Текст книги "Дело об избиении младенцев"

Автор книги: Михаил Карчик

Соавторы: Андрей Воробьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Андрей ВОРОБЬЕВ, Михаил КАРЧИК ДЕЛО ОБ ИЗБИЕНИИ МЛАДЕНЦЕВ (ОШИБКА В СУБЪЕКТЕ)

Пролог

– Ты не женщина. – Зло и устало подвел итог следователь. – Ты мразь. Зачем ты рожала его?

Следователь не надеялся на ответ собеседницы. Милиционер награждал ее моральными характеристиками уже в десятый раз, а подозреваемая сидела, закрыв лицо руками, и медленно качала головой влево-вправо. Иногда через сжатые пальцы протекала жидкость: то ли сопли, то ли слюна. Тогда женщина вынимала из кармана грязный носовой платок и вытирала лицо.

– Целый день сидишь, а все не протрезвела. – Неизвестно к кому обратился следователь. – Ну, подумай, что ты мне говоришь? Оставила своего Пашеньку возле магазина, проторчала там пять минут, а когда вышла, Пашенька почему-то не хотел дышать. Да я видел эту коляску. В таком дерьме, в какое ты его укутала, не выживет любой ребенок. Но он не умер бы за пять минут. И у него на шее не было бы пятен. И его хрящи были бы в полном порядке.

Женщина вздохнула, негромко квакнула и положила лицо на стол, на которое перед этим, легли ее руки.

– Сядь нормально. – Резко бросил следователь.

Женщина вздрогнула, подняла лицо, опухшее от водки и слез и приняла первоначальное положение.

– Лидочка, – сменил интонацию говоривший, – я с такими историями уже встречался, особенно в последнее время. Работы нет, а если есть – работать не хочется. Хахаль, который сделал Пашеньку, отлип. Даже пустые бутылки на алименты не оставил – сам сдал. Другие мужики как услышат про ребенка, так не клеятся. Своей площади нет, на чужой нельзя бесконечно жить не платя. Вчера напомнили: заплати или катись. Пришла в магазин с последними рублями, а дешевого портвейна, который был вчера, нет. Раскупили. Тут еще Пашенька плачет, чего-то хочет. Ну, не хочет родной сынок понять мать. И тогда ты подумала: как же хорошо было бы жить без этого маленького крикливого засранца. Пей каждый вечер, питайся хоть китекэтом, ночуй на хазах у хахалей. Ну, разве ты не так думала?

Женщина не отвечала.

* * *

Митя Климов считал март самым теплым месяцем в году. Ему можно было простить такую ошибку, ибо март был вторым месяцем в его жизни. Потемнелый, но все еще искрящийся под солнцем снег и длинные сосульки он видел только из окна. Поэтому он считал, что во всем остальном мире так же тепло, как и в родной уютной квартире, где виноград и пальмы в огромных кадках зеленеют круглый год.

Нина Климова стояла у окна с маленьким Митей на руках. Она находилась внутри треугольного эркера старой питерской квартиры и чувствовала себя как бы на улице: налево и направо тянулась Захарьевская. Пешеходы жмурились под слепящими солнечными лучами и старались увернуться от капели, а Нине все это казалось прекрасно сделанным объемным фильмом, который она смотрит в халате и тапочках на босу ногу. Ей хотелось придумать маленькую сказочку про каждого прохожего, спешащего по своим делам. Конец, естественно, счастливый…

В сторону Литейного медленно ехала «БМВ». Было видно как пассажир, сидевший на переднем сиденье, говорит по трубе, открыв правое окно, будто сейчас май. Внезапно шофер, видимо получив сверхсрочную информацию, прибавил газ, и машина рванула с двойным превышением максимальной городской скорости. Из подворотни выходил «Жигуль-копейка», который «БМВ» обязан был пропустить. Однако, черная «бомба» дико загудела и пронеслась вровень с бампером «Жигуля». Не будучи особо смышленой в автовождении, Нина поняла, что обоим шоферам сегодня крупно повезло. Что за новость заставила людей в «БМВ» рвануться со всей возможной скоростью, рискуя своими толстыми шеями и бритыми затылками?

