Текст книги "Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы"

Автор книги: Михаил Вострышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

ЧИЛИКИНА. Прошу вас, господин судья, обязать Шульца, чтобы он сейчас же возвратил и некоторые вещи, принадлежащие моей дочери, с тем чтоб он представил их вам в суд, во избежание споров, которые могут возникнуть, если я пойду за ними.

СУДЬЯ. Контракт ваш с господином Шульцем уже уничтожен. Согласны ли вы на его предложение, чтобы ваша дочь явилась к нему? И он немедленно ее отпустил, выдав вещи?

ЧИЛИКИНА. Если это нужно господину Шульцу, я согласна.

СУДЬЯ ( тяжущимся). В таком случае, не угодно ли вам на этих основаниях подписать мировую сделку? Содержание сделки следующее: «Я, нижеподписавшийся гамбургский подданный Карл Шульц, сим обязуюсь, по явке находившейся у меня в обучении Марии Николаевой, немедленно, в тот же день, отпустить ее добровольно к матери, отдав ей ее собственные два платья, подушку, пальто, две коленкоровые юбки и башмаки, и затем контракт, заключенный с ее матерью Варварой Чиликиной 1 февраля 1865 года, уничтожить. Паспорт же Николаевой обязуюсь представить к мировому судье г. Румянцеву».

СУДЬЯ. На основании этого обязательства господина Шульца и по силе 71-й статьи Устава гражданского судопроизводства дело его с Варварой Чиликиной прекращается. Прошу только тяжущихся объявить крайний срок исполнения сделки.

ЧИЛИКИНА Дочь моя живет теперь у родных за Москвою. Завтра я ее представлю.

ШУЛЬЦ. Завтра же и я привезу в мировой суд требуемое платье и паспорт. И наконец, я согласен, чтоб Мария Николаева ко мне не являлась.

СУДЬЯ. В таком случае прошу вас доставить вещи и паспорт к шести часам вечера, а вы ( к Чиликиной) можете прийти сюда за получением их. И так как господин Шульц отказывается, чтоб девочка явилась к нему в дом, то не угодно ли обоим сделать на контракте надпись о его уничтожении.

Надпись тут же была сделана. Когда на другой день Чиликина явилась за вещами и паспортом к судье, то со слезами благодарила за возвращение ей дочери и говорила, что готова при встрече с судьей на улице стать перед ним на колени.

Божба – великое дело

Петербург 1866 года. Крестьянин Иван Тимофеев взыскивает с купца Иванова 36 рублей за доставленную им зелень.

СУДЬЯ. Вы, Иванов, должны Тимофееву 36 рублей?

ИВАНОВ. Никак нет-с, не должен.

СУДЬЯ. Какие же вы, Тимофеев, взыскиваете с него деньги?

ТИМОФЕЕВ. За зелень. В разное время ему отпущено было.

СУДЬЯ ( Иванову). Есть какие-нибудь счета у вас?

ИВАНОВ. Вот, господин судья, я ему, значит, дичь отпускал. А он мне – зелень. У меня все это записано. Извольте посмотреть книгу.

Подает судье книгу.

СУДЬЯ. Итак, вы Тимофееву доставили разной дичи в течение 1865 года на 164 рубля?

ИВАНОВ. Так точно, а он уплатил мне 135 рублей. Потом еще за четыре раза зелени следует 28 рублей. Это я у него брал во все время.

СУДЬЯ. Следовательно, за ним остается 1 рубль 2 копейки?

ИВАНОВ. Так точно, за ним.

СУДЬЯ. Так какие же вы, Тимофеев, ищите 36 рублей?

ТИМОФЕЕВ. Да это я так полагаю, по моим счетам. У меня все счета молодец вел.

ИВАНОВ. Я этому не причина, что у тебя молодец вел. Хозяин должен сам наблюдение иметь за торговлей.

СУДЬЯ. Так как же, вы ищите с него деньги или нет?

ТИМОФЕЕВ. Уж я и не знаю, как быть. Помнится, что состоит на нем долг.

ИВАНОВ. Книги принеси!

СУДЬЯ. Принесите счета. Вы, вероятно, записывали?

ТИМОФЕЕВ. Да у меня, господин судья, молодец вел все.

ИВАНОВ. Да должны же быть какие-нибудь книги? Молодец хоть вел, а все-таки записывал.

ТИМОФЕЕВ. Рылся я уж везде, в обеих лавках, да нигде не нашел. Ведь в Синицыном-то доме мы торговали. Так я горел тогда. Должно быть, та книга сгорела.

