Текст книги "В сердце России"

Автор книги: Михаил Ростовцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Герои романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?» мечтали о прекрасном городе-саде. Они хотели, чтобы жители этого города, объединенные совместным свободным трудом на общество, жили счастливо и радостно. В Дзержинске, кажется, воплощены мечты героев писателя революционера-демократа.

ЗЕЛЕНОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ

Восточная поговорка молвит: парки – улыбки города. Если согласиться с этим, то Дзержинск можно считать очень улыбчивым городом! Немногие из российских городов могут похвалиться таким зеленым нарядом, каким богат Дзержинск. На каждого дзержинца приходится около 20 квадратных метров зеленых насаждений общественного пользования. С ранней весны до поздней осени город в зелени. Среди обычных кленов, берез, лип, дубов вы встретите кедр сибирский, ясень американский, акацию амурскую, барбарис, вяз туркестанский, жимолость канадскую, грушу уссурийскую. И сколько еще! Мы прошлись по проспекту Ленина. По середине его разные породы деревьев, а по краям – всех оттенков кустарники. В зелени утопают проспекты Чкалова, Химиков, Победы, бульвар Жданова, улица Ульянова, скверы на площади Ленина, Дзержинского, площади Героев. Невольно сбиваешься на перечисление – так богато зеленое убранство города. И всюду цветы.

Дзержинцы любят зелень, цветы. Любовь к зеленому Другу прививается с самого детства. Там, где Детвора, не увидишь вытоптанной клумбы, порванных цветов. Дети – ревностные блюстители и любители природы. Мне пришлось побывать в городе в день начала учебного года. Не забыть его! Утренний Дзержинск был похож на движущийся сад или какое-то театральное представление. Из подъездов и дворов выходили девочки в белых фартучках и мальчики в синих костюмчиках. И несли цветы: бордовые гвоздики, лиловые астры, царственные, будто вылитые из воска гладиолусы, осенние розы застенчивых, скромных окрасок. Особенно привлекательными казались малыши первоклассники. Мальчики несли букеты торжественно, как солдаты почетное знамя. Девочки, преисполненные важности первого дня учебы, держали цветы в руках с необычайной осторожностью, стараясь не прижимать к груди, чтобы не зазеленить фартук. Смотревшие на детей взрослые улыбались, видя милые, взволнованные, озабоченные лица ребят, их цветочное шествие.

Зеленое украшение Дзержинска имеет свою историю. На месте города рос сосновый лес. Пели в кронах деревьев птицы, в потаенных тенях росли грибы. Пришли сюда строители, стали возводить заводские корпуса, деревянные бараки для временного жилья. Гигантской стройке требовалось много древесины, лес вырубали. Все дальше уходила за город лесная глухомань. Когда город построили, кругом было пусто. Вместо леса на город двинулись пески, ранее скрытые деревьями и кустарником. Их чешуйчатые волны при ветре оживали и двигались, словно живые, засыпая улицы. Старожили помнят защитные щиты, которые устанавливали вдоль трамвайных путей, чтобы предохранить их от песчаных заносов. Единственной защитой города от песков мог стать лес. Но попытки насадить его обычными способами не имели успеха. Молодые сосенки гибли: их засыпало песком или выдувало. К тому же саженцы были привозные., их не хватало. Создать вновь лес оказалось делом трудным. Перед лесоводами встала серьезная проблема возрождения леса.

Нашлись энтузиасты, создали питомники для выращивания саженцев, применили новые методы посадок отечественных пород деревьев, прививали породы иноземного происхождения. И вырос лес на сыпучих песках, окружавших город. Началась новая жизнь Дзержинских лесов. Все выше и плотнее становилось зеленое кольцо. Посадки теперь занимают свыше шести тысяч гектаров. Преобладает покорительница песков– сосна. Словно по линейке, выстроились березы, плотной стеной поднялись пушистые ели, прочно укоренилась лиственница, далеко обгоняя своих сестер – сосну и ель. В районе Дзержинска можно встретить свыше трехсот пород деревьев и кустарников, прежде здесь не росших. Раскинул свои могучие ветви маньчжурский орех, глубоко пустила корни ирга. Прижились ель гималайская, айва японская…

Мы стоим у пенсильванской вишни. Замечательное дерево, достигающее 20 метров высоты. Широко раскинуло крону. Оно красиво, особенно во время цветения. Корневые побеги его цепко схватывают почву. При озеленении песчаных склонов дерево незаменимо. Нельзя пройти мимо туи западной. Родина этого вечнозеленого хвойного дерева – восток Северной Америки.