Сказочка свернулась. Нина вспомнила, что с прошлой весны она является героиней затянувшегося боевика. Это ей надоело, но деваться было некуда.

В декабре Нина Климова стала владелицей одного из самых мощных предприятий Питера – транспортной фирмы «Транскросс». Ей подчинялась почти пятьсот «дальнобойных» машин, ездивших по Скандинавии и Северо-Западу России. Городской бюджет получал от этой фирмы больше налоговых денег, чем от торговых заведений Кронштадта или Петергофа.

Нину никогда не интересовали акции, налоги, депозитарные расписки, маркетинг и лизинг. Еще год назад она предпочла бы работать экскурсоводом в Эрмитаже, чем сидеть в какой-нибудь конторе. Но приемный отец Анатолий Семенович Даутов оставил в наследство все свое дело и проблемы. Совет директоров «Транскросса» был уверен: дочка их недавнего грозного хозяина умерла за сутки до отчима, во Франции. Акционеры не знали, что один из «великолепной шестерки» сделал все, дабы Нина не вернулась живой с Лазурного побережья. Они сражались друг с другом как если б делили последний сухарь, двое нашли смерть в пригородном ресторане от рук третьего, взорванного в своей машине неподалеку от «Пулково-2». Оставшиеся смирились со своей неудачей лишь когда в кабинет, где проходило очередное заседание Совета директоров, пришла Нина со свидетельством о вступлении в права наследования, в сопровождении СОБРа. И тут выяснилось: главным негодяем, организовавшим на нее охоту, был один из акционеров – ее жених. Кстати, некоторое время спустя он умер в тюрьме, при невыясненных обстоятельствах. Тогда ей показалось, что самое ужасное: слежка, предательство, убийство, вся эта грязь и мерзость, преследовавшие ее на протяжении последних месяцев, должны прекратиться. Они действительно прекратились. Но только не во сне. Опять, как в замедленной киносъемке, три иномарки въезжали на территорию ее дачи, слышался скрежет тормозов, а дальше уже ничего не было слышно из-за беспрерывной стрельбы.

Кроме того, ее личный телохранитель Алексей Нертов, сохранивший ей жизнь в эти адские месяцы, оказался в итоге в больнице. И уложила его туда не пуля бандита, а она, любящая Нина. Из-за стервы Светланы наговорила гадостей, Алешка залез в машину, помчался по Питеру как по пустыне – без знаков и светофоров и… Хорошо, хоть его живого вытащили из разбитой легковушки. Нина тогда сделала все, что можно сделать сейчас, имея деньги. Из Москвы был приглашен целый консилиум. Если вечером врачи прописывали лекарство, спасшее когда-то саудовского принца, тоже разбившегося в автокатострофе, в Питере это снадобье было уже на другой день. А потом… О том, что случилось после выхода Алексея из больницы, вспоминать не хотелось. Нина осталась одна-одинешенька. С маленьким Митей и фирмой «Транскросс» на руках.

Пока все было в порядке. Торговавшие с Россией наконец-то поняли: никаких революций здесь в ближайшее время не будет, поэтому все больше и больше грузов пересекало финскую границу. Управленцы «Транскросса» в самые кризисные и скандальные дни для фирмы смогли сохранить клиентов. Поэтому доходы медленно росли. По большому счету, Нина должна была только царствовать, а не управлять. Но все могло измениться.

Кроме того, ей иногда намекали, что солидные люди – прежние партнеры отчима, по-прежнему считают ее несерьезной девчонкой. Считают, так считают. Однако вдруг кое-кто еще решит, что и сейчас «Транскросс» как мешок картошки, упавший с грузовика в разгар осенней страды. Стоит лишь подобрать. Тем более, она, Нина по-прежнему плюет на советы. Ведь говорил же ей Арчи – друг Алексея, обеспечивавший ее безопасность последние месяцы, не торчать подолгу у окна. А она уже полчаса любуется мартовскими картинами.

Нина повернулась и быстро пошла в спальню. Митя удивленно взглянул на маму и заплакал. Ему не было еще трех месяцев, он почти ничего не знал и, конечно, не знал слово «настроение», но почувствовал, что-то изменилось.

