Текст книги "Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы"

Автор книги: Михаил Вострышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Драка на Воробьевых горах

У мирового судьи Хамовнического участка 4 июня 1868 года разбиралось дело по обвинению полицией о драке и безобразиях, произошедших на Воробьевых горах между господами Новопашенным, Воронецким и Москвиным и перевозчиками через Москву-реку Лукиным и Петровым. На суд явились как ответчики, так и депутаты от полиции.

СУДЬЯ ( депутату от полиции). Так как ни от кого жалобы о личном оскорблении или побоях не последовало, то прошу вас объяснить: в чем заключается обвинение этих лиц со стороны полиции?

ДЕПУТАТ ОТ ПОЛИЦИИ. Они обвиняются в общей драке на Воробьевых горах, то есть в публичном месте, посещаемом для прогулки московской публикой.

СУДЬЯ ( Новопашенному). Скажите, принимали вы участие в этой драке?

НОВОПАШЕННЫЙ. Я защищался только от перевозчиков, которые на нас напали.

СУДЬЯ. За что же они напали на вас?

НОВОПАШЕННЫЙ. Мы наняли лодку за рубль серебром у Крымского моста и деньги заплатили вперед. Мы прогуляли на Воробьевых горах до позднего вечера, потом хотели отправиться домой, хватились лодки, а ее нет. Я стал просить лодку у перевозчика Петрова, а он, пользуясь нашим неприятным положением, запросил с нас два рубля серебром. Это показалось мне и недобросовестным, и обидным. Я стал настаивать. Тогда он толкнул меня в воду, из этого и вышла драка.

СУДЬЯ. Лодка, за которую вы заплатили деньги вперед, принадлежала другому перевозчику, а не Петрову, который не был обязан везти вас к Крымскому мосту. Стало быть, мог запрашивать за доставление вас туда какую угодно цену… ( Воронецкому.) Вы тоже принимали участие в драке?

ВОРОНЕЦКИЙ. Действительно так. Мы все защищались от нападения на нас лодочников, но сами прежде никого не трогали.

СУДЬЯ ( Москвину). И вы тоже?

МОСКВИН. Я хотел было защищать моих товарищей, но вдруг кто-то ударил меня так сильно, что я упал без чувств и не помню, что было далее.

СУДЬЯ ( Петрову). Ты там зачем был?

ПЕТРОВ. У них лодку увез ее хозяин, а они стали требовать у меня лодки. Я им и говорю: коли хотите ехать, давайте мне два рубля.

СУДЬЯ. Но ты учтиво отвечал им?

ПЕТРОВ. Даже очень учтиво… ( Указывает на Новопашенного.) А вот этот самый барин меня – раз палкой. Ну, тут и пошла свалка.

СУДЬЯ ( хозяину перевоза Лукину). Ты тоже принимал участие в драке?

ЛУКИН. Помилуйте, я увидел, бьют эти господа моего работника, и бросился к нему на выручку, а меня самого кто-то палкой изо всей силы хватил, я и давай Бог ноги бежать.

Свидетели дьякон Архангельский и унтер-офицер Голубев показали: первый, что слышал шум и увидел, как из шумевшей толпы выскочил Лукин с окровавленной головой; второй, что слышал только шум и брань.

Судья постановил каждого из обвиняемых подвергнуть денежному взысканию в размере одного рубля серебром за нарушение общественной тишины и приличия в публичном месте.

Превышение скорости

На одном из домов на Большой Якиманке, недалеко от Калужских ворот помещена большая вывеска: «Мировой судья г. Москвы Якиманского участка». Сюда судья В. А. Вердеревский 16 июля 1868 года вызвал извозчика Николая Вавилова и зачитал ему акт полиции, из которого видно, что 22 июня Вавилов вез в пролетке, запряженной парой лошадей, врача Голицынской больницы Петра Ивановича Мухина. При этом от слишком быстрой езды у экипажа сломалась ось, и испуганные лошади понеслись, что и продолжалось на пространстве в двести сажен. Вавилов в это время пересел к господину Мухину и при помощи последнего ему наконец удалось остановить лошадей. Хотя несчастья никакого не произошло, но так как экипаж оказался по осмотру весьма прочный, то полицией передано на усмотрение судьи то обстоятельство, что перелом оси произошел вследствие быстрой и неосторожной езды.

СУДЬЯ. Отчего же сломалась пролетка?

ВАВИЛОВ. Да господь ее знает! Надо полагать, от случая какого, что ли. Сколько лет ездили, никогда этого не было. Не могу знать, как это случилось.

