Текст книги "Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы"

Автор книги: Михаил Вострышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

В результате всех этих действий тамбовской земской полиции краснодубровские духоборцы совершенно ожесточились. «Вашего пения и чтения, – говорили они чинам полиции, – мы ни за что слушать не будем».

Дело кончилось тем, что многих краснодубровских духоборцев еще высекли плетьми, а Зота Мукосеева сослали на поселение в Кольский уезд…

Подобные случаи могут происходить только в тех случаях, когда власть и суд действуют заодно, и следствие тому – отсутствие у простолюдина хоть каких-либо прав, даже на жизнь. Положение суда в действительности не было улучшено ни строгой регламентацией Петра I, ни мягкими указами Екатерины II. Законодательные попытки, а в большинстве лишь благие намерения Александра I, не внесли ничего нового в государственное устройство России, а законодательство и направление внутренней политики царствования Николая I лишь укрепили и развили до крайности бюрократический способ управления, в том числе судом, создали исключительно полицейское государство. Все реформы до воцарения Александра II преследовали одну цель – укрепление самодержавия и сосредоточение всей полноты власти, включая и судебную, в руках монарха.

И все же в начале XIX века начинает усиленно работать комиссия по составлению проекта уголовного уложения, а в 1836 году было повелено приступить к систематическому пересмотру уголовных законов под руководством министра юстиции графа М. М. Сперанского. Далее работа шла под руководством председателя Департамента законов Государственного совета графа Д. Н. Блудова. Начало царствования Александра II совпало с началом обсуждения работы старых правительственных и общественных учреждений. Манифест 19 февраля 1861 года об освобождении крестьян от крепостной зависимости стал началом нового государственного творчества, уже в некоторой степени считавшегося не только с потребностями императора и его окружения, но и с нуждами всего российского общества.

В 1860-х годах была проведена самая значительная Судебная реформа, которая ввела основы судопроизводства, принятые за основу во всем цивилизованном обществе, вывела русское судоустройство и судопроизводство из хаотического состояния. Была введена система независимых судов, где заседали профессионально подготовленные судьи, пребывающие в должности пожизненно. Стало возможным подавать апелляции не только по существу разбираемого дела, но и по поводу нарушения процессуальных норм, неправильного применения закона (кассация). Появились суд присяжных, сословие присяжных поверенных (адвокатов), мировой суд.

Больше всего восторгов вызвал суд присяжных, обеспечивавший реальное и непосредственное участие населения в отправлении правосудия. Суд стал гласным – в присутствии публики и, что самое удивительное, подсудимый имел защитника-юриста, который был полностью независим от государства. Но первое заседание нового суда не оправдало ожидаемых чаяний. Оно проходило еще без участия присяжных, но с защитниками и в присутствии публики. Об этом рассказал знаменитый адвокат Ф. Н. Плевако:

«Осенью 1865 года состоялось первое гласное публичное состязательное заседание Военного суда по делу об убийстве, которое обсуждалось по законам военного времени. Так как у военного ведомства не было здания, приспособленного для публичного разбирательства дела, то арендовали на Солянке один трактир и переделали его для новой цели. Из отдельных кабинетов были устроены комнаты: секретарская, для совещания судей, для свидетелей и прочее. Нечего и говорить, что зал суда в день разбора дела оказался переполнен. На улице, по всей Солянке, чуть не до Варварских ворот стояли толпы, как будто бы в здании трактира происходило не заседание суда по уголовному делу, а само уголовное событие.

Все лихорадочно следили за каждым моментом судебного разбирательства и торопливо передавали друг другу подробности, которые удавалось узнать от счастливцев, попавших на заседание.

Так как защитниками были мои товарищи Зорин и Розенберг, то мне удалось проникнуть внутрь. Насколько еще в то время не освоились с новыми способами судопроизводства, указывает следующий характерный факт.

Защитник Розенберг не только патетически взывал к милосердию судей, но даже упал перед ними на колени и, рыдая, умолял судей пощадить подсудимых…

Однако первый гласный суд оказался кровавым – виновные были приговорены к смертной казни… Из зала заседания, после объявления приговора, стали выносить дам и даже мужчин в обмороке».

