Текст книги "Затяжной поворот: история группы «Машина времени»"

Автор книги: Михаил Марголис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Поступок удивительный. Ты отказался от профессиональных гастролей с популярной Миансаровой, но легко перешел в любительский коллектив, на тот момент уступавший по уровню «Второму дыханию»? А вскоре именно из «Машины» и загремел в армию?

В армии я оказался безотносительно «Машины Времени». Там отдельная, печальная история, которая коснулась сразу нескольких людей. Она связана со студенческой акцией в Москве в День защиты детей, во время которой якобы произошла антисоветская демонстрация. Разборки по этому поводу рикошетом ударили по мне, бронь с меня сняли и отправили служить на границу. Меня забрали буквально в считанные дни. Мы с Макаревичем попробовали сходить к каким-то его знакомым, к какому-то врачу, но «откосить» не получилось. Я много думал потом, что если бы тогда я не ушел в армию и остался в «Машине», то сейчас бы…

Ты был Ефремовым?

Нет, бери выше, был бы Подгородецким… Шучу. Я все равно бы реализовал какие-то свои параллельные проекты, но уже гораздо проще, интереснее. Я стал бы настоящим музыкантом, во всех отношениях. Поскольку то, что я делал после армии в ВИА «Добры молодцы», семь лет в «Лейся, песня!» с Шуфутинским, это было так, трудоустройство…

А тот переход из «Второго дыхания» в «Машину» меня вполне удовлетворил. Я остался на своей работе, Макаревич, Кутиков тоже где-то работали. Мы встречались вечерами. Построили график репетиций так, чтобы я еще и учиться вечером успевал. И главное, мне эта группа нравилась тем, что они играют свои песни. Мои споры с Дегтярюком были именно об этом. Я с самого начала говорил ему, что нужно делать собственный репертуар. И сочинял слова, придумывал к ним мелодии. Мы пытались сыграть несколько моих вещей, но сразу стало понятно, что формат «Второго дыхания» не предусматривает композиции на русском. Это было просто смешно, когда бородатые черти чего-то такое исполняли…

Возможно, первые пару дней я был в «Машине» по инерции, что ли, надо же было где-то практиковаться. Но постепенно мы стали больше общаться, планы какие-то появились… У нас начало получаться работать вместе. Я увлекся и нисколько об этом не жалею.

В мемуарах «Все очень просто» Макар написал так: «Мы заиграли, и сразу стало ясно, что Макс своими барабанами делает ровно половину всей музыки – причем именно ту, которой нам не хватало».

Из вещей «МВ», создававшихся при твоем непосредственном участии, какие-то в репертуаре группы дожили до сегодняшних дней?

До сегодняшних – ничего. Есть антология «Машины», такой черный чемоданчик с дисками, там имеются старые записи, где я играю. Их немного, но они есть. «Продавец счастья», «Очки с розовым стеклом», парочка тем на английском. В определенный момент я играл с «Машиной» целую программу. Мы даже репетировали какую-то песню моего сочинения, но она не прижилась.

Приехать, навестить тебя в армии никто из «машинистов» не пытался?

Как меня можно было навещать? Я служил на советско-китайской границе. Через полгода сам приехал в Москву, в отпуск. На барабанах в «Машине» уже играл Кавагоэ. Я с ними как-то немного побаловался на репетиции… Но у меня вызревали тогда свои планы. В армии я много занимался в ансамбле, у нас там подобрался сильный состав, инструменты были. Я вышел оттуда готовым, профессиональным музыкантом. Меня сразу выхватили «Добры молодцы». Еще во время службы я получил приглашение и от «Веселых ребят», которые приезжали в те края на гастроли. Но это к делу не относится. Я с удовольствием вернулся бы в «Машину», если бы они меня ждали, как девушка ждет.

А почему же они не ждали такого распрекрасного барабанщика?