ИВАНОВ. Горел! Ведь у нас тоже в шестьдесят втором году пожар был – Апраксин ^[5]весь выгорел. А вот книга-то цела у меня осталась, я по ней теперь четыре иска взыскиваю: у десятого участка один, у семнадцатого мирового судьи – два да вот здесь…

СУДЬЯ. Так как же вы, господин Тимофеев?

ТИМОФЕЕВ. Да пускай побожится.

ИВАНОВ. Я говорю, что не должен – сочлись.

ТИМОФЕЕВ. Побожись, вот образ Николая Чудотворца в углу стоит. Побожись, коли не должен.

ИВАНОВ ( крестится). Вот Николай Чудотворец в углу стоит, говорю, что не должен… Вот тебе, на…

СУДЬЯ ( Тимофееву). Так как же вы, прекращаете иск?

ТИМОФЕЕВ. Да коли уж побожился, так прекращаю. Божба – великое дело-с.

Иванов и Тимофеев уходят.

Сбил цену на гроб

Гробовщик Григорьев в 1866 году взыскивает с гробовщика же Алексеева убытки, понесенные оттого, что, получив заказ на гроб для умершего адмирала Токмачева за 35 рублей, он приготовил его к сроку, а Алексеев, очернив его, Григорьева, расстроил дело. Как человек неблагонамеренный, он, сбив цену, тоже сделал гроб, который пошел в дело. Чем и причинил ему, как это постоянно делает, неприятности. С распорядителей же похорон Григорьев взыскивает три рубля за то, что обмыл покойника, да просит сделать им внушение, чтобы они не заказывали впредь, – что немыслимо, – два гроба для одного покойника.

ОТВЕТЧИК. Все, что он говорит в своей жалобе, – совершенный вздор.

ИСТЕЦ ( ответчику). Вы находите, что я и покойника не обмывал?

ОТВЕТЧИК. Обмывал, это правда. Но без приглашения. Я посылал девушку пригласить жену швейцара, а он – кто его знает откуда! – очутился у нас и сам напросился: «Позвольте, я обмою». – «Ну, обмойте, – сказал я, – все равно кому платить, а платить же надо».

СУДЬЯ ( истцу). На вас ведь, кажется, жалоба была, что вы явились к живому человеку мерку снимать на гроб?

ИСТЕЦ. Да, я-с.

ОТВЕТЧИК. Брат тоже еще живой был, когда он и его товарищи по ремеслу вломились к нам в переднюю, где их едва удержали от драки из-за гроба. Обмыв покойника, он спросил: «Гроб надо?» Как же, сказали ему, и начали прицениваться. Он спросил 50 рублей, потом сбавил на 35 рублей. Но последние ему наши слова были: если кто дешевле возьмется сделать, мы тому и закажем. Он ушел. Является Алексеев, берется за ту же цену и добавляет гербы, катафалк, пригласительные билеты и еще что-то. Ему и заказали. Он взял задаток и принес кисею. Я поехал после того в департамент и, возвращаясь назад от вечерни, зашел к Григорьеву. Вижу, гроб делать только начинают. Спрашиваю: «Кому?» Он отвечает: «Для вас». – «Мы уже заказали другому, и вы поэтому не трудитесь». Отказав ему таким образом, мы, ничего не ожидая, вдруг по его милости были просто поражены. Рано утром, часов никак еще в пять, он ворвался в квартиру и принес гроб. Жена брата даже в обморок упала: два гроба для одного и того же покойника! Она и до сих пор еще больна от испуга. Ему говорят, чтоб он убирал вон свой гроб, а он и слушать ничего не хочет. Так что я вынужден был отправиться к полицейскому офицеру за содействием, и уж тот позвал с собою двух дворников, которые и снесли гроб обратно.

ИСТЕЦ. У нас с ними было окончательное условие сделать гроб за 35 рублей.

ОТВЕТЧИК. Где мы рядились?

ИСТЕЦ. У вас в квартире, в передней.

ОТВЕТЧИК. Неправда, в зале, и кроме нас в ней никого не было.

ИСТЕЦ. Иначе-с. Я просил 50 рублей, Колосов – 40 рублей. Вы долго не решались, а господин Зуев сказал: «Угодно – 35 рублей». Я ответил: «Я делаю за эту цену». Господин Зуев добавил: «Он обмывал, дает три подушки на ордена – пускай за ним уж и останется».

СУДЬЯ ( истцу). Вы к живым людям ходите гробы делать – это нехорошо, и вы оставьте это дело.

ОТВЕТЧИК. Я не понимаю, что это за люди? Один с головы мерку снимает, другой – с ног. Уж возле покойника они, кажется, готовы были разодраться.