СУДЬЯ. Вот ведь, по осмотру экипаж оказался прочным, к езде годным. Стало быть, он не мог изломаться, если бы вы осторожно ездили. А то вы очень скоро возите доктора Мухина. В Якиманском участке никто скорее вас не ездит, я в том лично убедился, видел, как вы летели с доктором. Так нельзя ездить.

Вавилов молчит.

СУДЬЯ. Что вы на это скажете?

ВАВИЛОВ. Осторожно езжу, ваше сиятельство. Этого никогда не бывало. Как это самое случилось, и понять не могу. Только я осторожно езжу.

СУДЬЯ. Врете вы, я сам видел, как вы ездите. Вы всегда ездите с доктором?

ВАВИЛОВ. Иногда работник ездит. А в этот день точно, что сам ездил. А как это самое случилось – не могу понять.

СУДЬЯ. Подождите, я сейчас решение напишу.

Через несколько минут судья звонит в колокольчик, все встают, а он сидя объявляет.

СУДЬЯ. Крестьянина Вавилова за скорую и неосмотрительную езду на основании 123-й статьи Устава о наказаниях подвергнуть денежному взысканию пяти рублей серебром.

ВАВИЛОВ ( удивленный, с улыбкой). Только всего?!

СУДЬЯ. Вы недовольны решением?

ВАВИЛОВ ( продолжает улыбаться). Я этим очень доволен, ваше сиятельство.

СУДЬЯ. Что же, вам мало?

ВАВИЛОВ. Я думал, больше будет. А на этом я много доволен.

СУДЬЯ. Вы можете внести штраф сейчас?

ВАВИЛОВ. Могу.

Вынимает пять рублей и отдает судье.

СУДЬЯ. Пойдите, вам дадут квитанцию.

Вавилов удаляется с радостным выражением лица.

Неприличие на улице

21 августа 1868 года. Камера мирового судьи Сокольнического участка Москвы М. П. Полянского.

СУДЬЯ. Цеховой Иван Игнатов и полицейский унтер-офицер Кузьмин!

Выходят извозчик Игнатов в плисовой черной поддевке и красной рубахе и городовой Кузьмин в полицейском мундире.

СУДЬЯ ( Кузьмину). Расскажите, как было происшествие.

ГОРОДОВОЙ. Он вез на линейке двух пассажиров – офицера и молодую даму. Потом остановился, слез и стал мочиться. Я и взял. Больше ничего не было.

СУДЬЯ. Больше он ничего не делал?

ГОРОДОВОЙ. Не могу знать. Я на часах стоял. Когда мне его офицер приказал взять, я отвел его в контору и оставил там. Когда он стоял и мочился около линейки, пассажиры подходили и отдавали ему деньги.

СУДЬЯ. Пьян он, что ли, был?

ГОРОДОВОЙ. Точно так-с, выпимши-с был.

СУДЬЯ ( обвиняемому). Что вы можете сказать в свое оправдание?

ИЗВОЗЧИК. Я вез эту самую даму в линейке. С младенцем она еще была. И вез этого самого офицера, он сродственник квартального надзирателя. Дама эта уже слезла, деньги отдала и ушла. Она в отдаленности была, я слез и по необходимости – приспичило, значит, невмоготу – стал тут мочиться. Офицер-то этот слез и идет. А я ему говорю: позвольте, мол, деньги получить, ваше благородие! А сам стою и мочусь. Офицер этот был в отдаленности, а дама прежде еще деньги отдала. Ах ты, говорит, мерзавец, ты еще безобразничать себе позволяешь! Это офицер говорит. И начал он грубости тут произносить, кликнул городового и велел меня взять. А я действительно по нужде слез и помочился. Только и было.

Судья определил признать Игнатова виновным в нарушении приличия на улице и взыскать 50 копеек серебром.

Пускай даст честное слово…

У мирового судьи Александровского участка Москвы 20 августа 1868 года производилось разбирательство по жалобе учителя начальных школ Носова на такого же учителя Ганимедова об оскорблении. Оскорбление состояло в том, что И. П. Ганимедов 7 августа, встретив служанку Носова, приставал к ней и требовал с угрозами ее паспорт. После этого, увидев в коридоре Носова, он стал бранить его, чему свидетелем был занимавшийся здесь малярной работой крестьянин Семен Балаболкин.

СУДЬЯ ( Ганимедову). Признаете ли вы себя виновным в оскорблении господина Носова?

ГАНИМЕДОВ. Обстоятельства дела искажены. Если вам угодно, я объясню все.

СУДЬЯ. Объясните.

ГАНИМЕДОВ. Эта самая кухарка прожила у господина Носова два дня. Он ей дал денег. Она запьянствовала, и он ее прогнал…

СУДЬЯ. Это нейдет к делу.