А вот первый действительно суд присяжных состоялся в России 24 августа 1866 года. Слушалось дело крестьянина Ивана Тимофеева, обвиняемого в краже со взломом. Председатель суда напомнил присяжным заседателям, что «вы решаете дело по внутреннему убеждению и, в случае осуждения, можете признать подсудимого заслуживающим снисхождения». По жребию из тридцати присяжных заседателей выбрали двенадцать. Двух неявившихся, сославшись на болезнь, оштрафовали каждого на 100 рублей, что представляло по тому времени внушительную сумму денег. Состав присяжных заседателей был следующий: два крестьянина, полковник, статский советник, коллежский секретарь, лекарь, надворный советник, два купца, доктор при Мариинской больнице, титулярный советник и коллежский асессор. Можно сказать, представлены были все сословия.

В ночь с 15 на 16 мая 1866 года обвиняемый украл с чердака московской купчихи носильное платье и постельное белье. При этом разбил стекло в слуховом окне, через которое влез. Присяжные заседатели вынесли подсудимому обвинительный приговор, но признали его заслуживающим снисхождения. Суд приговорил Тимофеева к отдаче в арестантские роты на два года и девять месяцев.

Со временем суд присяжных зарекомендовал себя, как наиболее демократический по сравнению со своими предшественниками, хотя некоторые за ряд оправдательных приговоров называли его «судом улицы». Но можно быть уверенными, что присяжные заседатели не помиловали бы фон Меника, засекшего насмерть тамбовских духоборцев.

Еще более независимым и понятным народу стал мировой суд. Его судьи избирались земскими собраниями на три года и ежедневно сталкивались с десятками дел. Судили скоро и справедливо, основываясь не столько на законе, сколько на своем опыте жизни. Разбирательства у мирового судьи, приведенные в этой книге, помогут читателю зримо представить себе этот забытый, а теперь вновь возрождаемый способ судебного разбирательства.

Уложение о наказаниях в 1870 году, к которому нередко прибегали судьи в своей работе, пестрит многими статьями, по которым можно догадаться о главных ценностях того времени. Например, за личное оскорбление словами при ссорах в общественных местах виновные подвергались маловажному штрафу от 50 копеек до 1 рубля. Зато статья 2093 гласит: «За личное оскорбление словами отца или матери, или деда, или бабки виновный по жалобе оскорбленного подвергается заключению в смирительном доме на время от шести месяцев до одного года».

Декретом о суде Советской власти от 22 ноября 1917 года вся старая судебная система России была сломана сверху донизу – от Правительствующего сената до мировых судов. Их заменили ревтрибуналы и народные суды. В. И. Ленин писал: «Новый суд нужен был прежде всего для борьбы против эксплуататоров, пытающихся восстановить свое господство или отстаивать свои привилегии…» То есть суд опять, как в древние времена, стал служить исключительно интересам государства и правительства, а не обществу и отдельно взятой личности. И вновь стало реальностью, что советский фон Меник будет кнутобойствовать по-прежнему. Об этом читатель может составить свое мнение по приведенным в книге рассказам, составленным на основе следственных дел ревтрибуналов.

Чем дольше существует человечество, тем больше опутывает себя законами, уставами, правилами. Кажется, чего проще – суди по справедливости. Но у каждого свое представление о справедливости и способах ее достижения. Конечно: что мне законы, коли судьи знакомы!

Слово «закон» буквально означает «за конец, за край», то есть говорит о том крайнем пределе, переступить за который нельзя без риска оказаться преступником. Нынешняя же трактовка этого слова (если, конечно, разговор идет не о «законе джунглей») гораздо прозаичнее: «Нормативный акт высшего органа государственной власти».

Народное же понимание о законе и судопроизводстве, основанное на многовековом опыте, представляет собой довольно грустную картину:

Всуе законы писать, когда их не исполнять.

Беззаконным закон не писан.

Бог любит праведника, а судья ябедника.

В земле – черви, в воде – черти, в лесу – сучки, в суде – крючки… Куда идти?

В суд поди и кошелек неси.