ИСТЕЦ. Наше ремесло уж такое. Теперь ведь не холера, и всякий, известно, ищет работы. В холеру точно, что слава богу. А к ним меня швейцар пригласил.

ОТВЕТЧИК. Я заранее еще приказывал швейцару, чтоб не пускал. Но тот стакнулся с ними, и гробовщиков полная лестница набежала.

СУДЬЯ ( истцу). Что же вы хотите?

ИСТЕЦ. Пускай заплатят мне 35 рублей за гроб с церемонией, а гроб возьмут себе.

СУДЬЯ. За какую же вы еще просите церемонию, когда вы ее не делали?

ИСТЕЦ. Это все равно, приготовился делать. Да они пришли отказать уже при огне.

ОТВЕТЧИК. В 4 часа пополудни.

СУДЬЯ ( истцу). Вы – гробовой мастер, и гроб у вас все равно не потерян. Вам отказали вовремя. Зачем же вы гроб-то принесли к ним?

ИСТЕЦ. Мне держать было негде, место понадобилось. Мастеров нынче, слава богу, много, а гробы-то вообще и особливо дорогие не каждый день требуют. За что же я буду убыток терпеть?

СУДЬЯ. Гроб, положим, малинового бархата. Вы брали за него 35 рублей. А что он вам стоит?

ИСТЕЦ. 10 рублей.

СУДЬЯ. Вам обошелся в 10 рублей, а вы берете 35? Такие страшные барыши? Ведь это обман, за который вас следует судить.

ИСТЕЦ. Я ошибся, не 25, а 10 рублей остается за труд, за хлопоты.

СУДЬЯ. И 10 рублей наживать на 35 рублях слишком недобросовестно. Тем более что ваше ремесло должно цениться гораздо честнее всякого другого.

ИСТЕЦ. Без барыша и заниматься ремеслом нельзя.

СУДЬЯ ( Алексееву). Григорьев ищет с вас убытков за то, что вы сделали гроб дешевле, и через это его гроб остался без надобности. Потом он же говорит, будто вы постоянно отбиваете у него работу.

АЛЕКСЕЕВ. Если бы я видел его гроб, охаял и через это его бы принудили взять его назад, а мой употребили бы в дело, тогда я точно поступил бы нехорошо. А я только дешевле взял за гроб. А это делать я вправе.

ОТВЕТЧИК. Дешевле берет, значит, ему выгодно. К тому же он этим еще добро делает другим. А то они, как коршуны на добычу, налетели к нам. С ним только поторговались, но отнюдь не окончательно уговорились. Да после этого ни в какой лавке приторговаться ни к чему нельзя, если все так будут поступать, как Григорьев.

СУДЬЯ ( истцу). Вы сами вызвались обмыть покойного?

ИСТЕЦ. Да. Они еще сказали девушке: «Эмилия, подай воды».

СУДЬЯ ( ответчику). Вы заплатили ему за обмывание?

ОТВЕТЧИК. За обмывание обычно платят 25 копеек. Но ему я уж даю рубль, чтобы только отстал. А то он вломился в дверь чуть свет и, когда ему говорили, чтобы нес назад гроб, он еще принахально выражался: «Я самих вас в него положу».

Судья постановил: в иске Григорьеву убытков с Алексеева отказать за бездоказательностью, а за обмывание тела покойного присуждается предложенный ответчиком рубль.

Ответчик достает рубль и кладет его на стол.

СУДЬЯ ( истцу). Получите.

ИСТЕЦ. Пусть этот рубль идет на нищих, а мне мало рубля.

СУДЬЯ. Здесь нищих нет.

ИСТЕЦ. Ну, так в кружку.

СУДЬЯ. И кружки тоже нет. Так вы берете?

ИСТЕЦ. Нет, я недоволен этим решением.

СУДЬЯ ( ответчику). Так возьмите назад рубль.

Ответчик берет деньги, и все выходят.

Чиновница и дворник

Чиновница, квартирующая в доме Поцелевича на Литейной улице, пожаловалась в 1866 году мировому судье на домового дворника, который наговорил ей в квартире дерзостей.

СУДЬЯ ( дворнику). Знаешь, любезный, зачем я позвал тебя сюда?

ДВОРНИК. Нет.

Судья читает жалобу, где сказано, что дворник позволил себе выражения о личности госпожи N, «которые должны быть крайне оскорбительны для ее звания».

ДВОРНИК. Хе-хе! За этим-то? Ну, это еще ничего. Я было перепугался, потому мы…

СУДЬЯ. Какими словами ты обозвал госпожу N?