ГАНИМЕДОВ. Позвольте-с. Потом он опять взял ее к себе. Я обязан смотреть за домом. Спрашиваю паспорт кухарки, а он требует домовую книгу. Я и говорю, пусть сам придет за ней. Потом господин Носов, увидевши меня в коридоре, – я шел в задумчивости, – бросился на меня с поднятыми кулаками и стал кричать, что разденет меня у мирового донага… А знаете, господин судья, у него бывают припадки помешательства. Я и говорю: «Что вы! Что вы! С ума сошли? Покажите ваш язык!»…

СУДЬЯ. Довольно-с.

Ганимедов достает из кармана какую-то бумагу и, дрожа, подает ее судье.

СУДЬЯ. Что это?

НОСОВ. Это господин Ганимедов донос на меня писал.

ГАНИМЕДОВ. Ему даже внушение от начальства было. Помилуйте, из горшка каждое утро в сад льет!

Судья, сказав, что эта бумага не касается настоящего дела, приступил к допросу свидетеля.

Свидетель Балаболкин показал, что в день ссоры он красил в коридоре двери. Носов вышел в коридор, к нему «напористо подбежал» Ганимедов и стал кричать, что Носов бегает за ним с кулаками и ножами, что он подлец, а он, Ганимедов, офицер.

СУДЬЯ ( Ганимедову). Не желаете ли сделать какого-либо вопроса свидетелю?

ГАНИМЕДОВ. А слышал ты, как Носов говорил, что разденет меня у мирового донага?

БАЛАБОЛКИН. Этого я не слыхал.

НОСОВ. Уже не в первый раз господин Ганимедов оскорбляет меня. На Казанскую, 8 июля, мы с братом к обедне пошли, а он схватил меня за полу. Говорит, отчего дверь не запираете, и называл подлецами, болванами и грошевиками. Я ему говорю: за что вы оскорбляете нас? А он говорит: за то, что вы дверей не запираете, мне не кланяетесь. Потом он бросился ко мне с кулаками, да уж шурин его удержал.

ГАНИМЕДОВ ( с улыбкой, покачивая головой). Искажено. Дело вот как было. Жена моя с вечера приготовила себе платье, чтобы идти в церковь. Брат же господина Носова в пятом часу утра ушел со двора – бог весть куда. Дверь осталась отпертой, платье-то и пропало. Когда воротился он, я и говорю ему: молодой человек, ведь жены платье-то пропало. Но он прошел мимо, как будто не слыхал. Я тогда и сказал жене: «Жена, ведь у этого молодого человека голова ослиная. Лошади скажи: тпру, и она остановится. А этот и ухом не ведет».

СУДЬЯ. Не хотите ли помириться?

ГАНИМЕДОВ. Он кусает руку, питавшую его. Когда он проигрался в карты в Кокоревской гостинице, все мое семейство ухаживало за ним. На него такое безумие находило, что было страшно смотреть.

СУДЬЯ ( Носову). А вы желаете прекратить дело миром?

НОСОВ. Я оскорблен, и брат мой тоже. Разве мы – подлецы? Разве мы – сволочь?

СУДЬЯ ( Ганимедову). Вы его обидели – извинитесь перед ним.

ГАНИМЕДОВ. Мне 55 лет, я государю моему офицер, мне горько.

СУДЬЯ. Надо же как-нибудь кончить.

НОСОВ ( подумав). Пускай господин Ганимедов даст честное слово, что никогда больше не будет называть меня подлецом и сволочью.

ГАНИМЕДОВ ( с серьезным видом, наклонив несколько голову набок). Извольте, молодой человек, даю.

Противники подают друг другу руки, и тем оканчивается это курьезное дело.

Кража часов

В камеру мирового судьи Хамовнического участка Москвы 8 августа 1868 года был приведен из городского арестантского дома пятнадцатилетний мальчик, московский цеховой Н. С. Воробьев, взятый за кражу карманных часов у господина Белявского во время народного гулянья на Девичьем поле 28 июля.

СУДЬЯ ( Белявскому). Расскажите, как пропали у вас часы.