В суд ногой – в карман рукой.

Где суд, туда и несут.

Закон – дышло, как повернешь, так и вышло.

Карман сух, так и судья глух.

Не бойся вечных мук, а бойся судейских рук.

Подпись судейская и подпись лакейская.

Сила закон ломит.

Множество пословиц придумал народ против судопроизводства и законотворчества, но до сих пор мир ничего лучшего не изобрел, чтобы защитить добропорядочного обывателя и укоротить преступника.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

МИРОВОЙ СУД ПОСТАНОВИЛ…

В обеих столицах России, Петербурге и Москве, 17 мая 1866 года были открыты первые мировые судебные учреждения, ставившие перед собой главной задачей примирение тяжущихся сторон, а также наказание подсудимых по обвинению полиции за незначительные правонарушения. Главным достоинством нового суда было отсутствие бюрократических проволочек и предварительного следствия. Производство дела – чисто словесное, письменная подготовка к нему не требовалась. Даже ведение протокола считалось необязательным. К письменному решению мировой судья прибегал лишь в случае безуспешной попытки склонить тяжущиеся стороны к примирению. Его решения на сумму не свыше 30 рублей считались окончательными и могли быть обжалованы только в кассационном порядке (до вступления в законную силу). На прочие решения допускались апелляционные жалобы к съезду мировых судей, который периодически собирался.

Уже 18 мая 1866 года мировые судьи стали принимать посетителей. Тотчас же посыпались бесчисленные прошения и жалобы. За первые девять месяцев работы в мировые суды одной Москвы поступило 38 тысяч дел! Около сорока процентов из них – о нарушении прав личности и благочиния, потом шли проступки против городского порядка, общественного благоустройства, нарушение прав собственности. Из гражданских дел львиную долю занимали взыскания по долговым обязательствам.

Срок давности, после которого мировые суды уже не рассматривали прошения, был установлен за кражу и мошенничество – два года, лесоистребление – один год, другие проступки – шесть месяцев. Срок явки ответчика устанавливался в зависимости от его местонахождения и назывался повестовой– 15 верст в день. Для содержания арестованных по приговорам мирового суда устраивали особые арестантские дома. В Москве, например, под такую тюрьму в 1867 году отвели здание Титовских казарм (находилось в Титовском проезде). Люди сюда попадали «в замену денежного штрафа», за «неисполнение законных требований власти», «ослушание начальству», «оскорбление полицейских служащих», «истребление объявлений полиции», «открытие заведений торговли в недозволенное время», «растрату чужого имущества по легкомыслию», «бесстыдные действия в публичных местах», «устройство в недозволенных местах игр в карты», «жестокое обращение с чужими животными», «торговлю книгами без дозволения», «сборы на церковь без дозволения», «нарушение благочиния при богослужении», «распространение ложных слухов», «свалку мусора в неуказанном месте», «необъявление о перемене места жительства», «утайку находок»… Но более всего – за пьянство и драки.

Заседания с первых же дней проходили при неимоверном скоплении публики. Одни приходили поразвлечься, другие пытались впервые осознать свои гражданские права и обязанности. Открытость и простота судопроизводства сразу же сделали мировых судей одними из самых популярнейших личностей. Ими гордились, о них складывали легенды. Они стали вроде народных учителей, пытавшихся вселить в умы обывателей мысль, что подчинение закону важнее, чем начальству; и даже крамольную – перед законом все сословия равны.

Зала, где заседал мировой судья, называлась судебной камерой. Здесь же до начала публичных слушаний принимались прошения, которые подавались на особой гербовой бумаге.

Каждый мировой судья был своеобразен и неповторим, ибо обязан был без волокиты, надеясь прежде всего на свою житейскую опытность, решать в день иногда более чем по десятку дел. Лишь на основе опроса истца, ответчика и свидетелей он незамедлительно, единолично вершил правосудие.

В Москве у каждого мирового судьи имелась своя особенность, которой гордились жители его участка.

Лопухин придавал заседаниям торжественность, словно вокруг собирались не простолюдины, а императорский двор. Он любил особую вежливость и галантность в обращении к женщинам. Однажды крестьянская баба даже обиделась, что к ней обращаются на выи по имени-отчеству:

– Я тебе не Дарья Ивановна, а мужняя жена!