* * *

В Петербурге было два часа пополудни. В школах начинался шестой урок. В конторах, модно именуемых офисами, доедали ланч. В «Крестах» душили Сергея Борисовича Царева.

В камере, рассчитанной на пятерых, разумеется, сидело тридцать человек. Двадцать пять делали вид, что дремлют или по какой-нибудь другой причине не обращали внимания на то, действия оставшихся четверых.

Душить людей средь бела дня, даже в тюремной камере, не самое разумное занятие. Однако четверых понять было можно. Из малявы, поступившей полчаса назад в «Кресты», они узнали, что их новый знакомый Царев – пассивный педераст. Еще вчера Паркет и три его приятеля, называвшие себя ворами (и постоянно демонстрировавшие всем, что блюдут старые блатные законы), распивали с Царевым бражку, сваренную в примитивном кипятильнике из земляничной карамели. Еще вчера они закусывали бражку колбасой и шоколадом из царевской передачи. И вдруг, сегодня стало известно про увлечения их приятеля, веселого барыги Царева, ждущего суда после того, как «дурка» признала его вменяемым. Оказалось, что там Царев охотно выступал в роли девочки. Вот такая, блин, музыка!

– Я же с тобой, сука, из одного стакана пил! – Ревел Паркет, впившись ногтями в жирный подбородок Царева. – Как же ты, козел, раньше не сказал, что тебя опустили?

– Меня никто не опускал. – Хрипел Царев. – Я сам…

– А мне по барабану, сам ты на х… садился, или тебя опускали. Я с тобой и ел, и пил, и дружбу водил. Ты же, мразь, меня опетушил самого. И ребят, которые с тобой знались.

– Витя, – как можно спокойнее и увереннее сказал, точнее, прохрипел, Царев, – ну пил ты со мной из одного стакана, руку мне жал. Это уже не вернуть. Если и вправду тебе этим повредил, то заплачу. Я дам на волю знать и, кому надо, передадут пятнадцать тысяч баксов. Мало? Могу еще пятерку накинуть. Вам и с адвокатом будет проще, и подогреют вас здесь.

Самый молодой бандит – парнишка лет девятнадцати, никогда не державший в руках таких денег, вопросительно взглянул на главаря, не забывая при этом прижимать к полу руку Царева.

– Паркет, может, хватит с этого …? Он того гляди нагадит. Пусть даст деньги. Пять тысяч на брата – не из каждой задницы такое достанешь. Да и боязно его белым днем кончать.

Желая развить достигнутый успех Царев торопливо крикнул:

– Не пять на брата, а двадцатник каждому. И завтра же ваши смогут их забрать.

Это Царева и погубило.

– Как же ты, потный пидор, загремел в «Кресты», если тебе стольник тонн баксов вытащить без проблем? – Удивился Паркет. – Пока мы не захотели твою поганую душонку из тебя выпустить, ты про такое богатство и не распинался. Нет, с…, жить ты не будешь.

Царев хотел сделать своим убийцам еще одно, еще более выгодное предложение, но сил уже не хватило. На его голову накинули рубашку, на горле затянулось полотенце. В глазах Сергея Борисовича поплыли цветные полосы, в голове вольготно зашумел морской прибой. Сквозь эти звуки Царев отчетливо слышал одно повторяющееся слово. Потом, почти одновременно, понял: произносят фамилию «Царев» и полосы исчезли – приток кислорода к голове восстановился. Торжествующе-злобная рожа Паркета стала злобно-испуганной. Он торопливо массировал шею Сергея Борисовича, приговаривая: «мы только пошутили». Потом Царева поставили на ноги и почти вытолкали в дверь, прямо в руки надзирателя.

– Вот дурак. – Не глядя на Царева, равнодушно сказал охранник. – В суд же едем. Может, там тебя под залог освободят. Другие с толчка вскакивают, штанов не застегнув, когда их в суд везут. А ты в углу какой-то хренью занимался.