ДВОРНИК. А это, сударь, у них извольте спросить. Мне даже чудно все это слышать.

СУДЬЯ ( чиновнице). Что он вам сказал?

ЧИНОВНИЦА Помилуйте, господин судья! Это такая обида, которая, к сожалению, при современной неразвитости нашего простонародья…

СУДЬЯ ( перебивает). Современную неразвитость мы пока в стороне оставим. Факты требуются.

ЧИНОВНИЦА. Каждый факт получает то или другое значение, смотря с какой точки на него взглянешь.

СУДЬЯ. Я знаю. Так в чем же дело?

ЧИНОВНИЦА. Дело в том…

Один из присутствующих поспешно входит за барьер.

ПРИСУТСТВУЮЩИЙ ( указывает на собравшихся зрителей). Дело в том, что я и мои товарищи, мы, как свидетели, как люди в настоящем процессе компетентные, мы просим дать возможность госпоже N полнее высказаться. Дело вовсе не безынтересное.

СУДЬЯ. Хорошо. Но я прошу вас отсюда выйти, потому что за решетку без позволения никто не имеет права входить.

ПРИСУТСТВУЮЩИЙ ( кланяется и уходит). Пардон.

ЧИНОВНИЦА. Дело, вот видите, какого рода. Я и вы, господин судья, и вообще все образованные люди, положим, допускаем сближение сословий и классов народа в той мере, в какой это необходимо для успехов цивилизации нашей страны. Но вы согласитесь, когда из этого благого стремления вдруг делают источник зла, когда прямая буква закона и смысл его остаются без всякого уважения…

СУДЬЯ ( перебивает). Извините меня. Если таким образом мы будем говорить с вами, мы до вечера не договоримся до дела. А у меня, вы знаете, не вы одни, надо другие дела разбирать. Поэтому я еще раз прошу вас говорить только одни факты.

ПРИСУТСТВУЮЩИЙ. Факт сам по себе вовсе не длинен. Надеемся, мы не много отнимем у вас времени, господин судья.

СУДЬЯ. А вас прошу слушать, что говорят, и не делать замечаний. На это тоже вы не имеете права.

ЧИНОВНИЦА. Обстоятельства дела слишком немногосложны, но зато как резки, как резки. Ах, это один, к сожалению, из повседневных случаев…

СУДЬЯ. Ну-с?

ЧИНОВНИЦА. Первое. Дворник-крестьянин, не будучи вовсе мне знакомым человеком, вдруг позволяет себе меня называть Анной Павловной. Конечно, это, вы скажете, пустяки. Но возьмите во внимание, это было сказано при посторонних людях, которые могли обо мне сделать всякие неблагоприятные заключения.

ДВОРНИК. Да как же вас, сударыня, звать прикажете? Вы и есть Анна Павловна.

ЧИНОВНИЦА. Однако здесь ты нашелся. Да как же? Сударыня. Ты и дома мог бы догадаться, что я – чиновница.

ДВОРНИК. А я думал, так ласковей.

СУДЬЯ. И только всего? Больше он ничего вам не говорил?

ЧИНОВНИЦА. Я думаю, есть же статьи закона, которые и за это определяют наказание.

СУДЬЯ. Укажите их. Но скажу вам наперед, что напрасно их будете искать. Таких статей нигде нет. Да и по правде сказать, в том, что вы мне объяснили, я не вижу ни малейшей обиды. Поважнее нет ли чего?

ЧИНОВНИЦА. Ах, то ли еще будет! Я даже просила бы вас, господин судья, избавить меня от подробного объяснения. Это так дурно на меня действует. Достаточно, я вам говорю: дворник, слышите: дворникнаговорил мне дерзостей. Этого с вас, надеюсь, достаточно для соображений касательно меры наказания за проступок. Согласитесь, не совру же я, и врать мне не из чего.

СУДЬЯ. Очень хорошо. Я вам в другом месте поверю на слово, но здесь не могу. Здесь я действую не по своей воле, а по закону, и могу верить только тому, на что есть законные доказательства.

ПРИСУТСТВУЮЩИЙ. Я тоже прошу избавить госпожу N от подробностей и, как свидетель, подтверждаю то, что она объяснила.

СУДЬЯ. Потрудитесь молчать. ( Чиновнице.) Мне надо знать обстоятельства дела.

ЧИНОВНИЦА. Он обозвал меня бабой.

СУДЬЯ ( дворнику). Правда это?

ДВОРНИК. Это неправда. А если бы и правда была, и то отвечать мне не за что.

СУДЬЯ. Как не за что?

ДВОРНИК. А вот хотите, сударь, расскажу вам всю настоящую правду?