БЕЛЯВСКИЙ. Часов в пять пополудни мы с господином Шалыгиным отправились было уже домой, но остановились посмотреть на марионеток. Вокруг нас была густая толпа народу. Через несколько минут я, хотевши посмотреть, который час, увидел, что висит одна цепочка, а часов уже не было. Тогда я схватил за руки теревшегося возле меня человека и сказал: «Часы мои у вас, отдайте их!» – «Вы ошиблись, – отвечал он, – часы ваши не у меня, а, должно быть, у тех двух людей, что сейчас были здесь и потом поехали на дрожках». Мы тотчас взяли две пролетки и, взяв с собой этого господина, отправились догонять похитителей. Догнавши их, неизвестный закричал: «Эй, Воробьев, стой! Часы надо отдать». Они остановились. Воробьев показал мне часы и спросил: «Они ваши?» Я ответил утвердительно. «Ну, так пожалуйте нам три рубля». Делать нечего, Шалыгин вынул рубль и дал Воробьеву. «Пожалуйте еще два рубли», – требовал тот. Причем схватил Шалыгина за руку. Видя, что дело принимает дурной оборот, я схватил Воробьева за ворот, и мы общими силами представили его в квартал. Но при его обыске там часов уже не оказалось, и в похищении он решительно отрекся. Обо всем этом был составлен тут же акт.

СУДЬЯ ( Воробьеву). Ты часы взял? Говори откровенно.

ВОРОБЬЕВ. Я, как есть, ничего не знаю.

Депутат от полиции Лихачев заявил, что Воробьев говорил в части: «Если бы мне дали три рубля, я бы отыскал часы».

СУДЬЯ ( Воробьеву). Говорил ты это?

ВОРОБЬЕВ. Никак нет-с.

СУДЬЯ. Кто был товарищами твоими?

ВОРОБЬЕВ. Никаких товарищей не было.

СУДЬЯ. В акте означено, что ты назвал себя не Воробьевым, а Ястребенковым. Сверх того господин депутат от полиции объявил, что ты известен уже как вор.

ВОРОБЬЕВ. Знать не знаю.

СУДЬЯ. Чем занимаешься?

ВОРОБЬЕВ. Портным мастерством. Живу при отце.

СУДЬЯ ( Белявскому). Отчего вы не задержали и товарищей его?

БЕЛЯВСКИЙ. Часы были у него. А как повели в полицию: ни часов, ни рубля не оказалось.

Судья обращается к депутату полиции с вопросом: «Не известны ли полиции приметы товарищей похитителя?» На что депутат отвечает отрицательно. Свидетель Шалыгин все сказанное обвинителем Белявским подтвердил. Судья спросил обвиняемого, который ему год.

ВОРОБЬЕВ. Шестнадцатый.

СУДЬЯ. По виду, кажется, больше. Ты в каком году родился?

ВОРОБЬЕВ. Не знаю.

СУДЬЯ. Почему же ты знаешь, что тебе пятнадцать лет?

ВОРОБЬЕВ. В паспорте написано.

Судья определил: имея в виду упорное запирательство Воробьева, приговорить его к шестимесячному аресту при городском арестантском доме.

СУДЬЯ ( Воробьеву). Доволен ли ты?

ВОРОБЬЕВ. Доволен. Только прошу определить меня в острог.

СУДЬЯ. Нет, этого не будет. Там ты научишься и не таким фокусам.

ВОРОБЬЕВ. Как хотите. Только я там сидеть не буду: либо убегу, либо наделаю что там. Я там с голоду помирал.

После этих слов Воробьев ушел в переднюю и вскоре вернулся.

СУДЬЯ. Ну, что еще скажешь?

ВОРОБЬЕВ. Во всем признаться желаю.

СУДЬЯ. Говори.

ВОРОБЬЕВ. Что ж мне сидеть из-за них, они меня ни разу даже не навестили, копейки не дали.

СУДЬЯ. Кто же товарищи твои были?

ВОРОБЬЕВ. Московский мещанин Дмитрий Петров-Волков, а прозвище Картузник.

СУДЬЯ. Каких лет?

ВОРОБЬЕВ. Маленько постарше меня будет.

СУДЬЯ. А где живет?

ВОРОБЬЕВ. Мясницкой части, в доме Брюхатова, у съемщика Байкова.

СУДЬЯ. Часы ему же передал?

ВОРОБЬЕВ. Нет, Крылову.

СУДЬЯ. Кто он такой, как его зовут, и где живет?

ВОРОБЬЕВ. Из чиновников. Зовут его Константин, прозвище Андрюшка. Отчества не знаю и, где живет, не знаю. А найти его можно на Грачевке, в трактире «Золотой лев». Там он и днюет, и ночует.

СУДЬЯ. Кто из вас часы снял?

ВОРОБЬЕВ. Крылов.

СУДЬЯ. А третий товарищ кто?

ВОРОБЬЕВ. Московский мещанин Иван Ефимов.

СУДЬЯ. Фамилия?

ВОРОБЬЕВ. Не знаю. У нас его зовут просто Цирюльник

СУДЬЯ. А живет где?

