала единственная запись этого выступления, и потом она, к сожалению, куда-то пропала.

Александр «Фагот» Бутузов

Наше тесное общение с Макаром началось, в принципе, с «Аквариума». С первого выступления БГ и компании в Москве, в 76-м, где-то в Текстильщиках, в стеклянной кафешке, в районе Люблинской улицы. Я был единственным, кто записал тот исторический концерт. Пленка эта у меня очень долго жила.

Не помню, как тогда попал на сейшен. Я просто постоянно тусовался и ездил на всякие концерты. Атмосфера всюду была отличная. Никакой дистанции между публикой и музыкантами не существовало. К тому же Макару можно было запросто подойти, сказать: «Привет, Андрей! Давай с тобой выпьем, старик». А на том концерте «Аквариума» Андрюха ко мне сам подошел и попросил потом поделиться записью этого выступления. Оставил мне свой домашний телефон в квартире на Комсомольском проспекте. Я к нему приехал, привез пленку и заодно мы обсудили какие-то пластиночные дела. Я был начинающим битломаном, но у меня уже имелось несколько редких дисков. «Yellow Submarine», например, который в Москве нигде нельзя было купить. Была и такая знаменитая «роллинговская» пластинка, как «Their Satanic Majesties' Request», последняя с Брайаном Джонсом, что Макара тоже заинтересовало. Как-то, в общем, начали с ним периодически общаться.

Освоение маршрута Москва-Питер, привело к тому, что вскоре к тройке «машинистов» на некоторое время примкнул тот самый, «харизматичный» Юрий Ильченко из ленинградских «Мифов». По словам Маргулиса «Ильченко кардинально повлиял на саунд „Машины“. Но записать что-либо с питерским легионером группа не успела. Юрий вскоре вернулся в родной город, а музыканты „МВ“ пошли на очередной эксперимент – усилились духовой секцией.

Однако, и история «с дудками», то есть с кларнетом и трубой, на которых играли Евгений Легусов, Сергей Велицкий, а чуть позже – Сергей Кузьминок, вышла кратковременной. «Машина» неизменно возвращалась к формату бит-группы ив таком качестве выглядела наиболее востребованной народом. Ее репертуар, все еще исключительно усилиями Макаревича, пополнялся запоминающимися темами вроде скептической «Скажем прямо», нахального «Гимна забору», буддистской «Люди в лодках», декадентской «Телегой» (к которой приложил руку и Маргулис), нравоучительным «Родным домом» и такой же «Самой тихой песней». Короче, материала вполне хватало для обстоятельной записи. Вскоре возможность сделать таковую нашлась. И примерно в это же время до «Машины» добрался деловой и изобретательный, в определенном смысле, человек по имени Ованес Мелик-Пашаев. На первых порах он выбрал роль звукооператора группы, но вскоре ощутил себя директором коллектива в ранге «художественного руководителя». С Пашаева, собственно, и начался институт директоров «МВ». До его появления административные вопросы из разряда: когда играем, где, почем и на чем, как «литуем» тексты и прочее «разруливал» лично Макар. И весьма этим тяготился.

Андрей Макаревич

Началось с того, что Мелик-Пашаев позвонил нам и предложил поехать в какой-то стройотряд под город Печору, в поселок Каджером, выступить там за большие деньги. При этом сказал, что сам будет играть с нами на органе, как участник «Машины Времени». Он очень хотел быть музыкантом, но играл крайне скверно.

Никакого стройотряда в Каджероме и в помине не было. Там бичи работали в сезонном лесоповальном поселке. Заколачивали они прилично, сдельно и гонорар могли выкатить неплохой. Мы согласились на предложение Пашаева и поехали. Загрузили в поезд наши инструменты и его орган «Регент-60» и на три дня рванули в жуткий комариный край, в тайгу. Нас встретили какие-то мужики, поселили в общаге. Один концерт мы дали в сельском маленьком клубе, другой – фактически на лесной поляне. Забавное вышло приключение. Не знаю, сколько положил себе в карман после этой поездки Пашаев, но то, что мы получили, нас вполне устроило.