Сергей Борисович безнадежно брел по коридору, не слушая треп конвоира. Он не надеялся на очередное заседание – с такой статьей до процесса не отпустят. Гораздо важнее было другое – через пару часов предстоит вернуться в ту же камеру, к Паркету с компанией. После душной камеры и полотенца, чуть было не затянувшегося на шее, свежего воздуха вокруг было много, даже слишком. Царев, казалось, задыхался от переизбытка кислорода. Он плохо помнил, как машина выехала со двора, как прибыла в Дзержинский суд. Из знакомых Царев заметил в зале лишь адвоката. Сергей Борисович находился в полубессознательном состоянии, и в бодрствовавшей половинке сознания не было ничего кроме мыслей о камере, куда предстояло вернуться. Естественно, Паркет в этих мыслях занимал не последнее место.

… – Под подписку о невыезде и залог в пятьдесят миллионов рублей. – Донеслось до Сергея Борисовича.

Царев понял, что конвой вернется в «Кресты» без него. Только тут он потерял сознание.

Над ним хлопотал адвокат и какой-то незнакомый человек. Цареву стало легче, и он смог выйти из зала.

Окончательно Сергей Борисович пришел в себя уже на улице. Тот же незнакомцем стоял возле открытого «Вольво» и, улыбаясь, предлагал недавнему заключенному сесть в машину.

– Игорь Борисович, – представился он, – и глядя на недоуменный взгляд Царева поспешил добавить, – мы встречались три года назад у Даутова.

– Куда мы едем? – Спросил Царев.

– Отпраздновать главное событие этого дня, – улыбнулся вновь обретенный старый знакомый.

Планов на вечер у Сергея Борисовича, естественно, не было, поэтому он принял предложение. Родственники Царева не навещали, партнеры по бизнесу практически прервали контракты. Как же не отпраздновать свое возвращение в нормальную жизнь, тем более с человеком, который спас? А в том, что Царева вытащил именно Игорь Борисович, можно было не сомневаться. Оставалось самое малое: понять причину такой благотворительности.

Машина въехала во двор, весь сверкающий от электрических гирлянд, горевших круглые сутки. На козырьке над особняком позапрошлого века большими серебристыми буквами было выведено: «Коллегия». Швейцар, в парадной форме, как штаб-офицер, подошел к машине и подал руку Цареву, помогая выйти. Недавний заключенный сперва застеснялся своей одежды и давно небритого лица, но тут же понял, что для людей, прибывших в это заведение в кампании Игоря Борисовича, внешний вид не играл никакой роли.

Они прошли через два небольших зала и оказались в самом маленьком зальчике с двумя столами. Накрыт был только один и Царев не удивился, когда его спутник сел за него.

Перед Царевым лежало раскрытое меню и он удивленно вглядывался в перечень блюд. Так человек, проживший три года на полярной станции, смотрит на зеленую траву.

– Я предлагаю начать с чего-нибудь легкого. Пате де маршан. Вы согласны?

Сергей Борисович кивнул. Через минуту официант уже поставил на стол две тарелки и бутылку белого муската, заложенного в погреба Массандры во времена последнего генсека.

Царев знал, что после долго воздержания нельзя накидываться на вино. Поэтому он накинулся на паштет. Что же касается его собеседника, то тот не притронулся к холодному, а, отхлебывая глоток за глотком, вглядывался в гравюру на противоположной стене, деликатно делая вид, будто не замечает как его сотрапезник расправляется с паштетом.

– Из горячего рекомендую Эскалоп о трюф. Не возражаете?

Сергей Борисович опять кивнул. Официант пошел на кухню. Игорь Борисович взглянул на Царева и налил ему в бокал вина до половины.

– Итак, с освобождением. Как вы относитесь к такому тосту?

– Приветствую. – Сергей Борисович допил вино, поставил бокал. – Игорь Борисович, не могли бы вы рассказать: как вам удалось добиться такого результата? «И зачем?» – промелькнуло у него в голове.

– От нас зависело не так уж много. – небрежно сказал Игорь Борисович. – В Петербурге сменилась исполнительная власть и начальник ГУВД, в Москве прокуратуру покинули некоторые лица. В городской прессе появились статьи о милицейском произволе, в одной из них фигурировало ваше дело. Ну, конечно, без нас тоже не обошлось. Механику проведенной операции пересказывать не имеет смысла, это отнимет много времени. Предупреждаю заранее, я не хотел бы также тратить время, объясняя, чьи интересы представляю в Петербурге. Впрочем, чтобы немного утолить ваше любопытство, сообщу: речь идет об одной столичной финансовой группе, сделавшей уже немало полезного для города на Неве. Для того чтобы нам было легче понимать друг друга, вы должны рассказать мне о том, из-за чего вы оказались в «Крестах»? Эскалоп принесут минут через пятнадцать-двадцать, за это время вы управитесь.