ВОРОБЬЕВ. Не знаю. Да он с Андрюшкой вместе в «Золотом льве» сидит, а ночует Цирюльник в доме Арбузова, насупротив «Золотого льва».

СУДЬЯ. Кто один рубль взял за часы?

ВОРОБЬЕВ. Цирюльник. Он и догонял нас.

СУДЬЯ. А часы у кого остались?

ВОРОБЬЕВ. У Андрюшки… Господин судья, отпустите меня.

СУДЬЯ. Не могу. Одно только могу для тебя сделать, попросить, чтобы тебе там работу давали.

В заключение солдаты, под конвоем которых Воробьев был приведен, были отпущены, а сам арестант вместе с депутатом от полиции отправился для указания личностей своих товарищей.

За подаянием с младенцем

Помощник квартального надзирателя Виноградов 12 августа 1868 года задержал на Садовой, у Сухаревой башни неизвестную женщину в пьяном виде, которая, показывая проходящим имевшегося у нее на руках голого больного ребенка, выпрашивала подаяния.

При дознании неизвестная назвала себя мещанкой Марьей Яковлевой и показала, что ребенка она взяла у живущей в Мясницкой части, в доме Толоконникова крестьянки Елизаветы Филипповой для прогулки.

21 августа у мирового судьи происходило разбирательство по этому делу. На суд явились мещанка Яковлева, лет пятидесяти, одетая весьма бедно и неряшливо, и крестьянка Филиппова. Обвинителем со стороны полиции был Виноградов.

СУДЬЯ ( Филипповой). Зачем вы отдали своего больного мальчика Марье Яковлевой?

ФИЛИППОВА. Она у меня его выпросила погулять. А просила ли на него милостыню – этого я уж не знаю.

СУДЬЯ. Вы давно знакомы с Яковлевой?

ФИЛИППОВА. Она к нам на квартиру третьего дня въехала.

СУДЬЯ. А прежде ее знали?

ФИЛИППОВА. Прежде того знавала ее.

СУДЬЯ. Как же это, отдавши ей своего ребенка, вы не хватились его до тех пор, пока вам не представили его?

ФИЛИППОВА. Я их искала.

СУДЬЯ. Чем вы занимаетесь?

ФИЛИППОВА. Муж у меня без места, а я снимаю квартиры и пускаю жильцов.

СУДЬЯ. У вас сколько детей?

ФИЛИППОВА. Двое-с.

СУДЬЯ. И оба живы?

ФИЛИППОВА. Так точно-с.

СУДЬЯ. Довольно. ( Яковлевой.) Вы обвиняетесь в том, что, будучи в пьяном виде, просили милостыню и, чтобы больше получить денег, показывали проходящим больного голого ребенка, взятого вами у Филипповой. Что можете сказать?

ЯКОВЛЕВА. Никак нет-с, ваше превосходительство, я не просила милостыньки, потому мы этим не занимаемся. А ребенка я взяла у Лизаветы Филипповны понянчить и пошла гулять с ним. На Мясницком бульваре мне попались навстречу две знакомые женщины, мы зашли в кабачок, выпили. Ну я и захмелела, что грех таить.

СУДЬЯ. Каким же образом вы с Мясницкого бульвара попали к Сухаревой башне?

ЯКОВЛЕВА. А так шли да говорили и дошли до Сухаревой. Тут квартальный меня и остановил. А милостыни я не просила.

СУДЬЯ ( Виноградову). Не имеете ли вы, господин Виноградов, что-либо добавить к обвинению?

ВИНОГРАДОВ. Женщина эта самым возмутительным образом выпрашивала милостыню у проходящих. Она держала ребенка совершенно голым и посиневшим от холода, он весь дрожал и кричал осипшим голосом. Сама она была пьяна. За это я ее взял и привожу к суду.

Мировой судья постановил подвергнуть мещанку Марью Яковлеву тюремному заключению на три месяца, крестьянку же Филиппову, по недостатку улик в том, что она отдала ребенка с сознанием, для чего его просила Яковлева, считать по суду оправданной.

Нарушение порядка в вагоне поезда

На Московском столичном мировом съезде 1-го округа 20 октября 1868 года рассматривалось следующее дело.

В мае 1868 года у московского уездного мирового судьи 1-го участка господина Пукалова, вследствие отношения жандармского полицейского правления, рассматривалось дело о нарушении тишины и порядка в вагоне Московско-Курской железной дороги во время следования поезда от села Царицына в Москву. Обвинялись цеховой Николай Рыбаков, его жена и бывшая с ними компания. Нарушение порядка заключалось в том, что Рыбаков, будучи в нетрезвом виде, неприлично вел себя в вагоне 2-го класса. Когда, вследствие заявления некоторых пассажиров, именно господ Ефремова, Пановского и Неронова, обер-кондуктор Новомейский хотел переместить Рыбакова в вагон 3-го класса, он оказал ему сопротивление, а равно и случившемуся при этом начальнику станции Ив. Феоктистову. Причем за Рыбакова вступилась бывшая с ним компания, из которой кто-то толкнул Феоктистова так, что он пошатнулся. Акта о происшествии составлено не было, ибо все участвовавшие в нарушении порядка находились в нетрезвом виде.