Румянцев превращал заседания в поучительные спектакли, вел нравственные диалоги с собравшимся народом. Из-за этого, бывало, попадал и впросак. Обсуждалось раз дело о случайном выстреле. Охотники, сидевшие в московском трактире Шварева, оставили ружья в передней, где швейцар, отставной солдат, взял одно из них, думая, что оно не заряжено, и стал показывать прислуге разные артикулы. Ружье вдруг выстрелило, и один из зрителей был легко ранен и подал жалобу мировому судье.

– Вот вы – простой человек, – обратился Румянцев к истцу, – а я судья и занимаю важный пост. Но если бы меня кто-то случайно убил, его бы не наказали.

– А если бы губернатора?

– Тоже!

– Ну а если бы кто-нибудь случайно убил царя?

Судья смутился и строго заметил:

– Об этом, сударь, вы лучше помолчите.

Багриновский пытался сделать суд понятным для народа, и его за мудрые решения прозвали Соломоном. Разбиралось как-то дело о двух охотниках, купивших в складчину одну собаку и потом заспоривших, кому она должна принадлежать. Багриновский вместе с публикой вышел из судебной камеры на бульвар и предложил судящимся охотникам разойтись в стороны и кликать к себе спорную собаку. К кому она побежит, тот и ее хозяин.

Свешников за гуманность, правдивость и ум заслужил о себе хвалебную фразу: «Это сама христианская мудрость».

Мировые судьи быстро стали надеждой и опорой народа, до того боявшихся судебных чиновников пуще бешеных собак.

В Александровском сквере Петербурга было устроено подобие притона, отчего там часто происходили беспорядки. Мировой судья Матвеев явился туда как-то под вечер и, убедившись в справедливости жалоб, распахнул пальто и показал на шее судейскую цепь. Он предложил окружившим его местным обывателям следовать за ним в судебную камеру, чтобы составить и подписать протокол о ликвидации этого злачного места. Толпа беспрекословно исполнила его предложение.

Судья Квист, проходя по Невскому проспекту, заметил двух мужчин, пристававших к женщинам. Он представился им судьей, привел в свою камеру и, прочитав назидательную речь, оштрафовал. Оба нарушителя порядка внесли деньги и удалились сконфуженные.

Судья Неклюдов, чей участок обслуживал самые нищие слои петербургского населения, ютившегося в окрестностях Сенной площади, выслушивал жалобы своих подопечных в любое время дня и вечера, для чего его можно было просто остановить на улице. Он обходил жилища истцов и ответчиков, изучая их нравственное и имущественное положение, и серьезно относился к каждому разбирательству, хоть все они были, по выражению богатых адвокатов, грошовыми.

Увы, шли годы, и мировые судьи постепенно стали изменять традициям своих предшественников, все более превращаясь в бюрократов и крючкотворцев. Но яркие личности все-таки встречались вплоть до упразднения мирового суда декретом Советской власти от 22 ноября 1917 года.

Стенограммы мирового суда записывались, как правило, газетными репортерами, любившие посещать судебные заседания почти наравне с пожарами. В столичных и провинциальных дореволюционных газетах, в сборниках и брошюрах было напечатано множество стенограмм мирового суда. Это замечательный, до сих пор не востребованный исторический материал, где во всей своей обыденности представлены быт, нравы и речь российских обывателей второй половины XIX века.

Обычный день мирового судьи

Зная в своей жизни один вид суда – полицейскую расправу, простолюдины ежедневно переполняли камеры мировых судей, впервые познавая азы правопорядка. Конечно, этот новый гласный суд не избежал ошибок, нарушений законности. Но он достиг главного, что было в России в отношении судопроизводства всегда немыслимо, – доверия к себе населения.