Сергей Борисович начал рассказ. Но собеседник прервал его уже через пять минут.

– Извините, Сергей Борисович, у меня возникло ощущение, что в вашем подсознании закрепилась именно та версия, которую озвучивал уважаемый Семен Альбертович Тикстер – ваш адвокат. «Один из немногих честных бизнесменов… Маньяк милиционер избивал его в собственном доме, пока мой клиент не ударил его ножом в порядке обороны… Попытка высших чинов повесить на него множество нераскрытых дел…«. Отчасти, это правда: кретина-мента вы пырнули, действительно, в порядке обороны. Но нескольких граждан заказали по другим причинам. Горячее еще не принесли. Я предлагаю вам рассказать всю правду. Но имейте в виду, если вы ошибетесь еще раз, нам придется прекратить сотрудничество.

– Мне будет очень печально… – Согласился Царев, но Игорь Борисович его перебил.

– Вы не представляете, насколько это будет для вас печально. Во-первых, в этот вечер вы напьетесь.

– Я не…

– Напьетесь. – Повторил Игорь Борисович и пристально посмотрел в глаза Царева. Он сделал это первый раз за время всего разговора и Сергей Борисович ощутил себя неуютно. – Вы напьетесь, а утром вас подберут пьяным возле Ивангородского КПП с настолько липово сработанным загранпаспортом, что это рассмешит даже областных ментов. Попытка сбежать за границу гражданина, давшего подписку о невыезде… Я боюсь, что уже вечером вы будете в уютных «Крестах».

Официант, наконец, принес эскалоп о трюф. Когда он нагнулся, ставя блюдо на стол, Царев взглянул на его часы. Было полшестого. В это время Паркет начинал заваривать карамельную бражку. Сергей Борисович делал все, лишь бы не показать собеседнику, как он напуган. Но это не удалось.

– Я… я не против сотрудничать, – пролепетал он. – У меня есть всего лишь несколько дополнений к уже сказанному.

Дополнения заняли почти час. Игорь Борисович успел за это время наполовину съесть свой эскалоп. По-прежнему голодный Сергей Борисович почти не притронулся к еде, ибо был занят исповедью.

Наконец, собеседник Царева сказал:

– Это уже лучше. Если, по-вашему, я был резок – прошу извинить. Мне требовалось одно: чтобы вы вспомнили все и при этом как можно точнее осознали ваше нынешнее положение. Тогда вы отдавали приказы. Теперь вы можете быть только исполнителем.

Царев кивнул.

– Я понимал, что от меня потребуется оказать вам какую-то помощь.

– Вы поняли совершенно правильно. Через три дня, когда приведете себя в порядок, вам следует посетить одну из самых мощных петербургских фирм и предложить свои услуги как посредника, способного договориться с таможней, вплоть до уровня Москвы. В этот момент у фирмы будут очень серьезные проблемы. Вашу помощь примут с благодарностью. Когда четыре грузовика, застрявших на таможне, прибудут в Питер, вы окажитесь в фирме на хорошем счету, будете с ней сотрудничать, давать советы и ждать новых указаний.

– А как называется это контора?

– «Транскросс».

Кусочек жаркого сорвался с вилки Сергея Борисовича и упал на скатерть.

– Извините, – запинаясь затараторил Царев, – видимо, или вы не в курсе дела, или положение в этой конторе кардинально изменилось за последнее время. Дело в том…

– ….что сейчас эта фирма принадлежит Нине Климовой, а ее бой-френд Алексей Нертов безуспешно гонялся за вами полтора года назад? – С улыбкой закончил Игорь Борисович. – Я скажу больше, он не просто бой-френд, а отец ребенка, которого она родила два месяца назад. И все-таки, вам придется выполнить мою просьбу.