Оно имеет красивую пирамидальную крону. Древесина ее мягкая, легкая и не поддается гниению. Привлекает это дерево не только внешним видом, но и приятным ароматом хвои, является хорошим антибиотиком – на две трети снижает количество вредоносных бактерий в воздухе. Туя хорошо приспособилась, не проявляет признаков обмерзания. Она обильно плодоносит уже через два года. И много еще экзотов хорошо себя чувствуют на улицах Дзержинска!

В юго-западной части города, у поселка имени Пушкина, был пустырь, ничего не росло. В 1951 году тут на песчаной почве лесоводы заложили питомник. Теперь здесь парк-дендрарий на площади 16 гектаров. Его посещают экскурсанты, школьники. Сюда мы приехали утром. Оно выдалось на редкость лучезарным, светлым. Узкие длинные лучи солнца проникали через листву и яркими пятнами ложились на землю. Искрились росинки на траве и на подножиях деревьев. Запах трав и ягод сливался с запахом хвои. С первого взгляда дендрарий мне показался настоящим растительным царством. Все ласкало взор: и чудесные аллеи из березы, лиственницы, сосны, ясеня, клена; и экзоты с Кавказа, Дальнего Востока и Северной Америки. Здесь на песках пышно разрослись ель гималайская и груша уссурийская, дуб армянский и черемуха пенсильванская, айва японская и бархат амурский, скандинавская рябина, голубая ель…

Мы ходили по парку, любуясь деревьями. Какая красота! Как прекрасна земля, украшенная руками человека!

Прекраснее, целебнее деревьев, леса, пожалуй, в природе ничего нет. Лес как бы вобрал в себя всю ее красоту и величие. По образному определению Л. М. Леонова, «лес является единственным, открытым для всех источником благодеяний, куда по доброте или коварству природа не повесила своего пудового замка. Она как бы вверяет это сокровище благоразумию человека, чтобы он осуществил тот справедливо-плановый порядок, которого сама она осуществить не может». Есть такой термин – «рекреационный лес», проще говоря, зона отдыха. Ведь «рекреация» – это «восстановление». Да, лес восстанавливает наши физические и духовные силы. «Где живет дерево, там и человек живет» – учит нас народная мудрость. Зеленые листья, поглощая из воздуха углекислый газ, очищают атмосферу, увеличивают в ней запасы кислорода, обогащенного оздоровительным ароматом смол и трав.

В парке меня не покидала мысль о человеке, которому мы обязаны красотой парка-дендрария. На

одной из аллей меня познакомили с ним. Это был заслуженный лесовод республики Иван Никифорович Ильяшевич. Бывают в жизни встречи, которые не забываются. Человек на вид вроде бы обычный, неприметный. А узнаешь его поближе – и откроются в нем сокровища необыкновенные. Именно такой Ильяшевич. Чтобы цвела наша земля, чтобы в стране стало больше парков, садов, а пустыри покрылись лесами – это мечта многих. Иван Никифорович – один из тех, кто превращает мечты в реальность. «Полвека с лишним я в лесу, призван им, он – вся моя жизнь. Представить для себя жизнь другую, далекую от него, просто не могу» – эти слова я услышал от Ильяшевича. Он приехал в Дзержинск в 1951 году заведовать лесхозом и удивился, что саженцы завозят по железной дороге из Саратовской области. Хотя в функции лесхоза не входило выращивание деревьев и кустарников для озеленения, он решил заняться этим делом. Попросил участок земли для питомника декоративных растений, и ему дали вот это место, где Ильяшевич развил хозяйство, создал питомники и в других местах. Впоследствии работу по выращиванию иноземных деревьев для облесения одобрили, и сейчас сотрудники питомника готовят декоративный материал в большом количестве. В этом питомнике привили пятьсот древесных пород – кавказских, дальневосточных, североамериканских. Двести пород интродуцировали.