Супруги Рыбаковы со своей стороны жаловались на нанесение им оскорблений обер-кондуктором Новомейским и начальником станции Феоктистовым.

Мировой судья признал Рыбаковых с компанией виновными в нарушении тишины и порядка в вагоне железной дороги и приговорил Рыбакова, как зачинщика, к аресту при городском арестантском доме на четыре дня. Остальных участвовавших в том лиц – к штрафу в два рубля серебром. Обвинение же Рыбаковыми Новомейского и Феоктистова мировой судья признал необоснованным.

Мировой съезд, вследствие жалобы Рыбаковых, постановил решение мирового судьи в отношении Рыбаковых подтвердить, а Новомейского и Феоктистова подвергнуть семидневному аресту.

Это дело по жалобам обеих сторон рассматривалось Кассационным департаментом Правительствующего сената, который признал решения мировых учреждений неправильными. В отношении Рыбаковых потому, что не были опрошены некоторые выставленные ими свидетели, а в отношении Новомейского и Феоктистова потому, что они совершили проступок при исполнении ими служебных обязанностей и, следовательно, подлежат ответственности в административном порядке.

Означенное дело передали на рассмотрение Московского столичного мирового съезда 1-го округа. На суд явились лишь муж и жена Рыбаковы.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ( Рыбаковым). Свидетели здесь?

РЫБАКОВ. Нет-с, их нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ( прочитав жалобу Рыбаковых). Что вы можете добавить к этой жалобе?

РАБАКОВ. Мы ехали из Царицына. Я взял три билета. Вагон был битком набит, так что мне негде было сесть. Я и стоял. Одна дама мне говорит: что вы стоите, снимите вот чемодан и сядьте. Я взял и снял чемодан. Тут явился какой-то офицер Неронов и позвал обер-кондуктора, который стал меня тащить вон из вагона и разбил мне щеку. Жена моя испугалась, ухватилась за меня, а обер-кондуктор с начальником станции стали ее отрывать от меня, повывихивали ей руки, нанесли побои, сорвали шляпку и шиньон, разорвали мантилью и оставили нас в покое только тогда, когда уже другие стали заступаться за нас. Когда все успокоилось, я сел, а жена села ко мне на колени, потому что места не было.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ( Рыбаковой). А вы что можете дополнить?

РЫБАКОВА. Ничего-с.

Товарищ прокурора в своем заключении сказал, что дело по жалобе Рыбаковых на оскорбление их Новомейским и Феоктистовым должно передать на рассмотрение начальства сих последних, так как они находились при исполнении должности. Относительно же опроса свидетелей, то так как Рыбаковы сами их не представили, для суда не обязательно вызывать их. «Я не вижу, – продолжал товарищ прокурора, – особенно уважительных причин подвергать Николая Рыбакова четырехдневному аресту, когда другие соучастники приговорены лишь к штрафу в два рубля. Поэтому я предлагаю подвергнуть его, как главного виновника, тоже штрафу – в размере 15 рублей серебром. В остальном же приговор Московского уездного мирового съезда утвердить».

Судья определил дело по жалобе Рыбаковых на Новомейского и Феоктистова передать на рассмотрение начальства сих последних, Николая Рыбакова подвергнуть четырехдневному аресту при городском арестантском доме, а жену его Екатерину – двухрублевому штрафу.

Ругательство неприличными словами

Горничная эконома Матросской богадельни Татьяна Леваницкая в 1868 году принесла жалобу мировому судье Сокольнического участка Москвы, заключавшуюся в том, что она по приказанию своей барыни в девять часов вечера пришла к смотрителю той же богадельни Соболеву за «Московскими новостями», и что тот, будучи хмельным, обругал ее разными неприличными словами и выгнал вон. Свидетелем всего этого обвинительница выставила призреваемого в означенной богадельне старика Филиппа, находящегося в услужении у господина Соболева.

СОБОЛЕВ. А я вот что скажу вам, господин судья. Мы получаем газеты в шесть часов. Я, как начальник богадельни, получаю газеты первый. А Татьяна пришла ко мне в семь часов. Вы, господин судья, знаете, катковская газета большая, в час ее не прочитаешь. Я и дал им полицейский листок, а газет, сказал, не дам до утра…

ЛЕВАНИЦКАЯ. Я приходила не в семь, а в девять часов, как обыкновенно.