Ну, они не могли стоять на месте. Ты хочешь, чтобы я потребовал от пятерых человек положить мне под ноги два года своей жизни? Они совершенствовались, репетировали, да и отношения свои укрепляли. Я переписывался с Макаром, пока служил. Однажды он мне прислал совсем свежую запись. Намотал на кусок картонки магнитофонную пленку «Тип-2» и прислал. Там было две песни: «Летучий голландец» в исполнении «Машины» и только что сделанная «Цветами» «Есть глаза у цветов». Я смотал эту пленку на бобину, и на каждом сгибе запись крякала. Слушалось забавно…

В общем, отношения мы поддерживали. А когда я пришел из армии, на барабанах по-прежнему играл Кавагоэ. И как я мог вернуться в «Машину» в этой ситуации? Сказать Каве – пошел вон отсюда?! Мне «машинисты» нового предложения не сделали, а сам я постеснялся предлагаться. Они там все горели, планы у них какие-то были обширные…

Пока Капитановский отдавал долг Родине, в «МВ» отметилось немало музыкантов: Эдик Азрилевич, Алик Микоян (двоюродный брат Стаса Намина), Игорь Саульский (сын композитора Юрия Саульского), а за барабанами появлялся даже Юрий Фокин, тогда уже легендарный. Сама же группа успела побывать «на югах» и выступить в Москве неким приложением к концертам супербэнда «Лучшие годы», сформированного из ведущих столичных рок-музыкантов, а так же приготовиться к новым поискам.

Андрей Макаревич

Году к 73-му перед нами открылась очередная поляна музыки. С нами играл Игорек Саульский, а он был музыкантом совсем продвинутым и ежедневно знакомил нас со свежими записями. То Элтона Джона притаскивал, то Стиви Уандера, то Сантану. Все это влияло на нас невероятно, ибо попадало на не засеянную еще почву. Мы тут же начинали сочинять какие-то вещи, используя элементы, которые только что услышали.

В качестве музыканта Капитановский в «Машину» никогда больше не возвращался, зато, по иронии судьбы, во второй половине 74-го в «МВ» ненадолго заглянули его бывшие партнеры Сергей Дегтярюк и Николай Ширяев, те, что покинули когда-то Макса ради Тамары Миансаровой. Дегтярюка, судя по свидетельствам очевидцев, пригласил в «Машину» Кава, чуть раньше разругавшийся с Кутиковым настолько, что тот свалил в «Високосное лето».

Александр «Фагот» Бутузов

Как-то, году в 74-м, я ехал в метро и влюбился в парочку, обнимавшуюся у дверей вагона. Это были настоящие хиппари, красавцы-хиппари. Она во всем черном, в черной шляпе, пальто, длинноволосая. Он тоже во всем черном, с бородой, в темных очках, с длинными волосами, а в руках у него футляр от фирменной гитары. Тогда увидеть подобную картину можно было куда реже, чем сейчас встретить автомобиль «бентли» на московских улицах. Парочка вышли на «Университете», и я двинулся вслед за ними, хотя ехал до «Юго-Западной». Они пошли в сторону МГУ, и я туда же. Не мог от них глаз оторвать. А спустя несколько месяцев попадаю на концерт в общаге 2-го Мединститута, на улице Волгина. Там выступают «Машина Времени» и «Фламинго» – такая венгерско-советская группа, в которой играл на гитаре Андрюха Большаков. Причем, «Машина» играет первой. И я вижу на сцене того эффектного хиппаря, которого запомнил на всю жизнь. Оказывается, это Игорь Дегтярюк, и он играет в «Машине»!

Выглядело все примерно так: выходит на сцену: этот сумасшедший Дегтярюк с фирменной гитарой, весь в черном, а глазки синенькие, злые. Макаревич в какой-то цветастой гавайской рубахе с прической шире плеч а-ля Анджела Дэвис и басовой гитарой. И испуганный, полуголый Японец (Сергей Кавагоэ) садится за барабаны. Как это фирменно смотрелось в подвале! Я представить себе не мог, что у нас в «совке», вот в этом абсолютно сером обществе, где на улице одно пальто от другого не отличишь, вдруг возникла такая группа!

Они играли в основном англоязычный материал. Джими Хендрикс, Джонни Винтер и другая «фирма». Пел-хрипел Дегтярюк. Там был единственный микрофон на большой стойке. Его затем переносили к Макаревичу и он исполнял две вещи – «Продавец счастья» и «Битва с дураками».