«Чужеземцы» в питомнике ведут себя по-разному. Разделили их на четыре группы. К первой отнесли растения, которые нормально растут и плодоносят, низкие температуры на них не действуют. Из них выращивают новое поколение. Это акация амурская, черемуха пенсильванская, клен серебристый, барбарисы и многие другие. Во второй группе растения, у которых в суровые зимы подмерзают побеги последнего года. У растений третьей группы подмерзают побеги до уровня снежного покрова. Их разводить не следует. К четвертой группе отнесли растения, у которых зимой вымерзает вся надземная часть. Их тоже не надо выращивать.

Мы ходим по аллеям парка-дендрария. Ильяшевич рассказывает о каждом интересном растении. Вот вьющийся лианообразный кустарник, с которого в конце лета кистями свешиваются продолговатые красные ягоды. Это лимонник – уроженец Дальнего Востока. Хорошо здесь себя чувствует. Его плоды – ягоды здоровья, усталость снимают, придают бодрость, силу, укрепляют мышцы и кости, прогоняют жар. Сейчас на грядках питомника более 10 тысяч сеянцев этого дивного растения. Есть в парке и другие экзоты, привезенные с Дальнего Востока.

А вот аллея из яблочных роз. Свое название растение оправдывает. После дождя, вечером оно пахнет спелыми душистыми яблоками. Иван Никифорович рассказал, как ему удалось достать семена этого чудесного кустарника, привезти из сада бывшей помещичьей усадьбы одного из районов Горьковской области и через два года получить всходы. Есть здесь и другие виды роз: южная, белая махровая, белая ромашкоцветная, золотистая махровая, палевая, черноплодная… Мы еще рассматривали красивое дерево с ярко-красными листьями. Это красный дуб из Северной Америки. У нас растет на Украине. Раскидистый, нарядный. «Развели мы его желудями, – рассказывает Иван Никифорович, – хорошо себя чувствует на нашей земле. Не восприимчив к дубовой листовертке, от которой обычно страдают дубравы».

Ильяшевич гордится своими экзотами. И есть чем гордиться. Питомник выращивает свыше 100 тысяч саженцев разных иноземных пород деревьев. Куда только они не идут!

Зеленые питомцы Ильяшевича ныне украшают не только Дзержинск, ими красуются улицы и проспекты Горького, ими обсажены берега Горьковского водохранилища.

«Свою профессию я сравниваю с профессией строителя. Семена для меня – кирпичики, питомники – фундамент, а сам лес – здание лесовода». «Посадить дерево – это только начало дела, – продолжает свой рассказ лесовод. – Главное – сохранить растение, поднять его на ноги, вырастить. Да и этого мало – надо научить людей любить и охранять древонасаждения, оберегать их от опасности».

Когда я прощался с Иваном Никифоровичем, мне вспомнился чеховский образ фанатика древонасаждения Астрова из «Дяди Вани», который говорил: «Когда я слышу, как шумит молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко виноват буду и я».

«Роща Ильяшевича» – так называют химики Дзержинска лесные массивы, опоясавшие городские окраины вечнозеленой сосной, надежно прикрывающей от ветров жилые кварталы и заводы. Десятки экспериментов с сосной потребовались лесоводу, чтобы найти оптимальный вариант выращивания ее на здешних землях. Ильяшевич не только лес заботливо растит. Он еще помогает людям любить природу. Пишут ему многие, и всем отвечает посылками с саженцами редкостных пород деревьев, письмами с советами. Он постоянно в поисках, в труде, полон энергии, творческих замыслов.