СОБОЛЕВ. Только это, через несколько минут опять слышу звонок. «Кто?» – спрашиваю. «За газетами пришли», – говорят. Ну, тут, признаюсь, я уж рассердился и сказал что-то.

ЛЕВАНИЦКАЯ. Да господин Соболев и не выслушал меня, а прямо обругал неприличными словами.

СОБОЛЕВ. Не помню я, что ей сказал. Нынче я у детей спрашивал: не бранил ли я Татьяну? Они говорят, что нет. Но, признаюсь, я назвал ее дрянью и по-христиански согласен попросить у нее за это прощения. Только я, господин судья, был уж очень рассержен, а потому и сказал, что не буду давать им газет, пускай в конторе на другой день берут. Ушла Татьяна. Слышу, опять звонок. Приходит уж другая, такая толстая, и говорит, что я пьян. Но газет я все-таки не дал. У тебя, Татьяна, я готов просить прощения по-христиански. Посудите сами, господин судья, ведь беспрестанные звонки хоть кого рассердят. Конечно, она не виновата. Виноват, кто ее посылал. Я не пожалею двух тысяч рублей, чтобы нанять адвоката, и буду жаловаться. Что за беда, что я выбранил ее? Но можно ли меня, начальника богадельни, тянуть за это в суд? Ведь я после этого, пожалуй, авторитет потеряю.

СУДЬЯ. Следовательно, вы сознаетесь, что бранили ее?

СОБОЛЕВ. Кажется, назвал дрянью.

СУДЬЯ. Она, между прочим, говорит, что вы бранили ее неприличными словами.

СОБОЛЕВ. Все может быть, я был так рассержен этими звонками. Скажи, Татьяна, как я тебя бранил?

Леваницкая, приблизившись к судье, произносит что-то шепотом.

СОБОЛЕВ ( прислушиваясь). Этого, право, не помню! Впрочем, я согласен по-христиански просить прощения. ( Леваницкой.) И как тебе, Татьяна, не совестно тянуть меня к суду из-за такой безделицы? Мне не за себя обидно, мне обидно за свою должность. Ведь я тридцать пять лет состою начальником этого заведения, меня вся Москва знает! И Шумахер знает меня! Вот и нынче я был у Шумахера, он говорит тоже.

ЛЕВАНИЦКАЯ. Я никакого господина Шумахера-с не знаю-с.

СОБОЛЕВ. Коли ты не знаешь, так вот господин судья знает. А как ты смела меня пьяным назвать? За это ты мне, матушка, ответишь.

ЛЕВАНИЦКАЯ. Вы хоть здесь-то не горячились бы.

СОБОЛЕВ. Нет, голубушка, этого так нельзя спустить. Меня вся Москва знает. И тут, глядикось, в суд тянут.

СУДЬЯ. Она не говорила, что вы были пьяны. Она сказала только в нетрезвом виде.

ЛЕВАНИЦКАЯ. Я сказала это потому, что от господина Соболева очень уж пахло вином. Может, он и облился водкой, только очень сильно пахло, так и несло.

СОБОЛЕВ. Вот вы, господин судья, обратите внимание на этот факт. Я послал к ним, потому боялся, что меня душить придут. А мне прислали сказать, что я пьян, пьян целый год, что на меня жаловаться будут попечителю и что меня в оглобли запрягут на место лошади. Нет-с, этого нельзя. Я все-таки начальник, я буду на все жаловаться. Ко мне присылают нарочно, чтобы взбесить меня. Это все – неприятности по службе.

СУДЬЯ. Мне нет никакого дела до ваших служебных отношений. Вы лучше объясните мне, как обругали Леваницкую. В противном случае, я буду вынужден сделать допрос свидетелю.

СОБОЛЕВ. Право, господин судья, это интереснейшая история. Стоило бы ее в газетах напечатать. Жалко вот, что нет здесь стенографа.

Судья приступает к допросу свидетеля.

ФИЛИПП. Я был в это время, батюшка, тут. Я тут был.

СУДЬЯ. Слышали вы, как бранил Леваницкую господин Соболев?

ФИЛИПП. Нет, батюшка, этого я не слыхал.

СУДЬЯ. Вы, может быть, крепки на ухо, оттого и не слышали?

ФИЛИПП. Еж ли б он бранился, то, чай, кричал бы. А то нет, ничего не слыхал, он не бранился.

СОБОЛЕВ. Он говорит вон, что я не бранился. А я скажу напротив: бранил ее, бранил.