А потом Ванечка (Ованес Нерсесыч) с нами как-то так и остался, начал какие-то концерты организовывать. У каждой команды в ту пору имелся человек, который ставил аппарат. Ваник пообещал, что он сейчас купит нам фирменные динамики, сделает колонки. Собственно, он этим и занялся. Аппарат же был как воздух необходим. Не на чем было работать. За свои старания он получал некую долю наших концертных гонораров, что меня очень устроило. Я терпеть не мог заниматься организацией концертов, но до сего момента мне приходилось это делать. Общаться с заказчиками, объявлять цену. Теперь это делал Ванечка.

Цена наша медленно, но верно росла, поскольку группа становилась все более известной. Наличие у «Машины» качественного аппарата тоже играло роль. Пашаев все время что-то покупал для нас из своих ресурсов. Потом он же и продавал это. Потом опять чего-то покупал. Он постоянно находился в состоянии фарцовки.

Пашаев мог вам сказать что-нибудь, типа: «Ребята, сегодня за концерт нам заплатят 10 тысяч рублей, но вы получите только 4, потому что на 6 я хочу купить аппаратуру?

Нет. Такого не было. Но случалось иначе: приходим, раз, а пульта нашего нет. И Пашаев сообщает: «Я вчера его продал». «А как же мы?» – спрашиваем. – «Да ладно, – успокаивал Ованес Нерсесыч, – завтра новый купим».

1978-й стал годом первых целенаправленных рекорд-сессий «Машины». Их было несколько и разного качества. От той, что проводилась звуковиком «МВ» того периода Игорем Кленовым (в соратниках у него значился Мелик-Пашаев) в красном уголке столичной автодормехбазы № 6, до фундаментальной записи в речевой студии ГИТИСа, где Джорджем Мартином и Филом Спектором для «Машины» стремился стать Александр Кутиков, поддерживаемый другим звукооператором «МВ» Наилем Короткиным. Кутиков, работавший в ГИТИСе, играл тогда в «Високосном лете», но его сотрудничеству с «Машиной» это не мешало. «Мы с Макаром продолжали дружить и общались постоянно, – вспоминает Саша, – несмотря на то, что играли в разных командах. Хотя он обиделся, конечно, в тот момент, когда я в первый раз покинул „Машину Времени“. Но обида длилась недолго».

За неделю ночных бдений в гитисовской студии, ради которых Макар выпросил себе отгулы в организации «Гипротеатр», где был трудоустроен, «Машина» записала двадцать четыре композиции. Советские распространители неофициальных звукозаписейконца 70-х свели их в альбом «День рождения». Двадцать лет спустя повесть об этом творении станет фактически первой главой четырехсотстраничной антологии «100 магнитоальбомов советского рока. 15 лет подпольной звукозаписи». А несколько раньше, в 1992 году, на собственном лэйбле Кутикова «Синтез рекордз» раритетная запись превратится в официальную пластинку «Это было так давно».

Борис Гребенщиков

Начальные лет десять «Машина» прожила без записей. Первым их стал записывать, по-моему, ленинградец Андрей Тропилло. В Москве рок-музыканты тогда как-то не думали, что можно прийти в студию и записаться. Хотя «Машина» в конце 70-х и для Тропилло стала одним из первых опытов. Он использовал какие-то свои тайные возможности, и они ухитрились записать с ним 6–7 вещей. У него еще, разумеется, не было тогда своей студии, и он договорился с кем-то на «Мелодии». Совершенно нелегальная вышла сессия. Тропилло увидел, что это хорошо. И затем принялся активно записывать питерских музыкантов.

Большое количество ранних песен «Машины» я знал наизусть. Когда мне пришлось провести месяц на армейских сборах, я как раз поражал командный состав тем, что пел им песни «Машины», за что офицеры меня уважали. Мои собственные песни были никому из них не нужны, а песни «Машины» нравились. «Люди в лодках», например. Я сидел в туалете на окошечке, с гитарой, и пел.