Работа мировых судей, учивших неграмотное и полуграмотное население России жить по закону, – это повседневный подвиг…

Мясницкий участок московского мирового судьи Я. А. Бояркина, что на углу Малоуспенского и Дегтярного переулков, возле Маросейки. Ничем особо не примечательный рабочий день – 13 ноября 1867 года. Половина одиннадцатого утра. Мировой судья сидит за столом и принимает прошения. Невдалеке от него за столиком поменьше – письмоводитель. Длинная вереница посетителей. Каждый дожидается своей очереди или стоя у стены, или сидя на стуле.

К Боярки ну подходит мужчина, кланяется и подает письменную просьбу. Пробежав ее глазами, судья говорит:

– И охота вам опять затевать дело с этой выжившей из ума старухой! Ее и судить-то строго нельзя.

– Как вам угодно, – переминаясь с ноги на ногу, говорит проситель. – Только она апеллировать хочет.

– Ну, если будет апеллировать, тогда можете и жаловаться. Время еще не уйдет.

– Хорошо-с, – соглашается проситель и берет свою просьбу назад.

– Впрочем, – прибавил судья, – я не имею права отказаться принять просьбу. Я только советую не подавать.

– Я теперь не подам, – говорит проситель и, раскланявшись, отходит от стола.

Подошел другой господин с прошением. Судья вполголоса прочитал его и тотчас решил:

– Разбирательство будет 18 ноября, в 10 часов. Вы приходите к этому времени, а ответчика я вызову.

Теперь очередь пожилого крестьянина в полушубке из дубленой овчины.

– Вы требуете, чтобы сын дал вам содержание? – обращается к нему Бояркин, прочитав просьбу. – Но вы должны знать, что закон обязывает детей давать родителям пропитание и содержание по мере возможности.А из вашего прошения не видно, что ваш сын имеет какие-либо средства.

– У моего сына деньги есть – у него портняжное заведение.

– Но, может быть, вы и без него можете хорошо жить? Знаете, родители иногда только из зависти требуют содержания от детей.

– Нет, господин судья, у меня малолетних детей много. Я его с тем из деревни и отпустил, чтобы он помогал мне.

Судья назначает время разбирательства и уже готов слушать следующего просителя.

– У нашего хозяина, – начинает излагать свое дело тот, – две лампы пропали… Он меня отпустил, а расчета не дал.

– О краже этих ламп ваш хозяин заявлял?

– Нет. Только отпустил меня, а расчета не дал. Велите расчет дать.

– Паспорт он вам отдал?

– Паспорт отдал, а жалованье не заплатил.

– Идите к тому столу, – судья указывает на письмоводителя, – там запишут вашу жалобу.

Тотчас другой мастеровой излагает свою жалобу:

– Я у фортепьянщика живу, где «Русский магазин» на Кузнецком. У нас вчера в заведении случился скандал…

– Что такое скандал? – перебивает его судья.

– Да так, молодцы между собой подрались.

– Вы так и называйте драку дракой. А то еще какой-то скандал выдумали.

– Так вот, один из мастеров мне и говорит: «Ты, любезный, зачем жульничаешь?» И всем: «Вы думаете, что он к заутрене ходит? Нет, он жульничает»… Обидел он меня, господин судья. Больно обидел!

– Так вы, стало быть, жалуетесь на то, что вас обругали жуликом?

– Да, этот самый мастер говорит, что я жульничаю. Помилуйте, где же я жульничаю? Я четырнадцать лет у Штурцваге жил. Можете спросить, что я есть за человек.

– Идите, вашу жалобу запишут.

К судье подходит мальчик лет тринадцати и жалуется на своего хозяина, что он нанес ему побои.

– Что же, у вас и знаки есть? – спрашивает судья.

– Да, есть на голове.

Судья говорит, чтобы он завтра пошел в полицейскую часть к доктору – тот принимает с утра. А потом уже сюда с бумагой от доктора.

Подходит крестьянин в дубленом засаленном тулупе, довольно пожилой, кланяется судье, отворачивает полу тулупа и, вынув из кармана повестку, подает ее судье.

– Вот от вашей милости бумага, – говорит он. – Вы явиться приказали.

– Вас вызывали в качестве свидетеля, – говорит судья, – сегодня к восьми часам вечера. А сейчас только середина дня.

Крестьянин в недоумении молчит.