СУДЬЯ. Ее-то и надо. Говори.

ДВОРНИК. Госпожа N приехала к нам на квартиру нынче летом. А осенью господин наняли у нее комнату. ( Указывает на присутствующего.) Супротив его окон живет у нас мамзель. Говорят, эта мамзель у Шухардина гуляет. Ну, да это не наше дело, потому живет она завсегда тихо, разве музыку иной раз от Шухардина приведет. И больше у ней ничего, окромя музыки. На дворе у нас стали говорить, что они на эту самую мамзель стали засматриваться. Потому, что окно в окно пришлись их комнаты. А там вот и про них стали рассказывать прачки, что им, барыне, неприятно, что их жилец засматривался на гулящую мамзель. Один раз призывают они меня и прямо говорят: скажи управляющему, чтобы завтра же этой шкуры не было на дворе…

ЧИНОВНИЦА ( перебивает). Скоро ли конец? Видите, чепуху несет.

СУДЬЯ. Позвольте. Продолжай!

ДВОРНИК. Я говорю: какая на то причина? «Молчать, – говорит, – осел! Ты не смеешь спрашивать, какая причина. Тебе говорят – ты и делай». – «Ну так, мол, управляющий ничего тут не поделает». Говорю все в этом роде. Потом они как разозлятся на меня, да и ну: «Ты – подлец, осел, хам, пьяница!» Я: «Позвольте, сударыня, так только деревенские бабы, и то самые, значит, необразованные ругаются». И вот как есть справедливо. Пусть вот они скажут, что не так было дело.

СУДЬЯ ( чиновнице). Что вы на это скажете? Правда?

ЧИНОВНИЦА. Если бы и правда? Судите сами, я – женщина, мне простительны маленькие вспышки. На это прошу обратить внимание, господин судья.

СУДЬЯ. Так. Но «подлец, пьяница» и т. д., я думаю, и для него также обидные слова, как и для вас. А он ответил вам, как всякий, как и я на подобные фразы ответил бы.

ЧИНОВНИЦА. Он врет, что я жильца приревновала. Если я ревновала, так это мужа. Я просила сказать, чтобы та мерзавка не смела завлекать женатых людей.

СУДЬЯ. Это уж сюда не касается, вы с дворником разбираетесь.

Судья объявил, что не находит дворника ни в чем виноватым, с чем согласилась и истица.

Сломанная палка

1866 год. За решетку судебной камеры мирового судьи входят толстый господин почтенных лет и отставной унтер-офицер – один из тех, которые обыкновенно прислуживают в гостиницах и клубах швейцарами при вешалках. Он держит в руках камышовую палку с черешневой ручкой.

СУДЬЯ ( обращается к швейцару). Вот господин Новиков заявил на вас жалобу в том, что вы у него сломали палку. Справедливо это или нет?

ШВЕЙЦАР. Точно так-с, ваше высокородие, премного-с виноват в этом. Только теперь эта палка вот… В надлежащее явствие и бытие приведена. Стало быть, и разговору тут не должно быть никакого.

НОВИКОВ ( отрывистым шепотом). Как никакого? Что это такое? Сперва ручка была цельная – теперь спаянная. А он еще утверждает, что тут разговору нет никакого. Ты мне сделай ручку новую, тогда разговор мы прекратим. А до тех пор… Ни-ни… Ха-ха-ха! Да ты, брат, чудодей… Разговору нет.

ШВЕЙЦАР. Да помилуйте, сударь. Сами же изволили приказать мне отдать починить. «Истратишь, любезный, не больше полтинника», – еще изволили сказать. А теперь вон что-с! Как же это так-с? Этак не годится.

НОВИКОВ ( насмешливо). Ты, братец, все врешь, я вижу. Стану я тебе советовать отдать палку чинить, когда она мне стоит 50 целковых. Небось у вас в трактире, что ни разбей, – за все денежки полные, а не за починку только платят. Знаю я эти трактиры… Лупить умеют… Стакан разбил – рубль-с, рюмку – рубль-с, тарелку – тоже рубль-с. Тьфу ты, черт возьми, плюнешь, отдашь и уйдешь. Вот ведь вы как у себя распоряжаетесь… Нет, давай, брат, мне новую палку. Знать ничего не хочу!

ШВЕЙЦАР. Помилосердствуйте, сударь. Где же мне вам взять новую? У меня и капиталу не хватит на нее, 50 целковых – разве их скоро заработаешь? У меня жена, дети… Помилосердствуйте, сударь… Ах ты господи, вот оказия-то повстречалась!

НОВИКОВ. Палку новую давай, тогда и бог с тобою. А до тех пор – ни-ни!