ИДЕТ ПО ЗЕМЛЕ ИЮЛЬ

По одной версии, месяц так назван еще в 45 году до нашей эры в честь римского императора Юлия Цезаря. В Древней Руси в народе этому месяцу дали несколько точных названий: «страдник» – за летнюю страду, когда жарко припекает солнце; «грозник» – начинаются летние грозы с оглушительными раскатами, с теплым ливнем. Июль – разгар лета. Редкое явление для этого времени – длительное ненастье. Тепла так много, что и ночью бывает душно. Это время самой теплой воды в реках, сезон купания. Даже глубокие воды прогреваются. Плохое время для рыболовов. В жару рыбе не хватает кислорода, она уходит вглубь. Водоемы переполняются множеством микроскопических водорослей.

Нередко разразится кратковременная гроза, а потом снова тишь и зной. День начинает убывать. По капельке нарастает ночь. Очень мудро гласит народная поговорка: «В июле солнце поворачивает на зиму, а лето на жару». Дни малооблачные. Сквозь ясное небо льются потоки солнечных лучей. Кажется, все заполнено горячим прозрачным золотом. Днем появятся кучевые облака, обычно переходящие в дождевые. Длинны и ярки июльские зори. Заходящее солнце беглыми лучами озаряет облака, красит их в полутона всех цветов радуги. Небосвод вечерами нет-нет да и осветится розовым, желтым и зеленым сиянием. Это отсветы далеких гроз-зарниц. В народе говорят: «Спелицы зарят хлеб».

Больше всего, наверно, подходит к июлю название «страдник». В полях ржаная нива после налива зерна посветлела – зеленость спадает. Колоски пшеницы начинают желтеть, а колос ячменя окрасился в цвет бронзы. Началась косовица озимых хлебов. И вот тут-то дождь совсем ни к чему. «Иди туда, где тебя просят, а пошел туда, где косят» – так издавна говорят в народе об июльском дожде. Зеленый покос понаставил первые копны и стога, и сеноуборка ширится. Июль – пора расцвета. Все растущее на земле в самой силе, в полном соку. Спеют первые плоды и ягоды. Среди густой темно-зеленой листвы картофеля зацвели первые цветы, белые или фиолетовые, с золотисто-желтой серединкой. Цветет гречиха.

В лесу закончилось цветение древесных пород. Последней зацвела липа, она как бы венчает зенит теплого сезона, торжество животворного солнца. Нежный аромат ее цветов разносится кругом, привлекая неутомимых тружениц пчел. Недаром июль и мед с лип носили одно название – «липец». Одни за другими поспевают лесные ягоды – земляника, черника… Зацветают калина, малина, костяника, дикая смородина. Тише стало в лесу. Лес озабоченно замолк, словно охваченный тайными думами. Кончились концерты пернатых. Замолк главный солист – соловей. Птицам теперь не до пения. Много хлопот: птенцы подрастают, их надо ставить на крыло. Иные птицы покончили все хлопоты по воспитанию детворы, отдыхают, отъедаются сами…

НАЕДИНЕ С ЛУГОМ

Особенно красивой природа бывает утром, когда она просыпается. Самая благодать – утренняя. Утро – лучшее время суток. В самом этом слове есть что-то свежее, чистое, исполненное надежд. Утро приносит с собой силу, запас мыслей и намерений на весь день. Само пробуждение и восход солнца – источника жизни и радости способствуют хорошему настроению. Утром природа нараспашку. Краски меняются, приобретают такие оттенки, которые невозможно воспроизвести кистью художника. Воздух полон сменяемых ночных и распускающихся дневных ароматов. Пьешь его легкими, лицом, сознанием. Кажется, с каждым глотком воздуха входит в тебя богатырский дух, мы чувствуем себя бодрее, вялость как рукой снимает.

Разное бывает утро. В горах оно начинается яркой долгой зарей. Где-то солнце уже взошло, но тени гор долго перегораживают даже самую широкую долину. Редкие облака горят ярким пламенем, и высокое небо льет в долину почти дневной свет. Тут все кажется загадочным. В поле, как и на лугу, утро начинается неожиданно, настает быстро. Однотонная ночная муть вдруг заколышется и поплывет, все ускоряя движение, от одного края к другому.