– Вы где живете? – спрашивает судья.

– В Рогожской.

– Ну, что же мне делать? Я не могу опросить вас теперь, в отсутствие сторон. Приходите сегодня вечером.

Подходит женщина в черном салопе с беличьим воротником, голова покрыта платком.

– Вот, ваше высокоблагородие, я в прошлый раз на мужа жаловалась. Вы нынче хотели разобрать нас.

– А муж ваш здесь?

– Здесь, в передней ждет.

– Зовите его.

Женщина идет за мужем, с которым и возвращается к столу. Он подходит робко – тридцати трех лет, с окладистой бородой, с отупевшим от пьянства видом, тусклыми блуждающими глазами. Одет мужчина в короткий рабочий халат, на ногах – дырявые сапоги.

СУДЬЯ ( обращается к его жене). В чем ваша жалоба?

ЖЕНА. Да он, ваше высокоблагородие, пьянствует все. Не велите ему пьянствовать.

СУДЬЯ. Я этого не могу сделать. Вы сами должны стараться, чтобы ваш муж не пил.

ЖЕНА. Как же так, ваше высокоблагородие? Он все жалованье пропивает, ничего ни жене, ни детям не дает. Чем же я пропитаться буду?!

СУДЬЯ. Так вы хотите, чтобы он вам давал содержание?.. Но вы видите, что у него самого ничего нет.

МУЖ. Ничего нет, господин судья. Одеться зимой не во что.

ЖЕНА ( мужу). Откуда же у тебя будет, когда ты все жалованье пропиваешь? ( Судье.) Если бы он, ваше благородие, не пил, у него бы все было. А то, вишь, какой отерханный! Да и жена-то чуть не по миру ходит. Чем добрые люди ребятишек покормят, тем и сыты.

СУДЬЯ. Много ли ваш муж получает жалованья?

ЖЕНА. Он в месяц девятнадцать целковых с полтиной зарабатывает. Деньги хорошие, жить можно.

СУДЬЯ. Да, это жалованье большое. ( Мужу.) Отчего же вы не можете прилично одеться? Да и жене следовало бы помогать.

МУЖ. Да я хозяину 70 рублей должен. Что тут с моим жалованьем поделаешь!

ЖЕНА. Вот и врешь! Ты хозяину всего 60 рублей должен. Ты не пей, и тогда жалованье останется. Хозяин с тебя сразу долг не спрашивает.

МУЖ. Я ей, ваше высокоблагородие, по два рубля в месяц даю. Где же мне больше взять? Хозяину выплачиваю по четыре с полтиной в месяц. Да на харчи идет около пяти целковых. Где же я ей больше возьму?

ЖЕНА. Что же я на два целковых могу сделать? У меня трое детей. Их обуть, одеть и накормить нужно.

СУДЬЯ ( мужу). Вы говорите, что на харчи у вас идет пять рублей. Это как же: с чаем и водкой?

МУЖ. Нет, это я на стол даю. Мы артелью живем.

СУДЬЯ. Ну, хорошо. Положим, на харчи – пять рублей. У вас все-таки должно остаться восемь рублей в месяц. Куда вы их деваете?

Муж молчит.

ЖЕНА. Известно, куда… Все в кабак идет.

СУДЬЯ ( жене). Вам довольно, если муж будет давать вам по пять рублей?

ЖЕНА. Нет, мне этого мало. Я за полгода за квартиру должна – теперь съезжать нужно. Я кругом задолжала.

СУДЬЯ ( мужу). Вы дурно себя ведете. Я спрошу вашего хозяина.

ЖЕНА. Скверно он себя ведет, ваше высокоблагородие, и спрашивать нечего.

СУДЬЯ. Но я вам не могу поверить на слово.

ЖЕНА. Каждый день пьянствует. Как свинья, в кухне валяется.

МУЖ. Можешь говорить, что хочешь…

ЖЕНА. Что мне говорить! Я правду говорю.

СУДЬЯ ( жене). Вы видите, он сам бедный человек, да еще хозяину долг платить надо. Возьмите пока по пять рублей в месяц, а потом он вам больше даст. Вы и сами можете работать.