СУДЬЯ. Не хотите ли кончить это дело миром?

ЛЕВАНИЦКАЯ. Ведь это уже не впервой он меня ругает. Я и то два раза уж ему прощала.

СУДЬЯ ( Соболеву). Вы дадите обещание, что не будете впредь браниться?

СОБОЛЕВ. Известно, не буду, если только меня опять не рассердят.

ЛЕВАНИЦКАЯ. Я, пожалуй, и теперь прощу его. Только уж вы, господин судья, не велите ему больше ругаться.

СОБОЛЕВ. А знаешь что, Татьяна, вот в этих самых законах, что у господина судьи на столе лежат, написано: если человек очень уж рассердится, то не только выругать, а и по лику погладить может. Слышала?

ЛЕВАНИЦКАЯ. Вот как же, господин судья, мне прощать-то его? Вон он при вас и по лику погладить обещается.

СОБОЛЕВ ( торопливо). Ну-ну! Ведь я так, к слову только сказал… Господин судья, я уж особо на нее буду жаловаться, что она пьяницей меня назвала.

СУДЬЯ. Как же вы просите у нее прощения и вместе с тем хотите на нее жаловаться?

СОБОЛЕВ. Ну, пожалуй, я не буду жаловаться.

Судья объявил, что дело кончилось мировым соглашением.

СОБОЛЕВ ( Леваницкой). Ну, Татьяна, что? Взяла?

Попросил милостыньку

Купеческий сын Тулинов представил 5 апреля 1869 года в московскую полицию отставного рядового лейб-уланского полка Степана Прохорова Мироновича за то, что он попросил у него милостыню, когда он был в Зеркальном ряду. Причем Тулинов объяснил, что, представляя Мироновича в полицию, он исполняет тем «долг гражданина преследовать тунеядцев».

СУДЬЯ ( Мироновичу). Вас обвиняют в прошении милостыни. Вы чем занимаетесь?

МИРОНОВИЧ. Я, ваше высокоблагородие, двадцать пять лет выслужил. Мне теперича 64 года. Хожу по святым местам, Богу молюсь… Какие мои занятия!

СУДЬЯ. Зачем милостыню просите?

МИРОНОВИЧ. Что ж, ваше высокоблагородие, нешто я дурное что сделал?.. Только что от Сергия Преподобного пришел (из Троице-Сергиевой лавры), целый день ничего не ел. Ни знакомых, ни родных у меня здесь нет, денег тоже нет, а от дурного – спаси господи! И попросил Христа ради.

СУДЬЯ. Это запрещено.

МИРОНОВИЧ. Простите, ваше высокоблагородие! Я здесь только проходом, уйду и нога моя в Москве не будет. На седьмой десяток мне перевалило, а – слава те господи! – в казематах никогда не сиживал.

Мировой судья, руководствуясь 119-й статьей, определил сделать обвиняемому внушение.

СУДЬЯ. Смотрите же, вперед не просите никогда милостыни.

МИРОНОВИЧ. Никогда, ваше высокоблагородие! Только отсюда вынеси Господь!

Словоохотливая обвинительница

Крестьянка Мария Филиппова заявила полиции жалобу, что проживающая в первом квартале Арбатской части Москвы купчиха Надежда Александровна Кирпичева нанесла ей жестокие побои, от которых она чувствует себя больною. Госпожа Кирпичева со своей стороны объяснила, что никаких побоев Филипповой не наносила, что Филиппова ввязалась в ссору между работниками, вовсе до нее не касавшуюся, и когда она, Кирпичева, сказав ей, что это не ее дело, взяла ее за руку, чтобы отвести в кухню, то Филиппова легла на пол и стала кричать, что ее бьют. Свидетели, выставленные обеими сторонами, дали показания, согласные с объяснением Кирпичевой. По осмотру врача, ни боевых знаков, ни повреждений в здоровье у Филипповой не оказалось.

На суд 11 апреля 1869 года явились обвинительница Филиппова, поверенный Кирпичевой и свидетели. По прочтении полицейского акта, сущность которого изложена выше, судья обратился к Филипповой и спросил ее, что может прибавить к своему обвинению.

ФИЛИППОВА ( говорит плаксивым голосом, нараспев). Я уж, батюшко, не знаю, что у вас там в бумагах написано, а только Надежда Александровна меня всячески позорила, повалила на пол, била кулаками… Кричит: «Тащите ее, шельму, на снег, пусть околевает! А коли кричать станет, глотку ей заткните». А вот ради этакого Светлого Христова праздника по сю пору больна… Батюшко мировой судья, прикочнитесь хоша вы ко мне… Живот пухнет…