Есть в раннем часе утра короткое, но удивительное время, которое я бы назвал временем ожидания. Длится оно недолго и в спешке жизни проносится для нас неприметно. В срединной России время это наступает при рассвете, когда все живое замирает в ожидании восхода солнца, когда воцаряется ненадежная, как тонкая ниточка, тишина.

В то же погожее июльское утро ни сон, ни Усталость не смогли сдержать меня от искушения подняться рано и выйти на окский луг. Стою в ожидании рассвета. Много приходилось встречать рассветов и у реки, и у лесных заманчивых озер, и на заливных лугах, и на полевых просторах, и каждый раз рассвет был не похож один на другой. Бывает, небо на востоке начнет быстро наливаться вишневым соком, а потом вдруг брызнет солнечными живительными лучами-пронырами, которые, спешат заглянуть под каждый кустик, посмотреть в каждую росинку на озябшей за ночь траве. В такое утро солнце вступает в свои права с самого восхода. А иногда борьба ночи и утра затягивается. Сгрудит ночь на востоке облака, не дает пробиться сквозь них заревому свету. Но утро и солнце побеждают всегда…

Я загляделся на угасающие звезды и не заметил, как на востоке по черному горизонту веселым ручейком потекла узенькая белая полоска света. Ласково дотрагиваясь до близких звезд, она погасила их, потом светлый ручеек становился все гуще и гуще, будто небо; соприкасаясь с горизонтом, постепенно пропитывалось, намокало темной кровью. Постепенно блекла, словно истаивала, густота небесной сини, будто невидимые воды смывали с нее темноту. Светлый ручеек разбегался все быстрее и быстрее, растягивался, становясь все краше. И вот уже он разлился по горизонту и на север, и на юг, и где-то далеко от своего истока остановился у невидимых плотин и начал разливаться вширь. Вскоре река света охватила небосвод и затопила дальние звезды. Близкие крупные еще светились, но свет их был не ночной – переливчатый, яркий, а ровный, тусклый, оловянный. Только луна, такая же высокая и выцветшая, по-прежнему глядела на луг, где со светом начиналось новое летнее утро.

Темень небес рассеялась, растворилась. Отступая, она уводила за собой тишину. Сначала пискнула где-то спросонья птичка, ей неохотно ответила другая. Посветлело, хотя видно смутно, все еще слабо различимо, расплывчато, неопределенно, как бы готово принять и окраситься в тот или в другой цвет. Казалось, мир вокруг сотворялся заново.

Каждая травинка, как нитка бусами, унизана росой. Она тяжелыми каплями набухала по краям листьев, пригибая их своей тяжестью. Я шел по влажному серебру, оставляя за собой темно-зеленые следы. Бабочки со склеенными влагой крыльями, переползая с листа на лист, оставляли за собой глянцевитые дорожки и подолгу отдыхали, устало шевеля усиками. Долгоносые коричневые бекасы внезапно взлетали из-под ног, обдавая брызгами с крыльев, и тут же на глазах падали в траву. Молочный туман легкими волнами перекатывался над лугом, ожидая первых лучей солнца, чтобы растаять, оставив на траве, на кустах сверкающие капли росы. Туман светлел, неприметно разжижался до синевы снятого молока. Чувствовалось потаенное движение в глубине этой молочно-синей пучины. Неподалеку скрипели коростели. И все-таки хорошо скрипит коростель. От зычного голоса дергача словно тревожился и вздрагивал луг.

Солнца еще не видно, но вершины дальнего леса уже накрылись румянцем зари, и розовый отблеск ложился на волокнистую пряжу перистых облаков, протянувшихся, подобно Млечному Пути, от края до края через весь небосклон. Вдруг, будто разбуженная светом, в зарослях запела птица. Сначала это были несмелые звуки, точно певец осторожно продувал горло. Но скоро голос окреп, и по лугу покатились раскатистые трели – приветы рождению нового дня.