ЖЕНА. Нет, я несогласная. Пять рублей мне мало.

СУДЬЯ. Вы еще сами можете заработать.

ЖЕНА. Я и так работаю, и дочь работает. Ей только четырнадцать лет, а она работает. Хотела ее в ученье отдать, да она больна. Я за полгода за квартиру должна – скоро ли выработаю? Всего полтинник в неделю заработаешь, работа женская – много не дадут.

МУЖ. Ну, я тебе семь рублей дам.

СУДЬЯ. Семь рублей вы согласны взять?

ЖЕНА. Согласна, только пусть он распишется, что пьянствовать не будет. И пусть он эти деньги сам от хозяина не получает – я получать буду. А то он все пропьет.

СУДЬЯ ( мужу). А вы не пейте. Да постарайтесь себе тулуп купить. Разве в такой одежде можно зимой ходить? Вы заболеть можете.

ЖЕНА. Ваше высокоблагородие, пусть он мне все деньги отдает. Я ему не токмо тулуп сошью, он у меня в енотовой шубе ходить будет. Не велите только ему пить.

СУДЬЯ. Этого я не могу сделать. ( Мужу.) Вы в чем же в церковь ходите?

ЖЕНА. Он десять лет, ваше высокоблагородие, не говел. Куда ему в церковь ходить! Он только и знает, что свой кабак.

МУЖ. Что ты болтаешь вздор?! Десять лет не говел?! Ишь, расходилась!

В это время входит хозяин мастерового.

СУДЬЯ ( хозяину). Скажите, как он себя ведет?

ХОЗЯИН. Скверно. Постоянно пьянствует. Мастер он хороший, только шибко пьет. Потому у него ничего нет. Как дашь деньги, так и пропьет.

СУДЬЯ. Может он платить по семь рублей в месяц своей жене?

ХОЗЯИН. Нет, он несостоятелен платить так много. Он уже целую неделю в мастерской не был.

СУДЬЯ ( жене). Так не лучше ли вам будет взять с него только пять рублей в месяц? Как видите, он больше платить едва ли может.

ЖЕНА. Нет, это мне мало.

СУДЬЯ. Эти пять рублей вы можете прямо от хозяина получать.

ХОЗЯИН. Не позволите ли отдавать жене весь его заработок?

СУДЬЯ. Нет, я не могу его стеснять. Его деньги, он их имеет право получать. По закону, он обязан давать на содержание жене не больше трети. Вот жена и будет получать у вас по семь рублей.

ЖЕНА. Ваше высокоблагородие, ведь он не остановится, пока у него деньги будут. Я сколько раз его честью просила. У тебя, говорю, Николай Иванович, жена, дети. Перестань пить, бесстыдник ты эдакой!.. Нет, все пьет.

МУЖ. Чего тебе от меня надо? Замолчи!

СУДЬЯ. Я прекращаю судоговорение. Довольно. ( Жене и хозяину.) Пойдемте в другую комнату, там запишут ваши показания.

Судья, хозяин и жена уходят. Дверь в другую комнату остается отворенной, и муж все время внимательно смотрит туда. Судья возвращается и отсылает туда мужа.

В камеру входит человек с картоном в руках. Это поверенный князя Кудашева, требующего с прачки заплатить деньги за данные ей в стирку рубашки, которые та не вернула ему. Подходит и ответчица.

СУДЬЯ ( поверенному). Что сказал князь? Соглашается он взять деньги, которые ему предлагает прачка?

ПОВЕРЕННЫЙ. Нет, не соглашается. Он сказал: пусть мировой судья решит, сколько взыскать. Я если, говорит, не буду доволен, то можно будет жаловаться.

СУДЬЯ ( прачке). Слышите, матушка, он не соглашается на ваше предложение.

ПРАЧКА. Послушайте, господин судья. Что же я должна за шесть сорочек платить тридцать целковых? Они и половины этого не стоят.

СУДЬЯ. Ну, подождите, матушка. Я за белошвейкой пошлю, она оценит, сколько стоят сорочки.

Судья уходит.

– За что же с вас деньги взыскивают? – спрашивает прачку один из публики.