СУДЬЯ. Вам, господин Новиков, нельзя ли прийти к какой-нибудь меньшей сумме и на ней покончить дело?

НОВИКОВ. Помилуйте, господин судья, что мне, деньги, что ли, его нужны? Мне нужно свою палку, и я прошу у него ее. А там не мое дело, за сколько бы он ее ни приобрел, только была бы она с целой ручкой. Ведь они, я говорю, драть с нас умеют в трактирах. Стакан разобьешь – рубль, рюмку – тоже рубль. Ну на что же это похоже?

СУДЬЯ. Другое дело – хозяин заведения и швейцар.

НОВИКОВ. Нет, это все одно-с дело. «Едино стадо и един пастырь». Так-с и это. Да-с… Пожалуй, я сам закажу ручку и счет представлю вам, а расплачивается пусть он.

СУДЬЯ ( швейцару). Ну, вы согласны на это?

ШВЕЙЦАР. Ваше благородие, да как же можно согласиться? Он в счет там такую махину подведет, что и вовек не расквитаешься.

СУДЬЯ. Ну, попробуйте еще раз попросить господина Новикова простить вам вашу вину.

ШВЕЙЦАР. Сударь, сделайте божескую милость, возьмите вот вашу палку, не требуйте с меня новой. Право, состояния нет выдать вам новую.

НОВИКОВ ( наставительно). Нельзя, нельзя, мой милый. Вы же берете, если кто стакан разобьет… Сейчас – рубль.

ШВЕЙЦАР. Да то хозяин берет, а не я.

НОВИКОВ. Все одно, любезный, все одно. Вы за стакан – рубль, а я за палку – новую.

Судья постановил отложить дело для вызова эксперта для оценки – во сколько обойдется новая ручка камышовой палки.

Тяжущиеся удаляются.

Как быть с поцелуем?

1866 год. Москва. Перед мировым судьей просительница – низенькая женщина с красным угреватым лицом и ответчица – молодая дама в бархатном бурнусе. Дело в том, что первая жила у последней в кухарках с жалованьем по семи рублей в месяц. Весною хозяйка объявила служанке, что уезжает на лето в одно из подмосковных имений, и пригласила ее с собой. Но когда кухарка отказалась от этого предложения, то барыня выдала ей за три недели два рубля серебром, тогда как по расчету следовало получить 5 рублей 25 копеек.

СУДЬЯ ( ответчице). Вы нанимали ее по семи рублей в месяц?

ОТВЕТЧИЦА. Точно так.

СУДЬЯ. От последнего расчета она еще служила вам три недели?

ОТВЕТЧИЦА. Это правда.

СУДЬЯ. И вы отдали ей за это время два рубля?

ОТВЕТЧИЦА. Два рубля… Видите ли, господин судья, я еще в прошлом месяце говорила Аксинье, что мне нужно будет прожить это лето в деревне. И она не отказывалась тогда ехать со мною. А сказала уже перед самым моим отъездом. Это оттого, что она ждала моих именин в надежде на подарок. И я действительно подарила ей платье в пять рублей. А она через день и отказалась.

СУДЬЯ ( просительнице). Ты получила платье от хозяйки?

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. Получила-с… Полумериносовое, с цветочками.

СУДЬЯ. А через день оставила место?

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. Что ж такое?! Я ведь не крепостная… Нынче насильно нельзя держать.

СУДЬЯ. Конечно. Но ты взяла подарок.

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. Что ж такое?! Я не просила подарка, это их добрая воля была давать. Я платить не желаю за платье… Лучше назад отдам. И цвет-то мне не к лицу… Вы сами можете рассудить, ваше благородие: идет ли мне зеленый цвет с белыми цветочками? Все скажут – не идет.

СУДЬЯ. Так ты готова возвратить платье?

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. С великим моим удовольствием.

СУДЬЯ ( ответчице). Итак, она принесет вам материю, а вы заплатите ей по расчету.

ОТВЕТЧИЦА. Охотно.

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. Стало быть, вы приказываете, ваше благородие, чтоб мы с барыней совсем расквитались, то есть я бы воротила платье? А как же мне получить то, чем я им за подарок заплатила?

СУДЬЯ. Как заплатила?

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. А как же! Ведь я в ту пору не даром взяла платье. Я благодарила, барыне-то за него ручку поцеловала! С этим-то как же быть?

Барыня доплачивает 3 рубля 25 копеек и отказывается от возвращения подарка.