А между тем заря заметной полоской тихо поднималась из-за горизонта. Будто красным вином обдала она заголубевший восток. Краски становились с каждым мгновением ярче, разнообразнее. Вскоре весь горизонт охватило широкое багряное зарево. Небо стало синим, как море. Спокойно спавшее облако вдруг проснулось, радостно вспыхнуло – оно первым увидело солнечный луч. Трава розовела от зари. С неба струились белыми ручьями лучи. Все кругом заискрилось. Лучистыми алмазами зарделись крупные капли росы. Все было полно зачарованного ожидания невиданного чуда. Впереди день. И это – как в юности, только там впереди жизнь. Я глядел и ощущал и эту свежесть, и эту тишину, и словно погружался в свежую чистую воду после парной духоты.

Как чудесно время рассвета! Мы, горожане, редко видим пробуждение дня и мало знаем о красоте этих удивительных минут. Высокие стены домов вдоль улиц заслоняют собой ту самую черту горизонта, откуда поднимается утро. Но пожалуй, не стены отгораживают нас от природы, а сами мы мало стремимся к общению с ней. Вот постепенно появляются просветы в облаках – это солнце подходит к горизонту. Оно близко, совсем близко. Там, где оно должно взойти, заметно прояснилось: небо стало цвета подснежников, которые только развернули лепестки. Туман высветлялся. В эти минуты природа будто раскрывает свои объятия, чтобы без суеты и шума принять солнце. И вот там, где впервые забрезжил свет, облако вдруг вспыхнуло красным пламенем. Пламя недолго подрожало и начало притухать, из него вынырнуло большое мающее огниво, мгновенно отделилось от горизонта и медленно поплыло вверх, уменьшаясь и желтея. Солнечные лучи зажгли все кругом ослепительным светом, удивительно прихорашивая луг. Он весь в переливах сверкающих алмазных искр. Над травами расплывалось золотисто-лиловое облачко душистой пыли. Так таинственно и молчаливо осеменяются в раннее утро луговые злаки.

Луг так зелен, так красочен, что казался гигантским бархатным ковром. Из злаков выделялись овсяницы и полевицы. Желтые цветы люцерны перемежались с красным клевером, белая медуница – с темно-красной кровохлебкой, желтый козлобородник – с пунцовой чиной, розовый эспарцет – с желтым донником. Но больше было белого донника, белого клевера, дымчато-белого подорожника.

В сочной траве обилие цветов. Но особенно бросается в глаза лютик. Да и как ему не выделяться, маслянисто-желтому цветку на жидком прямом стебельке! Он, можно сказать, проходу не дает, всюду на глаза попадается. Самое обыденное и самое яркое растение молодого лета. А вообще, все цветы красивы. Некрасивых нет. И если, слившись в целую луговую поляну, они ласкают глаз пестротой и свежестью сочных и ярких красок, то при рассмотрении каждого цветка в отдельности мы будем восхищаться изумительной формой лепестка, каждого венчика и каждой жилки на них.

Каждый цветок, каждая травинка, все пахучее разнотравье жило на свой лад, тянулось к солнцу, радовалось и нежилось в утренней прохладе. Они пахли медком, молоком, солнцем, ветром – немыслимо чудесными запахами! Нигде не ощущаешь такого приятного, веселого и легкого запаха, как на цветущем лугу. И понимаешь, почему так ретиво, самозабвенно скачет по лугу стригунок, выбрасывая ноги, раздувая ноздри. Он скачет, нагнув голову, и весь словно из воздуха, совсем не чувствует веса своего тела. Он мчится прямо на солнце. Щипнет раз-другой травку и скачет – ног под собой не чует. Ему щипнуть травку не главное. Важнее– вот так по траве «копытцами» помельтешить.