– Но, когда Климова узнает, что на пороге административного корпуса стоит Царев, она прикажет охране вышвырнуть меня за пределы территории. А если там окажется Нертов…

– Ошибаетесь. Нертов сейчас изолирован от «Транскросса» и с Климовой, не встретится, во всяком случае, в ближайшее время. А если и встретится… У меня есть предчувствие, что через три недели у фирмы могут начаться такие проблемы, которые заставят его погрузиться в дела с головой, и он не сразу узнает, какого замечательного консультанта приобрел отдел менеджмента. Конечно, рано или поздно он узнает о новом сотруднике. Из этого события мы тоже сможем извлечь некоторую пользу. Гарантирую вам одно: Нертов как законопослушный гражданин, не застрелит вас прямо в офисе и даже не будет ломать о вас табуретку. Судя по информации, поступившей мне, этот парень знает Уголовный кодекс не хуже каратэ. Что же касается Климовой, то вы переоцениваете ее познания в современной уголовной истории Петербурга. Полтора года назад она мирно училась за границей и не в курсе тогдашних событий. По моим сведениям, в ее окружении нет ни одного человека, которому бы она доверяла настолько, чтобы его отрицательное мнение о ком-либо оказалось для нее решающим. Исключение – Нертов, но он, повторяю, от Климовой изолирован. Если у нее будут сомнения – она вспомнит статью «Право на оружие», которая была опубликована два дня назад в «Петербургских курантах» и доставлена ей. В статье описывается ваше дело и сейчас Сергей Борисович Царев для нее всего лишь жертва чудовищной милицейской провокации. Поэтому не сомневайтесь, вашу помощь она не отклонит.

Жертва провокации еще раз отхлебнула вина. Оно уже подействовало на полусытую натуру Царева, и он осмелился спросить.

– Игорь Борисович, извините за такой неприличный вопрос… Но что я буду иметь за свое участие в этой операции?

– Вы зря стесняетесь. Я люблю предсказуемые вопросы. Конечно, вы будете иметь и деньги, которые, как я понимаю, вам сейчас понадобятся, и прочие удовольствие. Но главное не это. Вы будете каждое утро просыпаться в четырех стенах, которые можно покинуть в любую минуту, по собственному желанию, а не под конвоем. Вы согласны со мной?

Сергей Борисович согласился, а его собеседник подозвал официанта.

– Что бы вы посоветовали нам на десерт?

* * *

В отличие от Царева, Алексей Нертов обедал без всякого аппетита. Конечно на его столе (точнее, на широком подоконнике) стоял не обед, созданный поварами из «Коллегии», а обычная тарелка с пельменями. После аварии Алексей ел немного: капельницы и гипс не располагают к аппетиту. Потом организм дал знать, что соскучился по калориям. Но временами аппетит пропадал. С регулярностью поезда метро, голову посещали неприятные мысли.

Алексей думал о Нине. Когда он лежал в больнице, любимая посещала его почти каждый день. Она вела себя как верная подруга, приходящая облегчить страдания сраженного в бою героя. Это был ее долг, ибо Нина не могла не понимать – Алексея сразила именно она. Из-за светкиной клеветы он рванулся тогда на недопустимой скорости и… оказался в комнате с белыми стенами. Позже посещения прекратились. А потом… Что было в тот сумбурный и нелепый день: блажь, известная вожжа или взорвалась самое дешевое и надежное взрывное устройство – новая бомба-клевета?.. О личных делах вспоминать было неприятно. О других проблемах, связанных с Ниной, думалось неприятней. Ибо здесь речь шла уже не о бабьих глупостях. И Алексей, хотя уже не был телохранителем Нины, думал о ней как о самом главном клиенте.