Цирюльник

Санкт-Петербург 1866 года. Мировой судья вызывает цирюльного мастера Сидорова и полковника Ховена. «Есть, ваше благородие», – слышится из задних рядов публики, и к столу судьи пробирается маленькая, худощавая фигурка цирюльника. Полковника Ховена не оказывается.

СУДЬЯ ( обращаясь к Сидорову). Ответчик по вашему делу во второй раз не явился. Вот повестка его. В ней он говорит, что не может сегодня по делам службы явиться на разбирательство.

СИДОРОВ. И сейчас, ваше превосходительство, дома заседает. Какая там служба! Нет ее никакой. А что срамно явиться сюды, – вот и весь сказ. Чего ж еще лучше: из-за трех рублей его к суду притянули!

СУДЬЯ. В своих письменных отзывах полковник Ховен не признает себя обязанным доплачивать вам, Сидоров, за бритье и завивку остальных трех рублей, которые вы ищите с него.

СИДОРОВ. Помилуйте! Как не признает? Сам сознался. Вот в этой самой бумаге и сознался, что сей минут в руках держать изволите.

СУДЬЯ. Но я же вам говорю, Сидоров, что в этой бумаге он оспаривает ваш взыск с него трех рублей серебром.

СИДОРОВ ( со стоическим хладнокровием). Никак-с нет-с, в этой самой бумаге он и признание сделал.

СУДЬЯ. Ну, слушайте же эту бумагу, я прочту ее вам… «По жалобе на меня цирюльника Сидорова в неуплате ему трех рублей имею честь объяснить следующее. Действительно, я у него в апреле удержал должные за бритье три рубля серебром, потому что он не исполнил своего условия. Но дело в том, что он посылал ко мне мальчишек, бывших у него в учении, практиковаться на моей бороде, которые меня резали и при завивке жгли мне волосы, постоянно выводя меня из терпения, что меня и заставило сделать с Сидоровым словесное условие. Если он хочет, чтобы я у него брился, то ходил бы сам, а если мальчишки меня порежут, то я денег не плачу. На таковое условие Сидоров согласился и, действительно, каждый месяц в первых числах по получении от меня денег ходил сам. Но потом присылал мальчиков, которые снова меня резали и жгли мне волосы. Год ровно я терпел подобные муки, платя Сидорову ежемесячно по три рубля исправно. Все это переносил потому только, что Сидоров живет в одном со мною доме. Наконец в апреле мальчишка так меня порезал, что я целый день не мог показаться на улицу, потому что шрам на лице был очень виден и прикрыт английским пластырем. После этого я мальчишку прогнал и сказал ему: "Объяви хозяину, что я больше у него не бреюсь и денег по условию не заплачу". Сторонних свидетелей всего этого я не имею, исключая всех моих домашних – жены, детей и прислуги, которые все видели меня постоянно после бритья в крови и удивлялись моему терпению». Ну, где же здесь Ховен признает справедливость вашего иска? Напротив, он здесь положительно опровергает его.

СИДОРОВ. Стало быть, дальше-с это прописано. Понудьтесь, ваше превосходительство, дальше прочитать. Там беспременно мы это самое признание сыщем.

СУДЬЯ. Да дальше здесь вовсе не признание полковника, а решение словесного суда идет. «Санкт-Петербургский словесный суд Коломенской части определил: дело считать законченным, копию с решения выдать Сидорову для начатия им дела у мирового судьи 5 участка…» Это ли признание?

СИДОРОВ. Дальше, дальше, ваше превосходительство. Там непременно есть, это я доподлинно знаю, что здесь находится его признание.

СУДЬЯ. Перестаньте, пожалуйста, говорить, Сидоров, пустяки! Ну что я вам буду дальше читать, когда дальше не написано ничего? Видите, чистая бумага…

СИДОРОВ ( конфузясь). Как же это я, значит, прохватился теперича? А было признание. Ей-богу, его собственноручное признание. Здесь вот, на этой самой бумаге было.

СУДЬЯ. Ну перестаньте, перестаньте! Вы вот лучше мне скажите: не желаете ли помириться с полковником на полутора целковых, так как действительно и с вашей стороны были неаккуратности? Вы вместо хороших мастеров посылали к нему мальчиков, которые резали ему бороду и припекали более, чем следует, его волосы. А уговор, между тем, у вас был такой, чтобы вы сами ходили его брить и завивать.