Я шел, останавливался, смотрел на эту первозданную красоту и не мог наглядеться. Яркие бабочки перелетали с места на место, трепетали прозрачными крылышками, неподвижно повисая в воздухе, легкие, пучеглазые, зелено-серые стрекозы, на разные лады стрекотали кузнечики, басовито гудели шмели. Я лег на траву. Передо мной открылся зеленый мир. На траве кое-где оставались росинки. Выбрал одну, осмотрел. На дне росинки лежало небо с редкими облачками, по краям зубчато отражалась трава. Было поразительно, как такая малая капля может вобрать в себя так много! Вот словно нежный звук струны зазвенел и растаял в воздухе. Пчела прилетела! За ней другая, третья… Пчела присела на цветок клевера, окунулась с головой в пыльцу. Потом с довольным жужжанием, пятясь, вылезла и полетела к другим цветкам. Пчела… Удивительное это существо. Много сотен цветков надо посетить ей, чтобы накопить в своем зобике одну крошечную капельку нектара. За рабочий день пчела посещает до семи тысяч цветков. Чтобы собрать с цветов нектар, который превратится в килограмм меда, – это уже миллионы километров. Конечно, одна пчела не сделает такую работу за свою короткую жизнь, для этого нужны годы. А живет пчела не более шести недель, она почти не спит. С восхода до заката в труде. Среди присущих ей рефлексов есть, должно быть, рефлекс самозабвения. За свою жизнь пчела добывает нектара в 60 раз больше своего веса. А сколько труда вкладывает, перерабатывая нектар в мед! Трудолюбие пчелы вошло в поговорку не случайно…

У ЛЕСНОГО РУЧЕЙКА

Стояла небывалая жара. Ни одного облачка не было на потемневшем от зноя небе. Повисшее над Дзержинском солнце, словно раскаленная докрасна сковорода, пышет на землю жаром: вот, мол, смотри, как я могу. Перегретый воздух на горизонте дрожал от напряжения. Все вокруг так накалено, что, казалось, нечем дышать. Даже грачи и галки, опускавшиеся на поле, чтобы полакомиться зазевавшимися кузнечиками и букашками, и те ходили, опустив крылья, с раскрытыми клювами. Спасаясь от зноя, я свернул в лес. Солнце золотыми пятнами рассыпалось по деревьям, росплески его светились в траве. Утренняя прохлада хоронилась у самой земли, в густой траве, но солнечные лучи забирались и туда, и прохлада таяла. Зной теплой волной наплывал сверху, одолевая волну влажности, поднимавшуюся снизу. Деревья стояли в оцепенении и ждали дождя.

Лес притих, птицы спрятались в чащу зелени, комары забрались в кусты, ближе к сыроватым корням, я спустился в овражек, на дне его в траве журчала вода. Она текла в неглубокой промоине, прячась в кустах молодого орешника. К роднику в глубь леса по оврагу шла узкая, едва заметная тропка, проторенная в зарослях большелистных лопухов. По тропке я подошел к липе. Солнце лилось щедрыми лучами сквозь ее листву, светлые блики мельтешили на разлапистых листьях лещины. Ярко высвеченные, пылали зеленым пламенем кусты калины. Родник бил из-под корней старой липы. В крохотном прозрачном оконце то и дело вспухали упругие бугорки. Струйки поднимали со дна желтые песчинки, лепестки и тычинки опавших цветов, но не мутили воду. По стенкам родничка нехотя колыхался зеленый скользкий мох. Вода в нем чуточку рябила и плавно расходилась кругами во все стороны, и в ней дрожали и покачивались облака. Поразительно: ничего не было на земле, ни одной капельки, и вдруг откуда-то появилась светлая живая ниточка. Вода изворачивалась по дну родника, к ней, как к магниту, бежали новые светлые ниточки. На краю в выемке набиралась вода, она переливалась через край и стекала на траву. Я слушал песенку родника, слабенькую, как сама струйка, но певучую. Вода такая прозрачная, что виден каждый камешек на дне, видны даже белые бисерные пузырики на этих камешках. Всмотришься, и кажется: бьется чье-то сердце. Долго любовался этим чудом.

У родника была тень, прохлада и свежесть, пахло сыростью лесной зелени. Усталый, разморенный жарой, я не выдержал, прильнул к роднику – усталости как не бывало, точно в сказке напился живой воды. Она холодна и вкусна. Потому что – глубинная. Она пробилась сквозь толщу пород. Долгий путь прошла, чтобы стать хрустально-прозрачной. Тяжело дается прозрачность и чистота. Напившись, я почувствовал такое настроение, будто родничок поделился со мной какой-то сокровенной тайной. Это необъяснимо, но это так. Недаром народная фантазия наделила родниковую воду в сказках животворной силой. Откуда пошло название «родник»? Может быть, оттого, что в роднике – рождение, начало реки? Или оттого, что вода его жизнь несет всему живому на земле?