Александр Кутиков

Я бы не сказал, что причиной моего ухода стали исключительно конфликты с Кавой. Скорее речь о каких-то общих противоречиях внутри группы. Повзрослев, я понял: когда возникают разногласия в коллективе, даже между двумя людьми, то, если разбираться в психологии конфликта, окажется, что в нем участвуют значительно больше человек, а не только те двое, у которых ситуация приобретает форму открытой ссоры.

В той истории меня не устроило то, что Кава «в двадцать четвертый раз», как я это сказал тогда, собирался поступать в институт, и из-за этого мы не могли поехать на юг, в международный лагерь «Буревестник», чтобы поиграть там музыку, которая нам приятна, при этом отдохнуть, и может найти что-то новое. Сергей поступал в вузы постоянно. Поступал и бросал их. На одном из наших общих собраний я повторил, что считаю бессмысленным то, чем он занят. «Зачем заново куда-то поступать, если можно просто учиться в тех вузах, куда ты уже поступил раньше. Но надо тогда посещать занятия, сдавать экзамены. А ты на лекции не ходишь, экзамены не сдаешь, и поэтому тебя вышибают. Зачем опять тратить время на то, что в результате приведет к тому же результату? Ты снова не будешь учиться, тебя опять вышибут, а мы сейчас из-за тебя потеряем летний сезон».

И, следовательно, деньги?

Нет, в «лагерях» мы играли бесплатно. Нам было интересно. Там кроме наших студентов отдыхали и иностранные. Играть для них – иная история. Они по-другому реагировали, слушали. Если они нас принимали хорошо, значит, мы чего-то начинали из себя представлять. «Машина» же играла очень много западной музыки. Если брать, скажем, концерты 1972 года, когда мы впервые поехали в «Буревестник», то процентов восемьдесят репертуара, даже больше, у нас составляли песни разных зарубежных групп и исполнителей. Хороший прием там давал дополнительные моральные силы в том числе и для того, чтобы делать свои песни.

И еще, конечно, концерты в летних лагерях приносили группе большую известность. Все студенчество московское, питерское и из других городов Союза съезжалось в район этих лагерей, в поселок Вишневка. Там было три международных лагеря, и в каждом играла какая-то группа. Это был фантастический промоушн! Ведь основу нашей подпольной работы в течение года составляли выступления на студенческих вечеринках, в студенческих кафе. Успешные, бесплатные выступления в «Буревестнике» обеспечивали нас заказами на весь предстоящий сезон.

Почему в конфликте с Кавой пытавшийся, вроде бы, примирять вас Макаревич не встал на твою сторону?

Макар в этот момент, как всегда, молчал. Проблему обострил Кава. Он сказал: «Либо я, либо он». А я ответил: «Раз ты так ставишь вопрос, то поскольку я пришел к вам в группу, а не наоборот, то я от вас и уйду». Совершенно спокойно сказал. И ушел в «Високосное лето».

Понимаешь, я был и являюсь человеком очень самостоятельным и не терпящим попыток меня подчинить. Я могу согласиться с тем, что кто-то сильнее или умнее меня, даже с тем, что кто-то главнее меня. Но подчинить меня своей воле невозможно. Так было с детства.

Впрочем, вскоре я вернулся. И мы немного проиграли в составе: я, Макар, Кава, Алик Микоян, Игорь Саульский. Еще с нами был Леха, как мы его называли, игравший на всякой перкуссии. Блестящий был состав. И отношения у нас сложились хорошие. Помню, как мы вместе встречали 1974-й и впервые проявили чудеса кулинарного искусства. У Лехи уехали родители. А жил он с ними в большой пятикомнатной квартире, в старом доме. Решили отмечать Новый год у него. Купили ящик итальянского вермута, продуктов разных, и когда часиков в шесть вечера 31 декабря собрались у Лешки, выяснилось, что девушки, приглашенные нами в качестве подруг, абсолютно не умеют готовить. Тогда мы втроем, Макар, я и Игорь Саульский, соорудили весь праздничный стол. Получилось вкусно.