Андрей Макаревич

Мы, в отличие от Борьки, в подпольный период не мыслили категориями альбомов. Он-то уже с самого начала даже концептуальное оформление коробок для них делал. А мы просто накапливали какое-то количество песен и искали возможность их записать. То в студии ГИТИСа, то у Володи Ширкина, то на питерском филиале «Мелодии». Вот, приезжаем в Ленинград, вдруг подходит человек, говорит: «Я работаю на местном отделении „Мелодии“. Хотите, если у вас есть время, я вас запишу в утренние часы». Конечно, хотим. Мы там записали шесть песен, по тем временам очень прилично получилось: «Хрустальный город», «Сколько лет, сколько зим я мечтал об одном», «Посвящение знакомым музыкантам», «20 лет»…Абсолютно для себя. Очень хотелось услышать, как наши песни звучат в студийном варианте, то есть, так, как они, по идее, должны звучать в вечности. Совершенно не думали их широко распространять. Ну, разве что друзьям похвастаться.

Когда наши записи в 78-м разлетелись по всей стране, мы пребывали в шоке. Не для этого их делали. А уж об авторском гонораре вовсе не помышляли.

Московскому року не повезло, что у него не оказалось своего Тропилло?

А что Тропилло? Тоже мне фигура. Не было бы Тропилло, думаешь, те же Борькины записи не расходились бы? Все передавалось из рук в руки, каждый переписывал у каждого. Так что ненужно преувеличивать значение Тропилло…

Студийная активность «Машины» 1978-го оказалась, в сущности, «лебединой песней» трио Макаревич-Кавагоэ-Маргулис. Далее группа стремительно покатилась к одному из самых драматичных эпизодов в своей судьбе, до конца объяснить который его участники и свидетели не сумели и десятилетия спустя. В автобиографической книге Макара «Все очень просто» ситуация описывается так: «Вообще в группе было нехорошо. Зрели внутренние напряжения, и все мы чувствовали, что сделать тут ничего нельзя. Может быть, мы сыграли вместе все хорошее, что могли, и нужна была какая-то ломка».

Последними потугами «машинистов» как-то встряхнуть обстановку стало возвращение в состав, после пятилетнего перерыва, клавишника (со своим синтезатором в «Машину» подсел довольно случайный для нее «пассажир» Александр Воронов, который, ясное дело, быстро слез) и создание концептуальной, литературно-музыкальной, претенциозной и новаторской по тем временам концертной программы «Маленький принц». Тут «МВ» потребовался старый знакомый Фагот в качестве чтеца. Но и он, конечно, не мог кардинально изменить атмосферу в распадающемся коллективе.

Как водится в принципиальных конфликтах (гдевозвышенное и земное, то бишь, мораль и быт, прочно переплетены) однозначно правых и неправых не существует. У всех свои доводы, обиды, предположения, недосказанности…

Андрей Макаревич

Кавагое был во всем очень ревнивым человеком. Ему не нравилось, что меня начали каким-то образом выделять из «Машины». Ты себе не представляешь, сколько лет группа боролась (да и сейчас еще некоторые «машинисты» рожу кривят) с тем обстоятельством, что на афишах часто пишут «Андрей Макаревич и „Машина Времени“». Существует упорная легенда, что иногда «Машина» приезжает куда-то без Макаревича. Хотя такого не было ни разу. Но устроители концертов, когда мы их спрашиваем, клянутся, что пишут так только потому, что кто-то пустил слух, что «Машина» может приехать и без Макара.

То есть сам ты к раскручиванию своей персоны нисколько не стремился?

Ты с ума сошел! Я был первым бойцом с такой персонификацией. Но ничего сделать нельзя. А происходило все потому, что песни в «Машине» пел я, и я же их сочинял. Женька запел значительно позже. И пел он поначалу лишь две песни – «Круг чистой воды» и «Блюз о вреде пьянства»…

Однажды, помню, Кавагое задумал вдвоем с Маргулисом, без меня, написать песню. Вышло у них очень плохо. Но спорить с ними я не стал, ибо понимал, что мои возражения истолкуют превратно. Сказал: давайте ее сыграем. Мы ее несколько раз исполнили, и она в репертуаре не закрепилась. Пели Кава с Гулей эту песню сами, а я играл на гитаре. Играл ее хорошо, старался компенсировать слабость текста хотя бы нормальной игрой.