СИДОРОВ. Никогда у нас такого уговора и не было. А посылал я к нему таких же ребят, как и ко всем посылаю. С чего же у других бород не режут? А его, стало быть, как брить, так и бороду надоть в кровь? Нет никакого интересу делать-то нам так, вот что-с. Теперь и насчет волос такой же разговор должен происходить. Как если бы ему, когда пришкваривали волосы али там дурно обстригли, для чего ж он лез опосля ко мне? Так али нет?.. Не за раз же, к примеру, мне пришлось с него получить три рубля. Значит, удовольствие соблюдал, когда целый год у меня брился. А то бороду, говорит, изрезали, пластырь англичанский налепил. Николи у меня думать не смей ни один подмастерье, чтоб эту самую рану на бороде произвесть. Вот что-с… А это просто-напросто каприз с его стороны. Не хочу, мол, отдать три рубля, да и квит. Шутка ли, правду, с шестьдесят четвертого года, значит, канитель-то эту тянем. Подметок больше истрепал, чем на три рубля…

СУДЬЯ. Это все так, Сидоров. Но я опять вам предлагаю: не можете ли вы как-нибудь сойтись с полковником на полутора целковых? А?..

СИДОРОВ. Ни под каким видом, ваше превосходительство. Потому, что подметок больше, чем на три целковых серебром истрепал. Я не то что полутора, теперича двух, кажись, рублей 95 копеек никакими силами не в состоянии взять. Вот что-с.

Публика смеется.

СУДЬЯ ( улыбаясь). Ну, подождите же, я сейчас вам прочту решение… «Рассмотрев гражданское дело цирюльника Сидорова с полковником Ховеном, я нашел, что ответчик не отвергает действительности того, что он пользовался услугами Сидорова по цирюльному мастерству. Он уклоняется от уплаты только потому, что при бритье Сидоров перерезывал ему лицо, что при завивке сжигали ему волосы и т. п. Но, несмотря на все это, Ховен не отказывал Сидорову. Следовательно, имел необходимость в его услугах. Существование же словесного условия Сидоровым не признано. Ответчик уже два раза к суду не явился и доказательств не представил, а посему и соглашение между сторонами невозможно. Я определил: с Ховена взыскать на удовлетворение истца три рубля серебром».

Задавленный гусь

Дело происходит в Петербурге в 1867 году. Перед мировым судьей стоит пожилой мужичок в сером армяке, держа в одной руке шапку, а в другой за горло большого мертвого гуся. Рядом с ним парень двадцати пяти лет в рубашке навыпуск, мальчик и городовой.

СУДЬЯ. В чем, господа, заключается ваше дело?

МУЖИЧОК ( указывает на парня). Да вот он задавил мово гуся и еще не хочет за него платить.

ГОРОДОВОЙ. Не он, ваше высокоблагородие, а извозчик колесом пролетки переехал через его гуся. Я своими глазами видел.

СУДЬЯ ( городовому). Ну, расскажите. ( Мужичку.) А вы, покуда он говорит, молчите.

ГОРОДОВОЙ. Он гнал по улице стадо гусей. У моста стояли, как и всегда, извозчики и, увидавши гусей, начали нарочно сыпать на землю овес, подманивая на него гусей. Гуси бросились клевать овес и около пролетки, и под пролеткой. Словом, везде, куда он только попадал. Один извозчик дернул свою лошадь, она повезла пролетку и колесом переехала через вот этого самого гуся. ( Указывает на мужичка.) Он, увидавши это, зашумел, публика столпилась на шум, а извозчик ударил тем временем по лошади и уехал. Он же, ничего не говоря, схватил его ( указывает на парня), стал тащить и изорвал у него жилетку. Извольте, ваше высокоблагородие, хоть сами поглядеть. ( Показывает на разорванное место у парня подмышкой.) Парень этот клялся, божился, что не он лошадь дернул, а извозчик. Но он и слышать ничего не хотел. Вижу, не разойтись им мирно. Позвал обоих в квартал к надзирателю. Надзиратель всего это выслушал и приказал мне представить их к вашему высокоблагородию. У моста, правда, как был, так и остался другой городовой, но он новенький, несмелый такой. Я и вмешался в это дело вместо него – потому я тоже дежурный.

МУЖИЧОК. Гуси известно, ваше благородие, глупы. Где зерно только попадает, туда они и бегут, вытянумши горло. Таким же манером они бросились и у моста на овес, а он ( указывает на парня) подскочил, дернул за повод лошадь, и колесо переехало вот ефтому гусю через горло и задавило его. У гусей горло тонкое и хрупкое, и их сколько хочешь передушить можно таким озорничеством. Как он после того увидел – дело плохо, бросился к дверям кабака, чтоб улизнуть от меня. Ну, я и задержал его и говорю: «Заплати, мол, за гуся, не то идем к мировому». У меня теперя и стадо-то покинуто на авось, и я чрез него самого, может, на 50 рублей убытку еще потерплю. Взыщите, будьте милостивы.