Но и в этом сочетании, так душевно отдохнувшем на флэту у Лехи, «Машина» просуществовала недолго. Саульский и Микоян пошли своим путем, а в группе появился приятель Макара по Архитектурному Алексей Романов. Тут история самой долговечной рок-команды страны могла, на мой взгляд, совершить любопытнейшую загогулину. Удержись будущий лидер «Воскресения» в «МВ», группа, возможно, получила бы в дальнейшем контрастный авторский «сдвоенный центр» Макаревич-Романов, который (если не отступать от «битловских» аналогий) на отечественном уровне смахивал бы на тандем Маккартни-Леннон. Но Романов, как многие до и после него, проскочил через «Машину» быстро…

Алексей Романов

У меня в институте сложилась репутация вокалиста. Видимо, оттого, что я достаточно громко и нахально пел всегда и везде, где можно и нельзя – в компаниях, на институтских вечеринках… Репертуар был достаточно обширный: «Битлз», «Манкиз», «Криденс»… Однажды меня где-то услышал Кавагое и принял определенное решение.

Это свойство его характера. Самурайская, вероятно, черта: мыслить стратегически и устраивать всевозможные коллизии. Он постоянно что-то придумывал и делал так, чтобы замысел состоялся. Не скажу, что Кава обладал каким-то особенным художественным мышлением, но вот интригу он создавал мастерски.

И знаешь, что прикольно в моем случае? Инициатива исходила от Кавагое (это, правда, позже выяснилось), но пригласил меня в «Машину» Макар. Однажды он ко мне подошел и сказал: «Честно говоря, при всей своей неповторимости, пою я скверно. Не хочешь ли прийти к нам в группу вокалистом?» Кава его, видимо, сумел зачморить. Он мертвого заебет. С Сережкой хорошо было отдыхать. Он ужасно смешной. Но работать с ним стоило осторожно. Легко было попасться на идею, а через секунду почувствовать, что тобой уже манипулируют.

На предложение Макара я нагло согласился. У меня какие-то свои песни тогда, кажется, уже имелись, но это все ерунда. В «Машине» я ничего своего не исполнял. Какие-то глупости показывал на репетициях, но до исполнения их на сцене не доходило, а я и не настаивал. Материала у «Машины» хватало, и мы довольно плотно репетировали. Нужно было и притереться друг к другу, и тональность для меня во многих песнях была достаточно высоковатой, я буквально усирался. Но, кое-как справлялся. Во всяком случае, считал, что сдюживаю. Это хороший тренаж для меня был. Я учил тексты, мелодии, ритмические нюансы, особенно с приходом из «Високосного лета» Сашки Кутикова. У него было очень много каких-то теоретических клише, уже почти профессиональный подход к делу, осознанные требования к исполнительству и, естественно, на меня все это свалилось.

Я был в «Машине» свободным вокалистом, то есть просто стоял на сцене с микрофоном. Вернее не стоял, а выделывал разные коленца, «работал Элвисом». В «Машине», кстати, ни до, ни после меня освобожденного вокалиста не было.

Поначалу, помнится, фантастический мандраж испытывал. Наша репетиционная база располагалась на текстильной фабрике «Красная роза» имени Розы Люксембург в Хамовниках. И первый мой концерт с «Машиной» состоялся именно там. Народу немного было, фабричная молодежь, но пришел сам Алик Сикорский из «Атлантов». А меня колотило так, что я стаканом в зубы себе не попадал. Жутко распсиховался. Хотя кроме меня этого никто, вроде, не заметил. Алик мне сказал тогда после концерта: «Знаешь, тебе не хватает завитушек, очень прямо поешь». Подобные профессиональные замечания опытных товарищей мне были очень ценны – все шло в копилочку. И я до сих пор считаю: здорово, что я тогда попал в «Машину».

Я пел «Флаг над замком», классную вещицу «Битое стекло» («Нас манили светлые вершины…»), очень вкусный «тяжеляк» «Дай мне ответ» («Как много дней ты провел среди друзей, пока не понял, что ты совсем один…»), «Я устал»… Когда появился «Хрустальный город», я уже набрался опыта и исполнял его на сцене в психоделическом угаре. Пришла полная внутренняя свобода, и я откровенно перся от самого процесса. Внутреннее кино какое-то во мне крутилось. Через некоторое время я почувствовал истерию публики, когда приходилось после концерта продираться через толпу чуть ли не по головам. И в этот момент мне вдруг интереснее стало выпивать, чем репетировать. К творчеству я остыл и потихоньку начал отстраняться от группы. Не вижу тут ни внутренних причин, ни внешних. Просто так вышло.