Тема называлась «Где найти подругу жизни?» и начиналась строками: «Утро злое дождик сыплет, как не хочется вставать. Где б найти подругу жизни, Знать бы, как ее искать». Ну, такая вот поебень…

Вообще, к 79-му году напряжение в команде наросло совсем жуткое. Во многом, наверное, из-за того, что мы ничего нового сочинить не могли. То ли все музыкальные возможности друг друга исчерпали, то ли еще что-то. Но нужна была какая-то подпитка извне, которой не было. Мы ругались-мирились, ругались-мирились, а потом случился у нас серьезный скандал. Художники с Малой Грузинской, пребывавшие в тот период своего творчества примернов том же полулегальном состоянии, что и «Машина», попросили нас сыграть у них в подвале. Я счел такое приглашение высшей честью. Кавагоэ же заподозрил, что я, втихаря от него и Маргулиса, рассчитываю вступить в союз этих художников, а своих друзей (то есть группу) использую задарма, чтобы добиться поставленной цели. Это меня обидело страшно. Играть бесплатно Кава не хотел, да еще говорил: «Подумаешь, художники. Пусть приходят к нам на сейшен, покупают проходки и слушают». Тем не менее, концерт состоялся. Перед концертом Кава основательно напился. Сыграли мы отвратительно. После чего я сказал: все, до свидания. Я с Кавой больше не играю.

Но Маргулис остался с Кавой. Они вскоре сделали «Воскресение», а я остался один.

Расспросить Сергея Кавагоэ об этом конфликте я не успел, но, когда-то он поведал о нем своему заокеанскому знакомому Борису Бостону, и тот пересказал воспоминания Кавы о знаменательном сейшене у художников так: «Все началось с того, что на традиционной предконцертной разминке норма „для вдохновения“ была превышена вдвое, а Мелик-Пашаева вообще упоили вусмерть. Первое отделение Ованес еще кое-как крепился и, выпучив глаза, бессистемно двигал ручками, то напрочь заглушая вокал гитарой, то наоборот. Кавагое с Маргулисом с пьяными улыбками строили Макаревичу рожи, пытаясь его рассмешить, прекрасно понимая, что одновременно петь и смеяться не под силу даже Цезарю. Но Андрею (который в другой ситуации, бывало, включался в эти игры) в тот вечер было не до смеха. Во втором отделении ситуация стала критической. Нужно сказать, что у Кавагое с Маргулисом был такой ритуал: в середине концерта, когда Макаревич один исполнял пару своих песен под акустическую гитару, заскочить за кулисы и по-гусарски, винтом схватить по дополнительному стакану разогревающей жидкости. На концерте для братьев-авангардистов они схватили по паре. После этого попадать по струнам и барабанам стало довольно трудно, а вскоре и незачем, поскольку Мелик-Пашаев совсем скис, устало уронил лицо на пульт и головой задвинул все ручки в один угол.

На Андрее не было лица. Последней каплей, вызвавшей взрыв, стало традиционное представление участников. Обычно Макаревич объявлял: «За барабанами – Сергей Кавагое, на бас-гитаре для вас играл Евгений Маргулис», а затем Кавагое представлял Андрея. В этот вечер, в довершение ко всем безобразиям, Кава с пьяной улыбкой произнес: «А на гитаре сегодня упражнялся Андрей Макаревич».

После концерта, как обычно, повезли аппаратуру на Речной вокзал, домой к Мелик-Пашаеву. Андрей всю дорогу молчал, как будто набрал в рот воды. А на кухне у Ованеса объявил, что из группы уходит и всех приглашает с собой. Кроме Кавагое…

Андрей Макаревич

С Кавой после этого я общаться перестал. Его неуживчивость прогрессировала и прогрессировала. Его ведь потом и из «Воскресения» вытурили. Он уехал в Японию. Встречались мы с ним несколько раз уже через много лет. Так, ничего особенного, вспоминали былое… А в последнее время у него вообще тяжелая стадия началась. Постоянная алкогольная интоксикация. Он стал совершенно неадекватным человеком.