Нынешняя хозяйка «Транскросса» думала, что весь прошлый год, от первого нападения на Мойке до финальной перестрелки, на нее охотилась группировка местных отморозков. Большинство из них отошли тогда в менее суетливый мир, а главарь скоропостижно самоубился в «Крестах». Поэтому, Нина должна была думать, что все кончено. Но Алексей помнил письмо ее отчима, оставленное в сейфе, в качестве завещания. Покойный Даутов объяснил, что дело было вовсе не в группе местных бандюков, решивших завладеть счетами фирмы и нечестными акционерами, решившими использовать бандюков в своей игре. У Анатолия Семеновича хватило бы сил стереть любую банду, как «КАМаЗ» давит незадачливую лягушку. Но игрой руководили из Москвы. Одному из учредителей финансового дома «Гамма-банк» Ивченко приглянулась богатая и перспективная питерская фирма. Пока тянулась прошлогодняя драма, Ивченко так ни разу и не засветился. Он ждал. Пусть держатели крупных пакетов акций стреляют друг в друга или же кормят друг друга отравленными пельменями. Москвичи не торопили события. Пусть акции соберутся в одних руках, вот тогда и можно будет взять «Транскросс» не утруждая себя. Только в итоге фирма досталась не группе Ивченко, а приемной дочери бывшего владельца. Для народного избранника, судя по всему, это было самым крупным унижением, случившимся с ним в северной столице. А московские банкиры никогда не забывают унижений. Особенно, когда речь идет о выскользнувшем из лап жирном куске.

Чего ждать дальше? Сугубо коммерческих наездов? При желании москвичи могли за несколько недель опрокинуть акции «Транскросса» на фондовой бирже. Крупных скандалов, связанных с приватизацией фирмы трехлетней давности? – Нертов не был экономистом, но как юрист знал, что нет приватизации, к которой нельзя придраться. При таком развитии событий он не смог бы помочь Нине будь даже начальником охраны и ее замом по производству одновременно. Что он мог бы сделать? Разве что придти к ней в самый трудный час и сказать: «Из тебя такая же капиталистка, как из меня балерун Большого театра. Сердись на меня потом, или не сердись, но брось эту фирму ко всем чертям». Плохо в этой идее было одно: Нина рассердится точно, но бросит вряд ли. Особенно: если это предложит Алексей

С другой стороны, «рашен бизнес» подразумевает и «рашен конкуренцию». Зачем затевать судебные процессы, если можно просто взорвать за неделю десяток «транскроссовских» грузовиков на Выборгском шоссе? – Такой фирме никто не доверит груза кроме каких-нибудь торговых мазохистов и – крах. А еще проще, даже, не взрывать грузовики, а воздействовать на саму владелицу фирмы. Алексей сообразил, что давно уже забывал сделать одну вещь: узнать, кто же в случае смерти Нины должен получить ее акции «Транскросса». Кто бы ни был ее приемником, конечно, он будет покладистым. Впрочем, есть способ сделать покладистой и саму Нину. Если бы ей пришлось выбирать между фирмой и ребенком… Ее сыном. И его сыном…

Алексей откинулся на стуле. Голова начинала болеть. Обед уже остыл, и ему предстояло остаться несъеденным.

* * *

– Слушай, Лидочка, – ласково прошептал следователь, наклоняясь к женщине, – ну, хватит себя и меня мучить. Скажи правду. Надоел он тебе. А в то утро тебя из квартиры обещали выставить. Ведь ты же его задушила, скажи правду.

Лидочка молчала. В правой руке она продолжала комкать носовой платок, будто пыталась его выжать.

– Пойми дурочка, тебе все равно придется признаться в этом. Ведь никто кроме тебя этого сделать не мог. И я так же это прекрасно понимаю, как ты моя красавица с Московского вокзала, это знаешь. Убить храбрости хватило, а сознаться уже слабо. Ну, колись и дело с концом.

Женщина захрипела и подняла голову. Она хотела что-то возразить.

– Давно бы так. – Удовлетворенно хмыкнул следователь, но осекся. Женщина встала, швырнула платок на стол и заорала на всю комнату.

– Гад ты! Все вы менты гады проклятые! Это вы задушили Пашеньку! Вы таких как я ненавидите, поэтому его и убили. Не будет вам на том свете покоя, как мне на этом!

Следователь тоже вскочил и схватил женщину за шиворот, а та, тихая как мышь минуту назад, плюнула ему в лицо и заорала опять:

– Души падла! Души скорей, фиг тебе в твой ментовский рот. Сыночка моего задушить смогли, а меня слабо? Слабо сволочь? Ненавижу вас всех! Ненавижу-у-у!