Моя первая жена тогда меня бешено ревновала ко всему, связанному с музыкой, концертами, тусовками, и у нее были проблемы с алкоголем. У меня не было, а у нее были. Но я еще настолько незрелым себя чувствовал, что ничем помочь ей не мог. Когда общий разлад в моей жизни – с супругой, с институтом (откуда нас, кстати, изгоняли вместе с Макаром) – достиг какого-то пика, я решил, что можно чем-то пожертвовать, и пожертвовал «Машиной Времени».

Ты просто пропал тогда…

Пропал. Буквально. Пропустил пару репетиций…

А нехорошо ведь так поступать с коллегами?

Нехорошо. Но я находился в алкогольном клинче. В двадцать три года он физически переносится организмом достаточно легко, но психика, думаю, у меня уже была изуродована к тому времени. Тем более, то, что мы тогда киряли, трудно назвать вином. Эрзац портвейна. Некоторые из тех напитков оказывали просто фантастическое нервно-паралитическое воздействие. Тот же «Агдам». Коэффициент его полезного действия был высочайший. Там же крепость двадцать градусов и сколько-то процентов сахара. Настоящее пиратское пойло. Башню сносило на фиг. Не надо вашего героина…Деградация происходила с первого стакана. А «Сахра» была из разряда рвотно-удушающих…Ее пили от полной безысходки.

Макар тебя все же разыскал в тот момент…

Да, он приехал ко мне домой. Мы с ним вышли на улицу, пообщались. Наших личных отношений произошедшее никак не касалось. Я никого в группе не проклял, не возненавидел…Мне просто внутренне стало невозможно продолжать выступать с «Машиной». Я не могу это прокомментировать. Так вышло.

Когда я начал ходить на первые московские сейшены «Воскресения», в 1979-80 годах, то от старших знакомых не раз слышал версию, что твоя песня «Дороги наши разошлись» – скрытый ответ группе «Машина Времени» и Андрею Макаревичу.

Клево, что ты про это вспомнил. Тогда существовала такая игра. Внутри богемы рождалась некая мифология. Казалось, что вот эти небожители, то бишь, музыканты, весь этот советский или антисоветский рок – одна большая семья или экипаж какого-то космического корабля, где происходят невероятного морального накала разборы на уровне политики, нравственности, внутрицеховой этики. Это было важно для публики. Ни Ситковецкий, скажем, ни Макар, ни Матецкий, ни я или еще кто-то из музыкантов всерьез так не думали, но все об этом восприятии знали. Уходит Маргулис, у Макаревича появляется новая песня с какими-то, якобы, намеками – ага, народ начинает говорить, это про Маргулиса. Да фиг с два! И «Дороги наши разошлись» – отнюдь не про Макара. Песня про девушку.

В 75-м распадается не только альянс «МВ» с Романовым, неожиданно группу вновь покидает Кутиков, получив заманчивое предложение из Тульской филармонии поиграть в местном ансамбле, за официальную зарплату, на хорошей аппаратуре и с перспективой ввести в репертуар некоторые кавер-версии западных рок-хитов. Впрочем, и Макаревич, и Романов считают, что другой причиной рывка Саши на профессиональную сцену стала необходимость положить куда-то трудовую книжку, ибо после некоторых эпизодов, связанных с участием в «Машине», Кутиков не только лишился работы и побывал в лапах сотрудников милиции, но и мог быть привлечен по статье «за тунеядство».

Александр Кутиков

Насчет «тунеядства» – это отдельная история в моей жизни. Сначала я уволился из радиокомитета для того, чтобы на пару месяцев поехать с «Машиной» работать на юг. Отпуск-то мне давали, но на месяц. А вот второй месяц отдыха, «за свой счет», никто предоставлять не собирался. Ну, и в силу, опять же, своего характера, я сказал: «Ладно, тогда до свидания», и ушел с работы.