Почему в момент вашего раскола Маргулис остался с ним?

Спроси у Женьки. Для меня это большая загадка. Наверное, ему казалось, что так будет интереснее.

Евгений Маргулис

Я толерантен ко всему, даже к Кавагое. У нас с ним были абсолютно нормальные отношения. Хотя Кава, конечно, конфликтный человек. Он же отчасти японец, и мы в свое время решили, что у него половина башки – японская, а другая – советская. И эти половинки никак не могут друг с дружкой договориться. Поскольку Россия никогда не догонит Японию, даже если Япония будет бежать России навстречу. Кава талантливый мужик, но, к сожалению, он всегда разбрасывался. Если ему в руки попадала, допустим, раковина, он и на ней готов был играть. Каждую свою придумку Японец пытался на практике проверить: подходит – не подходит. Причем, происходило это примерно так: Кава говорил: «А давайте в эту песню такие-то вот барабаны зашарашим…» Если вариант получался хреновым, то Серега объяснял неудачу не тем, что идея была ошибочная, а тем, что кто-то из партнеров играть не умеет.

Ко времени, когда у них возник совершенно жуткий конфликт с Макаром, мне уже надоело находиться в «Машине». Я искал повод, чтобы свалить. И тут, батюшки мои, отличная ситуация для этого создалась. Тогда мы с Кавой сделали «Воскресение». Потом, правда, тоже разбежались.

Я пришел в «Машину», когда это была чистая самодеятельность. Представить себе, что, не имея музыкального образования и исполняя песни, которые разительно отличались от всего, что звучало на официальной эстраде, мы сможем этим зарабатывать, было абсурдно. Просто мы были молоды, красивы, нам не светила большая популярность, но играть вместе было интересно.

А в 79-м я пресытился «Машиной». Мне стало неинтересно. В таких случаях я всегда ухожу. Захотелось найти какие-то новые возможности. Почувствовал, что многое упустил. Скажем, мимо меня просвистело время панка. Пока мы там, в 1976-м, на репетициях на одной струне играли «Дом восходящего солнца», придумывали песню «Марионетки», в мире уже вовсю «Секс Пистолз» колбасили «God save the Queen». Понимаешь? А нас это как-то миновало. Информационный голод, конечно, существовал. Всё, что поступало нам в то время из музыки, так или иначе все равно крутилось вокруг попсы. «Битлз» – попса. «Лед Зеппелин» – тоже попса, все-таки, согласись. Если это собирает стадионы, сопровождается огромными тиражами пластинок – это попса. Это не индепендент. Поэтому рассчитывать особо было не на кого. Но так получилось, что я неожиданно увлекся совершенно другой музыкой. Начал слушать джаз, странный джаз-рок, «черную» музыку. И мне стало как бы не в кайф продолжать то, что мы делали четыре года в «Машине».

А зачем вы с Кавой в 78-м придумали песню про подругу жизни?

Мы чего-то сидели пьяные, и я спокойно как-то написал слова. Это, по-моему, было первое мое произведение. Надергал куски из макаровских песен, и получилось собственная вещь. Существует где-то ее старая запись, и я даже не знаю, «Машина» ли там играет. В упор не помню эту песню, поскольку считаю ее абсолютно бездарной. Но, точно могу сказать, что возникла она не в пику Макару, а исключительно, как следствие очередной совместной попойки.

Однако, ты ушел из «Машины» именно с Кавагоэ, а не остался с Макаром?