Я присел на лавочку рядом с родником. Кто-то заботливый сделал ее, врыв в землю столбики. Спасибо тому, кто позаботился здесь о других. Рядом со мной к ручейку опустилась трясогузка. Подергивая голубовато-белым с черной каемкой хвостом, она схватила клювом несколько прозрачных капель и с веселым писком упорхнула куда-то. Приятно сидеть в холодке, в тени лесного оврага, слушать журчание ручейка и вдыхать медовый аромат липы. Цвела она. С виду неприметные бледно-желтые цветки ее, будто маленькие шелковистые парашютики, раскрылись на ветках. Невзрачные, а столько выделяют душистого сока-нектара, что он не умещается в чашечке цветка я вытекает наружу. Каждый цветок липы похож на родничок, из которого беспрерывно сочится прозрачная сладкая влага. Вот если в такое время стукнуть по дереву так, чтобы оно вздрогнуло, можно увидеть настоящий «медовый дождь». Много выльется на землю этого нектара. Когда липа в цвету, с утра до вечера гудят, трудятся на ней пчелы, нагружаясь медовой данью. Это дерево – лучший медонос. Даже гречихе и то далеко до липы.

Красива липа в любое время года. Богатство цвета ствола от серовато-коричневого до бархатисто-черного в дождь, золото листвы осенью, снежный хрусталь зимой на ветвях – все радует глаз. Недаром это дерево любят птицы, вспомните у Есенина:

Держат липы в зеленых

лапах Птичий гомон и щебетню.

На вершине липы, густо красовавшейся в ясном небе, пела иволга. В стеклах бинокля отразились оранжевая головка ее, ярко-желтая, как спелый лимон, спинка, черные, бархатные крылья и хвост. Иволга, пожалуй, самая нарядная птица наших лесов. Ее звонкий посвист, напоминающий звук флейты, услышишь издали. Произнесешь нараспев это птичье имя, и какое-то необъяснимо радостное чувство сойдет на тебя. Отчего бы? Оттого, может быть, что это одно из тех прекрасных по звучанию слов, которыми так богат русский язык? Вслушайтесь, скажите тихо про себя «и-вол-га» – и тотчас встанет в памяти множество других, созвучных слов. Тут услышится «влага» и название великой реки придет на память. Удивительное слово, как удивительна и прекрасна сама птица. Однообразно пение иволги на первый взгляд. Чего проще – свисти себе в дудку, и, соблазняясь простотой, те же скворцы на первом году пения копируют иволгу превосходно. Скворчиное подражание может приятно позабавить, тогда как подлинная песня волнует и трогает. Умеет петь иволга так, что песня ее становится удивительно созвучной состоянию природы. В предгрозовое затишье она полнит сердце, щемит его тревогой, а в послегрозовой час теплым дождем радует безмятежностью и ощущением полной жизни.

А ручеек тихо журчал, словно кто-то играл на переливчатой флейте, бежал, змейкой изгибался, застенчиво показываясь из травы. Вода вскипала сердитыми струйками, казалась покрытой лаком. Временами вдруг пряталась, потом выбегала посмотреть на солнце и вся искрилась плавленым серебром.

Голосок у ручейка негромкий, а какой призывный! Нет без ручья уюта в лесу. Радуясь обилию света, ручеек продолжал свой путь, обходя стороной камешки. Не спешит он к реке отдать ей свою чистую воду. Может быть, боязно ему: куда бежать, что ждет впереди? А не лучше ли опять под землю – нырнуть в кротовые ходы? Недолго ручейку пришлось раздумывать, с правой стороны к нему спешил на помощь брат-близнец, такой же ручеек. Почувствовав поддержку, наш ручеек вынырнул из тесной норы у большого серого камня. Безмолвный шершавый гранит хотел преградить дорогу маленькому отважному путешественнику. Но не тут-то было…