– Да вот, брала у князя белье мыть, – объясняет прачка, – а у меня с чердака и украли шесть сорочек – пять князя и одну его человека. Две-то из них худенькие, и глядеть на них не стоит. Ну а четыре, правда, получше. А все-таки тридцати целковых не стоят.

Возвращается судья. К нему подходят портной Мартынов и иностранец Циммерман. Мартынов взыскивает с Циммермана пятнадцать рублей за работу. В счете, подписанном последним, сказано, что он обязуется уплатить деньги по возможности.

СУДЬЯ ( Циммерману). Вы можете уплатить теперь ваш долг?

ЦИММЕРМАН. Нет, господин судья. Я не могу уплатить этой суммы – я теперь без места. Я с гостиницы «Эрмитаж» вот уже сколько времени должен получить по взысканию тридцать рублей, но не получаю. А между тем у меня и исполнительный лист есть. Если эти деньги получу, я заплачу долг.

СУДЬЯ ( Мартынову). Вы бы подождали.

МАРТЫНОВ. Я уже долго ждал. Больше не могу. Прошу взыскать.

СУДЬЯ. По три рубля в месяц вы согласны получать?

МАРТЫНОВ. По пять рублей – пожалуй. Но меньше не согласен.

СУДЬЯ. Но ведь вы должны знать, что закон предоставляет судье право делать рассрочку в уплате долга, смотря по средствам должника… ( Циммерману.) Вы можете платить по три рубля?

ЦИММЕРМАН. По три?.. Пожалуй. Только я теперь без места.

СУДЬЯ ( Мартынову). Так вы согласны получать с них по три рубля в месяц?

МАРТЫНОВ. Извольте – согласен.

СУДЬЯ ( Мартынову). Ведь ему еще придется пошлины заплатить. Вы пожалейте его. ( Обоим.) Идите теперь в другую комнату, там запишут ваши показания.

Входит рассыльный судьи.

РАССЫЛЬНЫЙ. По всей Маросейке ходил, ни одной белошвейки не нашел. Портнихи есть, да они говорят: разве мы толк в рубашках знаем!

ПРАЧКА ( судье). В доме Хвостова белошвейка есть. Пошлите туда.

Судья посылает рассыльного в дом Хвостова.

Отставной солдат подает судье просьбу. В ней сказано, что кухмистер Телепнев сказал ему «незаконные слова». И далее: «Он сказал мне, что я из нумера в ведре младенца в помойную яму вынес. Когда я ему стал говорить, зачем он употребляет такие незаконные слова, он отвечал: я тебя в тюремный замок засажу».

СУДЬЯ. Как же вы хотите: гражданским или уголовным порядком вести дело? Хотите, чтобы я с него в вашу пользу деньги взыскал или чтобы под арест посадил?

СОЛДАТ. Насчет этого, как ваше распоряжение будет, так я и согласен.

СУДЬЯ. Это от вас зависит. Как вы захотите, так я буду разбирать.

СОЛДАТ. Я хочу с него деньги взыскать.

СУДЬЯ. Почему же он про вас так сказал? Что-нибудь было?

СОЛДАТ. Ничего не было, ваше высокоблагородие. Никакого ребенка я не выносил. Меня раз в полицию требует квартальный надзиратель и спрашивает: «Ты, Евсей, не выносил ли чего-нибудь с сором?» Ничего, говорю, не выносил, ваше благородие! «Ну, ступай с Богом»… Только и было.

Судья отсылает солдата к письмоводителю и вызывает арестанта Харлампия Андреева – молодого парня девятнадцати лет. В дознании полиции сказано, что 9 ноября он был пойман поваром Ильиным во дворе дома князя Грузинского в то время, когда положил в кулек чугунную плиту и хотел идти со двора. Андреев сознался, что хотел украсть эту плиту, стоящую один рубль, потому что был без места, и ему нечего было есть.

СУДЬЯ. Неужели тебе нечего есть?

АНДРЕЕВ. Нечего. Я на фабрике жил. С места прогнали, а другого не нашел. Куска хлеба не было, вот я и хотел украсть.