Я ж говорю, просто осточертело все. Потом я и из «Воскресения» убежал. Мы год где-то прокуковали, мне тоже все надоело, и я решил вернуться в медицину. Но и там опять ничего не получилось, потому что и медицина меня задолбала. Я понял вдруг, что совершенно отвык от нее, стал, как это ни противно, настоящим рок-н-ролльным чертом. И чего, в таком случае, нервы терзать? В армию меня и так не взяли. Поэтому можно было делать все, что угодно. И тут опять возник замечательный случай. Меня пригласили в «Аракс». Это был уже филармонический коллектив. И я ловил там кайф оттого, что появилась возможность гастролировать за пределами Московской области. Все эти наши местечковые вылазки с «Машиной» или «воскресниками» в деревню Фрязино и подобные населенные пункты напрягали. Приезжаешь на очередной такой сейшен – одни и те же рожи сидят, что вчера и позавчера. Ну, добавилось, может, человек пять. Хотелось нового простора. Мы, считай, сами себя тогда сожрали и, видимо, поэтому разбежались. А Макар молодец, что вскоре после этого согласился на переход новой «Машины» в Росконцерт.

Алексей Романов

Расход «машинистов» 79-го года до сих пор не понятен. Я не присутствовал рядом с ними в тот момент, поскольку заканчивал институт, где проучился десять лет, и затем сразу отправился в военные лагеря. Когда вернулся, в мае, ко мне неожиданно явились Кава с Женей и сказали: «Нет ли у тебя песен каких-нибудь? Давай, группу сделаем. Мы ушли из „Машины“». Ну, давайте, раз так, почему нет? Только у нас же, говорю, ни базы, ни инструментов. Правда, у меня дома есть пианино и двенадцатиструнная гитара. Приходите, придумаем какие-нибудь аранжировки. А у Кавы, видимо, уже созрела стратегия: сделать то же самое, что когда-то сделала «Машина»: записать более-менее качественно десяток вещей и на бобинах разбросать по всей стране, по студиям звукозаписи. Японцем, как мне кажется, всегда двигало честолюбие. Понятно, что это свойство любой артистической натуры, но в нем оно было особенно развито. Кава не конфликтный человек, а, скорее, фюрер такой, вождь. Мастер демагогических изысков, обычный московский раздолбай со своими тараканами…

Постепенно я узнал кое-какие версии кризиса «Машины», но, все равно, ситуация казалась странной. Никто ведь не выносил тогда сор из избы, не орал, не жаловался, не происходило никакой дележки денег или чего-то еще… Хотя «Машина» к тому времени уже «чесала» будь здоров. Концертов у группы было очень много. Я постоянно их посещал, и они смотрелись вполне ритуальным действом. Кайфовал не только потому, что «машинисты» уже стали хорошо играть, но и оттого, что звучало все современно. И тусовка вокруг была свежая, не гламурная, а хипповая. Атмосфера царила дружелюбная. Никаких наездов, драк или чего-то подобного на сейшенах не происходило. Максимум, что могло стрястись – вмешательство милиции, но и то редко.

Андрей Макаревич

В ранний период «Машины» у меня наберется до хера дней, проведенных в КПЗ. Нас вязали чуть ли не через раз! Приезжали менты, свинчивали, везли в отделение и уныло пытались выяснить: кто организовал сейшен, кто распространял билеты? Мы отвечали, что не знаем, кто продавал билеты. Нам позвонили, предположим, из общежития, предложили выступить перед студентами, и мы с удовольствием согласились. Выступали задаром, потому что просто очень любим музыку. Иногда нас держали и по двое суток, но потом все равно просто выпускали. Первый раз было страшновато, но потом мы уже поняли: а что они могут нам сделать? Доказать, что концерт был платным, практически нереально. Так что бояться нечего…

Еще одна цитата из записей Бориса Бостона, принадлежащая, полагаю, Сергею Кавагоэ: «Перед самым развалом „Машины Времени“ ее „художественный руководитель“ Мелик-Пашаев осчастливливал каждого участника группы тысячей – полутора тысячами рублей „черного нала“ в месяц. Деньги по тем временам огромные, равные примерно годовой зарплате рядового совслужащего. Сколько оставлял Ованес себе – до сих пор не знает никто, но обижать себя было не в его натуре».