Мы съездили с группой на юг, а потом я попытался устроиться звукооператором на киностудию Минобороны, поскольку мой дед имел, в свое время, косвенное отношение к этому ведомству. Он был управляющий делами наркомата авиационной промышленности. Все шло к тому, что я получу там работу. В цехе звукозаписи меня ждали, создали соответствующую штатную единицу. Я прошел проверку, сдал какие-то экзамены. И вдруг началась очень странная история. Больше трех месяцев меня мурыжил отдел кадров. Подробности опущу, но было весьма неприятно. Тут появились и милиционеры с намеками на мое тунеядство. Напряглись они, что я, вроде, нигде не работаю, хожу лохматый, личность в районе известная… И затем выяснилось, что проблемы мои исходят от полковника, возглавляющего тот самый отдел кадров. Когда я пришел к нему, он, без особого смущения сказал, глядя мне в глаза: «Вам объяснить, почему я вас не оформляю на работу или сами все поймете? Что у вас записано в пятом пункте анкеты? Еврей…» Что я мог сказать? Хотел ему пресс-папье залепить по башке со всей дури. Но сдержался. Правильно сделал. В семье были примеры – несдержанность одного моего родственника во время войны повлекла за собой штрафбат.

В общем, на киностудию я не устроился. Зато получил приглашение от Тульской филармонии. И ушел из «Машины» без всяких конфликтов. Просто ушел и все. Мне было интересно попробовать, что такое профессиональная сцена. И я научился там многому из того, что отсутствовало в московском рок-андегрунде. Скажем, умению правильно выстраивать репетиции. И потом, приятно же, когда тебя приглашают из самодеятельной группы в профессиональную.

«Если делить историю „Машины“ на какие-то этапы, – размышляет Макаревич, – то первый закончился в 1975 году». Пожалуй, так оно и есть. За шесть самых романтических, наивных, бескомпромиссных, бессребренических лет своего существования «Машина» отъехала на приличное расстояние от той обочины, с которой стартовала. Те «монстры» столичного рока «палеозойской» эры, на которых «машинисты» равнялись или взирали, словно на полубогов, так, в сущности, и остались на прежних позициях. Со всем своим исполнительским умением, на порядок превосходившим квалификацию основных участников «МВ». Добротные копиисты, версификаторы англоязычного рока, без собственного языка и идей, они постепенно отступали на второй план и в воспоминания аксакалов московского андеграунда. Макар пошел другим путем. И повел за собой тысячи адептов. Недавний школьный ансамбль понесли на руках. «Марионетки» и «Черно-белый цвет» в 75-м уже являлись всесоюзными хитами, при том, что у «Машины» еще не появилось не только какого-нибудь официального «миньона» (про диск-гигант и речи не шло), но даже качественно записанного, полновесного магнитоальбома. И выступала группане дальше, чем в ближайшем Подмосковье. Однако, слово и интонация, предложенные «Машиной», оказались универсальными для молодежи 70-х и нигде более в ту пору в родимом роке не звучали.

Отдельным достижением «МВ» в данный период оказалось попадание самого раннего хита группы – «Ты или я» – в блестящую кинокомедию Георгия Данелии «Афоня». Мало того, что это был прецедент выхода на всесоюзный экран композиции самодеятельной рок-команды, так еще и гонорар «машинистам» выписали солидный. «Данелия купил у нас две песни, потому что, видимо, хотел нам заплатить, – говорит Макар. – Я получил рублей 600, бешеные по тем временам деньги. Зашел в комиссионку, приобрел 4-х дорожечный магнитофон „Грюндиг ТК46“. На нем можно было с дорожки на дорожку переписывать. Вот мы с ним сидели и сами занимались записью. Такое у нас было саундпродюсерство. Конечно, нам изначально хотелось бы звучать хорошо. Но прежде все разбивалось о полную невозможность этого. Что можно сделать на одном магнитофоне?»

Примечательно, что именно в эту раннюю шестилетку ротация состава в «Машине» была наиболее интенсивной. Кроме однокашников – основателей, в команде возникали и ассы со стороны, вроде Дегтярюка, Фокина или Саульского. Пробовались новые инструменты, например, скрипка, на которой играл Николай Ларин. Однако, не прижилось. К лету 75-го в «Машине» осталось лишь двое ее отцов – Макар и Кава. Но тут нашелся Гуля, он же – Евгений Маргулис, которому суждено было стать еще одним ведущим колесом этого механизма.